Путь скорпиона

= 1=

Ева…

Мягкое произношение моего имени, создает невообразимо эротический флер. Всего три буквы, но создается плотная энергетическая сетка. Она и держит меня в плену.

Возбуждения во мне не меньше, чем в лице Дамира. Сегодня он не ласков. С чем это сравнить? Наверно с голодом, зависимостью и обоюдным звериным нетерпением.

Пирует взглядом на обнаженном для него теле. Задерживается на моих руках, связанных ажурными чулками и закрепленными над изголовьем кровати.

И мне не страшно.

Я вся открыта для него.

Широко раздвинув ноги, позволяю с наслаждением вкусить, мою готовность. И он вкушает. Проводит языком по желобку между ног, будто приняв что-то наркотическое. Дурманящее. Прикрывает веки. Я, вспыхнув спичкой, поднимаю нижнюю часть тела выше, но Дамир покрыв своей широкой ладонью живот, надавливает и вынуждает терпеливо ждать.

А я не могу. Хочу его до изнеможения.

- Не так быстро, Бельчонок, - выплескивает он импульсивно и завораживающе. Предостерегающе, я и это чувствую. Его акцент похож на мягкий бархат. В глазах ..

О!

В глазах обособленно сильное напряжение.

В них притаился хищник, но мне не страшно. Этот хищник не представляет для меня никакой опасности, кроме той, что растерзает муками предвкушения. Затем воскресит, как феникса из пепла, вихрем обожающих поцелуев. Возродит и залечит все мои шрамы.

Заглушит боль от потери родных мне людей. Сделает меня живой, хотя бы ненадолго позволит забыться. Потеряться в нем и в этом промежутке времени, отмерянным нам …

Кем именно, мне неведомо. Хочу, как можно дольше тут остаться.

Он просто смотрит, а у меня пылает кожа. Будто, истерзанный его прикосновениями покров, крайне чувствительно отзывается на малейшее колыхание воздуха в комнате. Пролившись изнутри, вулканическая лава досконально выжигает эпителий. Я покрыта уже не им. Множеством сверхярких, пышущих жаром скоплений точек. Они растекаются, превращаясь в огненный океан и жидкое пламя, проникнув в вены, меня уничтожает.

Стирает, как единицу.

Смывает в бездну, на дне которой бурлит эйфория.

- Дамир, пожалуйста… прикоснись ко мне, - умоляю вспыльчиво, ерзая ягодицами по постели.

Разве он не видит, что я до изнеможения готова принять его шикарный член. Я бы руками его обхватила и направила в себя, но руки связаны, а голова полна желаний. Хочу стянуть губами шелковую головку, покрытую нетерпеливым секретом. Наполнить полость восхитительной мощью. Ощутить на языке порабощающую пульсацию и насладится вкусом его оргазма. Принять в себя все, что он мне даст.

От подобных мыслей завожусь еще больше. Стискиваю бедра, дергаю руками, в надежде сорвать путы.

- Я больше не могу…войди в меня .. , - извергаюсь молебным стоном.

Обхватив гладкий, натянутый до упора ствол, Дамир купает его в моем соке. Шлепает концом по клитору и экстаз разрядами взрывает все клетки. Скорпион на его шее поглощает зрительно. Приближается, размывая и без того не четкий фокус в глазах.

- Войди в меня…войди..войди, - шепчу неистово и с нетерпением, пребывая в эротическом бреду. Мечусь на грани от легких касаний, от его искусных губ, с издевкой тревожащих соски пламенем дыхания. Зубы смыкаются на тугих комках, вырывая из моего рта, абсолютно нечеловеческий вопль.

- Освободи, - шепчут искусанные в кровь губы.

Мои….

Мои губы несут наружу несвязный лепет.

- Красиво горишь, родная! – он вибрирует голосом, перед тем как….

Дамир врезается в истекающее смазкой лоно. Со всей аморальностью, насаживает на твердый стояк. И я, как Махаон, порхаю крыльями над огнем страсти. Извиваюсь на игле острого неземного восторга.

Дамир резок, почти безжалостен, но это мне и нужно, иначе не унять агонию. Мы в унисон чувствуем друг друга. Пусть трахает так, что я забуду обо всем. Пусть растворит меня в себе, как раньше.

Исцелит. Насытит. Освободит.

Накалив и уничтожив, развязывает скованные чулками запястья. Я получаю возможность его обнять. Крепкий мускулистый торс с беспрерывно бугрящимися мышцами. Мои губы с лаской приникают к свирепому скорпиону, вонзившим жало в вену на его шее. Слизываю языком пропитанный ядом рисунок. Влажной поверхностью живота скольжу по голубоглазому сфинксу, вытатуированному на его прессе.

Уникальный вкус кожи Дамира со всего маху швыряет на дно дофаминовой пропасти. Отравляет осознанием моей больной от него зависимости. Неизлечимой тяги.

- Ева моя! Моя Ева, - обжигает надсадным хрипом мое горло, затем и вовсе в него вгрызается, проникая членом глубоко. Я и в солнечном сплетении его немыслимый жар ощущаю.

Он мой фатальный. Единственный, кем я дышу. Если уйдет – я умру. Сгорю в душевной боли. Истаю в страхах. Задохнусь.

Мой стон и его хриплый рокот смешиваются….

А потом я открываю глаза и теряю свой кислород. Дышать мне нечем. Словно, кто вакуумом откачал из легких весь воздух. Ни вздоха, ни хрипа…

Я погибаю в удушье, беспорядочно хватая беспомощными руками пустоту.

= 2=

- С тобой все хорошо? – женщина в соседнем кресле, положив ладонь мне на плечо, приводит в чувство.

Перевожу все еще мутный взгляд в иллюминатор. С безразличием разглядываю крыло самолета и парящие облака. Терпеть не могу сидеть возле окна и всматриваться в небо, ведь возвращаясь на землю, мы неизбежно падаем. Наши крылья сгорают в тоске серых будней и человеческих грехах.

Алчность и гордыня.

Именно они разрушили мою прежнюю жизнь. Поворачиваюсь к соседке, с черными, как смоль волосами и очень похожую на цыганку. Глупости, конечно, на ней светлый костюм, лицо ухоженное. Учтивая манера общения, не имеет ничего общего с базарным галдежом. Но сквозит впечатление, что она выдаст, что-то такое, мол, позолоти ручку, а я тебе будущее предскажу.

- Все в порядке. Не очень хорошо переношу полет, - лгу относительно твердо.

Дыхание дается с трудом. Отголоски боли в сердце, мешают полноценно вдохнуть.

Я в норме. Скоро пройдет, - успокаиваю себя внутренне.

- Кошмары мучают? Ты стонала и металась во сне.

- Можно и так сказать, - клею на лицо вялую улыбку.

- Не хорошо это, милочка. Сон должен восстанавливать, иначе какой в нем толк.

Про спокойный сон я давным – давно забыла. Без седативов глаз до утра сомкнуть не могу. С ними проваливаюсь в свое персональное чистилище, и выхода из него не существует.

