Пять дней до "Да"

Глава 1. Проишествие

Ивелли ненавидела проигрывать. В карьере, в спорах с таксистами, в попытках уложить свои непослушные волосы в идеальную прическу. И сейчас, стоя посреди своего лофта с телефоном, прилипшим к ладони, она испытывала именно это чувство — унизительное, огненное чувство поражения. Ее планы, ее график, ее идеальный контроль над ситуацией были растоптаны бездушной силой под названием «погодные условия».

«РЕЙС JFK → MIA ОТМЕНЕН», — гласило уведомление от авиакомпании. Ярко-красный шрифт, будто насмешка, резал глаза.

— Не может быть! — вырвалось у нее, тихо, почти шепотом, прежде чем ярость набрала полную силу. Она швырнула телефон на диван из белого велюра, и он мягко отскочил, словно мир ополчился против ее драмы. — Черт возьми, черт, черт!

Она металась по просторному помещению, ее каблуки отчаянно цокали по полированному бетону. Пять дней! Пять дней до свадьбы ее лучшей подруги, ее родственной души со времен безумных вечеринок в общежитии Колумбийского университета. Эмма. Скромная, солнечная Эмма, которая ждала этого дня с тех пор, как неуклюжий Джейк впервые пригласил ее на кофе, пролив его ей на новое платье.

Ивелли была подружкой невесты. Это звание было для нее не просто формальностью, а священным долгом. Она организовала девичник в Майами, который стал легендой, выбрала идеальное платье цвета пыльной розы, которое подчеркивало ее яркую внешность и не делало бледной ее подругу-блондинку, и выучила тост, который должен был быть одновременно трогательным и дерзким. А теперь… теперь какая-то погода в Атланте, за тысячи миль от Нью-Йорка, грозилась разрушить все.

Ее телефон завибрировал, ползая по ткани дивана. На экране свысветилось улыбающееся фото Эммы — они обе в огромных соломенных шляпах, загорелые и счастливые. Ивелли глубоко вздохнула, пытаясь совладать с голосом, сдавленным от ярости, и поднесла трубку к уху.

— Ив! Ты уже видела?! — голос Эммы звенел от паники, в которой явно проскальзывали слезы. — Это конец. Это просто катастрофа! Что мне теперь делать? Надо срочно что-то придумать.

— Эм, дыши, золотце, дыши, — начала Ивелли, поднимая глаза к потолку, словно он мог дать ей ответ. — Я разберусь. Я возьму частный самолет, если понадобится. Я украду дирижабль. Я доберусь до твоего венчания, даже если мне придется идти пешком через всю эту чертову страну.

— О, Ив… — Эмма всхлипнула, и Ивелли почувствовала укол вины. Ее подруга, всегда такая собранная и спокойная, архитектор из Сан-Франциско, сейчас рассыпалась из-за свадебного стресса, омраченного силой природы. Их разделяли не просто мили, а целые экосистемы и менталитеты. Но их дружба только крепла на расстоянии. Девушки все так же любили и поддерживали друг друга, пытались помочь всеми способами. Эмма даже однажды пыталась наладить личную жизнь Ивелли, но тот парень... Про него лучше и не вспоминать.

— Слушай, не делай ничего радикального, — прошептала Эмма, утирая, как представила себе брюнетка, слезы уголком рукава. — Просто… доверься мне, ладно? Кажется, у меня есть идея. Безумная, просто сумасшедшая, но… это может сработать.

Ивелли насторожилась. В голосе подруги послышались знакомые нотки — смесь надежды и задора, с которым они в прошлом пробирались на закрытые вечеринки.

— Какого рода идея? — спросила девушка, медленно опускаясь на диван. Ее взгляд упал на шпиль Эмпайр-стейт-билдинг за окном, утопающие в утренней дымке. — Если ты предложишь мне ехать на автобусе, я лично отменю твой медовый месяц.

Невеста фыркнула сквозь слезы.

— Хуже. Или лучше. Смотря с какой стороны посмотреть. Видишь ли… предполагаю... ты не единственный гость, чьи планы рухнули сегодня утром. Но мне надо это уточнить.

Ивелли замерла. Мозг, привыкший просчитывать риски и возможности, начал лихорадочно перебирать гостей. Кто еще летел с Восточного побережья? Старый друг Джейка из Бостона? Его тетя из Филадельфии?

— О ом ты говоришь? — голос прозвучал резко, как щелчок.

На другом конце провода повисла пауза, слишком многозначительная и затянувшаяся. Ивелли могла поклясться, что слышит, как бьется сердце Эммы.

— Эмма? — потребовала она ответа. — Кто этот загадочный пассажир, попавший в такие же обстоятельства?

— Просто… просто доверься мне в этом, Ив, — наконец выдохнула Эмма, и в ее голосе послышалась мольба. — Для меня. Для моего свадебного дня. Для нашего танца под «Girls Just Want to Have Fun», который мы репетировали с двенадцати лет. Пожалуйста.

Ивелли сжала трубку так, что костяшки пальцев побелели. Внутри все кричало, требовало имени. Каждый ее инстинкт самосохранения, отточенный годами в конкурентной бизнес-среде, предупреждал об опасности. Но с другой стороны была Эмма. Ее Эмма. Ее подруга, которая просила о доверии.

— Хорошо, — прошептала она, и это слово далось ей с трудом. — Хорошо, я доверяю. Но, Эм… если этот твой «план» включает в себя клоунов, единорогов или мою поездку верхом на осле, я лично пересмотрю твой брачный контракт.

Эмма рассмеялась, уже по-настоящему, и этот звук заставил Ивелли невольно улыбнуться.

— Поездка верхом на осле зависит исключительно от твоего желания. Но она может быть! Просто… будь готова к приключению. Как в старые добрые времена. И, Ив?

—Да, золотце?

— Прихвати удобную обувь. Ты должна поймать букет невесты.

Разговор оборвался. Ивелли сидела неподвижно, глядя на погасший экран телефона. Ярость от отмены рейса куда-то ушла, сменившись холодным, непонятным предчувствием. Кто этот человек? Почему Эмма была такой загадочной? И какое, черт возьми, «приключение» могло заменить ей прямой перелет из Нью-Йорка в Майами?

Она подошла к панорамному окну, глядя на суетливый город внизу. Ее маршрут был перестроен. И теперь ей оставалось только ждать, чтобы узнать, куда именно заведут ее эти новые, неизведанные и пугающие повороты судьбы.

Глава 2. Попутчица

В то время как Ивелли в своем лофте металась в почти контролируемой ярости, Адам Кэмпбелл встречал новость об отмене рейса с совершенно противоположной реакцией. Он стоял в дверном проеме своей мастерской, уютно заваленной полотнами, банками с кистями и краской. Мужчина смотрел на экран телефона с широкой, немного глупой ухмылкой.

— Ну что ж, — произнес он вслух, обращаясь к своему последнему творению — абстрактному портрету таксы в стиле поп-арт. — Похоже, вселенная против того, чтобы я смотрел, как Джейк потеет в смокинге.

Собака на картине, разумеется, не ответила. Адам вздохнул, не теряя улыбки, и потянулся к кружке с остывшим кофе. Он был из тех людей, кого жизнь редко могла выбить из колеи. Художник-фрилансер, чей доход был таким же непредсказуемым, как погода в Новой Англии, он давно усвоил простое правило: если проблему можно решить, не стоит волноваться, а если нельзя — тем более.

Но подвести лучшего друга на его собственной свадьбе? Это было уже серьезно. Он тут же набрал Джейка. На другом конце Адам услышал вечные гудки.

— Вероятно, уже впал в свадебную кому или выбирает между галстуком цвета фуксии и цвета лосося, — весело предположил Адам и, недолго думая, набрал номер Эммы.

Она ответила почти мгновенно, и из трубки на него обрушился шквал паники, перемешанной со слезами.

— ...и я не знаю,что делать, торт может не доехать, а папа Джейка уже начал рассказывать тот анекдот про гусара, и я уверена, что моя тетя Шейла наденет белое, я чувствую это костями...

— Эм, Эм, эй, спокойно, — мягко перебил ее Адам, прислонившись к косяку. — Глубоко вдохни. Представь, что тетя Шейла в белом — это просто очень бледный призрак, который случайно зашел на праздник. Добавит атмосферности. В любом случае, самой красивой крошкой будешь именно ты, любовь моя.

Эмма фыркнула, и в ее голосе послышалась тень улыбки.

— Адам, только ты можешь найти плюс в моей тете-призраке. Смотри, Джейк услышит твои слова и будет ревновать.

— Он будет ревновать меня к тебе!

— Это точно, — задорно рассмеялась блондинка, вспоминая все моменты, когда эти двое вели себя как самая преданная друг другу парочка. — Ты уже видел? Все рейсы...

— Видел, — кивнул он, хотя она этого не могла узнать. — Вселенский заговор. Джейк не берет трубку, вероятно, отключил мозг, чтобы сохранить остатки рассудка. Как он там, жив?

В этот момент на линии послышался шум и новый голос, уставший, но решительный.

— Я жив,старина. Пока жив. Но если мне придется еще раз обсуждать оттенок салфеток, я совершу побег в Мексику. Ты же не летишь?

— Джейк! — обрадовался Адам. — Нет, брат, мой самолет превратился в тыкву. Я сейчас, наверное, погуглю, сколько будет стоить снять вертолет. Или научиться управлять им по ютубу за пять дней.

— Забудь, — тут же парировал Джейк. — У меня есть идея получше. Гениальная, если я сам так говорю.

— О, — насторожился Адам с улыбкой. — Твои «гениальные идеи» обычно заканчиваются тем, что мы ночуем в участке или оказываемся должны денег сомнительным личностям. Помнишь ту поездку в Вегас?

