Говорят, увидеть бабу с пустым ведром – дурная примета. Тяжело спорить с этим утверждением, когда, уходя из дома на работу, открываешь дверь и застаёшь перед входом в свою квартиру соседку бабу Зину. И именно с пустым ведром.
Содержимое своего мусорного ведра она уже высыпала мне под дверь и теперь любовно прикрывала эту кучку моим же новеньким ковриком. Тот уныло сопротивлялся своей необычной участи. Траурно дыбился, топорщился могильным холмиком с приветливой надписью «Welcome» по хребту и упрямо отказывался становиться обратно плоским. Но бабушка не сдавалась. Кряхтя и фыркая от усердия, она была так поглощена своим творчеством, что не заметила моего появления.
Баба Зина, или Зинаида Петровна. Педагог с каким–то немыслимо огромным стажем работы. Добропорядочная, всегда приветливая соседка и просто хорошая женщина. Так мне казалось до этого времени. Что ж, возрастная деменция не щадит никого. Даже педагогов со стажем.
Я устало вздохнула и потёрла пальцем переносицу, силясь придумать, как погасить назревающий конфликт в зародыше. Потому что, как говорила моя покойная матушка, бесполезно выяснять на повышенных тонах отношения с детьми, стариками и сумасшедшими. Правды не добьёшься, а нервы себе попортишь.
День отчаянно пытался сорваться с накатанной колеи и ухнуть в чёрную полосу. Он старательно не задался с самого утра. Точно по шаблону, из турки сбежал кофе и залил собой сияющий глянец варочной панели. Затем утюг чихнул паром, испортил до дыр мою любимую блузку, отдал концы и взял курс в сторону свалки. Мироздание словно посылало мне сигналы: «Вернись в кровать! Спрячься под одеялко и не вылезай из-под него до завтра».
Но я не из тех, кто трусливо поджимает хвост и бормочет молитвы при виде дыры или кофейной жижи. Такой ерундой меня не взять. А бабки с пустыми вёдрами мне тем более не страшны.
Я кашлянула, чтобы привлечь внимание соседки. Старушка так резво сиганула в сторону, что я поразилась прыти в её возрасте.
– А-а, Линочка… это ты… – от неожиданности старушка запела привычным елейным голоском.
Но тут же осознала, что была застигнута на месте преступления с поличным. И скорбно горбившийся коврик, и пустое мусорное ведро выдали её с головой. Она моментально сменила тактику и рванула в атаку:
– Это ты! – злобной старой кошкой зашипела она на меня, – Это ты, Линка-паскуда, виновата!..
В чём же я, собственно, была виновата, разбираться не хотелось. Да и не представлялось возможным. Долго хранимая в душе ненависть хлестала из старушки потоком бессвязных обвинений и отборных матерных слов. Никогда бы не подумала, что эта с виду интеллигентная от мысков туфель до кончиков волос женщина знает такие ругательства, от которых и сапожники покраснели бы как юные школьницы.
Я осторожно переступила через холмик с мусором и закрыла за собой дверь. Аккуратно обогнула брызжущую и захлёбывающуюся в матерном лае бойцовскую старушку, стала спускаться по лестнице. Бабулька оторопела от такого возмутительного безразличия с моей стороны, подавилась бранью и беззвучно захлопала ртом. Задержавшись на межэтажной площадке, я спокойным ровным тоном бросила ей через плечо:
– Зинаида Петровна, потрудитесь, пожалуйста, убрать свой мусор из-под моей двери. И да, вам тоже здравствуйте, – и зашагала прочь.
Баба Зина вышла из ступора и, с открывшимся вторым дыханием разразилась мне вслед новой порцией брани.
«Добрососедским отношениям конец. Таскайте теперь, Эвелина, с собой зонтик да чаще оглядывайтесь по сторонам, – мысленно хмыкнула я, вваливаясь в салон такси, – Мстя бабульки будет страшна. Бабки, они такие, не переносят безразличия к своим тщательно спланированным козням. А особенно педагоги со стажем. У них опыт, ого-го! Прилетит тебе ещё ведро с помоями на макушку, вот увидишь».
Я назвала водителю адрес, откинулась в кресле и улыбнулась своему отражению в стекле.
«Может быть, надо было хотя бы для виду устроить наигранный нервный срыв? Бабка старалась, пакостила, а я… эх! Эмоциональный сухарь, что с меня взять?»
Я с детства не отличалась особой эмоциональностью. Когда другие пятилетки устраивали своим родителям образцово-показательные припадки возле витрин с яркими конфетами-игрушками, я поражала окружающих своей сдержанностью.
– Ты – рассудительная барышня, Эвелина, – говорила мне моя матушка, – И понимаешь, что, как все рассудительные барышни, должна быть сдержана в выражении эмоций.
Я понимала. И на стальных цепях держала свои чувства. Окружающие редко видели на моём лице что-то кроме вежливой полуулыбки, даже когда я была крайне возмущена или зла. Подобное воспитание – это верный путь к неврастении, если так рассудить. По-детски яркие эмоции, приправленные подростковыми гормонами и на долгие годы наглухо закрытые в маленький чёрный ящичек в душе, – не лучшее решение. Когда-нибудь такая смесь рванёт и тогда… Трах-бабах! – привет, дурдом.
Когда у всех нормальных людей сошли подростковые прыщи, отгремели фейерверки гормонов и тосты в честь совершеннолетия, Мироздание подожгло бикфордов шнур, разорвав мою жизнь смертью матушки в клочья. И я рванула. В прямом смысле этого слова, съехала с катушек. Что я творила, в сознании до сих пор укрыто плотным туманом. Пришла в себя где-то через месяц. Очнулась на грязном заблёванном полу в нашей с нею квартире и будто наяву услышала над собой её грустный ласковый голос:
– Вставай, Линочка, вставай. Это не вся жизнь плохая. Только один плохой день. Его нужно просто пережить и двигаться дальше…
Я встала и огляделась. Меня окружали руины. Ценных вещей в квартире не осталось. Вынесли всё, кроме мусора. Его-то как раз были горы. Я совершенно другими глазами посмотрела на то, во что превратила свою жизнь, и меня передёрнуло от отвращения.
К реконструкции приступила незамедлительно. Привела себя и квартиру в порядок, сходила в университет и узнала, что для меня будет лучше перевестись на заочное и пойти работать или же есть возможность взять подработку в самом университете и остаться на очном.
Холодно… как же холодно…
И что-то мешает открыть глаза и затрудняет дыхание. Я пошарила перед собой рукой и откинула преграду. Ничего особенного, обычная белая простыня.
