Птенчик

Пролог. Вспомнить всё

Лето 1997 года

Смех Ральфа Гармана [1] заполнил салон новенькой, блестящей «Хонда Элизион», которую Риккардо приобрёл два месяца назад не без помощи своего университетского друга и компаньона по бизнесу Чатри Ли — американца с индуистскими и японскими корнями. Автомобиль, пригнанный в Нью-Йорк прямиком из Токио, теперь нехотя плыл по 81-ому шоссе, несмотря на то, что Риккардо выжимал максимум, допустимый на мокрых, скользких дорогах.

— Не понимаю, зачем ты хочешь продать магазин, который приносит прибыль, — пробормотала Карла.

Риккардо прибавил громкость.

— Я спрашиваю, зачем ты хочешь продать магазин? — от её крика задребезжали стёкла и стих Гарман.

Риккардо выключил радио.

— Если я скажу, что мне не нужен магазин твоего отца, ты угомонишься?

Она надула губы.

— Хочу тебе напомнить, что наши отцы мечтали о нём, и из уважения к их памяти ты мог бы…

— Из уважения к ним я на тебе женился, а из уважения к их памяти — ещё не развёлся! Так что я внёс достаточный вклад в этот грёбаный магазин, чтобы распоряжаться им по собственному усмотрению! Спасибо, что согласилась со мной, любимая!

Риккардо открыл все окна и потянулся к воротнику.

— Не трогай воротник,— раздался обиженный всхлип с пассажирского сиденья.

Три мили супруги проехали в тишине, которую изредка нарушали камушки, попадавшие под колёса, и Риккардо, с минуты на минуту готовый извиниться перед женой за грубость, нажал на тормоз после её вопроса:

— Почему ты не хочешь оставить магазин Оскару?

— По отношению к магазину будет гораздо гуманнее его сжечь, чем отдать твоему бестолковому брату.

Он вышел из машины и побрёл к закусочной, в которой когда-то пропадал каждый вторник после уроков. Засунув руки в карманы брюк, Риккардо замер у входа; места, предназначенные для велосипедов, пустовали, но Риккардо отчётливо слышал мальчишеские голоса — «ты поцарапал мой велосипед!», «слезь с моего велика, жирдяй! ты прогнёшь раму!» — и, улыбнувшись, вторил себе тринадцатилетнему — «отец сказал, что если я закончу семестр без троек, он избавит меня от этой дохлятины», и тут же поменялся в лице, когда его одноклассники, оставшиеся там, в далёком 1977 году, скривились и, наперебой крича, «что здесь воняет итальяшкой», разъехались по разным сторонам, оставив его в одиночестве; с тех пор Риккардо прятал велосипед в закутке за углом, где помимо его велосипеда всегда стоял ещё один – сына владельца закусочной.

— Рикки!— раздалось из «Хонды».

— Не называй меня Рикки,— Риккардо толкнул дверь.

Он хорошо помнил, как выглядел «Крабовый утёс» его детства, и с уверенностью мог сказать, что за двадцать лет в заведении ничего не поменялось: те же деревянные столы, те же стулья, барная стойка, состоящая на восемьдесят процентов из кофейных пятен. Всё как раньше за одним исключением — в «Крабовом утёсе» не было посетителей. Из любопытства Риккардо посмотрел на часы: пол-одиннадцатого утра; в это время закусочную обычно атаковали хулиганы-старшеклассники, прогуливающие первые уроки, но сегодня здесь не было никого, кроме Риккардо и самого владельца.

Рыжий мужчина в старомодных очках с толстой оправой выскочил из-под барной стойки, широко улыбнулся, в спешке нацепил поварской колпак и закричал на всю закусочную:

— Добро пожаловать в «Крабовый утёс»! Крабов у нас нет, зато есть хорошее настроение и вкусные бургеры! — он подмигнул Риккардо и дал ему меню.— Меня зовут Игорь Мишелс! Чем я могу вас угостить?

Риккардо сел за стойку.

— Один кофе, пожалуйста.

