Птица счастья завтрашнего дня

Добро пожаловать в Тоху

Каждая история начинается с рождения. И то, как и где это происходит, определяет многое. Кому-то везет появиться на свет в белейших палатах Высот. Новорожденного после идеальных натуральных родов положат под бок идеальной матери. На всю инфосферу будут раздаваться поздравления, в воздух взлетят салюты, генетически-правильные родители заплачут, ребенок с нулевым индексом мутации улыбнется. В общем, все, как показывают в сериалах. Но на то они и Высоты. Там, где родилась я, все не так шикарно и фантастически.

В бедных тускло-зеленых больницах Тохи ребенка стараются извлечь раньше срока. Тогда меньше шансов на повреждение плода в процессе родов. Увы, не каждая женщина в моей среде настолько здорова, чтобы родить самостоятельно. У некоторых такой генетический статус, что им настоятельно советуют и вовсе никогда не размножаться. Да только кто остановит парочку, жаждущую привести в этот свет наследника? Идиоты. А что наследовать-то? Мутации и убогий диван с продавленными пружинами? В общем, момент рождения в Тохе проходит незаметно, свидетели — усталый акушер, задолбанный администратор и мерцающее полотно инфопластины с круглосуточным доступом.

Если роды прошли без осложнений, то ребенка не передают матери, а сначала на тележке с еще десятком таких же новорожденных везут в административное крыло для освидетельствования. Там впервые определяют жизнеспособность нового человечка и его уровень мутации. Его первые, но такие важные циферки. Они красивыми огонечками вспыхивают на измерителе: старшим детям нравится, а вот взрослые боятся, как бы ни выдали ребенку индекс выше сорока. Тем, кому не повезло, надевают стабилизирующие ошейники. Но счастливчиков на восемнадцатом уровне Тохи не так и много. Это самое главное в нашем дрянном райончике: знать, сколько ты протянешь и насколько опасна для тебя окружающая среда. А интеллект — дело десятое, на заводах умники не нужны.

Так с первой каплей питательной смеси и строкой цифр — первой записью в личный файл — появляется человек. Такой себе червячок в системе поддержки жизнеобеспечения всего нашего разбитого на уровни города. После того, как новому жителю присвоили первичный индекс мутации, в файле появляются еще числа: управление Тохи открывает тебе особенный генетический кредит на первичное образование и проживание. Целых пять тысяч уников: худо-бедно, но многим хватает. Спасибо правительству и за это!

Дальше файл заполняется новыми строками со скоростью овощного пюре, пропадающего во рту бродяги, то есть очень-очень быстро. Глядишь ли ты в окно, таращишься в инфопластину или дрочишь в туалете на десять секунд бесплатного порно — ничто не пройдет мимо всеведущего ока системы. Не успеваешь ты и глазом моргнуть, а о тебе уже мириады сведений — от уколотого пальца до первого поцелуя. И все занесено, куда нужно, столбик к столбику, число к числу. Единственная цель всех этих сведений — не прижучить любителя групповушки с мутировавшими, а выявить — может, ты и сам законченный мутант, раз в голове что-то ищет подобный контент.

Бред, конечно. Это и идиоту понятно. Нормальный мутант на такое дерьмо не попадется. Потому что давно сбежал в Котел. А оттуда не возвращаются: то ли там настолько хорошо, то ли выжить еще сложнее, чем в наших трущобах. Зато одно известно точно, там никто мутировавших не преследует. А наша система все, увы, пыжится, ищет, отбраковывает.

Официальные лица утверждают, что это нам на благо. Дескать, окончательно измененные люди опасны, их нужно контролировать и ставить на учет, а закрепленные в следующих поколениях мутации ведут к вымиранию человека как вида. Поэтому оставайтесь бдительными и берегите свои ошейники, если не повезло с индексом мутации. Но по углам шепчут, что виновные в наших бедах заперлись в Высотах и ничего делать с умирающей Тохой не желают. Проще перестрелять, чем вылечить. Вот в такие времена и приходится жить.

Заканчивается каждая история, понятное дело, смертью. Хотя в детских сказках предлагали еще вариант со свадьбой. Но не в Тохе, где крематорий работает круглосуточно, без перерывов и выходных. Личный файл обычных граждан стирается в момент кремации. Файлы преступников хранятся до закрытия дел, но тоже не более нескольких суток. И человек пропадает, рассыпается черной пылью в воздухе Тохи и за ее пределами. Но даже в таком виде ему не попасть в Высоты. Их белоснежный эллипсоид висит далеко, в небе, а еще там, скорее всего, слишком качественные очистители воздуха.

Каким боком здесь я? Дельный вопрос. История каждого, как известно, начинается с рождения и заканчивается смертью. В этом промежутке все наши действия лишь набор чисел в файле. Наступила смерть — закончился файл и стерты числа. Скучно, просто, знакомо… или все-таки это огромные возможности для тех, кто умеет обращаться с числами? Я вот уверена, что принадлежу к этим избранным.

* * *

Мой файл непримечательный, история правонарушений стерта, а имя давно не мелькает в хрониках событий. Подправить все это стоит немало уников, пота и крови. Но при моей деятельности лучше заранее стереть все, что даст конкурентам или правительственным службам зацепиться за информацию обо мне.

Почти каждый день я сажусь на колени в молитвенной позе и прикрываю глаза. Ни о какой молитве, конечно же, речь не идет. Глупо ждать от этих небес чего-то, кроме токсичного тумана. Я занимаюсь кое-чем гораздо более полезным. Щелкают числа, сменяются знаки, формируется вход в виртуальное пространство — я проникаю внутрь инфосферы Тохи и незаконно слушаю. Мне никто не мешает работать, но и места для вылазки я выбираю такие, где никто и не будет мешать.

2

Как бы ни был прекрасен успех, всегда найдется тот, кто испортит этот победный момент.

— Эй, ты что здесь забыла? Проваливай или плати!

