Пряжа

Глава первая. Наследство.

Матвей в сотый раз проходил по комнате, открывая и закрывая шкафчики, чтобы ничего не забыть. Потрёпанная двухкомнатная квартира в центре Москвы была его пристанищем уже семь лет. Поэтому он очень волновался, временно решив её поменять на деревенский быт.

Каждая комната несла в себе отпечаток хозяина: недописанные картины, разбросанные наборы красок и мольбертов, пристроенные кое-как на шкафчиках и постоянно падающие на пол. Обои в квартире Матвей не клеил все эти годы, потому что решил, что с его увлечением обои придут в негодность быстро. Незачем тратить лишнее время и деньги. Стены были покрыты зелёной штукатуркой, на которой ровными узорами вились рисунки мандалы.

Матвей посмеивался над попытками девчонок, которые работали у него натурщицами, - окрестить его эзотериком или колдуном. Он в эту потустороннюю чушь не верил, если только если чуть-чуть. Не зря же он столько времени провёл со своей бабулей. В рисунках “мандалы”, как их называли натурщицы, его интересовали лишь линии, вычерчивающие саму суть предмета. Можно сказать - душу неодушевленных предметов.

Он часто заглядывал в зеркало, пытаясь представить, кем был бы, не устроившись работать в гараж, где парни занимались аэрографией. Туда его привела девушка, которая тоже любила рисовать; там он свою «ласточку» привёл в божий вид. Ну, это на его взгляд. Парни ржали, что машина теперь похожа на машину того самого известного рэпера. Того, в которого девять раз кто-то стрелял.

Сам он выглядел сейчас как та машина до тюнинга. Сильно похудевшим, чёрные волосы коротко стрижены под “модельную”, мышцы ослабли, оставив только небольшой рельеф. Вот что значит по лени забросить всё, кроме собственного творчества. Сколько уже он на улицу не выходил? Пока смотрелся в зеркало, увидел там картинку, что заставила ёкнуть сердце в очередной раз.

- Ах, краса, краса, расчесала волоса, - продекламировал он, посмотрев на фотографию, зажатую в металлическом креплении зеркала. - Где ты сейчас, дурочка? Я же тебя уже год не видел.

Зазвонил телефон. Это оказалась тётушка Лариса, которая занималась делами ныне уже усопшей бабки. Та оставила внуку небольшой деревянный дом с участком в деревне в Щёкинском районе - название у деревушки было под стать: “Талые Ручьи”. С ней Матвей уже давно не виделся, поэтому удивился тому, что она упомянула его в завещании.

- Здравствуй, племяшка, — её вечно позитивный голос часто раздражал его, как и сама она. Тётушка постоянно пыталась научить его жизни и не упускала случая ехидцей пройтись по его увлечениям и работе. — Не передумал ехать в деревню?

- Я там лето поживу, — ответил Матвей, глядя на собранный чемодан. — А потом продам.

- Не ездил бы ты туда, — тётушка замолчала, словно собираясь с духом. — Там… Впрочем, я чего. Ты дорогу знаешь?

- По навигатору поеду, даже если где дороги не будет - «Нива» проедет. Не переживай. Всё будет, как в аптеке.

- Звони, если будут проблемы, — Лариса помолчала и отключилась.

Странный звонок Матвей объяснил тем, что бабушка, видимо, в завещании не выделила тётушке ни единой доли. В его семье не все любили друг друга — бабушка была замкнутой и в целом держалась от людей на большом расстоянии. С мамой и тёткой она всегда в ссоре.

Молодой художник тоже, в принципе, предпочитал от общества держаться подальше. В силу характера — и, к счастью, он не страдал от недостатка женского внимания из-за рода занятий. Что до мужчин… Разговоры о машинах, зарплатах и буферах его всегда раздражали. Зацикленный и фоновый шум. Что ему до них. Ребят на работе хватало. Они хотя бы разговаривали об искусстве. Помимо перечисленных тем.

Впрочем, отвлёкся. Карта в сумке, телефон с зарядкой в среднем кармашке. Матвей надеялся, что в деревне будет электричество. Можно было бы связаться с энергокомпанией и попросить подвести провод, но он не собирался там надолго оставаться, а без телефона пару месяцев переживёт — вроде бы можно будет найти, где зарядить и «PowerBank». Жил же до четырнадцати лет как-то, не страдал без связи.

Точно ничего не забыл? Главное — свет выключить, чтобы по приезду не остаться с затопленным жильём и без последних штанов. Воду перекрыть. Впереди целое лето: поля, пейзажи, речка — а там, может, и натурщицу найдёт; было бы здорово.

Матвей мечтательно прикрыл глаза, потом встряхнулся, открыл ключницу и подцепил ключик от машины — с брелоком от шлагбаума. Схватил две сумки и вышел за дверь. Иначе бы он совсем не решился ехать. Повернул ключ раз, второй, подёргал за ручку двери, проверяя, закрыто ли и быстрым шагом вниз по лестнице.

