Пять женихов Забавы Путятичны

Добрыня Никитич

Дочерей княжеских держали запертыми в тереме, чтобы никто на них дурным глазом не глянул, бранным словом уха не резал, грязной мыслью облика не оскорбил, солнце лучами белую кожу не опалило, ветра нежную не иссушили. Ногами по земле они не ходят, молиться едут в занавешанных каретах. Никто, кроме семьи, их никогда не видал, и они не видали никого кроме семьи.

Но Забава не была княжьей дочерью, лишь княжьей племянницей. Отец давно сложил голову на поле брани, маменька едва дала ей жизнь, со своею рассталась. Дядька над ней опеку взял, но у него и своих детей полон дом. За ней и пригляду меньше, не мешают дышать вольным воздухом.

Выбралась она как-то ночью во двор, на луну посмотреть, свету её ласковому лицо подставить. Вдруг вздрогнуло светило, ветрища поднялся, не успела вскрикнуть девица кровей владыческих, явилось Змеище Трёхголовое и унесло Забаву Путятичну на высокую гору, во глубокую нору.

В норе той сотни красавиц в жёнах и сотни калеченных витязей в слугах. Ходят с головой опущенной. Ибо все, кто знал, где логово Змея находится, потеряли здесь, кто жизнь, кто свободу.

Почему не отправит дядюшка на поиски Добрыню Никитича? Самый верный его витязь, он бы точно смог одолеть чудище. Силён, красавец, образован, в общении галантен. У него глаза такие... такие..! Как небо! Ах, если бы только именно он освободил её.

– Ах, ну почему же обрыня так долго не идёт? – воскликнула Забава, когда богатырь не пришёл на третье утро, с момента её похищения.

– Зря ждёшь, не придёт он. – неожиданно получила она ответ.

Была уже ночь, все спали кроме Забавы, притаившейся в скважине между камней, поэтому появление собеседника её очень удивило и напугало.

Не менее, чем сам вид этого собеседника. Татарское платье, на ухе воровское клеймо, на спину закинут тяжёлый мешок, сквозь мелкие дырочки золотой блеск пробивается.

Разбойник.

– Почему не придёт? – спросила Забава, стараясь не показать своего смятения.

– Вступали они уже однажды в бой друг с другом, три дня бились, и ни один не мог вверх над другим одержать. Поняли, что, ежели не остановятся, оба слягут и договорились тогда мир заключить, на землю друг друга не ступать. Так что не морозь зря задницу, иди более прогретое место слезами заливай.

– Да как ты смеешь! – воскликнула Забава, покраснев до самых корней волос. – Я девица княжеского рода, а не какая-то чернавка, чтобы так со мной разговаривать! Немедленно извинись.

Её гнев разбойника только повеселил.

– Ой, простите нижайше, высокороднейшая особа. – насмехался он. – Возможно, ты не заметила, но здесь ты, в лучшем случае, украшение, а в худшем – будущий обед!

Забава сердито сложила руки на груди, но почти тут же расплакалась.

– Эй-эй, ты чего? – смутился Соловей. Он хотел поиздеваться, но не довести до слёз. – Не сошёлся мир клином на Добрыне. Может ещё какой богатырь тебя выведет отсюда. Родичи твои, наверное, крупную сумму за тебя пообещали отвалить, а жадность она знаешь какие чудеса с людьми творит!

– Так ты выведи меня! – со слезами на глазах воскликнула девица и схватила разбойника за руку. – Дядя тебе помилование даст, все грабежи простит и сверху золотом осыпет!

– И не проси! – помотал головой Соловей, звуча мягко, но бескомпромиссно. – Я никому из наших переходить дорогу не намерен, ясно? Это разбойническая честь! И её не купишь, даже за полцарства.

– Что это за честь, которая позволяет разорять дома стариков, но запрещает защитить невинную девицу от поругания?! – кричала Забава и снова скатилась в вой.

– Ну ладно-ладно, не реви! И совесть мою не пытайся задеть, у меня её нет, я на то и разбойник! Послушай. Давай так: я, когда в очередной раз встречу, Илью Муромца, кину ему намёк, что побратим его превратился в посмешище, и что люди говорят, что он совсем ослабел, коль не может даже княжью родственницу из беды выручить, а клятвой прикрывается. Вот увидишь, примчится как миленький!

Сказав это, степняк подмигнул ей:

– Но за это я возьму плату!

И умчался быстрее, чем собственный свист.

День шёл за днём, и на десятый Забава была уже твёрдо уверенна, Разбойник её обманул. А как иначе, на то он и разбойник. Какая же она была дура, раз всерьёз поверила!

Однако, ровно в этот момент, задрожала земля, загудел воздух. Это стучат копыта богатырского коня, это грохочет могучий голос славного седока. Зовёт Змея на битву.

Три дня, три ночи бились. Глаз не могли сомкнуть узники, сердце тревога сковала. Кто выстоит, кто сгинет в этом страшном бою?

Наконец затихло всё. Слышатся шаги за дверьми медными. Вдруг вздрогнули ставни, слетели с петель и рухнули на пол. За ними стоял Добрыня, вошёл, огляделся и протрубил глубоким голосом:

– Эй вы, витязи и прелестницы, земляки и иноземцы! Выходите на свет, расходитесь по домам, да помните, кто вас вытащил из Змеевых норм.

– Век помнить будем, Добрыня Никитич! – прокричали они.

Забава последней чинно выходит, на спасителя своего тепло глядит.

– Ах, Добрыня Никитич, спаситель мой доблестный! За это я назвать хочу тебя милым другом и любимым!

Но богатырь тяжело замотал головой.

– Не может быть такого. Вы Забава Путятична – роду княжеского, а я – роду незнатного. Нельзя мне быть вам милым другом да любимым.

Забава расстроилась. Она так любила Добрыню, мечтала, что после своего спасения сможет уговорить дядю его с ним посватать. А он оказывается сам не желает её.

Богатырь посадил княжью племянницу в седло и повёз её домой. По пути проехал он мимо дуба широкого, где раскинулся на ветках Соловей Разбойник, злой язык. Тот не стал сдувать путников на землю и требовать плату за возможность проехать дальше. Только крикнул следом, оскалившись:

– Пока отдыхай! Я потом сам к тебе за платой зайду!

Добрыня должно быть решил, что фраза адрессована ему, но Забава-то знала, что про должок напомнили ей.