Приехали. Из-за визгливого голоса эйфория немного идет на спад. В дверном проеме качается даже не человек, его тень. У него черные вены на руках, запавшие щеки, водянистые навыкате глаза, желтого цвета кожа, прикрытая каким-то тряпьем. Скорее всего, этот пришел в поисках добавки к более удачливым «коллегам». Может, думал обобрать тех, пока они под кайфом. Он знает, что здесь не должно быть ни его, ни меня. Возможно, хочет выставить именно меня виноватой или даже воровкой.

Обычно я не обращаю на таких внимания. Плохо то, что мы сталкиваемся уже не первый раз. Нужно было сменить точку доступа еще в прошлый раз, как он меня заметил. Но лень. И почему в мире столько несправедливости? Обязательно в удобном для меня притоне обнаружится бдительный наркоман с луженой глоткой. Обычно ему, конечно, не хватает мозгов, чтобы додуматься до причины моего присутствия. Но я предпочитаю не рисковать, особенно, когда есть чем.

— Два раза уже заплатила, лысый хрен!

Графически посылаю его в далекое пешее путешествие. Плешивый оказывается даже слишком зрячим и начинает ковылять мне навстречу.

— Ах ты, сучка!

— Счастливо оставаться, лысая башка!

Машу ему рукой на прощанье и выхожу из окна в серое марево дня. Повторяю этот трюк уже не раз, неадекватным нравится. Кое-кто считает, что я действительно выбрасываюсь из окна. Один даже шагнул вслед за мной. Идиотов не жалко. На самом деле за показухой скрывается всего лишь пожарная лестница. Интересный пережиток, указывающий на древность здания. Восемнадцатому уровню Тохи пожарная служба не нужна настолько же, как и скорая медицинская помощь.

Туман на языке оставляет привкус жженого пластика. У самой земли он неожиданно не такой густой, как кажется сверху, и вовсю изукрашенный яркими огнями рекламы. Народу вокруг настолько наплевать на свою и чужую дерьмовую жизнь, что привлечь чье-то внимание можно только режущими глаза цветами или противным звуком.

Я стараюсь не улыбаться, чтобы не притягивать к себе взгляды, и контролировать каждое свое движение. Когда твои внутренности настолько забиты украденным, вести себя адекватно становится невозможно. Я даже иду медленно, чтобы не столкнуться с каким-нибудь прохожим. Ох, не стоит переоценивать себя, не стоит хватиться своей удачей. Хотя в чем моя удача-то? В долгой и тяжелой работе?

По факту мои проблемы не хуже и не лучше проблем окружающих. Отредактированный личный файл изначально был до отвращения похож на тысячи подобных ему. Кто виноват, что я как-то барахтаюсь в этой выгребной яме, а кто-то катится в Котел?

Мне в Котел рановато, у меня есть младший брат и его обожаемая невеста.

* * *

Наши с Берком родители исчезли в обвале, когда я была совсем маленькой. От них остались две строчки в архивах города и коллекция старинной музыки — сплошь дребезжание, визг, грохот и истошные крики. Безусловно, то, что нужно, когда силы на исходе, а уродская жизнь кажется еще уродливее. Слушаешь — и мир играет новыми красками. Будто прошлые поколения пытаются дозваться до меня и поддержать. «Да, — говорят они. — И в нашей жизни этого говнища было по колено. Но никто же не умер! Или, конечно, умер, но не сразу!» Оптимизм, он такой.

А Беркут — моя гордость, он упорный и сильный. Не буду говорить, что выкормила и вырастила его сама. Еще мелкий, но уже тогда выносливый братец брался за любую работу, которую ему позволял возраст и индекс мутации. После совершеннолетия Берк снял ошейник и окончательно мутировал с индексом М32 по активному типу. Еще несколько чисел в личный файл: он получил свой номер в специальном списке измененных Тохи. Я не пришла на церемонию. Не люблю запах горелого мяса, а тавро зарегистрированного измененного выжигают на запястьях.

На самом деле мало кто решается стать официально измененным. Хотя бы из-за того, что надо быть уверенным полностью в том, что ты не превратишься после снятия ошейника в нечто нежизнеспособное или уродливое. А еще измененным на сто процентов закрыт вход в Высоты. Казалось бы, попасть туда из нашего уровня Тохи невозможно, а народ все равно мечтает и бережет как зеницу ока свои ошейники.

Для Берка же к нашей общей радости ничего не изменилось. Он по-прежнему красавчик, как и был, все так же встречается с девушкой и ходит на работу в заводской комплекс Тохи 13. Избавившись от ошейника, он стал проще переносить смог, который два раза в день полностью покрывает наши и без того обезображенные улицы.

Кстати, о смоге… Официально считается, что ядовитый и радиоактивный туман выбирается из Котла — огромного зараженного пространства за пределами нормального мира. Он поглощает Тоху уровень за уровнем и когда-нибудь доберется до Высот… Интересно, когда зараза придет под окна белого эллипсоида, тамошние чистоплюи забеспокоятся?

Говорят, что Высоты могут навсегда отделиться от Тохи. Сняться с места и полететь себе в другие края, искать лучший вид. Хотя почему они так не сделали раньше?

Говорят, что было время, когда никакого Котла не было. И здесь не обошлось без вмешательства тех, кто заперся в чистоте и свежести и ест сочные красные помидорки и мягкий сыр. Это я в сериале видела такие вкусности.

Говорят, что часть ужасающего все нижние районы Тохи смога дело рук тех самых промышленных предприятий, на которых мы работаем.

3

Физическое касание током проносится по моим нервам, и наномашины в автоматическом режиме сворачивают соединение с сетью. Пространство информационных каналов и массивов ужимается до едва уловимой точки, чтобы в следующую минуту раскрыться для меня уже реальностью. Контактный экран, не особо заметный для обывателей, мигает тонким красным обручем и всасывается в накладки на висках. Я на секунду прикрываю глаза ладонями, провожу пальцами по скулам и вискам, заглушая биение пульса, а потом поднимаю голову и оборачиваюсь. Инфопластина на стене горит рекламными баннерами, а за спиной ждет, когда я приду в себя, Беркут.