Когда дверные колокольчики оповестили о новом посетителе, Игорь суетливо забегал между стойкой и кухонным столом, не зная, за что хвататься: то ли за меню, то ли за кофеварку.

— Поверить не могу, что ты оставил меня одну в машине!

— Покупатели приедут только через час. Я могу выпить кофе? Спасибо, — сказал Риккардо, не дожидаясь ответа Карлы.— Закажешь что-нибудь?

Она поморщила нос.

— В этой дыре? Только, если захочу отравиться. Дай мне ключи, — Карла протянула руку,— в этом гнилом городишке невозможно сидеть в тишине.

Риккардо, ухмыльнувшись, положил ключи на стойку.

— А раньше тебе здесь нравилось.

— Где? В «Крабовом утёсе»? — он кивнул.— Ты головой ударился. Я ходила сюда от безысходности так же, как и все остальные.

Игорь поставил перед Риккардо чашку и облокотился на барную стойку, проводив взглядом стройные ноги Карлы.

— Ваша спутница местная?

— Мы оба местные.

— Да? — обрадовался Игорь.— Я всю жизнь живу в Деренвиле, но что-то никак не припомню вашего лица. Как вас зовут?

Риккардо проигнорировал его вопрос и кивнул в сторону музыкального автомата.

— Работает?

— Да.

— Сколько стоит?

— Один цент. Эта машина дьявола не пользуется спросом, поэтому мы не поднимаем цену.

Риккардо подошёл к автомату, порыскал в карманах пиджака и, забросив монетку в отверстие, чудом не покрывшееся пылью, спросил:

— Почему машину дьявола?

— Чудовище не даёт выбрать композицию, — лениво отозвался Игорь, — выплёвывает их по своему усмотрению. Вы постучите по нему, в противном случае вы никакой музыки не дождётесь,— Риккардо со всей злостью, накопившейся в нём за многие годы, стукнул по музыкальному автомату и сел обратно за стойку.— Так как, говорите, вас зовут?

Автомат зажужжал, задребезжал, пару раз подпрыгнул на месте, как старый, разваливающийся холодильник, и из динамиков, заглушая болтовню Игоря Мишелса, раздались голоса Бенни Андерссена и Бьорна Ульвеуса [2]…

«Посмотрите на её лицо, на её прекрасно лицо!

Это для меня значит нечто особенное.

Посмотрите, как она улыбается, когда видит меня!

Разве человеку может так повезти?» [3]

[1] Ральф Гарман — американский радиоведущий

[2] Бенни Андерссен и Бьорн Ульвеус — солисты группы «ABBA»

[3] Строчки из композиции «Sheˈs My Kind of Girl»

Глава 1. Сиделка

6 сентября 1977 год

Риккардо поднял тетрадь над столом: вода, невпитавшаяся в бумагу за урок математики, норовила превратиться в лужу за считанные секунды, и одноклассники, хихикая и толкаясь, покидали кабинет боком — наблюдали за его реакцией, но Риккардо не только молчал, но даже пытался выдать что-то наподобие улыбки.

— Скучно, — сказал один из мальчишек.

— Итальяшка просто не знает, что мы окунули его тетрадь в унитаз,— ответил второй и, засмеявшись, толпа семиклассников направилась в столовую.

.

Шиканье уборщицы, призывавшей к тишине в коридоре, смешалось со шлепком: мокрая тетрадь, на мгновение, прилипнув к скрипучей доске, скатилась по ней и с чавкающим звуком рухнула на пол; Риккардо, удовлетворённый точным попаданием («в яблочко, мистер Бенитос!»), протёр стол рукой и вытряхнул на него содержимое школьной сумки. С тех пор как кто-то трижды срывал замок с его шкафчика, Риккардо таскал с собой из кабинета в кабинет всё, что утром брал из дома, потому сейчас искренне недоумевал, когда эти болваны уличили момент, чтобы в очередной раз напакостничать, и молился, чтобы они не испортили какой-нибудь учебник. Одно дело — их грязные словечки в тетрадях (в конце концов, Риккардо всегда может её переписать, как делал уже не раз), другое — в учебнике, который ему придётся возвращать в библиотеку.