Дамир не мой спаситель. Он мой палач. Он тот, кто убивает меня мучительно- нежно, приходя во снах. Он тот, кто подарил мне нестерпимую боль своим предательством и ложью.

Он жестокий убийца, возможно даже хуже, чем коллекционер. Дамир разорвал мою душу на части, а потом испарился из моей жизни. Прошел ровно год, как мы не вместе. Три месяца назад онкология унесла в свих черных когтях моего биологического отца Стивена. И почти два года как …умер мой настоящий отец, а моя сестра хотела…

Подумав об Арине, напоминаю себе, что я ее простила за все. Она не виновата, что стала такой озлобленной. Никто не самовольно не желает становиться чудовищем. Вот и она, скорее жертва обстоятельств. Ей нужна была помощь, а все вокруг оставались глухими и слепыми к ее мольбам. И я от нее не отказалась, она моя родная кровь, та часть меня, что всегда была более решительной.

Вот и я буду. Встречусь с Дамиром и потребую вернуть то, что ему не принадлежит.

Стивен Уорд – мой биологический отец, о существовании которого я не знала до двадцати трех лет, считал Дамира своим сыном и приемником. Эталоном порядочности и хладнокровия. Есть и оборотная сторона у, казалось бы, наилучших качеств для мужчины. Самообладание, бесчувственность, умение закрыться от всех.

Я любила его, как любят только единственный раз. Сейчас болею воспоминаньями. Наверно, спустя год, так и не приняла его жестокость по отношению к людям и стремление рождать зло.

- Что в Москве? – спрашивает соседка.

- М? – отзываюсь, глубоко потонув в мыслях. Яркий румянец, жжется как крапивница, «осчастливив» щеки своим присутствием. И без зеркальца догадываюсь, что покрылась пунцовым оттенком, застигнутая ее вопросом врасплох.

- Я лечу на родину, почти двадцать лет не была в России, а ты? Есть у меня подозрения, что здесь замешан мужчина, - щурится, ваяя на лице понимающую улыбку.

- Вы угадали, и этот мужчина мой отец.

Оставляю за кадром, что не будь завещания и некоторых в нем пунктов, я бы на метр не приблизилась ни к Москве, ни к Вавилову. И первое, и второе сулят мне тонны боли. Все кошмары оживут, стоит переступить порог квартиры Рин-рин.

Встреча с Дамиром? Не могу сказать, что со мной будет, когда мы столкнемся лицом к лицу. Мы виделись на похоронах Стива, и вот тогда я чувствовала, что вместе с гробом в землю закапывают мое сердце, вырванное из груди.

- Отец живет в Москве, а ты Англии? Я правильно поняла? – я бы хотела помолчать, но настойчивая дама в светлых одеяниях, совсем другого мнения и настроя.

- Все наоборот. Мой папа недавно умер, до этого жил в Лондоне, а я в России, - высказавшись, ощущаю, как меня это тяготит. Будто ковыряются в свежей ране, чем-то тупым и холодным.

- Господи – боже, прости меня. Вечно дура старая лезу, куда не просят, - всколыхнувшись и заметив, как я сменила окрас до мертвецкой бледности, ободряюще сжимает мои кисти.

- Ничего. Это я виновата. Ввела вас в заблуждение, - улыбнуться бы ей, но губы, словно парализованные, сжимаются в тонкую линию. Слезы копятся под веками но, не пропустив и капли, отворачиваюсь к окну, продолжая смотреть в одну точку на крыле самолета.

- Знаешь, что. Моя мама была цыганкой, настоящей, их тех, что могут видеть и предсказывать будущее. Может и неправда, конечно, но все кому она гадала, заверяли, что сбылось.

- Замечательно, - другого в голову не лезет. И я совершенно не постигаю умом, к чему она клонит.

- Так вот, я ее дар унаследовала, но давно не пользуюсь. Позолоти ручку и предскажу твое будущее.

- Не надо, - фыркаю, затем категорично отмахиваюсь.

Мы летим не эконом – классом. Судя по туфлям и сумочке из натуральной крокодиловой кожи, женщина не испытывает недостатка в средствах. Она хлопает себя по лбу, соображая, как нелепо прозвучало ее предложение.

= 3=

Наши страхи способны рождаться из гепертофированного чувства вины. Меня оно преследует постоянно. Я бегу, вкладываю немало сил, но всегда не успеваю. Достигаю конечного пункта тогда, когда уже слишком поздно кого-то спасать и оказывать помощь.

Дело в нерешительности и, наверно, в отсутствии неординарных умственных способностей. Раньше за меня все решали. Чем глубже копаюсь в себе, тем больше начинаю ненавидеть. Я слабая, ведомая и быть такой не хочу. Хочу спасти то немногое , что еще осталось от моей семьи.

Существует поговорка – У каждого доктора есть свое личное кладбище. Так вот я не врач, но кладбище у меня есть. Часть трупов в нем появилось благодаря Дамиру. Его руки по локоть в крови. Не ради любви, нет. Его цели куда прозаичней, только я долго и упорно закрывала на это глаза. Носила повязку и затыкала уши. Отказывалась видеть и слышать очевидное.

Он холодный и расчетливый. Ледяная глыба, под которой таится бессердечный зверь. Убеждать себя раз за разом, что истина такова и уже не изменится, крайне болюче.

Люди не воскреснут. Простить прощения у тех кто умер – это как орать во тьму. Густую, вязкую, как смола, темноту. Прервавшись на вдох, ты этой тьмой захлебнешься, набрав полные легкие одним большим глотком. И тебе никто не ответит. Термин «гробовое молчание» придуман не зря.

Стягиваю чемодан с ленты и тороплюсь к выходу из аэропорта. На парковке меня ждет арендованный автомобиль. Неприметный Черри Тиго - своего рода вызов для меня. Нарочно заменила привычный автомат на, сложную для моего женского мозга, механику. Нужно быть в тонусе, на пределе своей концентрации.

Ева Сотникова больше не та погрязшая в страхах и беспомощности белочка. Мне нельзя сломаться, прикрывать и защищать меня больше некому. Хочешь добиться цели – выгрызай. Укрепляй кости, пока они из мягкого алюминия не превратятся в титан. Сколько бы после этого их не жгло огнем - не расплавятся.

Глянув в зеркало заднего вида, с кривой усмешкой подмечаю что, переживания будет скрыть не так –то просто. Покраснею, и Дамир сразу все поймет. В отличие от меня, он всегда читал мои эмоции, как открытую книгу. Вырвать бы ненужные страницы и заставить себя забыть.

Увы, понятия не имею, как это сделать.

Я наизусть помню, как дрожало мое тело в его руках. Как его пальцы оставляли неизгладимые отпечатки на коже. Пульс ускоряется, стягивая в низ живота острое томление, стоит всего лишь представить Дамира. Вспомнить будоражащий экстаз, когда его член двигался во мне. Твердую плоть, туго стянутую стенками моего влагалища. Чувственные губы и скользящие вдоль основания шеи поцелуи.

