– Меня убьют. Нет, меня сначала изнасилуют, а после – убьют. Меня убьют, изнасилуют и закопают. И я даже не уверена, в каком порядке!
Кто же знал, что идея посадить плохого дядю может принести проблемки?
Все! Все, блин, знали. Одна я дурочка решила написать заявление на какого-то там Тарнаева.
А что он лапал и рычал на меня?! Угрожал мне всякими непотребствами!
Я и пожаловалась доблестным правоохранителям, а сегодня подруга мне прислала новость, что этого негодяя посадили.
Только она не с радостью писала. А с вопросом какой смельчак-идиот такое натворил. Потому что, оказывается, дать показания против Тарнаева – это смертный приговор.
И ещё видео какое-то вышло. С угрозами от страшного, хмурого мужчины. Найти и наказать того, кто его брата оклеветал.
То есть – меня.
Так что теперь я пакую в панике чемодан. Мои подруги планировали поехать на выходные загород, а я не очень хотела.
Но умирать я хочу ещё меньше!
Палатки так палатки. Я уверена, что за пару дней всё устаканится. И будет хорошо. Обо мне все наверняка забудут.
Я стягиваю тяжеленный, не закрывающийся чемодан на пол. Падаю сверху, придавливаю, чтобы хоть немного застегнуть молнию.
Пластик трещит, швы натягиваются до предела. Но я с победным криком закрываю чемодан.
Ха! Вот и всё. Я буду жить!
Тяну за собой чемоданчик, словно от него зависит моя судьба. На ходу натягиваю балетки, распахиваю дверь.
И утыкаюсь в твёрдую, широкую мужскую грудь.
Перед глазами расстёгнутые пуговицы, литые мышцы. И тёмные волоски на загорелой коже.
Больше я не вижу, но запрокидывать голову мне очень не хочется. Что-то подсказывает, что вряд ли хорошие дядечки так выглядят.
Дёргаюсь, отступая назад, но мужские пальцы обхватывают моё предплечье. Тянут обратно.
Колёсики чемодана жалобно скрипят в такт моему сердцу.
– О как, – раздаётся низкий баритон над головой. – Уже сама манатки собрала? Заебись. Люблю подготовленных девок.
Я сглатываю, ничего не понимая. Всё же решаю посмотреть на мужчину, нагло трогающего меня. Ох.
Внутри всё обрывается. Сердце камнем летит в желудок, судорожный вздох вырывается из груди. Страх вгрызается под рёбра, подрагивая.
Личико у мужчины не очень доброе. Брови сведены, нахмурены. Губы искажены в оскале. Суровый и злой на вид.
А ещё этот тот дяденька из видео, который угрожал найти меня.
Ой-ой.
Подруги будут жить в палатках, а я – в земельке.
– Вы меня, наверное, с кем-то перепутали, – лепечу в панике. – Я тут вообще…
– Заглохни, – обрывает меня рычанием. – На твою бадягу у меня времени нет. В тачку её.
Мужчина щёлкает пальцами, и только сейчас я обращаю на двух громил за ним. В мгновение ока меня окружают.
Я визжу, стараясь вырваться, но это никого не останавливает. Один из громил просто подхватывает меня под подмышки, поднимая в воздух.
Болтаю ногами, но упетлять это не помогает. Второй громила подхватывает мой чемодан. И меня просто несут к выходу.
Руки у громил железные. Я дёргаюсь, извиваюсь, пытаюсь ударить локтем, но это выглядит так же угрожающе, как комар, налетевший на танк.
Я кричу ещё громче – голос срывается на визг, на жалкое «пустите!», но никто не бросается на помощь. Ни один человек. Я будто невидимая.
Отчаяние накрывает, как волна. Слёзы подступают к глазам. Грудь сдавливает так, будто изнутри всё ломается.
Я ничего не успеваю сделать, как оказываюсь в огромном, тонированном джипе. С другой стороны в салон забирается тот грозный и грубый дяденька.
– Пожалуйста… – начинаю.
– Не пищи, – отрубает. – Твоя задача сейчас слушать, кивать и подчиняться.
– Но…
– Молча.
Рявкает раздражённо, заставляя меня вжаться в дверцу. Он крупный. Очень-очень крупный. Устрашающий.
Такие мужчины обычно во всяких боях участвуют. И одним махом размазывают соперников по рингу.
Меня он, кажется, одним пальцем сломать может.
Я нащупываю пальцами ручку двери. Дёргаю, но она не поддаётся. Стараюсь как-то открыть замок, когда машина резко срывается с места.
Меня вжимает в сидение, голова дёргается, в висках начинает гудеть. Я в панике смотрю на водителя, надеясь договориться.
Должна же быть жалость хоть у кого-то!
Но перегородка, разделяющего нас и его начинает подниматься.
Нет-нет-нет, зачем это?
– Значит, слушай сюда, – мужчина ведёт шее, резко хрустит. Я вздрагиваю. – Ты моего брата засадила.
– Я…
– Это был не вопрос. В твоих комментариях не нуждаюсь. Засадила. Заяву на него накатала. Теперь он на нарах чилит, а этого не должно было произойти.
Я отползаю. И всё время смотрю на мужчину. Не могу не смотреть. У меня внутри всё трясётся.
Он делает шаг. Я – ползок назад. Он снова. А я уже у стены. Дальше некуда.
Я узнаю мужчину сразу. Конечно, в подворотне, где мы столкнулись впервые, было темно.
Но этот взгляд…
Его нельзя перепутать. Нельзя приписать к другому. Слишком говорящие глаза у мужчины.
Он не просто оценивает. Он выбирает. Как охотник выбирает, за какую лапу схватить тушку, чтобы посильнее рвануть.
Тогда я просто шла с работы. Не знала, что решение сократить путь через подворотни изменить мой путь.
А потому что нечего! Мама всегда говорила, что нужно гулять побольше.
А я, дурочка, решила схалтурить.
И наткнулась на ужасную сцену. В тени двора, прямо возле мусорки, огромный мужчина бил кого-то. Жертва уже лежала. Свернувшись. Стонала. А тот не останавливался.
Он держал парня за шкирку. И бил. Спокойно. Размеренно. Как будто просто рутину выполнял.
– Эй! – я не хотела, но звук сам вырвался. – Я вызову полицию!
Этот мужчина повернулся. Медленно. Резко отпустил окровавленного. Тот упал, как тряпка.
И громила двинулся ко мне. Он смотрел так, будто уже решил, где я буду лежать, если не заткнусь.
Я не знала тогда, кто он. Я не знала, что он – Барс. Не знала, что это был один из самых опасных отморозков, которых только можно было встретить в переулке.
Тогда он просто был страшным, как сама смерть.
Я отскочила в сторону. Повернулась, рванула к проезду между домами. В голове только одно: бежать.
Но он догнал. Я даже не поняла как. Просто в следующее мгновение меня резко дёрнуло назад. Крутануло, и я врезалась в стену.
А потом – он. Его грудь, его живот, его ноги. Он вдавил меня в камень.
Воздух вылетел из лёгких. Я задохнулась от страха. Он опустил голову к моей. Дыхание обожгло ухо.
– Кто ж это у нас тут ночью шляется, а? – шепнул раскатистым голосом. – Такая сладкая. Такая хрупкая. Такие сочные девочки не должны гулять по ночам. Или ты себе приключений хотела? Искала кого-то для своей задницы? Умница, справилась. Я не из тех, кто приглашение игнорирует.
Его бедро вплотную прижалось к моему. Я вся сжалась. Сердце билось, как птица в клетке.
Глаза жгло от слёз, но я не могла даже зажмуриться. Боялась пропустить момент нападения.
Но он отступил. Внезапно сделал шаг назад. Его лицо стало холодным, равнодушным.
– Но не сегодня, красивая, – сказал он. – У меня сейчас дела поважнее, чем раздвигать твою испуганную киску. Но мы ещё встретимся. Жди.
Он тогда ушёл. Просто развернулся и исчез в темноте, как будто растворился в воздухе.
И первым делом я бросилась в полицию. Я не могла не поехать. Я боялась, что того парня добьют.
Что это чудовище – Барс – вернётся и закончит начатое.
В участке я заикалась. Сбивалась. Но говорила. Сказала, что видела, как избивают. Что мужчина напал. Что он… Что он и ко мне полез.
Полицейские переглядывались. Кивали. Сочувствовали мне. И уговорили написать заявление.
– Нужно заявление, – начал один. – Такие уроды должны сидеть в клетке. Но для этого надо зафиксировать. Тем более, раз он тебя трогал. Это же домогательство. Ты же хочешь, чтобы он не полез к другой?
Я кивнула. Медленно. Неуверенно. Но кивнула. Потому что они правы. Он должен сидеть.
Барс и сел.
Он оказался в клетке.
Только меня не предупредили, что в клетке с ним окажусь и я!
Барс стоит надо мной. Огромный. Почти голый. И улыбается.
– Это какая-то ошибка… – лепечу. – Я… Мне жаль. Правда. Я не знала, что вы… Ты… Я не знаю, почему ты велел привезти меня.
Он замирает. И медленно, очень медленно подаётся ближе. Я вжимаюсь в стену. Как будто стану невидимой.
– Я не приказывал тебя везти, – ухмыляется он. – Я сказал брату – найти. Ту дерзкую сучку, что заяву катала. А уж то, что он тебя сюда вперёд прислал… Это он уже по-своему сработал. Не я.
Я моргаю. Сердце колотится. Ноги ватные. Внутри холод и жар одновременно.
Так он… Не знал? Он не знал, что меня притащат?
О. О! О-о-о-о!
Мои губы сами вытягиваются в тупое «у». Брови подпрыгивают вверх. Мозг пищит, но включается.
Я дышу. Резко. Судорожно. Как будто вынырнула из-под воды. И заодно увернулась от смерти.
Прости, костлявая, у нас «метча» не будет.
Я подскакиваю. Начинаю улыбаться как идиотка. Губы в растянутую дрожащую линию, глаза – на мокром месте.
– Всё! Тогда всё! – вскрикиваю радостно. – Значит, недоразумение, значит, никто никого не звал, и вообще, какая глупость! Я тут совсем лишняя, честное слово! Я сейчас аккуратненько…
Я моргаю. Растерянно. Слышу, но не понимаю. Слова складываются, но не в смысл, а в клубок паники.