— Это было десять лет назад, хватит уже! — взорвался жених, но Эмма тут же встряла в разговор.

— Он прав, дорогой. Твоя идея с живым медведем на мальчишнике до сих пор снится мне в кошмарах. О чем ты там думал?

— Я думал, что это будет круто! Но не в этом суть. Адам, помнишь «Бэтмобиль»?

Адам замер, и его беззаботное выражение лица сменилось неподдельным интересом. «Бэтмобиль» — это старый, видавший историю Ford Bronco, который они с Джейком купили в складчину на последнем курсе. Они собирались перегнать его из Нью-Йорка, где тогда жили родители Джейка, в Майами, но в итоге машина так и осталась ржаветь в гараже отца мужчины, став легендой в их кругу.

— Тот самый, что ест бензин, как заправский алкоголик, и у которого кондиционер работает только на подогрев? — усмехнулся Адам. — Как я мог забыть. Он еще на ходу?

— Папа говорит, что да, нужно только аккумулятор подзарядить и колеса подкачать. Он стоит в том же гараже. Ключи у соседа. Бери и катись до самого Майами!

Идея проехать полстраны на их старой, неуклюжей тачке поначалу показалась Адаму дикой, но чем больше он о ней думал, тем больше ей проникался. В этом было безумие. Приключение. Отличная история для будущих воспоминаний.

— Знаешь, что? — рассмеялся он. — А почему бы и нет? Это будет эпичнее любого перелета. Только я, открытая дорога и ненадежное транспортное средство. Звучит как идеальный план.

— Вот и славно! — обрадовался Джейк. — Но есть одно условие.

— Какое еще условие? Чтобы я не останавливался у стрип-баров?

— Нет, — в разговор снова вступила Эмма, и в ее голосе появились странные, подозрительные нотки. — Дело в том, что ты не единственный, кто остался без рейса. Есть еще одна наша гостья. Она тоже в Бостоне. Вернее, она сейчас в Бостоне, а живет... ну, неважно. Так вот, условие — ты берешь ее с собой.

Адам поднял бровь. Одиночное дорожное приключение внезапно превращалось в совместную поездку с незнакомкой. Его внутренний весельчак и любитель флирта тут же воспрял духом.

— О-о-о, — протянул он игриво. — И кто же эта прекрасная незнакомка, волею судьбы заброшенная в мои объятия? Насколько она... симпатична?

Друзья на линии на секунду затихли, а потом голос Эммы прозвучал с такой ледяной сталью, что Адам невольно выпрямился.

— Кэмпбелл, если ты посмеешь смотреть на нее, как на очередную свою «прекрасную музу», с которой можно пофлиртовать и бросить у ближайшей заправки, я лично доберусь до Бостона и использую твои кисти не по назначению. Понял?

— Эй, я всего лишь поинтересовался! — засмеялся он, поднимая руки в знак поражения, хотя она снова этого не видела. — Просто хочу знать, с кем мне предстоит делить тесный салон «Бэтмобиля» пять дней. Это же естественное мужское... любопытство.

— Забудь свое «естественное любопытство», — отрезала подруга. — Это не обсуждается. Ты просто заедешь за ней, посадишь в машину и привезешь сюда живой, невредимой и... немножко не убитой тобой.

Глава 3. Встреча

Следующие несколько часов прошли в нервной лихорадке. Ивелли, отбросив первоначальную тревогу, перешла в режим тотального контроля. Она составила список из десяти пунктов «Правила выживания в дорожной поездке с незнакомцем», куда вошли такие пункты как «никакой музыки громче шепота», «никаких внеплановых остановок у достопримечательностей в виде самого большого в мире мяча из пряжи» и «строгое разделение пространства салона по воображаемой линии». Она упаковала чемодан с немецкой педантичностью, положив пять разных комплектов одежды, аптечку на все случаи жизни и дорожный утюг. Ей прислали адрес, по которому ее заберет тот самый «загадочный спаситель».

Адам, в свою очередь, потратил это время с пользой: доел вчерашнюю пиццу, дорисовал таксе второй ус и собрал рюкзак, в который влетело три футболки, две пары джинсов, зубная щетка и зарядка для телефона. Он мысленно уже представлял себе эпичное дорожное путешествие под громкий рок-н-ролл с загадочной незнакомкой, которая, он был уверен, не устоит перед его обаянием после пары сотен миль. Может они ещё и в пару баров заедут.... Красота!

Ивелли приехала первой, приказав таксисту ждать. Она вышла из машины, сверкая идеальным кашемировым комплектом и огромными солнечными очками, и с отвращением осмотралась. Гараж располагался в старом, немного обшарпанном промышленном районе. Воздух пах бензином и пылью. Именно здесь ее должна была ждать ее судьба на колесах.

В этот момент к гаражу подъехал Uber. Из машины с беззаботным видом выпрыгнул Адам, натягивая на себя рюкзак. Он был в потертых джинсах и толстовке с капюшоном, на которой было написано «Сомнительная персона». Его взгляд скользнул по стройной фигуре Ивелли, оценивая ситуацию.

— О, отлично! — весело произнес он, принимая ее за другую жертву отмененных рейсов. — Значит, Эмма прислала и тебя? Я Адам. Кажется, мы будем попутчиками.

Он широко улыбнулся, демонстрируя безупречно ровные зубы.

Ивелли медленно, с преувеличенным высокомерием, приспустила очки на кончик носа, чтобы получше разглядеть этого проходимца. И в этот момент мир сузился до точки.

Ее дыхание перехватило. Сердце не просто заколотилось – оно затрепыхало в паническом приступе, ударяя об ребра, словно птица, попавшая в ловушку. Кровь отхлынула от лица, оставив после себя ледяную пустоту, а затем прилила обратно, обжигающим стыдом и яростью. Это был не просто знакомый силуэт. Это был призрак. Призрак самого болезненного, самого унизительного провала в ее жизни. Ее собственный персональный кошмар, облеченный в плоть и потертый капюшон.

— Ты... – это слово вырвалось у нее хриплым, не ее голосом. Шепотом, полным такого немого ужаса, что даже Адам на секунду замер.

Его собственная улыбка застыла и осыпалась, как штукатурка. Мозг, отказываясь верить, лихорадочно сопоставлял детали: идеальная посадка одежды, ядовитый блеск глаз, эта надменная линия губ, которая когда-то говорила ему, что он «недостаточно амбициозен».

— Нет... – выдохнул он, и его голос звучал глухо, как удар по пустой бочке. Он отшатнулся, будто увидел не ее, а змею, готовую к удару. – Это... это невозможно. Ты? ИВЕЛЛИ?

Имя прозвучало как плевок. Как ругательство.

Этот звук вывел девушку из ступора. Ярость, мгновенная, всесокрушающая, белая от жара, ударила в голову. Ее тело содрогнулось.

— ТЫ! – закричала она уже во весь голос, и это был не крик, а вопль раненого зверя. Она сделала шаг к нему, ее пальцы сжались в кулаки, и ей потребовалась вся ее воля, чтобы не запустить их в его ошарашенное лицо. — ЭТО ТВОЯ ГЕНИАЛЬНАЯ ИДЕЯ? ЭТО ТВОЙ «ПЛАН»? ОНИ ПОДСАДИЛИ МЕНЯ В ОДНУ МАШИНУ С ТОБОЙ? С ТОБОЙ?!

Ее голос срывался на визг. Каждое слово было облито кислотой.

Адам пришел в себя. Шок сменился ответной волной гнева, такой же свирепой и непримиримой. Его собственное лицо исказила гримаса отвращения.

— Я? Я?! – зарычал он, сбрасывая рюкзак на асфальт с таким видом, будто это была отрубленная голова. – ДУМАЕШЬ, Я СОГЛАСИЛСЯ БЫ ДОБРОВОЛЬНО ПРОВЕСТИ ПЯТЬ СЕКУНД В ОДНОМ ПРОСТРАНСТВЕ С КОЛОДЦЕМ ЯДОВИТОГО ТЩЕСЛАВИЯ? Я ЛУЧШЕ БУДУ ЛИЗАТЬ РЖАВЫЙ БАМПЕР ЭТОГО ХЛАМА, ЧЕМ СЛУШАТЬ ТВОЕ СНИСХОДИТЕЛЬНОЕ ГОВНО ЕЩЕ РАЗ!

— О, КАК Я ТЕБЕ ВЕРЮ! ВЕДЬ ТЫ ВСЕГДА ПРЕДПОЧИТАЛ ХЛАМ И МУСОР ЧЕМУ-ТО ЦЕННОМУ! – парировала Ивелли, ее грудь высоко вздымалась от ярости. – Я НЕ ПОЕДУ! СЛЫШИШЬ? НИ ЗА ЧТО! НИ ЗА КАКИЕ СОКРОВИЩА ЭТОГО МИРА! Я ЛУЧШЕ БУДУ ЦЕЛОВАТЬСЯ С КОБРОЙ, ЧЕМ ДЫШАТЬ С ТОБОЙ ОДНИМ ВОЗДУХОМ!

— ПРЕКРАСНО! ПОТОМУ ЧТО ТВОЕ ДЫХАНИЕ, ПОМНЮ, ОТРАВЛЯЕТ ВОЗДУХ ЛУЧШЕ ЛЮБОГО ПРОМЫШЛЕННОГО ВЫБРОСА!

Оба в ярости выхватили телефоны. Ивелли с силой тыкала в экран, что тот затрещал. Адам – с такой яростью, что чуть не выронил аппарат. Результат был идентичен: оба вызова ушли в пустоту. Почти мгновенно на их экранах один за другим всплыли уведомления.