Все остается по - прежнему неизменно. Тело не слушается, хотя душа и разум живут в стадии острого отторжения. Душа? Моя душа смята, наподобие бумажного листа с текстом, который никому и никогда не был интересен.

Крепко вцепившись в руль около пяти минут тяжело дышу. Вдох – носом. Выдох – ртом. Глубоко и насколько позволяет объем моих легких. До головокружения, а после восстанавливаю равновесие и завожу двигатель.

Не успев тронуться с парковки, слышу на дне громоздкой сумки, как трещит телефон. Достаю с раздражением, вытряхнув кучу всякой ерунды на сиденье, но пиликающая коробка, умудряется застрять во внутреннем кармашке. Пока вытягиваю его, долгоиграющий вызов прерывается. На смену ему летит месседж.

Вчитываюсь с трудом в пляшущие перед глазами буквы.

+ 44200хххххх :« Ей стало хуже»

Набираю, и меня сбрасывают, отвечая новым сообщением.

+ 44200хххххх : « Простите, уже занят. На все вопросы отвечу в переписке»

Ева Сотникова: « Как она?»

+ 44200хххххх : « Плохо. В себя почти не приходит, вчера пыталась порезать вены, выкрав у охраны ключи. Не стоило Вам ее бросать, так состояние было относительно вменяемым, но я предупреждал, что долго ремиссия не продлится»

Ева Сотникова: « Я скоро вернусь»

+ 44200хххххх: «Поторопитесь. Следующий инцидент, мы можем просто не успеть предотвратить. Держать постоянно на препаратах – нет смысла»

С накатившими слезами вглядываюсь в потухший экран, отыскивая душевный резерв, что бы тут же не сорваться в Англию. Будь я с ней рядом, то протянула бы руку, обняла. Ей есть ради кого жить.

Все сложно. Даже мне временами не понятно, какого черта выбиваюсь из сил, но потом смотрю в эти глаза цвета молодой листвы и понимаю, чего бы мне это не стоило, я не смогу оставить все, как есть сейчас.

Чистое упрямство. Признаю и соглашаюсь. Зацепиться не за что. Стоит порадоваться, хотя бы оно меня не покидает.

Что мы собой представляем, не имея корней?

Сложно ответить, не испытав на себе.

Я свои потеряла. Отрывали один за одним, не щадя моей плоти.

Стивен Уорд – отец Эйвы Уорд, умер у меня на руках.

Виктора Сотникова – Отца Евы Сотниковой, я провожала в последний путь вместе с мамой, ее не стало ровно через восемь месяцев после его смерти. Сердце не выдержало разлуки. Они все ушли, осталась только я.

Дамир не идет на контакт, а посему другой альтернативы, кроме как встретиться лично, я лишена. Вавилов не станет бегать и скрываться, трусость не в его характере. С большей вероятностью размажет безразличием и категоричным отказом.

= 4 =

После первого же километра на хвосте Лексуса Дамира, хвалю себя в верности выбора авто. Нет возможности разлагаться и рассусоливать свои ощущения.

На бешенной, для меня, скорости – риск впечататься в бордюр – невероятно огромный.

Обгоняю, идущий рядом транспорт, с отсрочкой и удостоверившись, что не коцну по неосторожности. Инстинкт самозащиты включается очень вовремя.

Черт!

Смачно ругаюсь, потеряв джип из виду. Свернуть на прямой и огороженной трассе негде. Без лишних нервов и метаний жму, педаль газа и ускоряюсь. Каким-то шестым чувством определяю направление. Что довольно странно при оборванной связи. Да и не было ее никогда. Из нас двоих, любила только я. Дам самоустранился в самом начале. Проник в меня, но не проникся мной.

Оживленный проспект и плюс то, что Вавилов не лихачит без надобности, возвращают к комфортному темпу вождения. Вот именно, его выдержке позавидует любой сфинкс, веками охраняющий свои пески.

Теряюсь в очередной раз, когда он неожиданно тормозит возле ресторана. Самое время для бизнес – ланча и деловых встреч.

Черт! Черт! Черт!

Долблю по баранке и сворачиваю. Обсуждать, наши с ним неоконченные дела при партнерах, в мои планы не входит. Вавилов слетит с крючка, так и не заглотив наживку. Тешусь вялой надеждой, что несколько миллиардов придутся ему по вкусу. Надо будет, все имущество продам, лишь бы с ним расплатиться.

Черт!

Снова опускаюсь на беспорядочную ругань, едва не зацепив бампером керамическую урну.

Останавливаюсь неподалеку. Стремительно хватаю сумку и заталкиваю в нее обратно все свое барахло. Глаз не спускаю с лобового стекла, опасаясь упустить. Настроение гнетущее. Все вносит в мысли сумбур. Помада, выпавшая через руку и закатившаяся под сиденье, послана мной там и засохнуть.

Я, как сошедшая с ума наркоманка, всматриваюсь в тюнингованное авто и, с замершем сердцем, жду появления своего палача. Опять убьет, но этой смерти жажду, каждой вздрагивающей клеточкой .

Увижу и умру. Мне не привыкать.

Дамир выходит, пристально - колючим взглядом обводит окрестности. Силой воли сдерживаю порыв, нырнуть под руль.

Он про меня и думать забыл. Уж точно не ищет в толпе прохожих. Спокойно спит себе по ночам, не терзаемый совестью и мутными сновиденьями, от которых одиночество, как хладный демон, стискивает грудь. Не шарит ладонями по постели, надеясь отыскать того, кого рядом нет. И не зовет пустоту, мечтая, что когда-то она тебе откликнется.

Он до безобразия красив в стильном черном пиджаке, натянутом до треска на крепких налитых бицепсах. Белоснежная рубашка подчеркивает смуглый оттенок кожи. Я и хвост скорпиона, обвивающего мускулистую шею, умудряюсь рассмотреть с неблизкого расстояния. Стрижка другая, покороче чем, тогда… когда мы…

Небрежная щетина покрывает нижнюю часть лица. Раньше Дам ходил начисто выбритым. С ней подбородок и челюсть смотрятся более мужественно. Опаснее. Весомей.

Сам Люцифер, явись он мне сейчас, в образе прекрасного ангела, померкнет и сдуется на его фоне.

Сдвинув манжет, Дамир вскользь роняет взгляд на часы. Потянув ручку задней двери, открывает ее.

Становится плохо, будто небеса обрушили весь свой гнев на мою голову.

Из салона выплывает блондинка, потрясающая в своей хрупкости и утонченности. Дамиру под стать в элегантном черном комбинезоне. По качеству, несомненно, из натурального шелка.

Я прекрасно вижу, как он с кривой улыбкой, проходится по ее точеной фигуре. С интересом, в какой-то мере с любованием обводит каждый изгиб и выпуклость.

Сердце кровью обливается. Оно в этой крови тонет, насылая в зрачки красный отблеск. Секунды мчатся со скоростью света, уносят ко дну моей бездны.