Он рассортировал книги по предметам, чтобы позднее в том же порядке сложить их в сумку, и не спеша принялся перелистывать сухие страницы, параллельно записывая на мятый листок причины, по которым он мог бы задержаться в школе.

«Подрался с одноклассниками».

Зачёркнуто. Отец поговорит с мисс Беннет, она скажет, что никаких драк не было, и отец всыплет Риккардо за обман.

«Работал в библиотеке».

Обведено в кружок и поставлен знак вопроса. Отец позвонит мисс Беннет, та свяжется с директором, директор с библиотекаршей — найдёт ли отец несколько часов свободного времени, чтобы дойти до конца цепочки?

«Забыл, что сегодня вторник и ушёл гулять с Карлой».

Зачёркнуто дважды. На третьем зачёркивании у карандаша отвалился грифель, а на имени Карла образовалась дырка.

Может, действительно пойти в буфет и подраться?

— Как прошёл день?

Услышав знакомый голос, Риккардо свалил учебники в сумку.

— Отлично. Извини, Карла, я спешу.

Она прошла в кабинет и носком туфли отодвинула от себя мокрую тетрадь.

— Это чьё?

— Не знаю,— быстро ответил Риккардо, закинув сумку через плечо,— неудачника какого-то, наверное.

Карла юркнула к выходу.

— Куда ты так торопишься?

Риккардо встал напротив подруги, загородившей собой проход, и невольно подумал, что к выпускному она перестанет помещаться в дверные проёмы.

—На Восьмую улицу. Мама нашла мне новую сиделку.

Карла поправила задравшуюся футболку приятеля.

— Восьмая улица большая, Рикки.

Риккардо отвёл взгляд.

— Не называй меня, пожалуйста, Рикки.

— Хорошо-хорошо. Риккардо.

— Да. Спасибо.

— Так что, Риккардо?— Карла вытянула губы, отчего стала похожа на причудливую, кудрявую жабу.— Какой дом?

Он покосился на тетрадь, в которую утром записал адрес.

— Карла, я, правда, спешу.

— Так спешишь, что не можешь назвать номер дома?

Риккардо двумя пальцами взял тетрадь, мельком взглянул на первый лист и тут же спрятал за спину.

— Не подписана.

Карла сморщила нос.

— Зачем ты это взял?

— Отдам мисс Беннет. Может, она определит владельца по почерку. Неудачники тоже имеют право на образование, верно?

Уголки его губ дёрнулись, и он едва сдержался, чтобы не захохотать.

.

— Двести тридцать седьмой дом.

— Молли Верберг?— визг Карлы привлёк внимание уборщицы, бродившей по коридору точно привидение, так что после грозного «тсс!» Карла продолжила уже шёпотом.— Миссис Бенитос отправляет тебя к Молли Верберг? Рикки, я люблю и уважаю твою маму, но…

— Риккардо.

— Но отправлять тебя к Молли Верберг — безумие! Нет, на Восьмую улицу ты не пойдёшь. Я не пущу. Нет, только не к ней! Только не к Молли Верберг!

— Что не так с Молли Верберг?.

— Рикки, ты шутишь? Это самая истеричная и скандальная женщина из всех, кого я когда-либо видела! Однажды мы с мамой встретили её в магазине и…

Карла кричала, размахивала руками, и, наконец, забывшись, прислонилась к дверному косяку. Риккардо понимал, что, возможно, это его единственный шанс выйти из кабинета, поэтому, кивая на возмущения Карлы, проскользнул в коридор, где сразу же сбил с ног рыжего одноклассника — старшего сына мистера Мишелса, хозяина закусочной «Крабовый утёс».

Мальчишка выронил стопку учебников и распластался на полу.

— Привет, Риккардо! — засмеялся он.

Риккардо в спешке поднял одну из книг, но под пристальным взглядом Карлы, бросил её обратно на пол и прошипел:

— Смотри, куда прёшь, придурок!