От Эммы: «Веселитесь! ❤️»
От Джейка: «Веселитесь, братишки! ❤️»

Они подняли глаза от экранов и уставились друг на друга. Взгляды их были полны такой чистой, немой, животной ненависти, что, казалось, сама реальность трещала по швам. Они оба поняли одно: друзья их не просто подставили. Они устроили им ад на земле. Ад на колесах.

Ивелли первой не выдержала. Вся ее ярость, все разочарование и ощущение чудовищного предательства нашли выход в одном импульсивном движении. Она с силой, от всей души, швырнула свой идеально упакованный чемодан прямо в Адама.

— ВОТ! ВОТ ТЕБЕ, УРОД! НА! ЭТОТ ПРИДУРОК ОПЯТЬ ИСПОРТИЛ МНЕ ВСЮ ЖИЗНЬ!

Чемодан, будучи тяжелым и неуклюжим, не долетел до Адама и с оглушительным грохотом приземлился на асфальт. Мужчина, не моргнув глазом, отреагировал с той же скоростью и инфантильностью. Он дернул рюкзак на себя, порылся в кармане и, достав связку ключей, метнул ее в Ивелли со словами:

— ПЕРВОЙ ВЕЗЕШЬ ТЫ, СТЕРВА! А Я ПОСПЛЮ! ПОПРОБУЙ ТОЛЬКО РАЗБИТЬ НАС.

Ключи пролетели мимо и звякнули о дверь такси, водитель которого наблюдал за сценой с неподдельным интересом, достав попкорн.

Глава 4. Шоколадка

Первый час пути прошел в гробовом молчании, прерываемом лишь ревом мотора и свистом ветра в щели неплотно закрытых окон. Ивелли вцепилась в руль так, будто это был спасательный круг в бушующем море ее ярости. Ее взгляд был прикован к дороге с таким напряжением, что, казалось, она могла испепелить асфальт силой мысли.

Адам, устроившись поудобнее, демонстративно закрыл глаза, но его расслабленная поза была обманчива. Каждый мускул в его теле был напряжен, как струна. Он чувствовал на себе ее взгляд, даже не видя его – колючий, полный презрения. Он слышал, как она щелкает переключателем поворотников с такой силой, что тому можно было только посочувствовать.

Они выехали на скоростное шоссе I-95, и поток машин поглотил их старый Bronco. Молчание стало невыносимым, давящим, как физическая нагрузка.

Первым не выдержал Адам. Он с театральным вздохом открыл глаза, уставился в лобовое стекло и произнес с фальшивой ностальгией в голосе: «А помнишь, Ив, наше первое свидание? Ты тогда тоже так сосредоточенно молчала. Правда, всего минут пять, а не целый час. Потом ты прочла мне часовую лекцию о нерациональном использовании моего творческого потенциала. Ностальгия, черт возьми».

Ивелли сжала руль так, что кожа на ее ладонях побелела.

– Если ты хоть на секунду думаешь,что я собираюсь предаваться каким-то болезненным воспоминаниям с тобой, то у тебя в голове еще больше опилок, чем я предполагала. Молчи и не порти воздух.

– О, прости, ваше высочество, я и не знал, что у вас здесь монополия на порчу атмосферы, – парировал Адам. – Кстати, о воздухе... Не думаешь приоткрыть окно? Или ты боишься, что твоя идеальная укладка пострадает от ветра? Хотя, – он оглядел ее собранные в тугой пучок волосы, – кажется, ему уже ничто не угрожает. Он забетонирован, как твое чувство юмора.

– Мое чувство юмора в полном порядке, – сквозь зубы процедила Ивелли. – Оно просто отказывается иметь дело с примитивными шуточками на уровне пятого класса. И если тебе не нравится, как я веду машину, всегда можешь прогуляться пешком. Следующая заправка через двадцать миль. Не позорься, ты справишься.

– И оставить тебя наедине с «Бэтмобилем»? Ни за что. Это как оставить ребенка с работающей бензопилой. Кстати, о музыке... Этот звуковой вакуум меня убивает.

Не дожидаясь ответа, Адам наклонился и включил радио. Салон наполнился хриплыми, искаженными звуками гаражного рока. Ивелли вздрогнула, как от удара током.

– Выключи! – приказала она.

– Нет уж, – Адам только прибавил громкость. – По конвенции ООН о дорожных поездках, пассажир имеет право на музыкальное сопровождение. Иначе это приравнивается к пытке.

– Я сейчас приравняю к пытке твое пребывание в сознании! Выключи эту какофонию!

Вместо ответа Адам начал отбивать ритм по бардачку, напевая невпопад. Ивелли, не отрывая рук от руля, потянулась к панели и с силой выдернула штекер провода, который мужчина воткнул в прикуриватель. Музыка захлебнулась и умерла.

Наступила тишина, еще более звенящая, чем до этого.

– Вот черт, – тихо прошипел Адам, глядя на нее с новым, ледяным бешенством. – Ты всегда была невыносимой. Ты должна всë контролировать. Даже звуковые волны.

– А ты всегда был невыносимым инфантильным эгоистом, который думает, что его желания – закон для всех окружающих!

– О, да? А помнишь, как ты контролировала, какие носки мне надевать? Потому что «они не сочетались с моим имиджем»? Угадай, что, Ив? – он с силой ткнул себя пальцем в грудь. – Сейчас на мне носки с совами. И они чертовски великолепны. И не сочетаются ни с чем. И мне плевать!

– Поздравляю! Ты достиг дна и пробил его! Гордись!

Они мчались по шоссе, обмениваясь колкостями, словно пулями. Каждая фраза была отточенным клинком, каждая пауза – зарядкой нового оружия. Они ругались из-за всего: из-за скорости («Ты ползешь, как улитка в сахаре!» – «А ты везешь нас, как камикадзе на последнем задании!»), из-за температуры в салоне («Здесь адское пекло, включи кондиционер!» – «Он не работает, приспособляйся, как привык!»), из-за того, как Ивелли перестраивается («Сигнал поворота изобрели для того, чтобы им пользоваться, а не для красоты!» – «А я думала, ты здесь для того, чтобы критиковать, так что выполняй свою работу!»).

Наконец, спустя полтора часа этой словесной битвы, Ивелли резко свернула на парковку очередной заправочной станции, шины визжали от такой грубой остановки.

– Нужно заправиться, – отрезала она, заглушая двигатель. – И купить нормальную воду. А не ту химическую отраву, что ты, наверное, пьешь.

– Сначала заплати, – парировал Адам, выходя из машины и потягиваясь. – Бензин – это общие расходы. Или ты думаешь, что я буду финансировать твой побег от реальности?

Они проследовали на заправку, продолжая обмениваться взглядами, которые могли бы расплавить сталь. Девушка выбрала бутылку дорогой артезианской воды и полезла в свою сумку за кошельком. И тут ее лицо вытянулось. Она снова и снова ощупала карманы, внутренние отделения. Ничего.

– Что, забыла кошелек в своем пентхаусе, ваше высочество? – ехидно поинтересовался он, уже доставая свою потертую кредитку. – Или твой финансовый консультант не одобрил траты на рандеву с моим участием?

– Заткнись, – буркнула она, чувствуя, как жар стыда заливает ее щеки. – Я... Я, кажется, оставила его в такси. Когда ехала к гаражу.

Это была полная катастрофа. Все ее деньги, карты, документы... все в машине незнакомого таксиста.

Адам на секунду замер, глядя на ее побелевшее лицо. Он видел не просто злость, а настоящую панику в ее глазах. На мгновение ему захотелось сказать что-то резкое, колкое. Но что-то удержало его.

Он молча протянул свою карту кассира.

– Бак до полного, эта вода, – он указал на бутылку в руках Ивелли, – и... – его взгляд упал на полку со сладостями. – И эта шоколадка.

Он взял плитку молочного шоколада с фундуком – ту самую, что она всегда любила.

Он расплатился, забрал карту и, не глядя на нее, протянул ей воду и шоколадку.

Глава 5. Любила

Хрупкое перемирие продержалось ровно час. Шестьдесят минут невыносимой, звенящей тишины, нарушаемой лишь гулом мотора и меланхоличными переборами гитары из радио. Ивелли сидела, поджав ноги, и медленно, почти церемониально, отламывала по маленькому кусочку от той самой шоколадки. Каждый раз, когда сладость таяла во рту, она чувствовала не облегчение, а горькое послевкусие унижения. Она сидела в машине своего злейшего врага, съедала его шоколад и была полностью от него зависима. Ее кошелек, ее план, ее контроль – все осталось в том такси, унесшемся в бостонскую дымку.

Адам украдкой наблюдал за ней. Он видел, как ее плечи были напряжены, а взгляд, обычно такой острый и уверенный, теперь рассеянно блуждал за окном. Он видел тень подлинного расстройства на ее лице, и какая-то часть его, та самая, что когда-то заставляла его подбирать бездомных котят, шевельнулась. Но та, другая, более крупная и обиженная часть, требовала сатисфакции.

– Знаешь, – начал он, нарушая тишину голосом, в котором яд сарказма был тщательно смешан с фальшивым сочувствием. – Ирония ситуации просто восхитительна. Всего пару часов назад кто-то тут свысока заявлял, что я неудачник и пахну бедностью. А теперь... – он сделал паузу для драматического эффекта, – теперь пахнуть бедностью пришлось тебе, принцесса. Чувствуешь этот аромат? Это запах финансовой несостоятельности. Довольно терпкий, не находишь?

Ивелли замерла с очередным кусочком шоколада на полпути ко рту. Она медленно повернула голову, и ее глаза, еще секунду назад грустные, вспыхнули зеленым огнем чистейшей ярости. Она не произнесла ни слова. Просто с силой, какой только могла, шлепнула его по плечу своей костлявой ладонью. Это был не игривый шлепок, а удар, полный обиды и злости.