Открыла глаза. Белые потолки резными арками смыкались высоко вверху. При попытке их рассмотреть завертелись в «вертолёте». Голова закружилась, как при похмелье. Меня замутило, и я резко села. Меня качало и штормило. Стараясь не свалиться, я осмотрелась. То, что я очнулась в морге, не вызывало сомнений.
Справа от меня ровными рядами стояли похожие каталки. На них кто-то тихо лежал, укрытый белой простыней с головой. Совсем как я до этого. Слева были стена и дверной проём. В зале никого из персонала не наблюдалось, а значит, нужно идти за помощью. Мне повезло, что я очнулась здесь, а не когда уже была бы похоронена.
С удивлением обнаружила на себе белое бесформенное нечто, похожее на балахон. Стараясь не запутаться в нём и не грохнуться, я осторожно спустилась. Гладкий пол холодил босые ноги.
Я снова осмотрелась. Витые, с каменной резьбой белоснежные стены готическими арками; с лёгкими серыми прожилками мрамор на полу отполирован до зеркального блеска; узкие высокие окна с затейливой кованой решёткой.
А неплохо так у нас медицину стали финансировать. Помнится, мамочку мне пришлось провожать в последний путь из куда более унылого здания. По сравнению с этим то было похоже на крысиный концлагерь. Это больше подошло бы какой-нибудь церкви, к примеру.
Аккуратно перебирая ватными ногами, я побрела на поиски «живых человеков». Должны же здесь быть таковые? Но в коридоре тоже никого не было. Он разбегался в две стороны от зала, из которого я вышла, но я – девушка приличная, поэтому, недолго думая, повернула направо. Придерживаясь за стену, поплелась вперёд.
Надо бы покричать и позвать на помощь, а не таскаться по зданию. Но в мозгу мелькнула хулиганская мыслишка: хочу увидеть вытянутые лица санитаров! Чай, не каждый день у них труп оживает. Долго бродить не пришлось. Буквально через пару метров я обнаружила вход в соседний зал. Здесь также стояли ряды каталок с прикрытыми телами. Но возле одной стояли люди. Живые.
Полностью обнажённый мужчина покачивался и выглядел так, будто тоже только что восстал из мёртвых. Одной рукой он держался за пустую каталку, а вторую положил на большой кристалл. Его держал на подносе человек в светло–серой монашеской рясе. Спиной к входу стоял ещё один «монах», но ряса его была чёрной. В руках у него был посох с таким же кристаллом на конце, как и на подносе. «Монах» что-то тихо спросил у обнажённого. Тот ответил, неопределенно покачал головой и пожал плечами. Кристалл на подносе под его ладонью засветился, переливаясь оттенками от оранжевого до красного. «Монах» в чёрном резко ткнул своим посохом голого мужчину в грудь, и того охватило голубоватое сияние. Мужчина дёрнулся, раззявил рот в немом крике, и я увидела, что это голубоватое свечение полностью пронзает тело несчастного насквозь. Через мгновение всё было кончено. «Монах» отступил, обнажённый рухнул на пол и больше не двигался.
«Они что, убили его?!» – я в ужасе бросилась прочь. Мысли заметались в голове: это точно не обычный морг! Где я? Меня похитила какая-то секта? И что это за кристаллы такие, которыми можно убить?!
Я влетела обратно в зал, из которого пришла, и заметалась. Мне нужно спрятаться, дождаться ночи и сбежать! Но куда? Куда спрятаться? В зале, кроме каталок с телами, ничего не было. Я кинулась к окнам – закрыто! Если выбить стекло, можно попробовать вылезти через решётку наружу. Но шум может привлечь похитителей.
Моя каталка! Можно спрятаться на ней. Снова укрыться простынёй с головой и неподвижно лежать. Пустая она, наоборот, выдаст моё отсутствие с головой, и меня начнут искать. А так есть шанс дождаться темноты и попытаться ускользнуть под её покровом. Я кинулась обратно к каталке и едва не завизжала испуга, заметив краем глаза движение сбоку от себя. Остановилась и медленно повернулась.
В проёме между колонн стояла девочка в белом балахоне, похожим на длинную сорочку. Тёмные волосы и перепуганные глаза резко контрастировали с бледной кожей. На вид ей можно было дать 12–13 лет, но она была такой маленькой, худенькой, что ей вполне могло быть уже все 14–15. Что она делает в таком месте?
Я успокаивающе помахала ей рукой и вздрогнула, когда девочка синхронно повторила моё движение. Я потянулась рукой к своим волосам и она снова отзеркалила меня. Что?.. Я схватила прядь волос, поднесла к лицу и похолодела – тёмные! Господи, что происходит?! Почему я в чужом детском теле?!
Из коридора послышались приближающиеся шаги и мужские голоса. Я снова рванула к каталке, торопясь спрятаться. Подумаю обо всём потом! Сейчас важнее выжить.
– Смотрите, брат Игнар, ещё одна очнулась.
Я замерла и обернулась, готовая разрыдаться от страха: не успела, я не успела! В проёме стоял монах с кристаллом на подносе и смотрел на меня. К нему подошёл тот, что с посохом, и вздохнул:
– Светлые боги сегодня щедры на странников. Порой никого нет, а сегодня сразу двое. Что же, покончим с этим скорее, моя смена закончилась.
Они вошли в зал. Монах в светлой рясе, торопливо семеня, подбежал ко мне и тихо затараторил, нависнув надо мной:
– Тебе ничего не угрожает, не бойся. Мы просто зададим несколько вопросов, после чего тебя проводим к тому, кто тебе всё объяснит. Сейчас брат Игнар начнёт задавать вопросы, а ты положи свою правую руку на этот кристалл и старайся отвечать честно. Всё понятно? – он смотрел мне в глаза и ободряюще улыбался.
Удивительно, насколько добрым может быть взгляд у человека, который только что соучаствовал в убийстве…
– Ну, что же ты? Клади ладонь на кристалл. Ну? Это совершенно не больно, – и голос его звучал так нежно, успокаивающе, что меня передёрнуло от отвращения.
– Хватит с ней церемониться, – резко бросил брат Игнар, и наконечник его посоха угрожающе дёрнулся в сторону моей груди. – Быстро. Положи. Руку.
Монах в серой рясе передал меня заботе сестры Мерле. А сам поспешил сдавать кристалл-артефакт в хранилище. До следующего Парада планет, как он выразился. Хотя мне вдруг подумалось, что он, скорее всего, торопится к остальным в трапезную.
Сестра Мерле вела меня по храму Светлых, а это был именно он, к заднему выходу, в прилегающий монастырский дворик. Она болтала без остановки, даже не делая пауз, чтобы дышать.
