Птушник 2

ГЛАВА 1

А я ведь как-то понял за долю секунды, сейчас произойдет что-то очень нехорошее.

По взгляду опера и его выражению лица, когда он заранее захотел закричать: «Попались! Оформляем спекулянта и покупателя!»

Мелькнуло такое предчувствие, да еще выражения лиц у тех мужиков в сторонке — все вместе чуть-чуть не успело дать сформироваться мысли, что тут явно что-то не так.

Жаль, не успел остановить очкарика с деньгами, слишком он быстро их достал и не торговался совсем.

«Что тут вообще этот опер делает? У него других занятий нет, что ли, как на такой мелочевке народ ловить?» — недоумеваю я.

Вот что сейчас произошло, теперь я отчетливо осознал, что значили кривые ухмылки тех двух мужиков, которые не двинулись с места и теперь откровенно лыбятся нашему залету. Они все знали и ждали такого предприимчивого, но глупого барыгу, который, не зная никого в лицо и даже немного не присмотревшись к народу, сразу ломанулся светить и продавать товар.

«Впрочем, почему нашему, только моему залету, — понимаю я, — хотя я еще несовершеннолетний и первый раз попался, так что мне тоже особо ничего не грозит. Только девственность потеряю в глазах закона, а это тоже очень нехорошо. Покупателя отпустят после того, как он даст показания на меня, может, штраф или письмо отправят на работу. Мне, то есть моим родителям тоже штраф отправят и в школу сообщат обязательно. Значит, комсомол откладывается, да и бог с ним, замнем для ясности этот вопрос».

Честно говоря, я точно не помню, что грозит покупателю по советским законам и грозит ли вообще что-то. Давно я уже не жил при таком интересном строе, когда ты даже не подошедшие по размеру дефицитные ботинки продать кому-то не можешь лично, даже чуть выше настоящей цены. Только через комиссионку возможно более-менее легально такое сделать.

Впрочем, вся страна торгует и продает, особенно по знакомым, а попался именно я по своей расслабленности и жадности, честно говоря.

Есть теоретическая возможность сговориться с очкариком, что ничего не было, понятых тоже не видно, если, конечно, эта парочка не из их числа. Только стоят они далеко от нас и слышать ничего не могли. Да и не похожи они по поведению на таких людей, скорее всего, настоящие спекулянты, которых опер убедительно попросил создать толпу, чтобы не бросаться в глаза. Настоящие, которые долю заносят или немного сотрудничают с ментами, поэтому их не трогают.

Впрочем, не похож парень в очках на крепкого морально бойца, сломают его на раз в отделении одним фактом задержания и громким командным голосом.

«Деньги не мечены, так что можно отпираться до конца. Только я их все равно выкину, они у меня лежат в левом кармане куртки, что видел опер и на что обязательно укажет во время обыска. Очень надеется указать наверняка. Остальные спрятаны во внутренний карман куртки и лежат отдельно, по ним проблем оказаться не должно, хотя, как такое мне теперь узнать, если не на своем личном опыте проверить».

Все эти мысли проносятся в голове, пока я изучаю сложившуюся диспозицию.

Опер своей фигурой отрезает нас от выхода в соседний проулок, проскочить мимо него без нанесения побоев трудно, а с таким делом лучше не мараться. Странно, что все же нет понятых, молодой лейтенант думает, что мы обязательно сознаемся, похоже.

Или ему это не важно совсем, процесс отлажен. поэтому никакие действия обвиняемых не помогут им уйти от ответственности.

Опер достает свисток из перчатки, знакомая по фильмам и попыткам перехода дороги в неположенном месте трель раздается у меня над ухом.

«Черт, у него и группа поддержки имеется где-то около выхода», — понимаю я.

Через несколько секунд хлопает одна из подъездных дверей, еще через десять секунд во двор к нам забегает настоящий милиционер в форме, целый сержант, судя по блестящим лычкам на серых погонах. Забегает и перекрывает еще сильнее проход, вставая рядом с опером по гражданке, сейчас мы точно в ловушке, до выхода не добраться без оказания сопротивления сотрудникам.

Вот теперь я понимаю, что это не какой-то левый жулик размахивает удостоверением, до сих пор не показав его нам, как положено по закону. Теперь все наглядно разъяснено гражданам спекулянту и его пособнику по теневому бизнесу.

Что именно карающая рука государства схватила нас за загривок, как нашкодивших котят, хотя, какое ему дело по большому счету до того, как мы между собой решили?

Вот только социалистическое государство абсолютно уверено, что его такие действия очень даже касаются.