– Сухой… Пайок? – переспрашиваю. Хмурюсь. – Это… Еда? Вас здесь не кормят?!
– Это когда три месяца в зоне без дырки, – поясняет он медленно. – А теперь вот есть. И я тебя, пташка, накачаю под завязку.
Я замираю.
Щурюсь. Не понимаю. Потом – вдох. Озарение. О!
Ну конечно. До меня медленно доходит. Я начинаю понимать, о чём говорит мужчина.
Как я сразу не догадалась?
– А, это вы… Про спорт? – ахаю. – Точно! Вы на диете. И качаться собрались? Это похвально! Правда. У вас и так огромная фигура. Ну, то есть внушительная. Но если есть стремление к росту – это достойно. Только меня качать не надо. Я со спортом не очень.
Молчание. Я поднимаю взгляд. И встречаю его выражение лица.
Это… Это надо видеть.
Он смотрит на меня как на абсолютную идиотку. Как будто не понимает, как это существо вообще дожило до двадцати лет без инструкции.
Губы чуть приоткрыты, брови медленно ползут вверх, потом вниз. В глазах – то ли шок, то ли рвущаяся наружу насмешка.
– Под дебилку косить не выйдет, – произносит он, растягивая слова. – Хоть ты и охуенно вжилась в роль.
Я не ко-о-ошу! – визжу у себя в голове обиженно.
Он сейчас меня оскорбляет! Или хвалит? Если верит, что на самом деле я всё понимаю…
Не уверена.
– Я правда не понимаю… – выдыхаю.
Глаза мечутся по комнате, как будто где-то есть выход, ловушка, кнопка спасения.
Но нет. Есть только Барс.
И он делает шаг ко мне.
– Не шаришь, да? – хмыкает. – Ну ща доходчиво объясню. Я тебя распечатаю. Разложу тебя по полной. Всё ещё не шаришь? Резьбу сорву. Долбить буду.
У меня ресницы трепещут, как крылья у припадочной бабочки. Глаза – полные ужаса.
Я смотрю, не отрываясь. Не моргаю. Потому что если моргну – он исчезнет из вида, и окажется прямо возле меня.
И хуже всего – я не понимаю!
Угроза есть, по тону понятно. А вот смысл… Что он там долбить собрался? Ремонт задумал?
Ой, он решил меня, как рабочую силу использовать? Так у меня рученьки кривые, он только сильнее злиться будет!
– Реально отбитую играешь, – ухмыляется Барс. – Нагну и на каждой поверхности отымею.
До меня доходит. Поздно. Но доходит.
Меня окатывает. Жаром. Как будто под кожу залили кипяток.
Щёки пылают, шея полыхает, грудь сдавливает, как будто ремень затянули под рёбрами.
Я делаю шаг назад. Всего один. Рефлекторно. Он делает три вперёд. И рывком оказывается передо мной.
Железная дверь ударяется мне в спину. Он вжимает меня в неё всем телом.
У меня перехватывает дыхание. Я чувствую всё. Его жар. Его грудь. Его силу.
Тепло от него накрывает, как парализующий купол. Он огромный.
– Ох! – вырывается у меня испуганно. – П-пожалуйста, отойди…
Он не двигается. Не слушает. Только вжимается сильнее.
Его ладонь ложится мне на подбородок. Тяжёлая. Твёрдая.
Кожа тёплая, шершавая. Пальцы сжимают щёку. Мой рот приоткрывается сам.
Большой палец мужчины скользит по губе. Властно, надавливая, сминая.
Я всхлипываю. Воздуха не хватает.
– Сочная, – хрипит Барс. – Прямо для работы ртом создана.
Он оттягивает мою нижнюю губу. Медленно. Смачно. Губа дрожит в его пальцах.
– Этими губками, пташка, ты будешь у меня не базарить, а хуй полировать.
– Н-нет, ну послушай! – заикаюсь, глотая ужас вместо воздуха. – Ты же сам сказал, что не звал! Что брат ошибся! Это же всё недоразумение! Меня не надо трогать! И вообще, ты можешь найти кого-то, кто согласен! Наверняка хочешь, чтобы тебя хотели… И я думаю, что мы могли бы поговорить, обсудить, прийти к какому-то общему выводу…
Я тараторю, как бешеная. Я пытаюсь его переубедить. Переиграть. Уговорить. Как будто он меня слышит.
А он – только нажимает, давит пальцем сильнее. Губа оттягивается. Я чувствую натяжение. Кожа ноет от натиска.
Я дёргаюсь и нечаянно касаюсь языком подушечки его большого пальца.
Меня прошибает холодным потом. Я замираю. Секунда. Вечность.
Барс смотрит на меня в упор. Глаза хищные, тёмные, прищуренные. Усмешка – опасная.
– Ты дохуя базаришь, – произносит он. Голос низкий, вкрадчивый. – Но я тебя научу другим развлечениям. Где рот надо использовать для отсоса и мольбы поглубже хуй засадить.
Я резко дёргаю голову назад, пытаясь уйти от его пальцев. Сердце бьётся в горле. Воздух горячий, будто я стою у открытого люка в ад.
Но мужчина тут же перехватывает. Рывком. Его пальцы сжимаются на моих щеках.
Я чувствую, как его ладонь скользит по коже плеча – медленно, горячо, с хищной лаской, от которой пробегают мурашки.
Тяжёлые пальцы тянут ткань, и каждая секунда будто растягивается до невозможности.
Сердце прыгает, как пойманный зверёк. Жар вспыхивает в груди, потом уходит вниз – к животу, к ногам.
Его кожа тёплая, пальцы твёрдые, и от этого ощущения, от его прикосновений, меня бросает в какой-то опасный, невозможный трепет.
Я дёргаюсь, но мужчина тут же наваливается сильнее. Спина вжимается в железо, оно холодное, а он – наоборот.
Его ладонь сильнее сдавливает мой подбородок, и голова закидывается назад. Он контролирует меня до миллиметра.
Пальцы на шее – чуть ниже уха – такие же грубые, но движутся медленно. Они скользят по коже, оставляя за собой жаркую, обжигающую линию.
Как будто режет – не больно, а точно, властно, глубоко.
Я всхлипываю. Бессильно. Как будто каждая клетка тела говорит: беги, а ноги подкашиваются и предают.
Барс стягивает вторую бретельку. Платье предательски соскальзывает по плечам, и ткань трётся о кожу – мягко, скользко, но от этого мне ещё страшнее.
Я чувствую, как подол тянет вниз, и паника подступает к горлу. Я не знаю, сколько ещё миллиметров отделяет меня от того, чтобы оголиться.
Стать такой же обнажённой, как и Барс.
На нём только полотенце. Его тело я ощущаю так, будто оно запечатано в меня. Живот прижимается к животу. Его бедро наваливается на моё. И я чувствую…
Чувствую, что за полотенцем – ещё один зверь прячется.
Твёрденький такой.
Мне становится душно. Горячо. Паника поднимается волной, сжигающей кожу изнутри.
Я сглатываю. Сухо, громко, будто в горле застряла гвоздика. Воздух тянется в лёгкие с хрипом.
– Я… – писк.
Писк! Вот и всё, что я могу выдавить. Я зажмуриваюсь, пытаясь вытолкнуть мысль из головы. Но она уже разрослась.
Он огромный. Он обнажённый. И он – голодный. Настолько, что в глазах читается: будет есть руками.
– Эм… Знаешь, – пробую завести разговор, голос дрожит. – Я… Я тоже могу сделать тебе подарок! Правда!
Он замирает, а потом медленно поворачивает ко мне голову. Хищно. С ухмылкой. В глазах – насмешка. В уголке губ – поддразнивающий изгиб.
– А? – тянет он. – Подарок?
– Да! Ну, эм… – я дышу тяжело, тараторю. – Ну ты же… Тебя ж не предупредили! Так нечестно! Тебе бы… Выбор! Вот. Да. И я подумала – может, тебе будет приятнее, если… Ну, я попрошу… Прислать тебе другую. Девушку. Симпатичную. Готовую. Ну… В общем, ты понял! Не такую, как я. Более… Твоего вкуса! Я могу даже извиниться! Цветы! Или…
Моя челюсть уже затекает от натужной улыбки. Губы дрожат, руки вспотели.
Я пищу, как сломанный чайник. У него в глазах – веселье. И дьявольское любопытство.
– Ты мне шлюху предлагаешь прислать? – тянет Барс, ухмыляясь. – Не знал, что ты настолько развратная, что сразу тройничок хочешь.
У меня срывается дыхание. Щёки полыхают. Глаза расширяются.
– Хотя… – продолжает Барс, скользя взглядом по моей фигуре. – По тому, как ты жопу выставляла, стоило сразу понять. Такая жаждущая сучка, что даже в участке, небось, фантазировала, как я тебя на стол опрокидываю и по всем поверхностям натягиваю.
Мои глаза почти вываливаются из орбит. Воздух вылетает из груди. Я задыхаюсь от стыда.
– Ч-что? Я?! Нет! Я вообще не… Не думала… Какой тройничок? Я про то, что я могу прислать замену. И оплатить!
Моя челюсть дрожит. Мозг спотыкается на каждом слове. Это худшая импровизация в моей жизни.
Хуже, чем когда я на утреннике в третьем классе забыла стих про ёлочку и начала петь «В лесу родилась пташка».
Что я вообще говорю?! Я предлагаю мужчине другого человека? Другую девушку?
А как это вообще делается? Где их берут? По объявлению? В приложении? Или надо звонить в какой-то сервис?
Лицо горит. В ушах шумит, как будто у меня не кровь, а кипяток по венам.
А если это незаконно?! За такие предложения сажают? Или штраф? А сколько стоят проститутки? Тысячи две? Три? А если хорошая? А если элитная?! Ну, я постараюсь! Найду! Займу! Продам кофемашину!
Лучше так. Лучше, чем вот это. Чем терять невинность с этим… Зверем. С этим огромным, горячим, хищным…
– Я серьёзно, – лепечу. – Я найду деньги. Заплачу. Ну, не тебе, конечно! Я имею в виду… Просто... Найду девушку! Которая согласится на такие условия. Ну, она будет понимать, на что идёт, а я… Я, ну, не очень готова…
Барс не просто смеётся. Он ржёт. Хрипло, глухо, громко. Этот звук пробирает под кожу.
