"А в пятак?" Агентство услуг метаморфа

Глава 1. За дверью

Утро в тот день не задалось: клиент, с которой мы договаривались о встрече, встречу внезапно отменила. При этом, если вы думаете, что мне пришло бодрое: «Я передумала. Давайте всё перенесём на вторник?», то вы очень-очень ошибаетесь. Мои клиенты не такие. Жалкое блеяние длилось порядка получаса, пока я не догадалась о чём речь. Впрочем, я уже профессионал и почти сразу поняла что к чему. А потому что они все такие! Не умеющие сформулировать мысль, сказать чёткое «нет» и стесняющиеся признаться, что им что-то не нравится. Вот и Юльси в последний момент испугалась. Я хмыкнула и отправила в ответ сообщеньку: «Ничего страшного! Была рада пообщаться с вами. Ваш случай очень интересен. Если что-то изменится – оповестите. Буду рада помочь».

И всё.

Говорить про потерянные часы консультации, которые мне никто не оплатит, нельзя. Клиент сразу начнёт мучиться угрызениями совести, но при этом у него появится чувство, что его «стригут». Практика показывала: лёгкое расставание – быстрая встреча. Как правило, они возвращались. Через неделю, через месяц, а то и больше. С новыми крупицами мужества и желанием что-то изменить в своей жизни. Так это было делом времени. И терпения.

А днём я поцарапала задний бампер чьей-то тачки. Нет, не так: чьей-то Тачки. Потому что «Чёрный Единорог» нельзя писать с маленькой буквы! Спортивка, с агрессивно выступающими шинами, с лакированными подкрылками, с резво выпрыгивающими из капота слепящими фарами, распахивающимися крыльями, превращающими и без того пафосную тачку в мини-самолёт. И скорость перемещения до шестисот километров в час… Ну, вы понимаете?

Я вылезла из-за руля моей старенькой «Шалунишки», обошла «Единорога», раскорячившегося на парковке всеми четырьмя запротектеренными шинами, и задумалась.

Подумала-подумала, залезла обратно, вывернула с парковки и втопила газ в пол.

Нет, поймите меня правильно: обычно в подобных случаях я оставляю номер своей звонякалки, но… «Единорог»! Даже если я сама себя в рабство продам, то не окуплю стоимость его покраски. И потом… А чего он развалился-то? Паркуешься как быдло, ставишь тачку на два места – изволь получить ответку. Могла ли я протиснуться в узкое пространство меж двух пафосных «жеребцов»? Нет. А закономерность поступок-следствие – это природа, а против природы не попрёшь.

В общем, пришлось отказаться от посещения торгового центра и пообедать в шавушечной рядом с рынком для нищебродов.

И вот тут и случилась третья неприятность. Да ещё и так быстро случилась, что я едва-едва миновала рыночный квартал. Сначала во рту появился отвратительный привкус, а потом резко скрутило живот.

– Рожки-единорожки! – прохрипела я, чувствуя, как глаза вылезают из орбит.

Схватила руль левой рукой (я левша), а правой вцепилась в живот, где, кажется, поселился огнедышащий склизкий и юркий дракон. Не в том смысле, в котором этого бы хотела свекровушка, но…

Вокруг гудели. Я безбожно подрезала, влезала без мыла туда, куда и с мылом было не влезть, мчала на пределе скорости, допустимой для города…

Успеть! Только успеть!

«Шалунишка», ревя всеми четырьмя цилиндрами, ворвалась в тихий, сонный Лавовый квартал, визжа шинами, промчалась мимо двух- и трёхэтажных особняков, мимо отцветающих яблонь и зацветающей сирени, затормозила, пахнув гарью, у низкого крылечка. Бросив дверцу открытой, я вихрем взлетела по мраморным ступенькам.

Муж сегодня в офисе допоздна, у них там какой-то проект серьёзный, в связи с чем у домоправительницы и штата прислуги тоже выходной, поэтому мне никто не помешает и не станет свидетелем моего позора.

И тут резь в животе внезапно исчезла, а прокля́тая шавуха зашухерилась. Видимо, задумалась: через верх или через низ прокладывать себе путь на свободу.

Я тоже остановилась и наконец смогла перевести дыхание.

Вообще-то мои комнаты располагались под крышей, но бежать дотуда было бы слишком далеко, и, так как муж отсутствовал, туалет в его покоях сейчас показался мне наиболее желанным. Я забежала в коридор, схватилась за отделанную зелёным шёлком стену и…

Что за странные звуки? Шлёп-шлёп? Кто-то из прислуги всё-таки дома и сейчас генералит? Но с чего бы…

Я прислушалась в попытке понять, что там происходит. Звуки доносились из плохо закрытой двери в спальню Гарра. Любопытненько! Ковёр что ли там выбивают? Да нет, не похоже…

– Да! Да-а-а… – визгливое, хнычущее, женское.

И мужское рычание. Ну ещё бы: Гарр – дракон, ему и положено рычать… Но… Гм. Я чуть приоткрыла дверь.

Муж стоял ко мне задом. Голым, отметим, задом, вполне себе недурственным для его без малого сорока лет. Подкачанный, спортивный, он двигался почти со скоростью отбойника, дробящего бетон, и крепкие ноги, поросшие золотистыми волосками в нижней части, радовали глаз напрягшейся мускулатурой. Скульптурно. Вот только вместо бетона под моим драконом оказалась девушка. Её круглые коленки, депилированные изящные голени и тонкие щиколотки сжимали спину моего благоверного в борцовском захвате.

– Да! Да! Да! – вопила участница адюльтера, взрыдывая и ахая в промежутке между всхлипами.

Видимо, ей было хорошо.

Я прикрыла дверь. Сползла по стенке.

Охренеть! Муж мне изменяет в нашем доме! В доме, где я как бы живу. Омерзительно! Меня снова затошнило, но уже морально.

Ну и что теперь делать? Развестись? Три ага, как говорится. Во-первых, Гарр – представитель аристократического драконьего рода, близкого к императору. А, значит, решение о браке и разводе принимает император. Во-вторых, у нас с Гарром парная метка истинности, а в Арусии истинных не разводят. Даже если он – дракон, а она – безродная человечка из детского приюта.

Я невольно почесала левую руку повыше запястья, где зелёный дракон грыз розу. Ненавижу розы. И метки истинности – тоже.

– А-а-а-х-х-х! – донеслось из-за двери.

Новая порция хриплого рычания, и почти сразу заскрипел диван. Видимо, кончив, Гарр рухнул рядом с прекрасноногой незнакомкой.

Глава 2. Козёл чешуйчатый

В громадной комнате, в которой можно было бы кататься на автомобиле и не врезаться в стены, на мягком, просторном вишнёвом диване, забросив правую ногу на мебельную подушку и обнажив своё хозяйство, валялся мой муж. На его плече уютно покоилась голова блондиночки, изящной, нежной и гладенькой-гладенькой. Очень хрупкой. Натуральной. Гарр по-хозяйски перебирал длинные светлые пряди её волос.

Значит вот как? Ну подожди, свинтус чешуйчатый!

– О, драконы небесные! – всхлипнула я в голос. – Гарр… Ты… ты! Как ты мог!

Блондиночка выпала из объятий на пол.

– Выйди и закрой дверь с той стороны, Аглая, – резко бросил мой дракон.

Ага-ага. Не на ту напал!

– Ты серьёзно?! – завопила я, уперев руки в боки. – Нет, вы посмотрите только! Муж жену выставляет из комнаты, чтобы та не мешала ему любовницу трахать! Дожили! А я только хотела признаться, что жду от тебя ребёнка! Но теперь ничего не расскажу, и ты никогда – никогда! – не узнаешь моей тайны. А всё из-за твоей шалавы! Ах ты разлучница белобрысая! Да я сейчас тебя за уши выволоку! И лохмы заодно пообрываю!

Вру, конечно: превышение самообороны. В лучшем случае – пятнадцать суток в смирялке, в худшем – статья.

Девица подскочила, обернулась к любовнику, запищала рыдательно:

– Гарр! Ты женат?!

Вот же паразит! Даже не потрудился проинформировать бедняжку о производственных рисках. Мне сразу стало её жаль. Дракон поднялся и принялся натягивать трусы. Глаза Гарра от злости засверкали зелёным.

– К сожалению, – процедил он, гневно раздувая ноздри.

– К сожалению? – завопила я. – К сожалению?! О небо! Ты видишь! Ты видишь это вероломство! Ты не дракон, Гарр, ты – ка-а-азёл! Вот ты кто! Чешуйчатый козёл… Душ, кстати, вон там, за той дверцей.

Последнее относилось уже к блондиночке, лихорадочно мечущейся в поисках деталей своего гардероба. Она дико уставилась на меня огромными голубыми глазами, застыв в полусогнутой позе с капроновым колготком на одной ноге. Хотя нет, так вроде не говорят. А тогда как правильно назвать половину колготок? Брючина? Колготня? Я вытерла проступившие слёзы и задумалась, но любовницу попыталась успокоить:

– Да не бойся ты! – Ну в самом деле, вдруг перенервничает? – Такие красивые локоны грех вырывать. Да и если так разобраться, то взгреть нужно кое-кого другого. А ты не виноватая совсем.

Гарр закатил глаза.

– Пшерика, тебя отвезти? – галантно предложил он, снимая вишнёвый бюстгальтер с люстры и протягивая его любовнице.

Та выхватила свою вещицу из его руки и от души врезала дракону пощёчину. Молодец девка! Твёрдая четвёрочка. Я про размер.

– Как ты мог?! – зашипела изменщица. – Ты использовал меня! Притащил в дом, где… где…

– Фигассе, – отозвался Гарр, морщась и потирая небритую щёку.

Пшерика натянула блузку, юбку, вдела ноги в туфли, подхватила дамскую сумочку, аккуратно лежавшую на столике с пустыми бокалами, фруктами и всё ещё горящими свечами, затолкала в неё трусы и бюстик и, стуча каблучками-шпильками, бросилась вон.

Я вышла за ней и крикнула:

– Правильно! Никому не давай себя в обиду. Если что – моя тачка свободна, могу подкинуть, куда скажешь. Ну там до подземки…

Женская солидарность – все дела. Девица оглянулась на меня.

– Вы оба ненормальные!

И с этим душевным воплем она покинула наш особняк. Я, посмеиваясь, прошла на кухню и нажала кнопочку на кофемашине с нарисованным латте в стеклянной чашке. Да уж. Ну и денёк. Бодренько начался, бодренько завершается.

Злость успокаивалась, а настроение наоборот начало подниматься.

– Ну и зачем? – прорычал Гарр, входя.

Он был уже в штанах, белой футболке, не застёгнутой клетчатой красной рубашке с закатанными рукавами, босой. Высокий, широкоплечий, тёмно-рыжий. Идеальный. Для всех, кроме меня. Пол среагировал на хозяина – начал нагреваться. Дракон – повелитель пола! Вполне себе титул, я считаю.

– Мы же с тобой договаривались не таскать любовников и любовниц в дом, – сварливо огрызнулась я. – Мне плевать кого и как ты дрючишь, но это и мой дом, если ты забыл.

– Могла бы просто объяснить свою позицию, – буркнул Гарр и стал застёгивать рубашку на нижние пуговицы.

Я перевела взгляд с накачанного торса на кофемашину. Ничего так струечка бежит. Кофейная.

– Не-а. Не могла. Так быстрее и доходчивее. Да и просто день неважняцкий, не до сюсюканий со взрослым мужиком, не понимающим, что дом – это дом. Нехрен тащить всех с улицы. В следующий раз вообще вызову полицию нравов.

Мне сразу вспомнилась царапина на «Единороге» и настроение покатилось вниз.

– Ага. И будешь опозорена на всю империю.

– Пофиг.

Гарр уже почти успокоился. Драконы вообще быстро остывают, но злить их не рекомендую: могут и огнём дохнуть. Потом, конечно, пожалеют, вот только пеплу будет уже всё равно. Муж миролюбиво заметил:

– Ясно. Я думал, ты допоздна на работе будешь.

– Ты же не планировал с ней длительных отношений? – поинтересовалась я на всякий случай.

Дракон вытащил из холодильника пакет кефира, открыл, принялся глотать. Утолив жажду, вернул недопитое, закрыл серебристую дверцу и только тогда посмотрел на меня. Я уже сидела на барном стуле за столом и грела ладони о лимонную чашку с ярко-алой надписью «отвали задолбал».

– Планировал.

– Ну, извини, – я передёрнула плечами, и белая футболка сползла. – Сам виноват.

Он помолчал. Наверняка переживает, что не может просто взять и выставить меня за дверь. Дракону приходится считаться с человечкой! Это ж надо такое придумать!

Я вернула рукав на место. Гарр внимательно проследил за моими движениями. Его зелёные змеиные глаза потихоньку возвращали человеческий вид, вертикальный узкий зрачок расширялся, округляясь.

– Что ты там говорила насчёт ребёнка?

– Да ерунда. Пошутила просто. Обычно в женских романах вот такое бывает, и я не смогла удержаться.

– А.

Мы снова помолчали. Кофе был крепким, молоко приятным на вкус. Некоторое время я посвятила смакованию этих подробностей, а потом уточнила милым голоском:

Глава 3. Код 9. Начало

Трель дверного звонка застала меня на полпути по лестнице.

– Гарр! – завопила я сквозь наполовину съеденный бутерброд. – Откфой, там куфьер!

– Издеваешься? – рявкнул дракон, выскочив в холл первого этажа.

– Я фанята, – пояснила я сверху, перегнувшись через перила, проглотила кусок и добавила: – Работка, понимаешь ли. Занеси суши в мой кабинет.

– Ни стыда у тебя, ни совести, Глаша!

– Это – профессиональное, Гарр. Работаем.

Он прав: ни того, ни другого у меня ещё со времён сиротского приюта не обреталось. Зато была бешеная жажда выжить любой ценой. Я дралась с девчонками, я дралась с мальчишками, в классе, в коридорах, в туалетах и спальнях, на заднем дворе. И довольно быстро научилась двум вещам: спорт – это жизнь, а умение менять внешность – сногсшибательное преимущество. Потому что зубы оборотня в чьих-то ягодицах это, знаете ли, хоть и не благородно, не честно и не вкусно, но очень доходчиво.

На тот злополучный праздник, когда в приют святой Ифигении приехал наш меценат – дэрр Патрикий Измайлович Тририх – с супругой и детьми, я вообще не должна была попасть. Но наша директриса то ли пожалела сиротинку, то ли решила похвастаться метаморфом перед благодетелем (наше племя в Арусии всё же встречается до крайности редко), и на мою беду распорядилась вытащить меня из «тёмной», причесать, приодеть и поставить в один ряд с другими причёсанными и приодетыми детишками.

Тририхи не понравились мне сразу: важный, статный, высокий Патрикий Измайлович выглядел лет на сорок или около того, его виски чуть тронула седина. И фигура такая, как у спортивной статуи, а глаза – холодные селёдки. Это потом я узнала, что ему двести три года, а тогда драконы и срок их жизни меня вообще не волновали. С ним приехала жена – красавица (а где вы видели некрасивую драконицу?) с блестящими золотыми локонами и белой грудью, сияющей в глубоком декольте, и двое сыновей.

– Гарр, Дирр, раздайте сироткам сладости, – велела драконица добреньким, чуть подсюсюкивающим голоском (ненавижу сюсюканье).

Мой будущий муж, высокий, широкоплечий рыжий красавчик (девочки сразу заволновались, как будто Гарр сейчас превратится в принца) бросил на нас сонный взгляд и, едва не зевая, брезгливо принял из рук прислуги сумки, пошёл вдоль рядов, раздавая коробки. На лица одаряемых он не смотрел. По всему было видно: пацан жаждет быстрее вернуться домой, исполнив скучные обязанности. Его брат сделал то же самое, только вдоль другого ряда.

Когда перед моими глазами возникла разноцветная коробка с конфетами, я уже достаточно разозлилась.

– Жри это сам, – фыркнула дерзко и громко. – А я хочу суши, а не эти ваши липкости!

Гарр удивился, поморщился. Оглянулся на родительницу, но та разговаривала с директрисой. Тогда юный дракон не нашёл ничего лучшего, чем пихнуть подарком в меня. Я молча ударила парня по руке, и тело будто дёрнуло током. Мир полыхнул, взорвавшись болью, я отпрянула и упала на пятую точку.

Как ни удивительно, Гарр тоже упал.

К нему тотчас подбежали охранники, меня моментально скрутили, и тут:

– Посмотрите! – завизжал кто-то рядом, кажется, преподавательница этикета, тыча рукой в мою руку.