Высокая, крепко сбитая по крестьянскому типу женщина поражала меня своей словоохотливостью и порывистостью движений. Как она только умудрялась так частить ногами и не путаться ими в подоле своей светло-серой рясы? Очень энергичная женщина, образ монахини ей совершенно не шёл.
– Хвала Светлым, Парад планет закончился! Сейчас накормят-напоят Инквизиторов, отдадут тела усопших родственникам, и на три года можно вздохнуть с облегчением. Тела ведь за два дня начинают привозить. Но не столько с ними хлопотно, сколько от Инквизиторов жуть берёт, – она сплюнула в сторону, поморщилась и осенила свой лоб двумя пальцами знаком, напоминающим латинскую прописную «фи», – Храни их Светлые боги!
Я решила, что под Инквизиторами она подразумевала брата Игнара и брата Ксандра. К тому же они оба говорили что-то об «окончании смены».
– Странники, конечно, появляются и в другие дни, но во время Парада эта вероятность увеличивается. Двое-трое, когда бывает и никого. Сегодня вот только ты. Сестра Марта говорила, что однажды прибыло двенадцать странников. Но сестра Марта уже такая старая, что путает пальцы на руках.
«Двое, – с грустью подумала я, – сегодня было двое. Я и ещё один мужчина. Но Игнар убил его. Хотя артефакт под ладонью того мужчины сиял от жёлтого к красному, а не был окрашен в белый цвет».
– Ходят слухи, что во время смен Инквизитора Игнара ни один странник не проходит проверку и уничтожается. Ты – первая, кто пережил его смену! – она остановилась и посмотрела на меня с восхищением. – Что он спрашивал у тебя?
Я пожала плечами:
– Сначала как меня зовут. Потом что-то про сушу, твердь и почву. Я так и не поняла, чего он хотел. Потом он хотел… ну, вы понимаете. Но его посох разрядился. Потом пришёл брат Ксандр, задал те же самые вопросы и сказал, что я безопасна. Они ушли. Всё, – про разборки Инквизиторов между собой я решила не говорить: держи чаще язык за зубами, глядишь, дольше проживёшь.
Мерле с жадностью ловила каждое моё слово и кивала головой:
– Ох, деточка! Тебе несказанно повезло! – она осенила меня своим знаком-полукругом с загогулькой, – Или сами Светлые боги решили вмешаться в твою судьбу и благословили тебя удачей.
Она зашагала дальше. Мы вышли из храма во внутренний двор и пошли по тропинке к тёмным монастырским зданиям. Ярко светило солнце, и на небе не было ни облачка. Умиротворяющую тишину двора нарушали лишь громкие трели птиц в кронах деревьев. Хромая от впивающегося в босые ноги гравия и путаясь в белом балахоне, я старалась поспевать за монахиней.
– Всё ищут, вынюхивают странников оттуда, как псы… А спрашивали они про мир сосланцев. Грязь – так он называется. И кому только в голову пришло так назвать? Грязь… Как услышишь, сразу ясно – помойка какая-то.
Я внимательно слушала и согласно кивала головой: действительно, звучит отвратно.
– Другое дело – Расцелонн! Звучит красиво и гордо. Сразу слышно, что предки постарались, называя наш мир.
Я ойкнула и остановилась.
«Земля! – внезапно ожил внутренний голос. – Лина, не тупи! Суша, почва, грунт, грязь и все остальные слова, которые произносили Инквизиторы, это синонимы слова «земля»! Грязь – это твой мир!»
Сестра Мерле остановилась и обернулась:
– Что случилось?
«Лги и изворачивайся! Отчего-то все здесь ненавидят землян. Глазом не успеешь моргнуть, как тебя перевяжут подарочной ленточкой и вручат брату Игнару».
– О камень споткнулась. Больно, – пробормотала я, напоказ потирая босую ногу.
Монахиня кивнула:
– Ничего, потерпи. Уже почти пришли. Сейчас тебя помоем, оденем и обуем. Потом отведу к Ульриху на магическую проверку.
Я побледнела: опять проверка?!
– Может быть, не нужно к Ульриху?.. Пусть так, как-нибудь…
Сестра Мерле расхохоталась:
– Вот же глупая! А кто тебе документы выдаст? К тому же обязательно нужно замерить твой магический потенциал. Вдруг ты сильная магичка? Тебя тогда в Академию учиться возьмут на полный пансион. А там, глядишь, и замуж выскочить выгодно сумеешь. Когда подрастёшь. Ну? Чего встала? Идём.
Я нехотя поплелась следом. Похоже, отвертеться от проверки мне не светит. А раз так, нужно врать, что ничего не помню. Ударилась головой, когда с каталки слезала. Всё, капут, амнезия. И вообще я на всю голову ушибленная – не подходите! – и биться в припадке в случае чего.
«Ой, Линка-а… тебя раскусят, как пить дать, раскусят! Из тебя же актриса никудышная. Одно дело – подавлять эмоции и строить непроницаемую мину, и совсем другое – имитировать что-то», – мысленно вздыхая и охая, я отчаянно жалела себя и готовилась к смерти.
Сестра Мерле проводила меня в душевую. Помогла снять белый балахон, который на деле оказался погребальным саваном. То-то на меня все в храме таращились, когда мы к дворику шли. Помогла мне расчесать длинные волосы и остригла их.
Я даже мявкнуть не успела, как она собрала их в пучок и отчекрыжила неизвестно откуда появившимися ножницами.
– Тяжело самой за такой копной ухаживать, – невозмутимо пояснила Мерле, когда я возмущённо обернулась.
Да, волосы у хозяйки тела были длинные, до самых колен, и уход за ними хлопотен, в этом я с монахиней была согласна. Но разве сложно было оставить чуть–чуть побольше, чтобы они собирались на затылке в нечто более приличное, а не в обгрызенный заячий хвостик?!
Я вздохнула и отвернулась. Ладно, обратно уже не приклеишь. Отрастут. Если будет такая возможность, конечно.
Мерле помогла мне помыться, будто я, и правда, была ребёнком. Намылила голову мылом и нещадно тёрла тело жёсткой мочалкой. К концу процедуры мне казалось, что с меня содрали кожу и скальп живьём. Пока я вытиралась грубым полотенцем, она успела сходить за одеждой и обувью. Глаз у неё оказался алмаз: точно определила размер.
Щель под дверью вспыхнула голубым свечением на мгновение.