Опер небрежно забирает книгу из рук ее нового владельца, мельком показывает ее обложку сержанту, зачитывает вслух автора и название:

— Морис Дрюон, «Железный король», запомни, продана за восемь рублей, — говорит он ему, потом бесцеремонно лезет ко мне в сумку, выдергивая ее из- за моей спины на живот.

— Он-то здесь не присутствовал, чего ему запоминать! В подъезде стоял за сто метров отсюда, так что мы с товарищем такое обстоятельство тоже запомним и в протокол обязательно занесем, — начинаю я борьбу за свои права и пытаюсь отследить реакцию своего товарища по несчастью.

Если есть у него какой-то стержень за душой, разнесем обвинение с ходу, один опер по закону тут лицо заинтересованное, впрочем, как сам сержант. Стоит нам обоим упереться, и дело развалится. Только покупатель выглядит достаточно жалко, и я быстро понимаю, что он мне не помощник.

Именно его показания и утопят меня, как рассчитывает опер.

—Поговори мне еще! — мгновенно начинает злиться сержант и замахивается рукой в мою сторону.

— Не при царском режиме, не имеешь права! — пытаюсь я еще больше разозлить его, сам подставляясь под удар.

Однако оперативник командует тому отставить, сам обещая мне взглядом кучу проблем. Зато, мужики, стоящие в стороне, с интересом начинают прислушиваться к нашему разговору, видя, что я не сдаюсь сразу же.

Опер достает еще две книги, дает рассмотреть себе и помощнику:

— Тот же автор, «Яд и корона», «Французская волчица».

ГЛАВА 2

Стасу я, конечно, ничего рассказывать не стану про свою изрядную неудачу.

Или крутую удачу, это уж как посмотреть.

И даже про то, как я ловко ушел от ареста и погони, очень бы хотелось похвастать, однако про такое точно нельзя никому проболтаться.

Парень он все же самолюбивый, за полученное ограничение в правах и доле от проданного сильно расстроился.

В прошлой жизни перевоспитать его хоть немного у меня не получилось. Как только исчезли накопившиеся до меня многочисленные проблемы с уголовкой и деньгами, когда мы начали снова вместе работать и очень хорошие для мелкого бизнеса доходы пошли, он сразу же начал бухать и куролесить.

Пришлось его даже лично вязать по рукам и ногам пару раз, ждать, пока не успокоится.

За год работы всю свою долю прогулял и в долги с каждой неделей все больше ко мне влезал, сколько бы мы ни зарабатывали.

Ну, есть такие люди— трудно что-то сделать с природой человеческой. Потом пришлось все-таки расходиться, все честно поделили, ничего не скажешь, а дальше уже мало общались.

Может Стас теперь с той же теткой снова что-то начать обсуждать, от нее инфа опять к ее мужику уйдет, а там еще куда дальше.

Так что молчание — истинное золото!

Особенно, когда уже встал на трудную стезю нарушения крайне суровых законов социалистического государства и успел нормально так ознакомиться с негативными последствиями неосторожного обращения с доставшимися нам на халяву материальными активами.

«Да, молодец я, что смог на рывке убежать от опера. Если бы его автобус не приложил, кто его знает, чем бы все закончилось в итоге. Поймал бы он меня, или я смог бы еще дальше оторваться?» — сам не знаю.

Теперь я не ожидаю никаких особых последствий для себя в дальнейшем.

«Пострадавший опер меня, конечно, не забудет, поэтому от кабаков на Невском придется отказаться, как от работы в том районе. Только и самого парня начальство сурово напинает за бестолковость и за то, что упустил доходящего ему до плеча нарушителя, сам при этом едва не отдав концы. Еще и на больничном хорошо посидит, сотрясение точно заработал своей башкой», — прикинул ситуацию я первым делом еще в электричке.

«Куртку лучше новую приобрести, шапку тоже и сумку поменять на такую же, но другого цвета. Книги придется продавать все равно, не солить же их в погребе, адреса магазинов типа „Старой книги“ закажу в Горсправке, прокачусь по всем, чтобы присмотреться. Карту Питера подробную купить желательно, чтобы плутать поменьше. Еще дубинку подобрать небольшую, чтобы в сумку влезала, всегда можно на гопников нарваться, если по Ленинграду много начну раскатывать. Раз уж я такой не впечатляющей внешности теперь оказался, что цепляться будут при первой возможности, — размышляю дальше под стук колес. — В „Общество книголюбов“ Ленинграда обязательно запишусь со временем, в своем городе давно уже вступил. Наверняка, там тоже можно что-то присмотреть и понять, не рискуя поначалу, как крутятся какие-никакие дела. Раз уж у нас на руках материальные ценности в форме книг оказались, придется тему изучить. Еще лет восемь те же книги будут считаться дефицитом, можно таким видом деятельности заниматься. Тем более, именно в ПТУ, где куча свободного времени, никаких уроков на дом и, вообще, взрослая, свободная жизнь с нормальной стипендией».

С электрички сразу зашел к Стасу, выдал ему положенные четыре рубля с трех проданных книг, его четвертую часть от прибыли. Вычел еще за электричку и перекус в Ленинграде, все как положено в нормальном бизнесе. Приятель грустно посмотрел на вложенную ему в ладонь пятерку и забранный рубль, привык уже деньгами густо тратить. Похвастал вторыми электронными часами, купленными зачем-то еще, и рассказал красиво, как продает соседским мальчишкам и нашим однокашникам отдельные листы из порножурналов:

— Купил через теткиного мужика два журнала по двадцать пять рублей, один уже распродал за неделю, получил сорок пять, значит, чистыми двадцать заработал!

«Красиво так все звучит», — только я-то приятеля хорошо знаю.

Приврать в два раза — вполне нормально для него, скорее, одну десятку заработал, ну и себе пару постеров оставил, для житейских радостей подростковых, чтобы руки тренировать постоянно как следует.

— Сегодня гулять иду с Юлей. Тебе ее подруга интересна? Спросить? — спрашиваю Стаса.

— Конечно, интересна. Ничего такая девчонка! — сразу загорается Стас.

— Может, я с вами пойду и к ней зайдем?

— Давай я спрошу сначала и тебе позвоню, если удастся договориться, — съезжаю я с темы.

Брать Стаса с собой я не очень хочу, будет мне мешать общаться с Юлечкой, я его знаю, болтуна бескостного.

Тут вижу в коридоре, уже собираясь выходить, спортивную сумку Стаса, с которой он проходил полгода на бокс, теперь она ему ни к чему. Сразу же зреет мысль, как сэкономить шесть с половиной рублей на покупке новой сумки, которую я собрался приобрести:

— Стас, тебе сумка эта нужна?

— Да нет, висит тут, место занимает, мать ругается, придется в гараж отвезти.

— О, Стас, давай поменяемся сумками. Ты мне свою — синюю, я тебе — черно-белую. Чего-то мне твоя больше нравится, — быстро уговариваю я приятеля.

Ему все равно в Ленинград не ездить по нашим делам, да вообще ленится он на электричке мотаться туда-сюда, а я от одного приметного предмета гардероба избавлюсь. Таких сумок, конечно, советская промышленность сотни тысяч выпустила, и с черно-белыми народа немало ходит, помимо меня, однако, если есть возможность немного поменять внешность — чего ей не воспользоваться задаром.

Восемь рублей за книгу, которая ко мне вернулась обратно после всех веселых приключений на Невском, я решил считать своей личной премией. Заслужил ее абсолютно, сначала влетел по легкому, потом решил вопрос очень эффектно, с непосредственной помощью автобуса № 27.

Вот, продам ее еще раз, отдам Стасу долю, это будет справедливо.

Родители дома спросили, где я весь день пропадал. Ответил, что ездил по ПТУ, интересуясь условиями проживания, кормежкой и секциями при самих училищах.

ГЛАВА 3

Домой возвращаюсь, прямо уставший до смерти и перевозбужденный до предела долгим прощанием с Юлечкой в подъезде ее дома.

Скажу откровенно, молодому организму все эти обнимашки и поцелуи до опухших губ очень нравятся, взрослое сознание куда-то стыдливо исчезает в такой момент, прикрывает свои опытные глаза, не мешает телу наслаждаться.

Нет такого сильного противоречия между тем, что я делаю, и тем, что знаю и помню, не сказать, чтобы меня такая ситуация не радовала откровенно.

Далеко с девушкой я заходить не собираюсь, хотя она, судя по всему, вполне созревшая молодая женщина, еще и поэтому считается такой красавицей в своей школе.

Теперь же я с трудом поднимаюсь на свой этаж и с обессиленным видом вхожу в квартиру.

Все же бегаю на ногах с раннего утра, съездил в Ленинград, там гулял пару часов, потом убегал от погони с захлебывающимся сердцем, весь мокрый забрался в электричку и еще здесь в городе успел встретить на улице определенные проблемы.

Зато стоит отметить, как их наглядное решение прямо с ходу бросило ко мне в объятия сильно впечатленную проявленной крутизной нового парня девушку.

Она-то стояла неподалеку и явно поняла, что не я прогнулся перед хабзайскими, а они сами первыми руку протянули в знак примирения. Даже то, что побитый мной раньше парень жмет мне ладонь, определенно означает, они приняли как должное мой неприкасаемый статус, как приятеля самого Сани Кирпоноса.

Похоже, кто-то все же поинтересовался у него, что там со мной, почему я ссылаюсь на него, совершенно в себе такой уверенный.

Ну, и Саня не подвел, конкретно и четко все разъяснил народу хабзайскому. Подарю ему какую-нибудь книгу посолиднее с виду в знак благодарности. Если сам читать не будет, передарит своей подруге на день рождения, выступит красиво, как скрытый такой интеллигент.

Дома пришлось выслушать небольшую лекцию от отца, что они мои родители и несут ответственность за меня, поэтому я должен предупреждать их о своих поездках. А то пропал на целый день, только поесть домой забегаю.

Это я им могу легко пообещать, нервировать родителей я не собираюсь больше.

Ну, кроме того, что уеду из дома и займусь достаточно рискованными делами, впрочем, им об этом знать вообще не стоит, будут переживать постоянно безо всякой пользы.

«Пора бы уже поговорить с ними», — только успеваю подумать, как проваливаюсь в сон.

Снится мне мой обычный тревожный сон. Про то, что у меня есть несколько машин, но я не могу вспомнить, где я их оставил. Потом нахожу одну из них, как-то так случайно, она стоит где-то в закутке и разобрана почти полностью, я прикидываю, что с ней теперь делать. Да, такие подробности мне уже раз десять снились в прошлой жизни и вот теперь уже в молодом теле снова настигли мое сознание. Здесь-то никаких машин у меня еще долго не будет, нашу копейку, полученную отцом по очереди, он продал через комиссионный магазин и больше машину иметь не хочет. До этого был еще безухий «Запорожец», на нем мы даже на Украину ездили, правда, саму дорогу я плохо помню, только треск самого мотора всплывает в памяти.

Проснувшись с утра, я иду на завтрак, наворачиваю две тарелки каши, прежде чем замечаю, что мать морщится от боли и пьет какие-то капли.

— Мамуля, что это у вас лицо такое?

— Да вот, сынок, зуб разболелся у меня, ничего не помогает от боли, — говорит мне матушка.

Я доедаю кашу и понимаю, что меня что-то тревожит в ее словах.

— А какой зуб? И где?

Мать показывает на верхний зуб с правой стороны ее лица и тут до меня доходит. Спина сразу же холодеет от предчувствия надвигающейся беды, я внезапно вспоминаю, почему меня нет на выпускных фотографиях после восьмого класса. А меня там нет потому, что мать в это время заболела менингитом, я остался с ней сидеть, ждать скорую, когда весь класс поехал куда-то в Пушкин на автобусе. Точно, именно гнойным менингитом, который вылечивается только в десяти процентах случаев, как отцу сказали врачи.

И все случилось именно из-за корней верхнего зуба, которые рукожопый стоматолог пропихнул матери в гайморовы пазухи.

— Мама, когда к врачу пойдете?

— В понедельник, сынок.

— А чего ждать-то? Надо сегодня двигать к дежурному! — говорю я матери, однако она отказывается, говорит, что отправится завтра к терапевту, а уже он назначит ей врача.

— Терпеть собираетесь, мамуля? Я схожу в приемный покой и узнаю, что можно сделать! — настроен я решительно.

Мать удивлена моей настойчивостью, отец тоже просит меня не лезть в это дело:

— Без тебя разберутся! Завтра сходит в поликлинику, там ее направят к врачу, — есть у них такой покорно-крестьянский подход к таким вопросам.

Что нам назначат люди в белых халатах, то мы и примем смиренно.

Вот, что-то такое я и помню, все так и случилось, поэтому я быстро одеваюсь и отправляюсь в наш приемный покой, чтобы договориться самому насчет приема.

Завтра меня отправят в школу, придется еще с родителями сражаться по этому поводу, поэтому я хочу решить вопрос именно сегодня. Забираю все деньги, которые могу достать без возни с тайником, у меня при себе двадцать рублей.

Вполне хватит, чтобы договориться с кем-то из врачей, кто вызовет у меня доверие или сможет порекомендовать кого-то знающего для такого случая. В приемном я некоторое время общаюсь с дежурной медсестрой насчет хорошего врача-стоматолога, презентуя ей коробочку «Ассорти», купленную по дороге, и получаю нужный совет прийти после двух часов, когда будет принимать врач Колотилова.

— Колотилова? Черт, если она не сможет, тогда никто больше, — сразу понимаю я, благодарю медсестру и убегаю домой.

По дороге я размышляю, что мне придется сделать, чтобы уговорить мамулю. Она у меня бывает очень упряма, когда что-то происходит в непонятном для нее ключе. Придется подключить все же все мои возможности, даже рассказать о моем недавно появившемся предчувствии будущего, в любом случае я должен добиться своего.