Катя
– Давай же! – прошипела я, охваченная отчаянием, но упрямое обручальное кольцо, казалось, насмехалось надо мной, не поддаваясь ни на миллиметр. Как будто оно знало, что моя жизнь только что разбилась вдребезги. Ведь именно так и бывает, когда застаёшь своего жениха в объятиях его секретарши всего за три дня до свадьбы. Да, я застукала Дениса, своего будущего мужа, в самый неподходящий момент, когда он занимался сексом с Маринкой, своей «преданной» помощницей, прямо на его рабочем столе.
Оставив идею стащить проклятое украшение, я подъехала к парковке у химчистки тёти Тани – Татьяны Анатольевны, заглушила двигатель и посмотрела на своё отражение в зеркале заднего вида. К моему удивлению, тушь для ресниц почти не размазалась, несмотря на то, что я безостановочно рыдала с тех пор, как увидела ту унизительную сцену.
Маленькие победы, верно?
– Не плачь, Катя, – сказала я себе, пытаясь собраться с силами. – Просто выйди из машины, зайди, поздоровайся с тётей Таней, забери свою одежду и уходи.
Я сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться, и открыла дверь. Влажный воздух улицы тут же обволок, и хлопковая блузка прилипла к коже, заставив на мгновение пошатнуться.
– Соберись, Катюша, – пробормотала я, хватая свою потрёпанную сумку с переднего сиденья. Кожаный ремень выглядел так, будто он пережил лучшие дни, как, впрочем, и всё остальное в моей жизни в настоящий момент.
Знакомый гул встретил, когда я, все ещё глядя себе под ноги, вошла в химчистку. Вешалки щёлкали по металлическому рельсу, как безумный колокольчик. Все место было пропитано ароматом стирального порошка, кондиционера для белья и пара. Обычно этот запах успокаивал меня, но сегодня он только напоминал о глажке рубашек Дениса, пока он работал допоздна.
«Якобы работал допоздна», – напомнила я себе.
– Я не ожидала, что увижу вас сегодня. Обычно посылаете кого-то другого забирать свои заказы, – сказала Татьяна Анатольевна, обращаясь к кому-то у стойки. – В вашем кармане была бумажка. Я сохранила её.
– Эта так называемая бумажка очень важна для мероприятия, на которое я собираюсь, – ответил голос, заставив меня остановиться. Он был глубоким и мощным, наполненным уверенностью и авторитетом.
– И какое это мероприятие? – спросила Татьяна Анатольевна.
– Вечер у Воробьёва. К сожалению, это не то событие, которое я могу пропустить.
При упоминании мероприятия я подняла глаза и замерла, когда увидела мужчину у стойки. Он возвышался над Татьяной Анатольевной, его широкие плечи облегала ткань идеально подогнанного костюма. Светлые волосы падали на лоб, и я невольно представила, как отбрасываю их назад. Когда он опустил взгляд, чтобы проверить время, моё внимание привлекла чёткая линия подбородка и жёсткие линии шеи, исчезающие в безупречном воротнике.
Моя левая рука опустилась, и я на мгновение забыла о том упрямом кольце, которое пыталась снять.
– Ой! – вырвалось у меня прежде, чем успела остановиться.
Он повернулся и посмотрел на меня. Его движение было плавным и грациозным. Тёмно-серые, как грозовые облака, глаза встретились с моими, и я осознала, что таращусь на него, как идиотка. Когда его внимание переключилось на меня, присутствие незнакомца стало ещё более подавляющим. Он слегка сдвинулся в мою сторону, и лёгкий пряный аромат долетел до моего носа, почти приказывая наклониться ближе.
– Я тоже буду на том вечере, – выпалила я и тут же пожалела о своих словах.
«Отлично, Катя. Давай, выложи первому встречному, чем ты собираешься заниматься», – поругала себя мысленно.
Его взгляд словно пронзил меня насквозь. Внезапно я сосредоточилась на маленьком кофейном пятне на ткани моей блузки. Почувствовала, как глаза мужчины скользят по моим практичным чёрным брюкам и потёртым туфлям, прежде чем снова возвращаются к моему лицу с той медленной оценкой, которая заставляла кожу покалывать.
Меня бросило в жар.
Уголок его рта приподнялся в улыбке, и он указал на мои туфли.
– Эти сделаны на заказ, не так ли?
– Да! – слово вырвалось прежде, чем я успела остановиться. – Лаковая балетка с мягкой стелькой из пены с эффектом памяти.
– А верх? – спросил он. – Это же ручная строчка?
– Да! – мои щёки покраснели от его неожиданной похвалы.
Никто никогда не замечал этих технических деталей, не говоря уже о том, чтобы комментировать их с такой точностью. Даже Денис отмахивался от моих дизайнов обуви как от «милого хобби». Он предпочитал, чтобы я сосредоточилась на платьях, когда обещал отыскать мне стартовый капитал для открытия собственного магазина.
«Так что теперь насчёт этих обещаний? – подумала я горько. – Накрылись медным тазом. А точнее, Маринкиным и в буквальном смысле».
Незнакомец кивнул.
– Это подарок на помолвку от вашего жениха?
Что? Ах, точно! Это глупое кольцо.
– Сделала сама, если честно. И это бывший жених подарил, – поправила я его по обоим пунктам, сражаясь с желанием снова повернуть это упрямое проклятое украшение. – Кольцо, похоже, более предано отношениям, чем он.
Катя
Я, конечно, не погружаюсь в интернет в поисках Вадима Морозова, как только за мной захлопывается дверь машины. Абсолютно точно не пролистываю бесконечные статьи о его финансовых сделках, инвестиционных проектах, международных переговорах. И, разумеется, не задерживаюсь взглядом на его интервью, где он с серьёзным видом рассуждает о поддержке малого бизнеса и сохранении традиционных ремёсел, о поддержке отечественного производителя, – обо всей той чепухе, которая интересна только узкому кругу погружённых в эти темы людей.
Но почему-то сердце предательски подскакивает, когда вижу его имя в заголовке. Оно будто магнитом тянет взгляд, пальцы сами скользят по экрану, открывая одну статью за другой. Бесчисленные фотографии – вот он на встрече с инвесторами, вот принимает участие в благотворительном аукционе, вот его лицо на обложке делового журнала. И каждая деталь заставляет меня невольно вспоминать звук его голоса, тепло большой сильной ладони.
Кольцо легко соскальзывает с пальца – небольшая капля антисептика, плавное движение – и оно уже лежит у меня на ладони. Такое крошечное, лёгкое, а вес его – целая жизнь. Я бесшумно бросаю его в сумку, и оно исчезает среди хаоса мелочей. Пусть там и валяется, словно позабытый фрагмент прошлого.
Маленькие победы.
Я жду морального освобождения, когда груз свалится с души огромным камне, но вместо этого – пустота. Кожа на пальце, где раньше было кольцо, кажется обнажённой, уязвимой, ей холодно. Я смотрю вниз – украшение лежит рядом с визиткой Вадима. Рука зависает над ней, колеблется. Я уже знаю, что сделаю.
Ух.