— Опять слушаешь? — брат недовольно качает головой.

Я взмахом руки предлагаю сесть напротив. Отрицать или соглашаться нет смысла. Берк считает, что в состоянии обеспечить семью, состоящую из старшей сестры и любимой девушки. У меня собственное мнение на этот счет. Так что обычно в таких ситуациях я улыбаюсь, а Берк злится.

По правде сказать, когда он сердится, многим он кажется угрожающим, мне — смешным. Чем больше не нравится ему положение вещей, тем сильнее у брата удлиняются клыки и темнеют веки, движения становятся резче, а голос отрывистее. В такие моменты даже не нужно смотреть на его запястья, чтобы признать в нем измененного. Хорошо, что Берк совершенно не умеет долго сердиться и сам по себе миролюбивый. Наши соседи в нем души не чают и, можно сказать, гордятся его успехами. Еще бы, парень из трущоб заведует ремонтной мастерской на тринадцатом уровне!

На поверхности инфопластины реклама сменяется сообщением о состоянии атмосферы за дверью бара. «Бла-бла, благодарим за сотрудничество, берегите себя, количество вредоносных веществ в воздухе такое-то». Народ вокруг понемногу начинает шевелиться.

— Иволга, пойдем домой, — тихо говорит брат и подает мне руку. Сидеть здесь действительно нет смысла. До встречи с клиентом чуть больше четырех часов. Я отлепляю нашлепки от висков и прячу в карман потрепанной куртки. Так меня даже Чокнутый легко достать не сможет.

Мы, как дети, взявшись за руки, бредем сначала по мокрой улице, воняющей химикатами и чем-то отвратительным, приторно-сладким, потом по лестнице, где приходится перепрыгивать провалы в ступеньках, и, наконец, по узкому грязному коридору нашего этажа. Здесь за руки держаться неудобно, нужно переступать через затор из старой мебели, мусора и набравшихся дешевого самогона соседей. В конце коридора наша квартира — блок из двух комнат и крошечной ванной. Мы идем достаточно тихо. Почти за каждой дверью сидит изнывающий от скуки человечек и смотрит при каждом шорохе в глазок своей двери, чтобы не пропустить очередное шоу в своей опостылой жизни.

На звук открывающейся двери выпархивает Рая — милая девочка, запавшая раз и навсегда на моего брата. История их встречи вполне могла сойти в качестве сериального сюжета. Она участвовала в митинге за чистый воздух, который достаточно резво разгонял отряд безликих безопасников — все как один без ошейников и в изолирующих костюмах. Он шел после смены домой и спрятал без толка мечущуюся девчонку в глубокой нише ближайшего здания. С этого момента они вместе. И если это не любовь, то она — откровенная дура. Иначе зачем ей, образованной, доброй, красивой и с относительно чистой кровью, оставаться в нашем мусорнике? А Тоха 18 именно что свалка отходов. Но прошло уже три года, а она все еще счастлива с моим братом здесь, на восемнадцатом уровне, хотя спокойно могла жить в комфорте и достатке.

Наверное, для таких решений нужны очень сильные чувства. Хочется, по крайней мере, в это верить. И в то, что не каждый человек — дерьмо. Насчет себя не уверена. Будь у меня индекс мутации М11, а не М65, то я давно забыла бы об этом месте и никогда не стала слухачом. Но мне мутировать опасно. С таким индексом мне один путь — в Котел. Хорошо, если не сразу в кремационную печь. А еще весомый шанс на то, что я стану опасной безмозглой особью, подпадающей под истребление. Слишком много причин, по которым мне стоит бережно и аккуратно обращаться со своим ошейником.

Рая порхает вокруг Беркута, а меня после слухачества тянет погрузиться в воду, целиком, с головой и ногами. Погружение очень напоминает вход в инфопоток, перемещение между массивами данных, скольжение вдоль каналов информации. Хорошо бы иметь столько воды, чтобы можно было замереть в ее толще, тянуться рукой вверх к отблескам света и не доставать. Или болтать ногами и не чувствовать дна, пробираться вперед, испытывать дезориентацию и легкое удушье, так будто просачиваешься сквозь слои заархивированной информации. Хорошо бы…

У нас вместо ванны почти целый эмалированный бочонок, большой, в него даже Берк помещается. Старенький водонагреватель заунывно стонет, но продолжает выдавать порции горячей воды. Погрузиться в воду с головой можно, прижав колени к груди. Так что на какое-то время я полностью отстраняюсь от реальности.

Под водой — как будто в другом мире — странные звуки, едва заметное мерцание света за закрытыми веками, тяжесть в груди, упругость окружающей среды. Сознание очищается, из головы выветриваются все заботы, а тело расслабляется. Единственная проблема — вдохнуть еще немного воздуха, когда внутри все сожмется от его недостатка. Все остальное — прекрасно. Иногда жизнь не такая отвратительная штука, какой я привыкла ее видеть, и все благодаря таким вот мелочам — удачливым дням, удовольствиям и приятным вещам.

…генетическая нестабильность выборки под номером сто тридцать дробь шесть не является…

11010000101111011101000010110000110100001011100111010000101101001101000010111000

4

На улице легкие сумерки, клубится туман и мигают рекламные борды. По углам копошатся подозрительные личности, а честные работяги разбегаются по своим домам. Осторожность никогда не бывает лишней, да и убивать свой организм дешевым алкоголем можно в родных стенах.

Когда мой коммуникатор отзывается бешеным вибро, я как раз перехожу по мосткам большую лужу непонятной маслянистой жидкости. От неожиданности едва не оступаюсь. Вот же зараза, как вовремя!

В сообщении всего два слова «на месте». Всегда приятно, когда покупатель порядочный и пунктуальный. Я такими качествами похвастаться не могу. Набирать ответы, вроде «скоро буду» или «извиняюсь за задержку», глупо и опять же на них нужно время, которого нет. Эту минуту я лучше займу тем, что добегу до смотрового окошка и попытаюсь разглядеть покупателя «птицы». Прав Чокнутый или нет, но без разведки на встречу ходить нельзя.

