Расплата за предательство

Лучше журавль в небе, чем Синица в руках

Как побитая псина, я сижу на полу в холодной по всем фронтам комнате и сплевываю кровь. Правый глаз затек, вторым тоже слабо вижу, а ребра ноют и горят.

Сломали.

Этот факт я готов признать, но они не сломали меня — и никогда не сломают в принципе.

Хер им всем. Всем! Всем…

- Говорят…у тебя фамилия Грозный? - слышу тихий голос со стороны двери душевой, ухмыляюсь.

Пришли добивать? Ну, попробуйте. Я просто так не сдамся. До конца стоять буду.

Даже несмотря на то, что прилагаю все усилия, чтобы вглядеться в темноту, а о том, чтобы подняться, пока речи идти в принципе не может.

Кажется, я теряю фокус.

Вижу только «обширную», темную фигуру.

Плевать. Подойдет ближе — буду драться. Отдам все, но больше не позволю себя нагнуть. До последнего вдоха буду сражаться за то, что от меня осталось.

- Грозовой, - с ухмылкой поправляю, подчеркивая свои намерения, а в ответ — тишина.

Слышу, как где-то капает настырный кран, который видал, в теории, времена получше. А может, и нет? В этой богом забытой дыре вряд ли когда-то стояло что-то новое.

Новые люди — явление более частое. Я вот себя прошлого будто потерял на полу умывальника, потому что почти его не помню. После такого «посвящения» в ряды «полосатых», наверно, неудивительно. У меня явно сотрясение, а может, что и похуже. Хотя вряд ли хуже, раз я способен еще планировать последнюю атаку и ухмыляться, да? А еще слышать. Очень остро слышать, кстати. Вот о чем говорят, когда рассказывают про внезапное усиление чувств? Хм, интересный эффект. Лишаешься одного из пяти — четыре активизируются автоматически.

Со слухом, кажется, разобрались, а что насчет остального? Втягиваю носом спертый, тяжелый воздух, который неприятно липнет и оседает в легких, улавливаю аромат хорошего мыла.

Я отлично помню аромат хорошего мыла. Так она всегда пахла.

Резкая боль сотрясает мозг, и дело не только во все-таки сломанных ребер, о нет. На это, по сути своей, плевать с высокой колокольни, а вот в области сердца действительно адское ощущение. Все мои физические травмы не идут ни в какое сравнение с тем, что происходит у меня в груди.

Там мясорубка.

Чертова мясорубка. Из-за одной проклятой бабы, которую надо было обходить стороной, а я, как дурак, шел в противоположную.

Почему я никого не слушал? Друзья часто говорили:

«Грозный, лучше журавль в небе, чем Синица в руках.»

Хохмили. Весело очень. Мне тоже было весело. Я отмахивался с улыбкой и говорил, что-то вроде:

«Не надо завидовать…»

Потому что знал: каждый мечтает оказаться на моем месте рядом с такой, как она. Рядом с такими, как она, редко удается оказаться таким, как я, чтобы вы понимали.

Это птица совершенно иного полета, не похожая ни на кого, сказка и мечта, сошедшая с Олимпа. Яркая звезда. Самая большая — солнце. А я, дурак, забыл, что к солнцу близко приближаться равно смерть. Или не забыл? Я хорошо помню, как наши отношения развивались, и если раньше в глазах друзей действительно горела зависть, вскоре она сменилась беспокойством.

«Вы совсем разные, Вань. Посмотри на нее: принцесса на горошине, твою мать! Все ей не так!»

О да…Василисе все «было не так». Она любила, чтобы «по-особенному», чтобы так, как привыкла, а я этого не видел. Точнее, как? Видел в ней глубокое и не признавал, что, по сути своей, она мельче лужи перед домом. Я даже с самым близким другом подрался, защищая ее честь!

Мне же плевать было! Идиот, готовый гореть, тогда чего сейчас жалуюсь? Меня все предупреждали: херово кончится. Вы не пара. Ее семья вам не позволит вместе быть, и ты огребешь! Не она! Ты! Ты за все платить будешь, она ведь ни за что платить не привыкла! Эта девчонка от благ своих ради тебя никогда не откажется!

А я продолжал переть напролом. Ну и? Пер? Вот куда меня это «напролом» завело.

Снова реагирую на звук тяжелых шагов за дверью. Берцы оставляют скрип на гладком полу, звенят ключи. Охранник. Сейчас он свернет эту милую беседу, а значит, у меня есть хороший шанс дожить до утра, но не тут-то было.