— Извини, — он почесал макушку.— Мисс Беннет попросила отнести книги в библиотеку и…

— Нам не интересны твои приключения, рыжий,— ответила Карла.— Рикки, отдай ему тетрадь и пусть катится ко всем чертям.

— Она не подписана.

— Да, но я уверена…

— Она не подписана, Карла!

Риккардо трясло. Он злился, нервничал и гордился собой одновременно. Последнее чувство в нём вызвал собственный голос: впервые он прозвучал твёрдо, как у человека, которому даже Господь не смеет перечить, твёрдо и холодно — как у отца.

Карла выхватила из рук приятеля, пребывавшего в эйфории, тетрадь и передала рыжему мальчишке.

— Твоя?

Он открыл первую страницу.

Мелкие крючки в начале строки превращались в гигантские буквы в половину дюйма к концу и, вероятно, они продолжали бы расти, если бы автор написанного не оборвал текст на середине.

Глава 2. Мёртвая дорога

13 сентября 1977 год

Вжав голову в плечи, Риккардо прокатил велосипед мимо галдящих на стоянке мальчишек, завернул за угол и прислонил «швинн» к стене. Там, в закутке, отведённом под мусорные баки, прятал велосипед старший сын владельца «Крабового утёса» — рыжий паренёк, над которым Чак измывался с младшей школы, пока в шестом классе не переключился на Риккардо.

— Как дела, уродец?

Риккардо проигнорировал вопрос одноклассника и наклонился, чтобы прицепить на велосипед замок; наклонился и через секунду упал на четвереньки.

— Я спросил тебя, как дела.

Риккардо посмотрел на грязные ладони.

— Хорошо, Чак.

Чак пнул Риккардо ещё раз и заржал, когда тот, распластавшись на животе, не предпринял попытки подняться.

— Мы пришли проверить, запомнил ли ты, где находится «угол вонючек».

Чак был крупным тринадцатилетним парнем с русыми вьющимися волосами, рослым, прыщавым, ловким и сильным, но трусливым; он окружил себя кучкой несмышлёных пятиклассников и парочкой ребят из параллели и нападал с ними на тех, кто не мог или не хотел давать ему отпор. Сам Чак после случая с Тицианой Ланд в драки не ввязывался.

Чак донимал Тициану — молчаливую девочку, с которой он и Риккардо ходил на уроки английского — сначала словесно, а затем, осмелев, с применением силы. Он не избивал её до синяков, ссадин или серьёзных травм, как мальчишек, но подзатыльники, шлепки и удары в спину Тициана получала регулярно.

Чак ликовал и наслаждался мнимым превосходством до последнего урока английского в шестом классе. На том уроке Тициана отвечала реферат, перекрикивая грубые шутки Чака в её адрес. А, когда возвращалась к своему месту, то молча и с каменным лицом воткнула в руку Чака перьевую ручку, отчего он завопил на всю школу, хотя стержень вошёл неглубоко, и не было крови, если не считать трёх крохотных капель на тетради.

Чак прорыдал полдня: в школьном медицинском кабинете его напугали возможной ампутацией. Он успокоился только, когда родители отвезли его в больницу, где врач убедил Чака, что ампутация ему не грозит.

Тициана Ланд предупредила Чака, что, если он не отстанет от неё, она всадит ему ручку в глаз и подарит чёрную повязку, чтобы на Хэллоуин он не тратился на костюм пирата, которому не изменяет с пяти лет; Чак отстал от Тицианы и направил всю нереализованную на неё ярость на Риккардо.

— Запомнил, итальяшка?

«Угол вонючек» — то самое место среди мусорных баков — Чак придумал специально для рыженького паренька, которого его шайка не пускала на общую стоянку. Чак цеплялся к нему по любому поводу: рыжие волосы, очки, не так дышит, не так пишет, не так говорит, улыбка мерзкая, изо рта воняет, — одним словом, когда дело касалось оскорблений, то котелок Чака работал на полную мощность и полностью отключался на уроках. «Огромный и тупой» — так Оскар говорил о своём друге по кличке «Лось», и Риккардо был уверен, что если бы его дружба с Чаком не закончилась, то он отзывался бы о Чаке также.