Мой квартал возвышается над восемнадцатым уровнем пятью громадными многоэтажками. Высотных зданий в округе немало, но наши — гиганты среди них. Центр здесь самый густонаселенный, технологически развитый и обжитый. Так уж повелось, что отребье с высоким индексом мутации расползается по периферии уровня, а все, кто мнит себя генетически чистыми, скапливаются в его центре. Однако, несмотря на присутствующий налет цивилизации, здесь легко отыскать места, в которых лучше не находиться с приходом сумерек или тумана. Покупатель предложил встречу именно в таком. Согласиться стоило хотя бы ради того, что для меня это настолько же опасно, как и для него. Ведь возвращаться он будет с «птицей», а я — налегке. Сделать так, чтобы из меня никаких денег или данных не вытряхнули, это первый и самый важный навык слухача.

Я нервно поправляю непослушную челку. Все слухачи, которые внешне пытаются казаться законопослушными гражданами, принимают определенные меры, чтобы скрыть нашлепки на висках и следы на ладонях. У кого-то шляпа или шарф, у меня челка и иногда капюшон.

Одной рукой я загораживаю свои действия от случайных прохожих. Непросто правой развернуть контактный экран так, чтобы виден был весь зал нужной мне забегаловки. Но справиться необходимо. Программа считывает лица посетителей и пытается определить, кто из них кто. Пока ясно одно — все присутствующие выглядят подозрительно: закрытые лица, прищуренные глаза, напряженные позы. То ли агенты Высот, то ли шпионы корпораций, то ли фанатики из Котла, а может, просто ворье и любители поножовщины… Какое место — таков и контингент. Стоит мне ответить по специальному каналу — и покупатель как-то проявит себя. Но так неинтересно.

Коммуникатор снова подает признаки жизни. «Сделка отменяется?» Какой нетерпеливый покупатель. Но он просчитался только в одном: если я не захочу, чтобы меня увидели, меня и не увидят.

Просочиться через вход для персонала можно за скромную сумму, а вот чуть большую приходится потратить за возможность воспользоваться специальной нишей для таких скрытных персон, как я. У слухачей, которые не нарушают правил и имеют положительную репутацию, есть преференции. Специальные местечки для подслушки есть почти в каждом баре или кафе, то есть везде, где открыто наливают всякому сброду, а еще закрывают глаза на запрещенные сделки, разборки и услуги эскорта.

В этой забегаловке мне приходится лезть под крышу по хлипкой скрипящей лестнице. Несмотря на вовремя поднятый воротник, в нос тут же забивается немереное количество пыли. В самом конце пути на стене криво прибита крошечная инфопластина. Первым делом я проверяю все вокруг на наличие подключенных идентификаторов. Хозяева могут тоже быть нечистыми на руку. Не то чтобы такие меры помогли бы кому-то меня ограбить, но лучше перестраховаться. Внешне все чисто, остается только выставить парочку сигналок у входа в нишу и войти в инфосферу.

— На месте, — отвечаю в диалоге и тут же получаю вереницу вопросов:

— Почему так долго? Данные у вас? Сделка состоится? Каков ваш протокол передачи? Где вы?

Сразу видно — перенервничал человек. Одновременно отбрасываю больше половины выпивающих персон в зале. Остается с десяток подозреваемых, в основном те, кто замер рядом с инфопластинами или уткнулся в коммуникатор.

— «Птица» при мне, не волнуйтесь. Личной встречи не будет. Я организую укрепленный торговый канал. Протокол стандартный с паролями и аутентификацией.

Мы спорим недолго: покупатель сомневается в моей системе безопасности, одновременно пытается залезть в мое нутро и не выдать о себе ни капли информации. Я только молча улыбаюсь и творю тройку дублей в виртуальном пространстве. Все-таки подозрения Чокнутого не дают мне покоя, а дубли не так легко распознать, они задержат тех, кто попытается добраться до меня или пройти чуть дальше, чем дозволено условиями сделки. Но вот ко мне тянется длинная струна, полная настоящих, самых что ни на есть подтвержденных правительством уникальных единиц — уников. Программа измеряет величину пакета и одобрительно звякает. Передо мной настоящие миллион двести тысяч уников — жуткая сумма. Еще никогда я не видела столько денег в одном пакете. Годовая аренда комнаты обходится мне в тысячу уников, а у меня шикарное по меркам Тохи 18 жилье. За узоры из наномашин и их внедрение мне пришлось заплатить двадцать две тысячи, еще две-пять тысяч в год уходит на обслуживание и улучшение оборудования. Но миллион… На что можно потратить миллион? Волнение тяжелым комом скапливается в районе желудка. Я резко выдыхаю и возвращаюсь из мечтаний к реальности. Деньги-то еще не на моем счету!

Покупатель за несколько секунд успевает отправить сотню, не меньше, вопросительных знаков. Какой нетерпеливый! Мне так быстро не справиться. Для «птицы» не достаточно струны, она требует широкого крепко сложенного пути. В виртуале я по кирпичику воссоздаю тоннель с несколькими воротами. Данные слишком сильно переполнили накопители, возможно, даже перепутались с моими личными файлами. Так что «птицу» в некоторых местах придется тщательно отделять и просеивать.

5

На следующий день я просыпаюсь невыносимо рано. Глаза едва открываются, шевелиться лень, вчерашняя усталость никуда не делась. Цифры на стене показывают без трех минут восемь: ужасная рань для тех, кто ложится с рассветом. Но тратить время на сон некогда. Поверхностный анализ наносистемы показывает неутешительные данные, а пальцы едва меня слушаются. Связь со зрительными надстройками потеряна, войти в инфосферу невозможно, вместо слаженной работы головная боль. И самостоятельно мне с этим не справиться.