Жара стояла уже четвёртый день: казалось, от зноя плавится сама земля и металл вокруг. Начальство прикрыло контору на лето — у них там с налоговой что-то не срасталось. Матвей решил воспользоваться внезапно полученным наследством и уехать на «отдых». Когда он там был в последний раз? Наверное, лет в четырнадцать. Он помнил всё: речку, костры по ночам...

Он помнил, как совсем молодой, с друзьями, шарился по лугам и пролескам по ночам. Гитара играла, девчонки пели и хохотали, так было здорово. Пиво из местного магазина СельПо по фальшивым запискам от родителей только так покупали. Потом мать с бабкой поругалась серьёзно, он больше туда и не ездил. И что они там не поделили?

- Привет! - его остановил сосед. Мужик в возрасте, крепкий и довольно бодрый. Но до сих пор в парке часа по два бегал. Летом так, зимой на лыжах. Говорили, что он бывший собровец, но это было неточно. Алексей Симоненко, точно. Тот самый, что зимой девчонку из открытого люка на улице вытащил. Про него ещё в газете писали. Он был уже мужиком в возрасте, крепким, до сих пор по часу по два бегал в парке; летом так в кроссовках, зимой — на лыжах. - Далеко собрался?

— В Талые Ручьи, наследство осваивать, — ответил Матвей. — Бабка дом оставила.

— Это где? — мужчина попытался вспомнить, вроде бы даже слышал название.

— Километров двести на юг, за Тулой, — объяснил Матвей. — Я там был лет пятнадцать назад.

Глава вторая. Инесса.

Матвей подъехал к дому, открыл калитку, потом с трудом сдвинул две большие, потемневшие воротины, чтобы загнать машину. Приткнулся еле-еле, пассажирской стороной почти прижавшись к поленнице дров. Лето, пока не должны пригодиться. Потом достал две сумки и потащил их в дом, где вход был со двора.

Дом оказался таким, каким себе молодой художник и запомнил. Большой, с огромной летней верандой и печью посредине. Обычно в таких домах копилось много вещей, но на веранде стоял лишь круглый деревянный стол, стёсанный по краям, с деревянными, покрытыми морилкой стульями.

Стол был накрыт резной скатертью, слегка потёртой, покрытой тонким слоем пыли. Кажется, бабушка перед смертью пыталась кого-то пригласить в гости, но не успела. Стоял чайник уже с заплесневевшей заваркой, сушки, накрытые белым вафельным полотенцем, и электрический самовар.

Одна проблема точно оказалась решена. Электричество здесь было, значит, и связь должна быть. Осталось разобраться с водой, скважина. А вот скважины не оказалось - на маленькой кухонке стоял рукомойник и два пластиковых тазика, один под горячую воду, другой для ополаскивания. Так Матвей решил.

Внезапно в комнате за спиной заскрипела половица. Молодой художник вздрогнул и замер, а затем осторожно выглянул. Он пересмотрел в своё время ужастиков и достаточно нервно реагировал на любой непонятный звук. Но в комнате оказалось пусто, хоть звук и повторился. Сердце заколотилось, пульс застучал в голове отбойным молотком.

- Здесь никого нет, - тихо произнёс художник. - Просто старый дом. Он же рассохся, поэтому скрипит. И всё.

Скрип не повторился, зато что-то стукнуло в окно. Матвей почувствовал, что уже сходит с ума. Ветка берёзы, которая росла рядом с деревом, моталась на ветру и постукивала в окно. По телу прокатилась волна облегчения, и адреналин, что называется, схлынул, оставив после себя лишь дрожь в руках. Матвей попытался успокоиться

Он выглянул в окно, шторм, до того утихший, снова накрывал деревню. Сейчас важно запастись водой. Так, нужно успокоиться, речку он видел рядом. Что он из детства помнил? Воду откуда носили? Из речки или колодца? Из колодца. Колодец рядом, за домом, с цепью, намотанной на колоду. А из речки поливали огород, наверное. Там ещё подмостки были.

Вёдра нашлись на кухонке, на полу. Два добротных ведра из оцинкованного железа и даже штука такая, чтобы их на плече носить. Коромысло, вот, над вёдрами повисло. Детская загадка такая про радугу. Нечего откладывать, нужно быстро бежать, дождь начнётся, он останется без воды.

Матвей накинул дождевик, схватил вёдра и почти побежал, даже не закрыв калитку. Ветер уже набирал силу, поэтому, молодой художник боялся не успеть.

У колодца он оказался, когда небо уже потемнело, будто поздний вечер спустился. Он уже проклял себя сто раз за то, что по поводу жары ныл.

Первое ведро застучало по каменным стенкам колодца, опускаясь всё ниже и ниже. Поворотный ворот скользил в его руках быстро, с непривычки наддавая по рукам, когда Матвей упускал его. Подъём затянулся уже намного дольше. Ветер пытался вырвать ворот из рук, толкал художника в спину, в бок.