— ТЫ ЗАПОМНИЛ?!

Чак перешёл на визг: когда его игнорировали, он или толкал собеседника, или визжал как свинья, забрызгивая ядовитыми слюнями окружающих.

— Да,— пропыхтел Риккардо.

— Я НЕ СЛЫШУ.

— ДА!

Однажды рыжий паренёк подошёл к Риккардо и спросил, действительно ли от него воняет. Риккардо растерялся (разумеется, от мальчика ничем не пахло) и убежал, сказав перед этим что-то отвратительное в его адрес.

— Хорошо,— довольный Чак засунул руки в карманы.— Ты знаешь, что бывает с теми, кто перечит Чаку. Идёмте,— он обратился к приятелям.— Оставим итальяшку в одиночестве, пусть подумает о своём поведении.

Когда рыжий мальчишка принёс кремовые пирожные, чтобы угостить Чака и остальных, Чак под всеобщий хохот размазал их по его лицу. Риккардо тоже смеялся; он понимал, что они поступают глупо, неправильно и гадко, но продолжал смеяться вместе со всеми. Он смеялся, а после, оставшись наедине с собой, кусал губы до крови, чтобы не заплакать: чувство вины окатывало ледяной волной, окатывало и топило, топило и вновь поднимало, топило и выплёвывало на берег собственной совести, если он не успевал зацепиться за якорь — за гнилой якорь новой грязи и мерзости, который ему бросал Чак.

Риккардо поднялся на ноги. Разбитые коленки и мелкие ссадины на ладонях — ерунда по сравнению с тем, как бывшие друзья разукрасили его лицо на минувшей неделе: они не забыли, как он повалил их велосипеды и спрятался на Восьмой улице, и напоминание об их встрече до сих пор ныло под левым глазом.

Приближаясь к стоянке, Риккардо прибавил шаг.

Чак выгнулся, сделал вид, что хочет на него напасть, и Риккардо, споткнувшись об свою же ногу, подлетел к двери закусочной, об которую ударился лбом прежде, чем открыл.

Школьники проводили в «Крабовом утёсе» треть жизни: владелец заманивал их дешёвыми бургерами и напитками, и они занимали все пятнадцать деревянных столов, и трещали до поздней ночи; взрослые сюда почти не заглядывали, их головы, занятые умными взрослыми мыслями, не выдерживали нескончаемой детской болтовни, а старшие парни (так их называл Аурелио Бенитос: «старшие парни — слишком здоровые для детей и слишком тупые для взрослых») забегали на пару минут, чтобы купить кофе на вынос.

Риккардо, не поднимая головы, прошлёпал к барной стойке, усеянной кофейными пятнами, и взобрался на неудобный круглый стул.

— Добро пожаловать в «Крабовый утёс»! Крабов у нас нет, зато есть хорошее настроение и вкусные бургеры! — из-под прилавка вылез рыжий мальчишка и в спешке натянул на голову поварской колпак, который был чересчур большим для его маленькой головы.— Меня зовут Игорь Мишелс! Чем я могу вас угостить? Привет, Риккардо!

Риккардо съёжился.

Приветствие мальчика, произнесённое на одном дыхании, отдавалось эхом в ушах.

— Сэндвич с курицей,— Риккардо положил доллар на стойку.

— Один сэндвич с курицей! — крикнул куда-то в пустоту Игорь и уставился на Риккардо.

Глава 3. Плохая компания

20 сентября 1977 год

— Зачем ты сказала моей матери, что я сбежал от тебя?

Далия развела руками.

— Потому что ты сбежал от меня.

Риккардо заметался по гостиной.

— Я не нашла десятую симфонию,— Далия села на диван.

— Конечно, ты её не нашла. Десятой симфонии Бетховена не существует.

— Почему ты обманул меня?

Риккардо прислонился к дверному косяку.

— Просто. Просто так я сказал тебе, что мне нравится десятая симфония Бетховена. Просто так ты нажаловалась моей матери. Да?