– Порталом ушёл, негодяй, – сказала сестра Мерле, снова помахивая у себя перед лицом ладонью. – Но как бы это ужасно ни звучало, возможно, этот пошляк прав, и тебе лучше будет пока пожить вдали от столицы. Затем, когда достигнешь совершеннолетия, сможешь перебраться в другой, более технически развитый мир. Где уровень магии не столь важен, а Орден Инквизиции не так яро раскинул свои щупальца… Храни их Светлые боги! – снова знак-закорючка у лба. – Ох, милая, прости! Это я виновата. Так радовалась за тебя, что ненароком сглазила твою удачу. Раскаркалась: «академия-академия»! И вот, пожалуйста! Верно говорят, не спеши радоваться поперёд дела…
Я успокаивающе погладила монахиню по руке. Мне было приятно, что эта женщина так переживает о моей судьбе. Хотя, казалось бы, кто я ей, да? Но, видимо, во мне и правда что-то есть, раз Мироздание благословляет меня подобными Мерле людьми.
– Так, негоже раскисать! – шмыгнула носом монахиня, схватила меня за руку и опять потащила за собой по коридорам. – Времени до убытия поезда осталось мало, а нам так много нужно успеть сделать!
Я безропотно старалась поспевать за ней. Но в реальности просто мотылялась позади, гулко бухая своими ботиночками по полу на поворотах, чтобы не вмазываться в стены. Ладно, будем смотреть правде в глаза: меня болтало из стороны в сторону, как непотребное в проруби, пока монахиня тащила меня на буксире, крепко держа за руку. Мерле неслась вперёд со скоростью локомотива, и встречные монахи сразу вжимались в стены и без предупреждающего гудка. Тьфу-ты, окрика. Вот это дрессура… аж завидно! Сразу заметно, уже не раз кеглями от неё летали.
– На твоё счастье, у меня там живёт двоюродная сестра Марвена Торн. Держит в Усваре таверну «Хромой пёс».
Теперь мне были понятны познания сестры Мерле об этом городке. И раз она сказала: «Дыра-орки-гномы», значит, так оно и есть.
– Я напишу письмо, передашь ей его сразу по приезде. Пусть присмотрит за тобой, пока ты там в приюте жить будешь.
– Какой ещё приют?! В смысле, поживёшь в приюте?! – я резко упёрлась обеими ногами в пол, пытаясь затормозить.
Но для Мерле это не стало препятствием, она с лёгкостью продолжала тащить меня за собой.
– Не хочу я ни в какой приют! Можно как-нибудь без него обойтись?
– Ну, а где ты там жить-то будешь? Комнату над таверной снимешь? Их Марвена сдаёт только на ночь. Или девицам лёгкого поведения из Гудзорского борделя. Одни с мужчинами путешествуют в качестве компаньонок, дорогу им скрашивают. А кто специально в Усвар рожать приезжает, чтобы ребёночка потом в приюте оставить. Опасно там девочке без присмотра жить, таверна есть таверна. Да и на что? В Усваре, как и во всех городах, где есть детские сиротские дома, гражданам запрещено давать детям деньги. Если и возьмут на работу, то за еду. А плата за жильё? Одежду себе на что покупать будешь? В приюте хоть какая-то, но крыша над головой будет. В обноски, но одета. Усвар находится в низине у подножия гор, там даже летом холодно. Точно! – хлопнула она себя по лбу. – Тебе ещё пальтишко нужно раздобыть. Что-нибудь поплоше, чтобы не отобрали…
– Так! Стоп! – строго сказала я. То, что я сейчас услышала, меня совсем не обрадовало и нужно узнать подробности, пока не стало слишком поздно.
Монахиня резко затормозила и удивлённо уставилась на меня.
– Объясни мне толком, какая жизнь в приюте, иначе я с места не сдвинусь. Образование есть? Будет ли у меня возможность куда-нибудь поступить потом?
– Ой, да какое там образование, – махнула рукой Мерле. – Если читать-писать детей выучат, и то хорошо. Девочки после наступления совершеннолетия едут в Гудзор и пристраиваются служанками, или … в бордель. Мальчики идут матросами или чернорабочими.
Ага, ясно. Девочки в бордель, а после рожают и сдают детей в тот же приют, из которого и вышли. Порочный круг какой-то. Не-не-не, я на такое подписываться не хочу.
– Есть возможность несовершеннолетнему жить не в приюте?
– Ну-у… силком туда никто тащить не будет, конечно, – пожала плечами Мерле. – Но как ты без денег-то проживешь? Припрёт, сама придёшь, деваться-то тебе некуда. Но имей в виду, на воротной арке любого приюта висит артефакт. Пройдёшь под воротами и автоматически будешь зачислена. Тут уже да, всё строго. Если сбежать надумаешь, будут ловить и возвращать в этот приют раз за разом. Так что сразу решай, как жить дальше. Я напишу Марвене, пусть приютит тебя на несколько дней. Осмотришься в городе, пообвыкнешь, да и поймёшь, что других вариантов у тебя нет.
Я благодарно покивала, а сама сделала пометку в мозгу:
«Ищи, Лина, варианты! Приют – как крысиная клетка, раз войдёшь и уже ничего путного в жизни не добьёшься. Образование тебе хорошее нужно, пуще хлеба насущного. Будет образование, выкарабкаешься как-нибудь».
– Ну? Идём тогда? Времени совсем нет. Ещё с собой тебе нужно что-нибудь перекусить собрать. И пальтишко, опять-таки, найти… Рассиживаться некогда, на поезд бы не опоздать. Так что, извини, хоть и обещала тебя накормить после магической проверки, но кушать теперь тебе придётся в вагоне, – и снова потащила меня за собой.
Монахиня собрала мне с собой небольшой саквояж, разумно снабдив сменой нижнего белья и чулок. Раздобыла простенькое, сильно поношенное, но чистое коричневое пальто с кожаными ремешками на шее. Стоило мне его надеть, как на плече и правой стороне груди тут же возник узорный орнамент с буквой «С» в центре – метка странника, которая будет проявляться ещё год.
На перроне, в пару, суете и толкотне, сестра Мерле всунула мне в руку мешочек с монетами из своих личных сбережений и конверт с письмом для своей кузины. Несколько раз трогательно обняла, поцеловала в лоб, осенила своим, уже привычным мне, знаком-загогулькой и мягко втолкнула в вагон. Ехать до Усвара мне предстояло одной. Выдавив из себя улыбку, я помахала ей на прощание и, цепко зажав в пальцах билет, пошла разыскивать своё место.