Чтобы отремонтировать наносистему, нужно записаться к мастеру. Их не так много в Тохе, а отличных вообще единицы. Они не оставляют своих контактов на видимом месте, но все равно, чтобы записаться, приходится пользовать обычным интерфейсом входа в инфосферу. В моем нынешнем состоянии это не так легко. Я ищу по всем углам, поднимаю хлам с пола, вышвыриваю одежду из шкафа и даже лезу под стол, чтобы извлечь на свет потрепанную борду. Ее интерфейс не сразу отвечает, она долго подгружает данные, но я терпеливо жду. Не просить же борду у Раи! Она точно обратит внимание на мои пальцы, и тогда скандала не избежать. Попадет и мне, и Беркуту.

Дальше проще. Спасибо аутентификации по внешним данным, голосу и кодовой фразе, что не нужно ничего набирать. Потому как пройти даже собственную защиту я сейчас не способна. Не этими негнущимися пальцами.

Я бросаю запрос двум знакомым мастерам, вдруг у кого из них есть свободное время этим утром. Нет, слухачить, пока во мне сидит «птица», я не собираюсь. Но мое оборудование это моя защита, оно дает мне преимущества и знания о мире. К тому же нужно найти нового покупателя, а для этого понадобятся все мои силы. И еще я просто отвыкла. Обычный вход в инфосферу медленный, ограниченный и скучный.

Мне везет практически сразу: мастерская Лэрро отвечает согласием. Он может принять меня уже через полчаса. Я едва успеваю втянуть в себя стакан витаминного коктейля, приготовленного Раей, и выбегаю из дома. Взять с собой бутерброд не получается: ладони опухшие, покрасневшие, пальцы все еще немеют и неприятно вялые. У подъезда соседней общаги ловлю попутку — двухместный спидер — и за пару уников и четверть часа добираюсь к обшарпанному бункеру на границе с Тохой 17. Входная дверь широко распахивается, стоит мне подойти к ней.

— Лэрро? — я переступаю порог, но проходить в помещение не спешу. Каждый мастер строит защиту по-своему. Лэрро известен тем, что впускает всех, а вот выйти из его логова могут только авторизированные клиенты.

— Иволга, чего в дверях стоишь? Гадаешь, есть ли ты в белом списке? — на инфопластинах появляется мультяшный человечек с огромной головой. Он хихикает, корчит рожицы и показывает язык. Я не поддаюсь на его провокации. Впрочем, человечек сдается быстро. Смеющаяся мордочка сменяется менее гротескной, почти человеческой.

— Ладно, — говорит он. — Заходи, я не удалял тебя из списка. Буду считать тебя разведчиком у моих конкурентов… Только в следующий раз предупреждай, если захочешь мне изменить. Мое сердечко едва не разорвалось от тоски!

— Ты сам отменил мою запись. У тебя после вечеринки руки тряслись, — я со спокойным сердцем прохожу внутрь большой комнаты — пара побитых жизнью диванов, колченогие столы, на стенах красивые витрины с макетами дорогих имплантов и другими примочками для слухачей и не только. Но это все мишура, напичканная ловушками. Дверь в настоящую мастерскую прячется за неприметным шкафом.

— Да ты злопамятная! Ну ладно, я действительно тебя отменил своими же рученьками… Чтоб им, трясущимся! — Лэрро выезжает ко мне на хромированном чудо-кресле. Оно ходит, прыгает и даже способно дать пинка. Недействующие ноги мастера прикрыты пледом в мелкий цветочек. Никакого неудобства он не испытывает, трагедия произошла очень давно, когда мелкий и глупый Лэрро не сберег свой ошейник. Ему в некотором роде повезло: несмотря на индекс М48, ни интеллект, ни мелкая моторика не пострадали. А что касается ходьбы…

— Та-а-ак, давай посмотрим, что ты с собой сотворила, — Лэрро подталкивает меня к высокому стулу возле рабочей зоны.

Я морщусь, когда он берет меня за руки, заставляет расправить пальцы, уложить ладони по схеме, чтобы диагностика прошла без проблем. А ведь в первый раз меня больше интересовали конечный результат и сама мастерская, чем мои собственные ощущения.

Здесь есть на что посмотреть: вокруг рабочего стола расставлены специальные фильтры и увеличивающие линзы, сверху нависают сканирующие устройства, а еще все окружено отражателями. Прибавить ко всему емкости с нейтральной средой, колбы с наномашинами и созданный лично Лэрро защищенный сегмент инфосферы. Последнее, я бы даже сказала, не совсем сегмент, а личный, не связанный с общим инфопространством кусок.

Как только я занимаю свое место, чудо-кресло модифицируется, поднимает мастера на нужную ему высоту, подстраивается под его желания. Лэрро управляет им так же, как я своим слухаческим инструментарием.

— Сожри меня Котел! Ты что с моей кропотливой и аккуратной работой сделала? — он присвистывает, разглядывая мои руки. Поврежденные искусственные структуры еще не отторгаются моим организмом, но не дают двигать пальцами и нормально чувствовать. Но еще до того, как я открываю рот, Лэрро понятливо хмыкает: — Попала под Сброс, да? Ошейник глянуть?

— Да, — хмуро киваю и как бы невзначай спрашиваю очень волнующую меня вещь: — Цены не поменялись?

— Для тебя нет. Ошейник посмотрю за пару уников, кто ж с такого наживается? А с системой… Проведу первичную диагностику, будет ясно, что там с ценами. Я уверен, твоих средств хватит, — Лэрро многозначительно подмигивает, как бы сообщает, что он что-то знает, и опускает на глаза линзы, углубляясь в анализ моих повреждений.

6

Когда я выхожу из мастерской Лэрро, время близится к обеду. Мой счет опустел больше чем наполовину, на аукционе почти мертвая тишина и несколько вялых торгов. Чокнутый тоже затаился. Я отсылаю ему сведения, номер ячейки и права на редактирование предложения. По давно устоявшейся традиции именно Чокнутый продает добычу. Вернется ли он к своим обязанностям или бросит меня? Остается только ждать. Найти его самостоятельно невозможно, я проверяла.