– Ай! – воскликнул Адам, больше от неожиданности, чем от боли. Он потер плечо, на его лице расцвела ухмылка. – Ого! Насилие! Как прогрессирует наш конфликт! Знаешь, я сейчас с облегчением подумал, как хорошо, что мы не поженились. Наш брак был бы полон домашнего насилия. Причем, – он многозначительно посмотрел на нее, – я, ясное дело, был бы жертвой. Ходил бы в синяках и рассказывал друзьям, что это я сам о дверь косякнулся. Неблагодарная дверь.

– Ты... ты невыносимый кретин! – выдохнула она, трясясь от гнева. – Я сейчас действительно могу применить к тебе насилие!

– Видишь, видишь! Агрессор выявляется все четче! – весело парировал он. – Кстати, раз уж мы заговорили о характерах... Ивелли... – он растянул ее имя, смакуя каждый слог. – Неужели твои родители, давая тебе это имя, обладали даром предвидения? «Ivelly». Звучит почти как «Evil». Злюка. Так и знали, что вырастет маленький демон в юбке Prada.

Это было последней каплей. Ту самую чашу терпения, что и так была переполнена, он не просто перелил через край, а разбил вдребезги. Все ее сдержанность, все попытки сохранить лицо испарились, сожженные чистейшим раскаленным гневом.

– АХ ТАК?! – закричала она, так что стекла, казалось, задрожали. – Ты хочешь поговорить о ценности и таланте? Отлично! Давай поговорим! Давай поговорим о тех «шедеврах», что ты малевал! Эти жалкие мазни, которые не стоят и гроша ломаного! Ты – бездарность, Адам! Бездарность, которая мнит себя непризнанным гением, а на деле способна лишь размазывать краску по тряпкам, которые не продашь и на пачку сигарет!

Она выпалила все это на одном дыхании, ее грудь высоко вздымалась, а глаза блестели от слепой ярости. Она целилась в самое больное, в его творчество, в его суть, и ей казалось, что попала точно в цель.

Адам резко нажал на тормоз, съехав на обочину с визгом шин. Он повернулся к ней, и его лицо больше не выражало насмешку. Оно было жестким, а в глазах стоял холодный, отстраненный гнев.

– Что ж, – произнес он тихо, и его тихий голос был страшнее любого крика. – Если я такая бездарность, как ты утверждаешь, то у тебя, выходит, был отвратительный, просто катастрофический вкус на мужчин. Потому что ты же, если я ничего не путаю, – он сделал паузу, впиваясь в нее взглядом, – ЛЮБИЛА эту бездарность. Да? Или твоя безупречная память подводит?

Воздух вырвался из ее легких, словно от удара. Она смотрела на него с широко раскрытыми глазами, ее рот приоткрылся от изумления и возмущения. Она пыталась что-то сказать, но могла только издать короткий, презрительный хмык.

– Любила? ТЕБЯ? – наконец вырвалось у нее, и голос ее дрожал. – Это самое нелепое, что я слышала за всю свою жизнь! Я никогда тебя не любила, Адам! Никогда!

Она произнесла это с такой ледяной, отрезающей окончательностью, что эти слова повисли в салоне, как приговор. Она сказала их, чтобы ранить, чтобы отомстить, чтобы отсечь все эти глупые намеки на их прошлое.

И сработало. Она увидела, как его лицо изменилось. Как исчезла маска сарказма и гнева, и на мгновение, всего на долю секунды, в его глазах мелькнула неподдельная, сырая боль. Он не ожидал этого. Он ждал ответного взрыва, новых оскорблений, но не этого тотального, бесповоротного отрицания всего, что было между ними.

Он резко отвернулся, уставившись на руль, и с силой сжал его пальцами. Его костяшки побелели.

– Отлично, – пробормотал он глухо. – Тогда у нас и проблем никаких нет. Просто два незнакомца, которых злая судьба заперла в одной машине.

Он снова тронулся с места, и на этот раз тишина, опустившаяся в салоне, была иной. Она была тяжелой, густой и горькой. Она была полной невысказанных обид и боли, которая была куда острее и реальнее, чем все их предыдущие перепалки.

Ивелли отвернулась к окну, чувствуя, как по ее щекам катятся предательские слезы. Она смахнула их с яростью. Она ненавидела его. Ненавидела за то, что он заставил ее сказать это. Ненавидела себя за то, что эти слова вообще вырвались. И больше всего на свете она ненавидела тот крошечный, предательский укол в сердце, который она почувствовала, увидев боль в его глазах.

Так они и ехали два часа. Два часа напряженной, давящей тишины. Два часа, в течение которых они оба пережевывали свои раны и обиды, уставившись в разные стороны. Пейзажи за окном сменялись, солнце начало клониться к горизонту, а в салоне «Бэтмобиля» царила эмоциональная мерзлота.

Глава 6. Хрюшкина радость

Солнце уже касалось вершин дальних холмов, окрашивая небо в огненные оттенки, когда Адам без лишних слов свернул с шоссе и направил «Бэтмобиль» к гигантскому, кричаще яркому зданию, похожему на амбар. Неоновая вывеска, изображающая улыбающегося поросенка с ножом и вилкой, мигала надписью: «Хрюшкина Радость. Всегда свежее сало!» Рядом стояла деревянная фигура коровы в розовых очках размером с автомобильное колесо.

— Что это? — выдохнула Ивелли, с ужасом глядя на это царство китча и, как она тут же решила, пищевых отравлений.

— Храм высокой кухни, — пафосно провозгласил Адам, паркуя машину на гравийной стоянке, заставленной пикапами. — Здешние бургеры, по слухам, обладают такой калорийностью, что могут заменить бензин. А их картошка фри... О, это не просто картошка. Это хрустящая мудрость простого народа.

— Это выглядит так, будто санитарную инспекцию здесь не видели со времен основания государства. Я не буду здесь есть.

Как бы в ответ на ее слова, живот Ивелли издал новый, на этот раз протяжный и душераздирающий вой. Она сглотнула, чувствуя, как слюнки предательски наполняют рот. Из открытой двери доносился божественный, неоспоримый аромат жареного лука, говяжьей котлеты и свежеиспеченного хлеба.

Адам выключил двигатель и повернулся к ней.

— У тебя всегда есть выбор, принцесса. Либо ты сейчас войдешь туда, как цивилизованный, хоть и обедневший человек, и я куплю тебе ужин. Либо ты останешься тут жевать свой гонор, а я пойду и при тебе с наслаждением съем двойной бургер с беконом и сырными начос. Выбор за тобой.

Он вышел из машины и, насвистывая, направился к входу. Ивелли просидела еще секунду, в ярости глядя ему в спину. Ее гордость вступила в жестокий бой с физиологией. И физиология победила с разгромным счетом.

С громким хлопком распахнув дверь, она вылезла из «Бронко» и поспешила за ним, стараясь сохранить на лице выражение крайнего отвращения.

Внутри «Хрюшкиной Радости» было именно так, как она и предполагала, только в сто раз хуже. И в то же время... сногсшибательно. Зал был огромным, шумным и залитым теплым желтым светом. Стены украшали чучела рыб, рога лосей и выцветшие фотографии местных фермеров. Откуда-то доносилась бодрая кантри-музыка. Воздух был густым и вкусным, как бульон.

Их проводила до свободной пластиковой кабинки пожилая официантка с именем «Дот» на груди и с неиссякаемой энергией в глазах.

— Ну, приветики, птенчики! — весело заговорила она, уронив перед ними липкие пластиковые меню. — Устали с дороги? А у нас сегодня спецпредложение на «Свинячий восторг» — три котлеты, шесть полосок бекона, яйцо и сыр на булочке с пончиком. Запивается литровой колой. Не рекомендую сердечникам!

Ивелли смотрела на меню, как загипнотизированная. Фотографии блюд были нарочито безобразны и одновременно чертовски соблазнительны.

— Я... мне просто салат. И стакан воды. Без газа, — попыталась она сказать, но ее голос прозвучал слабо.

— Салат? — Дот фыркнула, словно Ивелли предложила ей съесть асфальт. — Дорогуша, наши салаты — это то, что подают к «Свинячьему восторгу». Один такой салат потянет на добрые полторы тысячи калорий. Может, лучше наш «Куриный кризис идентичности»? Курочка гриль, но с картошкой фри и соусом барбекю.

Адам, не глядя в меню, заказал:

— Мне «Взрыв на ранчо», двойная порция луковых колец и шейк с арахисовым маслом. А ей... — он с насмешливым сочувствием посмотрел на Ивелли, — принесите «Куриный кризис». Думаю, она как раз переживает нечто подобное. И два стакана сока. Надо же запивать чем-то полезным, а то кризис превратится в депрессию.

Ивелли даже не нашла сил возмутиться. Она просто сидела, опустошенная, и смотрела, как Дот энергично все записывает и удаляется.

Они снова остались одни. Шум зала и музыка создавали иллюзию уединения. Ивелли взяла бумажную салфетку и с маниакальным усердием начала протирать стол перед собой.

— Расслабься, — сказал Адам, разламывая деревянную палочку для еды. — Микробы здесь, скорее всего, уже выработали коллективный иммунитет и свое правительство. Они тебя не тронут. Если будешь хорошей девочкой.

— Я не боюсь микробов. Я боюсь безвкусицы и пищевых экспериментов над несформировавшимся мозгом, — буркнула она, но прекратила уборку.

— Боишься.. Да и мозг у тебя уже сформировался.

Еда прибыла с ошеломляющей скоростью. Блюдо Адама представляло собой гору мяса, сыра и соуса, угрожающе нависшую над тарелкой. «Куриный кризис» Ивелли оказался огромным, сочным и пах настолько божественно, что ее последние остатки снобизма испарились, как капли воды на сковородке.

Она взяла вилку с видом исследователя, готовящегося вскрыть неизвестный организм, и отрезала маленький кусочек курицы. Поднесла ко рту. И... замерла. Это было невероятно. Мягко, прожарено до хрустящей корочки, идеально приправлено.

Адам наблюдал за ней, ухмыляясь. Он видел, как ее нахмуренный лоб разглаживается, а глаза непроизвольно закрываются от наслаждения. Она снова откусила, уже больше, на этот раз захватив картошку фри.

— Ну что? — спросил он. — Одобряет сноб-комитет?

— Съедобно, — пробормотала она с набитым ртом, стараясь сохранить невозмутимость, но предательский румянец удовольствия на ее щеках выдавал ее с головой.

Они ели молча, но на этот раз тишина была иной — сытой и сосредоточенной. Адам с удовольствием поглощал свой «Взрыв», а Ивелли, к своему удивлению, уничтожала «Кризис» с скоростью и энтузиазмом, которых от нее нельзя было ожидать.

В какой-то момент Адам потянулся к ее тарелке, чтобы взять одну из ее картофелин фри. Почти рефлекторно она ударила его по руке вилкой.

— Ай! — отдернул он руку. — Ну вот, опять насилие! Я просто хотел провести сравнительный анализ!

— Анализируй свои колечки, — фыркнула она, придвигая тарелку ближе. — Это мой «кризис», и я разберусь с ним сама.

Он смотрел, как она ест. Без злости, без ненависти. Просто наблюдал. И вдруг сказал:

— Знаешь,когда ты не пытаешься выглядеть как манекенщица с обложки журнала «Серьезный Бизнес», а просто жрешь... ты гораздо симпатичнее.

Глава 7. Страх

Сытость и монотонный гул двигателя сделали свое дело. Ивелли, еще несколько минут назад пытавшаяся сохранить видимость бодрствования, почувствовала, как веки наливаются свинцом. Последнее, что она помнила перед тем, как провалиться в тяжелый, бесконечный сон, – это огни встречных машин, растягивающиеся в длинные золотые нити, и теплый, спокойный профиль Адама, освещенный призрачным светом приборной панели. Ее голова бессильно склонилась к окну, дыхание стало ровным и глубоким.
Адам украдкой взглянул на нее. В свете проезжающих фонарей она казалась другой – безоружной, без той вечной брони сарказма и превосходства. Просто уставшей девушкой. Он с облегчением вздохнул. Спящая Ивелли была куда менее опасна для его нервной системы.

Они ехали так около часа, когда навигатор велел свернуть на узкую, извилистую дорогу, ведущую к мотелю. Ночь была темной, безлунной, и асфальт блестел от недавно прошедшего дождя. Адам снизил скорость, сосредоточенно вглядываясь в темноту.
И вот, на одном из крутых поворотов, колесо «Бэтмобиля» попало в глубокую лужу, скрывавшую яму. Машину резко бросило в сторону. Раздался глухой удар и громкий, испуганный вскрик.
Адам инстинктивно вывернул руль, пытаясь выровнять тяжелый внедорожник. Его сердце на секунду замерло, когда он увидел, как правые колеса на мгновение съехали с асфальта, и гравий забарабанил по днищу. Ему удалось вернуть контроль, резко, но плавно вернув машину на полосу.
Но это был еще не конец.

Ивелли, забывшая пристегнуться в своей усталой дремоте, при первом же рывке была сорвана с места. Ее отбросило поперек салона, прямо в сторону Адама. Когда он выравнивал машину, ее по инерции резко мотануло обратно к пассажирской двери, и ее голова с силой полетела прямо на твердую ручку стеклоподъемника.

Все произошло за доли секунды. Адам, все еще борясь с управлением, увидел это боковым зрением. Он не думал. Он действовал. Левой рукой он до упора вывернул руль к обочине, заставляя «Бронко» вильнуть и резко затормозить. Правая же его рука молнией метнулась через салон.

Он не просто поймал ее. Он рванул ее к себе с такой силой, что она врезалась в него всем телом. Его большая ладонь обхватила ее затылок, намертво прижимая чужое лицо к своей груди, к толстой, пахнущей краской, дорогой ткани его толстовки. В тот самый момент, когда ее голова должна была столкнуться с холодным пластиком и металлом, она уткнулась во что-то теплое и твердое.
Машина с визгом шин остановилась на обочине, чуть не задев отбойник. В салоне воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием Адама и тихим, испуганным всхлипом Ивелли.

Первое, что она осознала – это громкий, учащенный стук. Глухой, ритмичный грохот где-то прямо у ее уха. Это билось его сердце. Оно колотилось с бешеной скоростью, выстукивая барабанную дробь чистого адреналина и страха. Затем до нее дошло тепло его тела, странно уютное и надежное. И его рука, все еще вцепившаяся в ее волосы, не позволяя ей пошевелиться.

– Ты... ты в порядке? – его голос прозвучал прямо над ее головой, хриплый и сдавленный.

Она не сразу смогла ответить. Ее собственное сердце бешено колотилось в груди, дыхание перехватывало. Она кивнула, уткнувшись лицом в его грудь, и этот жест был скорее инстинктивным, чем осознанным.

И вот тогда до нее дошло. Положение, в котором они оказались. Она вся прижата к нему, его рука держит ее, как будто... как будто защищая. Жаркая волна стыда, неловкости и какого-то дикого, непонятного смятения поднялась откуда-то из глубины. Она резко, почти грубо, оттолкнулась от него, отскакивая на свое сиденье, как ошпаренная.

– Я... я все нормально, – выдохнула она, сглатывая комок в горле и отводя взгляд. Ее пальцы дрожали.

Адам не ответил. Он просто сидел, уставившись на руль, дышал глубоко и медленно, словно пытаясь прийти в себя. Потом он резко повернулся к ней. И выражение его лица заставило ее внутренне сжаться. Это не была насмешка. Не было и тени его обычного сарказма. Его глаза горели холодным, чистым гневом.

– Пристегнись, – прорычал он сквозь зубы. Его голос был низким и опасным.

Она, застигнутая врасплох такой интонацией, автоматически потянулась за ремнем. Щелчок прозвучал невероятно громко в напряженной тишине.

И тогда он взорвался.

– Ты вообще понимаешь, что могло случиться? – его слова обрушились на нее, резкие и тяжелые, как камни. – Ты хоть на секунду можешь включить тот свой безупречный, все просчитывающий мозг? Или он отключается, как только дело касается элементарных правил безопасности?

Ивелли открыла рот, чтобы парировать, но он не дал ей и слова вставить.

– Нет, ты послушай! – он ударил ладонью по рулю, и она вздрогнула. – Я не про то, что ты чуть не разбила свою драгоценную, ничем не замутненную голову! Хотя и про это тоже! Я про то, что мы оба могли сейчас оказаться в кювете с переломанными ребрами, а эта развалюха – на крыше! И все потому, что тебе, принцессе, вздумалось вздремнуть, как будто ты в своей королевской постели, а не в машине на ходу!

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она видела его злым, видела насмешливым, но такой, такой яростной, праведной злости она от него не ожидала никогда. Это было... ново.

– Я... я забыла, – попыталась она оправдаться, но ее голос звучал слабо и неуверенно.

– ЗАБЫЛА? – он почти кричал сейчас. – Забыла? Это все, что ты можешь сказать? «Извините, я забыла, что законы физики существуют!» Ты постоянно ноешь о моей безответственности, а сама... сама ведешь себя как последняя безмозглая...

Он не договорил, с силой выдохнул и провел рукой по лицу. Он был бледен, и его руки все еще слегка тряслись.

– Черт возьми, Ивелли, – произнес он уже тише, но с той же невероятной для него серьезностью. – Я чуть не...

Он снова замолчал, сжав губы. Он не стал договаривать «чуть не убил тебя». Но она это поняла.

И именно в этот момент до нее дошла вся странность ситуации. Во всей этой поездке именно она была тем, кто читал нотации. Она была голосом разума, контроля и ответственности. А он – воплощением хаоса. И вот теперь все перевернулось с ног на голову. Он отчитывал ее. За безрассудство. За глупость. И самое шокирующее было то, что он был абсолютно прав.

Глава 8. Две кровати

Адам заглушил двигатель «Бэтмобиля» на парковке мотеля «Спокойный сон», который выглядел как воплощение депрессии в бетоне и выцветшем пластике. Неоновая вывеска мигала, натужно потрескивая, обещая «ТВ в каждом номере» и «Бесплатный завтрак», в который верилось с трудом. Воздух пах пылью и остывшим асфальтом.

Напряжение от недавнего инцидента все еще висело в салоне, густое и невысказанное. Ивелли, придя в себя после отчитывающей тирады Адама, вновь облеклась в броню высокомерия, словно пытаясь отмыться от унизительной сцены своей беспомощности и его вспышки гнева.

Как только машина остановилась, она резко распахнула дверь и вышла наружу, выпрямив спину с таким видом, будто они подъехали к отелю «Ritz-Carlton».

– Итак, – заявила она, хлопнув дверью и обращаясь к Адаму, который неспешно выбирался из-за руля. – Поскольку мы здесь, я считаю разумным снять две комнаты. Уверена, даже в этом... заведении можно найти какие-то следы цивилизации, пригодные для ночлега.

Адам медленно закрыл свою дверь, уперся руками в крышу машины и посмотрел на нее поверх капота. В тусклом свете уличного фонаря его лицо было невозможно разглядеть, но в его позе читалась усталая насмешка.

– Две комнаты? – переспросил он с притворной задумчивостью. – Интересный план. Амбициозный.

– Это не план, это базовый стандарт выживания, – отрезала Ивелли, сверля его взглядом. – У меня нет ни малейшего желания продолжать этот кошмар в четырех стенах. Мы переночевали, разъехались. В идеале – в разные стороны света.

Адам покачал головой, издал короткий, сухой смешок и пошел к стойке администратора, бросив ей следовать за собой. Она, фыркнув, послушалась.

Внутри пахло старым ковром, дешевым освежителем воздуха и тоской. За стойкой дремал бородатый мужчина в растянутой футболке. Адам позвонил в колокольчик.

– Мне нужен номер, – сказал он, когда администратор взглянул на него мутными глазами. – На одну ночь.

– Один номер? – уточнил тот, глядя на них обоих. – С одной кроватью или с двумя?

– С двумя, – тут же вклинилась Ивелли, делая шаг вперед. – Или, еще лучше, два отдельных номера.

Администратор пожал плечами и что-то постучал по запыленной клавиатуре старого компьютера.

– С двумя кроватями– 80 баксов. Два номера – 120. Платите наличными или картой?

Ивелли обернулась к Адаму с ожидающим видом, словно он был ее порученцем, обязанным выполнить приказ. Адам не двигался. Он стоял, засунув руки в карманы джинсов, и смотрел на нее с таким невозмутимым спокойствием, что у нее зашевелились волосы на затылке.

– Ну? – нетерпеливо подстегнула она его. – Плати. Ты же водитель и, по совместительству, мой временный спонсор, раз уж мои вещи решили отправиться в самостоятельное путешествие.

Адам медленно перевел взгляд с нее на администратора и обратно. На его губах играла та самая язвительная ухмылка, которая сводила ее с ума.

– Проблема, – произнес он с мнимой печалью. – Видишь ли, у меня нет ста двадцати долларов на два номера. Даже на один с двумя кроватями у меня есть серьезные сомнения.

– Что? – Ивелли не поверила своим ушам. – Не говори ерунды. У тебя же были деньги на заправке!

– На заправке – были. На две комнаты в мотеле, даже в этом великолепии, – нет.

Он развел руками, изображая бедность.

– Бюджет, знаешь ли. Ограничен.

– Но... это же смешно! – ее голос начал терять уверенность.

– Смешно? – Адам приподнял бровь. – А знаешь, что мне показалось еще смешнее? Твои слова. Буквально несколько часов назад. Ты ведь на полном серьезе заявила, что я – бездарность, чьи картины не стоят и гроша. Что я – финансово несостоятельный неудачник, который пахнет не деньгами, а растворителем. Помнишь этот милый, душевный диалог?

Ивелли замерла. Она чувствовала, как жар поднимается к ее щекам.

– Так вот, – продолжал он, и его голос стал тише, но от этого лишь более острым. – Ты была абсолютно права. Я – нищий бездельник. У меня нет лишних ста долларов, чтобы удовлетворить твой королевский каприз и снять тебе отдельные апартаменты. Так уж вышло.

Он посмотрел на нее с вызовом, и в его глазах читалось: «Пожинай плоды».

Ивелли была в ярости. Она понимала, что он мстит ей. Мстит за ее слова, за ее высокомерие, за ту боль, которую она нанесла ему в машине. И он делал это мастерски, используя ее же оружие против нее.

– Ты... ты просто делаешь это назло! – выпалила она, чувствуя, как почва уходит из-под ног.

– Назло? – он рассмеялся. – Нет, принцесса. Это называется «жизнь по средствам». Средства, как ты сама любезно подтвердила, у меня более чем скромные. Так что выбор за тобой. – Он сделал паузу, наслаждаясь ее беспомощностью. – Либо мы делим одну комнату с двумя кроватями, как два цивилизованных, ненавидящих друг друга взрослых человека. Либо... – он кивнул в сторону парковки, – ты исполняешь свою давнюю мечту и ночуешь в «Бэтмобиле». Уверен, он будет только рад такому пополнению в своем скромном салоне. В нем, кстати, очень по-своему уютно. Если не считать запаха бензина и твоего презрения.

Она смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Ее гордость и брезгливость вступили в смертельный бой с холодной реальностью и усталостью, которая ломила кости. Спать в этой ржавой, вонючей коробке? После всего, что случилось? Это было немыслимо.

Администратор смотрел на них, переминаясь с ноги на ногу, явно желая поскорее вернуться к своему сну.

– Ну? – мягко спросил Адам. – Что выбираешь? Роскошь моего общества или романтику кожаного салона?

Ивелли сглотнула. Она проигрывала эту битву, и она это знала. Проигрывала с треском.

– Одна комната, – сквозь зубы выдавила она, глядя куда-то мимо него. – С двумя кроватями.

– Вот и славно, – Адам снова повернулся к администратору и достал из кармана смятые купюры. – Давайте номер. С двумя кроватями. И, если можно, подальше от шума. – Он бросил взгляд на Ивелли. – Моя спутница очень чутко спит. Ей могут помешать даже слишком громкие мысли о моей бездарности.

Глава 9. Условия

Дверь номера с скрипом отворилась, и их встретила волна спертого воздуха, пахнущего дешевым освежителем с ароматом «Альпийская свежесть», который вступал в неравный бой со стойким запахом сырости и старых сигарет. Адам щелкнул выключателем.

При свете тусклой люстры, украшенной пыльным пластмассовым вензелем, открылась картина воистину апокалиптического уюта.

Комната была настолько маленькой, что, казалось, дышать приходилось по очереди. Две односпальные кровати, застеленные одинаково унылыми одеялами цвета горчицы, стояли буквально в полуметре друг от друга. И это было еще не самое страшное.

Правая кровать упиралась изголовьем в... стенку санузла. Но это был не просто смежный люкс. Это был архитектурный провал. Маленькая душевая кабина и унитаз находились в крошечной нише, отделенной от основной комнаты не стеной, а в лучшем случае тонкой гипсокартонной перегородкой, не доходящей до потолка сантиметров тридцать. И занавески не было. Создавалось полное ощущение, что одна из кроватей была гордым владельцем вип места в общественном туалете.

Ивелли замерла на пороге, ее лицо выражало такую степень неподдельного ужаса, будто она увидела не комнату в мотеле, а вход в преисподнюю.

– Нет, – выдохнула она, отступая на шаг назад и натыкаясь на косяк двери. – Нет, нет и нет. Это некомната. Это... это нарушение Женевской конвенции! Я не могу здесь находиться!

Адам, вальяжно переступив порог, швырнул свой рюкзак на левую кровать, ту, что была подальше от этого сантехнического аттракциона.

– Ну, я же предупреждал про «самые депрессивные варианты». Ты хотела бюджетно – ты получила бюджетно. Со всеми вытекающими... и затекающими последствиями.

Он обошел комнату, открыл дверцу шкафа – внутри висело три вешалки, одна из них была сломана. Пнул ногой кондиционер, который выглядел как реликвия холодной войны. Тот с грохотом заработал, начав извергать воздух, который был холодным, но от этого не менее спертым.

– И ты этого добивался, скажи мне, когда устроил этот непонятный бунт?

– Совершенно не понимаю о чем ты.

– Я не буду здесь спать, – заявила девушка, скрестив руки на груди. Она стояла посреди комнаты, словно боялась прикоснуться к чему-либо. – Это унизительно. И антисанитарно. Я... я лучше пойду посплю в машине.

– Как знаешь, – Адам развязал шнурки на своих ботинках и скинул их с таким видом, будто устраивается в номере «Хилтон». – Ключи в замке зажигания. Только предупреждаю, к утру может стукнуть легкий заморозок. Или на тебя позарятся местные еноты. Они тут, говорят, наглые.

Он посмотрел на ее побелевшее лицо и тяжело вздохнул. В его голосе пропала издевка, появилась простая, бытовая усталость.

– Ивелли, посмотри на себя. Ты еле на ногах стоишь. Мы проехали сотню миль, ты чуть не разбила голову, тебя чуть не вырвало от голода. Ты реально хочешь провести ночь, свернувшись калачиком на сиденье, которое пахнет моими носками и бензином?

Она молчала, глядя в пол. Он был прав, и это бесило ее больше всего. Ее веки слипались, спина ныла, а сознание отказывалось воспринимать реальность.

– Ладно, – сказал он, вставая. – Давай попробуем найти выход, который устроит твое королевское величество.

Он подошел к той самой злополучной кровати у туалета.

– Вот что мы сделаем. Ты берешь эту кровать. Я понимаю, что вид на унитаз – не самый романтичный, но у него есть свои плюсы. Не надо далеко ходить ночью.

Ивелли фыркнула, но уже без прежней энергии.

– А чтобы ты не чувствовала себя как в аквариуме, – продолжил он, сдергивая с обеих кроватей одеяла и подушки, – мы построим баррикаду.

Он сгреб все постельные принадлежности и начал возводить между кроватями нечто, отдаленно напоминающее низкую, бесформенную стену из текстиля.

– Вот, – мужчина с удовлетворением оглядел свое творение. – Видимость – ноль. Звукоизоляция – почти ноль. Но моральная поддержка и ощущение личного пространства – на высоте. Это как Китайская стена, только из байки и поролона.

Ивелли скептически смотрела на эту груду. Это было самое жалкое и бесполезное сооружение, которое она видела в жизни. Но в его жесте, в этой попытке хоть как-то оградить ее, было что-то... человеческое.

– А что... что насчет... того? – она сдержанно кивнула в сторону душа и унитаза.

Адам почесал затылок.

– Ну, тут варианта два. Либо мы устанавливаем график посещений и правила этикета. Либо... – он прошел в санузел и с силой дернул за цепочку вентилятора на потолке. Тот загудел, как взлетающий истребитель, полностью заглушая любые другие звуки. – Используем достижения цивилизации. Шумоподавление. Правда, после десяти минут такого, кажется, сносит крышу. Но выбор за тобой.

Он вышел из ниши, оставив ревущий вентилятор.

– И последний штрих,– он подошел к своему рюкзаку, достал чистую, хоть и мятую, футболку и протянул ее ей. – Вот. Пижама. Не Prada, но пахнет просто краской, а не чумой. Можешь не благодарить.

Ивелли медленно взяла футболку. Мягкая хлопковая ткань была неожиданно приятной на ощупь. Она смотрела то на баррикаду из одеял, то на ревущий санузел, то на футболку в своих руках. Вся ее спесь, весь гонор растворились в усталости. Она была слишком измотана, чтобы спорить дальше.

– Ладно, – тихо сказала она. – Но если ты храпи...

– О, я не просто храплю, – парировал Адам, снова садясь на свою кровать и снимая носки. – Я издаю звуки, похожие на бензопилу, пытающуюся перепилить умирающего моржа. Так что советую засыпать первой. Ну... Ты это и сама знаешь.

Он погасил верхний свет, оставив гореть только тусклую лампу на тумбочке с его стороны. Комната погрузилась в полумрак. Ивелли, все еще держа в руках его футболку, словно заколдованный артефакт, медленно прошла в свою часть комнаты, перешагнув через одеяльную баррикаду.

Она скрылась в нише санузла, щелкнула замком (к ее удивлению, он работал) и через несколько минут вышла, закутанная в его просторную футболку, доходившую ей до колен. Она чувствовала себя нелепо. И пахла им.

Глава 10. Утро

Адам проснулся от того, что в щель между шторами ударил первый луч утреннего солнца, бивший прямо в глаза. Он поморщился, пытаясь сообразить, где находится. Память вернулась к нему вместе с гулом вентилятора, который все еще ревел в санузле.

Он повернулся на бок и замер.

За ночь импровизированная баррикада из одеял и подушек была бессознательно снесена. Вероятно, во сне им обоим было жарко или неудобно. Теперь он видел ее совершенно отчетливо.

Ивелли спала на боку, повернувшись к нему спиной. Его же собственная футболка, которую он ей одолжил, во время сна задралась, подчинившись какому-то неудачному повороту, обнажив нижнюю часть ее спины, упругие, идеальной формы бедра и… шелковую ткань коротких шортиков нежного персикового цвета, туго обтягивавших ее округлую, соблазнительную попу. Луч солнца ложился точно на эту картину, подсвечивая гладкую кожу и нежный шелк.

Воздух застрял у Адама в легких. Он не дышал. Его мозг, еще не до конца проснувшийся, на секунду отказался анализировать и просто воспринял это как чистой воды эстетическое наслаждение. Это была… чертовски красивая женщина. Совершенная в каждой детали.

А потом по нему ударила волна воспоминаний. Внезапных, ярких и болезненных. Его пальцы, скользящие по этой самой коже. Ее смех, когда он целовал ту чувствительную впадинку в основании позвоночника. Тепло ее тела под его ладонью. Запах ее духов, смешанный с его красками в их старой общей квартире. Ощущение абсолютного, безоговорочного обладания и… счастья.

Тугой, горячий узел сжался внизу его живота, посылая по всему телу волну желания, такой острой и неожиданной, что у него потемнело в глазах. Он не мог отвести взгляд. Он провел так, наверное, минут десять, просто глядя на нее, поглощенный призраками их общего прошлого, пока его собственное тело реагировало на них с животной прямотой.

Он должен был проснуться первым. Он должен был тихо встать и уйти. Но он не сделал этого. И его выдал предательский спазм в горле, заставивший его громко, с надрывом кашлянуть.

Ивелли вздрогнула всем телом. Ее сон был мгновенно прерван. Она инстинктивно перевернулась, ее глаза широко распахнулись, и она увидела его. Увидела его застывшую позу. Увидела его горящий, темный взгляд, прикованный к ней. Увидела, куда именно он смотрит.

Мгновение ушло на то, чтобы осознать ситуацию. Она посмотрела вниз на себя, на задраную футболку, на обнаженные бедра. Ее лицо исказилось от шока, стыда и ярости. Она резко, как пружина, подскочила на кровати, с силой дернув футболку вниз, чтобы прикрыться.

– ТЫ… ТЫ ПРИДУРОК! – закричала она, ее голос сорвался на визг. Глаза были полны ярости. Первое, что подвернулось под руку, была подушка. Она швырнула ее в него с такой силой, что та пролетела над его головой и с грохотом сбила со стола пластиковый стаканчик. – ГЛАЗА ВЫКОЛОТЬ! СВИНЬЯ! ПОХОТЛИВОЕ ЖИВОТНОЕ!

Адам отшатнулся, наконец приходя в себя. Желание и нежность мгновенно испарились, сменяясь ответной волной гнева и стыда. Да, он смотрел. Но ее реакция, эти уничижительные крики, превращали его мимолетную слабость в нечто грязное и преднамеренное.

– Успокойся! – рявкнул он в ответ, вставая с кровати. – Я только проснулся! Ты сама тут разлеглась, как…

– КАК?! КАК ЧТО?! – перебила она его, схватив уже вторую подушку. – Договаривай, крыса! Ты пялился на меня, пока я спала! Ты… ты пользовался ситуацией, как последняя скотина!

– Я НЕ «пялился»! – соврал он, чувствуя, как горит лицо. – Я просто открыл глаза и увидел это… безобразие! Могла бы и предупредить, что твой ночной костюм оставляет так мало для воображения!

Это была ошибка. Ивелли издала звук, средний между рыком и всхлипом. Она швырнула вторую подушку, которая на этот раз попала ему прямо в грудь.

– Вон! – прошипела она, трясясь от бессильной злости. – ВОН ИЗ КОМНАТЫ! Немедленно!

– Это МОЙ номер, если ты не забыла! – напомнил он ей, отбиваясь от очередной летящей в него вещи. – Я его оплачивал! Так что это ТЫ можешь выйти, если тебе не нравится!

– В ЧЕМ? – ее голос снова взлетел до высокой ноты. – В ОДНОЙ ФУТБОЛКЕ? Чтобы все видели, как на меня глазел мой бывший, пока я спала? Ты совсем сдурел?

Они стояли посреди комнаты, как два разъяренных зверя, дыша друг на друга. Воздух трещал от ненависти и невысказанного напряжения, которое только подливали масла в огонь.

Внезапно Адам повернулся, схватил свою куртку и с силой швырнул ее в девушку.

– НА! ОДЕНЬСЯ, черт возьми! И перестань орать, как потерпевшая! Ничего я тебе не сделал! И, к удивлению, даже не планирую. Такие стервы меня больше не привлекают.

Он резко развернулся и вышел из номера, громко хлопнув дверью.

Внутри Ивелли, оставшись одна, сжала его куртку в кулаках. Она была унижена, разгневана и… странно возбуждена. Его взгляд, полный того самого, старого, знакомого желания, пробудил в ней что-то, что она давно похоронила. И это пугало ее еще больше, чем его присутствие. Она быстро натянула куртку поверх футболки, запахнула ее и, глубоко дыша, пыталась привести в порядок свои мысли и дрожащие руки. Война объявлялась снова, но на этот раз на поле боя появился новый, куда более опасный противник – их собственная, невысказанная страсть.

Глава 11. Боль

Воздух на парковке был холодным и густым, словно вата. Адам сделал очередную затяжку, чувствуя, как едкий дым обжигает легкие, но не приносит никакого успокоения. Пальцы, сжимавшие сигарету, предательски подрагивали. Он с силой выдохнул, пытаясь вытолкнуть из себя образ, врезавшийся в память: ее кожа в утреннем солнце, шелк, нежная впадина у основания позвоночника… и ее лицо, искаженное яростью и отвращением. «Похотливое животное! Свинья!»

Он зажмурился. И тогда память, коварная и неумолимая, потащила его на дно.

Сначала всплыло хорошее. Яркое, как вспышка.

Он стоит за мольбертом в их первой общей студии, залитой закатным светом. Помещение завалено его картинами, пахнет скипидаром и свежей краской. Дверь открывается, и на пороге появляется Ивелли. Не та, что сейчас, в пиджаке и с ледяным взглядом, а та, что тогда — с растрепанными от ветра волосами, с сияющими глазами. В руках у нее бумажный пакет.

— Смотри, что я нашла! — Сказала она вытаскивает старую, потрепанную книгу о Модильяни. — Твой бог, — смеется она. — Я помню, ты говорил, что ее нигде нет.

Он подходит, обнимает ее сзади, прижимается губами к ее шее, пахнущей дождем и духами. Она расслабляется в его объятиях, ее голова запрокидывается ему на плечо.

— Знаешь, что я думаю? — шепчет она, глядя на его незаконченную картину.

— Что я гений?

— Что ты пахнешь скипидаром и счастьем. И это лучший запах на свете.

Она поворачивается и целует его. И в этот момент он верит, что может свернуть горы. Что его искусство что-то значит. Потому что оно значит что-то для нее.

Уголок его губ дрогнул в подобии улыбки. Это воспоминание было таким реальным, что он почти почувствовал тепло ее кожи.

И тогда, как по закону маятника, его отбросило в другую сторону. В черное.

Тот самый вечер. Уже другая квартира, больше, статуснее. Его первая серьезная выставка в местной галерее провалилась. Ни одной продажи. Только снисходительные кивания и пустые комплименты. Он пришел домой опустошенным, с бутылкой виски. Ивелли ждала его. Не в объятиях. Она стояла у окна, строгая и прекрасная в своем дорогом халате. Ее поза была ему знакомой — поза обвинителя.

— Ну что, Адам? — ее голос был тихим и острым, как лезвие. — Доволен? Наигрался в великого художника?

Он попытался засмеяться, отмахнуться.

— Все только начинается, Ив. Это же первая...

— Начинается? — она резко обернулась. Ее глаза были сухими и холодными. — Начинается что? Нищета? Ты думаешь, я не вижу, как ты бьешься головой о стену? Твои картины никому не нужны! Они — милые безделушки для богатых бездельников, которым нужно закрыть пустую стену!

Каждое слово было ударом. Он почувствовал, как сжимается его уверенность, а после и вовсе рассыпается в прах.

— А что ты предлагаешь? — хрипло спросил он.

— Взрослеть! — выкрикнула она. — Прекратить это детсадовское рисование и найти настоящую работу! Твой друг звал тебя в дизайн-студию, помнишь? Стабильный доход, карьера. А ты... ты предпочел вот это.

Она презрительным жестом обвела комнату, его мольберт, папки с эскизами. В ее глазах он увидел не разочарование, а самое страшное — стыд. Стыд за него.

— И что, — его собственный голос стал злым, — я должен стать как все эти унылые офисные клерки, которых ты так презираешь? Продавать душу за чек в конце месяца?

— Лучше продать душу, чем умереть под забором, как последний бомж! — парировала она. — Потому что именно так все и закончится. Ты умрешь нищим, Адам. Один. И такой парень, — она окинула его уничтожающим взглядом с ног до головы, — такой «талант» мне не нужен. Я — успешный архитектор. У меня есть будущее. А у тебя есть только твое бесполезное, жалкое тщеславие! Я даю тебе последний шанс.

Он помнил, как онемел. Как будто она вырвала из него самый главный нерв. Он не кричал. Он просто посмотрел на нее, на женщину, которая еще недавно целовала его и шептала о том, что он гений, и увидел чужого человека. Холодного, расчетливого и безжалостного.

Сигарета выскользнула из пальцев и упала на гравий, рассыпая искры. Адам не заметил. Он стоял, сжав кулаки, глотая холодный воздух, пытаясь загнать обратно эту черную, липкую массу воспоминаний. Она была права. В тот момент она говорила то, в чем он и сам в глубине души сомневался. И это было больнее всего.

И вот теперь, спустя два года, эта же женщина снова ворвалась в его жизнь. И смотрела на него с тем же самым отвращением. Ничего не изменилось. Он все тот же «бездарный неудачник», а она — «успешный архитектор». Дорога и вынужденная близость ничего не стерли. Они лишь на время прикрыли рану грязным бинтом.

Он услышал шаги. Мелкие, быстрые. Он знал, чьи это шаги, еще до того, как обернулся.

Его отбросило из прошлого в настоящее, оставив во рту горький привкус пепла — и от сигареты, и от воспоминаний. Внутри все было выжжено дотла. И когда он повернулся к Ивелли, на его лице не было ни улыбки, ни сарказма. Только усталая пустота и тень той старой, незаживающей боли, которую она когда-то ему нанесла.

Глава 12. Разговор

Солнечный свет, пробивавшийся сквозь щели в шторах, казался Ивелли наглым осквернителем утреннего покоя. Он резал глаза, напоминая о том, что ночь, эта темная и милосердная ширма, скрывшая неловкость и нагое напряжение, закончилась. Воздух в номере все еще был густым и спертым, пропитанным ароматом старого ковра, дешевого освежителя и чего-то неуловимого, острого – остатками их ссоры, смешавшейся с парфюмом ее стыда.

Она сбросила одеяло, и холодный воздух коснулся ее кожи, заставив вздрогнуть. Ее собственная одежда, пахнущая дорогим кондиционером и Нью-Йорком, лежала в чемодане в машине. А здесь, на ней, была его футболка и… его куртка. Та самая, в которую она закуталась, спасаясь от унижения. Ивелли медленно, почти ритуально, натянула ее вновь. Грубая ткань, прошедшая через множество дорог и, вероятно, не одну богемную вечеринку, обняла ее. Она утонула в этом объеме, почувствовав себя нелепо маленькой и уязвимой. Куртка хранила его тепло и стойкий, знакомый до боли шлейф – табак, масляные краски и что-то неуловимо мужское, что было чисто его, Адама. Этот запах ударил в голову, вызвав калейдоскоп воспоминаний: его смех в их первой общей студии, запах скипидара на его руках, когда он обнимал ее после долгого дня работы.

Она вышла наружу, и мир встретил ее ослепительной, почти издевательской ясностью. Небо было высоким и жидким, цвета размытой акварельной голубизны. Воздух, холодный и чистый, обжигал легкие после удушающей атмосферы номера. Гравий на парковке хрустел под ее балетками, и каждый звук казался невыносимо громким в утренней тишине.

Ивелли направилась к «Бэтмобилю», этому неуклюжему, ржавому спасителю и главному источнику ее нынешних бедствий. Ее цель была проста – сумка, цивилизация, возвращение к самой себе в стерильной, выверенной одежде.

И вот тогда она увидела его.

Он стоял у старого пикапа, втиснутого между их «Бронко» и ржавым мусорным баком. Спиной к ней, сгорбившись, будто укрываясь от невидимого ветра. Силуэт его, обычно такой развязный и уверенный, сейчас казался сжатой пружиной, готовой сорваться с последней нитки. Правой рукой он поднес ко рту сигарету, и от затяжки тлеющий кончик вспыхнул ярко-алым, злым огоньком. Дым вырывался из его легких не ровной струйкой, а срывался клубками, яростными и беспорядочными, растворяясь в хрустальном утреннем воздухе. Он курил так, словно пытался отравиться, а не получить удовольствие.

Ивелли замерла, как завороженная. Ее собственное дыхание застряло где-то в горле. Этот образ – его напряженная спина, этот яростный, почти отчаянный ритуал курения – был куда более красноречивым, чем любая из его язвительных шуток. Это была не просто дурная привычка. Это была исповедь, написанная дымом на фоне безмятежного утра.

Она заставила себя сделать шаг, потом другой. Хруст гравия под ее подошвой прозвучал как выстрел. Адам обернулся резко, почти как пойманный на месте преступления. Его глаза, обычно подернутые дымкой насмешки, сейчас были прозрачными и голыми. В них читалась усталость, раздражение и что-то еще, что-то глубоко запрятанное, от чего у Ивелли похолодело внутри. Его взгляд скользнул по ней, с головы до ног, задержавшись на его же куртке, на ней, закутанной в его вещь. В его взгляде мелькнула тень чего-то первобытного, какого-то странного удовлетворения, смешанного с той же мукой, что была и у нее.

Несколько секунд они молча измеряли друг друга взглядами. Тишина между ними была густой, звенящей, наполненной невысказанными словами и призраками вчерашней ночи.

– Что на тебя нашло? – наконец прошептала она. Ее собственный голос показался ей чужим, хриплым от напряжения.

Он фыркнул, резко выдохнув остатки дыма в сторону, будто отгоняя назойливую муху.

– Что, Ив? Внезапно прониклась заботой о моем психическом здоровье? Не стоит. Оно уже давно списано в утиль.

– Я просто не понимаю, – не сдавалась она, чувствуя, как внутри закипает знакомая ярость, смешанная с жгучим любопытством. – Мы были вместе, Адам. Долго. Я изучала тебя, как сложнейший чертеж. Я знала каждую твою черточку, каждый изъян. Или мне так казалось. – Она сделала паузу, подбирая слова. – После всего… после того ада, что мы устроили друг другу, прошло много времени. Мы должны были стать чужими. Стать другими. Так с чего вдруг эта… эта низкопробная мелодрама? Пялиться, как затравленный подросток, а потом бежать с поля боя, громко хлопнув дверью?

Он швырнул окурок на землю и с такой силой раздавил его каблуком, что гравий хрустнул.

– Мелодрама?– он повернулся к ней лицом, и его губы искривились в кривую, безрадостную ухмылку. – Дорогая, это был акт самосохранения высшего порядка. Ты всего за минуту успела обозвать меня всем зоопарком и продемонстрировала поразительные навыки метания подушек. Я просто обеспечил себе зону эвакуации, чтобы не стать жертвой дальнейшего развития твоего боевого искусства. Это называется тактическим маневром.

– Не ври мне, – ее голос дрогнул от бессилия. Она ненавидела, когда он так прятался за словами. – Я не слепая и не глупая. Ты смотрел на меня не так. И не только сегодня утром. В машине, на стоянке… Твой взгляд был другим.

Адам засмеялся, но звук вышел резким, рваным, похожим на лай.

– О, Господи. Значит, теперь я виноват еще и в качестве своего взгляда? У тебя что, есть регламент? «Правила визуального контакта с Ивелли Сноу, раздел первый: допустимые углы и продолжительность»? Мне нужно было смотреть искоса? Или, может, вообще отвернуться и разговаривать с тобой через плечо?

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я! – она сделала шаг вперед, и их разделяло теперь всего пару футов. Она сжала кулаки в карманах его куртки, чувствуя, как дрожь бежит по ее рукам. – Ты смотрел на меня так, как будто… как будто ты все еще…

Она запнулась. Слова «хочешь меня» повисли в воздухе невысказанными, жаркими и опасными. Произнести их вслух – значит признать эту возможность. Значит обнажить себя, сделать уязвимой.

– Как будто что? – он склонил голову набок, и его глаза сузились. В них вспыхнул тот самый опасный, хищный огонек, который она начала узнавать. Он бросал ей вызов, заманивал на тонкий лед, и она чувствовала, как проваливается.