Он будто исходит из его живота, из груди, проносится по телу и отдаётся в моих рёбрах.
А потом его рука сжимается сильнее. Он обхватывает мою шею, не туго, но достаточно, чтобы я почувствовала. Чтобы его пальцы легли по бокам, а большой – упёрся в мою челюсть.
Прямо сейчас у меня в груди должна быть воронка, внутрь которой затягивает мою душу.
Я даже не уверена, что дышу. Кажется, моё тело решило просто выключиться.
Я отворачиваюсь. Точнее, пытаюсь. Клянусь, я правда пытаюсь. Но организм… Он предатель.
Он как-то сам по себе ведёт мою шею обратно. И глаза… Глаза же вообще должны были закрыться.
Кто их открыл?! Кто вообще разрешал вот это всё видеть?!
Но я вижу. Боже.
Его брутальное, дикое, доведённое до идеала тела. Каждая мышца – живая, напряжённая.
Кубики пресса выстроились в ряды, как будто собираются на парад. Эта дорожка чёрных волос, тянущаяся вниз от живота…
Я сглатываю. Медленно, будто это поможет спасти остатки моей психики. Но взгляд ползёт. Ниже. Ниже.
Это вообще не моя вина! Это инстинкты. Любого зверя не выпускать из поля зрения.
А там точно зверь!
Мамочки…
Глаза расширяются. Я чувствую, как зрачки разъехались. Я этого не хотела! Я правда не хотела туда смотреть!
Но теперь – уже не развидеть.
Сначала я думаю, что это тень. Или рукоятка чего-то. Ну не может же оно быть настолько большим.
А потом понимаю: может.
И ведь не просто большой. Он... Противоприродно огромный.
Кожа чуть темнее основного тона тела – плотная, с выраженной сеточкой сосудов.
Вот за одно только желание это кому-то тыкать – уже можно сажать!
Уверена, что в уголовном кодексе точно есть такая статья. За превышение допустимых габаритов!
– Прицеливаешься? – ухмыляется Барс, заметив, что я смотрю. – Правильный подход.
– Я… Я не… – заикаюсь, хватаюсь за дверь, чтобы не скатиться по ней на пол. – Я не прицеливалась! Я вообще ослепла! Навсегда!
– Сейчас вылечим.
Мамочки…
Вот нельзя было продавщице врать, что у меня мелких купюр нет! Вот, я попала в преисподнюю! Расплачиваюсь за грехи.
Только вместо котлов и чертей – Барс с арматурой вместо члена.
Это уже не шутки! Это прямой переход к нападению. До меня начинает доходить, что всё взаправду.
Мозг кипит, шестерёнки скрипят, пар валит. Разум пытается хоть как-то придумать, как мне сбежать.
Но как? Он не в квартиру меня затащил, не в переулке снова подловил. Это тюрьма!
Явно не я одна мечтаю отсюда сбежать, но успехов мало у людей.
Даже если бы я его сейчас вырубила – ну вот чисто теоретически, допустим, волшебным ударом в лобешник – кто меня выпустит?!
Я отскакиваю в сторону, стараясь выиграть время. Барс это позволяет. Именно позволяет!
Двигается следом за мной, с пластикой зверя. Я понимаю, почему у мужчины такая кличка.
Он ведь настоящий дикий хищник!
Я облизываю пересохшие губы. Бессознательно. А он замечает. Ухмыляется.
Что делать?!
Ударить? Как? Он же как шкаф. Может, что-нибудь тяжёлое? Табуреточкой? Чемодан на него уронить?
А потом каждые пару часов повторять? Такой себе график.
Блин, а вдруг он и так не особо умный, а тут я ещё и приложу? Жалко. Будет вообще овощ, а мне с ним три дня жить.
– Ну… А мы не хотим сначала, эээ, познакомиться получше? – я начинаю тараторить. – Там, не знаю, чаёк… Пирожки… Поговорить как взрослые культурные люди?
Барс кружит по комнате следом за мной, как огромный хищник. Он даже не идёт – он движется плавно, пружиняще.
Широкие плечи, мускулистые руки, уверенный взгляд, будто он уже меня распечатал и прочёл наизусть.
– Знаете, мне кажется, прежде чем… Обычно проходят какой-то этап сближения. Люди как-то притираются, обсуждают музыку, любимые фильмы, строят доверие. Ну, я не говорю про года, конечно. Но… Экспресс-курс! Блицзнакомство! Типа: ты любишь собак, а я – паниковать!
Барс ухмыляется, будто я предложила ему поиграть в доктора. И не в ту версию, где бинтуют руку.
– Ты мне шлюху хотела подогнать, а теперь про доверие заливаешь? – хмыкает. – Заебись у тебя интересы скачут.
– Ну простое знакомство! Типа ты – Барс, опасный, немного страшный и грубоватый, а я – Лина, что очень хочет домой. Короткая биография. Возраст там, увлечения.
Отступаю назад, цепляюсь за чемодан, и в следующую секунду – БАЦ! – задницей об пол. Бедная моя попка. Вторая травма за день.
Чемодан с грохотом падает следом, едва не пришибая меня. Я в панике отползаю, а Барс даже не тормозит. Просто перешагивает, будто мешок картошки на дороге.
Он движется так, словно совсем не стесняется своей наготы. Словно у него не болтается арматура между ног!
– Биография? – он выгибает бровь. – Самир Тарнаев. Двадцать семь лет. Люблю трахать раком. На крики похуй. После секса становлюсь добрее. Готова задабривать?
Внутри всё холодеет. А потом накрывает ещё большая волна паники: а вдруг это побег?!
Всё же у каких-то заключённых получилось сбежать.
Эй! Я тоже! Я хочу с ними!
Ил кто-то устроил диверсию, чтобы выкрасть меня? Ну мало ли, я же, может, какой-то редкий вид!
– Да вы блядь издеваетесь?! – рявкает Барс.
Я приоткрываю один глаз, желая понять, что происходит. Замечаю мужчину и то, что он стоит ко мне спиной.
Это хорошо. Очень хорошо. Безопасно.
До тех пор, пока взгляд, скользнув вниз, не замирает на… Ох ты ж. На его заднице.
Обнажённой, идеальной, круглой, явно крепкой.
Я дёргаюсь, отшатываюсь, отвожу взгляд. Это всё мои глаза! У них какой-то там сбой произошёл. Не слушаются меня!
Сердце бешено колотится, ладони потеют, а в нос тем временем пробирается вонь. Сильная, резкая, отвратительная.
Сразу тошнить начинает, будто что-то умерло в этой камере вечность назад.
Ой!
Я щурюсь и замечаю, что по комнате начинает подниматься пар.
Ой снова!
Потому что я замечаю, что этот дым парит над моим чемоданчиком. Мой несчастный друг, переживший столько всего…
Теперь лежит треснувший и с разошедшимися швами. И выражает своё недовольство шипением.
Я клянусь, он шипит!
Сквозь разошедшиеся швы прорывается не только пар, но и нечто белое, пенное. Оно вытекает, пузырится, плюётся и шипит.
– Что за вавилонская хрень? – выдыхаю я, отползая назад.
Запах теперь стоит такой, что глаза начинают слезиться. Что-то между просроченным уксусом, дезодорантом «Сосновый удар по глазам» и ядерной канализацией.
Барс оборачивается, хмуро смотрит на клубы пара и белые струи из моего чемодана. Молчит секунду. Потом:
– Какого хуя ты туда вообще засунула?! Ты решила теракт устроить, а тебе помешали?
– Я не знаю! Я собиралась быстро, – тараторю. – Просто кидала всё подряд! Без понятия, что случилось.
– Ты либо камикадзе, либо ведьма. Хотя с твоим лицом – точно ведьма. Чтоб тебя.
Его лицо перекошено от злости, скулы ходят, челюсть напряжена, словно он кость перемалывает.
Глаза сверкают злым светом, а грудная клетка вздымается резко, порывисто.
А если он подумает, что это я специально? Что у меня террористический опыт и я на самом деле спецагент?
Барс разворачивается на пятке, размашистым шагом направляется к окну. Мужчина распахивает его настежь.
И я тут же подрываюсь, бегу следом за мужчиной. Там свежий воздух! Я ещё могу не умереть от удушья.
Я почти плачу от счастья, вдыхая воздух. Запах? Да хоть скунс там стоит под окошком – по сравнению с этой вонью из чемодана, любой запах кажется эликсиром.
Но, кстати, пахнет просто травой, влажной, как после дождя. Немного пылью и железом, может, потому, что решётки на окне. Но это рай.
Барс прислоняется к подоконнику. Без намёка на то, что минуту назад хотел надругаться надо мной. Наплевав на то, что совсем голый.
– Ты, блядь, террористка в платье, – ухмыляется. – Такие ролевухи мне ещё не устраивали.
Я смущаюсь, краснею до корней волос. Отвожу взгляд. Главное – не смотреть вниз. Не смотреть. Ниже пояса – табу.
Табу-табу-табу.
Я усиленно пялюсь в окно. Там решётки. Куст какой-то за ними. Двор в асфальте.
– С таким подходом, тебя в мою команду можно брать, – хмыкает Самир. – Ваяла бы мне бомбы. Эксперт по пенной атаке.
– Я никогда не свяжусь с криминалом!
Барс ухмыляется не спеша. Глаза прищурены, будто он уже выиграл, даже если партия ещё не началась.
Я сглатываю. У меня внутри всё скручивает. Не понимаю его реакции. Словно он знает что-то, о чём не знаю я.
– Ты уже, считай, вляпалась, – лениво бросает он. – В не совсем легальные дела вписалась. Раз уж здесь.
– Что? Нет. У меня вообще выбора не было.
– У всех, пташка, выбор есть. Даже когда между трахом и трахом. Можно выбирать позу.
Я хлопаю глазами. Что? КАКОЙ выбор?! У меня внутри паника клокочет, как тот дурацкий реактив в чемодане.
Я снова дышу прохладным воздухом, но плечи начинают мёрзнуть, и я машинально веду ими, будто уколола сквозняком.