Может, правда стоит выпить вина и начать стирать фотографии? Или включить музыку, громкую, оглушающую, такую, которая заполняет всю пустоту внутри? Или пойти в душ и стоять там под горячей водой, пока не исчезнет ощущение холода? Нужно сделать хоть что-то – что угодно, лишь бы не думать о том, чтобы сохранить его номер в контактах.
Я хватаю телефон, но тут же кладу его обратно. Затем снова беру. Боже, какая же я жалкая. Эта борьба внутри – нелепая и бесконечная. Как будто от одного звонка что-то изменится. Как будто его голос способен залечить мои раны.
«Нет! – решаю я. – Не могу. Не должна так поступать. Это полная глупость! Я порядочная девушка, а не какая-нибудь, готовая броситься на шею миллиардеру только потому, что меня предали, и мне жутко хочется ощутить рядом сильное плечо, на которое можно опереться!»
Но, конечно же, делаю задуманное. Пальцы дрожат, когда вбиваю его имя. Внутренний голос твердит, что совершаю ошибку. Что не готова. Что это всего лишь попытка доказать себе, что я ещё кому-то интересна после предательства Дениса. Но другая часть меня – та, что помнит, как вспыхнули глаза Вадима, когда он заметил детали моей обуви, – упорно шепчет, что это совсем не ошибка. Это начало чего-то нового.
Телефон вибрирует, и сердце замирает. Может, это он? Может, это знак?
Но нет. Это всего лишь флорист. Он спрашивает, подтверждаю ли я, что Денис отменил заказ на субботу. Я не успеваю ответить – приходит ещё одно сообщение. На этот раз от ресторана. Их тон куда менее деликатен. Ещё одно – свадебный бутик: «Всё ли у вас в порядке? Хотите вернуть платье?»
Зажмуриваю глаза, и рыдания вырываются наружу. Громкие, некрасивые, настоящие. Бью ладонями по рулю, а поток реальности накрывает с головой. Всё. Свадьба официально отменена. Моя жизнь перевернулась, рухнула, разбилась. Но впервые за сутки перед глазами не вспыхивает картина: Денис, голый, с Мариной на своём рабочем столе.
Нет. Я вижу другие глаза. Серые, пронзительные. Загадочную улыбку. Широкие плечи в идеально сидящем костюме. Светлые волосы, чуть падающие на лоб. Мне вдруг хочется протянуть руку и убрать эту прядь. Может, всё дело в том, как он посмотрел на меня тогда. Или, может быть, я просто хочу почувствовать хоть что-то, кроме боли.
Ещё одно сообщение. Фотограф: «Аванс не возвращаем».
Но мне всё равно. Я смотрю на экран телефона. Там – новое имя в списке контактов. Вадим Морозов. Мой палец зависает над кнопкой вызова. Нет… я решаю. Я не могу. Я не буду. Но отчаянно лгу сама себе, если утверждаю, что не хочу услышать его голос. Особенно потому, что это последнее, что мне сейчас нужно.
Телефон звонит как раз в тот момент, когда выезжаю с парковки, и звук такой громкий, как сирена, бьёт по ушам в тишине салона. Я вздрагиваю, сердце пропускает удар, и с раздражением бросаю взгляд на экран. На нём высветилось имя моей сестры. Конечно. Только с ней я ещё не успела обсудить всё, что навалилось на меня разом после увиденного.
Глубоко вздохнув, нажимаю кнопку громкой связи, стараясь не отвлекаться от дороги.
– Привет, Лиза, – говорю, пытаясь придать голосу бодрости, которой в душе нет и в помине. Да и откуда бы ей взяться при таких-то обстоятельствах?
– Катюшка! Мне так жаль, но я не смогу прийти сегодня вечером, – начинает она, и я мгновенно улавливаю нотки раздражения в её голосе. – Начальник хочет, чтобы помогла проверить все факты перед тем, как мы опубликуем последний эпизод.
– С каких пор ваш «Сплетник» начал проверять факты? – спрашиваю я, усмехаясь, и перестраиваюсь в правый ряд, чтобы свернуть на север. Почти вижу, как Лиза закатывает глаза на другом конце линии. «Сплетник», где работает моя сестра, – это сайт, который гордо называет себя независимой журналистикой, но по факту напоминает барахтающихся в истерике теоретиков заговора, перекрикивающих друг друга в тридцатиминутных выпусках. Этот хаос, судя по всему, и делает их популярными. Иногда даже забавно. Иногда – невыносимо.
Катя
Я подъезжаю к дому – двухэтажному бледно-жёлтому зданию, краска на котором давно облупилась, как старая кожа, обнажая под ней серый, шероховатый слой. Окна на втором этаже потемнели от времени, стекла мутные, покрытые пылью. Паркуюсь за побитой «Хондой Цивик» Федьки – ржавая полоса тянется по всему боку машины, будто кто-то намеренно прошёлся по ней ключом. Двор зарос травой, бетонные плиты дорожки потрескались.
Входная дверь выглядит ещё хуже – когда-то зелёная краска облупилась, на косяке видны следы когтей, словно кто-то – возможно, соседская собака – отчаянно пытался попасть внутрь. Ещё один пункт в моем бесконечном списке дел. Мама бы не вынесла этого. Она следила за домом до последнего – вплоть до старинной медной ручки, изготовленной в Туле в конце XIX века, которую натирала каждое воскресенье.
Я вытаскиваю связку ключей и нащупываю нужный. Он застревает в замке, как всегда. Дёргать бесполезно. Нужно сначала вверх, потом влево, затем резкий поворот. Скрип двери режет тишину, словно вскрывают ржавый сейф, и в нос ударяет затхлый запах. Запах старого дома, в котором уже давно никто не смеётся, не наполняет комнаты живыми голосами. Он поселился здесь, как незваный гость, и за последние несколько лет не собирался уходить.
– Папа? – зову, заходя внутрь. – Это Катя.
Звук моего голоса глохнет в тишине. Затем сверху доносится глухой стук. Через секунду – лихорадочный звук захлопывающихся ящиков, будто кто-то в панике прячет вещи. Сердце падает куда-то в желудок. Я знаю этот звук.
– Ну, кого я вижу… – Федька сбегает вниз по лестнице, зацепившись за перила, будто пьяный, хотя вряд ли пил – денег у него вечно нет. Толстовка мятая, волосы взлохмачены, на лбу блестит пот. Глаза красные. Не то от бессонницы, не то от чего-то ещё.
Я кидаю сумку на столик у входа, быстро осматриваю гостиную. Шторы задёрнуты, но сквозь щели пробивается серый свет. На полу валяется пара пустых бутылок, чей-то забытый носок, упаковка из-под чипсов, которую даже не удосужились выбросить.
– Где папа?
– На кухне, – отвечает он, все ещё держась за перила, будто ему требуется опора. – Не нужно его контролировать.
– Отойди с дороги.
Протискиваюсь мимо него, направляясь вглубь дома.
Кухня – это катастрофа. Грязные тарелки сложены в шаткие башни, засохшие остатки еды слиплись с плесенью, стекло в окнах мутное от жира. Липкие разводы на столешнице источают слабый запах брожения. Запах запустения. Посреди этого хаоса – папа. Он сидит, опустив плечи, взгляд устремлён в холодную чашку кофе. Одежда мятая, пятна въелись в ткань, волосы нечёсаные. Он почти не двигается.