Проводник придержал дверь, пропуская меня в тамбур. Учтиво подал руку, когда мы проходили между вагонами. Это было очень кстати, восходящий поток воздуха дул в лицо, сбивал дыхание, взъерошивал волосы. Мелькающие под сцепкой шпалы и оглушительно стучащие колеса вызывали лёгкое головокружение. Хорошо, что далеко по составу идти не пришлось, следующий вагон оказался заметно пуст. Здесь также расположились сиденья напротив друг друга и между ними столики. Но мягкая обивка отсутствовала. Да и весь вагон был отделан в заметно более скромном стиле. Видимо, выбора у меня нет, и придётся довольствоваться жёстким местом. Зато без раздражающих попутчиков.
– Здесь вам будет удобно, дира, до самого Усвара никто не подсядет. Помочь вам убрать сумку наверх? – вежливо спросил кондуктор.
– Нет, спасибо, – я отрицательно покачала головой. При моём нынешнем росте мне сложно будет её достать с багажной полки самостоятельно. Да и опять же, там пирожки…
При воспоминании о них мой живот снова громко зарычал. Мужчина рассмеялся:
– Я принесу вам чай, дира. И не вздумайте отказываться. Он входит в стоимость билета любого класса.
«Мяса–а!!! Шашлыка–а!!! Шавер-р-рмы-ы!!!» – почти в голос взвыл голодный желудок, заставляя меня покраснеть.
– Простите, буду признательна за чай, – смущаясь, пробормотала я.
Поезд въехал в тоннель, и на стенах зажглись кристаллы–светильники.
– Ой, кажется, во втором классе световые артефакты разрядились, – обеспокоенно воскликнул кондуктор и бросил пристальный взгляд в сторону тамбура. – Вы пока располагайтесь, дира, я скоро к Вам подойду, – поклонился и поторопился к выходу. Там он замешкался, пропуская в вагон седоватого мужчину с газетой. Да, того самого, моего соседа по мягкому сиденью.
Я невозмутимо поставила свой саквояж ближе к стене и уселась на жёсткую скамью. Голые доски неприятно холодили зад даже сквозь пальто. Мой попутчик выискал меня глазами, улыбнулся и направился прямиком ко мне.
– Смею предположить, что вы меня преследуете, – сказала я, когда он, не спрашивая позволения, бесцеремонно уселся напротив меня.
– Вы не боитесь? – с усмешкой поинтересовался он.
Я пожала плечами и полюбопытствовала свою очередь:
– А вы? – лучшая защита – это, как известно, внезапное нападение. Выражение лица мужчины сменилась на недоумённое, он приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но я его опередила:
– Но как же, всем известно, что под маской милой девчушки-пэрри может скрываться душа толстого волосатого извращенца, умершего в прошлом мире от разгульной жизни и непотребств разных, – я понизила голос и наклонилась ближе, глядя ему в глаза. – Вы не боитесь оставаться со мной один на один? Случись что, и на помощь вам здесь прийти-то некому… – я мотнула головой на малочисленный вагон.
Пятёрка уже виденных мною на перроне гномов, двое орков и семейная черта сатиров с двумя малышами, бойко выбивающими дробь копытцами по проходу. Ну, вылитые козлята! Я наобум целилась в межвидовую и межрасовую разрозненность в обществе. Мужчина выглядел небедно и даже аристократично. Таких, как он, должны недолюбливать низы, и он об этом прекрасно знает. А где мы сейчас находимся, как не в вагоне для отбросов?
– А-ха! – отмер попутчик, громко расхохотался и зааплодировал мне. – А-ха-ха! Браво! Просто прелестно! Признаюсь, вам почти удалось меня напугать. Почти. Но будь на моём месте кто-нибудь другой, вам, несомненно, это бы удалось. К тому же, как точно подмечено, здесь и правда, мало кто вступился бы за меня. Просто восхитительно! Не зря я нёсся за вами от самого Храма Светлым. Вы, действительно, нечто.
Я откинулась на спинку сиденья, сложила руки на груди и вновь внимательно рассмотрела попутчика. Ухоженные руки, никогда не знающие тяжёлого труда, явно новый, пошитый на заказ, костюм, сидящий как влитой, золотые запонки и шёлковый шейный платок – этот человек не нуждается в деньгах. Из-за горящих глаз, буквально пожирающих меня, его можно было принять за сумасшедшего или педофила, углядевшего лакомый кусочек. Но небольшие детали, которые я не заметила раньше, напрочь перечеркивали предыдущее впечатление. Пошевелив имеющимися в наличии извилинами, я сделала выводы и решила поделиться своими предположениями.
– Вы идёте за мной от Храма Светлым, значит, специально посещали его во время Парада планет. Но вы не родственник этой девочки, – я обвела себя пальцем. – Ваши глаза не припухли от слёз, и вы не пытаетесь называть меня её именем или разглядеть в моих глазах узнавание вас. Исключаем монахов и Инквизиторов: ваш наряд, как минимум, им не соответствует. И у нас в остатке только Академия магии. Прибавим к этому малозаметные потёртости на ваших локтях, смену печально известного брата Игнара, и мы получим профессора из Магической Академии. Который, узнав о страннике, пережившем сегодняшний Парад, решил лично проверить его на уровень магии, не доверяя замерам монахов. Я всё верно сказала?
Мужчина довольно покачал головой и снова с удовольствием захлопал в ладоши:
– Великолепно, почти всё верно. Вы ошиблись только в одном: я – ректор Гудзорской Магической Академии, а не простой профессор. Позвольте представиться, лорд Эдмонд Пруора, – он протянул мне свою левую руку, специально повернув запястьем вверх, чтобы мне хорошо было видно его именное клеймо. Ого, а оно золотое.
– Эвалин Перри, – протянула я свою ладошку в ответ, демонстрируя своё простенькое, почти чёрное клеймо. Лорд ректор взял мою руку, перевернул и поцеловал кончики моих пальцев. Смущает, но очень галантно. И очень удобно, кстати. Вроде бы элегантный жест вежливости, а документики друг у друга оба проверили.
– У вас поразительный ум, тэрра Эвалин, его бы да в головы моим студентам…. – мечтательно протянул он, а я покачала головой.
«Была бы умной, свою компанию бы так бездарно не просрала, – мысленно скривилась я от его комплимента. – Сразу бы всё на себя оформила, а не стала полагаться на добропорядочность Женьки и Милки», – вслух же произнесла:
Вот мы, наконец–то, и перестали кружить в утомительном танце папуасов вокруг друг друга. И перешли к моей любимой части переговоров, а именно – к торговле. Но… ох, уж, эти мужчины! Им свойственно всё мерить двумя вещами – деньгами и, извиняюсь, писюнами.