Шаги на миг замирают у душевой, но потом идут дальше, и я не могу удержать тихое, еле уловимое разочарование, которое, в свою очередь, мой незримый оппонент ловит сразу.

- Надежда — вещь опасная, мальчик.

- Пошел ты… - хриплю, снова сплевываю кровь, а тень веселится пуще прежнего.

Пусть меня тут закатают в плитку, но хрен я прогнусь. Такие, как я, не прогибаются. Не тот характер, дорогуша. Я привык драться до победного, и это, внезапно, оценивают высоко.

- Ты хорошо дрался, но у тебя шансов не было.

- Пятеро против одного — это всегда отсутствие шансов. Дай мне подлечить ребра, а потом выйди со мной один на один, и я тебя уничтожу!

- А я смотрю, ты все честности ищешь? - снова насмешка, - Глупый мальчишка! Тебе до Грозного далеко пока…

- Пошел ты на хер!

- Кусаешься? Это хорошо. Характер — важно, да и потенциал у тебя поразительный. Это тоже важно, чтоб ты знал. Потенциал развить в мощь при правильном нажиме реальнее, чем твоя разбитая морда.

- Помощь предлагаешь?

- Типа того. Я знаю за что ты здесь.

- Я не виновен! - рычу, но в ответ снова только потешаю.

- Это меня не волнует. Посмотрим, что из тебя слепить получится…или как? Попробуешь сам побарахтаться?

- А ты быков своих снова пошлешь?

- Я нет, только я здесь не один. У меня спина широкая, Ванечка, но она защищает не всех.

- Так это попытка подмять под свое крыло?

- Вообще…планы на тебя у меня несколько другие. Я помогу тебе, ты мне…

- И чем мне платить за твою помощь? - сплевываю снова сгусток мерзкой, железной крови, - У меня нет ни хрена.

- Пока. У тебя пока ни хрена нет, но времена меняются и те, кто были на коне, легко могут с него свалиться. Особенно если ударить правильно. Я научу тебя бить.

- Чего ради?

- А это сейчас неважно. Посмотрим на твои успехи, там поговорим…

Глава 1. Тюрьма

Медленно открываю глаза, но в себя прийти сложно. Я не сразу понимаю, где вообще оказалась, как долго здесь лежу вообще и кто я в принципе, лишь когда взгляд фокусируется на знакомых до боли стенах — выдыхаю. С облегчением, если честно.

Это моя комната в нашем, загородном доме, а все остальное — дурной сон. Слава богу!

Сажусь, но на миг жмурюсь снова. Черт, голова просто раскалывается, и сколько я проспала?! За окном так темно…хотя, это даже «слава богу». Именно в этом доме когда-то я впервые встретила Ваню. Именно здесь мы познакомились. Именно здесь влюбились, когда он приехал с бригадной рабочих строить веранду, которую мама так сильно хотела.

Наверно, поэтому мне и приснился такой жуткий сон, да? Вот они истинные призраки прошлого во плоти.

Веду плечами.

Странно. Я в платье. Ткань неприятно струится, лаская кожу и вызывая непрошеные мурашки. Сжимаю свои плечи, чтобы немного унять дрожь. Кошмар все еще меня не отпускает, а в голове, чувствую, почти возникают непрошеные, но очень важные вопросы. Которые я не пускаю. Ощущаю стену, что возникла между мной и ими, и которую ни за что не разрушу.

Потому что мне страшно.

Господи, Василиса, ну что опять?! Чего ты боишься?! Ты же дома!

Вздыхаю и опускаю ноги на холодный паркет. Надо переодеться. Сходить в душ. О да! О душе я просто мечтаю!

КАК ТЫ ЗДЕСЬ ОКАЗАЛАСЬ?!

Прорывается интуиция, и я на миг замираю. А действительно…как? Я больше не употребляю наркотики и даже не пью — это часть моей «программы трезвости», так…как?

Да я просто вообще никуда еще не ездила! Вась, угомонись!

Но угомониться не получается. Странный кошмар преследует меня и заставляет буквально неметь: слишком правдоподобный, слишком реальный, чтобы быть всего лишь плодом воображения.

Василиса…что-то не так.

Бред! Что не так?! Ты дома!

И это тоже правда. Я узнаю эту комнату из тысячи, а когда провожу кончиками пальцев по выцарапанным, собственным инициалам прямо за железными прутьями своей кровати, убеждаюсь. Это моя комната. Это мой дом. И Вани здесь быть просто не может!