– Папа? – мой голос дрожит. – Ты что-нибудь ел?
Он медленно поднимает глаза. Лицо пустое. Взгляд пустой. Он не произнёс ни слова за год. Врачи говорили, что, возможно, уже не заговорит. Деменция отнимает его у меня, день за днём.
Я резко разворачиваюсь к Федьке, который стоит в дверях, наблюдая за мной с видом уставшего волка.
– Чем ты, чёрт возьми, занимался всё это время?!
Он скрещивает руки на груди и отвечает надменно:
– У меня были дела.
– Например, сбывать мамины украшения?
Пальцы дрожат, когда я начинаю собирать тарелки. Кидаю их в раковину, открываю воду. Горячие брызги попадают на блузку, но мне всё равно.
– Если ты не собираешься помогать, – сжимаю край раковины. – Тогда убирайся отсюда.
– Не смей мне указывать, что делать в моём доме, – продолжает он хамить.
– В твоём доме? – я резко разворачиваюсь, вода стекает с пальцев. – Тогда веди себя как хозяин! Наведи здесь порядок. Покорми папу. Переодень его в чистое. Проведи с ним хоть час, вместо того чтобы обчищать этот дом, чтобы заплатить за свою проклятую зависимость!
Федька смотрит на меня долго. Мои слова пролетели сквозь него, как луч через стекло.
– Да, я так и думал, – скривился он.
И тут понимаю. Я не произнесла ни слова. На самом деле просто стояла. Просто смотрела. Представляла, как кричу на него. Но в реальности не произнесла ни единого звука, потому что в этом нет ни малейшего смысла. Кричи не кричи, а ничего не изменится.
Федька вытирает губы ладонью, поворачивается к выходу.
– Два года с банкиром, и ни копейки с него, – бросает он через плечо. – Не знаю, что он в тебе нашёл. Может, ты просто удобный коврик, чтобы вытирать об тебя ноги.
Стук входной двери раскатывается по дому. Окна дребезжат. Через кухонное окно вижу, как Федька выбегает, хлопает дверью машины и уезжает, оставляя после себя запах дешёвого дезодоранта и злость.
Я закрываю глаза. Открываю.
Глубокий вдох.
Медленно подхожу к холодильнику, достаю кастрюлю с куриным бульоном и ставлю на плиту. Газ вспыхивает. Комната наполняется тихим гудением огня. Мои руки слегка дрожат, когда нахожу овощи, чищу и добавляю в кипящий бульон. Знакомые движения успокаивают меня: нарезать, посолить, помешать, как учила мама. Как будто ритуал, сохраняющий порядок в хаосе моей жизни.
– Вот, папа, – я ставлю перед ним тарелку с супом. – Осторожно, горячее.
Катя
– Тебе лучше не сидеть в темноте и не дуться, – Лиза врывается в комнату с ноутбуком в одной руке и коробкой из пекарни в другой. Она балансирует, словно циркачка, осторожно перенося свои трофеи. Я замечаю, как кончик её языка касается уголка губ – сосредоточенность на пределе. Это почти забавно, и, несмотря на мрачное настроение, не могу сдержать улыбку.
– Не дуться, – повторяю, устремляя взгляд в потолок, где тени от лампы лениво танцуют по стенам. – Просто думаю о том, чтобы поджечь машину Дениса.
Лиза фыркает, закатывает глаза и с лёгким ударом опускает коробку мне на колени.
– О, отлично. Поджог. Это, конечно, поможет. Очень взрослое решение! Особенно если учесть, что тачка наверняка застрахована.
Сарказм в её голосе заворачивается в заботу, и я это чувствую. Знаю. Всегда знаю. Она притопывает ногами, скидывая туфли, прежде чем плюхнуться рядом.
– Это кексы для эмоциональной поддержки от «Сластёны». Ты же знаешь, они буквально спасают жизни.
Я заглядываю в коробку, и густой аромат свежей выпечки мгновенно накрывает меня волной чего-то тёплого, почти уютного. В горле всё ещё ком стоит, но ладони уже тянутся к одному из этих маленьких шедевров.
– Ты лучшая сестра на свете, – искренне произношу я, аккуратно разрывая бумажную форму. – Это тот с настоящим черничным сиропом?
– Очевидно, – Лиза устраивается удобнее, закидывает ноги на диван и опирается локтями на спинку. – Ладно, теперь детали. Рассказывай. Ничего не упускай, мне всё интересно.
Я откусываю кусочек, давая себе мгновение перед тем, как сказать вслух то, что клокочет внутри с прошлого вечера.
– Я застала Дениса ночью в офисе с его секретаршей.
Воздух в комнате будто сгустился. Лиза моментально напрягается, глаза её расширяются, а руки сжимаются в кулаки, словно она готова швырнуть в стену что угодно, что попадётся под руку.
– Дерьмо. Ты имеешь в виду, он с ней?..
Я резко моргаю, пытаясь вытеснить образ из памяти. Но он всё ещё здесь. Размытый, но омерзительно чёткий.
– Ноги раздвинуты. Задница на столе, – сухо выдыхаю, слизывая с пальца прилипшую глазурь.
Лиза тоже резко выдыхает, потом медленно вбирает в себя воздух, и в её глазах появляется этот особый, знакомый блеск. Тот самый, который предвещает войну.
– Этот вонючий гадёныш… Хочешь, чтобы я что-то о нём написала? Я могу придумать… что-то впечатляющее.
Она уже тянется за телефоном, но я перехватываю её запястье.
– Нет, – мой голос неожиданно твёрд. – Я просто хочу закончить с этим.
Сестра внимательно смотрит на меня несколько секунд, а затем сжимает мою руку в ответ. В её взгляде понимающая нежность, какая бывает только у тех, кто готов выцарапать глаза любому, кто причинит тебе боль. И не только глаза, но и отбить то самое, что на морозе у мужчин, как они обычно шутят, имеет свойство звенеть на ходу.
– Ладно. Но я оставляю за собой право пнуть его при встрече. По кокошнику. Пусть потом фальцетом до конца жизни говорит!
Это заставляет меня усмехнуться, и напряжение, хоть немного, но отступает.
Мы сидим в уютной тишине, пока за стеной раздаётся мерный, привычный храп папы. Он – как белый шум, он всегда был фоном наших разговоров по ночам.
– Как он? – тихо спрашивает Лиза, ковыряя край своего кекса.
– Не хуже, чем обычно, – я прислоняюсь головой к её плечу, ощущая, как напряжение растворяется в этой близости. – Федька был здесь, когда приехала.
Лиза вздрагивает.
– Что он взял на этот раз?
Я вспоминаю виноватый взгляд брата.
– Пока не уверена, но скоро узнаем.
Лиза прикрывает глаза и вздыхает, словно в этот миг старея на несколько лет.
– Чёрт. Мы же ничего не можем сделать. Если снова поменяем замки, он просто придёт, когда папа будет один.
