
Шесть лет назад...
– Ай! – вырывается крик из моего горла, когда какой–то мальчишка со всей силы дергает меня за косу. – Отпусти!
Парень не слушает, продолжая сжимать мои волосы в своей пятерне, и тянет сильнее, причиняя мне боль. Я оборачиваюсь, различая лицо мучителя, и с ужасом узнаю в нем Кирилла Сафонова, невысокого прыщавого ботаника, который ходит за мной по пятам. Снова он! Кажется, за последний год, с тех пор, как меня перевели в его школу, я уже раз сто пыталась объяснить мальчишке, что он мне не нравится, а его любовь не взаимна, но, похоже, намеки до него не доходят.
Изворачиваюсь и, наконец, вырываюсь из цепких лап обидчика, ударив его по лицу. Кирилл прикрывает рукой кровоточащий нос и смотрит на меня голубыми глазами полными упрямства.
– Я люблю тебя, Марина, – бормочет он, а я поражаюсь его непроходимой тупости.
– А я тебя нет! Не приближайся ко мне! – ору на него, замахиваясь для нового удара.
Парень отшатывается, прикрываясь руками, и, кажется, я вижу, что по его щекам текут слезы.
«Фи! Ему уже двенадцать, а плачет, как девчонка» – думаю я с отвращением. – «Тоже мне, ухажер нашелся!»
– Еще раз тронешь меня, и ты не жилец, понял? – вслух говорю я и отступаю, будто он мне противен.
– Ты так красиво поешь.., – мямлит Кирилл, чем снова вызывает у меня раздражение.
– Не судьба тебе, Сафонов, наслаждаться моим пением! – рявкаю я. – Проваливай!
Перехожу в наступление, надвигаясь на него, как бойцовский пес на мелкого котенка, и мальчишка не выдерживает напора, пускаясь наутек.
– Кто это был? – спрашивает мой любимый Максим, выходя из дверей школы.
Пожимаю плечами: – Так, очередной поклонник.
Максим хмурится, отчего его темные брови сходятся на переносице. Он такой милый, когда ревнует!
– Я отшила паренька, – примирительно говорю я, поднимаясь на цыпочки и оставляя невинный поцелуй на щеке Максима. – Я пою только для тех, кого люблю.
Макс улыбается, и его рука ложится мне на талию.
– Правильно, Маринка. И вообще, тебе тринадцать, – встречаться с малолетками – не резон.
– Угу, – подтверждаю я, и мы уходим с ним вместе, крепко держась за руки.
Наши дни...
Я выхожу из автобуса и не спеша бреду к своему дому. В наушниках играет веселенькая песня Артик и Асти, и я подпеваю, не замечая ничего вокруг. Миную переулок с дорогими магазинами, сворачиваю в сторону городского парка и продолжаю движение по милой аллейке.
Только на середине пути мне начинает казаться, что я в этом парке не одна. Оборачиваюсь, но не вижу никого – только слегка колышется куст черешни, поддаваясь давлению ветерка. Пожимаю плечами, успокаивая саму себя, и делаю шаг вперед. Справа мелькнула тень? Вытаскиваю наушник из уха, с опаской оглядываясь по сторонам – снова никого и ничего.
«Ты параноик!» – говорит мне внутренний голос.
– Согласна, Богиня, – отвечаю я, натянуто улыбаясь. Для меня уже в порядке вещей разговаривать с внутренним голосом, который я, любя, называю Богиней. Мы с ним давние товарищи, но тупим, обычно, по очереди – это помогает избегать многих проблем.
В последнее время мне часто мерещится, будто за мной следят, отчего мои нервы стали натянуты, как струны на гитаре Максима – до предела, готовые лопнуть в любой момент. Громко выдыхаю и, вставив наушник на место, прохожу еще пару метров.
По коже ползут мурашки, когда мне снова видится чья–то тень, отбрасываемая в свете высокого фонаря. Резко оборачиваюсь, и из горла вырывается крик удивления с примесью страха. На меня в упор смотрят два ярко–голубых глаза, не моргая и не выражая ни одной эмоции, кроме… Ненависти? Губы парня, стоящего передо мной, расплываются в кровожадной улыбке, не предвещающей мне ничего хорошего.
Я не успеваю позвать на помощь, затихая, когда получаю тяжелый удар в висок.
Мир качается перед глазами, и я оседаю на землю. Последнее, что я помню перед тем, как сознание покинуло меня, это визг Богини: «Кирилл Сафонов, блин!»
Разлепляю глаза и пытаюсь понять, где я нахожусь. Голова утопает в мягкой перьевой подушке, и немного побаливает висок, куда меня ударил Кирилл. Стоп! Кирилл Сафонов! Он напал на меня в парке, я помню, как падала на землю, но, кажется, его руки успели меня подхватить.
Буквально подпрыгиваю на месте, оглядываясь по сторонам. Какая–то ткань отгораживает меня от внешнего мира. Распахиваю ее резким движением и соскакиваю с постели, изучая пространство вокруг. Просторная комната, почти черные стены, два зажженных торшера по углам, какие–то кресла с витыми ручками, зеркало от пола до потолка, в котором отражается огромная кровать с балдахином.