Да. Не может. Его здесь быть не может…

Прикрываю глаза и киваю самой себе, а потом встаю. Ведет немного вправо, так что приходится ухватиться за все те же железные прутья с другой стороны.

Так. Спокойно. Стоять насмерть! Не падать!

Усмехаюсь.

Мантру эту я создала давно, еще в период своего бурного прошлого, и она, не представляете, до сих пор работает! Головокружение, правда, не отпускает, но я могу дойти до окна. Пусть и неровной походкой, но я могу.

А вот когда выглядываю, становится по-настоящему страшно…

Это не наша территория, клянусь Богом!

Во-первых, там, где когда-то был теннисный корт, теперь футбольное поле. Еще и с баскетбольным кольцом! А папа ненавидит футбол или баскетбол, зачем ему это?

Во-вторых, я вижу что-то вроде сцены под прозрачным стеклом, где безошибочно определяю яркий, здоровенный, диджейский пульт. Папа и тусовка?! Это вообще вещи несовместимые.

В-третьих, у бассейна нет наших шезлонгов, да и вообще ничего нашего, даже плитки! Теперь все переделано под современный лад, а в самой «главе» стоит огромная, круглая кровать. Опять же под навесом.

Единственное, что осталось от прошлого — та самая беседка. И как бы она ни выбивалась по стилю из окружающей обстановки — стоит, никуда не делась. Краска от времени пооблупилась, само строение поросло сорняками и лозой наподобие виноградной — но она здесь.

Что за…хрень?

Я пытаюсь понять, правда пытаюсь, но из головы в следующую секунду вылетает все.

Когда я слышу до боли знакомый голос. Снова.

- Раньше ты не теряла сознание, лисичка.

Деревенею.

Неужели…это был…господи…

Медленно поворачиваюсь. В самом углу, во тьме, наконец-то вижу силуэт, который сначала не заметила.

Я моментально узнаю его, пусть и не вижу лица. Только руки, на правом мизинце которой одето внушительное кольцо с красным как кровь, рубином.

- Ваня… - шепчу, еле шевеля губами — в ответ смешок.

А потом он подается вперед, чтобы свет фонарей с улицы явил мне его лик.

Это правда он.

Черт возьми!

Я не верю своим глазам, которые не могу от него оторвать. Как зачарованная жадно разглядываю лицо, что почти не изменилось: и привычная щетина на месте, и пухлые губы, и взгляд глубоких, зеленых глаз.

Он медленно двигается в мою сторону, и мне малодушно хочется сорваться с места и побежать навстречу. Обнять. Поцеловать. Но я не могу пошевелиться.

Только смотреть.

Как он делает шаг за шагом, как останавливается, как ухмыляется.

Все так же, как было когда-то. И комната, и темнота, и мы вдвоем. Наверно...это снова сон?

- Если отец узнает, что ты здесь, он тебя убьет, Вань… - шепчу ровно то же самое, что сказала ему когда-то, а потом…

Щеку прижигает так сильно, что я охаю и падаю на пол.

Вот тут то приходит осознание, что все происходящее не что иное, как правда. С болью, но я это понимаю, а когда слышу движение с его стороны, испуганно вжимаюсь в стену.

Ваня присаживается на корточки напротив.

Забавно, как бывает. Раньше его близость вызывала во мне неконтролируемую тягу, а теперь я хочу испариться, лишь бы не чувствовать взгляда этих глаз на себе.

Но я так не умею, как, собственно, проходить сквозь стены, так что ничего не остается, кроме как чувствовать порезы на своей душе, что сейчас разом открылись и кровоточат.

А он в ярости.

Я хорошо знаю это выражение лица, правда, когда-то оно не было вызвано мной, а сейчас именно я причина этих чувств: плотно сжатые челюсти выдают мышцу, которая сильно пульсирует. Губы добела сжаты. А взгляд…в них сейчас разворачивается война. Бесконечный костер, который обещает мне целую вереницу незабываемых ощущений.

Отвожу взгляд. Малодушно стараюсь спрятаться от гнета, но это не тот вариант, который мне доступен. О нет! Ваню так не устраивает.

Глава 2. С ног на голову

Шесть лет назад

- …Ты снова читала всю ночь?

От неожиданного вопроса мамы я слегка вздрагиваю, а когда смотрю на нее — она мягко улыбается.

Я маму свою очень люблю! Она у меня просто чудо. Нежная, ласковая, добрая. Всегда старается поддержать и помочь, и, вопреки стереотипам о красавицах, на самом деле невероятно сердечная. Обычно о таких иначе думают и говорят, да и часто, к сожалению, это правда.