Я не отвечаю, потому что она права. Но вдруг сестра встряхивается, будто возвращаясь к чему-то более актуальному, и поворачивается ко мне.
– Так, а что насчёт Дениса и всего остального? Ты же не будешь здесь завтра? На мероприятии работаешь?
– Ретроспектива памяти Воробьёва, – рассеянно отвечаю я, водя пальцем по краю кекса.
– И?.. – Лиза прищуривается, чувствуя, что я что-то утаиваю. – Я слышу это «и». Давай, выкладывай.
Закусываю губу, поскольку язык мой – враг мой, но слишком поздно: она уже не отступит. Вцепилась, как клещ.
– Встретила кое-кого, – отвечаю нехотя.
Лиза мгновенно оживляется, садится ровно, словно кто-то нажал на невидимую кнопку.
– Подожди-ка. Ты встретила парня? Сегодня? После того, как застала своего жениха изменяющим и в разгар своего эмоционального срыва?
– Не совсем встретила, – признаюсь я, не удержав лёгкой усмешки. – Скорее, поспорила. Он пытался купить химчистку.
Лиза резко хлопает себя по колену.
Мы с сестрой быстро возвращаемся в дом.
– О, нет… – мой голос звучит глухо, словно я не до конца уверена, что сказала это вслух. В голове вспыхивает утреннее воспоминание, яркое, как вспышка фотоаппарата.
Вадим стоял слишком близко, его высокая фигура отбрасывала тень на пол. Я чувствовала запах – смесь чего-то пряного, древесного, с нотками мускуса. Слишком приятный, слишком… разрушающий мою концентрацию. Его губы шевельнулись в полуулыбке, уголки глаз чуть прищурились, и у меня пересохло во рту. Помню, как судорожно схватила первое, что попалось под руку, даже не взглянув.
И вот теперь – реальность.
Я открываю пакет, и мир делает плавный кувырок. Внутри, на подкладке пиджака, аккуратными стежками выведено «Svoboda».
– Нет! Нет, нет, нет…
Я резко дёргаюсь, что едва не опрокидываю чашку с горячим напитком.
– Что случилось? – сестра тут же заглядывает мне через плечо, её карие глаза расширяются.
Мой язык будто прилип к нёбу. Горячая волна жара поднимается от шеи к щекам.
– Я… я, наверное, случайно взяла его пакет, когда уходила из химчистки, – мой голос дрожит, а руки сжимают воротник дорогого пиджака, будто это каким-то образом может меня спасти. – Это значит…
– Он взял твой! – Лиза хлопает в ладоши, её улыбка становится совершенно непристойной. – Ну, теперь тебе придётся ему позвонить.
– Это ни хрена не смешно! – я закатываю глаза, но сердце начинает колотиться быстрее. – Ты хоть понимаешь, сколько этот костюм может стоить? Больше, чем я зарабатываю за месяц. Может быть, даже за год!
– Ну, зато теперь у тебя есть повод выйти с ним на связь, – она тянется к моему телефону, который я оставила на диване. – Давай, я наберу за тебя.
– Даже не думай! – выхватываю смартфон прежде, чем она успевает нажать кнопку вызова. – Я не могу поверить, что это происходит со мной.
Лиза усаживается рядом и, уперев кулачки в подбородок, с интересом наблюдает за моими действиями.
– Ну? – подталкивает локтем. – Что ждёшь? Счастье само собой с неба не свалится.
– Я думаю! – в панике открываю приложение для сообщений, но всё, что приходит в голову, звучит либо формально, либо нелепо. – Что мне ему написать? «Извините, что украла ваш костюм»? Или «Привет, помните меня? Та самая сумасшедшая, которая на вас накричала»?
– Просто напиши что-нибудь! – Лиза хихикает.
Я начинаю печатать.
– Привет, это Катя из химчистки. Я случайно взяла ваш костюм этим утром.
Нет, слишком сухо. Стираю, нервно тыкая подушечкой пальца в экран.
– Привет! Кажется, у нас небольшая путаница с химчисткой. Угадайте, у кого теперь ваш костюм?
Нет, слишком дерзко. Опять стираю.
– Так забавно получилось, но…
Нет. Просто нет! Стираю и это.
– Ты слишком заморачиваешься, – Лиза бросает голову на подушку и закатывает глаза.
Я вздыхаю, пальцы нервно перебирают гладкую ткань пиджака.
– А что, если он уже заметил подмену? Что, если он уже… не знаю… вызвал полицию? Написал заявление о краже.
Лиза смотрит на меня с искренним недоумением.
– За простую путаницу в химчистке? Катя, серьёзно? Ты думаешь, он такой псих?
– Этот костюм стоит бешеных денег! Вдруг он решит, что я воровка?
– Просто напиши, что у тебя его костюм и ты хочешь встретиться, чтобы его вернуть. Или… – её губы растягиваются в лукавой улыбке, – надень его на голое тело, сделай фото и отправь ему.
– Ты сошла с ума! – бросаю в неё подушку.
Но её слова вызывают во мне предательское любопытство. «Что, если… я действительно сделаю так? Что, если он увидит фото, и его рука, свободная до этого момента, опустится вниз, к ремню брюк? Что, если его дыхание станет тяжелее, а воображение нарисует меня в этом пиджаке – и только в нём? – думаю, ощущая, как жар разливается по телу. – Как он назвал меня тогда, в химчистке? Звёздочка. Блин!»
Откуда у меня в голове эти мысли? Я резко отбрасываю пиджак и трясу головой, пытаясь избавиться от образов, которые она рисует.
– Эй! Приём! Земля вызывает Екатерину! – Лиза машет рукой перед моим лицом. – Ты на минуту отключилась.
Я с трудом сглатываю и заставляю себя сосредоточиться.
– Просто… пытаюсь придумать, что написать.
Но на самом деле я думаю совсем не о сообщении. Я думаю о Вадиме.
– Катя, я вижу, как ты кусаешь губу, – сестра наклоняет голову ко мне, ухмыляясь, её глаза весело сверкают. – Ты кусаешь губу только тогда, когда нервничаешь.
Она права. Я нервничаю. Из-за текстового сообщения! Да, но «не простого, а золотого», как в сказках говорится. Текстового сообщения для невероятно богатого, пугающе привлекательного и очень властного человека, который, вероятно, думает, что я сумасшедшая. Или хуже того – что я просто случайная ошибка в его расписании, нелепая помеха, о которой он забудет через секунду, как только разберётся с ситуацией.
Затвор камеры щелкает, громко, как выстрел, разрезая напряженную тишину комнаты. Сердце отбивает учащённый ритм, с каждым снимком я чувствую, как напряжение сменяется смелостью. В воздухе висит едва уловимый аромат духов, смешанный с лёгким возбуждением. Глаза скользят по отражению в зеркале, оценивая каждую деталь, каждый штрих.
Я медленно раздвигаю лацкан пиджака, обнажая грудь, позволяя коже коснуться прохладной ткани. Лёгкий укус нижней губы – попытка создать иллюзию экстаза, но что-то всё ещё не кажется правильным. Этого недостаточно.
Мне нужно больше.