«Стильненько!», – подает голос Богиня.
– Заткнись, – рявкаю я. – Нашла время интерьером любоваться. Где мы?
«Я – внутренний голос, а не мозги, – бурчит подсознание, – но даже для меня кажется логичным, что мы там, куда нас притащил твой бывший поклонник».
– А географически это где? – не унимаюсь я.
«Иди да проверь, Марина! – обиженно говорит Богиня. – Я вон дверь вижу справа».
И действительно, в самом углу притаилась дверь, она не заметна с первого взгляда, потому что покрашена в тот же цвет, что и стены, но это скорее дизайнерское решение, чем попытка ее скрыть. Осторожно выглядываю в соседнюю комнату, опасаясь обнаружить Сафонова, но там никого нет.
Это помещение похоже на рабочий кабинет – деревянный стол со множеством ящиков, книжный шкаф умопомрачительных размеров, на стене доска, увешанная какими–то фотками, вырезками из газет и так далее. Проскальзываю мимо всего этого, когда случайно бросаю взгляд на фотографии.
«Черт!», – ругается внутренний голос. – «Это ж ты…»
Широко распахнутыми глазами я смотрю на десятки фотографий самой себя в самых разных местах. Вот я на выпускном, а здесь сижу на автобусной остановке, перелистывая журнал. На следующем фото я бреду по парку, тому самому, где Сафонов напал на меня, а на еще одном снимке – выхожу из дома родителей. Огромное количество фото, и на всех я! Что происходит?
Шум под потолком привлекает мое внимание, и, задрав голову, я вижу маленькую черную камеру, смотрящую прямиком на меня своим красным не мигающим глазком.
– Ох! – вырывается у меня, и я, невольно, отшатываюсь в сторону, прижимаясь спиной к книжному шкафу. Поворачиваю голову и на автомате читаю названия книг: «Американский психопат», «120 дней содома», «Изысканный труп», «Шкура бабочки»…
«Твою мать, ну и книжонки…», – шепчет Богиня.
– Прекрати, – выдыхаю я, – и без тебя страшно…
Я не успеваю закончить мысль, как на другом конце кабинета со скрипом открывается дверь, впуская на одну территорию со мной высокого светловолосого парня. Мы стоим молча, разглядывая друг друга.
«Ммм, да. Паренек–то изменился со школьных лет. Чертовски красивый, как с обложки журнала».
Ага, как с обложки бульварной газетенки про маньяков! Голубые глаза внимательно следят за мной, а потом Кирилл усмехается.
– Привет, птичка, – говорит он. У Сафонова весьма мелодичный голос, почти ласковый, с притягательной хрипотцой. – Уже занялась изучением своей новой клетки?
– Что ты несешь? – враждебно спрашиваю я. – Какая клетка? Выпусти меня немедленно!
– А то что? – вкрадчиво спрашивает он.
Мне кажется, или в его словах угроза? Непроизвольно бросаю взгляд через плечо на полки с книгами, снова пробегаюсь по названиям, и по коже бегут мурашки. Что за выбор литературы? Психопаты, трупы, шкуры…
«Он идет к нам!» – верещит Богиня, и я вскидываю голову.
Действительно, неторопливыми шагами Кирилл сокращает расстояние между нами, а я и хочу отступить, но некуда – прямо за мной шкаф. Резко бросаюсь в сторону, но у Сафонова, очевидно, хорошая реакция – уже в следующее мгновение его пальцы вцепляются в мои волосы, с силой дергая назад. Я чуть не падаю, но Кирилл успевает оказаться так близко, что я валюсь прямо в его объятия.
Сильные руки в момент обвиваются вокруг моей талии, попутно перехватывая оба запястья и удерживая их, а его подбородок ложится мне на плечо. Секунда, и Кирилл проводит носом вдоль моей шеи сверху вниз, отчего я начинаю дрожать.
– От тебя так сладко пахнет, Марина, – шепчет он. – Аромат дикой розы?
– Что? – тупо переспрашиваю я.
– Ты – дикая розочка? – его голос вкрадчивый, такой интимный, что я нервничаю еще больше. – Это нехорошо, шипы надо бы обломать!
Я не успеваю понять смысл его слов, когда объятия Кирилла внезапно распахиваются и, отступив на шаг, он с силой толкает меня в спину. Мои ноги подкашиваются, и я лечу вперед, только в последнюю секунду соображая выставить вперед ладошки, но все равно ударяюсь подбородком об пол. Из глаз летят искры, а надо мной раздается злорадный смех Сафонова.
– Помнишь комнату, в которой ты проснулась, Марина? – спрашивает он, я молчу. – Помнишь?! – Кирилл наклоняется и, снова путаясь в моих распущенных волосах, тянет их, заставляя опрокинуть голову. – Я задал тебе вопрос!
Сглатываю, пытаясь понять, чего он хочет.
«У меня начинается приступ клаустрофобии», – говорит Богиня, обреченно покачивая головой. – «Сколько мы уже тут сидим?»
– Откуда мне знать? – бурчу я, забираясь с ногами на кровать, – часы я не находила.