— Я переживала за тебя, Риккардо. Боялась, что с тобой может что-то случится. Что кто-то может навредить тебе.

— Тебя не по этой причине наняли. Не потому, что кто-то может мне навредить.

— А по какой?

Риккардо фыркнул.

— Узнаешь. Ты обязательно узнаешь, почему мне в тринадцать лет требуется нянька. Кто-нибудь расскажет.

— Почему не расскажешь ты?

— Не хочу.

Далия вздохнула. Проще убедить маленького ребёнка не облизывать цветочный горшок, чем разговорить Риккардо.

— Ты голоден?

— Нет.

Он повозился в школьной сумке.

— Вот,— Риккардо положил перед Далией лист бумаги.

— Что это?

— Записка от моей матери. Она написала её, чтобы ты не решила, что я снова хочу от тебя сбежать. Ты же несёшь за меня ОТВЕТСТВЕННОСТЬ.

— Миссис Бенитос не предупреждала меня, что ты сегодня уйдёшь.

Через два дня после знакомства с Фионой и её друзьями Риккардо вновь оказался в «трясине»: партнёры отца назначили тому деловую встречу в баре.

Мужчины, заприметившие, как Аурелио выходит из автомобиля вместе с сыном, переглянулись, похвалили Риккардо за рвение, однако, попросили его подождать снаружи: до взрослых разговоров он пока не дорос, хотя отец может им гордиться уже сейчас, — в свои тринадцать он гораздо серьёзнее, чем их двадцатилетние наследники.

Польщённый их словами Аурелио потрепал сына по волосам и в спешке закрыл за собой дверь. Риккардо ухмыльнулся: отец извлёк выгоду даже из единственного раза, когда забрал его после уроков.

«Эй, красавчик! Ты пришёл ко мне?».

Фиона поднималась по дороге, ведущей к водохранилищу. Она улыбалась, и Риккардо почувствовал, как желудок сжался до размера пластмассового шарика, который он когда-то таскал в кармане.

«Привет».

Страха не было. Но была тревога и она пульсировала в висках.

«Как твои дела, красавчик? Тот мелкий засранец, я надеюсь, тебя больше не донимает?».

Риккардо не знал, кто именно пустил в школе слух, что он связался с «трясиновской» компанией, — Карла или сам Чак, но за две перемены слух разросся от «связи» до «крепкой дружбы».

«Нет».

Теперь если Чак или его приятели встречали Риккардо в коридоре, то убегали в противоположную сторону, сшибая с ног любого, кого посчитают преградой.

«Хорошо. Пойдёшь с нами на выжженное поле?».

«Сегодня не могу. Как-нибудь в другой раз».

Фиона надула губы.

«Ты только обещаешь».

«Сегодня никак не получится».

«А завтра? Послезавтра? На следующей неделе? Я хочу поближе с тобой познакомиться, но ты так редко у нас бываешь».

«Я же школьник».

«И что? Прогуляй».

Риккардо засмеялся.

«Это невозможно».

«Хочешь, я напишу тебе записку? Я писала записки для Хью, он тоже учится в вашей школе. Давай карандаш и бумагу. Давай, давай! — Фиона похлопала Риккардо по плечу. — Только ты скажи что писать, а то с моей фантазией тебя не просто с уроков отпустят, но ещё и на луну отправят».

«У меня есть идея получше».

— Столько ошибок, — Далия подняла глаза на Риккардо.

— Моя мать итальянка. Она говорит с акцентом и пишет с ошибками.

— А ты?

— Что я?

— Ты тоже итальянец.

— Я родился и вырос здесь, не нужно нас сравнивать, — он вырвал записку из рук Далии. — Не хочешь — не отпускай. Три предупреждения и ты уволена. Одно у тебя уже есть.

— Откуда ты знаешь про предупреждения?

— Я же говорю: ты не первая и не последняя, кто со мной сидит.

Далия закусила губу.

— Я не могу позвонить, у Молли нет телефона.

— Ничем не могу помочь.

— Эту записку правда написала миссис Бенитос?