Постепенно, словно растягивая этот момент, я ложусь на кровать, позволяя свету скользить по изгибам тела. Подвигаюсь так, чтобы всё моё отражение поместилось в зеркале, ловя каждый штрих формы, каждую линию. Глубокий вдох, короткий выдох – дыхание становится прерывистым. Раздвигаю ноги, ощущая лёгкий трепет предвкушения, и думаю о нём. О том, как он смотрел на меня.
Собираешься подать себя ему как закуску?
Медленный, почти ленивый жест – я подношу указательный палец ко рту и медленно облизываю его, чувствуя на языке остатки сладкой глазури. Воображение рисует живые картины, играя с желаниями. Я сосу палец, думая о том, как его сильные руки разрывают границы приличия, как его взгляд прожигает кожу. Вадим.
Широкие плечи, длинные ноги, мускулистый силуэт. Он не просто привлекателен – он притягивает, опутывает сетью без слов. Горячая волна прокатывается внутри, нарастая с каждым мгновением. Тепло собирается между ног, пропитывая ткань трусиков. Глубокий вздох – и мой палец перемещается от рта вниз к промежутку между ног, где трусики уже влажные. Губы раздвигаются, пока обнажаю свою киску и просовываю один палец между её мокрыми складками. Лёгкое прикосновение – и я едва сдерживаю стон. Тело отвечает на каждое движение, разгораясь всё сильнее.
Затвор камеры щелкает в последний раз.
Прежде чем успеваю остановить себя, прежде чем в голове включится голос разума, отправляю ему фото.
Резкий выброс адреналина. Дыхание сбивается. Паника сжимает грудь. Телефон летит в сторону, экран вспыхивает перед тем, как я нажимаю Не беспокоить.
Глаза закрываются, но разум не даёт покоя. Я представляю, как он расстёгивает ремень, как напряжённые мышцы перекатываются под загорелой кожей. Представляю, как его пальцы скользят вниз, к ширинке. Он расстёгивает её, приподнимает резинку трусов, нащупывает твердеющую плоть и начинает её медленно сжимать, ощущая, как та наливается силой…
***
Я просыпаюсь от резкого, настойчивого писка будильника. Сердце ударяется о рёбра, едва открываю глаза. Вспышки воспоминаний врываются в сознание – горячие, безрассудные, запретные. Первая же мысль – Что же я вчера натворила, идиотка?! – ударяет в мозг молотком.
Телефон лежит на тумбочке, словно осуждающий свидетель моего ночного безумия. Экран погашен, режим Не беспокоить всё ещё активен. Как будто этого достаточно, чтобы скрыть последствия моего поступка. Я же не маленькая девочка, чтобы закрыть глаза, прошептать Я в домике, и страшный бабайка под кроватью больше не пугал!
– Пожалуйста, пожалуйста, пусть это был просто сон, – выдыхаю хрипло, пальцы дрожат, когда я хватаю телефон. – Всего лишь дурной сон и ничего больше…
Разблокирую. Открываю сообщения. И тут же застываю.
Фото.
Я в одном только пиджаке Вадима. Ноги раздвинуты. Палец между ними.
Боже….
Вцепляюсь в край одеяла, прячу в него лицо, словно это поможет отменить реальность. Что я сделала? Мои глаза опускаются ниже. Сообщение доставлено. Но не прочитано. Просто доставлено. Ощущение такое, словно я оказалась на эшафоте, меня вот-вот собираются казнить, а огромная толпа уже собралась и жадными глазами наблюдает, ожидая сочного зрелища.
Жар от стыда разливается по телу. Я хочу исчезнуть, испариться, стереть этот момент из памяти. Уверенность, что пульсировала во мне ночью, растворяется в холодном утреннем свете. Кем я себя возомнила? Богатый, могущественный Вадим наверняка привык получать подобные снимки. От утончённых моделей. От кинозвёзд. От певиц. Все они готовы раздвигать перед ним ноги в любое время дня и ночи, за огромные гонорары и совершенно бесплатно.
Не от сотрудницы кейтеринга, осмелившейся примерить его одежду и заиграться с воображением, – не от такой девушки он привык получать подобные фотографии!
Я закрываю сообщения и пролистываю галерею. Снимки высмеивают меня своей откровенностью. Один за другим, всё смелее, всё горячее.
– Дура. Дура. Идиотка! – бормочу, легонько стуча телефоном по лбу.
Но хуже всего не стыд. Хуже всего – маленький предательский голос внутри, который всё ещё надеется. Надеется, что он ответит. Что его взгляд прошлой ночью значил нечто большее. Что, может быть, он видел во мне не просто очередную девушку, а что-то… особенное. Я сжимаю губы, направляя палец на кнопку удаления.
Но… не могу. Вчера ночью я чувствовала себя раскованной. Желанной. Свободной. Даже если он никогда не ответит, даже если эти фотографии так и останутся моим тайным безумием, они напоминают: я живая. Я хочу. Я осмеливаюсь. Я заслуживаю большего, в конце концов! И вообще! Стану потом, когда буду старой и морщинистой старушкой, смотреть и вспоминать, как была всюду упруга, свежа и хороша, словно свежий персик!
Я стою в переполненном зале, и сердце колотится в такт с музыкой, которая вибрирует в воздухе. Поворачиваюсь и жадно сканирую глазами толпу, наполовину надеясь, наполовину боясь увидеть его стоящим прямо позади меня. Внутри бушует буря эмоций – от предвкушения до неуверенности.
– Девушка? Можно ещё шампанского? – раздаётся голос, вырывая из моих мыслей. Резко поворачиваю голову, и лицо вспыхивает от смущения, когда спешу поднять поднос и протянуть его к женщине. – Да, конечно. Сейчас, – отвечаю, пытаясь сосредоточиться на своей работе. Блин, я практически о ней забыла, увлёкшись ожиданием. Это недопустимое качество для сотрудницы компании, в которой мне деньги платят.
Но как только возвращаюсь к своим обязанностям, телефон снова вибрирует, заставляя подпрыгнуть. Ещё одно сообщение.
– Продолжай трудиться. Мне нравится этот вид, – гласит оно.
Жар поднимается по моей шее, когда пытаюсь вести себя естественно, зная, что он следит за каждым моим движением из укромного места, которое не могу разгадать. Каждый раз, когда нагибаюсь, чтобы поднять очередной пустой бокал или грязную тарелку, не могу избавиться от мысли, что он делает ещё один снимок. Сердце грохочет в горле, а кожа покалывает от веса его невидимого внимания.
В течение следующих нескольких минут мой телефон остаётся разочаровывающе тихим. Но я знаю, что Вадим там. Смотрит на меня. Ждёт. Эта мысль посылает дрожь по позвоночнику. Закрываю глаза и делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться, когда мой поднос наконец пустеет. Но как только это делаю, воображение уносит в мир фантазий. Вижу себя лежащей на своей кровати, облачённой в пиджак Вадима. Его глаза, цвета облаков, темнеют от желания, когда он делает шаг ближе, и его большие руки скользят по моим плечам, снимая пиджак, чтобы обнажить мою грудь.