Но даже эта неизвестность не портит мне отличного настроения. Наносистема работает даже быстрее, чем я ожидаю. Усовершенствованные накладки с дополнением теперь генерируют совсем незаметный крошечный контактный экран, а наночастицы нового поколения обладают улучшенной защитой. Если я попаду под Сброс, то продержусь гораздо дольше. И наконец-то у меня ничего не болит, а в кармане припрятан энергетический батончик — приятный подарочек Лэрро. Я с удовольствием потягиваюсь до хруста в позвоночнике, а потом быстрым шагом иду в сторону городского шума.

Навигатор выводит меня прямо в центр стихийного рынка. На широкой улице выстроились в ряд по меньшей мере десяток лавчонок и лотков. В воздухе стоит густой запах уличной еды, шумят инфопластины, каждая со своей трансляцией, их перебивает человеческий гомон. Не спеша бродят прохожие, присматриваясь к товарам уличных торговцев. Я обхожу по касательной играющий в кости разномастный народ и вливаюсь в редкий поток людей по центру улицы.

С неба сыпет мелкая морось, ее капли оседают на коже и волосах, украшают едва заметными точками ткань куртки, полотно дороги под ногами и стены серых многоэтажек. Я щурюсь, прикрываю от капель глаза и смотрю на тусклую, едва заметную между облаками узкую полосу света — все, что осталось от солнца. Но вот один из заводов уровнем выше выпускает из своих недр столб густого серого дыма, и солнце исчезает…

— Смотри, куда прешь, дура! — мимо, едва не задевая меня и других пешеходов, проносится серый от грязи спидер с прицепом. Он исчезает за поворотом еще до того, как у меня появляется желание вбить номер машины в базу данных, найти владельца и сделать ему что-нибудь гадкое. Можно найти водителя, взломав общественные камеры, мигающие на столбах неподалеку, но у меня сегодня и так дел по горло.

Вслед водителю летит какой-то мусор и бранные слова. На улице немало таких же шатающихся как я: кто-то спешит по делам, кто-то просто курит или смотрит шоу, остановившись возле уличной инфопластины. Я обмениваюсь с другими пешеходами красноречивыми взглядами, но здесь наше возмущение заканчивается.

Это происшествие возвращает меня в реальность. Над районом слышны гудки: начинаются обеденные перерывы. Дождь становится холоднее, в инфосфере предупреждают о восьмидесятидевяти процентной вероятности выпадения града. Новость не из приятных. Я глубже натягиваю капюшон и застегиваю клапаны куртки. Не сказать, что сегодняшняя погода особенная, но нужно найти место, чтобы переждать град. И не помешало бы решить, что делать дальше.

Навигатор услужливо показывает общественные выходы в инфосферу. Я выбираю несколько чуть более приличных, а после просмотра интерьера останавливаю свой выбор на какой-то столовке. Но когда масштаб карты укрупняется, мне на глаза попадается еще одно место. Оно отмечено синим цветом и подписано мелким шрифтом, а значит, непопулярное. Но мне до жути становится важно заглянуть туда. Сколько лет я не была в библиотеке Тохи 18?.. Десять, пятнадцать? Почему бы не заглянуть? Если не сейчас, то я вряд ли еще когда-нибудь о ней вспомню.

Библиотека совсем такая же, как я ее представляю: серое узкое здание с желтыми окнами, вход в которое не сразу и найдешь. Я обхожу вереницу мусорных баков, легко пробегаю десяток ступенек и хватаюсь за ручку двери. Не заперто.

Дверь в библиотеку отъезжает в сторону с протяжным визгливым стоном. Я морщусь от неприятных ощущений и быстро запрыгиваю внутрь помещения. Приемный зал почти не изменился: посередине стойка администратора, вдоль стен длинные ряды едва подсвеченных информационных панелей, десяток инфопластин с повторяющейся записью и несколько стендов об истории Тохи. Потрепанные редкие книги с пластиковыми страницами, скорее всего, собраны в отдельном хранилище и все так же не выдаются на руки. В приемном зале лежит только несколько экземпляров. У одного из них я задерживаюсь едва ли на секунду: всего лишь касаюсь мягких гнущихся страниц. Их приятно перелистывать. Именно этого мне когда-то давно не хватало в электронных версиях, а потом книги перестали меня интересовать.

На звук моих шагов из-за стойки администратора выныривает растрепанный парень. Он пытается привести в порядок прическу, разглаживает немнущийся свитер и протирает салфеткой стойку. Удивительно, что здесь вообще нужен администратор и весь процесс не перевели на автоматику.

— Привет! — когда я подхожу ближе, парень дружелюбно машет мне рукой и тычет в табличку на стойке. Там переливаются яркими цветами слова «Меня зовут Жером, давайте читать вместе». — Какую книгу ты ищешь? Новостные подборки? Развлекательное чтиво? Новый сборник законодательных актов или вестник заводской жизни? Может, исторические хроники? Учебник по нейробиологии или сопротивлению металлов?

Не прекращая улыбаться, он тараторит и чуть ли не подпрыгивает на месте, все лишь бы мне помочь. Может, здесь действительно скучно? Или он давно ждет того, с кем можно поговорить о книгах, посоветовать их, показать древние бумажные экземпляры, рассказать пару историй о самой библиотеке… Или что еще администраторы делают? Но мне все это не нужно. Я оглядываюсь по сторонам, меня даже слегка тянет прогуляться темными узкими проходами между полок, но не больше. Я здесь не за этим.

7

Чокнутый отправляет мое согласие на сделку покупателю, и мы принимаемся ждать. Обычно такое положение дел не беспокоит меня. В работе слухача немало моментов, когда нужно сосредоточенно ждать — времени передачи, выгодного момента для проникновения в канал с данными, начала трансляции. Результат чаще всего стоит потраченных часов. Сейчас даже секунда вызывает у меня страх: вдруг покупатель откажется или поменяет условия сделки? Да, это не конец, продажа до сих пор открыта, и, возможно, я найду еще нескольких желающих. Но как же хочется избавиться от «птицы»!