Я невольно скосила глаза и обнаружила повыше левого запястья пылающую татуировку: зелёный дракон, кусающий розу.

Перевела взгляд на охреневшего Гарра.

– Нет! – выдохнули мы единодушно.

И нас, конечно, поженили. Не в тот же день, разумеется, а спустя пару лет, когда я достигла возраста совершеннолетия. Я орала, швырялась всем, что попадало под руку, грозилась устроить скандал на церемонии, поэтому свадьба прошла заочно. В случае появления метки истинной пары такое вполне допускалось: ведь после обнаружения этой проказы у «истинных» выбора уже не было.

Со временем наша искренняя антипатия друг к другу угасла, и мы научились разговаривать. Сошлись на том, что держим нейтралитет и сосуществуем под одной крышей. «Мне плевать сколько любовниц у тебя будет, – сказала я. – Но не води их в дом, в котором, раз уж так случилось, я живу».

Тририхи сделали было попытку втянуть меня в свой бизнес, но… Не хочу быть чьей-то игрушкой! Не хочу быть принадлежностью какого-то рода, приживалкой за столом богатеньких дракончиков. Я решила пойти своим путём. К чести Гарра, наблюдая за моими падениями на ровном месте, когда снова и снова уволенная я возвращалась, орала и крошила посуду, он предложил мне просто сидеть дома на его обеспечении или учиться. Но…

– Я сама заработаю деньги на свою учёбу! – вопила я.

А потом сидела и рыдала на кухне. Ну почему? Почему стоило мне отработать испытательный срок, и меня сразу же увольняли?! Ночью на кухню ввалился мой дракон, притащил целый ящик суши и хриски, разлил его по стаканам, и мы выпили.

– Это всё мой отец, – сумрачно пояснил Гарр. – Дело не в тебе.

Собственно, с той ночи между нами и установились вполне себе приятельские отношения, а я решила, что должна работать на себя. Всё равно ведь при официальном оформлении работодатели неизбежно узнавали, чья я жена и невестка, и под страхом прогневать олигарха Тририха, родственника императора, меня увольняли.

Я долго перебирала разные варианты: клининг, дизайн, прогулка с животными, магазин подарков, экскурсии по Психербургу и так далее, пока не поняла: надо использовать тот дар, что я получила от рождения. Так и появилось агентство «А в пятак?», не имеющее в Арусии аналогов а, значит, и конкурентов.

Мой кабинет (он же гостиная, приёмная, столовая и спальня) находился на втором этаже. Впрочем, Гарр называл его мезонином. Пижон-дракон. Я бросила сумку на ветхую тумбочку, купленную мной лично на барахолке по приличной уценке, плюхнулась в скрипучее вертлявое кресло, забросила ноги на стол, достала умняху, открыла и, когда экран замерцал, быстро набрала: «Юльси. Код 9».

Погнали.

Прежде, чем взять дело в работу, я всегда досконально разбираюсь во всех нюансах жития-бытия нанимателя. Итак…

Глава 4. Горькая пироженка

Нуси Агриковна подвела губы кармином и прищурила накрашенные глаза. Почмокала. Улыбнулась. Пора было наводить порядок в своей семейной империи и начать стоило с Юльси.

Нуси происходила из одомашненных вампиров, на конференции 1798 года отказавшихся от употребления крови, причём не одной лишь человеческой. Это считалось едва ли не важнейшим достижением восемнадцатого века, но неприятная правда заключалась в том, что энергию крови просто заменили энергией душ, а людям сообщить об этом забыли.

Бляц-бляц – зазвякал будильник. Пять утра.

Тётя Нуси, как звала её пироженка Юльси, набросила лёгкий плащ, поправила высокую причёску и зацокала каблуками по ламинату коридора. Её мучила жажда.

Вампирша вызвала такси, привычно указав карту дочери: та вампиром не была, конечно. Раса передавалась лишь по мужской линии, от отца к детям любого пола, а Нуси, естественно, в мужья взяла обычного человека. Какая бы идиотка выходила замуж за вампира? Поэтому дети тётушки Нуси – сын и дочка – расу не унаследовали и оставались незапечатанными сосудами с вкусняшками. Она так и звала их: дочь – конфеткой, а сына – паштетиком.

Но вкуснее всех оказалась Юльси, жена сына сестры. Такая деликатная. Такая кроткая. Такая воспитанная девочка! Ням-ням.

Подъехала ярко-зелёная «Шалунишка». Жизнерадостный водитель-сатир распахнул дверь и, поклонившись, широко улыбнулся в тёмные курчавые усы:

– О! Сэгодня я самий щастливый смэртный! Такая багиня – мой пэрвый утренний пассажыр!

Нуси поджала губы и смерила водилу суровым взглядом:

– Ваше руководство в курсе, что вы беззастенчиво клеитесь к вашим клиентам, используя служебное положение? Ну так я сообщу.

Круглое загорелое лицо таксиста вытянулось, толстая нижняя губа задрожала.

– Зачэм жаловаться, нэ нада жаловаться! Я просто сказал…

– То есть, я всё придумала, по-вашему? То есть, я лгу? Вы меня назвали старой вруньей, иначе говоря?

В круглых карих глазах сатира зажглась обида. Нуси Агриковна демонстративно достала звонякалку и принялась рыться в адресной книжке. Водитель забеспокоился:

– Э! Нэ нада зво́нить, уважаемая! Я прощения прашу! Нэ хотэл вас абыдеть.

– Хорошо, я подумаю, – бросила Нуси сквозь зубы, опустилась на заднее сиденье и подобрала юбку.

– Я скидку сдэлаю, – пообещал сатир и, запустив пятерню в кудри, с силой дёрнул себя за волосы. – Дэсять процентов с заказа.

Тётя Нуси сдвинула татуированные бровки:

– Я не поняла, это вы меня сейчас купить собираетесь? Я что показалась вам продажной женщиной? То есть, по-вашему я…

– Э, нэт, нэт! Вы настоящий дама, – заволновался таксист. – Такой красивый дама! Я ат душы. Просто. Падарак.

Пассажирка убрала звонякалку в сумочку. Мрачный сатир прошёл на своё место, выбил на полуумняхе скидку и, стиснув зубы, снял передачу с нейтралки. Нуси Агриковна откинулась на мягкую спинку сиденья, покрытую натуральной кожей дерматина, и закрыла глаза. День начинался как нельзя лучше.

В полной тишине они въехали на Улиточью улицу, не нарушив ничего из ПДД, что в целом для сатиров удивительно. Таксист молча открыл дверцу. Нуси Агриковна вышла, тоже не проронив ни слова, а когда зелёная «Шалунишка» укатила, вынула звонякалку и написала отзыв в компанию «Таксовик»:

«Ужасная поездка. Если бы могла поставить минус сто, поставила бы. От запаха затхлой козлятины у меня разболелась голова! Всю дорогу водитель враждебно молчал, показывая, что с женщиной ему и общаться незачем. Я боялась, что попала к бандиту, и он меня изнасилует и убьёт. Прошу в следующий раз направить ко мне кого-то более дружелюбного», – и бодро зашагала к семиэтажке, разукрашенной под гриб индиго.

Домофон она открыла собственным ключом: Нуси потратила целых три дня на штурм Юльси, которая никак не хотела отдавать тёте своего непутёвого мужа (тогда Антроп ещё был мужем пироженки) «таблетку» от парадной, но, конечно, сопротивление в итоге было сломлено.

«Ты пойми, так всем будет удобнее! Тебе не надо будет бежать и открывать дверь, а мне – стоять под дождём или на морозе, ожидая, когда ты откроешь дверь. В конце концов, мы же родственники. Опять же, вдруг тебе срочно понадобится помощь? У малютки начнутся колики или жар, и ты не сможешь отойти…» – убеждала тётушка, и Юльси сдалась.

Естественно. Как и всегда сдавалась.

Лифт лязгнул беззубым ртом, Нуси смело шагнула внутрь и нажала на кнопку седьмого этажа. Перекус водилой был неплохой – м-м-м, стоило только представить, в какую ярость пришёл сатир, уже непременно прочитавший отзыв, и во рту приятно защекотало, словно от пузырьков шампанского. И всё же этот пустяк лишь притушил жажду.

Металлические двери распахнулись, вампирша вышла на площадку, отряхнула юбку поблескивающего серебристого платья (в нём она сама себе казалась белокурым ангелом), окинула взглядом жалкие стены, выкрашенные в синий цвет, горшок с бледным сингониумом на подоконнике северного окна, выходящего прямо на стену ближайшей высотки. Процокала подковками каблучков по бетону и решительно нажала на дверной звонок.

Убирать наманикюренный палец с кнопочки не стала, с удовольствием слушая, как пилящий вопль разносится по квартире. Эту модель дверного звонка Нуси лично подарила молодожёнам на свадьбу, и племянница, боясь огорчить дарительницу, конечно, смирилась с ним, несмотря на то, что звук бил по нервам. Трусиха Юльси иногда пыталась сделать вид, что не услышала, и открывала не тотчас, упорно игнорируя попытки тётушки прорваться. Наученная опытом Нуси стала держать палец на звонке до победного. Однажды племянница отключила электричество, но и эта попытка провалилась: Нуси барабанила в двери каблуками так долго, что Юльси потом пришлось извиняться перед соседями за шум.

К удивлению вампирши дверь почти тотчас распахнулась.

– Доброе утро, тётушка, – пропищала Юльси. – Я так вас ждала!

Нуси озадачилась. Боевым шагом прошла в коридор, огляделась. Брезгливо поджала губы:

Глава 5. Таракань во тьме

Юльси ждала меня в машине.

– Как всё прошло? – взволнованно спросила она и поправила очки на носу.

– Всё хорошо, – весело ответила я, плюхаясь на водительское место. – Если злодейка осмелится вернуться, повторный вызов для вас бесплатно. Если, мало ли, встреча произойдёт внезапно, смотрите на Нуси и улыбайтесь. Молча. Скажет что-то, повторяйте со словом «ну». «Здравствуй, Юльси» – она, а вы: «Ну, здравствуй». С паузой. Это всегда придаёт намекательную интонацию и многих от неё кидает в дрожь. Если сможете, ещё можно добавлять слово «положим»: «Ну, положим, здравствуйте». Будьте лаконичны. Краткость пугает.

– Частица, – шепнула Юльси, стискивая рюкзачок.

– Что?

– «Ну» это не слово, а частица речи…

Зануда. Я хмыкнула. Повернула болт в замке зажигания, приложила палец к сканеру отпечатков и нажала на газ. Юльси взвизгнула. Ну да, я категорически не жалую плавный ход. Не из тех, кто медленно запрягает. Мой жизненный опыт прост: бей первым или беги впереди всех. И пока обесчеловечившийся одноклассник-тролль пожирает отстающих, ты вполне себе успеешь спастись, раз уж пятка в нос для серого прошла незамеченной. Семь раз взвесь и вот это всё – точно не для меня.

– Сейчас куда? – спросила я, вырываясь на автокад – полосу асфальта на уровне седьмого этажа. Пешеходы внизу, в безавтомобильной зоне, отсюда казались игрушечными.

Юльси вздохнула, снова стиснула джинсовый рюкзачок с вышитой на нём рыжей лисой. Проследила взглядом за пролетающей мимо вороной.

– Не знаю. К маме. А что делать, если Антроп вернётся? Он же прописан в моей квартире…

– Вызывать меня. Скиньте мне на умняху все коммунальные счета за послеразводный период. И, кстати, сумму алиментов. Он ведь не платил их?

– Антроп безработный…

Я ухмыльнулась. Пожала плечами.

– Пусть рукавички шьёт в исправляльне. Вы три года в разводе, иначе говоря, сорок один месяц и три месячишки. Уверена, секариков миллион он вам задолжал…

– Два миллиона, – прошептала Юльси. – Но…

– Давайте подадим на него в суд? В качестве мировой предложим выписаться из квартиры.

– Но куда он пойдёт…

– Не моё дело, – зло рассмеялась я, выкручивая руль, покосилась на встревоженное лицо клиентки и вздохнула: – К мамочке пойдёт. У них там трёхкомнатная. Да ещё и в районе стрижей, красота. Детские площадки, пешеходные зоны, залив и парки.

Юльси вздохнула. Есть такие женщины, которые воспринимают мужей как приёмных детей, переживают за них, даже в разводе беспокоятся о состоянии бывшемужниных желудков и о самих сиротинках: одет ли, обут ли, здоров ли… Мой опыт говорил, что есть такие, которые в подобной заботе получают едва ли не оргазм от собственной крутости и незаменимости. Такая, обнаружив бывшего мужа спящим в объятьях юной красавицы, ещё и подушечку поправит, и одеяльце накинет, умиляясь: а мой-то! Какую красотку отхватил! Порой такая забота доводила бывшего до петли и была в каком-то смысле местью, только шиворот-навыворот. Но Юльси относилась к другому типу: повышенная тревожность и грызущее изнутри чувство ответственности.

Отличница, чё. Страдающая за неуспехи класса.

– Может, всё же со мной? В «Таракань во тьме»? Вам было бы неплохо расслабиться, а танцы – божественное средство для придания уверенности в себе. Я вам как доктор пропишу принимать их еженедельно.

– А вы доктор?

– В каком-то смысле, – уклончиво ответила я.

Все мы в каком-то смысле доктора. Юльси колебалась, и, видя её сомнения, я решила поднажать:

– Сейчас утро, самые страшные посетители уже разбежались. «Таракань» – клуб круглосуточный, но вряд ли сейчас там будет кто-то, кроме нас. Потанцуем, расслабимся. Лимон-ад за мой счёт.

– Да мне неудобно…

– Удобно, Юсь. Удобно. Давайте я просто покажу вам, что такое ночной клуб для оборотней и прочей нечисти? Просто экскурсия. Не понравится – сразу увезу.

Любопытство взяло вверх над страхом.

– Хорошо, – выдохнула Юльси, снова стискивая злополучный рюкзак. – А ничего, что я в таком повседневном виде?

Я покосилась на её скромный наряд. Не тот, что ночью был на мне, но точь-в-точь такой же, только свитер тёмно-вишнёвый, а не фиолетовый. И покривила душой:

– Нормальная одёжка. Очень элегантно.

Ничего страшного, там темно, а стробоскопы вряд ли способствуют видимости. Про то, что «лимон-адом» или адским лимоном местные называют смесь екилы, шунша, дрома, сока морквы и лимона, я говорить не стала.

Ночной клуб «Таракань во тьме» располагался на высоте минус три этажа между Клыками Упыря – элитным жилищным комплексом из двух высоток на Чертогоновом острове. Вообще-то, в Арусии все виды разврата были запрещены, в том числе и ночные клубы, поэтому те обычно маскировались. «Таракань», например, официально был клубом знакомств обездоленных существ, и в случае, если нравники устраивали проверку, клиенты разбегались по сети потайных выходов. Тех, кто не мог бежать, утаскивали качки-орки – вышибалы клуба. Тех, кто был совсем в горизонтали, укладывали в сно-капсулах – маленьких комнатках, больше похожих на гробы, но с мягкой постелью, подсветкой от хлопка и отличной вентиляцией. Прожекторы раскрашивали стены и потолки клуба розовым цветом, рисовали сердечки и другие органы любви, эльфийки-стриптизёрши кутались в полупрозрачные покрывала, а охранники изображали одиноких женихов. Порой всё это преображение происходило прямо на глазах у потрясённых нравников. Но, как всем известно, по закону полицейские свидетелями быть не могут, поэтому им приходилось лишь принять факт того, что заведение нравственно чисто. Для надёжности хозяин – оборотень-горилла – дарил посетителям небольшие сувениры: тараканчиков из свёрнутых секариков.

– Это детки-сиротки делают своими ручками, – растроганно сообщал гэрр Горилл. – Вы же любите деток? Возьмите на память.

Технически взяткой детские поделки не являлись.

Я лихо припарковала «Шалунишку» рядом с другой такой же, но модели «СуперШ», на порядок дороже моей «Восьмухи». Краем глаза отметила два «Вовера», «Жёлтого жеребца» и… «Чёрного Единорога». При виде последнего по коже пробежала дрожь. Не тот ли, которого я поцарапала? Да нет же! Быть не может. Это было бы слишком. Тем более, «Единорогами» обычно владеют те, кто живёт в пригороде, километрах в четырёхстах от Каменного малыша – старинной крепости нашего города. А такие редко задерживаются в Психербурге. Так что…

Глава 6 Танцы-шманцы

Шрифт с острыми уголками и завитушками, тиснёная кожа, почти стёршаяся из-за пальцев типографская позолота…Кто это придумал вообще?! Как здесь названия блюд различать? Я нахмурилась, подёргала мочку уха (дурная привычка из детства), покосилась на молчаливого соседа:

– Не поможете девушкам разобраться с меню?