- Понесло тебя! - раздался злой крик рядом. - Не учил никто, что в такую погоду нужно за стенами сидеть!

Матвей от неожиданности выпустил ворот, и ведро бухнулось обратно в воду. Он обернулся и увидел босую девицу в расшитом сарафане. Была та девица с распущенными волосами, на голове - венок из жёстких стеблей, будто терновый обруч, который предназначен терзать.

- Ты…Ты кто? - он отшатнулся и чуть не упал.

- Маря в кожаном манто, - так же зло отозвалась девица. - Понаедут из города, за какую ручку хватать ворот не знают. Отошёл!

Она зло пихнула его и закрутила ручку ворота, поднимая ведро вверх. Потом проделала то же со вторым, поставила на землю, не расплескав ни капли.

- Живёшь где? - спросила она.

- Здесь. Вон дом, - указал он пальцем.

- Там же Анфиса…А-а-а - как только померла, сразу коршуны на наследство собрались?

- Она мне зачем-то дом оставила, - попытался оправдаться Матвей, фигура девушки на фоне апокалиптического неба и далёких всполохов молний выглядела жутко. - Мы с ней и не виделись пятнадцать лет.

- Матвей что ли? - прищурилась девица. - Пошли!

- Куда?

- Домой к тебе! Придурок! Вёдра в руки и бегом! Сейчас накроет гроза!

Упрашивать Матвея сто раз не пришлось. Он схватил два тяжеленных ведра в руки и с натугой побежал, расплёскивая воду на ходу. Его спутница с неодобрением посмотрела на это, но ничего не сказала. Хорошо, что на ручках оказались деревянные цилиндры, иначе бы вообще нести невозможно было.

Полыхало уже по всему небу, начался дождь, холодный и крупный. Незакрытую калитку швыряло взад-вперёд, норовя вырвать из креплений. Пока Матвей заходил в дом, девушка ухватила её, задвинула все засовы и тоже забежала следом.

Дальше она закрывала ставни, за ними - стеклянные створки. В доме стало разом темно, молодой художник включил фонарик на телефоне. В комнате нашлась заправленная керосиновая лампа, электричество не работало.

- Пронесло, - девица бесцеремонно уселась в кресло - качалку за столом в большой комнате. - А ты - придурок. Никогда в такую погоду не суйся на улицу.

- Обычный дождь, - как можно беспечнее ответил Матвей. - Что он мне сделает, намочит?

- Как у Анфисы такой внук вырос? - лицо девушки вдруг расслабилось, злоба ушла из взгляда. - Должен был знать, что сюда ехать никак нельзя.

- Да почему каждый второй меня сюда ехать отговаривает? Тебя хоть как зовут?

- Кличут Инессой, - она вдруг наклонилась вперёд к столу. - Никто меня не зовёт, боятся все.

За закрытыми ставнями полыхнула молния, огонёк в керосиновой лампе заколыхался, почти погаснув, а потом снова стал гореть ровно. Матвей шарахнулся, белки глаз заменила тьма. Красивые черты лица стали совсем белыми, восковыми. Будто сама бездна смотрела на него сейчас из этой тьмы.

Глава третья. Рок.

К вечеру Матвей совсем запыхался, собрал всю паутину по углам и простучал каждую дощечку в доме. Прялка оказалась не единственной находкой — нашлись ещё зелёные, сильно пахнущие пряностями свечи и чёрная скатерть с вышитой звездой.

Прялку заботливо завёрнули в плотную ткань с вышитыми рунами и мандалой по центру — там, где проходил узел верёвки. Свечи и скатерть просто лежали в фирменном пакете «Ашана». А бабка, видать, не проста была — колдовством каким-то занималась.

- Чушь всё это, - произнёс парень вслух и кое-как запаковал прялку обратно. Она совершенно не лезла на место, будто нарочно сопротивляясь его усилиям, и перевязать её получилось с большим трудом.

Он не верил ни в колдовство, ни в экстрасенсов, ни в шаманов с пришельцами. Это всё являлось выдумкой людей, у которых не получалось выстроить нормальную жизнь. Бабка одинокой была, с детьми из-за скверного характера не виделась.

А деревенские, суеверные, увидели пару раз такую скатерть и сразу сторониться дома решили. А стервозу с козой сразу в ведьму записали. Точно - точно.

Ехать отсюда нужно. Следовало прямо сейчас вызвонить Мирона и по цене всех этих побрякушек поговорить. Жаль, что не удалось на природе запечатлеть моменты, но сидеть и ждать того, что местные дурачки тебя доведут до белого каления, - сил нет. Упаси бог от всего этого светопредставления.

Он вышел во двор. На улице уже наступил глубокий вечер, машина стояла, там, где и должна. Матвей перенёс находки на заднее сиденье, постаравшись сложить прялку аккуратнее. Колдовскую атрибутику бросил в багажник, справедливо рассудив, что если это в пакете «Ашана», значит, качество не очень.

Машина взревела двигателем. Молодой человек даже не стал тратить время, возвращаться и закрывать воротины. Дом сейчас пуст, как карман нищего, а деревенские в его отсутствие в своей деревне гадить не станут. Ещё и закроют сами ворота. Вон дед вчера ходил. А ему ехать надо, прямо сейчас. Как продаст дом, так и пусть хозяин уже разбирается с проблемами, чернокнижниками и наглыми девками.

- …”Наше радио”. В эфире звучит композиция “Калевала” моей любимой и обожаемой исполнительницы. 6 июля в парке «Останкино» пройдёт мероприятие «Купалье». Мы ждём всех тех, кто неравнодушен к славянскому единству…”

Заиграла мелодичная песня, а Матвей выбрался на просёлок. Жутковато здесь ночью, наверное. Глаза прохожих в свете фар белёсыми отблесками отсвечивают. Оборачиваются, смотрят на него, будто бездушные куклы.

Машина месила грязь ещё полчаса, рисковать и увеличивать скорость молодой человек не стал. Мало ли в ночи на что напорешься. Какая-нибудь железяка - не увидишь и колесо пропорешь насквозь.

Сглазил. Как только выехал на трассу, машина зачихала и заглохла.

- Твою ж мать! - выругался Матвей, он успел съехать на обочину трассы и теперь стоял, соображая, что делать.

Холод обжёг кожу. Художник повернулся к пассажирскому сидению, повинуясь какому-то инстинкту. А оттуда на него смотрела девица в сарафане. Её пустые чёрные глаза гипнотизировали, из-под тернового венка на голове стекала струйка крови.

- Отвези меня домой, - шептала она, всё повышая голос, - я хочу домой. Домой! Зачем ты забрал меня из дома? Аль не люба я тебе?

Восковое лицо покрылось пятнами тлена, она пыталась дотянуться до него иссохшими руками.

И вот тогда Матвей заорал от ужаса. Он пытался выдернуть ремень из гнезда, но тот застрял. Ремень всё никак не отстёгивался, девица почти дотянулась. Молодой художник рывком открыл дверь, выскочил наружу, с силой захлопнув ту, стараясь создать преграду. Пусть и тонкую - он понимал, что не удержит, не сможет дверь “Нивы” удержать этот кошмар внутри.

Долгий скрип тормозов, удар, боль, темнота. Последнее, что почувствовал молодой человек - его приподняли. Руки подхватили, и мягкое забытьё накрыло сознание.

…Красный узор мандалы - это его творение. Он чертил его на стенах. Пытался нарисовать что-то, что видел в детстве. Только где? Почему красный? Красный - цвет крови…

Свет. Причиняет боль. Голова болит.

Матвей открыл глаза, пытаясь проморгаться. Видно плохо. Где он? Что с ним?

Над головой железный жёлтый потолок. В глаза ему светил фонарик.

- Очухивается, - заключил чей-то хриплый голос. - Отделался лёгким испугом.

- Водятел говорит, его на метр отбросило, - второй, женский, говорил остранённо, будто речь шла о чём-то совершенно бытовом. - Вышел на дорогу прямо под колёса.

- У страха глаза велики, - фонарик исчез из поля зрения - даже свет ламп стал казаться не таким ярким. - Вообще, везунчик. Переломов видимых нет, пара ушибов. Пьяные так отделываются, может, наркоман?

- Не похоже, - женский голос ответил утвердительно. - Ладно, Васильич, звони в ППС, этого на койку на пару дней увезём. Понаблюдаем, МРТ сделаем. Капельницу поставь.

Художник понимал, что его куда-то везут, но общий тон разговора расплывался. Будто это происходило не с ним, а в каком-то дурацком кинофильме, который он смотрел, сидя в кинотеатре.

Окон в “скорой” не было, Матвея укачало и он, наконец, забылся кошмарным сном. Или это так капельница подействовала.

-...Верни меня домой!

Художник открыл глаза. Прошло уже два дня, как его привезли в районную больницу города Щёкино. Он успел отзвониться ребятам с работы утром, но машину они на месте не обнаружили. Её эвакуировали на штрафстоянку в Щёкино, а выдать без доверенности от Матвея и без разрешения инспекции её не могли. Ну нет, так нет. Хорошо, что не осталась на трассе стоять.

Что же там случилось? Чего ради он вышел из машины под колёса? Голова болела, когда Матвей пытался это вспомнить. Врачи говорили, что у него нет переломов, повреждений внутренних органов, небольшое сотрясение, когда он упал головой на асфальт.

- Чудо просто, - врач, усталый усатый дядька лет пятидесяти, с большими мешками под глазами, ткнул в бумажку в планшете. Потом потёр глаза и повторил, - Чудо. Впрочем, и такое тоже бывало. Сегодня вас выпишем, но следователь хотел с вами поговорить до выписки.

Глава четвёртая. Безумный шёпот.

Матвей забрал машину со штрафстоянки, потом созвонился с Мироном. Тот вначале жался, предлагая копейки. Ну что за все его мучения — эти десять тысяч. Но Матвей уже понял, что тот заинтересовался и просто хочет его кинуть. Созвонился со знакомым парнем с аукциона, и они встретились в офисе.

Офис оказался настоящим логовом археолога - продажника. Для посетителей другого плана - дорогой офис, кресла из натуральной кожи, раритетный деревянный стол для подписания договоров. Даже в мелочах, вроде ручек, сквозила роскошь. В золотых подставках стояла канцелярия не набившего оскомину бренда “Parker”, а вычурная и дорогая “Montegrappa”.

Для сделок “неофициальных”, где присутствовали только посвящённые существовала каморка. И там Ренат перевоплощался в настоящего Индиану Джонса. Или кто там гонялся за древностями? Иногда Матвею казалось, что друг, сделавший состояние на раритетных вещах, до сих пор не вырос из приключенческих фильмов. Но если работать тем, кем не хочется, насколько счастлив ты будешь? В этом плане - Ренат числился в счастливчиках.

Столы оказались завалены газетными вырезками, на стенах висели схемы происхождения ремесленных династий. Несколько шкафов оказались забиты поддельными ценностями. Это для тех, кто любит “Моне”, нарисованный в точности художником из питерского подвала за копейки.

Матвею пришлось заплатить немного денег. В качестве задатка. Ренат, нисколько не смутившись, взял его, и согласился быстро определить возраст и ценность вещи. Оказалось, что эта вещь аж семнадцатого века. Дерево, из которого сделана прялка, потемнело, но при этом хорошо сохранилось.

Обычно прялки столь почтенного возраста уже давно пронумерованы и стояли в крупных музеях или в закрытых коллекциях, но эта оказалась неизвестной.

- Слушай, друг, - эксперт слегка озадаченно осматривал рисунок на прялке. Не то, чтобы это имело какое-то значение. Расписывали инструмент сообразно той местности и верованиям, которым жили. Прялка оказалась будто только выпущенной из рук мастера. Нет, дерево действительно было из той эпохи, но вот состояние слишком хорошее… - Матвей, тут вот какое дело. На прялке выбиты руны…

Он замер, вдруг оживился, схватил ноутбук и начал что-то искать. Прямые линии, которые сходились с другими, образовывали новый узор. Что-то неуловимо знакомое.

- Вот оно, - Ренат ткнул в экран пальцем. - Смотри, это славянская символика. Если проследить рисунок…То…То символы запечатывают что-то в этом предмете. Это же просто невероятно. Похоже на работу старообрядцев - бесполовцев. Но над рунами… там закрыто кругом с пентаграммой. Это…это не совсем традиционно.

Матвей равнодушно пожал плечами.

— Для меня это всегда просто узор. Девчонки вечно прикалывались, что я рисую «мандалы». Хотя я вкладывал в это чистую геометрию: линии, круги, ритм.

Он уже хотел отмахнуться, но взгляд зацепился за орнамент на прялке. Там круги не расходились наружу, как в его рисунках, а будто стягивались внутрь.

- Это не мандала, - мрачно заметил Ренат. - Родовик… Старый знак рода. Его не вырезали просто так, ради орнамента.

Матвей слушал вполуха, уже мечтая выбраться из душного пыльного помещения на свежий воздух.

- Слушай, мне важно только, за сколько это можно продать, - вежливо улыбнулся молодой человек такому энтузиазму.

- Если вот сейчас оставишь её мне и забудешь о её существовании, то сто пятьдесят тысяч сразу плачу. На аукционе продам дороже. Но это уже будет моя работа, сам знаешь.

- Двести, - попробовал поторговаться Матвей.

- Сто семьдесят пять и ни рубля больше, - отрезал Ренат. - Дороже всё равно никто не возьмёт.

На самом деле, Матвей поднял цену больше из хулиганства. У Рената, как потомственного татарина, сложно было хоть что-то сверху выторговать. Поэтому, он удивился, но больше торговаться не стал.

- Годится, наверное, - ответил молодой человек беспечно.

- Годится, - проворчал тот. - Это для некоторых и трехмесячная зарплата если что. Товар чист? Не краден, не вывезен за пределы, не фигурирует по делам?

- Да вроде бы нет, - Матвей пожал плечами. - Он мне от бабки достался.

- Всем бы таких бабок, - философски заметил Ренат, отсчитывая деньги, которые достал из сейфа, который оказался хитро замаскирован под книжный шкаф. - Наликом бери, переводы не люблю.

Деловой подход. В этом весь он. Матвей кивнул, запихал несколько тощих пачек потрёпанных купюр, перехваченных резинками, в рюкзак, обменялся рукопожатием с Ренатом - и вышел за дверь каморки.

- Что же тут у нас? - антиквар положил прялку на стол и включил подсветку снизу. Потом разложил и сдвинул хитрое устройство в виде увеличительной лупы, которая ездила над столом во всех направлениях. Самодельное, да. Но удобное.

То, что Ренат не продешевил, он понял сразу. Это изделие не являлось подделкой, мало того, второй такой вещи на свете нет.

Тут пахнет не просто деньгами, деньжищами. Судя по гравировке… Оккультная вещь. На чёрном рынке такую ценители за миллионы с руками оторвут.

Ренат ещё раз прошёлся с лупой по поверхности, прикоснулся пальцем к основанию прялки, там, где начинался обережный рисунок. Ему показалось, что дерево достаточно тёплое, будто его только достали из сушильной камеры. Антиквар убрал руку, приложил снова, нет, показалось. Но ощущение с пальцев не уходило, будто аномальное тепло ушло в руки.

Вообще, эта прялка была достаточно интересным произведением. Тот, кто её делал…Или реставрировал, покрыл её слоем краски, которая вбирала в себя сейчас свет, оставляя на узорах плотный слой тени. Если бы он не вглядывался и не изучал изделие, то мог бы поклясться, что прялка только вчера вышла из-под ножа мастера.

Даже запах. Нетипичный для дерева. Аромат мёда, полыни и влажной земли, будто только-только достали из подземного хранилища ведьмы. Запах будил в нём азарт, заставлял сердце волноваться.

Он вдруг понял, что сорвал куш. В предвкушении азартной игры руки слегка затряслись, но он сделал небольшой глоток бренди. Совсем небольшой, потому что ему ещё работать с клиентами сегодня.

Глава пятая. На грани.

Матвей встретился со следователем на следующий день. Снова миллион и один вопрос. Были ли враги у Рената, видел ли ещё кого-нибудь кроме, звонил ли он ещё антиквару. С какой целью, где, что, когда.

Прялку, завёрнутую в серую ткань, перетянули колючей лентой сразу в трёх местах. Она не являлась доказательством вины и согласно информации из Щёкинского РОВД принадлежала художнику.

Предмет теперь лежал на заднем сиденье и пугал до дрожи. Это был иррациональный страх, идущий не от разума, который твердил, что психи вокруг просто сводят его с ума, а страх первобытный. Его Матвей сам себе объяснить при всём желании не мог.

Он бездумно вёл машину, соображая, что делать теперь. Прялка, по словам тётушки, проклята. Интеллект художника сопротивлялся, но факты копились, указывая чередой событий на то, что эта вещь несёт с собой только смерть для других людей.

Может, в церковь? Освятить предмет, тогда всё исчезнет? В религию Матвей не верил, но чем чёрт не шутит. В это верила мама, которая в конце жизни совсем отдалилась от мирской жизни и трудилась при монастыре в Серпухове до конца. А его воспитывала тётка и дядя Борис. Он жёстко держал Матвея, но скорее в плане плохого влияния многочисленных друзей, которые массой заваливались с тусовками на квартиру.

Молодой человек задумался, разве мать была неправа? Не было бы наследства, он бы никогда и не узнал, что вся его родня хранит тёмные секреты. Тётка, бабушка, мать. Не зря они все его муштровали, просто…просто о много он уже забыл, отгородившись от всего творчеством.

Так. Просто кататься, это хорошо. Но дело уже к темноте идёт, а наедине с этим предметом он один больше оставаться не хотел.

Церковь нашлась, богослужений сегодня не велось, но священнослужитель оказался на месте. Как и старушка на кассе, которая пересчитывала мелочь и раскладывала в разные мешочки.

Внутри было уютно, так, как и бывает наверное, в церкви, когда ты в смятении духа. Одну стену занимали изображения ликов святых, посередине - Царские врата. Матвей не помнил даже, для чего они, просто натренированный взгляд художника цеплялся за малейшие детали, вроде нагара на свечах или выщербинке в плитке на полу.

Тихий сумрак храма пах воском и ладаном. Лики святых спокойно смотрели на Матвея со стен, и ровный свет лампадок отражался в чертах святых на старых иконах.

- Добрый вечер…Эээ…Батюшка, - молодой человек растерялся, пытаясь вспомнить, как обращаться к священнику.

- Добрый вечер, - это был уже совсем старик, благообразный и худой, как щепка. Он не был похож на других, с кем Матвей сталкивался в церквях, пока успел побывать в них с матерью. Он как раз и был похож на настоящего священника, верующего в Бога. - Жаркий, правда. Ищете прохлады?

- Нет, я… Я хотел спросить… Вот вы же работаете в церкви, - молодой художник пытался подобрать слова, которые никак не хотели сформироваться в просьбу. - Вы когда-нибудь сталкивались с проклятьями?

Старушка за кассой перекрестилась и посмотрела на Матвея осуждающе. Вроде как не подобает о таком в церкви говорить.

- Проклятья? - старик вздохнул и улыбнулся. Хорошо так, тепло. Сразу видно, проповедник со стажем. - Это домыслы людей, которые в церковь и не ходят, всё по старинке верят во всякие приметы, да заговоры. Тёмные, одним словом.

- В общем, я…мне достался предмет. Наследство, - сбивчиво заговорил молодой человек. - Он старый, но притягивает беды.

Священник вздохнул, перекрестился и покачал головой.

- Предмет? - он пожевал губами и попытался вспомнить. - В Писании говорится о проявлениях воли Господа, желающего покарать грешников, кои сбились с пути истинного или показать им истинную мощь Господню. Например, жезл Аарона, который расцвёл наутро ростками…Или медный змей Моисея…Велика сила Господа. Что же до твоего предмета. Сколько ему лет?

- Ну… - Матвей посчитал про себя. - Лет четыреста.

- Интересно. Давай посмотрим на твой предмет, - священник посмотрел выжидательно, а Матвей кинулся к машине, которую оставил за оградой церкви.

Нёс он прялку с оглядкой. На улице уже стемнело, а последние пару раз это происходило уже ночью.

Когда он положил свёрток с прялкой на пол, старик недоверчиво посмотрел на Матвея.

- Что это? - спросил он, наблюдая, как тот разворачивает серую ткань, на которой вручную вышита символика.

- Это прялка…Я думаю, что от неё…

Пламя свечей пригнулось и заколыхалось, будто кто-то с улицы открыл дверь. Но дверь как была закрыта, так и осталась. Художник почувствовал, как спина и руки пошли гусиной кожей. Мурашки пробежали по спине, сердце заколотилось сильнее.

- Раз уж принёс нечестивую вещь в храм, то должен знать, что богам нынешним до богов древности ой как далеко, - вдруг захохотала старуха за кассой. - Думаешь, избавиться от меня? Аль не люба я тебе?

Матвей вместе со священником обернулись и замерли. В чёрных глазах отражалось пламя свеч.

- Что? Что это? - священник отступил к воротам, держа перед собой золотой крест, пытаясь прикрыться им, как щитом.

- Позови своего бога, пусть объяснит, - старуха бесновалась, пытаясь выбраться из-за стойки. Но не могла. Будто телом не владела.

Прялка вдруг повернулась, встала на опору и прядильное колесо закрутилось, выбрасывая красную нить. Матвей отступил к двери, но нить перекрыла путь, намертво примотав обе железные ручки друг к другу.

- Избавиться от меня вздумал? Вот тебе наказание, - старуха указала на священника. Нити взвились, пытаясь того настигнуть

Матвей ударил по прялке ногой, сбив движение смертоносной пряжи, и старый священник успел забежать внутрь и укрыться.

- Ты это куда, старый дурень? - рот старухи видимо ввалился, обнажив гнилые зубы, щёки впали. - Да сгинешь ты меж трёх дорог, чтобы ни в рай, ни в ад, а в чистом поле душа твоя скиталась.

Запах гнили ворвался в это светлое пристанище, перебив даже запах ладана и воска. Красные нити, будто ручьи гнилой крови растекались по церкви, захватывая каждый её уголок.

Глава шестая. Слепота системы.

Матвей спрятался на квартире, бросил машину где-то во дворах и не стал закрывать двери на центральный замок. Он переждал день, ждал звонка следователя, но не дождался, сбросил телефон в сумку и поехал.

“Нива” дребезжала на скорости. Матвей давно уж заметил, если дать больше ста километров в час, вибрация станет такой, что от машины отвалится всё то, что плохо прикручено.

Останавливаться было нельзя. В свете дальних фонарей яркими пятнами выплывали дорожные знаки. Иногда с встречки слепили китайским ксеноном фары машин. Матвей ругался, пытаясь проморгаться, останавливался. Таких водителей лишать прав нужно. Пожизненно.

И как раз в один из таких моментов, когда художник еле пришёл в себя и решил свернуть на обочину, на пассажирском сидении появилась она.

Запах дешёвого освежителя воздуха “Drive Instructor” и застоявшаяся взвесь машинного масла и бензина оказалась перебита ароматом луговых цветов и свежестью утра. Будто ураган неиспорченной человеком действительности пронёсся по машине, заставляя дышать полной грудью.

Только сейчас Матвей смог разглядеть её по-настоящему. В тусклом свете разбитого плафона придорожного фонаря она выглядела почти живой. Каштановые волосы с проседью, обычное, даже миловидное лицо с аккуратным носом и тёмно-карими глазами..

- Отвезёшь меня домой? - голос дрожал, будто она сдерживалась, пытаясь не заплакать.

Матвей боялся заговорить с духом, или кем бы она там ни была. Последние несколько раз эта девица пыталась убить кого-то рядом. Почему она не трогает его? Может, это связано с тем, что он внук Анфисы? И кровь, которая роднит его с его сумасшедшей роднёй служит защитой? Или наоборот, превращает жизнь в проклятый бег?

Девушка посмотрела на него с мольбой, и Матвей втопил сразу вторую передачу, пробуксовав с места. Послышался визг шин, и грохот комьев земли по пыльникам.

- К-как тебя зовут? - Матвей произнёс эту фразу частями, зубы лязгали так, что он боялся, что прикусит язык.

- Меланья, - откликнулся призрак, повернув к нему голову. - Зачем ты хотел меня убить?! Зачем ты хотел меня отдать?! В язвах духа да ходишь, в крови рода да тонешь, покуда солнце живо.

Смена настроения призрака вышибла художника из колеи. Он едва не бросил руль, но удержался на дороге, заметно вильнув и чуть не зацепив встречную иномарку. Послышался гудок, водитель на встречке, кажется, сам испугался.

И вот тогда его заметил патруль, который в это время ехал на оформление крупной аварии на трассе. Машина художника уже прошла по ориентировкам, патруль передал информацию в отдел. Белая патрульная машина резко развернулась, поморгала сиреной, послышался голос с призывом остановиться.

Матвей запаниковал. Нельзя сейчас останавливаться. Нельзя. Она же неуправляемая. Ему она ничего не сделает, а они погибнут. Наверное. Белая патрульная машина ускорилась, включилась сирена. Патруль начал преследование, требования остановиться звучали более настойчиво и жёстко.

Волосы у девушки стали темнеть, лицо превратилось в непроницаемую белую маску. Её сарафан рвался по швам, потемнел и превратился в оборванный саван. Она бесновалась, прялка за спиной водителя заколотилась, сбрасывая зачарованные оковы. Колесо застучало, выбрасывая метры красной гнилой пряжи.

Аромат луговых цветов исчез, оставляя лишь запах земли и сырости. Призрак издал визг, нервы у художника сдали, он выкрутил руль налево. Машина ушла в занос и заглохла на встречке. Матвей выпал на асфальт и пополз в сторону обочины. Нет, сейчас он ничего не мог сделать.

Машина ППС прижалась к “Ниве”, перекрывая той путь отхода. Патрульный разворот. Оттуда выскочили два патрульных, один вытащил дубинку, второй щёлкнул предохранителем на “укороте”. На всякий пожарный, как говорится.

- Эй, ты что, принял что ли? - левый патрульный, у которого сегодня день сплошь из пьянчуг сложился, увидел бледного парня, который полз по земле прочь от своей машины.

- В ориентировке говорилось, что водителя нельзя задерживать. Машину вести до места её остановки, а там вызывать базу.

- Да ты посмотри на него, - патрульный присел, глядя в уже безумные глаза Матвея, он смотрел куда-то в салон, откуда, то появляясь, то пропадая шла к ним девушка в терновом венке. - Он вообще обдолбанный.

Из двери выскользнули и уже ползли по земле красные нити, ещё невидимые патрулём. Молодой художник полз назад, стирая в кровь закатанные в рукавах локти.

- Да отсохнет десница твоя, что к оружию тянется. Да ослепнут очи твои, что смотрят на мёртвую! - зашипел призрак, кинувшись на ближнего патрульного. Нити вцепились в его ноги, повалив на землю, мужчина заорал. Его глаза помутнели, оставив только плёнку. Трупная вонь ударила молотом по обонянию.

Второй патрульный отскочил в сторону. Сознание отказывалось принимать то, что он видел. В первый момент он хотел кинуться к напарнику, помочь, но…но…Ноги стали ватными, по спине пробежал ледяной пот.

Он и сам потом не помнил, как кинулся к машине, запустил мотор и рванул с места, твердя в рацию безумные слова. Второй патрульный лежал на земле и стонал, обхватив голову. Меланья махнула рукой и нити поползли обратно.

- Хочешь, убью. Хочешь, пощажу. Да возьмёт вас кара совести: пусть шаги ваши тянутся по сырой земле, и каждое утро встречает вас тяжесть, как камень на груди.

- Не убивай, - Матвей бессильно свалился на землю. - Не надо. Оставь его.

- Вези домой, - призрак растворился в воздухе, оставляя Матвея наедине со стонущим полицейским.

Тот был в сознании.

- Ты…Ты как? - художник подполз к нему и увидел дыры на месте глаз.

- Я…я не вижу, - он попытался провести перед собой рукой, которая бессильно свалилась наземь, пачкая форменную куртку в дорожной пыли. - Что…что это за дичь?

- Это - проклятая, - Матвей вдруг ощутил, как на него наваливается усталость. - Я. Мне надо ехать. Прямо сейчас. Может, она больше никого не тронет. Я тебя с дороги оттащу, чтобы никто не задавил.