" Я всё еще помню"

Пролог

«Пока бьётся сердце — жива надежда»

«Память — это последнее, что у нас остаётся. Пока мы помним — мы живы.»

Он был один. Не по собственному выбору — по воле мира, что треснул пополам. Не герой и не мученик, просто тот, кто не успел умереть. Или кому не дали.

Когда всё началось, он ещё верил, что всё закончится. Что кто-то придёт, включит сирену, даст команду спасения. Но сирена так и не прозвучала. Мир замолчал, выдохся, выгорел. Остались лишь голые бетонные коробки, заросшие дороги, гнилой ветер и шаги — редкие, чужие, тяжёлые. Не человеческие.

Города были мертвы. Вирус — жив. И те, кто были людьми, стали теми, кого лучше бы не помнить.

А он — помнил.

Звали его Александр. Но это имя давно стало неважным. Те немногие, кто встречал его на руинах прошлого, называли его Монахом, потому что именно так он называл себя для незнакомых ему людей. Не потому что он молился — он не верил в богов. Не потому что нёс истину — он не знал, что такое истина в этом мире. Он был Монахом потому, что жил в одиночестве. В отречении. В безмолвии, которое нарушал только шёпот старых фотографий и имя, которое он не произносил вслух.

Аня.

Это имя было вырезано на металле его автомата. В каждом движении он нёс её. В каждом шаге искал. В каждом выстреле — защищал. Он не знал, жива ли она. Человек ли она ещё. Или… стала тем, во что превратился этот мир. Но он помнил её. А значит — она жила. Хотя бы в нём.

Он видел первые дни катастрофы. Он держал на руках умирающих. Срывал двери с петель, чтобы вытащить детей из горящих подъездов. Он слышал, как люди сходили с ума от потери разума — не метафорически, а буквально. И всё это происходило не потому, что кто-то захотел уничтожить мир. Всё было иначе, куда хуже.

Люди хотели излечить неизлечимые болезни. Создать лекарство. Дать надежду.

Но надежда обернулась вирусом. А вирус — новой формой жизни, которая не забыла своих создателей. Она звала их. По имени. По памяти.

Он не знал, зачем ещё жив. Но знал — должен идти дальше. Искать. Узнать правду. И если эта правда уничтожит его — что ж… значит, так и должно быть.

Он был один. Но в глубине души верил: где-то ещё есть кто-то. Кто тоже помнит.

Он выжил. Он не забыл.

Глава 1. Жизнь в пустоте

Серые бетонные стены давили сверху, но здесь, в глубине старого советского бомбоубежища, Александр чувствовал себя в безопасности. Его убежище располагалось под заброшенным кинотеатром, который давно перестал существовать даже в памяти людей. Никто больше не вспоминал, какие фильмы здесь шли, кто последний раз смеялся в зале, кто держал за руку любимую. Теперь над этим местом царила тишина, а внизу — одинокая жизнь человека, который ещё не сдался.

Каждое утро начиналось одинаково. Александр просыпался с первыми лучами солнца, пробивающимися через узкое вентиляционное отверстие. Он не пользовался будильником — организм сам настраивался на определённый ритм. Первым делом он проверял запасы воды, затем осматривал ловушки, расставленные в окрестностях убежища. Иногда в них попадались крысы или птицы — в новом мире нельзя было брезговать ничем.

Его быт был прост и функционален. В углу стоял старый диван, когда-то служивший для отдыха посетителей кинотеатра. Теперь этот потрёпанный временем предмет мебели был заботливо застелен толстым спальным мешком. Рядом — небольшой столик, на котором располагались маленькая радиостанция, компас и карта города. Александр часами крутил ручку настройки, в надежде поймать хоть какой-то сигнал от выживших людей, но слышал лишь белый шум и редкие помехи. Иногда казалось, что за шумом прячется голос. Он замирал, прислушивался — и снова тишина.

В дальнем углу комнаты стоял массивный шкаф, где хранилось всё необходимое для вылазок — оружие, аптечки, средства защиты, инструменты. Всё было рассортировано по полкам, аккуратно уложено, с пометками. Беспорядок — первый шаг к смерти.

Вылазки в город стали его рутиной. Он выбирался наружу исключительно на рассвете — в эти часы заражённые были менее активны. Их биологический ритм изменился: ночью они бодрствовали, слепо скитались в поисках жертв, а днём впадали в подобие спячки, сбившись в тени разрушенных зданий. Монах знал: именно раннее утро давало ему шанс пройти незамеченным. Выходя из убежища, он всегда был осторожен, проверяя снаряжение по несколько раз — каждую деталь, каждую застёжку, каждую обойму. Забыл — значит умер. Его маршрут был выверен до мелочей:

Промышленный район — поиск консервов на заброшенных складах.
Аптечные пункты — сбор медикаментов.
Жилые кварталы — проверка подвалов и погребов на предмет спрятанных запасов.

Он двигался тихо, прислушиваясь к каждому шороху. Его глаза, натренированные, замечали малейшие детали: следы на пыльных дорогах, движение в окнах заброшенных домов, подозрительные тени. Он знал: если хочешь выжить — не делай лишнего шага.

Убежище было оборудовано по последнему слову импровизированной техники:
Резервуары для сбора дождевой воды.
Мини-огород, сделанный собственноручно из старых досок, когда-то припрятанных кем-то для реставрации кровли самого бомбоубежища.
Автономная система освещения на солнечных батареях.
Склад с запасами, разделённый по категориям.

В свободное время Александр занимался поддержанием убежища в рабочем состоянии. Он чистил фильтры, проверял герметичность дверей, налаживал систему вентиляции. Иногда он доставал потрёпанный дневник и записывал свои мысли, хотя знал, что, возможно, никто никогда их не прочтёт. Но эти записи были якорем для рассудка. Он писал не ради будущего — ради того, чтобы не раствориться в настоящем.
Питание не баловало разнообразием, но было вполне достаточным, чтобы выживать:
Консервы с мясом и овощами, давно потерявшие вкус, но не питательность. Сухие сублиматы, что крошились в руках, но давали силы. Остатки круп, найденные в пыльных кладовках и подвалах. Овощи с мини-огорода — редкая роскошь, из которых он иногда готовил простой, но вкусный салат, позволяя себе на несколько минут забыть о настоящем и вспомнить мирную жизнь. И, в редкие удачные дни — дичь, попавшаяся в его ловушки.

Он не жаловался. Научился не чувствовать вкуса. В новом мире еда была не удовольствием, а топливом.

Но главное — это не еда и не убежище. Главное — это цель. Александр знал, что должен выжить. Не только ради себя, но и ради той миссии, которую он сам себе определил: найти способ исправить случившееся и, если повезёт, найти Анну. Он знал: если она где-то ещё жива — он её найдёт. А если нет — он хотя бы узнает правду.

Каждый вечер, перед сном, он проверял свои записи, сверял карты, планировал следующий маршрут. И каждый раз, закрывая глаза, он видел её лицо — единственное, что держало его в этом новом мире, полном боли и страданий. В такие моменты старый диван, некогда предназначенный для уставших зрителей киносеансов, становился для него единственным местом покоя в этом безумном мире.

А над ним, где-то там, наверху, по-прежнему стояли безмолвные дома с пустыми окнами. И никто, кроме него, больше не хранил в памяти, каким был этот мир до падения.
Он был один. Но в глубине души жил упрямый огонёк веры: где-то, возможно, кто-то ещё сражается за свою жизнь, цепляется за надежду, как и он. Но главное — он был жив. И он — ничего не забыл.