Когда-то давно мама была очень успешной манекенщицей. Настолько успешной, что ходила по подиумам в Милане! А потом встретила папу. Это была невозможная история любви, та, о которой книжки пишут и фильмы снимают! Они не должны были быть вместе: такой красотке пророчили, как минимум нефтяного магната! А как максимум какого-нибудь принца. И каково же было удивление, когда она выбрала малого предпринимателя? Это сейчас он один из богатейших людей в России, но «тогда» все действительно было так. Странно и необычно, но мама всегда говорила, что как только его увидела, все уже было решено. Любовь с первого взгляда — так это называют? Можно в нее верить или не верить, однако больше она ни на кого не смотрела и видела только его, как маяк во тьме.

А потом появилась я.

Я — старшая дочь в нашей семье. Первенец. Наследница. Ну и далее по списку, как говорится. Вторая дочь — Мирослава. Ей сейчас тринадцать, и у нас разница в пять лет. Когда-то это были сложные пять лет, потому что на "моих родах" были некоторые осложнения, и последующую беременность ставили под вопрос. Мама долго лечилась, чтобы подарить папе долгожданного сына. Не вышло. Не вышло и с последней дочкой, которой сейчас всего два годика, и которая очень мило улыбается, сидя в детском стульчике и постукивая ладошками по верхней крышке.

Наша маленькая Кира. Ее имя означает «солнцеподобная», и такая она и есть. Яркий лучик света, который в последнее время часто капризничает, потому что у нее режутся зубки, из-за чего у мамы залегли сильные тени под глазами.

- Мам, может, ты пойдешь, поспишь? - спрашиваю тихо, - Я с малышкой побуду.

Мама улыбается еще мягче.

- Не надо, Василиса. Сейчас я отдам ее няне, ей уже пора спать. И я прикорну. Так ты читала всю ночь?

- Прости…

Виновато поджимаю губы, на что она слегка качает головой.

- Ох, Василиса…только школу закончила, экзамены сдала, поступила…Я думала, что ты дашь себе отдохнуть хотя бы на летних каникулах.

- Я люблю читать, ты же знаешь.

- Знаю…просто…я бы хотела, чтобы ты узнала жизнь не со страниц книг…пока не повзрослела окончательно.

Я слышу в ее голосе какую-то странную тяжесть, а потом роняю взгляд на ее запястье, и меня обдает холодом. В нашей семье об этом не принято говорить, но иногда она забывает спрятать синяки на своем теле, или недостаточно плотно закрывает дверь их с отцом спальни, и тогда правда вылезает наружу.

Правда, которую больно признавать. Идеальный дом, идеальный газон, идеальные улыбки, идеальная история любви — все это лишь шелуха, за которой скрывается страшная, уродливая правда. Мой отец ее бьет. И я уже достаточно взрослая, чтобы это понимать. От меня уже так просто не отмахнешься, хотя она и пытается…

Опомнившись, мама натягивает рукав светлой кофточки почти до большого пальца, и старается игнорировать тот факт, что уже поздно натягивать что-то куда-то.

- Мам…

- Но у меня для тебя есть важное задание! - перебивает разговор, который я пытаюсь начать весь последний год, давит фальшивую улыбку.

Я на нее не отвечаю.

Смотрю серьезно, смотрю с «силой», пытаюсь заставить ее перестать! Только не выходит…мама с нажимом добавляет:

- Василиса, это очень важно для меня.

А тот факт, что он распускает свои руки просто потому что может! Видимо, нет. Однако, что я могу? Серьезно? Помню, как перед Новым годом пыталась пойти до конца, но мама жестко меня осадила одной простой фразой: не лезь не в свои дела, это тебя не касается! И все. Как отрубило. Мама тогда впервые сильно разозлилась и наорала на меня, я не хочу доводить ее до того же состояния сейчас, когда она и без того так вымотана.

Сдаю назад.

Не знаю, а правильно ли поступаю? Мне всего восемнадцать, и я абсолютно не разбираюсь во всех тонкостях психологии или отношений между мужчиной и женщиной, поэтому единственный выход — это действительно сдать назад. Надеюсь, что после того, как отучусь на психолога, мне станет понятней, почему она так упорно защищает его? Что это? Больная любовь или сумасшествие?

- Какое задание? - тихо вздыхаю и утыкаюсь в тарелку с луковым супом, - Я помогу чем смогу, ты же знаешь.