– Ладно, – хрипло тянет Барс, разворачиваясь ко мне. – Вернёмся, значит, к недотраху.
– Ой! – я подскакиваю и срываюсь с места. – Я сейчас! За полотенцем твоим. А то ещё простудишь себе то, чем угрожать любишь!
– Угрожать? Пташка, девки обычно просят, чтобы я им свой хер дал.
Врун! Никто, никто в здравом уме не просит такой арматурины! Это как холодное оружие должно считаться!
Ой, или горячее?
Я боюсь представить, что именно нашёл Барс. Потому что я совершенно, откровенно не знаю, что лежит в моей сумке.
Вы когда-то собирали вещи, когда по новостям страшный дяденька обещал вас найти?
Про списочки думать некогда!
А мужчина ухмыляется, скалится. Демонстративно обматывает ладонь полотенцем посильнее.
Да что там?
А после достаёт…
Ой. Так а что такого?
Я хлопаю ресницами, пока мужчина держит в руке мой массажёр. Он продолговатый, овальной формы.
Массивный, с закруглённой вибрирующей головкой, похожей на миниатюрный микрофон. Корпус – гладкий, блестящий, с тремя кнопками управления на ручке.
Барс нажимает на включение, головка начинает интенсивно вибрировать. Отчего мужчина ухмыляется ещё шире.
Да что с ним такое? Этот неандерталец никогда не видел массажёров? Или фиолетовый цвет настолько его веселит?
– И часто пользуешься? – цокает Барс. – Активная девочка?
– Ну… – я теряюсь, потираю шею. – Иногда? Ну, когда очень устала и…
– Стресс сбрасываешь? Нахер тебе эта херня? Живой лучше.
– Живой? А! Специалист? Ну так дорого же…
– Дорого?
Барс присвистывает, покачивает в руке моим массажёром. Тот издаёт протяжный «бзззз», начинает вибрировать всё сильнее.
Мужчина смотрит на меня как на сумасшедшую. Уголок его губ дёргается в надменной ухмылке.
Ну а что? Он привык к тому, что может себе что угодно позволить. И массажисток, и не только. А для меня такие походы дорогие.
Поэтому, когда тяну шею, приходится пользоваться более дешёвыми и простыми способами.
Мне это вообще подруга дарила на день рождения, говорила, что поможет снять напряжение.
И правда ведь! Мышцы быстро отпускает.
– Ты гля на неё, – ржёт Барс. – Дорого? Пташка, да ты любому мужику предложи, он тебя быстро отмассажирует.
– Я не…
– А при этом от меня бегаешь. Сразу бы сказала, что тебя разработать надо.
– Тебе я не доверяю! Ты опасный и… Непонятно куда ты руки будешь совать!
– Поверь, я не промахнусь. В этом я спец.
– Да?
Я с сомнением смотрю на мужчину. Ручищи у него, конечно, огромные. И сильные. Там одного нажатия хватит, чтобы все мышцы раздавить.
Но всё равно, подпускать этого извращенца к себе – плохая идея.
– Ну ты и извращенка, пташка, – скалится Барс. – Прямо с боевым оружием пожаловала. Ублажать себя на зоне собралась? Или как прелюдия?
– Я не… – я поджимаю губы.
– Я думал, у меня арматура серьёзная, но ты, походу, себе в напарники самосвал взяла.
– Что? О чём ты?
– Часто с этим помогатором трахаешься?
У меня распахиваются глаза так широко, что вот-вот выпадут. Сердце гулко трепещет в груди, а после падает куда-то в желудок.
Я чувствую, как меня начинает потряхивать. Кожа горит от внимания мужчины. Вспыхивая, оставляя ожоги внутри.
Я сглатываю, горло сводит спазмом. Мне хочется закричать. Или расплакаться.
Пока не уверена до конца. Но мой фаворит – умереть от стыда. Лучший вариант!
– Это не для этого! – хватаю воздух как рыба. – Это массажёр.
– Ага, – кивает Барс. – Клитор массажируешь?
– Шею! Когда тянет мышцы. Это не для… Это не вибратор.
– Пташка, это охуеть какой огромный вибратор. Хули ты меня разводишь?
Я едва не стону, не зная, как объяснить мужчине, что он просто пошляк. И видит намёки на секс там, где их нет.
Прямо здесь, в этой душной комнате, где уже и так пахнет химической войной, а теперь ещё и моральной казнью.
Не придумав ничего лучше, я подскакиваю к Самиру. Хлопаю его по ладони, выбивая этот злополучный массажёр.
Он падает, продолжая гудеть, и катится под стол. Погибай там, предатель. Подставил меня!
А после удивлённо замечаю, как включается другой режим. Видимо, при падении нажался.
Теперь головка не просто вибрирует, но и двигается чуть. Вверх-вниз. Я раньше не понимала этого режима.
Но, видимо…
Боже, это серьёзно вибратор?!
– Смотрю, ты прям готовилась к поездке, – Самир продолжает издеваться. – Для той, кто так серьёзно собирал вещи, ты слишком долго на мой хуй запрыгиваешь.
– Это массажёр! – вскрикиваю. – По крайней мере, я так думала! Я не… Это мышц… Просто…
– Да? А это для чего? Себя сдерживаешь, чтобы после шести не жрать?
Мужчина поддевает пальцами новый предмет из моего чемодана, и я заливаюсь краской.
Кровь пульсирует, разливаясь по телу. Ноги подкашиваются, и я чувствую, что вот точно умру со стыда.
Жар начинает пульсировать в теле. Заполняет одну клеточку за другой. Лицо начинает полыхать, я буквально ощущаю, как румянец расползается.
Мне кажется, я ещё более красная, чем мои волосы!
Я открываю рот, но тут же его захлопываю. Потому что у меня ни одного адекватного объяснения.
Ноль, просто ноль.
Пусть лучше извращенкой считает, чем узнает правду. Нет, никогда не признаюсь!
– Ну? – мужчина, издеваясь, крутит наручники на пальце. – Расскажи мне о своих фантазиях, пташка. М? К кровати тебя пристёгивать? Или просто руки за спиной, а саму нагнуть и…
– Хватит!
Вскрикиваю, прижимая ладони к лицу. Забудьте, не хочу я быть извращенкой!
Потому что Барс – главный больной. Просто находка для какого-то современника Фрейда. Там целый список болезней и девиаций!
Ох, моя подруга бы с удовольствием про него целое научное исследование организовала.
Только, боюсь, её психологическая помощь мне первой понадобится.
Вряд ли из этой камеры люди здоровенькими выходят.
– Э-это… – я заикаюсь под внимательным взглядом мужчины. – Ну… Для самообороны!
– Отчего ты защищаться планировала? – скалится. – От ванильного секса? Так со мной не заскучаешь. Но арсенал заценил.
– Нет же! Это… А вдруг ограбление? Я заранее всё продумала. Враги врываются, а я уже – оп! – наручнички достала. Всё наперёд продумала.
– Пташка.
– А?
– Скажи мне честно.
Наручники делают ещё один круг по оси, а после Барс резко сжимает их в ладони. Взгляд мужчины становится более серьёзным, удушающим.
Он надвигается на меня, а всё, что я могу сделать – сглотнуть. Паника захлёстывает, накрывает с головой.
Я задыхаюсь от того, что Самир вновь оказывается рядом. И даже убежать не получается, потому что всё равно не поможет.
Эта мысль прошибает разум, заставляя нейроны в мозгу вспыхивать. Сгорать, оседая вязким, зудящим пеплом внутри.
Я запрокидываю голову, стараясь смотреть ему в глаза. Это странно, но я помню это из какого-то мультика.
Что звери не любят, когда им смотрят в глаза. Они сдаются первыми, отворачиваются.
Ладно, может это и бред. И Самир – не зверь, хотя хищник тот ещё.
Но мне нужно хоть какое-то ощущение победы. Что у меня есть маленькая, крошечная власть в руках.
Шанс, что всё не пойдёт по сценарию мужчины.
– Так что тебе сказать?
Уточняю хрипло, наблюдая за тем, как пухлые губы мужчины растягиваются в плотоядную усмешку.
Самир наклоняется ко мне, едва не сгибается, чтобы приблизить лицо к моему. От его близости всё застывает внутри.
Словно тугой леской обхватывает внутренности, сдавливает. И даже вдох получается сделать с трудом.
Мурашки бегут по шее. Хотя… Нет, это не мурашки. Осы! Жалят, оставляя отравленное остриё под кожей.
– Признайся, – дыхание Самир обжигает губы. – Ты сейчас играешь припадочную? Или реально настолько ебанашка?
– Я не ебанашка! – вспыхиваю обиженно. – То, что у меня свой взгляд на жизнь…
– У тебя не взгляд, у тебя, сука, галлюны уже во всю.
– Не обязательно грубить! Если у меня есть пару вещей… И ты можешь думать о только пошлом… То это твои проблемы.
– Не-а. Это твои проблемы, пташка. Когда я думаю о пошлом – я возбуждаюсь. Хуй встаёт. Трахаться охота. И кого я буду трахать? Угадаешь?
– Чур не меня!
Вскрикиваю, размахивая руками. Едва не заряжаю ладонью по носу мужчины, испуганно ахаю.
Я отшатываюсь, цепляюсь за собственную ногу и практически лечу на пол.
Бедная, бедная моя попка.
Которую спасает Барс. Его ладонь быстрым, молниеносным движением оказывается на пояснице.
Горячие пальцы давят сквозь ткань платья. Барс рывком тянет меня к себе. Я врезаюсь вт его крепкое тело, задыхаюсь от такой близости.
Он крупный. Очень. И я ощущаю его накачанные мышцы теми частями тела, которыми бы не хотелось прикасаться к нему.
Ох!
Это вообще законно быть настолько крупным и сильным? У него же там сталь под пылающей кожей!
Онемение расползается от кончиков пальцев, хворью расползается дальше. Отравляет всё тело.
В груди вспыхивает странный огонь, напоминающий лихорадку. Я не понимаю, что происходит.
Но знаю точно – это Барс виноват.
Он меня чем-то заразил.
– Я живу не в лучшем районе! – выпиливаю, прикрывая глаза. – В довольно плохом. По вечерам там не безопасно. И… Только не смейся!
– Пташка, да с тебя ржать не перержать. Выкладывай.