Видеть его с другой, невыразимо больно. Намного больнее …

Грудь разламывает неведомой силой. Незримо, но все же по ощущениям именно так. Жмурюсь, глотая подступившие слезы. Выжидаю, пока срастется, а потом иду за ними в ресторан.

Перед глазами все расплывается, будто кто дунул с ладони ядовитую дрянь мне в лицо и ослепил. Сама не пойму, какого дьявола меня так раскатывает. Предполагала подобное.

Слезы унижения душат, опаляют ресницы, но остаются под веками. Выращиваю злость, оживляю ненависть. Вот тогда становится легче.

Кипят во мне неудобоваримые чувства. Опоясывают жгучими кольцами поперек ребер. Держат осанку, не давая согнуться пополам.

- Бонжур! Вы заказывали у нас столик? – улыбчивая девушка администратор, пыжится не жалея губ, растягивает их в широкой, но фальшивой улыбке. Очень пыжиться, поправляя голубой шарфик на шее, повязанный на французский манер.

Честно сказать, выглядит до смешного нелепо, коверкая транскрипцию русским произношением. Будучи в Лондоне, я немного общалась с французами и « Бонжур», звучит совершенно иначе в их диалекте. Хочется ответить ей - Шерше ля Фам. Боюсь прозвучит неуместно. Женщина сама нашла того, кто ей нужен.

- Помогите найти столик. На имя..Дамира Вавилова, - прощупываю почву. Ведь может оказаться, что столик заказан на имя той, с кем Дам приехал.

= 5 =

Я окружен своей Евой. Я в ней погряз. Утонул. Захлебнулся ее горячим выдохом. Втянул ее кислород, заодно с со слиянием губы в губы.

Совершенное тело податливо изгибается под моими ладонями.

Ее горячая смазка вязкими топями держит внутри. Пропитывает вены, поверхностно расположенные на члене. Проникает в кровь, превращая самый примитивный акт в наркотическую кому. Дрему. Кумар. Дофамин убойными дозами в голову поступает.

Почти не выскальзывая наружу, растягиваю ее влагалище. Губы в неразрывной стыковке, но мы не закрываем глаза. Скрещиваю энергию зрительным контактом. Прочная сцепка и, кажется, не существует силы способной ее порвать.

Стон Евы расплывается на моем языке. Влажная кожа скользит и слипается. Даже если ее содрать, ближе мы не сольемся. Ее острые напряженные соски трутся на каждом толчке о мою грудь.

Соблазн слишком велик.

Наращиваю амплитуду. Чаще. Глубже. С остервенелой жадностью вхожу, раздвигая плотно сжатые стенки. В ней мокро. Скользко от терпкой пряной влаги. Легко проникаю.

Не распуская черные нейлоновые чулки, удерживающие ее кисти на спинке кровати. С трудом и неохотой разрываю глубокий поцелуй. Склоняя голову ниже, вгрызаюсь в нежно розовую плоть. Зажав зубами сосок, мгновенно сжавшийся в твердый ком, тащу на себя.

Ева разбивает ночную тишину рваными стонами, затем взрывается громкими криками. Кончает, ослепляя своим многокиловаттным сиянием.

Будто не сгорели все чувства.

Будто..

Будто…

Стоп!

Красный сигнал тревоги, как мигающая лампочка, раздражает зрение.

В глазах отвратительная муть, словно кто снес настройку «резкость» к чертям собачьим. Переключиться в настоящее время нереально сложно. Пора завязывать с отравляющей меня дрянью, слить в унитаз прошлое и перестать в него погружаться.

Образы Евы приходят из ничего. Просто стою, смотрю, как одна из клиенток тестирует удобства в купленной Ламбе за тридцать лямов. Не замечаю, как плавно утекаю, перестав держать фокус и концентрацию.

Был промежуток, когда немного отпустило. Сегодня с самого утра мое давнишнее наваждение вырвалось из - под контроля. Нутро по всем спайкам и рубцам разорвалось и начало кровоточить, хотя, казалось бы, уйма времени прошло. Пора бы забыть. Идти дальше, но продолжаю стоять там, где стою.

Нюх, зрение, слух, как перед скорой грозой, напитываются напряжением. Воздух вокруг насыщен ароматом Евы, не смотря на то, что курю. Не смотря на то, что выхлопных газов немереное количество вокруг меня скапливается. Вдохнув на всю катушку ее призрачный аромат, в лобной доле появляется характерная для удара боль. Ей меня и выносит в состояние «здесь» и «сейчас»

- Дамир, можно я понаглею и закажу точно такую, только в золотом кузове?

Непростительно высокий взлет, а за ним агрессивное падение.

Юля наглеет не только с вопросом, но и кладет ладони мне на грудь. Прикусив язык, соблазнительно улыбается. Редки те случаи, когда я иду на уступки, тем более сам показываю авто и провожу тест-драйв, но Юля близкая знакомая одного из постоянных оптовых закупщиков. И он очень просил ей угодить, с учетом того, что все затраты по перегону ее авто из Эмиратов, наш общий знакомый взял на себя.

- Эта чем не устраивает? - задаю очевидный вопрос. Я ей несколько фото на почту высылал и дал достаточно времени определиться с выбором. Поразительно, что ровными интонациями, могу неприкрыто хвастаться.

- Всем устраивает, я от нее в таком восторге. Вторую хочу подруге подарить, у нас с ней схожие вкусы, - пробирается с пиджака на рубашку, прощупав, что не спешу сбрасывать ее ладони. Ничего не чувствую. Есть она или нет, мне глубоко безразлично.

- Придется подождать. Чуть позже скажу финальную дату, - отзываюсь крайне безликим тоном.

- Дамир, скажи, ты всегда такой собранный и невозмутимый? Я полчаса нарочно задницей вертела и ничего. Ни комплимента, ни пошлого взгляда в мою сторону. Не буду ходить вокруг да около. Такие мужчины, как ты меня сильно заводят, - приблизив губы к моему уху, меняет уверенный тембр на чувственную хрипотцу, - Предлагаю пообедать во французском ресторане, а потом подняться в гостиницу, где ты трахнешь меня. Уверяю, что и сам не останешься, разочарован, - выдвигает предложение напрямую.

В конце концов, верность мне хранить некому. Прохожусь по фигуре Юли с другим прицелом. Рассматривая в ней не только выгодную клиентку, но и сексуальный объект. Передо мной красивая, молодая , осознающая в полной мере свою привлекательность, девушка.

Да, она мне по всем физическим параметрам подходит. Высокая грудь в хорошей форме. Блондинка. И самое важное знает, чего она хочет, не посягая ни что-то большее. Грубый секс и ничего личного. Всю нежность и лояльность к женскому полу, я на Еве растратил. Теперь предпочитаю жестко ебать и не заглядывать глубже.

Вместо ответа беру Юлю за тонкую кисть и веду к своему Лексусу. Придержав дверь, помогаю усесться в салон.