Вампир снова посмотрел на нас. Абсолютно непроницаемая тьма в глазах. Линзы, что ли? Не может же радужка цветом глаз сливаться со зрачком полностью?

– Нет.

Вот нахал! Или… Может, он испугался, что если поможет, то и счёт придётся оплачивать ему?

– Да вы не подумайте, – пояснила ему, – мы при деньгах. На ваше покровительство не рассчитываем. Я вообще против спонсирования: потом расплачиваться дорого слишком. То есть не дорого, но платить за пирожок сексом это… ну такое себе. Я ж не подземка, чтобы по пятачку взимать за вход. Просто не понимаю, что тут написано.

Юльси подёргала меня за руку, будто хотела что-то сказать. В туалет хочет, что ли?

– Вон там, за тем эльфом с дредами, видишь? – я показала ей пальцем. – Но, подруга, извини, до туалета никого не провожаю принципиально. Ты уже не маленькая девочка, сама справишься. Не боись, здесь запрещено кого-либо есть или кусать.

И снова вампиру:

– Так что, подскажешь?

– Нет.

Ну и… катись чесночком. Я снова уткнулась в меню. Сообразила, вытащила звонякалку, включила режим распознавания и навела глазик на меню. Экран мигнул, всплыл триокод. Ах вот оно что! Значит, здесь не только старинный шрифт, здесь ещё и триокоды спрятаны… И несколько секунд спустя я уже наслаждалась нормальным электронным меню на звонякалке.

Совсем другое дело!

– Нам два лимон-ада, один «пузырчатый ой» с вассаби… Ты любишь суши?

– Мне всё равно, – пискнула Юльси, которая никак не уходила в туалет.

Я оглянулась. Это у неё глаз так дёргается, или из-за стробоскопов кажется?

– Ну тогда два «пузырчатых ойя» и пирожное с курицей на сладкое.

Мертвяк отмер, поклонился и зашатался прочь.

– Может, мы всё-таки пойдём отсюда? – начала Юльси, оглядываясь. – Знаете, я никогда не…

– Когда-то надо начинать! – поучительно подняла я палец вверх.

Ну а что? Так вся жизнь пройдёт, а ты как следует и не повеселишься. Вон, как тот, черноглазый в кресле. Вот смысл переться в ночной клуб, чтобы сидеть в углу и откровенно скучать? Бесят такие! Нет уж, милая, мы сейчас из тебя человека делать будем.

– У мамы дома ещё пирог есть…

Я заметила, что вампир не сводит с нас глаз, облокотилась о стол, положила подбородок на ладони и уставилась в его глаза. Ну, и кто кого переглядит?

Русалок сменили осьминавры – мужики-осьминоги. Мне очень хотелось посмотреть на это зрелище: восемь щупалец вместо ног это вам не какой-то жалкий хвост, но чеснокофоб не отводил взгляд, а я с шести лет не проигрывала в гляделки. Юльси снова подёргала меня за рукав. В сговоре с кровососом, что ли? Но я выдержала.

Странно было, что нас никто из мужиков не попытался угостить. Ни рогатые демоны, ни козлоногие сатиры, отплясывающие танец-прыгун, ни оборотни-нюхачи, ни даже зеленокожие орки. А ведь я одета, как секс-мечта! Так и комплексы недолго получить.

Вампир отвернулся, только когда мертвяк принёс заказ. Я сразу расплатилась отпечатком, протянула Юльси лимон-ад, суши и пироженку с нежным куриным кремом.

– Ну, за тебя! Мы же можем на «ты»? – уточнила весело.

Та кивнула и принялась тянуть коктейль через трубочку. Закашлялась.

Осьминавры извивались так эротично, распластывали щупальца, ухмылялись, переворачивались вниз головой, удерживаясь за шест одним тентаклем, а семью рисуя замысловатые фигуры в воздухе, что мне тоже захотелось потанцевать.

Я допила лимон-ад залпом, закинула парочку «ойев», укусила пироженку (приютская привычка, чтобы никто не сожрал), схватила сомлевшую Юльси за руку и потянула в толпу.

– Аглая Найдёновна, я…

– Глаша, – рявкнула я.

– Г-глаша, я не умею тан…

– Фигня вопрос! Главное – двигай задницей и плечами, остальное придёт само. Расслабься, на тебя никто не смотрит.

– Давайте лучше просто уйдём? – пищала она. – Это же дикий вампир, не одомашенный! Он...

Мы орали друг другу и догадывались по губам о значении слов. Дикий вампир? Что за чушь! Дикие живут в своих пустошах и носа не показывают в столицу. Видимо, я что-то не так расслышала, или Юльси просто откровенная трусиха, шарахающаяся от каждого встречного вампира. И я ещё раз крикнула:

– Расслабься! Отпусти себя!

Ритм захватывал. Я тотчас ощутила на себе жадные, похотливые, восхищённые мужские взгляды, и это жаркое море ласкало кожу, облизывало голые плечи и руки, и грудь. Ну и всё остальное. Чувствуя себя сёрфингистом, я поймала волну и заколебалась в такт, а потом колебания перешли в движения. Забился, завился лисий хвост, махнули крылья бабочки. Я встряхнула, повела рогами… Музыки не было, а то, что было, было не музыкой. Чистый ритм. Драйв. Движение.

Я – женщина. Это упоительно.

Мне нравится, что на меня смотрят. Мне нравится, что меня хотят. И мой танец становился всё менее и менее приличным. Чьи-то руки коснулись меня. Кто-то прижал меня к спине, удерживая за бёдра, и я заскользила вниз-вверх, чувствуя чьё-то возбуждение. Крутанулась, попала в другие объятья.

– Рыженькая, – прохрипел мужской голос, защекотав лисье ухо, – обожаю рыженьких!

Да плевать мне, кого ты там обожаешь! Обожай меня. Беленькую, чёрненькую, рыженькую, лысенькую. Любую.

И тут я вспомнила про Юльси и обернулась, чтобы посмотреть: всё ли с ней в порядке. Застыла. Моя скромняшка танцевала так искренне, как будто сама стала музыкой, которой здесь не было. Как будто её руки-ноги сделались музыкой. Танцевала, закрыв глаза, и на щеках её в ало-синем свете вспыхивали дорожки слёз.

Глава 7. Пусенька

Ужасный сидел за столиком вип-комнаты на внутреннем балконе второго этажа, невидимый из зала, наблюдал за танцующими осьминаврами и откровенно скучал. Он искренне не понимал смысла мужского стриптиза. Одно дело – женщины. Всякие там ямочки и выпуклости приятные для рук и глаза, и другое – мужики. «На завод бы вас, – думал угрюмо. – Или на шахту. Там бы свои трицепсы показывали».

Внизу тёмным морем кипел танцпол. Девицы всех рас крутили жопами перед самцами, те не отставали в демонстрации тел. Стекло и бетон не очень-то приглушали рёв буйной музыки. Даже бокалы на низком столике тихонько позвякивали.

А хотелось – тишины. Сесть с удочкой на берегу Евны, где-нибудь… в пригороде. Рвануть куда-нибудь в сторону Орехограда. И порыбачить. Плотва там всякая… пивко. С воблушкой. И тишина-а-а. Только пичужки какие-нибудь чирикают любовно. И комарики звенят.

Но положение обязывало. Ужасного называли Тёмным императором, он был главой клана Дерзких Утырков, самого грозного из мафиозных кланов столицы. Пацаны бы не поняли, если бы днюху вожак отпраздновал не на пафосе. Вот и приходилось гулять как положено, по канонам широкой бандичьей души. По понятиям. И девок трахать каждые четыре часа, иначе – засмеют. Решат, что всё, вожак стал слаб. Даже с бабами не справляется.

Те приходили – всякие – глазки закатывали, юбочки мяли, строили невинность, но он-то видел: глазки блестят. Из-под пышных, точно опахала, ресниц бегло оглядывают татуировки, покрывшие единым узором всю смуглую кожу, испещрённую шрамами, бугрящуюся мускулами, чёткую щетину, бобрик жёстких, седеющих волос.

Ужасному было за сорокет. Хорошо за сорокет, а оборотни не драконы, стареют по-человечески быстро. После первой же девки – вертлявой и остроухой – тёмному императору захотелось борща и отдохнуть, поваляться в гамаке или поплавать в бассейне, но пришлось требовать следующую. Так ведь ещё и – по статусу – девственницу. Опытная баба сама бы всё сделала что нужно, а он бы просто полежал, а так приходилось разыгрывать все эти танцы с бубнами перед недотрогой, вместо того, чтобы быстренько отделаться от нудной обязаловки.

Второй оказалась русалка. Специально для торжества хвостатая оножилась. Ужасный знал, что, меняя ноги на хвост, водяные девы снова становятся девственницами – такая уж у них конституция. Но девица всё равно нелепо мялась, всхлипывала, сюсюкала что-то про какого-то там брата в реанимации. У них у всех обязательно кто-то был в реанимации. То брат, то тётка, заменившая мать, то ребёнок. Как наличие сына или дочки влияло на девственность Ужасный давно не уточнял.

«Столько бабла утекает в никуда», – грустил оборотень, нехотя натягивая светлые волосы, и девица понятливо прогибалась.

– Ах, ох, – выкрикивала она вполне убедительно, но отчего-то Ужасному чудилась в её завываниях какая-то фальшь.

– А ещё я приват могу станцевать, – выдохнула русалка, поднимаясь с колен, когда он, наконец, сделал дело. – За дополнительную плату, конечно. Я никогда никому его не танцевала! Только дома перед зеркалом. Просто, для души. Но для вас...

Он хмыкнул. Ну да, ну да. Для души. Чьей только, вопрос.

– Иди давай. Вон та пачка секариков – твоя.

Ты бы, милая, Осенина, что ли, почитала. Душевное там, про хулигана, про собаку. Задолбал этот ваш приват.

Когда-то, когда Ужасный носил совсем иное имя и был голенастым мальчиком-щенком, мама отдала его на скрипку. Но однажды в тёмном переулке на юное дарование, возвращающееся с императорского концерта, где его божественное исполнение Бибальда растрогало самого монарха, напали какие-то отморозки, сломали скрипочку, разбили очки, отобрали вручённую самим Чистейшеством Золотую Ноту, и Пусенька, с трудом поднявшись из грязи, кряхтя и хлюпая кровавыми соплями, дал себе слово стать сильным. Научиться драться, чтобы давать вот таким борзым сдачи, чтобы мочить их, где ни попадя, чтобы самому ломать чужие скрипочки и отбирать то, что понравится.

Слово он сдержал.

Но кто бы мог подумать, что теперь, когда его зовут Ужасным и перед ним бледнеют даже тролли, стараясь притвориться мелкими камушками, он не может посетить императорскую консерваторию! Потому что по статусу не положено – пацаны не поймут.

Уже утром, когда измученный Ужасный, внутренне содрогаясь, поджидал третью девицу, взгляд его неожиданно упал на худенькую человеческую девчушку, танцующую в толпе так, как будто вокруг никого не было. Она просто покачивалась, всплёскивала руками, кружилась, запрокинув голову. Сразу видно: не умеет. Пьяная, вероятно. Но что-то было в этом нелепом, неумелом танце такое. Честное, что ли. Искреннее.

Чем дольше Ужасный наблюдал за человечкой, тем на душе делалось как-то… уютнее.

– Ах, ах! Нет, пожалуйста! – заныл от двери голос очередной девицы. – Я вас так боюсь! У вас такой тяжёлый, такой сгибающий взгляд!

Оборотень оглянулся. Высокая, нужных пропорций. Рыжеватая (или как там у них эта масть называется). Позади угрюмо высились два его амбала. Девица привычно заломила руки:

– Если бы не мой брат в реанимации…

– Проваливай, – рявкнул Ужасный.

– И чихуахуа не… что?

Она запнулась и вытаращилась на него.

– Дайте ей сотню, пусть брату яблок купит. И дует в больницу. Там, небось, малой заждался.

Медведоборотень прошёл, забрал купюру и сунул рыжуле.

– Но… но подождите! – взвизгнула та. – Что значит «дует»? Мы договаривались, что… Подождите!

Однако верный телохранитель уже подхватил девицу за шиворот и потащил прочь.

– Вон ту хочу, – выдохнул Ужасный, ткнув пальцем в стекло. – Моя.

Ужасный

ПРИМЕЧАНИЯ

Евна — река, на которой стоит Психербург

Орехоград — город-крепость на острове в устье Евны

Глава 8. Точка бифуркации

Юльси казалось, что она где-то в лесу: шумят берёзки (или что там ещё в лесу растёт? За всеми делами и хлопотами, ей как-то ни разу не удалось выбраться за город), поют птички, колышутся травы. Она плакала, буквально утопала в слезах, но с каждой слезинкой душа словно очищалась от чего-то тяжёлого, застарелого.

И тут вдруг на её плечо легла рука, да так, что коленки подогнулись, и Юльси разом выпрыгнула из алкогольного дурмана. Вытаращилась на квадратную челюсть оборотня, выступающую вперёд настолько, что лица за ней и видно не было (девушка смотрела снизу вверх).

– Следуй за мной, – велел бугай.

– Это действительно необходимо? – робко усомнилась Юльси. – Может быть, вам кто-то другой лучше поможет? Я не являюсь специалистом по животным и…

Но её уже тащили за руку, и чтобы не вывихнуть плечо, девушке пришлось бежать вприпрыжку. Танцующие шарахались, поспешно расступаясь. «Может, я что-то нарушила? – перепугано думала Юльси, быстро перебирая ногами. – Может, меня вышвырнут отсюда?» И испытала кратковременное облегчение от этой мысли.

Но – увы. Девушку буквально закинули в относительно небольшую комнату (но квартирка Юльси сюда бы поместилась целиком). Жертва огляделась, дрожа.

Большой кожаный диван, тяжёлые кресла, приглушённый свет, низкие столики, уставленные красивыми бутылочками с разнообразным алкоголем и блюдами с едой. Половину комнаты занимали какие-то коробки, свёртки, перевязанные яркими ленточками.

И никого.

Юльси подумала-подумала и присела на краешек кресла. Поправила подол юбочки. Ждать становилось тягостно, как будто на приёме у директора банка по вопросу отсрочки задолженности. На секунду она даже почти поверила, что Антроп снова взял кредит на имя жены, и её и правда вызвали по этому поводу.

Атмосфера в помещении с каждой минутой густела и тяжелела. Юльси потёрла виски, снова воровато огляделась. Никого. Камер тоже не видно. Вздохнула и вытащила томик Чушберри «Совиньон из маргариток», открыла на заложенной ляссе странице и погрузилась в чтение.

– В конце концов, не в этом ли заключается наша жизнь — в способности ставить себя на место других людей и смотреть их глазами на пресловутые чудеса и говорить: «А, так вот как вы это видите. Теперь я запомню», – прошептала она.

Закрыла глаза, осмысляя прочитанный кусочек. «Совиньон из маргариток» Юльси читала вот уже полгода, смакуя каждую мысль, пробуя её на вкус и глубину. Повторяла про себя, выписывала аккуратным круглым почерком отличницы в заветный дневник, перечитывала. Ей с детства хотелось встретить вот такого же, как Чушберри, умного, тонкого, понимающего, чуткого. С кем можно было бы сидеть рядом и часами смотреть, как дождь облизывает стёкла ветхого окошка на седьмом этаже, а потом он бы просто вздохнул и сказал: «Да, мы все в каком-то смысле каннибалы…», ну или ещё что-то, может быть, ещё более непонятное и ужасно умное, над чем можно было бы потом размышлять до утра. А не вот это вот: «Котлеты ещё есть? Положь рядом, я потом слопаю».

Юльси вздохнула и повторила:

– Теперь я запомню…

– Нахрен запоминать эту хрень? – недовольно пробасили откуда-то слева.

Юльси вздрогнула, ахнула, книга выпала из её задрожавших рук. «Кто вы такой?» – захотелось завизжать ей, но из раскрывшихся губ не вырвалось ни слова, горло будто стиснули железной латной рукавицей.

Он был огромен.

Он был могуч.

Он был ужасен.

Гора литых мускулов, вены, будто перекрученные верёвки, низкий лоб с нависающими над холодными глазами бровями, выгнутый, точно у акулы рот, запавшие щёки и ещё эти… как их… татуировки в виде сплетающихся змей. «В его грудной клетке я могла бы устроить себе целую кухоньку, с диванчиком, столиком и миниатюрной плиткой» – мелькнула странная мысль в голове.

Юльси сглотнула, облизнула разом пересохшие губы.

Ой, мамочки!

– Простите, что вы имеете в виду? – наконец удалось просипеть ей.

– Хрень это, говорю, – великодушно пояснил монстр, упёршись татуированными пальцами в массивных печатках в чёрные джинсы. – Нахрен себя ставить на место другого хрена? Ты всё одно нихрена не поймёшь нахрен. Только вообразишь, что чё-то понял. Я хренею с этих хренявок охреневших в край.

Юльси пару раз мигнула. Проследила взглядом за струйками пота, стекающими с мышечных холмов на волосатой груди, точно ручейки. Попыталась понять смысл заявления, но мозги напрочь отказывались переводить с монстрячьего на человеческий язык.

– Я вас не понимаю…

– Ну вот смотри, нахрен: я – хозяин, ты – дамка. Если хозяин охренеет и в твою-то хреновую шкурень влезет, так он уже никаким хозяином нахрен не будет, а станет хреновым петухом.

Всё это он говорил совершенно серьёзно, но Юльси зажмурилась и потрясла головой. Петух, курочка, хрен, редиска, хозяин… Прямо сказка какая-то детская! Мозг постепенно привыкал отсеивать из речи ненужные слова-паразиты, идентифицировав их как словесный мусор. Очевидно всё, что имело овощной корень, можно было вынести за скобки без потери смысла. Но даже с этим допущением она не могла понять, что монстр имеет в виду.

– Можете повторить помедленнее? – взмолилась она наконец.

Чудовище повторило.

Юльси прокрутила в голове предложение ещё раз и вздохнула: от повтора понятнее оно не стало.

– То есть, вы хотите сказать, что, если чересчур эмпатичный оборотень не сможет конгруэнтно адаптироваться в системе другого существа, и это вызовет антиномию, переходящую в оборот в петуха, или там, козла, например, или…

– Ты варганку не крути. Про козла ни хрена не было. И хорош лясы точить, раздевайся.

«С любым человеком можно найти общий язык, – подумала Юльси и послушно сняла слишком жаркий свитер, оставшись в блузке (при вампире раздеться она постеснялась, не зная точно, куда повесить одежду). – Главное, быть вежливым и внимательным».

– Спасибо большое, а где здесь вешалка?

– Да рядом ложь. Делов-то.

Сердце стукнуло. Губы свела судорога. Юльси закрыла глаза, глубоко вдохнула, медленно выдохнула. «Он просто большой и несчастный человек, – попыталась успокоить себя. – Но, вероятно, добрый, заботливый. Заметил ведь, что мне жарко. И в чудовище тоже может быть что-то доброе. Нельзя судить существ по внешности».

Глава 9. Прописные истины

Мне хватило нескольких минут, чтобы осознать отчаянное положение, в которое мы попали.

Ужасный был авторитетом столицы вот уже несколько десятков лет. Не было ни единого бандита, от жалкого карманника до проштрафившегося генерала, кто не шёл бы к нему на поклон в случае всякого случая.

Я только выбралась из пелёнок, когда Ужасный уже устроил знаменитый «отстрел стрелков»: масштабную чистку постукивателей в клане Дерзких Утырков.

Когда я, уже помолвленная с Гарром, заканчивала обучение в институте благородных девиц, куда меня по милости Тририхов спешно перевели из приюта, Ужасный дерзко выкрал из государственной исправляльни Топора – главного революционера-бомбиста империи. Того самого Топора, который подорвал поезд и выкрал какой-то там шедевр. Того, кто лет сорок назад разбил Яйцо самого дракона-императора, тем самым погубив цесаревича. Или цесаревну, кто ж знает, кто там должен был вылупиться из яйца.

Когда я уже была замужем, и муж признался, что из-за дэрра Патрикия меня никуда не возьмут работать, один из бывших одноклассников намекнул, что Ужасный способен решить даже эту проблему, если я к нему обращусь…

Но единороги вас упасите от обращения за помощью к бандитам! Последствия будет вовек не расхлебать.

А сейчас Ужасный отчего-то захотел Юльси. И кто сможет ему что-нибудь на это возразить?!

Первым моим порывом было бежать. В конце концов, наш контракт я честно выполнила, а последующие проблемы клиента – не мои проблемы. На них у нас никаких договорённостей не было. Юльси – взрослая женщина, за её жизнь я ответственности не несу…

Вот только…

Это ж я привела её в «Тараканя»! Да и моя овечка – совершенно беспомощный человек. Без меня ей не справиться. Правда, и со мной – вряд ли, но…

План созрел практически мгновенно, едва я приняла решение. Однако для его исполнения мне нужен был сообщник.

Я снова внимательно осмотрела пляшущих и тотчас заметила то, что не увидела с первого взгляда: они все, или почти все, принадлежали одной шайке-лейке. Такое невозможно просечь разумом, но сама атмосфера междусобойчика считывалась в едва уловимых мелочах: вот гнома шлёпнула как бы незнакомого ей орка по квадратной заднице, просто проходя мимо. Вот оборотень-павиан приблизился к самозабвенно отплясывающей брюнетке-вампирше, и её партнёр тотчас устранился, без попытки выяснить отношения. В обезьяньих стаях царит жесточайшая иерархия, вплоть до убийства за малейшее нарушение субординации. Но обезьяньи не очень-то нюхачи, моментально уловить аромат феромонов и тестостерона это не про них, а значит, сбежавший кавалер попросту знает, какую ступеньку в стае занимает подошедший. Вот из туалета вышла уже знакомая мне зарёванная рыжуля, и за её спиной медведеоборотень – судя по кристальной трезвости, охранник самого Ужасного – поймав случайный жадный взгляд волка (того, что претендовал на моё внимание), кивает ему, и последний бросается к девушке со всех лап, оскаливаясь в приветливой улыбке. «Можешь взять, шефу не пригодилось» – прочитала я во взоре маленьких глазок медведя. Вру, не в глазках, конечно.

И таких мелочей – десятки, сотни…

К тому же: утро. Откуда в «Таракани» такая толпа гостей с утра?

Но если все здесь присутствующие – Утырки из клана Ужасного, то где мне искать союзника? Не среди работников же. А одной мне не справиться.

Я вернулась за столик, задумчиво дожевала пирожное.

Метнуться за Гарром? Или ещё за кем-то из друзей? Нет. Долго. Даже если позвонить, всё равно дорога займёт слишком много времени, Юльси успеют изнасиловать раз десять: в этом вопросе про Ужасного ходят ужасные, но вполне достоверные слухи. Знающие люди рассказывают, что в сексе монстр ненасытен, да ещё и девственниц предпочитает. Правда здесь осечка вышла: уж мать-то восьмилетнего сына девственницей явно быть не может. Но кто знает, вдруг Ужасному разнообразия впечатлений захотелось?

Я поскребла подбородок, подёргала себя за мочку уха. Рожки-единорожки! И тут мой взгляд упал на безучастного вампира, казалось, застывшего во времени всё с той же трубочкой в клыках.

– Э-эй! – я пощёлкала пальцами перед его физиономией. – Сударь… не знаю вашего имени-рода, простите. Дело есть. Хотите немного подзаработать?

А что? Кто ж откажется от лишних секариков? Правда, я не вот прям сразу отдам, но когда-нибудь отдам точно.

Бездонные глаза снова обратили на меня взгляд.

– Нет.

Вот же... упырь! Меня бомбануло. Потому что бесит! Я ему что, клоп что ли, чтобы свысока бросать мне крошки высочайшего внимания?!

– Так, слушай сюда! – рявкнула я, перегнувшись через стол. – Хватит уже обдалбываться пойлом! Всё равно сидишь, скучаешь, ничего не делаешь, кровосос! Нефиг из себя графчика изображать, я же тебя насквозь вижу: брючки – дешёвые, камзольчик – ветхий, шитьё вон совсем протёрлось, жилетка – не по размеру. Лохмы отросли, видать, даже на стрижку секариков не хватило! А туда же, носопырку задрал! Гонору-то, гонору!

Он удивился. Впервые за всё это время безразличие на лице ночного кошмара дрогнуло, глаза чуть округлились, брови дёрнулись. Но лишь на миг. Потом скука вновь покрыла мимику непробиваемой маской. Вампирюга чуть оскалился угрожающе, глазные клыки проступили, увеличившись раза в три. Хищные, загнутые, острые, сверкающие безупречной белизной.

– Зубы что ли лишние у тебя? – сурово уточнила я.

И вдруг поняла, что там за мысль бьётся мотыльком о стекло, желая попасть в голову.

Им же удаляют их. Зубы в смысле. Ну то есть, клыки. Всем одомашенным вампирам ещё в детстве удаляют «зубы крови» во избежание искушений!

Я молча опустилась в кресло, мой оппонент убрал глазники и снова принялся сосать. Кровь, возможно. Настоящую. Потому что дикие вампиры вряд ли пьют томатный сок.

Выходит, Юльси права? Этот – дикий? Ничего себе! Никогда не видела настоящих, природных вампиров!

Я с любопытством уставилась на сотрапезника, и тысяча вопросов защипала язык. Каково это спать в гробу? Не душно? А десятками лет не вылетать из собственного замка? Скучно должно быть? А как потом останавливается кровь в месте прокуса? Жертва кровью не истекает? А вампиры вообще не следят за модой, или это вот конкретно этому наплевать, как он выглядит в одеянии века восемнадцатого посреди века двадцать второго? А что будет, если часть мышиной стаи, в которую он обернётся, отловить и поместить в стеклянную банку? Вампир лишится части тела или не сможет очеловечиться вовсе? А…

Глава 10. На хвосте

Нам повезло: мы упали плашмя, двигатель тотчас заглох, но автомобиль продолжил движение по инерции. Всё это дало несколько спасительных минут.

– Бери Юльси и улетайте, – велела я, опуская стекло. – Я сама выберусь.

Вампир отшатнулся от солнечного света, закрыл рукавом лицо. Ну да. День же наступил. Я не подумала как-то… Вода уже начала просачиваться через дверцы. Кровосос подобрал ноги повыше, напряжённо наблюдая за локальным наводнением.

– Ты плавать умеешь? – уточнила я.

– Нет.

Час от часу не легче! Да откуда ж ты взялся такой на мою голову?

– Всё равно плыви, – велела я. – Как-нибудь догребёшь, а если нет, то утонешь с тачкой.

Разблокировала двери, перебралась на заднее сиденье, схватила Юльси в охапку, с силой распахнула уже наполовину утонувшую дверь и нырнула, оттолкнувшись ногами от «Шалунишки». Вода, хлынувшая в автомобиль, поволокла было меня обратно, но я в несколько взмахов хвоста преодолела образующийся водоворот, рванула вверх и, держа лицо Юльси над поверхностью, поплыла к берегу.

Да, естественно, я превратилась в русалку.

На моё счастье, ближайшим был заросший ивой берег неподалёку от проспекта Двао, а не гранитные набережные, в которые по большей части закована Евна. Вытащив Юльси на мелководье, докуда только смогла проползти с хвостом по илу, я обернулась. Автомобиля над водой уже не было. Евна волновалась, отсвечивала лазурью под лучами полуденного солнца. Темноволосой башки вампира тоже нигде не наблюдалось.

– А-а-а! – завопила я. – Сожри мои тапки ёж, да что ж такое-то?!

Забила хвостом, завихлялась и кое-как смогла отползти к глубине, благо мелководье довольно круто уходило вниз, нырнула и поплыла туда, где могла сейчас находиться утонувшая «Шалунишка». Ближе к центру реки всплыла, набрала побольше воздуха и снова нырнула.

Евна глубокая. Очень. А я хоть и метаморф, но не русалка: нет у меня ни полноценных жабр, ни воздушного пузыря. Ничего, кроме удобного хвоста и перепонок на пальцах.

В первый раз донырнуть до дна у меня не получилось. Во второй я увидела что-то смутно зеленеющее. В третий удалось заглянуть в раскрытую дверь.

Салон был пуст. Я подхватила свою сумочку и всплыла вверх. Отдышалась. Лёгкие пекло. Мышцы ныли от холода и давления глубин. Резало даже глаза: вода в реке не была особенно чистой, а очков против песка…О! Точно. Удерживая себя на поверхности хвостом, я кое-как залезла в сумку и спустя несколько минут всё же нашла очки для плавания. Нацепила, и мир сразу позеленел.

– Эй ты, паразит мёртвый! – завопила я. – Если это шутка, то я так не шучу!

Наверху пролаяла чайка.

Видать, не шутка. Выпал он, что ли? Я снова нырнула на дно.

Раз на десятый, когда мне уже начало казаться, что в горле и лёгких прорастают жабры, я заметила тёмное длинное узкое тело, запутавшееся в водорослях. Подплыла, подхватила под мышки, ударила хвостом и устремилась наверх. Он был неподвижным и очень холодным, это даже в воде ощущалось.

Утонул! Всё же утонул. Слишком поздно, чтобы реанимировать.

Чёрт! Чёрт! Жопа единорожья! Я убила человека! Ну, технически, он не человек, но… Жопа. Я – убийца. Меня затрясло, и будь у меня обычные ноги, их бы скрутило судорогой, но ног не было, а рыбий хвост судорогой не сводится.

Однако едва лишь искажённые в воде зелёные лучи солнца оповестили нас, что поверхность близка, неподвижное холодное тело вдруг задёргалось в моих руках.

– Буль-буль? – переспросила я и спохватилась, что выпускаю остатки кислорода.

Он жив?! Но как?!

Подлюка попытался выскользнуть из моих крепких рук, я вцепилась в его длинные волосы, как и подобает делать спасателям утопающих. Однако вампирище, рискуя оставить скальп в моих пальцах, упорно не хотел наружу. И тогда до меня дошло: солнце!

Выпустив утопленника, я всплыла, рвано выдохнула, вдохнула поглубже, снова нырнула, догнала его, медленно погружающегося на дно, подхватила и поплыла к берегу. Такую манипуляцию мы с ним проделали ещё пару раз, а на мелководье я просто положила парня на дно, в человеческом теле вышла на берег, достала из сумки платье, то самое, алое, стянула рубаху орка (штаны давно соскользнули с хвоста и утонули), оделась, вернулась, замотала голову ночной твари рубахой и потащила на берег.

Вышел он самостоятельно и тотчас бросился в ивы, замер там в густой тени, скинул орочью рубаху с головы, убрал с лица мокрые пряди и уставился на бледные руки, всё ж таки прихватившиеся ожогами. Я вытащила бессознательную Юльси, уложила на траву и отыскала пульс. Бьётся. К счастью.

Меня затрясло от осознания пережитого.

– И что дальше? – полюбопытствовал кровопивец.

– Не знаю, – грубо огрызнулась я, клацая зубами, и опустилась на корень дерева. – Свою часть договора вы выполнили. Можете кусать.

Надо было, конечно, извиниться, но на глаза наворачивались слёзы, нос подозрительно заполнялся соплями, а лучшее средство против слёз и нытья – злость. Моя «Шалунишка». Моя красавица. Битая, семь раз перекрашенная, задёшево купленная, но такая родная! И… Ужасный. Мы перешли ему дорогу.

Чтобы не думать обо всех этих ужасах, я посмотрела на бледного вампира и вежливо уточнила:

– Как вы не утонули? Вы же на дне провели полчаса или больше. Должны были умереть.

Он растянул губы в подобии улыбки:

– Мёртвый умереть не может, – пояснил высокомерно.

А ну да, точно. Так то после обряда инициации ночные твари считаются мертвяками, но я не думала, что в буквальном смысле.

– Тогда почему сами, своими ножками не выбрались? – огрызнулась снова. – Раз уж плавать за сотни лет не научились, можно было бы топ-топ, топ-топ.

Вылила из сумки воду и принялась искать нюхательную соль – уж слишком долго Юльси провела без сознания.

– Когда окружающая температура опускается, – терпеливо пояснил вампир, – мы впадаем в анабиоз.

– Ясно.

Только сейчас я смогла нормально его разглядеть. С виду совсем молодой. Ужасно высокий, ужасно худой. Я бы сказала: худющий. Тёмные волнистые волосы клином начинаются ото лба и спускаются чуть ли не до поясницы. Глаза небольшие, взгляд внимательный. Нос почти прямой, изгиб губ выразительный, уши чуть вытянутые, но меньше, чем у эльфов, почти человеческие такие уши. Пальцы длинные, как у музыканта или карманника. Ну и дурацкий длинный, ниже колен, камзол, с раструбами рукавов, обшитых галунами, с золотыми пуговками и вот этим всем. Старомодная жилетка, чёрная рубашка со стоячим воротничком. Брючки и… туфли с пряжками. Нет, ну милота же на каблучках! И как только не соскочили в воде? Клеем, что ли, приклеены к пятками?

Глава 11. Мать дракона

Гарр уставился на звонякалку и мигнул третьим веком пару раз для верности, очищая глаза. Но нет, Глаша действительно отключилась. Так высылать деньги или нет?

– Дорогой, – мать, сидевшая в кресле, перекинула левую ногу на правую и нежно улыбнулась. – Ты как-то грубо разговариваешь с девочкой. Глашенька попала в беду, ты должен проявить себя как мужчина и спасти её.

И поправила пружинистый локон. Гарр покосился на него, понаблюдал за прыгающей золотистой спиралькой.

– Глаша в состоянии позаботиться о себе сама. Сделать тебе коктейль с сельдереем?

– Ох, сынок, так не пойдёт! Какая разница: может или нет женщина позаботиться о себе? Это не значит ровным счётом ничего. Заботиться о жене – задача мужа. Мужчина – голова, а женщина – хвост. Вы женаты уже много лет, а воз и ныне там. Пойми: это – твоя истинная. Ты должен покорить её сердечко, влюбить её в себя до трепета в лодыжках!

Гарр попытался представить трепет в лодыжках, но не смог.

– Давай о чём-нибудь другом, ма? Как там Дирр, летает?

– Не переводи тему разговора! Твой брат ещё не встретил свою истинную пару, а если встретит, возможно, его истинная окажется драконицей. Твоя же – человечка. Ты не виноват в этом, милый, но мне непонятно то упорство, с которым ты игнорируешь судьбу. Человечки смертны, радость моя, и, к сожалению, они очень быстро стареют. Сколько твоей Глаше сейчас лет? Тридцать? Сорок?

– Двадцать три.

Гарр стиснул челюсти, чувствуя, как в груди разрастается жар, отвернулся, забросил в мялку сельдерей и нажал кнопку. Визг мотора на некоторое время прервал нотацию матушки, и эта пауза дала сыну возможность остудить внутреннее пламя и взять эмоции под контроль.

Подобные неприятные разговоры случались часто, буквально каждый её визит, и были до крайности обременительны.

– Совсем малышка! И всё же она скоро перестанет быть фертильна, Гарр, – как ни в чём не бывало продолжила драконица, едва мялка смолкла. – Ты понимаешь, что это значит? Если Глаша состарится, не снеся яйца, у тебя никогда не будет детей! Ведь в случае утраты истинной, дракон больше не может зачать…

– Ма.

Гарр перелил сельдерейный сок в высокий хрустальный стакан, добавил взбитые сливки и архон.

– Для продолжения рода Тририхов у вас есть Дирр, – заметил устало.

– Милый, у меня два сына. И я хочу внуков от обоих.

– Я не люблю Глашу, а Глаша не любит меня. Ты знаешь, что мы не выбирали друг друга, мам. Как ты представляешь себе процесс зачатия между людьми, которых совершенно не влечёт друг к другу? Прости, но это было бы изнасилование. Причём обоюдное.

«У меня на неё даже не встанет», – крутилось на его языке, но такие вещи матерям не говорят. Драконица закатила глаза, сдула с лица шаловливый локон. В алых лучах заката чешуйчатое платье, облегающее её роскошное тело, сверкало хризолитом.

– Я уже говорила тебе, Гарр: об этом позаботится сама метка истинности! Вам стоит лишь поцеловаться, понимаешь? Один раз преодолеть брезгливость и просто поцеловаться, всерьёз, а не в щёчку, и всё проснётся. Ты станешь единственным, кого твоя Глаша возжелает до потери пульса. А тебе не захочется вылезать из её постели. Таково свойство истинности, мой милый. Пробуди свою истинную любовь!

«Скорее истинное проклятье», – угрюмо подумал Гарр. Представил на миг, что его мир замкнётся на Глаше, и невольно содрогнулся.

– Это не любовь, мам. Это зависимость. А в конце – смерть, сумасшествие или депрессия после смерти истинной. Ты для меня такого хочешь? Через каких-то сто лет моя жизнь перестанет иметь смысл.

Драконица изящно поднялась, подошла, провела ладонью по небритой золотистой щеке, заглянула в зелёные глаза.

– Гарр, детка, мы что-нибудь придумаем с её смертью. В конце концов, подобные прецеденты уже были. Когда возлюбленный человек умирал, влюблённый дракон мумифицировал его тело и созидал храм воспоминаний. Просто пойми: с судьбой не спорят. Глаша – твоя истинная, и другой у тебя не будет. Давай, милый, одевайся, заводи Вовер и поезжай. Спаси её от неё самой, от этой её упрямости, упёртости и неподобающей женщине самостоятельности. Помни: тебе достаточно просто поцеловать истинную. Ты же понимаешь, какой поцелуй я имею в виду?

– Даже поцелуй против желания это насилие, мам.

– Даже насилие во благо – это не насилие, милый. И если для пробуждения истинности тебе придётся лишить её девственности вопреки сопротивлению, это будет оправдано, дорогой. Иногда маленькое зло служит большому благу. Не бойся расстроить глупышку! После пробуждения Глаша сама воспылает к тебе страстью настолько неумолимой, что простит и не такие проступки. Ну же, смелее. Докажи мне, что ты уже взрослый дракон, а не мальчик, для которого нежелание жены – закон. Твоя принцесса в беде, так спаси её!

Что-то хрустнуло, зазвенело. Гарр опустил взгляд и увидел на полу и на своих штанах зелёные пятна и осколки хрусталя, сверкающие на кафеле, точно бриллианты.

– Драконы не спасают принцесс, – буркнул дракон, брезгливо стряхивая с руки капельки проступившей крови. – Драконы принцесс едят.

Мать захихикала:

– Ну так пойди и съешь её. Совмести полезное с приятным.

Гарр вытер руки о бумажное полотенце.

– Хорошо, мам.

Поспешил выйти с кухни, вбежал в свою комнату, распахнул окно и выдохнул вверх рвущееся из горла пламя. Нет, конечно, огонь не причинил бы драконице вреда, даже если бы Гарр дохнул в её лицо, но это было бы невежливо. «Почему бы им просто не оставить нас в покое? – раздражённо подумал незадачливый супруг, поспешно одеваясь. – Да, мы оба не хотим стать одержимыми. Ну и что? И даже если бы я и правда мог справиться с Ужасным, я бы не стал этого делать без желания Глаши. А справиться с Ужасным не под силу не только мне, но и самому императору. Не будь она моей истинной парой, будь она просто моей женой… ну там на спор, например, я, может, и попытался бы от безысходности влюбиться или там… Но истинная! Против воли истинная! Страсть, от которой ты никогда не сможешь освободиться… Брр. Чем это лучше рабства?»

Глава 12. Не по-пацански

В алом откровенном платье, в мужских берцах, грязная и дрожащая я шла по проспекту Двао и размышляла. Как Ужасный вышел на моего мужа? Точно не из-за моей внешности: во-первых, я никогда не светила её на тусовках, чтобы не компрометировать ни себя, ни супруга, ни его аристократическую семью. Во-вторых, Ужасный видел своего медведя, а тот – одного из орков гэрра Гориллы, но не меня. И даже если хозяин пробил Юльси, то не мог бы найти никаких её контактов со мной…

Ка-ак? Да ещё настолько быстро?

Носков в сумочке не обнаружилось, колготки оказались насквозь мокрыми, а без них берцы ужасно натирали. Хорошо хоть запасные трусы нашлись, и режущие мокрые стринги я попросту выбросила в урну.

От домов падали длинные тени, светлые стены крошек-пятиэтажек пылали алым светом заката. Я всё шла и шла по дороге из города.

Куда скрыться? Все мои приютские друзья находятся на дне общества, а дно столицы целиком под контролем Ужасного. Эх, если бы меня преследовали нравники, было бы легче. Тогда бы я спряталась или среди бездомных, или в ночлежке, или ещё где-то в преступной среде, где у меня, конечно, были связи. Но куда скрыться от того, кто является императором этой самой преступной среды? В высшее общество? Можно было бы, не вычисли Ужасный Гарра. Наверняка ведь уже просчитал всех его родственников и приятелей.

Конечно, муж мог закинуть мне приличную сумму, и на эти деньги я могла бы снять хоть квартиру, хоть дом за городом. Ради спасения своей шкуры, честно, я бы наступила даже на гордость, но… Можно ли сомневаться, что снятие мною средств не пройдёт незамеченным для бандитов? Нет, не вариант. Рискованно. И это мне ещё повезло, что моя звонякалка сдохла в Евне. Думаю, в противном случае, они могли бы её отследить…

Ох ты ж!

Точно!

«Шалунишка»! Ну конечно! Лифтёры вряд ли стали скрывать, что мимо них проскочили настолько подозрительно быстрые посетители, и бандиты просмотрели камеры с парковки. Вот по номеру-то моей тачки и вышли на меня. Всё просто.

А если сказать, что авто у меня угнали? Может, поверят?

Я остановилась.

Проспект Двао ужасно длинен. И с той и с другой стороны – пропылённые дома, на всю длину – трамвайные рельсы. Допотопные трамваи, лениво звякая, проползали по ним, как призраки далёкого прошлого. Уже зажглись фонари, хотя серые сумерки и не нуждались в дополнительном освещении. Если возвращаться домой, то лучше прямо сейчас, но…

Как я объясню, почему я в таком ужасном виде? Даже если я позвоню Гарру и попрошу меня забрать, солгав, что мой автомобиль украли, люди Ужасного непременно проследят и доложат, как я выглядела при встрече. А падение «Шалунишки» с моста вряд ли осталось незамеченным, так что связать одно с другим будет несложно. Одним словом: палево. Всё это – палево. Ужасный наверняка начнёт рыть и наверняка докопается.

Но не скрываться же мне теперь всю жизнь?

И я в голос застонала. Глаша, ты – идиотка! Ну за каким псиным ароматом ты позвонила Гарру? Ох, рожки-единорожки! Это ж какой удобный случай инсценировать свою смерть пропал! Машину найдут, труп – нет, но понятно же, что пассажиры утонули. И прости-прощай навязанный брак, здравствуй – новая свободная жизнь. Если бы не этот мой звонок.

От расстройства мне остро захотелось писать. Но – увы – берег реки уже скрылся за домами, сомкнувшимися стенами друг с другом.

Я воровато огляделась, нырнула в ближайшую арку. Здесь был небольшой сквер с детской площадкой: качельки, ракеты, прудик для русалок, боксёрская груша в виде улыбающегося богатыря для орков, бункер для гномов с настоящим отбойным молотком, прикованным к входу чугунной цепью (чтобы не унесли). И кусты. Много-много снежноягодника.

А ещё: малыш.

Лет десяти, наверное. Толстый мальчик громко плакал на скамейке, и его острые ушки совсем сникли. Толстый эльф? А такое вообще бывает? Это не противозаконно?

– Эй, – позвала его я, – тебя мама не ждёт?

Поздно уже, иди, родной, домой. Тётя писать хочет.

Малыш задрал щекастенькую мордашку, хлюпнул носом-пуговкой.

– Нет. Меня никто не ждёт.

Вот же ж… Ладно. Есть и другие скверы. Я поспешила было покинуть занятую территорию и вдруг услышала:

– Тётя, не уходи. Пожалуйста!

Гм. Я обернулась.

– Ты что, трусишь? Да светло ещё на дворе, чего бояться? Молочные ночи ж! Но ты прав: лучше иди-ка домой. Дома не страшно.

– Я не могу, – простонал несчастный. – Не могу уйти. Мы с пацанами договорились о встрече. Вернее… мне сказали быть здесь.

И ушки, поднявшиеся было в надежде, вновь сникли. Ну, раз пацаны сказали, то понятно.

– Так ведь пацаны придут, и я вам помешаю, – снова сделала я попытку достигнуть взаимопонимания.

– Им – да, а мне – нет. При вас они меня бить не будут.

Приехали. Да у нас здесь конфликт! Я вздохнула, вернулась и села рядом.

– За что бить-то?

Эльфёнок покраснел:

– За то, что жирный.

– А жирный ты почему?

Непривычно маленькие для эльфа глазки с укором глянули на меня. Но совести, как я уже упоминала, у меня отродясь не было. Мальчик вздохнул:

– У меня мама орчиха, а папа – эльф, – признался печально.

Метис. М-да. Любопытненько.

– А те, кто будут тебя бить, они эльфы или орки?

– Эльфы.

– Ну так вмажь им как следует. Разэльфячь по всей площадке, я разрешаю.

Он снова всхлипнул, вытер грязными ладошками чумазые щёки.

– Я боюсь. Не умею драться. И папа говорит, что драться плохо. И… и… я балетом занимаюсь, – сообщил он застенчивым шёпотом.

Час от часу не легче!

– Это мама тебя так? Отдала на балет?

– Не, папа.

– А мама что говорит?

– Мама уехала к бабушке. Мы с папой живём. Только он сейчас в командировке, и я уже месяц один.

Глаша, ты попала!

Я покосилась на мало́го, решая: сказать или нет ему, что папа ни в какой не в командировке, а, как водится у эльфов, в лесном загуле? Нет ни одного остроухого, которого периодически не накрывает экзистенциальным кризисом и бессмысленностью бытия. И тогда ранее добропорядочный эльф бросает всё: любимую женщину, друзей, детей, больных родителей, карьеру, высокооплачиваемую работу и уходит в леса, где живёт среди комаров и шишек, воображая воссоединение с природой-матерью. Такие загулы могут продолжаться по полгода и больше. До самого снега. Был случай, когда эльф-военачальник в решающий момент боя бросил побеждающую армию и удалился созерцать исконное. И его войско ту битву проиграло. Именно поэтому эльфы по закону официально освобождены от службы в армии.

Глава 13. Разъеэльфячили

Четверо эльфят возникли словно ниоткуда. Один рыжий, два блондина и ещё один голубоволосый. Красить волосы у эльфов не считается зазорным даже для парней. Впрочем, при ближайшем рассмотрении, я поняла, что лазурные локоны всё же принадлежали девице, просто она была одета в внеполый комбинезон с широкими лямками, а в невинном возрасте одноклассников моего подопечного девочки не так уж и сильно отличаются от парней. Особенно, девочки-эльфы. Или вернее было бы сказать: мальчики не очень-то отличаются от девочек.

– Ну что, Жирный, проревелся? – деловито уточнил рыжик и подёргал себя за гриву длинных локонов. – Ты скажи, почему ты жирный такой? Зачем жрёшь столько?

– Жирный-жирный, поезд пассажирный! – выдохнул мелкий (для эльфа, конечно) вертлявый блондин.

А девочка наклонила голову, навострила ушки и улыбнулась:

– Не расстраивайся, Хойр, сейчас мальчики выдавят из тебя лишний жирок! Мальчики, вы же…

Хойр это, очевидно, я. Я широко и откровенно зевнула, во всю пасть и во все свои молочные зубки, сладенько так, прерывая её угрозы, а потом застенчиво улыбнулась:

– Простите, я всегда зеваю, когда мне интересно. Продолжайте.

Они уставились на меня, немножко растерявшись.

– Совсем обнаглел, Хойр? – взвизгнула девочка. – Да я тебя сейчас по щекам отхлестаю за дерзость!

– Не обращай на него внимания, Йожа, – чутко отозвался блондин повыше. – Он немного потерялся. Сейчас мы его в чувство приведём, и Хойр у тебя ещё прощения попросит!

Я заговорщицки подмигнула ему:

– Тоже любишь дурочек? Не, ну прелесть же! Продолжай, Йожа, продолжай! Когда я тебя слушаю, чувствую себя таким умным!

– Дурак! – завизжала эльфийка.

Высокий блондин затрясся от злобы:

– Да чё мы его слушаем? Давайте уже начинать. Йожа, этот гад тебя обидел, да? А, значит, мы вправе...

– И рад бы её обидеть, но лучше природы у меня всё равно не получится, – сморщила я носик-кнопку. – Вы это, не злите меня, а то мне уже некуда трупы хоронить. Хотите подраться? Ну давайте, подерёмся. Только щаз… секундочку терпения.

Я расстегнула ширинку и на глазах потрясённых детей хладнокровно исполнила давнюю мечту. Застегнула молнию, вытерла руки о чужие штаны. Улыбнулась:

– Шучу-шучу. Есть ещё местечко. Для трупов найдётся.

И ударила первой, пока они приходили в себя от морального шока. Потому что золотое правило приюта гласит: первый удар – половина победы.

Тело юного балеруна не было приспособлено для драк: жирненькое, дряблое, как желешечка, неуклюжее. Поэтому ставку я сделала на его главное преимущество – вес. Ну и свой личный опыт, конечно.

Эльфы никогда не дерутся с женщинами, чтобы те ни натворили. Поэтому девочку я ударила первой, пяткой в живот, разом выведя из строя. Удара Йожа, конечно, не ожидала. Минус один. Лбом протаранила живот рыжика, а когда старший из блондинов попытался схватить меня со спины, рухнула на него, придавив всей тяжестью. Он дёрнулся, чтобы вывернуться, и тотчас оказался на животе, лицом в грязь. Я села верхом на его поясницу и заломила тоненькую ручонку несчастного.

– Ай, пусти, дебил! Больно!

– Как ты посмел меня ударить?! – завопила девочка, придя в себя, кинулась на меня фурией и вцепилась в вихры.

Рыжик хрипел неподалёку, скрючившись. Младший из блондинов бестолково топтался и трясся от ужаса. Я привскочила, затылком крепко ударив в подбородок нападавшей. Та взвизгнула и отпрянула. Я снова шлёпнулась на импровизированное сиденье.

– Перестань! – завизжало оно. – Отпусти! Сейчас же!

– Отпущу, – согласилась я. – Скажи: «прости меня, Хойр, я больше не буду».

– Жирдяй вонючий!

Ну и ладно. Я сильнее заломила его руку. Блондин взвыл.

– Пойль, – захныкала девочка, – скажи, что он хочет… Урод жирный! Ты ещё за это заплатишь!

– Да ладно, – громко удивилась я, – а мне Пойль не кажется вот прям жирным уродом. Но как скажешь, милашка. Так что?

– Хойр, я больше не буду. Прости, – пропыхтел несчастный.

– Умничка. А теперь ещё скажи: «я – тощий червяк и трус».

– Не буду я такого говорить!

– Хойр, ёж полосатый, прекрати! – взвизгнула и Йожа.

Она, впрочем, не решалась снова ввязываться в драку. Таращила на меня перепуганные зелёные глазищи. Рыжик тоже присмирел. Значит, вожака стайки я вычислила идеально. А мелкий белобрысый куда-то исчез. Ну и орк с ним.

– Прекратить это вот так? – уточнила я и провела жирным пальчиком по второму из своих подбородочков.

– Не-ет! – зарыдала девочка.

Но мне не было их жалко. Ни капельки. Пусть почувствуют себя в шкуре несчастного Хойра, которого – уверена – они травят уже довольно долго, да ещё и вчетвером на одного.

– Тогда скажи, чтобы он сдался, – хмыкнула я. – И я не буду вас бить.

И только тогда они поверили, что всё происходит всерьёз. Их растерянность сменилась паникой.

– Скажи ему, Пойль, – пропищала Йожа. – Скажи. Он чокнутый, мало ли что…

– Я – тощий червяк и трус, – быстро выдохнул поверженный. – Теперь доволен?

– Почти. Но ладно, пока сойдёт.

Я встала, отряхнула штанишки. Эх, не умеют, не умеют эльфы драться! Ну не их это. В драке главное – внутренняя решимость бить всерьёз и стоять до конца. А этим молокососам хватило пару оплеух для того, чтобы сдаться.

– Ещё раз перейдёте мне дорогу и в следующий раз будете целовать мне руки, – холодно бросила я.

И добавила, чтобы они проваливали. Очень грубо, не по-детски добавила. Потому что была зла. Избиение котят какое-то, а не драка. С ними всеми четырьмя даже семилетка из приюта справился бы!

Я села на качельку и принялась раскачиваться, наблюдая, как бывшие обидчики улепётывают. Осталось дождаться, когда настоящий Хойр принесёт мне еды и папину одежду. Больше эти слабаки к эльфоорчонку не сунутся, зуб даю. Не свой, конечно.

Вскоре парадная дверь пятиэтажки хлопнула, и на асфальтовой дорожке показался мой временный близнец. Он тащил тяжёлый пакет с чем-то. Надеюсь, с едой. Ужас как есть хочется!

Глава 14. Всеми лютиками

Я заметила любопытные взгляды из-за занавесочках в окнах. Покосилась на нравника. Получить в ногу или руку иглу со снотворным просто ужас как не хотелось.

– Идём, – велела я мелкому, забирая у него пакет.

Но Хойр не отдал. Насупился.

– Я сам.

Честно сказать, я была готова к упрёкам, но эльфоорчёнок, кажется, даже не собирался обвинять меня в провале миссии. Мы послушно вышли со двора.

– Прости, – шепнула я, – это из-за меня… Как я не догадалась, что эльфята позовут нравника!

– Плевать! – горячо возразил он. – Это было круто! Я всё видел и слышал! Пойль визжал как поросёнок! Это он бил меня по щекам. Койль макал лицом в унитаз, а Мойль нассал мне в портфель. А ещё они плевались в меня бумажными шариками из ручек. Так им и надо! Ради такого и в приют попасть не страшно!

– А Йожа?

– Она всё это и устроила, – грустно заметил пухлячок. – Масиванна велела мне пересесть за столик к Йоже, а та сказала, что я воняю, и она мне отомстит. Вот.

Мы снова вышли на проспект Двао. Нравник ехал позади. Я отчаянно пыталась сообразить, как бы так половчее сбежать из-под сонного прицела. С одной стороны, приют – неплохое укрытие от Ужасного, и вряд ли тот станет меня там искать, да ещё и под видом мальчика, с другой…

… снова оказаться в этой тюрьме! Жёсткая дисциплина, учителя с розгами, смирялка… Да и как долго у меня получится удерживать вид? Сутки? Двое? Едва ли: стоит только мне уснуть, и я его потеряю.

А ещё…

Я покосилась на товарища по злополучию. Одна бы я как-нибудь выкрутилась из ситуации, но… Хойр в приюте! Да его же там по кафелю сортира размажут тоненьким слоем! Особенно после того, как я потеряю вид и с позором буду изгнана на волю. Или в исправляльню.

Мы остановились напротив трёхцвета, ожидая, когда засветится красный, разрешающий движение. Я вспомнила: когда принимали решение о том, какие цвета что будут означать, кто-то предлагал, чтобы переходить дорогу можно было на зелёный, но эту глупую идею, естественно, быстро отвергли. Красный – цвет огня, тепла, уюта, дома, зелёный – болото или лес, полный диких гоблинов. Понятно же, что зелёный предупреждает об опасности.

Не о том ты думаешь, Глаша, не о том…

А что, если мне броситься на нравника? Метаморфнуться во взрослого орка, повалить офицера, а малыш в это время скроется? Неплохая идея, вот только далеко ли десятилетка сможет уйти? Вероятнее всего, его адрес полиции уже известен. А где ещё может надолго спрятаться ребёнок? Отправиться к маме? А он вообще знает, где живёт его бабушка? И даже если знает, сможет ли добраться до неё и не быть пойманным по дороге?

Загорелся жёлтый, и машины начали останавливаться. Среди них снова оказался прокля́тый «Чёрный единорог»! Да сколько ж этих пафосных машин в столице, если я уже в третий раз на такую наталкиваюсь? Сколько можно! Мне с досады захотелось пнуть в серебряный бампер. Было чувство, будто из-за появления в моей жизни этой прокля́той тачки всё и шлёпнулось к жабам в болото.

Вспыхнул красный, и мы двинулись дальше печальной колонной: мы с Хойром, заложив руки за спины – впереди, нравник, держа дистанцию – позади. Других пешеходов не было: Двао не слишком-то людный проспект.

Внезапно Единорог взревел, вклинился между нами, зацепив и повалив велосипед, и нравник упал на пыльный асфальт всем своим роскошным розовым костюмом. Я схватила мальчишку за руку, обернулась, увидела распахнутую пассажирскую дверь и, не размышляя ни секунды, запрыгнула в салон, увлекая мало́го за собой. Потому что даже Ужасный не был ужаснее приюта. Единорог рванул, и нас буквально впечатало в кожаную чёрную обивку сиденья. Позади раздался вой сирены, но автомобиль уже распахнул крылья и через несколько секунд оторвался от шоссе.

– А-а-а-а! – вопил пацан.

– А-а-а! – вопила я.

Я и в самолётах-то не летала, а уж в полуавтомобилях… Как будто слон сел на грудь и хоботом стиснул мне череп. Когда Единорог выровнялся, стало полегче. Я заглянула в водительское зеркальце и обмерла от ужаса: впереди никого не было.

– Там никого нет! – тотчас завизжал и Хойр. – Тётя Глаша, там никого нет! Клянусь!

– Вы не могли бы заткнуть свои фонтаны? – донеслось спереди.

И к нам из-за водительского кресла обернулся вампир. Тот самый дикий вампир, которого я сначала утопила, а затем спасла. Нет, он не был голым, просто его чёрное одеяние сливалось с тьмой и чёрной обивкой в машине, поэтому и казалось, будто водителя нет.

– Право, у меня уже аллергия на визг появляться начинает! – пожаловался монстр.

Его правый глаз действительно дёргался. Не хватало ещё, чтобы вампир снова прыснул стаей мышей. Я зажала ладонью рот Хойра и зашептала ему на ухо:

– Это технология такая. Ты же слышал про «Чёрного единорога»? Ну вот, там всё так устроено, что зеркало не отражает водителя. Защита. Понял?

Малыш закивал. Я отняла руку.

– Прям как у вампира! – заявил паренёк восторженно. – А если я сяду за руль, тоже не буду отражаться? Ух ты! А мы летим! Надо же! Там дома внизу! Почти как на самолёте! Ещё бы повыше немного! Тётя Глаша, а это ваш знакомый, да? А окно можно открыть? А куда мы едем?

Я почти наяву увидела, как кровосос сморщился, хотя зеркало по-прежнему отражало лишь нас.

– Кстати, да, а куда мы летим? – повторила я логичный вопрос.

– У вас два варианта на выбор, – ровным голосом отозвался невидимый водитель; какая-то птица (кажется, чайка), засмотревшись, впилилась в лобовое стекло. – Первый из них: я высажу вас там, где вам будет угодно. Однако вынужден заметить: вероятнее всего, офицеры полиции Нравственности и Морали найдут вас с удручающей скоростью. Если, конечно, ещё раньше вас не отыщет душегуб по прозванию Ужасный.

Рожки-единорожки! Да дикарь говорить умеет! И вполне неплохо, хоть его слова и пахнут нафталином.

– А второй? – сухо уточнила я.

– Мы полетим в мой родовой замок…

– Да-а! – заорал Хойр, не в силах удержать внутри рвущийся восторг.

Глава 15. Кирпич

О том, что под нами находится славный город... как его там… не помню (я впервые покидала черту Психербурга), мы узнали из вопля Хойра:

– Тётя Глаша, гляньте… Это же затерянный город! Точно, это же… Ух ты!

Я тоже свесила голову из окна и увидела внизу темнеющие развалины, белую башню среди обломков каменной стены на острове. Всё это практически полностью заросло лесом и грозило исчезнуть через пару веков.

Конечно, я слышала о старинном городе: его взятием так гордился императорский род! Город за́мков, из которых храбрые рыцари периодически нападали на Арусию, а потом героически обороняли стены от ответного удара арусов. Иногда наши захватывали крепость, иногда наших оттуда выбивали карлсуны, наши северные соседи, но в итоге один из императоров присоединил многострадальное обиталище героев к Арусии окончательно.

Однако не военные баталии погубили это место. И даже не дикие гоблины.

Говорят, здесь был шикарнейший город с непривычной для нас архитектурой. И вот, на императорском совете решили превратить его в центр туризма. Но как водится: подряды, откаты, делёжка секариков…

Всё это затянулось на долгие годы, и дома начали ветшать. Местные хотели было сами их отремонтировать, но в Психербурге ужасно возмутились: как?! А проект? А лицензии на ремонт старинных зданий? Чтобы что-то починить, нужны профессионалы с документами. Даже чтобы покрасить исторический дом, нужно иметь не менее семи лицензий! Но сначала – сделать проект! Это вам не лысых ёжиков катать.

Тогда и стали решать снова: кто займётся реставрацией. Подряды, откаты…

Последний жилой дом в будущей столице туризма рухнул аккурат в тот день, когда в ходе долгих прений наконец-таки выбрали реставрационное бюро, которому поручили составить проект реставрации главного замка.

Ещё через несколько лет, собрав всю нужную документацию в десятый раз, директор бюро лично скатался посмотреть объект и…

Нет, конечно, нет! Императорский совет не отказался от прекрасной экскурсионной идеи, и город с карт не вычеркнули, просто речь пошла уже не о реставрации, а о реконструкции. Но для этого нужны уже совершенно другие документы и лицензии. До сих пор их, кстати, собирают. Может, однажды и соберут.

Опустились мы где-то в лесах. Блеснуло озеро. Сверкнул шпиль ратуши. «Единорог» вздрогнул, сел на гребёнку и помчал, немного потряхиваясь на щебне. Благо с рессорами у премиум-автомобиля всё было в порядке.

Замок вампира венчал холм, поросший соснами и чем-то ещё, неузнаваемым в темноте. Он был огромный, с узкими бойницами окон, с угрюмыми треугольниками портиков, с провалившимися крышами и остовами труб, уныло торчащими в небо, будто укоризненные персты. Вокруг располагалось кладбище. Тоже старинное. Надгробия, залитые светом, покосились. Наглые деревья корнями выворачивали могилы. Где-то ухало, трещало, пилило чем-то скрипучим по чему-то скрипящему.

– Ничёсе дорога, – заметила я, – а асфальт сделать не судьба? Или золотишка не хватает? Вы мне так машину угробите!

Владелец развалин промолчал.

Въехав в разломанную кирпичную арку ворот, мы остановились. «Единорог» распахнул двери. Первым вывалился Хойр, следом величественно выплыла я, запуталась в ногах и упала носом в землю… бы, так как Боэсхий успел меня перехватить, внезапно оказавшись прямо передо мной, поэтому мой нос уткнулся не в каменную плиту дорожки, а в ткань его камзола.

Неужели дикие вампиры действительно способны перемещаться мгновенно, как пишут в книжках?

– Добро пожаловать в моё убежище, – любезно проскрипел кровосос. – Если будет холодно, дрова можете рубить на кладбище. Не стесняйтесь. Замечу, что берёза даёт самый сухой жар. Рекомендую. Извольте следовать за мной.

– Дрова? – заморгала я. – В смысле? А центрального отопления нет?

– Я немного не ждал гостей, потому не подготовил комнат. Да и признаться, вельми запамятовал, что там необходимо для жизни смертных. Вроде бы вы зависите от температуры окружающей среды, я прав?

Сказал тот, кто превратился в лягушку на дне Евны!

Он аккуратно поставил меня на ноги, отвернулся, поднял руку, щёлкнул пальцами. Автомобиль свистнул, запирая двери, а потом тронулся к ближайшему могильному склепу, жадно распахнувшему перед ним двери, и скрылся в ледяной темноте. Я захлопнула челюсть. Со стуком. Ничего себе, гаражик!

– А покойник, который похоронен там, не обидится?

– Фунахрий Вотэтодатович фон Быборг, мой двоюродный дядюшка, при жизни любил различные механизмы. Полагаю, ему бы понравилось.

Вампир шёл медленно, не оглядываясь, и мы с Хойром поспешили следом. На этот раз эльфоорчёнок не возражал, когда я забрала тяжелющий пакет.

– Он тоже вампир? Вообще, сколько вампиров тут проживает? Не хотелось бы, знаете ли, не понравиться кому-либо из ваших родственников. Впрочем, понравиться, призна́юсь, тоже боязно.

– Я один, – бросил кровосос сквозь зубы, даже не оглянувшись.

– А куда остальные подевались?

– Тётушку упокоили осиновым колом века полтора назад. Дядюшка задохнулся от аллергии на чеснок в прошлом веке. Мой учитель, старейший из всего клана, повесился.

– М?

– На боярышнике. Последним погиб младший брат: местные облили его бензином и подожгли. Примерно полвека назад. Но точно не припомню, запамятовал.

– Ясненько, – пробормотала я, смутившись. – Мои соболезнования. Извините, я не думала, что у вас всё так хреново.

Боэсхий пожал плечами:

– Ничего. На мой вкус, замок был изрядно перенаселён. Сейчас стало как-то попросторнее. Мы, видите ли, предпочитаем одиночество.

С этими словами мы как раз таки подошли к серым стенам замка. От тяжести пакета рука буквально отваливалась. Да что там Хойр напихал-то?! Я оглянулась на мальчика. Тот безбожно зевал и тёр глаза.

– А как же любовь? Ну там… дама сердца? Уютные вечера за бокальчиком крови, скрипичные концерты на нервах. «Я дарю тебе этот букет роз… то бишь, летучих мышек в знак моей любви» – «Ой, спасибо, любимый! От счастья я готова вонзить клыки в твою яремную вену», и вот эта вся романтика?

Глава 16. Старый клавесин

Проснулась я от холода. И оттого, что заболели кости. Открыла глаза и при свете луны обнаружила, что Хойр заныкал одеяло и обернулся в него несколько раз. Ну даёт! У меня и в приюте-то не могли отобрать одеяло, даже когда я говорить ещё не умела. Как это у него получилось?

Я встала. Может, здесь есть какие-то… ну, шторы, например? Гобелены? Ковры? Что-то, во что можно завернуться? И что-то, что можно подложить под себя на пол. Уж очень неприятно спать на паркете! Я, вернув себе обычный вид, поспешно переоделась в костюм эльфа, папеньки моего спутника. Потянула дверцу за латунную ручку, уперевшись пятками, и та неожиданно легко и бесшумно открылась.

В коридоре горел мягкий трепещущий свет. Свечи? Это что, у Боэсхия совесть проснулась, и он решил всё-таки позаботиться об удобстве гостей? Я пошла вперёд, разглядывая коридор, ставший неожиданно незнакомым. Золотисто-жёлтый шёлк, расшитый райскими цветами и птицами, на стенах, светлые восковые свечи в латунных бра. Под ногами – паркет, начищенный до зеркального сияния, над головой – тонкая лепнина сводов и хрустальные люстры. И – ни малейшего следа запустения.

Откуда-то снизу до меня донёсся жизнерадостный смех, приглушённый толщиной перекрытий. Это что, мой кровосос умеет смеяться? Да нет, вроде бы смех… женский? Мне стало просто ужас как любопытно, тем более что почти тотчас заиграла нежная музыка. У нас в замке гости, а нас забыли пригласить на званый ужин? Впрочем, может, туда и не стоит ходить? Мало ли кто там в качестве блюда. Хотя… Боэсхий же сказал, что он живёт один. И потом, если бы это было опасно, он наверняка бы предупредил, чтобы мы никуда ночью не выходили.

Эх, когда-нибудь любопытство меня погубит!

Слева на просторную мраморную лестницу вели двери из чёрного лакированного дерева с золотыми узорами, изображавшими чайных мудрецов. Звуки доносились оттуда.

Ладно, взгляну только одним глазком. И с этой мыслью я принялась спускаться по широким ступенькам. В пролёте между первым и вторым этажами, глянула в окно и увидела тот самый розовый скверик, с фонтаном. На скамейке сидел Боэсхий и играл на флейте. Милота!

Но если хозяин наслаждается одиночеством, то кто тогда смеётся в его замке? Я решительно спустилась и вошла в анфиладу залов. Ярко освещённых, сверкающих зеркалами, шелками, позолотой, расписанных чувственными розовощёкими богами и богинями и озарённых светом множества свечей. А нас поместили в какой-то трущобе!

– Ну я же не виновата, что он такой бука! – зазвенел жизнерадостный женский голосок. – Как можно быть таким занудой, папенька?! Ах скажите, скажите мне, я этого не понимаю!

– Лайси, милая, нельзя так говорить о будущем супруге! Доченька, а если он услышит?

Я подходила всё ближе, и голоса становились чётче и громче, а музыка – веселее. И наконец моим глазам предстала гостиная, богато убранная, со всякими креслицами и диванчиками на ножках – львиных лапах.

В гостиной находилось пять человек: две дамы в высоких париках, уложенных самым причудливым образом, в комически пышных юбках, таких, когда женщина в дверь могла войти только боком, и напоминающих широченную вешалку для тканей. В корсетах, так зверски сжимающих их талии, что я боялась представить, какого там, внутри, находиться их кишочкам. Двое мужчин в парчовых камзолах, напоминающих одеяние Боэсхия, в шёлковых штанах до колена, перевязанных атласными лентами, в туфлях с пряжками. И тоже в париках, только попроще, чем у женщин. На затылке волосы были собраны в косички. И девушка, совсем юная. Её юбка не пугала своей шириной, а платье смотрелось даже миленько: нежно-голубое. И парика не было: золотистые волосы лежали более естественным образом. Дамы сидели в креслицах, один из кавалеров подпирал двери на балкон, другой восседал за круглым столиком и тасовал игральные карты.

– Я не выйду за него замуж, – капризничала девушка, мило хлопая глазками. – Не выйду! А если уж так надо за кого-то выходить, так выдайте меня замуж за Цесарио! Он такой душка!

Кажется, она начинала злиться.

Сколько ж ей лет? Пятнадцать? Совсем ребёнок. Я замерла за раскрытыми дверями, силясь понять, что вообще происходит и откуда здесь взялись все эти люди.

– Лайси! – голос дамы в малиновом посуровел.

Впрочем, малиновым у неё было только верхнее платье, под ним играло серебром расшитое нижнее.

– Дочь моя, ты позоришь меня перед фон Быборгами.

То есть, Боэсхий солгал, и его родственники всё же живут в замке? Я затаила дыхание. Юная невеста разалелась:

– Но маменька! Зачем меня отдавать за того, кто не мил моему сердцу? Если…

– Фунахрий Вотэтодатович, – маменька обернулась в сторону играющего в карты кавалера, – ваша дочь нас позорит!

Тот с досадой глянул на даму в вишнёвом, перевёл тусклый взор на дочь:

– Глупости, – сказал, как плюнул.

– Тётушка! – взмолилась несчастная, обращаясь ко второй даме, наблюдавшей всё это с невозмутимым выражением обильно напудренного лица. – Я, я… я люблю Цесарио!

– Что ты можешь знать о любви, дитя моё? – отозвалась та печально. – Ты думаешь, любовь это вздохи под луной, жаркие комплименты и танец на балу? Нет, деточка, любовь это покорность. Она приходит в браке и…

Лайси топнула ножкой и вспыхнула:

– Да какая вам разница, за кого из ваших сыновей я выйду замуж?! Мы же всё равно породнимся в результате.

– Лайси! – возмутилась маменька.

– А ты уверена, что Цесарио тебя любит? – тихо уточнила «тётушка».

Её платье напоминало бронзу, а вторая юбка радовала глаз приятно-зелёным цветом.

– Или Цесарио, или никто, – решительно заявила непокорная девица.

– Мне надоело слушать вашу глупость, дочь моя, – прогундел кавалер с картами и зевнул. – Сыграйте нам лучше на клавесине что-нибудь из Бабаха. Оченно хорошо сочиняет музыку, шельмец.

Лайси подобрала юбки, прошла, опустилась на стульчик перед музыкальным инструментом, ударила по клавишам и заорала:

– Любо-о-овь! Зачем ты мучаешь меня как зве-е-ерь…

Глава 17. Рокока

Проснувшись, мы первым делом обследовали замок. По форме он представлял собой прямоугольник с тремя башнями по внешнему периметру и одной – по внутреннему. Замок или дворец? Я не знала. Например, окна, узкие снаружи точно бойницы, во внутреннем дворе были вполне себе широкими и высокими. Ну, по крайней мере, не меньше, чем в тех же панельных жуковках. Некоторые были даже строены. Так что со стороны кладбища замок выглядел как крепостное сооружение, а изнутри, со двора, в котором цвели розы – вполне себе как дворец в стиле Катеринского, Петьковского или там… как его… ну где убили отца сумасшедшего императора… Апельсинового дворца, вот.

Кстати, при солнечном свете розовый садик уже не показался мне ухоженным: цветочные кусты утонули в крапиве и лопухах. Торчали колючки чертополоха, высохшие и никем не обрезанные ветки. Тропинки заросли так, будто их и не было никогда. Удивительно, что ночью я всего этого не заметила.

Я провела рукой по мху, поселившемуся в чаше не работающего фонтана. Странно. Он же ночью журчал? Всё это просто ужас как странно!

Комнаты, комнаты. Большей частью – под открытым небом, так как кровля обвалилась на двух третях здания. Никаких предметов декора не было, ни золочёных канделябров, ни изящных фарфоровых каминных часиков, которые я видела во сне. И уж тем более – штор или ковров. Видать, местные давно всё растащили, даже латунные дверные ручки. Мы с Хойром нашли пары четыре, чудом сохранившиеся на дверях. Зато на первом этаже обнаружили туалет. С чугунным бачком, из которого по идее должна была свисать верёвочка. Точь-в-точь такие были в приюте святой Ифигении, правда, у нас под ними желтели фаянсовые унитазы, а не сидушка с дыркой, не пойми куда уходящей. Зато в туалете вампирского за́мка было свежо и пахло лишь плесенью. Отлично!

– Тётя Глаша! – завопил Хойр откуда-то сверху, пока я прикидывала, как и чем отдраить потрескавшуюся плитку на стене и полу.

Я выскочила в коридор:

– Ты где?

– Здесь! Идите сюда скорей!

Готовая увидеть дракона, пышущего пламенем, я бросилась на его писк, выскочила в дверной проём, на косяке которого одиноко грустили бездверные петли. Лестница на второй этаж развалилась, и подниматься пришлось по груде камней, оставшихся от неё. Кое-как я вскарабкалась и увидела радостно прыгающего на месте Хойра:

– Идёмте, чё покажу!

– Ты рехнулся? – мрачно уточнила я. – Здесь всё в любой момент обвалиться может! Кто тебе разрешал лезть в такие опасные места без меня?!

Как ни странно, он не смутился. Смотрел на меня круглыми глазами и пританцовывал от нетерпения:

– Идёмте скорее! Там тако-о-ое!

И улыбка такая счастливая и глупая. Пришлось идти под опасно ощерившимися стропилами, когда-то державшими крышу, местами ещё скреплёнными досками обрешётки.

К счастью, комната, которая поразила мальчика, находилась почти рядом с лестницей, как раз над ранее найденным туалетом. В ней располагался маленький бассейн или большая каменная ванная, наполовину углублённая в пол и выложенная плиткой. Видимо, крыша здесь рухнула совсем недавно: из-под слоя земли всё ещё виднелись доски, а деревца едва-едва проросли.

– Ну и? – хмуро уточнила я.

– Вот!

Хойр покрутил зелёный вентиль над зелёным краном, и что-то зашкворчало, забурчало, а затем из крана потекла вода. Водопровод?! Ух ты! И как сохранился-то?!

– Ну, не знаю, – пробормотала я. – Ты хоть представляешь, сколько здесь работы? Здесь тряпочками не обойдёшься, придётся лопатами грести. А вода для купания всё равно холодная, да и под открытым небом особо не поплаваешь. Ну, разве что умыться, может быть…

– … героически держали оборону, – донёсся до нас приглушённый голос снизу. – Когда в замке закончилась еда, графиня фон Быборг пожертвовала собственную кошку на суп для защитников. Её сохранившийся портрет мы видели в западной галерее…

Портрет кошки? Любопытненько. И много ли супа получилось с одной несчастной зверюшки?

И… и правильно ли я понимаю, что это как раз и есть экскурсия того самого графа Андруша, о котором рассказывал вампир? И которого мне предстояло убрать из замка.

– Её единственный сын – Цесарио фон Быборг – пал смертью храбрых на поле боя…

Я быстренько метаморфнулась в высокого, сухощавого эльфа, каким представляла отца Хойра.

– Так, будь здесь, а я схожу, послушаю, что там да как. Понял?

Эльфоорчонок быстро-быстро закивал. Я бросилась к лестнице. Не стала тратить время на спуск – просто спрыгнула на первый этаж и устремилась на звук отдаляющихся голосов. Я пока не решила, как именно удалить филантропа из замка: для начала нужно было составить себе представлением о том, что это за человек. Пристрастия, повадки, сильные стороны, слабые…

И сразу же обнаружила: человеком граф не был. Это во-первых.

А во-вторых, он был орком. Высокий, могучий, будто трактор, с руками-ковшами, со лбом, наползшим на маленькие глазёнки. С носом-вареником и жирными губами, с рыжеватыми клыками и выдвинутым вперёд квадратным подбородком. С чем-то вроде гофрированной шёлковой салфетки, пришпиленной золотой булавочкой к воротничку белоснежной рубашки. В костюмчике-тройке, в начищенных лакированных штиблетах, которые не могли ему не жать, в цилиндре и с тросточкой.

Вокруг бродили скучающие гимназисты. Двое из них за спиной экскурсовода вертели самокрутки, ещё один, сидя на плече товарища, самозабвенно пририсовывал губной помадой усы даме в парике, перепугано замершей на старинном портрете. Шебутная девочка в джинсах уморительно передразнивала каждый жест экскурсовода: как он вынул платочек из кармашка, как промокнул глаза. Три подружки поодаль покатывались со смеху. Учительница-эльфийка влюблённо созерцала орка, а мальчик, которого она держала за руку, умудрялся вертеться и строить всем страшные рожи.

– Это было героическое, легендарное время, – низким, раскатистым голосом вещал умилённый орк. – Время, когда честь, гордость, патриотизм не были пустыми словами.

Глава 18. Мать Быборга

– Плебей! Выскочка! Плутократ! Аспид буржуинский! Лиходей! – С каждым встряхиванием ножки несчастного старичка взбрыкивались вверх.

Тросточка, цилиндр и носовой платок орка отлетели в разные стороны. Растерявшаяся учительница прыгала вокруг странной парочки с писком:

– Ваше Сиятельство! Ваше Сиятельство, что вы делаете? Господин граф, умоляю вас…

Ученики встали в круг, и – клянусь! – вряд ли за время экскурсии граф Андруш (а я уже поняла, что это был именно он) удостаивался настолько благодарного внимания зрителей. Я тоже наблюдала за драмой, видела, как лицо старичка-гоблина налилось сначала кровью, потом стало синеть, как тонкие пальчики вцепились в могучие кисти орка, как…

И тут внезапно:

– У-у-у-у! – из-за склепа выскочил… дикий вампир.

Красные глаза, белое лицо, кроваво-алые, точно нарисованные помадой, губы, белоснежные клыки, чёрный плащ, которым вампирюга размахивал, на голове – старинный цилиндр. Признаться, даже я вздрогнула в первый момент. Граф обернулся, тоненько вскрикнул, всплеснул ручищами, точно барышня, выронил жертву, закатил глаза и рухнул в обморок.

Детки завизжали на все голоса.

И лишь одна учительница резко успокоилась:

– Бовочка! – сурово начала она. – Немедленно верни цилиндр Его Сиятельству, смой с лица эту гадость и звони папе.

– Ну Асира Бикентьевна... – заныл «вампир», тотчас потеряв харизму.

– Немедленно! Я жду его в школе! И где, кстати, Кетров и Каширов?

Говоря всё это, эльфийка ловко подняла хрипящего и жадно глотающего воздух старичонку, поставила на ноги, отряхнула его сюртучок. Нашла алую кепочку и напялила на седые, торчащие двумя рожками, волосёнки. Вынула из клатча нюхательные соли и решительно направилась к туше орка.

Железные нервы! Мне б такие!

Но не дошла.

Земля содрогнулась, ушла из-под ног. Уши обожгло грохотом. Мы попадали, точно шахматные фигурки у проигравшего шахматиста.

Ба-бах!

Я оглянулась, готовая дать стрекача, и увидела, как склеп накренился, а из-за него вылезли два чумазых довольных чертёнка.

– Кетров и Каширов! – завизжала преподавательница. – Родителей! В школу! Прямо сейчас! Вы сорвали урок, вы своей неуместностью отравили прекрасную экскурсию нашего любимого графа… Ваша Сиятельство, вам лучше?

Она кинулась к пострадавшему орку. Тот застонал, приподнявшись.

– Да сдохнет, и тролль с ним, хе-хе, – пробрюзжал старичок, сев на какую-то треснувшую могильную плиту и натягивая башмаки на ноги. – Кому эта глупая образина нужна? А не сдохнет, так засужу. Хе-хе.

Учительница укоризненно глянула на него:

– Что вы такое говорите, господин Обносский! Граф Андруш, в каком-то смысле, отец культурной жизни нашего района. Даже нет, не отец, скорее нежная мать! Можно сказать, что культуру Быборга породил именно граф Андруш. Да что там! Он и есть наша культура, образец для подражания последующих поколений и…

– Хе-хе, он породил, а я, хе-хе, убью. Культура людей только развращает. Делает человека тонким и слабым. Всё пустые фантазии. Зачем стране демагоги или рожемазы? Пусть на завод идут или поле пашут, пользы куда как больше будет. Хе-хе. Кстати, как вы сказали фамилии учеников, взорвавших мой динамит? Он, между прочим, секарики стоил…

– Не говорите ему! – орк пришёл в себя, поднялся, очищая костюмчик. – Он – чудовище, монстр, убивающий душу. Секарики! Секарики, что б их крокодилы сожрали! Вурдалак вы ненасытный! Костьми лягу, а не отдам вам памятник героической истории Быборга!

Старикашка чихнул и вытер длинный нос рукавом:

– Памятник, памятник, – проворчал брезгливо. – Дались вам эти развалины, мать отчества! Ну хорошо, поставлю я вам памятник. Вот ровно на этом месте. Бронзовый. Кхм. Гранитный. Стеллу. И напишу «здесь был Быборский замок». Уговорили. Эх, разорите вы меня, граф! Только из уважения к…

Но он не успел договорить: Андруш взревел и снова кинулся на него. Детки завизжали от восторга, учительница буквально повисла на широкой шее экскурсовода. Обносский подскочил и бросился прочь. Отбежав на приличное расстояние, обернулся, поправил кепчонку и выкрикнул:

– Вы всё равно проиграете процесс! И когда комиссия отдаст эти земли мне, я вас спрашивать не стану, сравняю тут всё с землёй, хе-хе. Мать Быборга. Хе-хе.

И пустился наутёк.

– Чудовище! – завыл орк, простирая руки к небу. – Как, как Арусия может порождать таких монстров? Бездушных, без…

Пася подёргала его за рукав:

– А это тот самый склеп, да? Где вампир жил?

– Кла-а-ас! – рявкнула эльфийка. – Парами стройсь! Экскурсия закончена, что нужно сказать?

– Большое спасибо! – нестройным хором отозвались ученики.

Учительница посчитала их по головам, вытащила Бовочку из кустов, снова пересчитала. За ухо сдёрнула Каширова с Кетрова (те пытались притвориться одним человеком), опять пересчитала. Видимо, сошлось, и тогда она выдохнула:

– Вперёд шагом марш! Левой! Бовочка, возьми Пасю за руку. Не за попу, а за руку! Большое спасибо, Ваше Сиятельство, нам было очень и очень познавательно! Круго́м! Левой!

Орк крутанулся, шагнул и только тогда сообразил, что приказ относится не к нему. Ссутулился и побрёл в другую сторону.

Ну что ж, вот я и познакомилась с двумя из троих. Нежная ромашка орк и одержимый секариками старикашка. Последний удивил меня даже больше, чем первый. Если я ничего не путаю, то господин Обносский богат, разве нет? Тогда почему он выглядит бездомным алкашом?

Я пнула камушек и пошла обратно, размышляя. Дальше предстояла работа в поле: собирать сплетни, слухи и домыслы местных. А заодно узнать мнение народа о замке и его обитателях.

И ещё… дети. Правда ли, что вампиры породили эпидемию? Не то, чтобы я вот прям ярый защитник детей. Признаться честно, с мелкими вообще стараюсь не иметь дел, но… Сосать кровь у ребетёнышей… Ну такое. А если я спасу последнего местного вампира, к чему это приведёт? Господина… как его… Бо-какойтовича нельзя назвать вот прям-таки человекофилом. Если, конечно, под словом «фил» не иметь в виду гастрономические пристрастия. Вдруг история с эпидемией малокровия повторится по моей вине?

Глава 19. Я выигрываю пари

Городок был небольшим. Щебневая дорога быстро переходила в асфальт нешироких улиц среди пятиэтажек жуко́вок. Много зелени. Много мусора. Много граффити, если, конечно, граффити называть любые надписи и рисунки на стенах. Гаражи, давно не видевшие автомобиля – место для складирования мусора типа «а вдруг пригодится?». Несколько магазинов, парочка кафе, старинная ратуша со шпилем и алебастровыми животными на кирпичных стенах. Перед ратушей бессильно опирался на меч уставший бронзовый рыцарь.

Мы купили два надувных матраса, складной столик, подушки, одеяла и спальники, пару кастрюль, сковородку, газовые баллончики и двухконфорочную плитку. Поразмышляв, я добавила ещё и сумку-холодильник. Лучше бы, конечно, обычный холодильник, вот только электричества-то в замке нет. Эх.

Потом мы закупились необходимой одеждой и едой.

– Сколько тебе отец вообще оставил денег? – полюбопытствовала я, запихивая в багажник тяжёлые пакеты.

– Не знаю, – Хойр пожал плечами. – Он доцент на кафедре биологии, а у них сами знаете какие зарплаты. О-го-го!

Ладно. Продам «Единорога» и всё верну. Мне вот ещё только пользоваться наивной доверчивостью малыша не хватало!

– Так есть хочется! – грустно признался Хойр.

Я проследила за его взглядом. Хе-хе. «Булкокотлет» – известная забегаловка, мнящая себя рестораном. И девиз алыми буковками: «Вкусно. Полезно. Сытно». Две лжи на одну правду.

– Ну, пошли. Мы сегодня молодцы, мы заслужили.

Внутри, в чаду и суете, мы выбрали свободный столик, и официант – девочка-мышка на роликах – быстро протёрла липкую поверхность перед нами. Я понаблюдала за хвостатой. Почему-то обычно при слове «оборотень» нам представляется волк, ну или медведь там, или кто-то ещё, огромный и страшный. Как будто мыши-оборотни не в счёт, а ведь их куда больше, чем крупных человеко-зверей.

Кстати, про оборотней…

Как бы так узнать, что там с Юльси? Что-то неспокойно за неё. Наверняка ведь Ужасный не смирится…

Заказав два молочных коктейля, пару двойных булкокотлет с помидорками и сыром, испорченную жиром картошку и мороженое для мелкого, я задумалась.

– А вот и мы! – донеслось сзади.

Обернувшись, я увидела весёлую компанию уже знакомых школьников. Каширов, Кетров, Бовочка сидели за столом с тремя девочками-подружками, хихикавшими над артистичной Пасей во время экскурсии. Вошедших я тоже сразу узнала: это были те мальчишки, которые за спиной орка крутили папироски. Я прислушалась. Вдруг скажут что-то относительно графа Андруша?

– Ну что, Руслик, – пискнула одна из девиц, рыжая и кудрявая, – а Пася-то где? Ты не забыл, что сегодня тот самый день?

Один из вошедших – русоволосый и смазливый, вполне спортивный, одарил язву сердитым взглядом:

– Она придёт чуть позже, – бросил сквозь зубы.

Второй – темноволосый и круглолицый – зло рассмеялся:

– Да всё ты врёшь. Не придёт она, а пари ты продул!

– Это ты продул! – разозлился Руслик. – Пася влюблена в меня, как кошка!

Ах ты ж мерзавец! Пари, значит...

– Доедай и садись в тачку, – шепнула я Хойру, перегнувшись через стол.

– Угу, – булькнул тот в коктейль, облизнул губы и взволнованным шёпотом спросил: – Вы пошли спасать Пасю?

Ишь, сообразительный какой! Я хмыкнула, откусила побольше от булкокотлеты, вытерла руки салфеткой и вышла. У крыльца, на корточках, прислонившись спиной к стене, рыдала Пася. Видимо, незамеченная никем, она случайно услышала слова парня.

– Держи, – я пихнула ей в руки носовой платок. – Во-первых, уроды слёз не стоят. Во-вторых, предлагаю отомстить. Хочешь?

– Я его люби-и-ила! – простонала та.

– А он тебя – нет. Делов-то.

– Я ему ве-е-ерила!

– Пф-ф! Он тебя просил деньги одолжить, нет? Ну а тогда пофиг.

– Да кто вы вообще такая?! – возмутилась девчонка, отняв руки от лица.

– Я? Твой личный ангел-мститель. Давай раскатаем урода?

***

Когда я вернулась в зал, то обнаружила, что весёлая компания сдвинула два стола. Жидкость в двух бутылках ОУ («Очистителя унитазов») подозрительно напоминала видом и запахом водку, а в трёх других – пиво. Девочки раскраснелись и беспрестанно хихикали, Руслик смотрел волком, его товарищ созерцал холёную рожу друга со злорадством. Бовочка корчил рожи и фотографировал себя, Каширов и Кетров щипали соседок за бочка, и те мило взвизгивали.

– Ты опоздала, Пася, – буркнул Руслик, завидя меня.

– Привет, любимый, – улыбнулась я, прошла, села на его колени, обвила шею рукой и чмокнула в губы. – В медцентр забежала просто. Чё пьём? Мне вон того, прозрачного налейте.

Одноклассники вытаращились на меня. Друг Руслика потрясённо открыл рот.

– Э-э-э… Пася? – и глупо икнул.

– Ой, да ладно тебе, малыш, – рассмеялась я и заболтала ножками. – Бика, Дика и Жика, приветульки! Ты уже рассказал им, дорогой, да?

– О чём? – ошалело уточнил Руслик. – Хорош кривляться, Пась…

– Не знаю, что с ней, но пари выиграл Русличек, – опомнилась желтоволосая Дика и тряхнула кудряшками. – Так что, Дрион, с тебя…

Бывшая мажорчика. А точнее – как раз таки самая что ни на есть настоящая, насколько я поняла бессвязный лепет рыдавшей Паси. Ну и хорошо. Будет не жалко.

– А что, кроме нашего с тобой пари, было ещё и какое-то пари у Руслика? – невинно поинтересовалась я.

Дика поперхнулась:

– К-какого пари? Ты о чём?

– Ну как же? Вспомни, мы поспорили, что я соблазню мажорчика. Я, безродная девочка, сыночка самого графа Андруша! Так что – котлетки за твой счёт, подружка. Ты проспорила. Соблазнить вообще дело нехитрое, скажу тебе. Даже такой нищебродке, как я, нефиг делать соблазнить любого парня. Особенно мажорчика с вечным подростковым стояком в штанах. Так что зря ты спорила со мной.

И я нахально подмигнула ей.

– Пари? – тупо переспросил Руслик. – Это вы на меня спорили?

– Это неправда! – взвизгнула Дика. – Она лжёт! Я на тебя не спорила!

Глава 20. Бося показывает мне спаленку

Весь оставшийся день мы расчищали туалет и ванную, я учила Пасю пускать пузыри из жвачки так, чтобы те громко хлопали, закатывать глаза и цедить, почти не разжимая губ: «И чё?».

– Это универсальный ответ на все случаи жизни, – объясняла заплаканной девочке. – На любой вопрос. Главное, сначала дать собеседнику высказаться, и когда тот договорит, закатываешь глаза, пускаешь пузырь и отвечаешь: «и чё?» Давай попробуем ещё раз.

И мы снова и снова пробовали.

– Нет! Ты слишком рано!

– Нет, у тебя голос дрожит!

– Нет, ещё равнодушнее. Меньше, меньше эмоций! Ещё меньше! Так, как будто это комар вьётся перед лицом, понимаешь? С выражением «как ты меня задолбал, парниша». Ну, давай ещё раз! Итак, представь: я – Руслик. И я такой: «Пася, наше пари с Дрионом было ошибкой! Я осознал, что люблю тебя…». Ну?

– И ч-чё? – проблеяла дрожащим голосом несчастная девочка.

Я закатила глаза. Ну так себе…

И мы продолжили тренироваться. Вечером, когда Пася убежала домой, а мы с Хойром надули матрасы, расстелили постели, поужинали и улеглись спать, он, мечтательно глядя в потолок, выдохнул:

– Как здорово, что вы зашли в наш двор! Столько всяких приключений! И замок, и… эх, ещё бы вампиров сюда! И призраков каких-нибудь, чтобы «у-у-у-у» и «звяк-звяк» кандалами.

– Надо будет купить бак. И корыто какое-нибудь, – зевая, заметила я. – Чувствую себя грязной чушкой, а в холодной воде мыться… Что? В смысле: вампира бы сюда?

Но уставший после физической нагрузки Хойр мирно спал. У меня тоже смыкались глаза, но… Ну уж нет! Хочу проверить: что будет, если я не засну. Я увижу дворец и его обитателей, или это всё же был сон? Загадка ночного замка не давала мне покоя.

Поднявшись, я прямо так, в пижамке, вышла в коридор. Прошла его, спустилась в сад с розами. На небо уже выплыла луна, но и в её призрачном свете всё оставалось таким же разросшимся и разрушенным, как и днём. Я сломала сухую веточку, посмотрела на неё. Ну ладно. Значит, вчера был сон и можно идти спать…

И тут раздалась нежная мелодия флейты. Ага, клыкастик проснулся. Я засунула руки в карманы, стиснула кулаки. Сегодня мы должны заключить сделку! А я как-то и забыла об этом. Замоталась с покупками, с Пасей… Эх. Так заключать или нет? Вдруг я спасу вампирюгу, а он погубит несчастный городишко?

Луна ныряла в тучи, будто завзятая пловчиха. Начал накрапывать дождь. Где-то наверху защёлкал соловей.

Вдруг мелодия резко смолкла.

Что это с вампирюгой? Может, помер? Инсульт, инфаркт или что там бывает у тварей ночи? Я заторопилась в сторону, откуда только что звучала флейта, бросила рассеянный взгляд на сад и замерла. Стриженый газон. Цветущие розовые кусты, аккуратные, ухоженные. В лунном свете сверкают струи фонтана. И дорожки из плоских жёлтых камушков. Чудеса!

Господина Боэсхия я нашла перед тем самым портретом. Усатым. Кровосос сумрачно смотрел на картину, и его глаза поблёскивали алым. Одинокая флейта неприкаянно грустила в руке, словно шпага. Вокруг сверкали хрустальными подвесками золотые бра. Замок ожил, вернулся в прекрасное прошлое.

– Это просто дети, – пояснила я, подходя. – Помаду не так уж сложно стереть с лака. Я бы и сама это сделала, если бы не заверте…

И замерла.

Кетров и Каширов, видимо, всё-таки послушались учительницу и вернулись с ведром и тряпкой, чтобы стереть последствия своего вандализма. Стёрли. Не только усы, но и половину лица несчастной женщины. Помаду вместе с лаком и масляными красками.

– Упс, – констатировала я.

Неприятненько, однако. Вампир оглянулся.

– Ну, надеюсь, это кто-то не из близких? – поинтересовалась я с заботой.

– Лайси, – прошептал Боэсхий угрюмо. – Моя невеста.

Я сразу вспомнила девушку из виде́ния, ту, которая не хотела выходить замуж за одного, а хотела за другого.

– И что ты будешь делать с тем, кто…

Он чуть выпятил зубы. Красноречиво. Парнишки, конечно, так себе, вроде бы и не жаль их, но… с другой стороны… если кусать всех, кого хочется…

– При жизни вас звали Цесарием? – уточнила я деловито.

– Боэсхий это моё человеческое имя, – снизошёл до ответа кровосос. – Мы после посвящения имён не меняем.

– А можно вас Босей называть? Боэсхий это тяжко и... А Цесарио вам кем приходится?

– Младшим братом.

– Ну тогда ты идиот, если грустишь по девице, которая любила не тебя, а твоего братца, – решительно отрезала я и наябедничала: – Вчера, гуляя по твоему замку, я слышала, как она просила маменьку отдать её замуж не за тебя, а за Цесарио.

Надеюсь, призракам мои признания не повредят. Боэсхий снова глянул на портрет, потом на меня.

– Что за амикошонство? Мы с вами на «ты» не переходили, – процедил холодно.

Я пожала плечами:

– Мы с тобой в одной лодке, бро, так что давай без пафоса. У меня тут вопросец назрел: твой братец правда выпил кровь из местных детишек, доведя их до анемии тысячами? Его поэтому сожгли? Ты сам вообще чем питаешься?

Боэсхий вздохнул, положил флейту на лакированную тумбочку.

– Нет. Цесарио предпочитал кровь коров, она более вязкая. Обычно для цели питания мы превращаемся в летучих мышей. Так вельми удобнее. Летучую мышь корова не заметит, а человека лягнёт или на рога поднимет. Но брат проголодался, накинулся в своём образе. Люди увидели и...

– Врёшь. Много крови выпьет летучая мышь? Может, грамм двадцать. А сколько литров нужно вампюрюге вроде тебя?

Кровосос закатил глаза (вот, вот у кого нужно учиться Пасе!), но всё же терпеливо ответил:

– Стая летучих мышей нападает на стадо коров. Оводы за день из рогатой выпивают больше крови, чем даже две из нас. Когда мыши соединяются в вампира, то и выпитая нами кровь тоже соединяется. Мы давно уже не приносим зла ни людям, ни коровам.

– Ну да, ну да, кровососики невинные. Положим, поверила. А анемия?

– Послевоенные годы. Нищета. Голод.

Я задумалась. Попыталась нашарить в голове исторические сведения. Нашарила.