– А я хожу на учёбу с ноутбуком, там проще. И я всё время боялась, что его у меня украдут… А он в сумке ещё такой заметной, фиолетовенькой. В цветочек…
Мир резко смещается, как будто его дёрнули за шнурки. Пространство сжимается. Я больше не чувствую пола под собой.
В ушах – как взрыв петарды. Гром, который вбивается прямо в череп. Мои барабанные перепонки сжимаются, а в груди будто что-то обрывается.
– Что это?! – срываюсь в хрип, но не слышу себя.
Всё тонет в звуках выстрелов. Короткие, хлёсткие. Потом пауза. Потом снова.
За стеной кто-то орёт. Крик глухой, словно через подушку. Женский? Или мужской? Я не понимаю. Мозг работает урывками.
Дышать тяжело. Воздух будто стал вязким. Кажется, я проглотила цемент. Паника скручивает нервы.
Я поворачиваю голову и вижу, как лицо Барса меняется. Он хмурится. Его взгляд сдвигается с меня – к окну.
Мышцы на его плечах – те самые, рельефные, чёртовы скульптурные блоки – напрягаются, будто изнутри что-то дёрнуло их за рычаг. Вены проступают.
Его челюсть сжимается. Мощно. Так, что я боюсь – у него просто зубы треснут.
Он скалится – не так, как раньше. Без похоти. Без игры. Это уже не ухмылка. Это угроза.
Я чувствую, как кровь отливает от лица. Меня бросает в озноб. И тут же в жар.
Мужчина поворачивает голову. Смотрит прямо на меня. Зло. Как будто я и есть источник всего этого пиздеца.
– Это не я! – вскрикиваю. – Не в моём чемоданчике стреляют! Правда! Можешь сам проверить!
– Блядь, – вздыхает он. – Ты совсем конченая?
– Не совсем… То есть вообще нет!
– Вижу.
Он делает два шага, оказываясь рядом. Его рука хватает меня за предплечье.
Мужчина резко тянет меня вверх, поднимая. Мои ноги не слушаются. Я почти падаю, хватаюсь за его руку, цепляюсь.
Его кожа горячая. Я ощущаю каждый миллиметр его кожи. Сухой, натянутой, обжигающей.
Выстрелы усиливаются. Уже ближе. Ближе. Каждый – как удар молота.
Бах! Бах! Бах!
Включается сирена. Громкая, пронзительная, с хриплым воем. Она будто вгрызается в уши, режет череп.
– Не дёргайся, – рычит Барс и резко тянет меня в сторону, к стене.
Я едва удерживаюсь на ногах. Всё тело дрожит, ладони вспотели, колени подкашиваются.
Мужчина тащит меня, как тряпичную куклу. И я не сопротивляюсь. Паника вцепилась в грудную клетку, и я не могу выдохнуть.
Мужчина толкает меня в угол, к двери в ванную. Схватывает за плечи, обжигающе крепко.
– Запрись тут, – хрипит. – Не рыпайся. Ни шагу. Ни писка. Будешь создавать проблемы – свяжу.
– Но…
– А пока я занят – будешь на своём массажёре прыгать. Так что лучше не зли меня сейчас.
Я замираю. Рот сам собой приоткрывается. Щёки пылают, уши горят.
– Поняла? – шипит Барс, наклоняясь ближе. Его дыхание обжигает щёку. – Запрись.
Я всхлипываю. Быстро киваю, хотя в ушах шумит, и мне кажется – половину сказанного я не до конца понимаю.
Барс толкает меня внутрь ванной. Захлопывает дверь. Раздаются его шаги.
Я тут же хватаюсь за ручку и приоткрываю дверь. Я не могу сидеть в четырёх стенах, ничего не зная.
Я выглядываю в щель, сердце стучит в висках. Барс уже у двери. Его спина напряжена. Каждый мускул – как натянутый кабель. Даже сзади он выглядит так, будто вырезан из стали.
Его рука сжимает узел полотенца, плечи расправлены. Поднимает руку, кулаком бьёт по железной двери.
– Открывай, сука! – рявкает он. – Это Барс.
Ему ведь не откроют, да? Там сейчас апокалипсис и разборки. Никто не будет отвечать на стук заключённого?
Скрип. Глухой, тягучий. Щёлкает замок.
Серьёзно?! Кто-то открыл ему? По первому его требованию?
– Барс, не до тебя, – раздаётся грубый рык от двери.
У двери появляется силуэт. Высокий, широкий. В руках автомат. На мужчине форма охранника.
– Когда зову – тогда до меня, – рявкает Барс в ответ.
– У нас беспорядок в восточном крыле, Барс, – огрызается охранник. – Сюда двигаются. Так что свали обратно в камеру и не высовывайся. По ошибке могут и тебя вальнуть. Мне такой хуйни не надо.
– Если кто-то по ошибке сюда сунется – я сам тебе их кишки вытащу, понял? Разберусь сам.
– Разбирайся потом. Когда шумихи не будет.
– Хули ты мне условия ставишь?
Я в шоке продолжаю подглядывать. Не могу до конца осознать происходящее.
Что Барс может вот так рявкать на охранников, угрожать им. Вести себя так, словно он тут всем руководит.
Я зажимаю рот ладонями. В голове звон. Меня трясёт. Как вообще такое возможно?!
Барс резко поворачивается, ловя мой взгляд. Я отшатываюсь в панике. Лопаткой бьюсь о косяк. Боль мгновенная, острая.
Я – человек! А не разменная монета! Не вещь! Грудь сжимается. Меня тошнит от ужаса.
Глаза сами по себе наполняются влагой. Паника подступает к горлу. Не могу даже пошевелиться.
Барс смотрит на меня как на ставку в игре, в которую я не соглашалась играть.
– Я никуда не пойду! – визжу. – Менять женщин на оружие – это, вообще-то, не в моде, алло!
Они оба поворачиваются ко мне. Барс приподнимает бровь. Охранник чуть отступает, будто забыл, что у него в руках автомат.
Я же оглядываюсь. Лихорадочно. Где-то тут было… Что-то! Всё что угодно! Мне надо оружие.
На кухонной тумбе что-то торчит. Я хватаю это и вытаскиваю. Силиконовая. Лопатка.
Я держу её перед собой, как шпагу, встряхивая.
– Не подходите! – предупреждаю. – Я с пяти лет готовлю, ясно?! Я знаю, как даже из яичницы сделать омлет смерти!
Я дёргаю рукой в воздухе, как будто сейчас нанесу удар в горло. Лопатка шлёпает воздух с устрашающим звуком.
– У меня тут оружие массового поражения! – вскрикиваю. – Ясно?
Я дышу часто, почти всхлипывая. Но лопатку не опускаю. Она мой щит. Моя последняя надежда.
Мужчины молчат. Смотрят, будто я только что выпрыгнула из шкафа в костюме бобра и начала цитировать Ленина.
– Она конченая? – спрашивает охранник, приподнимая бровь.
– Говорит, что нет, – усмехается Барс, скрещивая руки на груди. – Но мне кажется, пиздит.
– Я не вру! – почти кричу. – Я не буду каким-то обменом! Я человек! Я не предмет! И я хочу отсюда уйти!
– Перестанешь хуйню делать – уйдёшь, – отрезает Барс. – В ближайшие пять минут.
Я моргаю. Что?
Серьёзно? Он отпустит меня? Просто так?
Я вглядываюсь в Барса. В его лицо. Он раздражён. Видно, как ходят желваки. Скулы напряглись, как камень.
Губы дёргаются в какой-то полуулыбке, но злая она. Такая, что по спине мурашки маршируют.
Ой-ой. Плохо дело. Он закипает.
– Мне норм, что у тебя три дырки, – бросает он. – Мне больше и не надо. А если останешься – тебя точно порешат.
Он делает шаг ко мне, голос хриплый, шершавый, с хищным прищуром:
– Здесь, пташка, не детский сад. Тут или чья-то шлюха, или ничья – и тогда мясо.
Я сглатываю. Горло саднит. Меня бросает в жар. Тошнит.
– Если я пойду разбираться, а ты – здесь останешься… – он выдерживает зловещую паузу. – И привалят другие зэки. Знаешь, что с тобой сделают?
Я мотаю головой. Хотя я знаю. Догадываюсь. Вряд ли научат в нарды играть. Или заставят шпаргалки писать.
Меня передёргивает. Внутри всё сжимается. Хочется слиться со стеночкой и исчезнуть.
– Знаешь, пташка… – хмыкает мужчина. – Тут мужики такие голодные, что тебя даже мёртвой трахнут. По очереди. Хочешь проверить? Или, может, ты изначально за групповушки?
Меня парализует. Каждое его слово – как плеть. Больно. Унизительно. Жгуче.
– Поэтому ты сейчас свалишь с Тимом, – продолжает Барс. – Уберёшься подальше. Ясно?
– Да! – киваю резко, судорожно. – Да, я с радостью уйду! Прямо сейчас!
– И вернёшься, когда я прикажу. Решу здесь всё – и ты приедешь. К тому времени советую подготовиться.
Я цепенею. Словно меня окатили холодной водой. Подготовиться? Я не хочу знать. Не хочу даже думать к чему именно.
Я почти вылетаю вперёд. Маленькими шажками, семеня, лишь бы скорее. Лишь бы выбраться.
Мне плевать на всё – только бы выйти отсюда. Дальше разберусь.
Но не тут-то было.
Барс перехватывает меня. Пальцами стискивает мой подбородок, тянет на себя.
Я вижу поры на его коже, чувствую его дыхание, жар, силу. Взгляд – хищный, злой, обжигающий. Я почти физически ощущаю, как он разрывает моё пространство.
– Не советую тебе, пташка, играть, – шепчет Барс. Голос низкий, хриплый. От него холод по спине. – Сейчас я тебе шанс даю – выжить. Но решишь поиграть в беглянку, умницу или героя – я тоже поиграю. Только у меня игры жёсткие. С кляпом, с верёвкой. С тобой на коленях. Сечёшь?
– Да, да, конечно, – лепечу. – Вернусь потом. Ага.
Мне всё равно, что он прикажет потом. Сейчас я хоть целый секс-тур пообещать готова, лишь бы уйти.
А потом в какой-то деревеньке спрячусь. Буду коров доить и старичкам читать надписи на этикетках.