– Перестань! – заставляю себя открыть глаза и спешу обратно на кухню, телефон жжётся в кармане. Каждый шаг напоминает, как униформа облегает мою кожу, как сердце не перестаёт биться, и как киска стала влажная от желания.
Когда иду назад, чтобы взять ещё шампанского, телефон внезапно начинает звонить. Знаю, что это он, не глядя. Затем, во второй раз за сутки, делаю второй безрассудный поступок менее чем за двадцать четыре часа, – достаю смартфон из кармана, прикладываю к уху и слышу низкий, гулкий голос.
– Повернись, звёздочка, – говорит он.
Я поворачиваюсь, подчиняясь магии властного бархата, и вот он, прислонившийся к мраморной колонне, с телефоном возле уха. Его глаза пристально смотрят на меня, пока коварная усмешка играет на губах.
– Я думаю, у тебя есть что-то, что принадлежит мне, – его голос обволакивает каждое слово, как шёлк, заставляя сердце стучать-стучать-стучать в груди.
– Насколько я помню, у меня нет маленького бизнеса, чтобы ты мог купить, – пытаюсь держать голос ровным. – Если только ты говоришь о костюме. Он в моей машине и…
– Я имел в виду кое-что совершенно другое, – его губы изгибаются в той же игривой усмешке, что и на фотографии.
– Я… – жар накрывает щеки. – Насчёт фото…
– Оно было вдохновляющим, – его взгляд скользит по моему телу, нагревая на расстоянии. –Этот пиджак смотрелся на тебе лучше, чем когда-либо на мне.
Мои щеки снова вспыхивают, начинаю кусать нижнюю губу.
– Я обычно так не… – жестикулирую расплывчато, ищу подходящее слово.
– Не ведёшь себя столь неприлично? – его бровь поднимается.
– Смело, – продолжаю, поднимая подбородок. – И, к твоему сведению, я не собиралась воровать твой костюм. Но когда оказываешься в пылу момента, кто действительно смотрит на то, что хватаешь со стойки?
– Не ты, – он делает шаг ближе.
– Не я, – выдыхаю.
– Я немного удивлён, – говорит он. – Что девушка с таким отличным взглядом на моду разносит шампанское на этом мероприятии, а не является его частью.
– Жизнь не всегда идёт так, как мы планируем, – пожимаю плечами, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо. – Кроме того, нет ничего плохого в том, чтобы быть официанткой.
– Нет-нет, – его глаза сверкают интересом. – Особенно нет, если у тебя есть портфолио такое смелое, как твоё.
– Ты называешь это портфолио? – я краснею ещё сильнее. – Я бы не назвала фотографии прошлой ночи моими лучшими работами. Освещение было ужасным.
– Ты говоришь, что можешь сделать лучше? – его глаза танцуют с весельем.
– Это не… – спотыкаюсь на словах, пока он делает ещё один шаг ко мне. Достаточно близко, чтобы я почувствовала лёгкий запах его пряного аромата, манящего меня наклониться ближе. – Настоящее портфолио имело бы лучшую композицию. Лучшую постановку.
– В таком случае, думаю, мне нравится неприличное портфолио, – его голос опускается ниже, посылая дрожь по моей шее, пока он делает ещё один шаг, пока я не запрокидываю голову, глядя на него. – Они такие интимные, не так ли?
Его рука поднимается, и на мгновение я осмеливаюсь подумать, что он собирается притянуть меня для поцелуя. Но затем его пальцы – большие и сильные – срывают бокал шампанского с моего подноса, и чувствую, как разочарование пробегает через меня, словно электрический разряд. Его глаза не отрываются от моих, пока он поднимает бокал к губам и делает медленный, обдуманный глоток. Капля шампанского задерживается на его нижней губе, и мой взгляд приковывается к ней, пока его язык выскальзывает, чтобы её поймать. Это простое движение перехватывает моё дыхание, мир вокруг начинает кружиться. Инстинктивно сжимаю его плечо, чтобы удержаться на ногах.
Катя
Сжимаю бокал шампанского, удивлённая вспышкой ревности, которая пронзает меня. Какое имею право чувствовать нечто подобное? Я всего лишь официантка на этом вечере, а он – владелец, хозяин, человек, который управляет всем этим великолепием. Привык доминировать и подчинять.
Взгляд Вадима скользит ко мне, губы изгибаются в лёгкой улыбке. Он заметил. Конечно, он заметил. Его глаза словно проникают внутрь меня, читая мысли, изучая эмоции. Отвожу взгляд, ощущая себя лягушкой, прикреплённой перед препарированием, но слишком поздно.
– Не хочешь потанцевать, Катя? – Морозов внезапно встаёт, протягивая мне руку, и чувствую, как грудь сжимается от неожиданности.
– Я не могу, – указываю на свою униформу, напоминая в первую очередь самой себе, что не имею права на это удовольствие. – Я сказала тебе, пять минут максимум. Мне нужно вернуться к работе. Если моя начальница узнает…
Его глаза сверкают весельем, но в них есть что-то ещё – неоспоримое превосходство, игра с добычей.
– Кто, по-твоему, оплачивает всё это мероприятие? – его голос звучит уверенно, как будто он знает, что я уже проиграла.
Мой рот приоткрывается. Я не нахожу, что ответить.
– Так точно, звёздочка, – подтверждает он, его рука всё ещё протянута ко мне, призывая, увлекая. – Технически, я твой начальник в этот вечер. Как там раньше говорилось? Бог, царь и воинский начальник, – добавляет он иронично, но в глубине взгляда всё очень серьёзно.
Моё сердце грохочет, когда Вадим ведёт меня на танцпол, больше не спрашивая разрешения. Он так решил, и споры отбросил, как пыль. Сотни взглядов царапают мою кожу – дорогие платья, идеально уложенные волосы, искоса брошенные взгляды. Они шипят, осуждают, удивляются. Их мир не допускает таких сцен. Одна из официанток танцует с ним. С Вадимом Морозовым!
– Все на нас смотрят, – шепчу я, съёживаясь.
– Пусть смотрят, – его рука скользит мне на поясницу, притягивая ближе, заставляя забыть обо всём. – Смотри на меня, звёздочка. И только на меня, – произносит он властно.
Нет, не просто говорит. Это приказ.
Музыка меняется, наполняя воздух чем-то интимным, напряжённым. Первые ноты медленной песни завораживают, втягивают в другой ритм. Его рука захватывает мою, и внезапно мы движемся. Морозов ведёт меня уверенно, его прикосновение твёрдое, но нежное, наполненное скрытой властью.
– То фото, что ты отправила, – шепчет он мне на ухо, его голос становится гуще, грубее. – Ты знаешь, что оно со мной сделало?
Жар разливается у меня внутри, сбивая дыхание. Я прикусываю губу.
– Нет, – признаюсь.
– Видеть тебя раскинутой так, в одном только моем пиджаке… – его большой палец рисует круги на моей спине, заставляя затаить дыхание. – Я хотел попробовать каждый сантиметр твоего тела.
Он прижимает меня ещё ближе, и моя грудь касается его груди через тонкую ткань рубашки. Запах его одеколона опьяняет, кружит голову. Тепло сильного тела медленно проникает в моё, и я начинаю жаждать большего. Больше его прикосновений. Больше слов о том, как он хочет меня попробовать.
Но я не хочу, чтобы он только попробовал. Я жажду, чтобы он схватил меня, как акула. Она ведь сначала раздерёт на части, а потом глотает крупными кусками. «Боже, что творится в моей голове?!» – думаю испуганно. Раньше мне такое в голову никогда не приходило. Что за жесть?! Мне ведь всегда нравились мягкие романтичные отношения…
Музыка нарастает, эмоции накаляются. Руки Морозова такие тёплые, такие уверенные на моей спине, и я не могу перестать думать о том, как его пальцы будут скользить вверх по моим бёдрам, дразня, раздвигая, а потом они скользнут туда, куда…
– Твоё сердце бьётся так быстро, – шепчет он, и я понимаю, что он, вероятно, чувствует мой пульс, грохочущий в его ладони. – Ты думаешь о том, как я буду тебя пробовать?
– Да, – выдыхаю я, закрывая глаза.
– Тогда скажи мне. Будь конкретной, – приказывает он.
Его пальцы давят на мою спину, доказывая, что это не просьба, а повеление, и я не могу сдержать стон.
– Я представляю твои губы на моем теле, – мой голос предательски дрожит. – Твои руки, прижимающие меня под тобой. А затем ты целуешь, спускаясь вниз, раздвигая мои ноги и вылизывая, пока не кончу… – я кусаю губу, не в силах завершить фразу. И так уже наговорила чёрт знает чего, сама не понимая, как решилась на такое!
– Пока ты не что? – его пальцы сильнее давят на мою спину, притягивая ближе, пока между нами почти не остаётся места. – Скажи это.
– Я… не могу… это…
Тональность его голоса меняется.
– Скажи, – произносит он так, что я невольно сдаюсь.
– Пока не кончу, – шепчу, ощущая, как после услышанного он улыбается у моего уха. Я выполнила его приказание.
– Хорошая девочка, – говорит снисходительно.
Эти два слова пронзают меня насквозь, оставляя след в теле и разуме. Я сжимаю бедра вместе, пытаясь унять пульсирующую боль между ними. Его рука скользит ниже, останавливаясь прямо над изгибом ягодицы, и я едва сдерживаю стон. Дрожу от его прикосновения. Тело покалывает всюду, где он касается, и сердце бьётся от обещания в его движениях. Запах Вадима – пряный, мужской – проникает в лёгкие, заполняя меня полностью, пока не начинаю теряться в этом ощущении, в нём.
Катя
– Екатерина! – резкий окрик вырывает меня из оцепенения, и я резко поворачиваюсь, чтобы увидеть мою начальницу Тамару, стоящую в дверях зала с грозным выражением лица. Её руки скрещены на груди, а глаза мечут молнии, отражая бушующий внутри гнев. Вокруг нас продолжается вечеринка, но для меня все звуки и краски меркнут, оставляя лишь острый, как лезвие, момент осознания.
О, Боже. Я же на работе! В своей строгой униформе официантки, которая теперь кажется нелепой и неуместной. Вместо того, чтобы обслуживать гостей, то есть выполнять то, для чего сюда пришла, я танцую с гостем, с Вадимом Морозовым, одним из самых влиятельных клиентов нашего заведения. И не просто танцую – целую, теряясь в его объятиях, забывая обо всём на свете. Нарушая каждое правило, которое только можно нарушить в этой работе.
Вот что значит оказаться в руках властного мужчины, не признающего отказов. Привыкшего доминировать, а если понадобится, то делать это жёстко, наплевав на чужие правила, поскольку он признаёт только одни – свои собственные.
Мои щеки вспыхивают огнём, когда поспешно выскальзываю из объятий Вадима, с сожалением ощущая, как тепло его губ и прикосновений исчезает. Холодный вечерний воздух обжигает кожу, и я заставляю себя выпрямиться, пытаясь сохранить хоть какое-то подобие достоинства. Но откуда бы ему тут взяться после того, как меня, фактически, застали на месте преступления?
Лицо Тамары становится всё более мрачным с каждой проходящей секундой, и я чувствую, как внутри всё сжимается от страха. Её голос, когда она заговаривает, звучит ледяным и резким, как удар хлыста.
– Екатерина Павлова, подойди. У меня к тебе серьёзный разговор есть, – произносит она требовательно.
– Екатерина в данный момент занята со мной, – вмешивается Вадим, его голос становится жёстче, отражая решимость защитить меня.
– Простите, но она работает на меня, – резко парирует Тамара, её губы сжимаются в тонкую, непреклонную линию. – Она должна вернуться к своим обязанностям. А не к тому, чем она сейчас занимается!
– Я нанял вашу компанию для обслуживания этого мероприятия, – жёстко напоминает Вадим, его голос звучит уверенно и властно.
Мне становится интересно: схватка двух людей, привыкших отдавать приказы. Кто же победит?
– И мы ценим ваш бизнес, господин Морозов, – отвечает Тамара, её тон смягчается, но лишь слегка. – Однако вы не можете делать всё, что захотите, с моими сотрудниками.
Вот это поворот! Мне даже удивительно, как может хоть кто-нибудь в этом месте так спорить с Вадимом. И он понимает, кажется, что прямо здесь и сейчас нашёлся человек, способный ему, – пытается, по крайней мере, – противостоять. И что если он уступит, то это будет означать сильный удар по его авторитету среди гостей, а уж в моих глазах особенно.
Его челюсть сжимается, в глазах появляется решимость воина, готового идти до конца:
– Назовите свою цену.
– Прошу прощения? – Тамара приподнимает бровь, её голос полон недоверия.
– За вашу компанию. Назовите её, – требует он.
Это заявление не вызывает у Тамары ничего, кроме раздражения. Она продолжает сверлить меня взглядом, её лицо выражает непреклонность.
– Наша компания не продаётся, господин Морозов, – отвечает она с вызовом.
– Всё имеет цену, – настаивает Вадим на своём. – Всё продаётся и покупается.
– Нет, – твёрдо отвечает Тамара, и я чувствую, как моё сердце падает. Желудок сводит от страха, когда перевожу взгляд с одного на другого. Выражение лица Тамары не оставляет сомнений: если выберу Вадима – потеряю работу. И как бы привлекателен он ни был, я не могу позволить себе потерять единственный источник дохода. Особенно сейчас, когда на карту поставлено так много.
– Мне нужно вернуться к гостям, – шепчу, едва сдерживая дрожь в голосе. – Мне очень жаль, простите.
– Останься, – его рука ловит мою, большой палец нежно скользит по ладони, вызывая мурашки. – Ты не должна её слушаться. Она тебе не хозяйка.
– Это не так работает, – отвечаю, хотя всё во мне хочет раствориться в его объятиях. – У тебя есть возможность обходить и нарушать правила, когда захочешь, и делать всё, что вздумается, но не у меня. Мне нужна эта работа. По многим причинам.
Тамара многозначительно кашляет, напоминая о своём присутствии и моих обязанностях. Рука Вадима сжимает мою, его глаза сужаются, но он отпускает меня.