Выехав за ворота, останавливаюсь возле пропускного пункта и предупреждаю охрану, что за Ламбой Юли приедет водитель, а затем отгонит машину к ее дому. Хозяйку я сам отвезу, но предварительно исключаю все звенья из цепочки для дальнейших встреч. Наша связь ограничится одним половым актом, с целью сбросить напряжение и переключится.

= 6 =

Тесное пространство и поразивший меня вирус, носящий имя Ева Сотникова, молниеносно распространится по всему организму. Температура тела близится к сорока градусам. Клеточная структура плавится и расползается.

В секунду. В мгновение.

Один, блядь, ее прямой взгляд и органика перестает подчиняться мозгу. Ведущая стезя – основные инстинкты.

Я ими не живу - существую.

Запах ее – обволакивающая дурь. Наркота, заполняющая сосуды и несущая ложный дофамин. Удовольствие. То, что у меня под запретом. Белочка в своем составе – для меня иллюзия, таящая в себе смерть.

Киллер в деле. Взводит дуло пистолета, подняв густые темно-русые ресницы с золотистым отливом.

Давлюсь жадным вдохом напоследок. Пожираю взглядом ее тело. Глотаю приманку, вместе с крючком. Боль в глотке возникает, соответственно, слюну протолкнуть не могу, так стягивает.

Синхронизируюсь с голубизной ее глаз.

Выстрел в голову.

Смертоносная пуля в сердце.

Ее яд проникает в кровь.

Ева смотрит на меня стеклянными глазами. Не знает , чего ожидать от гнева, грозной маской осевшем на моем лице. Возможно, и эта ее реакция фальшь. Не разгадал, когда мы были вместе, сейчас и подавно, потерял навык. Ее душа и мысли для меня потемки. Шарю вслепую. Сканирую ее прекрасно – выточенное лицо и нихера, кроме тревоги и страха, не вижу.

Наносное ли?

Блядь!

Кто его знает, но точно не я.

Погряз в болоте своих же ощущений. Зеленой тиной от тоски полностью легкие опутало. Дышать забываю не то, что в рациональность углубляться.

Когда-то до белочки, я гордился своим самообладанием, теперь ледяной барьер рухнул, оно стало, не больше ни меньше, притчей во языцех.

Трепанация чувств, происходит успешно. Все как одно оживают. Раздолбанные, изуродованные, но живые.

Блядское облако ощущений расползается.

Лихорадкой ломит все кости.

К ебаному хую выкручивает!

Я так давно ее не касался. Не ощущал. Не выдыхал. Просто, блядь, кожей не чувствовал.

Подушечки пальцев выжигает, от острой необходимости впитать тепло ее мраморной кожи. Мягкость волос.

Даром, что пытаюсь держать себя в узде. Мысли пускаются в галоп и воскрешают, хотя бы фантомно позволяют прочувствовать.

Я помню Еву до мельчайших частиц. Хочу забыть, но это всегда сильнее. Память, похуже самого злого рока, преследует постоянно.

Против памяти - мы все марионетки. Малейшая деталь сбивает выстроенный курс, и кидает в то же место, откуда я пытался выбраться.

Я был с Евой счастлив. Был не одинок. Называл родной. И я ей верил.

В том…В нашем общем отрезке времени.

Здесь…

Здесь и сейчас мы разбрелись по разные стороны.

- Чего ты хочешь, Ева?! - выкидываю со злостью в ее испуганные глаза и дрожащие ресницы. Не хочу, чтобы меня это трогало. Не должно касаться, - Чего? - повторяю, когда она замирает, не издав не звука.

Нацеленно движусь в ее сторону, нагнетая массой и уверенной позой угрозу. Адово племя внутри поет свои гимны. Так и качает от ненависти к глухой тоске. Злость на Еву выползает на поверхность. Хватаю эмоцию за горло и держу, чтоб не съебалась.

Хуевое состояние. Деруще – болезненное. Словно ты сам себе кишки выворачиваешь. Собственноручно вспарываешь брюшину и оголяешь нутро.

- Дам…Дамир, - прервавшись, как бы запнувшись о мое имя, как о высокую планку, которую она взяла, не рассчитав свои возможности. Меняет затравленное выражение, раздув изящные ноздри. Злится сучка. Сейчас ебанет напалм. Это в какой-то мере с восторгом пожираю, - Ты хоть раз мог взять трубку, чтобы мне не пришлось, сюда тащится?

- Если не беру, значит, не хочу тебя слышать. Что я чувствую, когда тебя вижу, додумай сама, - правдиво и твердо выколачиваю, склонившись к ее лицу.

Концентрированным ароматом ее сбившегося дыхания, травлюсь до полусмерти. Легким касанием трогаю пламя ее рыжих волос. Обжегшись, отдергиваю руку.

Ева кривится с обидой и подступившими злыми слезами. Трясет головой, сбрасывая все ненужное. Выравнивает колебания грудной клетки. С натугой но, тем не менее, справляется.

Похвально.

Я своим дыхательным аппаратом на максималках пользуюсь. На гребаном пределе держусь. Предчувствую, что ненадолго.

- Я хочу поговорить, касательно Стивена и его завещания. Последний пункт.

Я понимаю о чем она говорит. Понимаю, что собирается требовать. Ответ отрицательный.

Стивен Уорд, был для меня не просто другом и работодателем. Он меня вырастил. Сделал из отброса безжалостную зверюгу, способную противостоять всем и каждому. Натаскал в бизнесе. Я без пустого бахвальства матерым предпринимателям дам фору.

Мало того, он никогда не кичился своим авторитетом, обращался со мной, как отец с сыном. И я скорблю об утрате. Не меньше, чем его родная дочь. Я знал его намного лучше и ближе, чем Эйва Уорд, она же Ева Сотникова. Она же рыжая белочка, преследующая меня денно и нощно. Чаще во снах. А теперь наяву вскрывает раны нанесенные ею. Ковыряет ножом, в едва онемевших болевых точках. Не отпускает, сука. Мало ей, того что на кровавые куски размолотила.

= 7 =

Конец света бывает разным…

Смотря, как интерпретировать – свет. Мой свет, зияет черной неоновой мглой в длинном зеркальном коридоре . Где я все еще вижу искаженное отражение Дамира. Без теплого свечения. Ожесточение. Холод. Бездушие. Вот что я в нем увидела.

Я увидела дно его темной души на глубине зрачков. Я побывала мутных водах и никак не могу выплыть, даже спустя десять минут после его ухода. Это как погрузится хищному зверю в его сущность, в очерствевшее в камень нутро, разбиться. Потерять себя. Попасть в поток обуявшей его жажды желающей, растерзать твою плоть и начать хотеть того же – вонзить в него свои клыки и причинить не меньшую боль.

Можно ли считать светом темноту?

Опять же, как посмотреть. Теряя, всех кого любишь, изо дня в день. Просыпаясь с утратой каждое хмурое утро, твое сердце словно охладевает, замерзает постепенно и покрывается инеем. Ты забываешь, как выглядит свет. Учишься жить в кромешной мгле, брести наугад и вслепую огибать препятствия.

Можно ли назвать такое существование жизнью? Даже если сильно постараться, то нет.

Наполняю грудь глубоким вдохом. Обжигаю всю слизистую, застывшим в воздухе запахом Вавилова. Его возбужденным телом пахнет намного ярче, чем парфюмом. Впускаю в легкие своего палача и даю право меня убить, при этом задыхаюсь по - настоящему.

Губы и нос, словно зажаты широкой ладонью, немеют. Я не могу дышать. Беспорядочно хватаюсь за края керамической раковины. Удержаться хочу на ногах. Выстоять.

Открываю кран с холодной водой.

Одурев от острой гипоксии, от нехватки столь нужного мне сейчас воздуха, набираю пригоршню и плескаю себе в лицо. Мой двойник за стеклом неестественно бледен, как тот, кто пережил смерть, но не возродился после. Остался неприкаянным призраком, бродить между теней. Я вижу их смазанные лица. Нечеткие, но узнаю их всех.

Стив.

Нетали - его жена и моя настоящая мать, знакомая мне лишь по фотографиям.

Мама, воспитавшая меня и подарившая всю свою любовь и ласку. Ее я помню живой и веселой.

Отец, называющий меня принцессой.

Колин – мой брат, не оставивший о себе ни единого воспоминания. Позади них стою я, чуть в отдалении. Мне все это кажется и девушка очень на меня похожа, только блондинка с зелеными глазами.

- Уходи… Тебе с ними нельзя… Уходи, - шепчу ей, вяло размыкая губы.

Улыбнувшись на прощание, она исчезает, а я могу свободно выдохнуть, внушив себе, что я ее уберегла.

Слез в моих глазах больше нет. Я их все истратила, оплакивая долгими ночами своих близких. Рефлекторно обтираю совершенно сухие щеки. Никак не могу избавиться от ощущения, что слезы текут постоянно.

Снова смотрю на себя в отражение и там я уже одна. Ярко – желтая подсветка в уборной ресторана слепит и вынуждает, зажмурить глаза. Невыносимая резь. На ощупь поднимаю с пола белье и натягиваю. Промежность саднит от грубого проникновения, но это другая боль. Ее я терпеть вполне в состоянии.

- Дура! Какая же ты дура! Ненавижу тебя!!! - истерично срываюсь на визг, с отвращением наблюдая беспомощность в выражении на лице.

Мне на себя смотреть противно, за желание коснуться губ Дамира. Раствориться в больной близости. Попасть в другое измерение, где все еще верят, что наладится и перелом он нужен, чтобы потом стало легче.

- Ты жалкая, Ева..Ты не что не способна. Лучше бы ты умерла, чем они все.. Умри раз и навсегда…Умри!! - кричу и не соображаю. Перед зрачками мелькают пятна. В голове густой дым. Утешения не приходит. Спокойствие в минусе.

Я борюсь с собой, как в поединке с самым заклятым врагом, но он побеждает. Не оставляет мне шансов. Кладет на лопатки и садится сверху, нависнув, скрипит жутким голосом, пуская в меня страх

Ты слабая. У тебя ничего не получится. Ты не спасла их и ее не спасешь. Умри, Ева!

Бью кулаком стекло. Вглядываюсь в мозаику посыпавшихся трещин. Сползаю на пол и кусаю сжатую и окровавленную кисть. Истерика колотит внутренности. Сердце по ребрам до синяков измолачивается. Легкие нагрузившись, выстреливают на поверхность хрипы.

Ненавижу!

Ненавижу!

Ненавижу!

Сколько можно страдать?

Я бы умерла на месте, но лишать себя жизни – грех. Я боюсь, что разминусь по сторону с родными мне людьми.

После буйного всплеска идет отрешение. С ним в коей –то мере наступает облегчение. Когда тебе безразлично. Кто ты. Что ты. Что окружает, тоже не имеет значения.

На полке и в черной, как мои мысли раковине, валяются осколки. Бить зеркала – плохая примета. Сулит семь лет несчастий. В доме у Стива был аналогичный инцидент. Я тогда сильно переполошилась, а он смеялся и ткнул меня носом в корни дурацкого поверья. Нашел достоверный источник, где говорилось, что нелепую байку придумали в Венеции. Зеркала стоили очень дорого и хозяева, таким образом, стращали нерадивых слуг.

Стоит ли не верить в примету, ведь через неделю Стивена не стало.

Поднимаюсь с пола. Ноги, как свинцом наколоты, А я покрыта трещинами, как и мое отражение в разбитом зеркале.

= 8=

Кровь и Лилия…

Кровь и Лилия…

Кровь и Лилия….

В моем сознании два слова неразрывно связаны. Капли моей крови окропили смятые, но не увядшие лепестки…

Смотря расплывчатым взглядом на них..на эти девственно белые лоскуты, некогда живых цветов, кажется, что им нанесли аналогиные порезы. Изранили тонкую нежную кожу, и сквозь излом на хрупких лепестках, вытекает не бесцветный и прозрачный сок, а кровь.

Цветы умирают - умираю и я.

Кабина лифта приходит в движение. Створки с глухим лязгом схлопываются. Сжимаю пульсирующие дикой болью виски. Сползаю по стеночке вниз, пока не касаюсь ягодицами ледяного пола.

С возвращением, Бельчонок….

Я тебя прошу, не задерживайся…..

В голове не укладывается - мое тело изувечили по заказу Дамира. Он приказал вскрыть мои шрамы, но зачем?

Что хотел показать?

Мое место?

Слабость?

Хотел, что бы я усвоила как ему ненавистна..

Мои шрамы над лопатками Дамир целовал с особой нежностью. Языком касался. Тогда мне казалось, что он пытается их стереть, чтобы на моей коже не осталось и следа от пережитого насилия. Душу он, также, со всей тщательностью латал. После…

После рвал не менее основательно. Мелко, дробно бил по всем болевым точкам. Вынул сердце из груди, а потом холодным взглядом подначивал, забрать из его рук кровоточащий орган.

Я оставила сердце Дамиру на память. Кусок омертвевшей плоти на тот момент был бесполезен. Он прекратил функционировать, как только Вавилов открыл мне одну из своих тайн.

Я не соприкасалась с жестокостью Дама. Грубость его была мне не знакома. Я ее в упор не видела, ослепленная любовью. Знала о ней с его слов.

Кто сможет ранить сильнее всех на свете?

Ответ скрывался ближе, чем я предполагала.

Только тот, кого ты безумно любишь. Безумно не в том понимании, что объем чувства неограничен. Моя любовь – мое проклятье. Безумие.

Все тактильные ощущения в нерушимом анабиозе. Хаос и паника душат. Дыхание вяло течет, я заторможена до такой степени, что пальцев не чувствую. Будто бы в затвердевшем гипсе, обмотанная с ног до макушки ужасом и мучительно - крепкой болью.

Зрачки недвижимы. Застыли и остекленели.

Я до критической точки погрязла в раздирающих ощущениях и….он ушел. Изуродовавший и измучивший меня мужчина ушел. Рассыпав напоследок гадкие цветы у моих ног, и сохраняя безмолвие. Будто, похоронив под ними. Словно, украсив мою могилу, из которой я никак не могу выкарабкаться на поверхность.

Клацанье металлических створок звучит плохо различимым фоном. Шарканье ног сбоку. Мужские бежевые мокасины и хриплый кашель, а я сижу не вздрогнув. Не поворачивая головы.

Уставилась на плакат салона – красоты, на девушку с обворожительной улыбкой и перебираю лиловые буквы на сиреневом фоне. Складываю из них одно и то же.

С возвращением, Бельчонок.

С возвращением…

Обещаю устроить тебе банкет в преисподней, любимая – звучит не менее броско.

- Эй! Что с тобой? Что произошло? – вошедший парень мне что-то говорит, но во фрустрации звук сыпется без понимания.

Господи, как начать дышать?

Как подняться?

Как выкроить хоть чуточку сил и добраться в квартиру Рин-Рин?

Абсолютно, не соображаю.

- Скажи, что это краска, а не то что мне мерещится? – сипло выспрашивает мужской голос , натолкнувшись зрительно на окровавленные цветы.

Еле видимо мотаю головой в отрицании и смачиваю сухим языком потрескавшиеся губы. У меня кости хрустят как замороженное стекло, и чудится, достаточно шевельнутся, как они тут же развалятся.

Давлю выдох, мелко глотаю вдох. Ни черта не легче. В легких тяжесть, словно залпом скурила пачку тяжелых сигарет.

Парень присаживается на корточки. Силюсь разглядеть его лицо, но не получается. Голос встревоженный. Руки, разжимающие мои, сцепленные на груди ладони, теплые и мягкие.

Он очень бережно отводит со спины ткань, пропитанную насквозь кровью. Присмотревшись, травит порцию прерывистых выдохов над моей макушкой.

- Твою гребаную мать! – хрипит ругательство, подчеркивая ошарашенную эмоцию. Нагребает в пальцы темно-каштановые пряди, обрамляющие нахмуренный лоб, - Кто это сделал спрашивать бесполезно, - сам с собой разговаривает, потом достает из кармана телефон, - Постарайся не двигаться, я вызову скорую и полицию.

Меня сиюминутно выкидывает из тягучей дремы. Хватаюсь за его телефон, он поднимается в этот момент и так получается, что тянет меня прицепом. Кровь резко ударяет в голову. Как горячий гейзер врывается в мозг и ошпаривает.

- Не надо…пожалуйста …не звони… - единственное, что успеваю выплеснуть, цепляясь за упругое предплечье. Черный купол обрушивается сверху, и мгновенно отключаюсь.

= 9 =

Дамир..

Нет, это не он. Тревожащий меня голос суше. Гласные не растянуты. Влажная ткань дарит остужающую свежесть и ясность мыслей. Ей мне обтирают лицо, шею и мягко хлопают ладонью по щекам, вынуждая прийти в себя.

Реальность, оказывается чудовищней, чем пустота.

Подкидываю тяжелые веки и зря. От яркого света получаю ожог роговицы и слезотечение. Снова жмурюсь. Моргаю и пытаюсь сконцентрироваться.

- Пиздец, ты меня напугала….- выдает осматривающий меня брюнет.

- Где я? – спрашиваю у него, носом нащупывая подушку, так доходит, что лежу на животе. Да и раны пекут, но не слишком тревожат. Лежала бы на них, сразу поняла. А так чувствую, будто там незначительная царапина.

- У меня в квартире. Я перенес, когда ты в обморок грохнулась.

- Спа..сибо, - рву фразу и шикаю.

Он мне чем-то холодным и жгучим обрабатывает кожу. Пахнет спиртом, дотягиваюсь до мысли, антисептик.

Неприятно и потому непроизвольно изгибаюсь. Внутри все сотрясется и спазмирует до дурноты.

- Не дергайся. Продезинфицирую, потом заживляющую мазь нанесу и заклею. Я шеф-повар в ресторане. С мясом часто работаю.. ножи острые режусь постоянно, - выдает стремительно, чем и отвлекает от подкатывающей к горлу тошноты, - Кто на тебя напал?

Пока что ставлю табу на эту тему, даже для себя. Останусь одна, потом..Просто не могу. В бессилии не справлюсь.

- Не важно. Лицо я не запомнила, - препятствую дрожанию в связках.

- Угу. И визитка в твоей руке ни о чем не говорит, особенно инициалы Д.В. и Бельчонок, - ясно намекает, что он мне не поверил.

- Не называй меня так. Я Ева.

- Август.

Я может, и схожу с ума, но даты пока не путаю. С утра было двадцать четвертое июля. Грешным делом решаю, что меня обмороком вынесло на несколько недель вперед. Если бы.. но тогда свежие рассечки уже затянулись.

Скольжу глазами по неоштукатуренной стене и красному кирпичу, потом определяюсь, что это задумка интерьера, а не лень хозяина облагораживать жилище. Тут и мебель в доступной мне зоне видимости, выглядит как откровенный хлам, но знаючи наверняка, могу сказать – стоит такой дизайн весьма не дешево.

- Причем здесь август? - стиснув зубы, стоически терплю, нанесение мази. Он осторожничает, но нет - нет, да и задевает, вынуждая напрягать пресс, чтобы как-то не стонать и не корчиться.

- Август сейчас очень старается, не причинить тебе еще больше страданий, намазывая отвратительного цвета слизь, на твою спину.

- Это твое имя?

- Угу. Тебе больше повезло. Ева очень красива. Августом, честно говоря, быть паршиво.

- И глупа, - потухшее иронизирую, - Я бы не сказала, что Август паршиво – необычно.

- Не льсти, - короткий смешок и Август клеит широкие пластыри, предварительно подув и остудив пылающий участок.

Блядь!

У меня волосы дыбом становятся, когда он губами прикладывается к позвоночнику между лопатками. Подскакиваю, не забывая придерживать порезанное платье к груди. Лифчик хотя бы не тронут, но для меня недопустимо являться в неглиже первому встречному.

- Извини, не хотел напугать. Хотел как-то успокоить, - встав в полный рост, вскидывает обе руки.

- Ничего, - тоже поднимаюсь и понуро плетусь в коридор.

Смешно.

Мой чемодан, стоящий посреди комнаты, приводит в восторг. Как мало нужно для счастья. Если что, это был вымученный сарказм. Меня ничего не волнует. Я рефлекторно дышащая и говорящая масса. Больше напоминаю зомби, чем человека.

- Ев, я не имею привычки лезть в чужие дела, но обратиться в полицию, по-моему, крайне необходимо, - Август не дает мне взяться за ручку чемодана, намереваясь проводить. Галантно распахивает входную дверь, пропуская вперед.