– Выведи, – кивает Барс охраннику. – И проследи, чтоб убралась подальше.
– Будет сделано, – коротко кивает охранник.
– И дверь не закрывай. Соберусь – выйду. Дальше сам решу.
Меня хватают за плечо. Крепко. Пальцы впиваются в кость – охранник явно не деликатный.
Он тянет. Я спотыкаюсь, еле поспевая. Коридор встречает меня жутким эхом. Тут стрельбу слышно ещё сильнее.
Я врушка.
Потому что, оказавшись дома, я не думаю ни о каком побеге. Я не строю планов. Не рою тоннели ложкой и не шью себе поддельные документы.
Я просто сползаю на тумбочку в прихожей. И сижу, не желая двигаться.
Мозги гудят. Глаза щиплет. Всё тело ломит, словно я пробежала марафон, а потом ещё в боксе участвовала.
Я дома. Живая. А внутри будто пустота. И в то же время – переизбыток эмоций.
Наваливается всё, что я пережила за день. Похищения, камера, Барс в одном полотенце, стрельба…
Как я не сошла с ума? Хотя, мне кажется, я чуток шизанулась на фоне ужаса.
До этого лопатками я никому не угрожала! Это всё Барс на меня плохо влияет.
Я провожу ладонью по лицу. Пальцы дрожат. Кожа холодная, липкая от страха.
Я должна собраться. Трезво думать. Что делать дальше? Как выбраться из этого?
Первое – забаррикадироваться.
Второе – найти на кухне все лопатки« И силиконовые. И деревянные. И вот ту, что была подарком от бабушки, с цветочками.
Устрою из них коллекцию. Боевой арсенал имени поварёнка-Рэмбо.
Третье – научиться метать вилки как сюрикены. Может, на ютубе есть мастер-классы.
Я хихикаю, в какой-то мере даже наслаждаясь своим безумием. Но, хотя бы, это помогает немного сбросить стресс.
А что ещё мне остаётся? Плакать? Кричать? Биться головой об стену?
Я подскакиваю. Словно в меня вкололи адреналин. Ступни липнут к полу, сердце колотится.
Надо собраться, думать трезво. Рационально. Адекватно. Как взрослый человек.
Куда жалуются на такое?!
В полицию, да? Да! Нужно звонить тому следователю, который вёл дело. Тот, кому я рассказывала, как Тарнаев напал.
Он был вежливый. Кажется. Или просто не угрожал сексом через кляп – уже плюс.
Надо позвонить и сказать, что… Что меня только что держали в камере с бандитом Тарнаевым! Да!
А потом… А потом что? Как вообще это происходит? И поможет ли?
Ведь меня даже не позвали в суд. Ни повестки, ни звонка, ни «добрый день, мы тут ваше дело рассматриваем».
Я вообще не знала, что Тарнаева уже посадили. Кто-нибудь вообще обычно сообщает такие вещи?!
Разве так можно? Без свидетеля, который заявление и подал? Без очной ставки?
Без драматической сцены в зале суда, где я с надрывом в голосе указываю пальцем на подонка и говорю: «Это он!»?
У меня голова идёт кругом. Я вообще не понимаю, как это работает.
Но звонить куда-то надо. Я бросаюсь искать телефон. Где он? Где?! Где я его последний раз видела?!
Я переворачиваю подушки, дёргаю одеяло, открываю шкаф, бегаю по кругу. Нет.
Телефон испарился. И я не могу вспомнить, когда вообще последний раз держала в руках?
Это злобный брат Барса забрал? Или в камере где-то выпал?
Как мне хоть с кем-то связаться?
Я залетаю в родительскую спальню. Тут есть священный ящик, где лежит всякое барахло.
Там хранятся провода от первого айпода, детали от утюга и переходники для техники, которой больше не существует.
Я бросаюсь к ящику. Погружаюсь в археологические раскопки. Перебираю всё, надеясь, что хоть что-то полезное найду.
Старенький телефон! Маленький. Пластиковый. С кнопочками! Боже, никогда так старью не радовалась.
Аж слёзы счастья выступают на глазах. Правда-правда!
Но…
Сим-карты-то нет.
– Да блин!
Я оседаю на пол. Опять попала в тупик. Надежда, поиграв мышцами, ушла в отпуск.
Ладно. Так. Главное – не паниковать. Нужно просто пойти и купить себе новую симку. Позвонить подруге.
Слава богу, номер я помню – мы как-то покупали симки вместе, и у нас похожие, а Марго всегда была моим мозгом. Она умная и идеи у неё всегда потрясающие!
Да даже если не дозвонюсь – поеду к ней. Вломлюсь без предупреждения, хоть это и некрасиво.
Но лапать девушек в камере – тоже не очень красивенько.
Скидываю в рюкзак всё нужное: паспорт, деньги, зарядку, всё, что может пригодиться.
Обуваю балетки, подхожу к двери. Сейчас выйду, поеду к Марго, мы посмеёмся над всем этим бредом, и…
И врезаюсь в какого-то громилу, который буквально занимает весь дверной проём.
Метра два ростом, лицо злобное и нахмуренное. На поясе – кобура.
– Э… Простите? – тяну неуверенно.
– Назад, девочка, – цедит он. – Приказ был – не выпускать.
– Что?! Кто приказал?
– Барс. Ты под домашним арестом.
– Под… Под чем?! Это незаконно!
Барс. Этот проклятый Барс – отдал приказ меня не выпускать?! Я что, домашний хомячок?
Или у него проблемы с ориентацией в пространстве, и он думает, что я до сих пор в его камере, а не в собственной прихожей?!
Как мне выбраться? Проскользнуть мимо амбала? Этот охранник занимает всё дверное пространство собой.
Поэтому я – стратегически, аккуратно, на полусогнутых – отступаю. Назад, назад, назад. Рывок – и дверь захлопнута!
Щелчок замка. Раз. И ещё раз на всякий случай. Потому что фиг знает, вдруг этот вышибала решит, что ему тоже можно в камеру ко мне.
В смысле, в квартиру.
Нет, спасибо. Мне пока одиночка по душе.
Я откидываюсь спиной к двери. Ладони дрожат. Ноги будто ватные. Начинает подниматься противная волна тревоги.
Радует хотя бы то, что родителей дома нет. Уехали в санаторий, лечить нервы и печень. Представляю, как бы они отреагировали на весь этот цирк.
– О, не переживай, папа. Просто зэк решил, что я его подружка выходного дня. Но он очень вежливый. Если оглохнуть.
Хорошо. Спокойно. Если план не работает – значит, надо другой. Всегда есть запасной путь.
Может, усыпить этого борова? Ну там – снотворного в кофеёк подсыпать? Где-то у отца было. Найти, растворить, предложить чай… И баиньки.
А если переборщу? Он откинется – и всё, привет суд. И угадай, кто снова поедет в камеру? Я.
Только в этот раз – в мою собственную.
А мне туда нельзя. Я была в тюрьме уже. Пару часиков. Не понравилось. Одна звёздочка.
Кровати неудобные, душ – по расписанию. За опоздание, наверное, бьют ковшом.
Нет. Громилу не вырубить. Придётся искать другую лазейку. Я не буду сидеть и ждать, когда Барс решит, что пора устраивать очередной сеанс домогательств.
Нет! Если дверь закрыта, то всегда есть другой выход из квартиры.
И тут мой взгляд падает на окно.
Та нет…
Та да?
Нет!
А вдруг?
Мозг раскалывается на две части. Ведёт ужесточённые переговоры между собой.
А я, между делом, подхожу ближе к окну. Присматриваюсь. Ну не прям же самоубийство, да?
Третий этаж. Ну вроде бы не небоскрёб. А в детстве я по гаражам прыгала. По стройкам с пацанами носилась, как угорелая.
Один раз вообще с балкона на дерево сиганула, потому что мама с ремнём влетела – и ничего, жива! Значит, шанс есть.
Правда, тогда я не думала, что могу умереть. Сейчас думаю. И откровенно говоря, не хочу.
Я почти университет закончила! Не для того я на экзаменах страдала, чтобы закончить карьеру лепёшкой под окнами.
Но кто не рискует, то ночи в камере Барса проводит!
Быстро стягиваю платье, потому что в таком карабкаться неудобно. Натягиваю джинсовые шортики. Сверху – зелёная майка. Волосы в хвост собираю.
Вместо балеток – кроссовки. Мои любимые, в которых можно и бежать, и прыгать, и убегать от похитителей с фетишем на камеры.
Закидываю портфель на плечи, распахиваю окно в спальне. Выглядываю. Ох ты ж мать моя женщина.
Почему, когда смотришь на мир из окна с чашкой чая, он кажется таким уютным?
А когда пытаешься вылезти, чтобы сбежать от уголовника – превращается в обрыв, в пустоту, в ужастик про высотников?
– Ладно, Пташина. Была ни была. Справишься. Ты же не для того выжила в лапах Барса, чтобы теперь сдаться.
Я глубоко вдыхаю. Мысленно перекрестившись, лезу на подоконник. Дрожащими пальцами цепляюсь за раму, аккуратно разворачиваюсь.
Железо под ногами скрипит. Сердце падает в желудок, всё перекручивает внутри.
Осторожно переставляю ногу на наружный блок кондиционера. Господи, родной, спасибо тебе, что с папой тогда уговорили маму его поставить.
Она же три месяца ныла, что «от сквозняка у неё будет мигрень»! Ага. А от Барса у неё был бы сердечный приступ.
Я хватаюсь за стену. Пальцы судорожно скребут кирпич, ногти ломаются, но плевать. Главное – не смотреть вниз.
– Только бы не сдохнуть. Только бы не сдохнуть, – повторяю как мантру.
Медленно, аккуратно, сантиметр за сантиметром, я начинаю спускаться. Ладони соскальзывают, на лбу выступает пот.
Колени дрожат. Стена становится всё более жирной от моего страха. Я прижимаюсь к ней всем телом, как к спасителю.
Переставляю ногу. Ещё. Ещё.
Постепенно снижаюсь. И с каждым движением чувствую себя всё более уверенной.
Встаю на чей-то кондиционер. Кроссовок скользит по влаге. Ноги предательски разъезжаются, одна соскальзывает.