– Я открыта для ваших предложений, – мягко улыбнулась ему. – Но прошу учесть, что деньги интересуют меня в последнюю очередь.
Лорд Пруора на мгновение задумался, и между его бровей залегла складочка. Он бросил быстрый взгляд на свою газету, побарабанил пальцами по столу и произнёс:
– Как вы смотрите на возможность поступить в Академию магии в Гудзоре без вступительных экзаменов и на полный пансион?
Конечно же, я смотрела на эту возможность очень положительно. Но не питала особых надежд: Ульрих сразу сказал, что с моим уровнем магии мне тяжело будет управляться даже с простыми бытовыми артефактами. Если только… он не ошибся в замерах.
Надежда. Опять эта зараза выглядывает из маленького чёрного ящика и манит своими лживыми обещаниями. Но я слаба и не могу ей противиться. Я готова была хоть сейчас освободить лорда ректора от данной им магической клятвы, даже если бы он просто позволил мне посещать Академию вольным слушателем.
Лорд Пруора вновь покосился на свою газету. Хм…
Он увязался за мной от самого Храма Светлым, и я не замечала, чтобы при чтении он её листал… Ну да, конечно же!
– Я смотрю на такую возможность очень положительно. Вы можете достать артефакт для замера магии из вашей газеты, лорд Пруора. Я даю вам согласие на магическую проверку, – и улыбнулась ему, с удовольствием наблюдая, как у лорда от удивления вытягивается лицо.
– Откуда вы… ты… Боги, Эвалин! Вы меня уже чертовски пугаете. Острота вашего мышления в сочетании с милой детской внешностью – это поистине страшное оружие. Скажите по секрету, вы в прошлой жизни случайно не были драконом? Хотя, о чём это я… Ха-ха… Они своих дракониц стерегут пуще сокровищ. Наверняка имеют способы определять, если кто-то из игнис возродится в другом мире, – вот так бормоча себе под нос, Эдмонд и впрямь достал из своей газеты уже знакомый мне золотистый лист–артефакт.
А я задумалась: холодный расчётливый ум в сочетании с милой внешностью как оружие… Да, возможно, ректор прав, и в теле девочки мне сегодня удалось то, что, возможно, не получилось бы при прежнем возрасте.
Будь я собой, разве вступился бы тот милый гном за меня? Ну, вешает аристократ кому-то лапшу на уши и пусть. Взрослая дама, сумеет постоять за себя. А нет, значит, сама виновата, клуша пустоголовая. Но юный вид в сочетании с милым личиком девочки сделали своё чёрное дело – вызвали желание защитить, оградить малышку от опасности, побудили к решительным действиям. Лорд Пруора прав: страшное оружие в умелых руках.
Но пройдёт всего несколько лет, я вырасту, и это прелестное очарование развеется как утренний туман. Мой внешний вид станет соответствовать содержанию. Эх, мне бы некое волшебство! Или магическое устройство, чтобы все, кто на меня смотрел, падал жертвой очарования, подобного этой юной милоте. Что-то такое… в голове пока никак не могу сформулировать. Что-то вроде волшебного зеркала или маски. Эх, я бы тогда…
Опять мой внутренний Бонапарт высунул нос из чёрного ящика. Да-да, всё верно. Я, как истинный злодей, мечтаю управлять всем миром. А что такого? У каждого человека есть сокровенная мечта. У меня вот такая. Несбыточная, но я стремлюсь.
Эдмонд разложил артефакт на столике, я дождалась разрешающего кивка и приложила левую ладонь к листу. Процедура была мне уже знакома. Перетерпела неприятные ощущения и, затаив дыхание, стала ждать вердикт лорда ректора. Но, судя по сползающей вниз физиономии, результат остался прежним. Пруора бросил лист на столик и закрыл лицо руками:
– Мне конец!.. – тихо простонал он. – Нужно было сразу просто уйти! Но я, алчный дурак, понадеялся, что наткнулся на редкий алмаз!.. Какое униженье…Проклятые боги затуманили мне разум, и создание Пограничья в детском обличье взяло меня за горло!.. Теперь уж не выпустит из своих когтей…
Я молча пережидала мужскую истерику из серии «Ах, пожалейте меня, пожалейте! Бедный я, бедный!». Не впервой. Женечка мне часто такие показательные концерты устраивал. Если молчать, не пытаться перечить или, упаси, ещё жалеть, этот шторм быстро утихнет. И он обиженно заткнётся, бросив напоследок: «Какая же ты чёрствая!» А если сильно повезёт, лорд выдаст много полезной информации.
– Эвалин, я не могу обеспечить тебе поступление в Академию. Твоя магия не превышает десяти-пятнадцати процентов ни по одной из стихий. Минимальный проходной процент – тридцатка. Но я бы закрыл глаза, даже если у тебя было бы всего двадцать восемь. Но пятнадцать… это бессмысленно. К тому же, все стихи у тебя вывернуты в сторону взаимного погашения друг друга. Если у других магов воздух поддерживает огонь, то у тебя наоборот – огонь сжигает воздух. И так по обратному кругу.
– По кругу… – я задумчиво потёрла пальцем губу. – Существует ли возможность изменить течение магии? Грубо говоря, повернуть этот круг в другую сторону? Тогда, возможно, мне бы удалось поднять показатель какой-нибудь стихии до тридцати процентов? Или нет?
Пруора задумчиво покачал головой:
– Я никогда не слышал о подобном… Течение энергии стихий в организме заложено с рождения. Но ты странница, и магия в теле показывает твою природную суть душ как слепок сознания, но всё равно… Феномен странников ещё до конца не изучен, вполне возможно, тебе удастся повысить уровень одной-двух стихий. Но всего на пару процентов. Ладно, пусть даже на пять, это предел. Но всё равно этого не достаточно для поступления.
– Но всё же, если вдруг мне удастся повысить хотя бы одну стихию, скажем, до двадцати восьми… нет, до двадцати пяти. Этого будет достаточно?
– Хорошо, двадцать пять минимум по одной из стихий, – уверенно кивнул лорд, оживая на глазах. – Ладно, даже если вы совсем не повысите уровень, но покажете необычное сочетание или направление магии… не знаю, что-то, что я могу назвать перед Учредительным советом уникальным и подлежащим исследованию в стенах Магической Академии. Вы в тот же момент будете зачислены. Без вступительных экзаменов или каких-то дополнительных условий. Но, дорогая Эвалин, вот тут-то и встаёт огромное, я бы даже сказал, гигантское «но»!
Утянутый лордом Эдмондом пирожок был последний, и мне пришлось взять бутерброд.