Риккардо закатил глаза.

— Если я лгу, а ты отпустишь меня, у тебя будет второе предупреждение. Если я не лгу и ты не отпустишь меня, у тебя будет второе предупреждение. Что бы ты ни выбрала — у тебя будет второе предупреждение. Так ты рассуждаешь? Послушай, — Риккардо бросил сумку на диван, — я знаю, что в прошлый раз был неправ, когда сбежал от тебя. Мне стыдно, честно. И у тебя есть полное право больше мне не доверять, но…

— Иди.

Риккардо, ещё вчера заготовивший речь на случай их спора, на мгновение замолчал.

— Что?

— Иди, — повторила Далия. — Я верю тебе.

Риккардо поднял сумку, не спуская с Далии глаз.

— Минуту назад ты не верила.

— Минуту назад я не знала, что ты поймёшь, то есть признаешь…

— Ага, я понял. Увидимся на следующей неделе!

Риккардо за два прыжка очутился на улице, вскочил на велосипед и помчался в «трясину», удивляясь, как не выпрыгнул от радости в окно, когда Далия отпустила его почти без лишних разговоров.

«Наивная дура», — всю дорогу вертелось на языке.

«Трясина» встретила Риккардо бранью двух женщин, куривших у бара. Они окликнули его, когда он проезжал мимо, но окликнули для порядка, как старые сторожевые псы, которые лают не чтобы запугать, а чтобы напомнить: здесь есть хозяин, и ты на его территории.

По рассказам Оскара, болтавшегося тут вечерами, взрослые были безобидны: да, они могли кричать, угрожать, даже размахивать ножом, однако, от слов они не переходят к действиям, зато подростки нападают без предупреждения.

Несовершеннолетние «трясиновцы» негласно делились на две компании: на младших — от восьми до пятнадцати, слоняющихся по лесу, и старши́х — от пятнадцати до восемнадцати, обитающих на выжженном поле. Те, кто не достиг возраста «младшей компании», собирались в кучки и играли на пустых безымянных улицах.

Глава 4. Викинг

27 сентября 1977 год

Далия ждала Риккардо на лестнице.

— Привет, — сказал он, слезая с велосипеда.

— Привет, — она спустилась по ступенькам и прошла мимо Риккардо.

— Ты куда? — Риккардо копался с заклинившим замком и следил за шагающей к перекрёстку Далией.

— Обедать. Можешь пойти со мной, если хочешь, — Риккардо чертыхнулся и дёрнул замок, — только без велосипеда, — предупредила Далия.

Риккардо вновь глянул на замок, на Далию, встретился взглядом с любопытной соседкой, возившейся в саду, и бросился следом за Далией.

— Ты злишься, — сказал он, догнав её.

— Нет.

— Что сказала моя мама?

— Второе предупреждение.

Риккардо поджал губы.

— Мне жаль.

— Плевать.

Они пересекли перекрёсток и Риккардо указал на Центральную улицу.

— Нам туда.

— Я знаю.

— Уже изучила город?

Она ускорилась.

Риккардо задержался у фонтана.

— Я не пойду.

Далия направлялась к «Крабовому утёсу». Риккардо сомневался, что Карла ходит туда без него, зато Оскар и его дружки гоняли в забегаловку как на работу, и если они увидят его вместе с Далией, то Оскар либо убьёт Риккардо сам, либо доведёт его до самоубийства своими шуточками про «малыша и няньку».

— Не ходи.

Её равнодушие пугало.

— Третье предупреждение! — крикнул Риккардо.

— Рада была с тобой познакомиться! — крикнула она в ответ.

Он смотрел на её удаляющуюся спину и гадал, обернётся Далия или нет. Но она не оборачивалась.

Они поравнялись.

— Мне жаль, — повторил Риккардо.

Он остановился.

В десяти шагах от них Игорь раздавал листовки в плюшевом костюме краба. Костюм был ему велик и делал Игоря неповоротливым: верхушка сползала на лоб, а рукава давили на плечи и не давали согнуть руки. Он покачивался на месте и зазывал посетителей в «Крабовый утёс».