Я лихорадочно стараюсь вцепиться хоть за что-то. Прижаться, спастись. Но равновесие окончательно нарушено.
Я лечу вниз.
Сижу на кушетке, брюки на мне, а торс – голый. Кровь из бочины уже не льётся, но чувствую, как пульсирует под кожей.
Надо мной кудахчет дед. Наш местный врач. Седой, очки перекошены. Рукав закатан, тату на предплечье старая, сине-зелёная, расплывшаяся.
– Пластырь налепи и всё, – бросаю ему раздражённо.
– Ты чё, рамсишь, Барс? – бубнит, даже не глядя на меня. – Сижу, ковыряю тебе бок, а ты мне тут бакланишь, мол, пластырь налепи и гуляй? Сам решу, как пациента лечить.
– Да норм уже. Не в первый раз.
– Да знаю я. Только ты чё думаешь, кишки – это канцелярка, обратно запихал, скотчем прихерачил и пошёл?
– Так до кишок не добрались же.
– И что? Сегодня нет, завтра – да. Привыкли вы, молокососы, герои херовы, что всё можно на ходу залатать. Прыг, скок, подстрелили – и дальше погнали. Я на таких насмотрелся. Все спешат куда-то. А потом – здрасьте, в морге холодно.
Док бухтит, нихрена меня не боится. Он сам не один год отмотал, это я знаю. А после как откинулся – в мед пошёл.
Типа полезным стать решил. Своим. Ведь знает, как хреново в тюряге с медициной. Хотел сам штопать.
Может, док империю подпольную не создал, но здесь все его уважают. Один из тех «воров в законе», которые ещё живыми остались.
– Ты, Барс, конечно, зверь, – ворчит. – Но и зверю мозг нужен. С этой дыркой под ребром – не побежишь. Так что присядь, как говорится, не кипишуй. Ещё успеешь свои дела решить.
Скриплю зубами, но не рыпаюсь. Старик прав. Пусть раной займётся, а потом уже решу всё.
Не впервой мне кровь лить, но сегодня, сука, отвлёкся. Чуть не проебал момент. Тянусь назад, упираясь ладонями в кушетку – и вздрагиваю.
Ощущаю, как тянет бок, будто мясо под кожей кто-то пальцем дёргает. Мерзко.
Глубоко пырнули. Хорошо так, суки. Проморгал.
Тело среагировало, но поздно.
Вырежу. Всех. Кто полез и решил, что со мной можно играть.
Всех, нахуй, вырежу.
– Нехуй было лезть, – комментирует Тим. – Для этого обученные люди есть.
– Слышь, – бросаю. – В моей тюряге я разбираться буду, что происходит.
– Ты не попутал? Ты ж, вроде, здесь заключённый.
– Вроде. Мы оба знаем, как на самом деле дела обстоят.
Охранник ухмыляется. Стоит у стены, прислонившись. В руках автомат, взгляд скользит по углам.
В медблоке сидим, но комната отдельная. Притащили сюда после заварушки.
А за стенкой основной медблок – забит, дохера кто пострадал. Мяса много. Крови. Криков. И всё из-за хуйни.
Идиоты, блядь. Заварушку устроили. И ради чего? Чтоб силу показать? Кто кому альфач?
Ебанаты. Даже власть не могут нормально свергнуть.
– Док, долго ещё? – рычу.
– Долго, если ты дёргаться будешь. Сиди и радуйся, что я не шью тебя через задницу.
Клей щиплет так, будто под кожу вылили перекись, замешенную на злости.
Морщусь, скалюсь, дёргаю плечом – но не отстраняюсь.
– Шшсс… Сука… – вырывается сквозь зубы.
– А ну не шипи мне тут, – бурчит док. – На понты силён, а как под кожу огонь – сразу мяукаешь. Терпи, Самир.
Хрипло хохочу. Морщусь, но молчу. Пусть бурчит, мне не впервой. Этот дед ещё с тех времён, когда за слово отвечали.
Он льёт эту липкую, жгучую херню мне под рёбра. Склеивает щель, как цементом. Идёт жаром – от таза до самой башки. Кипяток, блядь, внутри плеснули.
Док накладывает повязку, плотную. Шевелюсь – тут же отдаёт болью. Колет, будто осколок под кожей.
Тяну плечи назад, хребет щёлкает. Локтем задеваю стол. Скальпель и пинцет летят вниз вместе с подносом, создавая грохот.
Тим тут же дёргается, автомат перехватывает, будто сейчас кто стрелять будет.
– Чё ты напрягся? – ухмыляюсь. – Совсем кишка истончала?
– Завали, а? – хмыкает он.
Но расслабляется. Автомат болтается на ремне. Тянется за сигаретами, прикуривает. Мне пачку протягивает.
Я беру, затягиваюсь. Хоть и дешманскую херь курит, но сейчас любое подойдёт.
Док отходит к раковине, руки моет.
– Жить будешь, – выдаёт свой диагноз. – Хотя, по мне, ты, Самир, нарочно себя гробишь. Ну, не сдохнешь от этой, так в следующий раз поймаешь в шею.
– А нахрена тормозить? Всё равно живём лишь раз. Надо кайфовать по полной.
– У тебя, Самир, этот «раз» может коротким выйти.
– Да и похрен.
Похуй. Слово, которое лечит лучше, чем йод. Проясняет. Освобождает. Даёт размах, чтоб дышать, орать, ебать и ломать. Всё остальное – шелуха.
Жить надо, чтоб вкусно. Не хавка и не бухло. А чтоб прожигало.
Сжёг страхом – кайф. Вспотел от адреналина – норм. Разорвало злостью, возбудило так, что поджилки сводит – вот оно.
Верится с трудом, что девчонка ко мне сама сунется. Но при этом предвкушением херачит.
Ебабельная тёлка. Сочная. Рыжая.
На такую и у импотента встанет.
Как в переулке её увидел – испуганную и растерянную – сразу решил, что подо мной окажется.
Тело у неё…
Черт. Прямо создано, чтобы я его взял.
Намотать волосы на кулак, прижать к себе, вжарить так, чтоб не от боли выла – от того, что сходит с ума.
Я бы тогда и взял. Прямо там. В темноте, под фонарём. Со спущенными штанами, с её всхлипами и просьбами поглубже.
Но, сука, этот дебил, валяющийся на земле, всё испортил. Деньги мои тырить вздумал. Крыса. Пришлось разбираться, кровь счищать, тело прятать.
Не до баб стало. Не было времени её найти и фантазии воплотить.
А теперь вот. Вуаля. Подарочек. От братца, хрен бы с ним. Но угадал, удивительно. Притащил её.
Теперь – моя. И я не просто её трахну. Я её сломаю красиво. Медленно. Так, чтобы она сначала выла, потом текла, потом сама просила.
Заебись план.
На мой хуй подсядет так, что сам каждые выходные бегать будет.
Идём по коридору. Добираемся до комнаты «для свиданок», Тим тормозит.
– Два часа, Барс, – сообщает Тим. – Потом смена. Эти другие, не наши. Если чё – сам виноват будешь.
– Как бы я без тебя жил, без твоих наставлений, – тяну с ухмылкой.
Замок щёлкает, дверь приоткрывается. Захожу. Скрип сзади – Тим, как положено, закрыл.
Комната для встреч – унылая помойка. Стол посередине, пара стульев. Камера в углу, но провода, как кишки, болтаются – я ещё месяц назад дал команду отключить.
На стуле, закинув ноги на стол, сидит Ямин. Лыба на всё хлебало.
Киваю другу. Усаживаюсь напротив, пепел на пол стряхиваю.
С Ямином мы давно на связи. У него башка работает, а это редкость. И цепкий.
Обычно все на одной сфере тормозят. Нишу занимают, с другими грызутся, чтобы не сунулись.
Я нишу под себя создавал. Уникальные, блядь, услуги предоставляю.
А Ямин из тех, кто везде пролезет. И дроны херачит, и документы рисует, и с техникой дружит.
Мало того что полезный. Так ещё и толковый. И друг хороший. Из тех, кто спину прикроет, а не выпотрошит.
– Мышцами решил поиграть? – ржёт, кивнув на мой голый торс. – Давно эксгибиционизмом занялся?
– Для тебя, сук, готовился, – ухмыляюсь, затягиваюсь.
– Ууу, Барс, польщён. Я, кстати, тоже с подарком.
– Ну?
– За девкой слежку поставил, как ты и просил.
Я сразу напрягаюсь, готовясь слушать. Хочу знать, кому она в этот раз лопаткой угрожала.
Я не зря Ямину первым делом маякнул. Девка с изюминкой, не сегодня, так завтра съебаться попытается.
Чего-то ей не зашло в камере тусить.
– И? Что она опять выкинула? – уточняю, не сомневаясь, что рыжая выделилась. – Или на жопе ровно сидела?
– Пф. Ну, на жопе точно посидела.
Ямин ухмыляется, протягивает мне планшет. Забираю, на экране – видео. Жму на плей. И замираю.
– Это что за пиздец? – шепчу охренев.
На экране – моя пташка. Карабкается, сука, по стене, как Тарзан в первый рабочий день.
Тонкие пальцы – соскальзывают, но она цепляется, сползает вниз.
Это что за цирк?
Наблюдаю, как она с третьего этажа спускается. Совсем отбитая, раз не боится в лепёшку превратиться.
А потом – падает. Прямо на траву. И орать начинает.
Голосистая сучка, это хорошо.
Плохо, что по траве орёт не на мне, а упав.
– Это чё, блядь, было? – гляжу на Ямина. – Сильно ёбнулась?
– Мозгами – разве что, – хмыкает он. — Ты же видел, с полуметра шмякнулась. А орёт – как будто с десятого этажа.
– Точно?
– Точно. Потом вскачила и понеслась дальше. Я вот понять не могу. Ты же не по ебанашкам. Тебе сговорчивые нравятся. Дрессированные. На поводке. А эта – с приветом. Зачем она тебе?
– Захотел, – отрезаю.
Нехрен никому знать, зачем на самом деле пташка мне нужна.
Есть идеи зачем же?)
А ещё напоминаю про историю Ямина, которому досталась своя ебанашка. Книга участвует в мобе "Опасный порочный герой")
ГОРЯЧО! ЭМОЦИОНАЛЬНО! БЕСПЛАТНО!
Игрушка для подонка
https://litnet.com/shrt/PJrP
– Ох, вот это залёт, – раздаётся мужской голос над головой. – Как расплачиваться будешь? Натурой, надеюсь. Деньги – это скучно. А вот язычком поработать или на коленки – уже разговор по мне.
– Ты точно в порядке? – Марго посмеивается. – Или всё же белочка тебя преследует?
– Нет у меня белочки!
Фыркаю, в очередной раз выглядывая в окно. Я поклясться готова, что та чёрная машина стояла и возле моего дома.
А теперь и напротив пятиэтажки, где живёт Марго.
Ну, по крайней мере, подруга выбрала квартиру на втором этаже. Прыгать не так уж и высоко.
Когда дверь того джипа открывается, я резко отшатываюсь и сползаю по стеночке вниз.
– Точно белочка, – фыркает подруга. – Ты заявилась сюда вся растрёпанная, испуганная, у тебя следы травы на коленях и…
– Это не белочка, а Барс! Понимаешь? – я тру лицо. – Это всё он и…
– А-а-а. Конечно, понимаю. Если к тебе приходит горный кошак, то это посолиднее, чем белочка. Но, я думаю, пить то, что ты пила, всё же больше не стоит.
– Я не пила, Марго! Хотя… Ох, это хорошая идея. Это, на самом деле, потрясающая идея. Может быть…
– Так, стоп!
Подруга усаживается передо мной на пол. Сжимает мои ладони, удерживая на месте.
– Стоп, – повторяет она мягче. – Давай-ка ты выдохнешь и просто расскажешь мне, что происходит. Пить тебе нельзя. Мы же не хотим повторения «вливания»?
– Мы не вспоминаем тот день!
Я шикаю, с опаской скашиваю взгляд на окно. Вдруг мужчины из той чёрной машины подслушивают?
А никому нельзя знать о том дне! Первый курс, я впервые попробовала каплю алкоголя и…
Ну, оказывается, я не очень дружу с крепкими напитками. Потом творю такое, можно либо подсудимой стать, либо известной в интернете.
Оба варианта меня не устраивают!
Собираясь с духом, я выпаливаю Марго всё, что произошло со мной. Опускаю некоторые детали.
Те, где я совсем уж дурочкой себя выставила. Или нюансик размером с биту, которым Барс размахивал перед моим лицом.
– Погоди, – подруга ахает. – Ты… Нет. Не говори мне, что это ты пошла писать заявление на Тарнаева.
– Да какого черта вы все знаете о нём? – я вспыхиваю. – Я же не в какой-то параллельной вселенной живу! Или пропустила выпуск про то, что на таких дяденек в суд не подают?
– Да нет, просто… Ну, мой брат… Ты знаешь, что с ним были проблемы. И Сережа связывался не с лучшими парнями в округе. Так я и слышала про семейку Тарнаевых…
– Ага, что Барс, что его братец – не самые приятные люди, я тебе скажу. Если я смогу избегать этих двоих…
– Их больше.
– Что?
– Я не уверена, но брат говорил, что там большая семья и…
Ну блин! Список людей, от которых мне нужно прятаться, растёт с каждой секундой! А я и так не уверена, что смогу построить себе приличный бункер.
Я вообще не знаю, что мне делать!
Упираюсь затылком в стену, стараясь упорядочить мысли. Но они сбиваются в кучу, а после разлетаются в разные стороны.
Страх раздирает любые идеи, сшивая их во что-то ужасное и глупое.
Например, вооружиться каким-то массажёром и отбиваться как шпагой.
– Что мне теперь делать?
Я в панике смотрю на побелевшую Марго. Она в нашей компании самая умная!
Ну, после того как я лопаткой Барсу угрожала – об уме не прям, чтобы говорить можно было, но…
Марго всегда умела сохранять спокойствие в экстренных ситуациях. Да она даже во время сессии вела себя так, словно втихаря валерьянку вдыхает.
Так что подруга обязательно что-то придумает. Успокоит меня, найдёт решение и…
– Ну, тебе пиздец, Эвелин, – заявляет без обиняков. – Правда, я не представляю, как здесь… Разве что ему какую-то девочку по вызову послать? Ну, взамен.
– Я предлагала! Он отказался! Я и объяснить пыталась, что ошибка. И он не ожидал, что меня привезут, но отпускать отказался!
– Слушай, ну может он не прям уж отбитый? Если в тюрьме произошла заварушка, и он тебя отпустил… То в нём есть что-то человеческое. Я думаю, вы можете договориться.
– Договориться?!
Я взвизгиваю, подскакивая на ноги. Начинаю мерить комнату шагами, ощущая, как страх липкой пеленой липнет к коже.
Договориться!
С этим верзилой наглым. С этим отбитым, необразованным и наглым мудаком!
– Такие мужчины никого не слушают! – я прижимаю ладонь ко лбу. – Понимаешь? С ним нельзя ничего обсудить. Он сразу свои пошлости вываливает.
– Я верю, что что-то можно придумать. Уверена, даже с таким человеком можно договориться. Я бы…
– Да-да, ты прирождённый переговорщик, зря на переводчика пошла.
Марго из тех, кто даже мёртвого убедит, что у него пульс есть и пора на работу вставать.
На первом курсе она трижды убеждала одного и того же профессора, что он не задавал нам никаких переводов.
Я в панике хватаюсь за ладонь Марго, не пуская вперёд. Страх ледяной волной раскатывается по телу, льдинками вспарывает кожу.
В груди разрастается ужас, похожий на острый камень. Он давит на рёбра, лёгкие, мешает дышать.
Я не вернусь! Я не могу вернуться туда! У меня… Никакого оружия! И скафандра защитного нет.
И Марго мне ещё речь не придумала, с помощью которой я смогу загипнотизировать Барса!
И вообще, должны быть какие-то правила! Один час с Барсом – три сеанса у психолога!
Стук в дверь повторяется, заставляя меня подпрыгнуть на месте. Марго делает шаг вперёд, но я её не отпускает.
– Тише ты, – подруга закатывает глаза. – Это, наверное, просто соседка или…
– Так долбит? Нет! – я мотаю головой. – Это точно за мной! Я говорю, что за мной кто-то точно следил в парке.
– Да-да, белочка.
– Марго!
Подруга смеётся, вырываясь из моей хватки. Спокойно идёт к двери, пока я подбираю правильную молитву.
Марго умная, но про инстинкт самосохранения она совершенно не знает! У меня впечатление, что подруга вообще не понимает значения слова «страх».
Она вообще ничего не боится.
Вот и сейчас, спокойно смотрит в глазок, а после распахивает в дверь. Я резко отступаю, вжимаясь в стену. Словно посетитель сейчас же бросится на меня.
– Черт, Марго…
Раздаётся кряхтение, а после что-то очень тяжёлое валится на пол. Я выглядываю в коридор, замечая валяющегося парня.
– Понаставила тут… Черт.
Брат Марго морщится, прижимая ладонь к затылку. Но подниматься он не спешит.
– У меня теперь голова кругом… – жалуется Серёжа. – Из-за твоих шмоток…
– У тебя вертолёты, – хмыкает Марго. – От тебя алкоголем за версту несёт. Отличная компания. Белочка и вертолёт…
– Марго!
Вскрикиваю, смотря на неё недовольно. У меня тут апокалипсис местного разлива, а она всё шутит!
Вот не надо было говорить, что за мной рыжая белочка в парке бежала. Теперь подруга подкалывает.
А я уверена, что белочка тоже почувствовала плохих людей рядом, и решила убраться подальше.
Мне очень хочется верить в то, что я сбежала от того амбала-надзорщика. Но сомневаюсь, что так легко спаслась.
– Белочка? – Серёжа выгибает голову, стараясь рассмотреть меня. – О, Эвелинушка. Звезда моя. Моя…
– Завязывай, – подруга бросает ему на лицо тряпку. – Ползи в сторону ванной и приводи себя в порядок. Не позорься. Иначе точно не станешь господином Пташиным.
Серёжа что-то ворчит, но всё же пытается добраться до ванной, заваливаясь из стороны в сторону.
Он, кажется, очень пьян, раз даже не задумался, что фамилию обычно невесты берут. Хотя, может, ему и всё равно.
Серёжа с самого детства увивался за мной хвостиком. Он младше меня на год, но с первой встречи заявлял, что «поженится со мной».
Я думаю, что это давно прошло. Просто сейчас парень использует это для того, чтобы смутить меня и пошутить.
– Придурок, – хмыкает Марго, открывая окно. – Уехал вчера с друзьями, и вот… Зашибись, конечно.
– Может, ему чай сделать? – предлагаю, уже доставая кружки.
– Мозги ему сделать надо. Ему как восемнадцать стукнуло, так он совсем чокнулся. То странные компании, то пьянки…
– Компания Барса, да? Ты говорила… Как ты думаешь, он может знать что-то о происходящем? Ну, подсказать что-то…
Марго пожимает плечами, смотрит с лёгким беспокойством. А после взмахивает ладонью.
Что в переводе значит – попробуй сама, с этим оболтусом я общаться отказываюсь.
Для меня всегда было странно наблюдать за подобными семейными отношениями. Я единственный ребёнок в семье, и всегда хотела себе брата или сестру.
А Марго чаще всего жалуется и говорит, насколько брат её раздражает. Интересно, это у всех так?
Чай успевает завариться, когда Серёжа возвращается. На нём только домашние шорты. Вытирает полотенцем влажные волосы.
Я мнусь на месте, не зная, как вообще начать этот разговор.
– Ну вот, подобие человека! – фыркает Марго.
– Тише ты, – мужчина морщится недовольно. – О, чефирчик. Спасибо, Лин. Я знал, что ты меня любишь и не бросишь просто так.
– Аккуратнее с комплиментами. А то у неё новый жених появился.
– Марго!
Я вскрикиваю, смотря на подругу недовольно. Разве она не понимает, насколько всё плохо? Это не повод для шуток.
– Жених? – ржёт Серёжа. – Ну-ну.
Эй, а вот это обидно уже было? Я что, жениха не могу себе найти? Между прочим, не просто какого-то парня, а прям гроза криминального мира.
Не то чтобы это было поводом хвастовства, но…