– Брат Игнар что-то говорил про сосланцев из мира Грязь. Да и сестра Мерле их упоминала, – я задумчиво постучала пальцем по бутерброду у себя в руке, решая, как можно аккуратно подобраться к волнующей меня теме. – Какое странное название – «сосланцы»… В чём отличие от обычных странников? И почему их так рьяно разыскивает Инквизиция?
Лорд удивлённо вскинул брови:
– Так вы действительно ничего не помните? – я кивнула, и он продолжил: – Грязь – это мир, в который насильно заключили очень сильных магов и их сторонников. Вернее, ну как сильных… Вот представьте, вы проходите проверку на артефакте по замеру магии, а он выдает абсолютный нулевой результат. Огонь, вода, воздух – все стихии равны нулю. Но при этом человек жив и здоров. Как? Почему? А всё просто, перед нами классический представитель мага–хамелеона. Своей природной магии у них нет, но есть некая сила, которая позволяет копировать и усиливать любую магию до высшего порядка. К примеру, встречается хамелеону классический представитель огневиков, скажем, начального среднего уровня. Он умеет делать огненные шары или иные огненные фигуры. Но хамелеон, скопировав магию с этого мага, способен создать всепожирающее пламя, непреодолимую стену из огня, способную уничтожить стотысячную армию, спалить любой город за секунду. От этой мощи не укрыться никому, – дальше Эдмонд перешёл к истории.
Как некогда, давным-давно, маги-хамелеоны подняли бунт и решили взять власть во всех Соединённых Мирах в свои руки. Тех, кто вставал у них на пути, они безжалостно уничтожали. Многие расы оказались под угрозой вымирания. Остатки противостоящих хамелеонам магов объединились в Орден Святой Инквизиции и под покровительством драконов смогли заманить большую часть хамелеонов в мир Грязь. Драконы создали вокруг него противомагический барьер и отсекли его от других миров. В мире без магии хамелеоны потеряли былое величие и стали не опаснее хомячков в пластиковом шаре.
Оставшихся магов с такой способностью Инквизиторы перебили по одному, и Орден занял лидирующую позицию в Соединённых Мирах. Долгое время Инквизиторы посещали Грязь и уничтожали любого, у кого обнаруживалась хоть какая–нибудь магия, чтобы хамелеоны не возродились вновь.
Я, забыв дышать, слушала лорда Пруора. Теперь многое из истории Земли открывалось для меня в новом свете: и Ледниковый период, и Всемирный потоп, и таинственные гибели множества цивилизаций на планете, и вспышки смертельных эпидемий – всё это было результатом подавления пробудившихся магов–хамелеонов Инквизиторами.
С одной стороны мне стало обидно за всех землян, которые продолжали расплачиваться за грехи своих немыслимое количество «пра»-отцов. Мы мучаемся в изолированном мире без магии. Чувствуем, что лишены чего-то важного, но чего именно, понять не можем. С тоской в душе по утраченному мы рождаемся, живём и умираем… Как грустно всё это!
Но в то же самое время мне вспомнились те земные политики, что так лихо размахивают ядерными палицами, точно обезьяны палками. А если всем этим людям да ещё жуткую мощь хамелеонов, и вновь выпустить Соединённые Миры?.. Безграничная алчность, межрасовая нетерпимость, вопиющее пренебрежение простыми человеческими жизнями… Ох, боюсь, землянам, и правда, пока лучше побыть в изоляции, точно больным чумой на карантине, пока эта зараза не уйдёт из наших умов. Или пока мы сами себя не уничтожим.
Пруора вдохновенно говорил, а я слушала его и понимала: вот к этому человеку я хочу ходить учиться! Все занятия сидеть, открыв рот, с жадностью ловить каждое слово и только под конец понимать, что не успела записать ни строчки – так увлекла меня его лекция.
– …об этом не принято говорить, – Эдмонд наклонился над столом ближе ко мне и понизил голос почти до шёпота. – Но с недавних пор драконы перестали поддерживать Инквизиторов. Заблокировали проход в Грязь и для них. Поговаривают, что Орден стал интересоваться их тайными знаниями. В частности, возможностью перемещения между мирами. Игнис не подтверждают, но и не опровергают эту информацию. Всё остаётся на уровне слухов, старушечьих сплетен, но факт остаётся фактом – драконы вступили с Инквизиторами в холодное противостояние.
Мне стало интересно:
– А зачем Инквизиторам посещать Грязь до сих пор, раз, как вы говорите, там уже многие поколения нет магов?
– Всё из-за таких, как ты, странников, – Эдмонд заскользил по мне глазами, словно измеряя. – Удивительно, но противомагический заслон, отсекающий этот мир от других, не становится препятствием для странников. Им по-прежнему удаётся путешествовать в обе стороны. Вот представь, живёт себе какой-нибудь грязевик, живёт и однажды вдруг умирает. А его место занимает какой-нибудь маг. И на память этот странник, в отличие от тебя, не жалуется. Прекрасно помнит, чему его Магической Академии учили, и понимает, что Грязь ему без посторонней помощи не покинуть. А тут ещё среди друзей бывшего хозяина тела обнаруживаются «спящие» маги–хамелеоны…
Я икнула: всё-таки насчёт лорда Пруора я была не права. Вернее, права, но не в том ключе. Я ему нравлюсь – да. Но не как человек или личность, а в качестве исследуемого пособия. Вот он смотрит на меня и, кажется, наслаждается открывшимся «ми-ми-мишным» видом. Ан нет, примеряется, как бы ловчее эту странницу к столу в своей лаборатории пристегнуть да что у неё внутри посмотреть. Псих, в общем. Как и все учёные.
– Именно! – в своём ключе истолковал моё молчание лорд. – Власть – вот чего мы все тайно желаем. А безграничная – тем более слишком соблазнительна. Но Грязь отсечена от других миров, как быть? Всё верно. Кто эту защиту ставил, тот и может её снять. А как привлечь внимание Инквизиторов и драконов? Точно, развязать войну. В идеале – планетарного масштаба.
Я снова икнула. Теперь мне были более-менее ясны «внезапные» перемены в жизни известных исторических личностей. Жил-был бедный художник, ваял себе картинки–пейзажики, а потом – бах! – и решил стать злодеем всемирного масштаба. Выходит, это самое «бах» было вполне оправданно, коли художника, как оно оказывается, больше в том теле не было. А находился некто другой, и мировое злодейство имело совсем другую цель…
Время в компании лорда Пруора пролетело незаметно. Оглянуться не успела, как наступил вечер, и я оказалась стоящей в одиночестве на станции Усвар. Эдмонд, конечно же, помог мне вынести на перрон мой существенно похудевший саквояж и даже помахал рукой на прощание из уходящего поезда. Но ощущение, что он рад нашему расставанию, лёгкой горчинкой витало в воздухе. Что ни говори, а ректор явно надеется, что мне не удастся дожить до совершеннолетия в этом городишке.
И сейчас я почти была согласна с ним: унылое обветшалое здание вокзала мёртво чернело на фоне сизого неба. Безмолвие и тишина. Разве что волки не воют, и перекати-поля не хватает.
Прикрыв на секунду глаза, я сделала пару вдохов и взяла себя в руки. Ибо «ночь темна…» и что-то там ещё про перепуганных насмерть монстров было, не помню уже. Но всяко уж лучше пусть боятся меня, чем я.
«Ничего, дорогой лорд Пруора, свидимся ещё, – кровожадно усмехнулась я. – И вот тогда, не жди от меня пощады: стрясу с тебя всё, что можно и что нельзя».
Подхватив свой саквояж, огляделась: и где у нас тут таверна «Хромой пёс»? Сумерки сгущались и плотной синевой укрывали перрон, и обшарпанный вокзал нависал надо мной, всё больше смахивая на чудовище из ужастика. Я ему подмигнула: прости, дорогуша, но в этом городе монстр будет один – это я. Придётся тебе подвинуться, раз уж меня, как попаданку, Мироздание не спешит баловать судьбой Мэри Сью. Эх, всё сама, всё сама…
Заприметив сидящего прямо в пыли и подпирающего вокзальную стену бродягу, я уверенно направилась к нему. Честно говоря, сперва я была не уверена, что это человек: в сумраке он показался мне грудой тряпья. Но, подойдя ближе, поняла, что это всё же живое существо. Наверное.
Я нерешительно замерла: стоит ли тревожить того, кто так похож на бандита? Но промозглый воздух начинал меня уже пробирать до костей, и стало ясно, что пальтишко моё по местным меркам совсем дохлое. Придав голосу вежливый тон, я обратилась к нему:
– Простите, уважаемый… извините, что отвлекаю…
В ответ ноль реакции. Неприятная мыслишка проскользнула в сознании: кабы и впрямь не покойник бы… Набравшись наглости, я постучала мыском своего ботинка по подошве его изрядно потрёпанных сапог.
– Извините, вам плохо?
Мужчина пошевелился, приподнял шляпу и, пьяно щурясь, смерил меня недовольным взглядом с ног до головы:
– Э–э?..
– Простите, что мешаю вашему отдыху, – обрадованно затараторила я, точно сетевой продавец всем знакомой косметики, – но не могли бы вы подсказать, где находится таверна «Хромой пёс»?
– Ы–ы?.. А, пэрри… Через арку иди. Там направо. Вверх по улице, и на горе приют–то и будет… Ну, что за дура?.. – пробормотал он, прикрывая опять лицо шляпой.
От такого хамства у меня аж глаз дёрнулся: так бы и уделала его сейчас саквояжиком по башке. Но в данный момент этот бомж был единственным источником информации, поэтому, сжав зубы, я раздражённо процедила ему:
– Благодарю. Мне не нужен приют. Мне нужна таверна Марвены Торн. Алё, вы слышите меня? «Хромой пёс» где, я спрашиваю?
– А таверна из арки налево! – рыкнул он мне из-под шляпы. – Что за тупая идиотка?! Налево, ясно?.. Достала… – и витиевато захрапел.
Ясно, что большего я от него не дождусь. Так и придётся самой шарахаться по тёмным закоулкам в поиске местного злачного места. В любом случае путь мой лежал через арку, к ней я и направилась.
Как только я прошла под аркой, один из камней на ней, который я сначала приняла за тускло светящийся фонарь, ослепительно вспыхнул, и эта вспышка отозвалась жжением в моём запястье с именной меткой. Поднеся руку ближе к глазам, в сумраке я с трудом разобрала изменившуюся надпись: «Эвалин Перри. Предгорье, Усвар. Обещание лорду Эдмонду Пруора».
Кажется, я правильно сделала, не надумав проехать Усвар мимо. Хотя, признаюсь, такая слабовольная мыслишка у меня появлялась во время путешествия в компании лорда. И не раз. А что? Мне в Храме инструкций никто не давал, на праведный путь не наставлял. О том, что я должна прожить год в этом городишке, узнала уже только от лорда. Вот и, предположим, заплутала девонька. Заговорилась-заболталась в компании аристократа, потеряла счёт времени и остановкам. И – оп! – остался Усвар позади, уже и не разглядеть в темноте. В случае чего можно было бы сослаться на топографический кретинизм и неумение читать.
Но понимание того, что ответственность за такую «случайность» ляжет не только на мои плечи, но и добросердечной сестры Мерле, остановило меня. Выходит, не зря. Что ж, Усвар так Усвар. Будем пытаться не просто выжить, но и превратить своё существование здесь в нечто приличное, исходя из имеющегося в наличии. По крайней мере, говно и палки есть везде. А из них, как известно, чего только не лепят…
Осторожно шагая по скользким булыжникам, я, тем не менее, позволила себе немного поныть на жестокую судьбу:
«Вот, мамочка, полюбуйся, в какие трущобы твою дочуню жизнь завела. Местные пейзажи в данный момент как нельзя точно иллюстрируют твоё изречение «когда будущее темно и туманно». Темнее и туманнее, кажется, уже и быть не может…»
Я прошла сквозь арку, перебралась по мостику, судя по запаху, через большую сточную канаву и остановилась на развилке. Прямыми рукавами дорога разбегалась в стороны.
«Налево пойдёшь – коня потеряешь, – само собой зазвучало в моей голове, – направо… всю себя одним махом. Нет, кончилась добрая приличная Линочка. Этот мир жесток, и ему нужно отвечать взаимностью, иначе он меня сожрёт».
Бросила любопытный взгляд вправо, но из-за нахохлившихся силуэтов домов, плотно подпирающих вьющуюся мостовую, не сумела разглядеть ничего и повернула налево.
Освещение на улочке отсутствовало от слова совсем. С каждой минутой сумрак сгущался и грозился, что вскоре я окажусь в непроглядной тьме. Света в домах, который хоть сколько-нибудь мог бы подсветить мне путь, не было. А проходя мимо, я видела, что окна в них наглухо заколочены досками. Уныло скрипели ржавыми цепями почерневшие вывески над запертыми дверями. Уже и не разобрать, что здесь раньше было: ремесленная мастерская или магазин… Сухими пучками кое-где из порожков торчала сорная трава, показывая, что внутрь давненько никто не заходил.