— Привет, Риккардо! — Игорь пошевелил пальцами руки свободной от листовок.

Далия улыбнулась и повернулась к Риккардо, а он наблюдал за троицей, подкрадывающейся к его однокласснику.

Маэстро толкнул Лося, и тот, ухмыльнувшись, пнул Игоря: он наклонился, выпрямился, но не удержал равновесие и шлёпнулся на спину под дикий хохот парней. Они веселились, пока слюни Лося не попали на Оскара и он не отвесил Лосю затрещину, чем вызвал новый приступ истерики у Маэстро и подавляемые булькающие звуки у Лося.

Далия подбежала к Игорю.

— Да заткнитесь вы, — сказал Оскар. — Привет, Рикки, — он потрепал Риккардо по волосам и прошёл мимо.

Далия потянула за руку болтавшего ногами в воздухе Игоря и завалилась рядом с ним. На её смех обернулся Оскар. Риккардо заметил, как он улыбнулся и что-то шепнул Лосю. Тот покачал головой, получил вторую затрещину и поспешил к Игорю.

— Извини, парень, — Лось оторвал Игоря от земли, словно прилипшую жвачку, пару раз отряхнул его костюм и помог подняться Далии. Она кивнула Оскару. Оскар прижал ладонь к груди и поклонился.

Оскар подозвал жестом Лося и воссоединившаяся компания скрылась за поворотом.

— Спасибо, спасибо, спасибо, — говорил Игорь, когда Далия осторожно крутила его, чтобы проверить, цел ли его костюм. — Привет, Риккардо!

— Привет, — пробормотал Риккардо и сунул ему листовки, которые подобрал с земли.

Далия открыла дверь в «Крабовый утёс». Игорь боком прошёл в закусочную, извиняясь перед гостями, которых задевал несгибающимися руками.

— Иди, — сказала она Риккардо.

Он перехватил у неё дверь и, ударив себя кулаком в грудь, склонил голову.

— Дамы вперёд!

— Замолчи.

Риккардо отшатнулся.

— Ребята! — избавившийся от костюма Игорь подлетел к ним. — Идёмте, я угощу вас молочными коктейлями! — он схватил Далию за руку и повёл её вглубь закусочной, к маленькому столику в углу. Риккардо последовал за ними под испуганные взгляды детей, уплетающих бургеры, и их перешёптывания про Чака и «трясину».

Игорь протёр стол и скользнул к барной стойке.

— Садись, — сказала Далия. Риккардо послушно опустился на стул.

— Я приготовил клубничные, — протараторил Игорь, расставляя стаканы, — вы любите клубничные?

— Конечно, спасибо, — ответила Далия и наступила Риккардо на ногу.

— Любим, — подтвердил он.

— Спасибо, что помогли мне! — Игорь плюхнулся на скрипучий стул, который притащил из-за барной стойки.

— Я ничего не сделал, — буркнул Риккардо.

— Ты подал мне листовки!

— Такая малость.

— Любая малость заслуживает благодарности! — Риккардо скривил губы, а Игорь обратился к Далии. — Кто ты? Я тебя раньше не видел. Вернее, видел, когда заносил тетрадь Риккардо пару недель назад, да и ты вроде заглядывала к нам в «утёс», но ты не местная, да?

Она откинулась на спинку стула.

— Я Далия, племянница Молли Верберг. Знаешь её?

— Все знают Молли! — Игорь тоже улыбнулся и посмотрел на Риккардо, который с каменным лицом возился трубочкой в стакане. — Ты переехала к ней?

— Я присматриваю за домом, пока Молли в Австралии. Она выиграла поездку в лотерейном билете, представляете? — Игорь и Далия засмеялись. — А как зовут тебя?

— Я Игорь, Игорь Мишелс.

— Приятно познакомиться, Игорь Мишелс, — она пожала ему руку, — у тебя необычное имя.

— О, это забавная история! Хотите, расскажу?

— Расскажи, — отозвался Риккардо.

Он наклонился к ним и прошептал: