Путешествие Павлуши в Петербург

Путешествие Павлуши в Петербург

Путешествие Павлуши в Петербург.

Из цикла: «Записки Савелия Иванова»

Меня зовут Павел Григорьевич Щелкунов, и если бы кто спросил, в чём я вижу смысл существования, я бы, пожалуй, долго молчал, а потом ответил бы, что смысл — в движении. По крайней мере, мне так казалось в тот день, когда отец поручил мне отправиться в Петербург.

— Павел, — сказал он, снимая очки и пристально глядя на меня, — тебе предстоит важное поручение. Нужно доставить в столицу письмо для господина Семёна Ардалионовича Бибикова. Он человек известный, при департаменте числится, а кроме того, по старой дружбе мне обязан. Передашь лично в руки и дождёшься ответа.

— Да, батюшка, — ответил я как можно степеннее, хотя внутри всё взыграло.

Петербург! Город великий, блестящий, мечта всей провинции!

— Только не увлекайся там глупостями, — добавил отец, прищурившись. — Не кутежа ради едешь. И смотри, чтоб деньги не растаяли, как прошлой осенью.

Я, конечно, смутился. Прошлой осенью действительно была маленькая история. Три рубля проиграл в карты местному лекарю. Но всё это давно позабыто.

К поездке я готовился с тщанием. Барыня, моя матушка, приказывала Савелию собрать чемодан:

— Савелий, смотри, положи Павлуше белых рубашек три, носовых платков пять, а фрак тот, что с вышивкой, в отдельный узелок, чтоб не помялся.

— Слушаю, сударыня, — бормотал Савелий, аккуратно складывая бельё, словно готовил не юношу к дороге, а икону к крестному ходу.

Он при этом всё вздыхал.

— Эх, Петербург… Далече! Как бы чего с господином Павлом Григорьевичем не приключилось. Там ведь, говорят, и воры, и шулера, и мосты разводят, а пароходы прямо по улицам плывут!

Я смеялся.

— Ну что ты, Савелий, это ж не Вавилон!

А сам, признаться, чувствовал волнение. Казалось, вот-вот откроется другая жизнь, и я стану кем-то иным, может быть даже, человеком важным, деловым.

В путь я должен был отправиться с товарищем моим, Николаем Степанычем Непейпиво. Сомнительная фамилия для человека, который пил ежедневно, но он уверял, что род идёт от «благочестивого подольского подьячего».

— Путешествие, вещь полезная, — говорил он, прихлёбывая чай у нас в гостиной. — Расширяет, так сказать, горизонт личности. К тому же, Павел Григорьевич, вы молодой человек, вам нужно впечатлений, иначе засохнете, как гербарий.

Он манерничал, называя меня по имени отчеству. Впрочем, как и я его.

— А иначе и быть не может.

Отец, слушая, хмурился.

— Впечатлений ему хватит и без тебя, Николай.

Но всё же позволил нам ехать вместе.

Утро отъезда было ясное, морозное. На улице хрустел снег, солнце стояло низко и всё казалось праздничным.

Савелий, закутавшись в старый армяк, сопровождал нас до станции. На возке дребезжал наш чемодан, рядом подпрыгивал узел с провиантом, пироги, варёные яйца и маленькая бутылка «для сугрева». Матушка перекрестила нас на пороге, отец пожал руку сдержанно, словно прощался не на неделю, а на всю жизнь.

— Веди себя прилично, — сказал он, — и не позорь фамилию Щелкуновых.

До станции было семь вёрст. Дорога белела, как полотно, по сторонам стояли голые берёзы, да воронья каркала лениво. Николай Степаныч рассказывал анекдоты про чиновников, а Савелий то и дело перекрещивался, то ли от смеха, то ли от страха перед неизвестным.

Когда показался вокзал, Савелий вытянулся, как перед иконой.

— Вот оно, — сказал он, — железное чудо. Глядите, господа, трубы дымят, будто сама преисподняя варится.

На перроне стояли люди всех мастей. Купцы, студенты, дама с собачкой, крестьяне с узлами. Паровоз фыркал, выпускал пар, словно великан с насморком.

Савелий суетился.

— Господин Павел Григорьевич, не забудьте одеяло! А вот ещё подушка, и вот свечка в подсвечнике. Вдруг темно будет.

Я улыбнулся.

— Да полно, Савелий, это ж не изба, тут всё по-новому.

Он пожал мне руку, горячо и крепко.

— Берегите себя, батюшка. Глядите, чтоб там вас никто не обидел. Петербург, он, говорят, город умный, да совести мало.

Я кивнул, не желая смеяться. В его словах была правда.

Когда поезд тронулся, всё задрожало, заколыхалось. Я смотрел в окно, как удаляется Савелий. Его тёмная фигура на снегу постепенно превращалась в точку.

Непейпиво хлопнул меня по плечу.

— Ну, брат, пошло движение! Теперь мы, люди путешествующие.

В купе сидело ещё трое. Дородный купец с золотыми часами, чиновник в сюртуке и студент с бледным лицом. Все молчали. Только купец время от времени вздыхал.

— Эх, пар-то дорогой нынче. За билет отдал, как за телёнка.

Непейпиво тут же завёл разговор. Был он человек словоохотливый.

— А вы, батюшка, по делам или по удовольствию?

— По делам, — ответил купец, — еду чай продавать. В столице нынче на чай спрос, народ богат.

Студент слушал, не вмешиваясь, а чиновник читал газету «Голос» и что-то бормотал про министра финансов.

Я глядел в окно. Поля, рощи, станции мелькали, как в калейдоскопе. Сердце билось, будто я сам становился частью этого шума, пара, железа.

Непейпиво развязал узелок, достал пирог.

— Пора подкрепиться. Поезд движется, значит, аппетит законный.

Он ел с наслаждением и говорил сквозь жевание:

— Видите, Павел Григорьевич, это и есть цивилизация. Мы летим по земле, как птицы. Успеем раньше, чем телегой бы за три недели доехали.

Купец зевнул.

— А всё ж лошадь надёжнее.