Ожидание возвращает к жизни, казалось бы, прочно забытые мной привычки. И только когда зубы цепляют слишком тонкую кожу на большом пальце, я понимаю, что уже какое-то время грызу ногти.

— Зараза!

Я морщусь от боли и прижимаю другой рукой ноющее место, а когда неприятное ощущение проходит, разглядываю поврежденный палец. Хорошо, что не до крови, хотя след от укуса имеется, а ногтевая пластина уже превратилась в нечто влажное и пожеванное. Чтобы не поддаться искушению и не объесть другие ногти, я складываю пальцы в замок и откидываюсь на спинку кресла. Попытка контроля слабенькая: волнение мешает спокойному течению мыслей. В итоге я силой заставляю себя бесцельно таращиться вверх, пытаясь рассмотреть потолок библиотеки.

В реальности вокруг меня полумрак, мерцают крошечные инфопластины у каждого книжного ряда, а дорожки между ними подсвечивают полосы аварийного освещения. В зале стоит такая тишина, что я слышу собственное дыхание и шелест смятой обертки от батончика в кармане. И время тянется невыносимо медленно. В какой-то момент в мою голову закрадывается подозрение, что коммуникатор неисправен. Но на контактном экране мерцают такие же числа. Что ж, оказывается, я ненавижу ждать, когда мое будущее решается кем-то другим. Эта мысль меня порядком веселит, мой нервный смех расходится эхом между полками.

Но вот от Чокнутого приходит эмотикон с поздравлением и несколько чисел — время сделки, и меня тут же переполняет облегчение. Хочется смеяться, кричать, прыгать... Впрочем, радость длится недолго: я вспоминаю, что найденный покупатель — не значит провернутая сделка. Праздновать в этот раз я буду только после окончательной продажи «птицы», когда уники попадут в мои руки, а спустя еще пару секунд окажутся в безопасных местах. Именно тогда можно будет расслабиться.

Поскольку покупатель подтвердил время сделки, Чокнутый уже готов исчезнуть по своим делам вплоть до момента, когда он снова понадобится.

— Я закрываю аукцион? Или… — не то чтобы мне нужно было его разрешение, но с «птицей» все настолько непросто, что я сомневаюсь в любом своем действии.

— Давай «или». Оставь как дополнительный канал связи с покупателем, — Чокнутый заканчивает разговор и проваливает. Сбегает. Потому что названная им причина дурацкая. Потому что, останься он, я обязательно ляпну что-то ненужное. Например, что не уверена, как пройдет сделка. Что, возможно, «птица» снова останется со мной или третьего покупателя не будет… А так приходится оставить свои опасения при себе.

В одиночестве среди хитросплетений информационных каналов мне вдруг становится неуютно. Во всем, конечно, виновато волнение, иначе Лэрро бы заметил, если со мной физически что-то не так. Чтобы развеяться, я проскальзываю вниз, ближе к черным струнам защищенных данных, профессиональным взглядом нахожу две или даже три, которые можно взломать, кружу рядом, готовлю свой нехитрый инструментарий, почти подсекаю крохи зашифрованных сведений, но останавливаюсь на этом. Не время рисковать.

11010000101111111101000010111110110100001011010011010001100000101101000010110010110100001 01101011101000110000000110100001011011011010000101101001101000010110101110100001011110111 010000101110001101000010110101

Сгусток данных в моей голове выдает очередную вереницу чисел, напоминая, как сильно я хочу от «птицы» избавиться. К сожалению, ремонт Лэрро не помог, хотя я надеялась, что после модификаций пробоев станет меньше.

Я не задерживаюсь на изнанке надолго и выныриваю в обычное инфопространство. Интерфейс входа тут же предлагает выбрать цель моего визита и способ подключения. Большинство населения Тохи подключается к инфосфере с помощью борды — полноразмерной или переносной, длинной древней или крошечной гибкой, последней модификации. 

А оставшийся сравнительно небольшой процент пользуется наноинтерфейсами разного поколения. В основном это те из нас, кто работает с данными и их поддержкой. В отличие от слухачей они законно устанавливают себе наносистемы. Правительство выбирает счастливчиков из многих претендентов и гарантирует им бесплатное техобслуживание и обновление. В Тохе 18 таких удачливых едва ли десяток. По статистике, чем выше индекс мутации, тем меньше пользователей наносистем. Как бы нерационально устанавливать подобное тем, кто слаб здоровьем или может потерять способность пользоваться этой самой наносистемой. Поэтому я и стала слухачом.

Мой способ входа обычно быстр, элегантен и незаметен. Но это касается проверенных точек подключения. В общественном доступе через наноинтерфейс есть одна крошечная проблема: ему уделяется гораздо больше внимания со стороны системы безопасности. Большинство слухачей просачиваются в инфосферу с основным потоком пользователей, а после разбегаются по своим делам так, как им удобно. Сегодня я не ищу лишних проблем и захожу как все.

В инфосфере меня оглушает рекламными блоками, приходится отмахиваться от них, пролетая через облака товаров и услуг, наталкиваться на таких же ошеломленных и застывших пользователей. Сразу видно, как устарело программное обеспечение в библиотеке: нет даже банальных отсекателей рекламы, сортировщика контента или адаптивного дизайна гиперссылок. 

8

На улице я останавливаюсь, пытаюсь определить, куда идти дальше. Хотя мысли продолжают лететь вперед и даже набирают скорость. Писать Чокнутому или затаиться? Я могу послать предупреждение, но вдруг уже поздно и его повязали безопасники? А если это сообщение его спасет? Или я слишком беспокоюсь? Местонахождение Чокнутого за эти годы мне так и не удалось выяснить. Возможно, все обойдется? Но он говорил о слежке…

Голова идет кругом. Я несколько раз тянусь к коммуникатору и тут же одергиваю себя. И с чего я вообще так разволновалась? Он всего лишь один из многих слухачей, с которыми я работаю и общаюсь через инфосферу. У нас договор, а я веду себя так, будто Чокнутый что-то для меня значит.