Подсознание поднимает мордаху вверх и, нахально усмехаясь, выдает: «Зато много чего другого нашла!»
– Ох, ей богу, Богиня ты извращенка! – огрызаюсь я.
«Че сразу извращенка?» – внутренний голос обиженно надувает губки. – «3доровое любопытство, только и всего».
Мы обе замолкаем, очевидно, вспоминая недавние находки. Как только шаги Кирилла затихли за дверью, я кинулась исследовать спальню на предмет всего, что можно использовать для самообороны. Разумеется, оружия, ни холодного, ни хотя бы просто пригодного для того, чтобы вырубить здорового крепкого парня, я не нашла, а вот содержимое двух прикроватных тумбочек надолго завладело вниманием и меня, и Богини.
Два вида наручников – обычные металлические и с уродливым розовым пушком; какой–то мячик сантиметра три–четыре в диаметре, прикрепленный на кожаные ремешки.
«Это, чтобы рот затыкать», – сладостно выдохнул внутренний голос, на что был тут же отправлен мной на небо – звездочки считать.
Россыпь прищепок различных размеров и цветов.
«Что–то мне подсказывает, что Кирилл не на белье после стирки их цепляет», – шепчет Богиня.
Несколько толстых свечей.
– Мог бы и зажигалку оставить, – съехидничала я, – уверена, его белобрысая челка здорово бы полыхала, если ее подпалить!
«А ты, Марина, сама доброта, как я посмотрю», – ржет подсознание.
– Суровые времена требуют суровых решений, – отмахиваюсь я.
В ящике я нашла еще кучу всяких мелких штуковин, предназначение которых осталось для меня загадкой, но уточнять способы их применения у хозяина я точно не собираюсь. В этом мы с Богиней солидарны.
Откидываюсь на подушку, подложив руку под голову.
– Как думаешь, для кого Кирилл припас все «это»? – тихо спрашиваю я.
С минуту подсознание молчит, а потом отвечает: «Ты правда хочешь знать мое мнение?»
– Пожалуй нет. Много буду знать – морщинки рано появятся.
Лежу.
Молчим.
Что делать? За прошедшие годы Сафонов сильно изменился, и не только внешне. Грех не признать, что теперь он красив, как Бог, но вот его мозги… Похоже, они превратились в кашу. Похитить девушку средь бела дня!..
«Почти ночи…», – поправляет внутренний голос.
– Да, без разницы! – одергиваю я его.
Похитить, удерживать силой, применять телесное наказание, унижать морально… На сколько лет по уголовному кодексу это тянет? Я бы дала пожизненный! И я приложу максимум усилий к тому, чтобы так и случилось, как только выберусь отсюда.
«А мы выберемся?» – оживляется Богиня.
– Что, опять появились «мы»? – саркастически замечаю я. – За тобой не поспеешь.
«Ты ж не бросишь меня, детка», – ржет подсознание, и я очень жалею, что, и правда, не могу нигде бросить свой не в меру разговорчивый внутренний голос.
Я не замечаю, как погружаюсь в беспокойный дрем, но постель настолько мягкая и удобная, что мне трудно устоять. Как назло, мне снится Кирилл Сафонов: наши с ним перебранки в школьные годы, его настырное хождение за мной по пятам, каждодневные цветы на крылечке, молчаливое провожание меня до дома с соблюдением чертова «Закона трех метров». Меня это бесило настолько, что приходилось быть с ним грубой, лишь бы отстал. Постепенно хамство по отношению к Сафонову стало привычкой, а с подачи Макса Кирилла и вовсе начали гнобить все, кому не лень.
Когда он ушел из школы? Кажется, мне тогда было шестнадцать? Значит, Кириллу в тот год исполнилось тринадцать – его родители погибли, и парня отправили жить к двоюродному брату матери или что–то вроде того. Выходит, прошло только три года с тех пор, как я видела Сафонова последний раз – как он успел так сильно измениться?
Ворочаюсь во сне, выискивая удобное положение, и нахожу его, прижавшись спиной к чему–то теплому. Чье–то горячее дыхание согревает мою шею, а сильная рука ласково накрывает мою ладонь. Тянусь в сладкой неге, как кошка, и переплетаю наши пальцы. Блаженное спокойствие и уют растекаются по венам, а противные воспоминания о Сафонове в моем сне уступают место картинкам нежно–эротического характера, а я сама выгибаюсь, повторяя изгибы мужского тела, обнимающего меня.
Теплая ладошка собирает мои волосы в пучок и отодвигает их, подсовывая под плечо, на котором я лежу. Чьи–то влажные губы касаются задней стороны шеи, чуть ниже роста волос, и меня будто пронзает током, отчего из горла вырывается слабый стон. Поцелуй спускается все ниже и ниже, останавливаясь лишь у края воротничка моей майки.
– Ты такая страстная, птичка, – раздается шепот в паре сантиметров над ухом, и эти несколько слов мучительно долго добираются до моего мозга, пробивая себе дорогу в мире жаркого сновиденья.
«Детка, кажется, что тебе это не снится...», – неуверенно бормочет Богиня, и уже в следующую секунду я распахиваю глаза.