- Нет, - выбиваю кратко. Решив, что он слишком много для меня сделал, сглаживаю выскочившую резкость, лелея надежду не выглядеть истеричной психопаткой с кучей отклонений и кинков, - Спасибо, что не лезешь. Продолжай в том же духе и сочту тебя самым лучшим человеком на планете, - он хмыкает, оценив по достоинству, мрачно поведанный юмор, и подстраивается под мои нерасторопные шажки.

Лифт гудит, резонируя грохотом по площадке. И я туда не войду, под угрозой смерти. Смотреть на него тошно, не то что приблизиться.

- Тебе на какой этаж? - Август перехватывает мои невысказанные опасения.

- На седьмой, - поясняю, глубоко затянувшись вдохом.

- Пешком спустимся. Мы на восьмом. Цветы выкину, как только провожу тебя. Выглядело ошеломляюще и ..блд до сих пор пот по загривку, - Август морщится, якобы отмахнувшись от видений.

Даже проецировать не хочу, как я смотрелась вся в крови и утопая в белых цветах. Сейчас в испачканном платье, не намного лучше, но мне параллельно.

- Ладно, - отсвечиваю безлико.

Смотрю исключительно пред собой, чтобы не обострять раздолбанные эмоций. Завалюсь на кровать, а там уже хочешь ни хочешь, придется вникать в разразившийся Апокалипсис. Опустошение - это часть после взрыва и я оглушена. Машинально оглядываюсь. Август идет следом по лестнице и ободряюще улыбается.

= 10 =

Стивен Уорд был мудрым человеком. Его интуиция меня временами поражала. Он видел людей насквозь. Ему хватало одного прямого взгляда, чтобы четко и по полочкам разложить скрытые черты характера, при этом он ко всем проявлял удивительное сострадание. Говорил, что недостатки – это наша невысказанная боль и защитная реакция. Как он мог обладая поразительной интуицией, не разглядеть в Дамире глубоко проросший корень зла, мне не понятно.

Верить, что мой папа разделял мнение Дама… Был жестоким и бескомпромиссным, как Вавилов.

Склоняюсь к тому, что невыносимо. Он просто не мог, так поступить с родной дочерью. Не мог желать ей гибели. Я отказываюсь верить и открещиваюсь, храня светлую память о нем и тихую скорбь.

Все ошибаются, это непреложная истина. Стив ошибся, поддавшись каким-то своим слабостям после гибели Нетали и Колина, но точно могу сказать, Стивен до самой смерти жалел о своем импульсивном решении. Он мне часто говорил, что заслужил мучительную кончину. Нес свой крест и не жаловался, принимая данность такой, как она есть.

Отказался от обезболивающих, наказывая себя и меня заодно, ведь я ни на минуту его не оставляла, когда нагрянул финальный кризис. Последние полгода были тяжелыми.

Будучи чрезмерно восприимчивой, я угасала вместе с ним. Вавилов отделывался частыми звонками и Стивен ему врал, что прекрасно себя чувствует, а его болезнь отступает в лучах моего рыжего солнца.

Если бы….

Я ни грамм не облегчила его состояние. Мне не хватило слов для убеждения, принимать препараты. Всего – навсего отдала такую мелочь, как быть с ним рядом.

Как папа не заметил, лишенного гуманности зверя и пустил его в свой дом, назвал сыном и наследником. Мучаюсь этим вопросом бесконечно, но ответа не нахожу.

На миллиарды и имущество мне плевать с высокой колокольни, пусть Дам все заберет и избавит от гнетущего бремя.

Арина, ведь, из-за денег тогда затеяла свою чудовищную аферу, в конце лишилась собственной жизни. Потеряла все, включая себя.

Стоила ли ее игра сожженных свеч?

Мне трудно осмыслить. За своих близких, я боролась. За деньги никогда. Для меня купюры – бессмысленные цифры на бумажках и счетах. Но я жила в достатке и меня растили в розовых облаках из любви и заботы, абсолютно не приспособленной к борьбе и достижению каких-то целей. Плыла по течению и не стремилась прыгнуть выше.

Арина…

Арина была никому не нужна. Я долго над этим размышляла и пришла к выводу, что мне ее жаль. Она как могла, противостояла всем, кто ее обижает. Шла по головам, потому что однажды ее так же без сожалений растоптали. Выкинули на обочину как испорченную вещь. Не было у нее шансов не сломаться, вот и все.

Много судеб уже поломано, и моя судьба исковеркана, в том числе. Попытаюсь спасти хоть одну. Моральные качества, всепрощение и синдром Матери Терезы, не имеет к моим мотивам никакого отношения.

Балом правит банальный эгоизм.

Я боюсь одиночества. Боюсь …

Боюсь…. Стать тенью при жизни. Боюсь сожрать себя ненавистью к своей же беспомощности.

Я идеальная жертва.

Потерянная, ищущая приключений на беличью задницу.

Все прекрасно, я их нашла, но Дамир крупно ошибается в одном. Убить кого-то дважды невозможно. Когда ты уже мертв внутри - ты ничего не боишься.

Сижу в пустой ванне. Считаю капли мерно летящие из неисправного крана. По дну алыми змейками в слив стекает вода. Как вошла в квартиру, так и просидела в ней. Тело покрыто гусиной кожей, но озноба я не чувствую.

Время повисло, законсервировав в странном состоянии. Я здесь и не здесь. Пока не шевелюсь, забываю про пластыри и раны под ними.

Забываю, кто их нанес.

Пространство сужается на моем блеклом отражении в мутном кафеле на стене. Съежившаяся фигура без четких очертаний и без лица. Волосы еще как-то выделаются ярким пятном посреди тусклого фона.

На стиральной машине трещит телефон. Звуком пришедшего уведомления вырывает из сонма плохо различимых видений. Образы и картинки смазываются в большинстве своем. Угрюмо смотрю на прыгающий смартфон.

Потянувшись к нему, издаю отрывистый вскрик. Полученные травмы отзываются режущим импульсом. Под повязками становится горячо и мокро.

А я уж понадеялась не открывать Августу дверь и ничего не менять. Поехать утром в частную клинику и договориться об анонимной перевязке за отдельную плату.

Новый сигнал оповещения сбивает с мысли. Выкарабкиваюсь из ванны, опираясь на борт.

Разблокировав экран, испытываю разочарование. Всего лишь спам из банка. На мой счет зачислена сумма с шестью нолями. Что удивительно Дамир, переняв бразды правления в бизнесе Стива, исправно перечисляет мне проценты.

Ничего не трачу. Ни рубля, ни цента.

Бреду в спальню, оставляя за собой мелкие лужицы, не просушив кожу и волосы полотенцем. Достаю из чемодана спортивные трико, мятую футболку. Натягиваю на себя, и ткань сразу же прилипает, пропитавшись влагой.

Закручиваю, как попало, пучок на голове и закрепляю резинкой. Заканчиваю одеваться, и звенит звонок, но теперь уже в дверь. Без суеты и стеснения, по поводу неопрятного внешнего вида, иду открывать.