Мысль настолько неожиданная, что я резко начинаю идти, куда глаза глядят. Может, хотя бы движение что-то сделает с хаосом в голове. Наверное, все дело в «птице», это она вызывает странности в моем поведении.

Мы с Чокнутым просто работаем вместе и не так чтобы тесно общаемся, если не по делу. Конечно, наше сотрудничество тянется не один год, а это дольше, чем бывает у слухачей. Так что неудивительно, что я привыкла к нему. Просто привыкла. Чокнутый всегда прикроет мою спину, поможет и возьмет на себя не самую приятную для меня работу. Иногда я не в восторге от его помощи в том виде, как он ее себе представляет, но его побуждения всегда искренние.

Кажется, я даже слишком на него надеюсь. Ужас какой! И как я раньше этого не замечала?

Перебрав в памяти некоторые моменты, я только хмыкать и могу: Чокнутый определенно придерживается каких-то рамок в нашем общении. Он всегда поддержит, предупредит, рассмешит парой эмотиконов, но ничего кроме. Мы же профессионалы и приходим в инфопространство с определенной целью — заработать. Ко всему прочему, Чокнутый часто оказывается прав, и это меня бесит. Он способен на такие невозможные вещи в инфосфере, что дух захватывает, и это меня восхищает. Кажется, пару лет назад я даже задумывалась, а не встретиться ли лично. Но время шло, нужного момента не находилось… и я решила, что сведений о Чокнутом мало, чтобы такие вещи ему предлагать. Или всё-таки данные не главное?

На ходу я покачиваю головой. Мысли приобретают дикое для меня направление. Если подумать, если хорошенько разобраться, то неужели я к Чокнутому привязалась? Может, я его даже кем-то важным для себя считаю? Потому так беспокоюсь, что с ним. Потому считаю, что виновата. Вывод настолько ошеломляет, что я снова останавливаюсь, на этот раз посреди дороги. Не ожидала, что мне будет достаточно хорошего отношения и капли заботы со стороны другого человека, которого я, по сути, даже не особо знаю, чтобы проникнуться симпатией. Странно. Или не странно? Мне сложно судить: у меня никогда отношений и не было, индекс мутации перечеркнул все возможности.

И пока я пытаюсь решить — рисковать мне или нет, предупреждать Чокнутого или нет, пока голова забита мыслями, руки уже делают. На коммуникаторе появляется достаточно емкое: «Ты где? Свяжись со мной как можно быстрее». Ничего лишнего, такого, что намекнет на мои с Чокнутым отношения. Сообщение с криками и кучей вопросительных знаков, а именно так мне и хочется написать, будет выглядеть, как выяснение отношений в парочке. Так, по крайней мере, показывают в сериалах…

Коммуникатор вибрирует — сообщение уходит к адресату. Есть у меня симпатия или нет — какая разница? Важно лишь то, что мне вряд ли найти другого такого слухача, как Чокнутый, работающего за мизерную плату и имеющего настолько высокий уровень подготовки. На все остальное я просто закрываю глаза, не вовремя это все, не нужно оно мне.

Ждать ответа от Чокнутого, возможно, придется долго, а находиться на тринадцатом уровне мне нельзя: слишком много безопасников. Навигатор предлагает несколько путей отступления. Я трачу немного своего драгоценного времени, чтобы рассмотреть их все. Переходить между уровнями можно не только поездом, есть дороги для спидеров, кэрриеров и траков. Есть грузовая линия, где не берут пассажиров, но если ты ловок и готов рискнуть, то сможешь проехать без идентификации и билетов. Но я снова останавливаюсь на поезде. В моем случае это будет быстрее всего, поскольку билет уже куплен, а станция, которой пользуется Беркут, совсем близко.

В какой-то момент стоять посреди тротуара становится не лучшим вариантом: над промзоной разносятся протяжные гудки, и работники возвращаются на территорию завода. Чтобы не снесло толпой, я прижимаюсь к ближайшей стене и постепенно вливаюсь в поток. Обычная толчея, совсем как на торговых улицах Тохи 18, понемногу настраивает на позитивное видение будущего.

Все будет хорошо, все обойдется. Я пытаюсь успокоиться, но бесполезно. Особенно после того как обнаруживаю, что на рукаве позаимствованной светлой накидки непонятно откуда появились несколько грязных ржавых полос.

Толпа тем временем разбивается на две части: в сторону проходной заводского комплекса и в сторону станции. Чокнутый молчит, пока я вхожу на территорию огороженного крошечного, по сравнению с центральным, здания. Наверное, из-за этого такая толчея, людей слишком много, чтобы пропускать всех без очереди. Как раз закончилась одна из заводских смен. Также никаких сообщений мне не приходит и во время, как я поднимаюсь на перрон. Коммуникатор ждет того самого мгновения, когда приходит поезд. Я пытаюсь отойти в сторону и посмотреть на экран. Но толпа галдит, люди напирают на меня, давят в спину, протискиваются рядом, пытаясь попасть в вагон. Я бы и рада пропустить их, мне не принципиально сесть в поезд именно сейчас, но это не так просто сделать.

Кое-как я выдерживаю, и все желающие сесть на поезд оказываются внутри. Вагоны закрываются, некоторые пассажиры держат автоматические двери, торопят своих друзей. Я стоически жду, пока все закончится. Но в тот момент, когда поезд уже начал движение, а опоздавшие запрыгивают на ходу, кто-то из бегущих толкает меня в плечо. Удар сильный, он разворачивает меня боком к набирающему скорость составу. Я делаю неуклюжий шаг и все никак не могу восстановить равновесие, за миг оказываясь почти у края платформы. Защитные ограждения поднимаются, но слишком медленно. Движение поезда создает волну, она втягивает меня за собой. Мне с трудом удается откорректировать свое падение. Пусть на пол, пусть лицом в ограждения, но хотя бы не улететь под поезд. Я зажмуриваюсь, ожидая боли, но чужие руки подхватывают меня с обеих сторон.