Пряная магия или попаданка для алхимика

Щепотка, которая меняет все

Иногда кажется, что жизнь можно подсолить — и она станет вкуснее. Только важно не перепутать баночки.

В моей кухне баночек было слишком много. Они стояли рядами вдоль белой плитки, теснились на деревянной полке, прятались в ящике рядом с ложками. Каждая была подписана: цейлонская корица, кассия, мускат, кардамон, смесь для пряного латте, чёрный перец кампотский, копчёная паприка, зира, пажитник, ваниль в стручках, куркума, кумин, тимьян, розмарин, гвоздика… Даже мята у меня была трёх видов. Подруги смеялись, что я собираю специи как другие люди книги, и что скоро мне понадобится отдельная библиотека для баночек.

Я им отвечала: «Зато ни одной скучной минуты».

Сейчас было утро, которое упрямо не желало становиться бодрым. За окном хлюпала по асфальту мокрая слякоть, небо висело низко, как мокрое полотенце. Я включила жёлтую лампу над рабочей поверхностью — и кухня сразу стала теплее: мягкий свет легчано растёкся по столешнице, по вазочке с апельсинами, по медной турке, по моим пальцам. Я вздохнула, взяла нож и вновь повернулась к доске.

На плите булькал куриный суп, тихо посапывая, будто кот во сне. Я обещала соседке с верхнего этажа — старенькой миссис Элбридж — приготовить обед: у неё болела спина, а её внуки приезжали после школы всегда голодные, как маленькие волчата. Чуть позже я собиралась отнести в кофейню у дома баночку своей «осенней смеси» — корица, кардамон, имбирь, мускат и капля ванили. За такие баночки мне иногда наливали кофе бесплатно — неформальный бартер с владельцем кафе, парнем по имени Сэвен. Он уверял, что моя смесь разлетается быстрее круассанов. «Джоди, это магия!» — смеялся он. Я отвечала: «Нет, просто специи честно работают».

Сегодня я чувствовала себя почти магом. В голове роились мысли: «Надо решиться. Пора». На что? На собеседование. На новую работу. На новую жизнь, возможно. Слишком много «на».

Я резанула морковь немного тоньше, чем надо, и мысленно отчитала себя: «Равные кружочки, Джоди. Ты же обещала миссис Элбридж красивый суп».

Дверца верхнего шкафа скрипнула, когда я потянулась за специями. Я достала с полки старую жестяную коробочку с тиснёным узором — наследство от бабушки. Крышка почти не держалась, но рука не поднималась её выбросить. Бабушка учила меня, что специи — это не только о вкусе. Это — о людях. «Вот корица, — говорила она, — у неё мягкая душа. Она согревает и обнимает. Перец — это отвага, но не везде уместная: осторожнее с ним, Джоди. Кардамон — для тех, кто боится нового. А мускат помогает остановить суету». Я тогда смеялась, но чем старше становилась, тем больше понимала её.

В коробочке лежали мешочки с ленточками и бумажка. Бумажка всегда была там. Сегодня рука сама потянулась к ней. Развернула — и аккуратный почерк бабушки:

«Когда станет страшно, добавь корицы, каплю кардамона и щепотку смелости. Дорога найдёт тебя сама».

Я улыбнулась. «Щепотка смелости», — о да, вот чего мне не хватало.

Я вытряхнула пару зернышек кардамона, раздавила ножом, вдохнула аромат. Щепотка корицы — и кухня стала ещё теплее. Суп принял специи, будто ждал их.

Телефон завибрировал. Сообщение от Сэвена: «Осенняя смесь нужна срочно! Сегодня будет наплыв — погода мерзкая. Придёшь к двум?»

Я посмотрела на часы. Ещё было достаточно времени. Ответила: «Буду».

Через пятнадцать минут стол превратился в хаос: порошки, стручки, ступка, кофемолка. Музыка тихо играла, а мои руки двигались сами: два стручка корицы — растолочь, мускат — треть ореха, имбирь — чуть-чуть, кардамон — восемь коробочек, перец — две щепотки. Смешать, добавить каплю ванили. Запах получился тёплым, как шерстяной плед. Я закрыла баночку, встряхнула, посмотрела на свет. Порошок искрился едва заметно.

— Магия, — шепнула я.

В этот момент лампа мигнула. Потом ещё раз. И вдруг весь свет стал другим: холодным, чужим. Воздух загустел, запах корицы и кардамона сделался плотным. Над столешницей поднималась ровная спираль коричневого пылика.

Я отступила, но спираль расширялась, превращаясь в кольцо дыма. Внутри дрожал воздух, а потом появились цвета — алый, золотой, синий. Я услышала далёкие голоса, звон мисок, шум птиц.

Вспомнились бабушкины слова: «Дорога найдёт тебя сама».

Я выдохнула: «Щепотка смелости». И бросила корицу в спираль.

Мир вытянулся, скрутился в клубок. Воздух стал плотным, будто меня накрыло мягким одеялом. Я успела подумать про суп, про миссис Элбридж, про Сэвена. Потом всё исчезло.

…И я оказалась посреди шумного рынка. Под ногами — каменные плиты. Над головой — навесы, солнце и крики торговцев. Воздух был густым от запаха хлеба, мёда, орехов и десятков пряностей.

Я стояла посреди базара в джинсах и домашних тапочках.

— Вы с какой гильдии? — спросил мальчишка с корзиной лепёшек.

— Я… из кухни, — растерянно сказала я.

Он нахмурился, пожал плечами и убежал.

За прилавком напротив сидела женщина в серьгах. Она смотрела на меня внимательно.

— Новая? — спросила она.

— Покупательница? — попыталась пошутить я.

— Новая из тех, кто слышит специи. Ложка — хороший проводник, — сказала она. — Я — Янарра, лавка «Семь вкусов». Запомни: если не знаешь, с чего начать, начни с корицы.

Я хотела спросить, что это значит, но шум отвлёк. На углу собралась толпа. Кто-то лежал на земле, бледный, с тёмными губами. Рядом валялась миска.

К месту подошли двое в тёмных плащах. На груди у высокого мужчины блестел металлический знак в форме пламени. Он двигался твёрдо, точно. Его взгляд скользил по толпе, пока не остановился на мне.

— Дознаватели, — тихо сказала Янарра. — Кто-то снова игрался специями.

Высокий двинулся к нашему прилавку. Я чувствовала его шаги почти кожей. Он остановился напротив, его взгляд был холодным, выверенным.

— Добрый день, — произнёс он. — У вас есть связь с «Семью Спицами»?

— Только с «Семью Вкусами», — ответила Янарра. — Это моя лавка.

Он хмуро кивнул, а потом посмотрел прямо на меня. На ложку в моей руке.

Пламя в темноте

Тьма не всегда пахнет. Сегодня — пахла.

Она села на камни канцелярии густо, как сироп, тянулась липкими нитями, вползала в горло. Внутри — «Тихий корень». Я узнала его мгновенно: землистая горечь, которая распластывается на языке, липнет к лёгким и будто просит вдохнуть ещё, чтобы «закрепиться». Хорошие смеси так не делают. Так делают ловушки.

— Назад, — прошептал Ронарт, заслоняя меня плечом, но я качнула головой:

— Если отступим — он заполнит весь зал. Нужно найти источник, пока он не «встал».

В темноте пламя свечей дрогнуло и умерло — разом, будто их втянули внутрь кулака. Шаг — и камень под подошвой отозвался глухо; стены держали тишину, как воду в кувшине. Где-то дальше кашлянул Кэрт, сипло и зло. Ещё два голоса — короткие, сдавленные. Не смертельно. Пока.

Я закрыла глаза — так легче «видеть» носом. «Тихий корень» шёл из трёх направлений: главный поток — со стола в центре зала, там открытый мешок. Второй — из лестничной клетки: потянули дым вверх, чтобы отрезать пути отхода. Третий — узкий, но злой шлейф — от двери в архив: значит, кто-то оставил «сборник», который вскроется, если дёрнуть створку.

— Три точки, — сказала я тихо. — Центральная — мешок на столе. Лестница — вытяжка. Архив — не трогать дверцу.

— Принято, — коротко ответил Ронарт. — Чем бьём?

— Фенхель и лавр — прибьют пыль у пола, — проговорила я, пытаясь вспомнить, где в кухне лежали связки. — Сверху нужен «холодный» слой: мята или иссоп. И соль — чтобы связать.

— Соль у стражи, в подсобке справа, — отозвался Кэрт из темноты. — Но до неё прорваться надо.

— Дыхание через рот, выдох — в плечо, — напомнила я. — Тянуть коротко. Корень любит длинный вдох.

— Командуй, — сказал Ронарт, и я впервые услышала не приказ, а уступку.

Я нашла в памяти план зала. Справа — подсобка с провиантом и вёдрами, там соль и, возможно, сушёная зелень для кухни, которую я вчера оживила. Прямо — стол. Налево — арка к лестнице.

— Я — в подсобку, — сказала я. — Ты — стол. Сбей мешок на пол и накрой тканью. Только не руки в пыль — возьмёшь щитом, широким краем. Кэрт — перережь тягу у лестницы, там должно быть подвешено что-то вроде «дымного кошеля». Руби верёвку, не мешок. Если «взорвёшь» — будет хуже.

— Понял, — сипло отозвался Кэрт.

— На счёт «три», — произнёс Ронарт. — Раз. Два. Три.

Мы вышли из точки укрытия, как шаг из холодной воды. «Тихий корень» давил грудь; я укоротила вдох, ловя только верхний слой: пепельная сладость, стеклянный сахар, кассия. Шаги — мягкие, подушки ступней тихо ловят камень. Подсобка нашлась ладонью: шершавое дерево, низкая ручка. Я дёрнула — дверь поддалась. Внутри пахло мукой и травами. Хвала всем кухонным духам — здесь была не пустыня, а маленький клад. Я вцепилась в мешочек солонца, схватила охапку фенхеля, уверенно нашла связку лавра, старого, ломкого — идеален. Наугад сорвала пучок мяты, на вид грубоватой, но это и к лучшему — эфиры плотные.

В зале ахнуло: глухо ударило, будто кто-то ронял щит. Ронарт. Я выскочила обратно. Пламени, конечно, не было — только серый шевелящийся воздух, как шерсть зверя. Но в этом воздухе я могла рисовать.

— Вниз, — выдохнула я и рассыпала перетёртый фенхель по линии пола, как мост. Запах лёг хлебным валиком. Лавр щёлкнул и пустил горький дымок — не едкий, а тяжёлый, будто камень. Я закрыла глаза, «видя», как пыль «Тихого корня» оседает, тянется к земле. Мята — сверху, тонкой вуалью, чтобы не пустить новую волну из лестничной тяги.

— Держу, — отозвался Кэрт от арки. — Верёвка — найдена. Рублю на «три». Раз. Два…

— Стой, — прошипела я. — На «два» дёрни к себе и только потом руби. Они подвесили «кошель» на контрвес, если просто рубанёшь — мешок ударит о камень и «вздохнёт».

— Принято, — коротко, без обиды. Я услышала, как треснуло дерево, как мягко соскользнула верёвка — и только потом — хруст ткани. Вторая волна запаха попыталась рвануть вверх, ударилась о мятную вуаль — и «сползла» к моему фенхелевому валу, где её встретил лавр.

— Стол? — спросила я в полголоса.

— Обезврежен, — ответил Ронарт. — Мешок накрыт, завязан. Руки целы.

Где-то в стороне снова кашлянули двое — уже легче. Лёгкие канцелярии снова учились дышать. Я ощутила, как мой собственный вдох становится глубже.

— Свет, — сказал Ронарт, и кто-то щёлкнул кресалом. Первая свеча взялась неуверенным язычком; воздух содрогнулся — запахи отступили на шаг. Над столом стоял он — в плаще, с опущенным капюшоном, лицо закрывала маска: простая, чёрная, глиняная, как у гончаров. На лбу — выцарапанное перевёрнутое пламя.

— Любопытно, — сказал он. Голос глухой: маска съедала тембр. — Долго думал, как вы выйдете из этого. Вышли красиво.

— Сними, — ровно произнёс Ронарт. — Или я разобью.

— Ты уже разбил немало, дознаватель, — ответил маска. — Но эту ты не тронешь. Она — для неё.

Он кивнул в мою сторону. Движение было едва заметным, но я почувствовала, как воздух шевельнулся — не запах, а намерение. Он не собирался драться. Он собирался уйти.

— Не шевелись, — отрезал Ронарт и шагнул. Быстро. Но едва его сапог коснулся круга света, маска высыпала из пальцев серый порошок — не «тихий корень», другой — резче, холоднее, как раздавленная мята с железом. Свет дернулся и погас; я уже знала приём — шквал «пустого запаха». Он не пахнет — он «выключает» все другие запахи. Без них я слепа.

— Не дай ему «выключить» тебя, — сказала себе вслух. И схватила первое, что было под рукой: соль.

Соль — незатейливый якорь. Она не лечит и не убивает, она делает мир честным: вяжет воду, сушит слизь, ставит «точки». Я набрала щепоть, бросила в темноту — не в лицо, в воздух между нами. Звук — будто тонкий звон стекла — и слой «пустоты» рассыпался, не успев лечь. Я «увидела» шлейф — не пряный, не сладкий — сухой: пепел. Маска перестала «пахнуть», но пепел говорил за него. Он шёл к боковой двери.

— Влево! — крикнула я. — Пепел, боковая!