– Мы ещё не закончили, звёздочка. Я найду тебя позже, – это звучит, как скрытая и в то же время явная угроза. Обещание в его голосе заставляет меня дрожать. Спешу следом за Тамарой, чувствуя на себе жгучий взгляд Морозова, который, кажется, прожигает мне спину с каждым шагом. На мгновение позволяю себе помечтать о том, чтобы сказать начальнице, как мне плевать на эту работу, и вернуться в объятия Вадима. Но затем вспоминаю о папе, о горе тарелок на кухне, о Фёдоре, который то появляется, то исчезает, чтобы украсть что-то ещё, и о том, как выглядел Денис, когда изменял Марине.
Я не могу. Я не имею права выбросить свою жизнь ради одной безумной ночи страсти с Вадимом Морозовым. Какой бы сильной ни была эта жажда.
Пенной губкой я быстро тру тарелки, позволяя словам Тамары стекать с меня, как с гуся вода. Она говорит что-то о том, что платит мне за обслуживание мероприятия, и что это всё, чего она ожидает от меня. Что я могу забыть о том, чтобы получить оплату за время, проведённое в развлечении господина Морозова. Что никакой премии, даже если они получат сверхурочные, мне не достанется за то, что посмела себя так отвратительно вести. Что если я поступлю так ещё хотя бы однажды, она выбросит меня вон и всем в этой сфере скажет, чтобы не брали на работу, поскольку это «подстава», непрофессионально и т.д., и т.п.
Вадим
– Да грёб же твою мать! – я с яростной силой ударяю ладонью по рулю, и кожа на моей руке горит от напряжения, словно прикоснулась к чему-то раскалённому. «Феррари», словно хищник, рвёт асфальт, унося меня прочь от этого чёртова мероприятия. Ветер свистит в окнах, но даже его яростные порывы не могут охладить бушующий внутри меня пожар.
Буквально чудо спасло ту суку, Тамару, хозяйку кейтеринговой компании, от смерти. Я был готов вернуться к машине, вытащить из бардачка ствол и выпустить обойму ей в башку. Кому она вздумала перечить, тупая баба?! Мне, Вадиму Морозову! Который может купить и продать её со всеми потрохами много-много раз!
Как она посмела испортить то, что мне так понравилось?! Мысль о Кате, о нашем поцелуе прожигает память, как раскалённый уголь. Вспоминая о нём, чувствую, как сердце колотится в груди. Её губы, такие мягкие, податливые, словно созданы для моих. Звук, который она издала, когда мой язык коснулся её, – тихий, но такой выразительный, что от него мурашки бегут по коже. Её запах – цитрус и лаванда, лёгкий, но навязчивый, как будто вплетён в каждый мой вдох. Он кружит голову, заставляя сердце биться чаще, даже сейчас, когда мчусь по пустынной дороге, надрывая мотор автомобиля.
– Я хотел большего. Гораздо большего, – признаюсь себе, сжимая руль так, что костяшки белеют. Хотел содрать с неё эту дешёвую униформу, обнажить тело, прижать к стене и заставить кричать моё имя. Показать ей, что происходит с женщинами, которые решаются отправлять Вадиму Морозову соблазнительные фотографии в его собственной одежде.
С женщинами, которые не имеют ни малейшего понятия, кто я такой.
Доминант. Мастер. Господин.
Не говоря об остальном.
Но чёрт возьми! Не должен Мастер испытывать угрызений совести за то, что обстоятельства вынудили его оставить свою покорную! Правда, между нами пока не такие отношения, но Рубикон перейдён – я увидел это в её глазах.
Моя хватка на руле становится железной, когда в голове всплывает та самая фотография. Она лежала на простынях, раскинувшись, как богиня, – вспоминаю, и по телу пробегает дрожь. Телефон скрывал её лицо, но оставлял намёк на золотистые волосы, растрёпанные и соблазнительные. Мой пиджак, тёмный и строгий, контрастировал с её бледной кожей, подчёркивая каждый изгиб женского тела. Длинные ноги были раздвинуты, словно приглашение, а пальцы… Боже, эти пальцы, скользящие между влажными складками киски.
– Совершенная смесь невинности и греха, – шепчу, чувствуя, как внутри всё напрягается. – Безупречная кандидатка на то, чтобы стать моей покорной. Она знала, что делает, отправляя мне это. Выглядела так, будто моя одежда была создана специально для неё. Как будто принадлежит мне.
Эта мысль вызывает вибрацию в груди, которую я не чувствовал годами. Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не сделать то, что так отчаянно хотел.
– Но знаю, что если наши пути снова пересекутся, не смогу устоять, – признаю, с горечью осознавая это. С горечью, потому что мне помешали взять то, что хотел. На самом деле не столько Тамара виновата. Сейчас есть нечто более важное, требующее моего внимания. С неохотой вытесняю мысли о Кате из головы, достаю телефон и набираю номер Дамира. Он отвечает после второго гудка.
– Какого хрена ты заставил меня сорваться с мероприятия и мчаться к тебе? – спрашиваю со злостью.
– Нашли одного типа, пытавшегося пройти через черный ход клуба Кулагина с чемоданом, набитым наличными, – голос Дамира звучит спокойно, но я знаю, что за этим скрывается напряжение. – Сейчас мы с ним… беседуем. Он уже начал рассказывать о некоторых сделках, в которых участвовал.
Я сбавляю скорость, позволяя машине плавно катиться по дороге. Не хватало ещё башку себе свернуть, когда поступила такая интересная информация.
– И? – спрашиваю заинтересованно. – Не тяни кота за все подробности!
– Я узнал пару имён, но мне нужно сверить их с твоим списком, – спешно говорит Дамир.
– Не могу помочь тебе с этим, – отвечаю я, сворачивая на съезд. – У меня его больше нет.
– Что значит, у тебя его больше нет? – голос Дамира становится резче. – Этот список – ключ ко всем сделках, которые этот ублюдок…
– Я знаю, что там было, – перебиваю его. – Но теперь он принадлежит кому-то другому.
– Блядь, – Дамир тяжело вздыхает. – Кому?
– Не твоя забота, – говорю резко. – Просто убедись, что наш гость чувствует себя комфортно, пока я не приеду.
– Он в комфорте по самые яйца, болтается на цепях, – с усмешкой отвечает Дамир. – До скорой встречи, братан.
Связь обрывается. Спустя некоторое время паркую машину у дома № 8 на Берёзовой улице. Знакомая синяя дверь встречает меня, как старый друг, но мне не до этого – внутри бушует буря эмоций. Захожу внутрь, закрываю за собой. Иду по коридору, вот следующая дверь, она ведёт в подвал. Спускаюсь туда по узкой металлической лестнице. Ещё одна дверь. Запах крови ударяет в ноздри, как только переступаю порог. Чувствую, как адреналин разливается по венам.
Наш гость висит на цепях, его пиджак в виде лохмотьев валяется на полу, а рубашка, когда-то белая, теперь пропитана багровым, как символ его боли и страха. Дамир прислонился спиной к стене, вытирает влажной салфеткой кровь с кулаков. Он кивает мне, когда подхожу. Его глаза полны решимости и холодной ярости.