- Знаю, - ласково шепчет, - Ты же моя опора.

Это тоже правда. Как старшая дочь, я стараюсь выполнять все те возложенные на меня функции и оправдывать надежды — я же все-таки старшая. Ответственная.

- Мне не очень нравится, что Мира ездит на танцы одна.

- Мам, ее забирает водитель…

- Да, но все равно! Я хотела ее встретить, но…ты же понимаешь. У нее такой возраст…

И характер.

Мира просто до жути вредная! Она только входит в фазу «переходного возраста», а скандалов уже было столько, что хоть вешайся. Папа с гордостью говорит, что она — его порода, но мама часто это опровергает. Она говорит, что она похожа на мою бабушку — ее маму, — которую я никогда в своей жизни не видела, зато слышала много «потрясающих» историй. В небольшой Истре, откуда мама родом, о ней легенды ходят: говорят, гром-баба, по силе духа фору даст десяти мужикам! Иногда я жалею, что мы с ней так и не познакомились: еще до моего рождения, они с мамой сильно поругались из-за выбора дочери. Бабушка была против отца. Он ей никогда не нравился и ничего не поменялось до сих пор. Хотя, может, мама и не пыталась? Говорю же, она так ослеплена, что вполне могла даже не почесаться в сторону примирения с родительницей.

Пусть та и оказалась права, если так посудить, но это «не мое дело», и лезть туда я пока не готова. Но буду.

Глава 3. Ничтожество

Я совершенно не знаю, чего ожидать и к чему готовиться, поэтому приняв душ, захожу обратно в комнату и сажусь на край кровати.

Ну и, собственно, все.

Переодеться мне не во что, и спасибо, что хоть полотенце чистое висело — в него я, собственно, и заворачиваюсь, а потом начинаю гипнотизировать дверь.

А мысли снова уносят меня в далеко прошлое, когда все казалось таким…простым…

Шесть лет назад

- …Ты так и не сказала, куда ехать?

- Не помню, чтобы мы переходили на «ты», - отбриваю, хотя и чувствую, что это совсем неуместно.

Все-таки он вызвался мне помогать…

Черт, Вась, ты даешь. К чему это хамство-то? К чему ты режешься? Не стекляшка все-таки…

Но мне почему-то сложно сдерживать свои порывы. По-настоящему сложно. Я ведь чувствую себя до дрожи уязвимой. Стараюсь списать все на сомнительную «карету», которая из себя представляет старенькую копейку. Да, дребезжит вся, а еще она явно нуждается в химчистке, но…

Все дело в нем.

Ваня на мой ответ усмехается, но никак не отвечает. Достает только сигарету из-за уха и зажигает, пока мы стоим на светофоре, а я бросаю на него косые взгляды.

Как ни стараюсь, не могу перестать!

Он кажется таким…к нему, знаете? Внимание так и липнет, как дурацкие листики осенью к новым сапожкам. Я действительно не могу это контролировать, совершенно не знаю, как себя вести, поэтому сразу обрастаю иголками.

Наверно, это неприятно.

Ему.

Вряд ли если так посудить, сильно очевидно «почему» я веду себя так по-идиотски.

Наверно, он думает, что я просто капризная сучка…

И это неприятно уже мне.

Я открываю рот, чтобы извиниться, но чувствую себя идиоткой еще больше, поэтому его захлопываю.

Господи! Я словно отупела за секунду!

- Хотя бы адрес назовете? Василиса Аристарховна?

Он абсолютно точно считает меня напыщенной идиоткой — и это прискорбно. Я на самом деле не такая! Честно! Но я и недостаточно социальна, чтобы чувствовать себя свободно и легко в обществе малознакомых мне людей, тем более таких, от которых у меня мысли сильно путаются…

Сникаю в момент, потом пару раз киваю и достаю свой телефон, чтобы не облажаться хотя бы здесь. Я помню улицу, но не дом! Точнее…помню, конечно же, просто настолько в себе не уверенна, что мне необходимо убедиться в собственном рассудке.

- А…я примерно знаю, где это.

- Мы можем…побыстрее доехать? Максимально? Я боюсь опоздать. Мне нельзя опаздывать!

Парень снисходительно поднимает брови, косится на меня.

- Как прикажете.

Да чтоб тебя! Он теперь каждый раз будет так выделять окончания?! Хочет свести меня с ума?!

Ну а как ты хотела? Сама же этого и требовала, получай, Василиса Аристарховна!

И ты туда же, Брут?!

Собственное сознание чуть ли не осязаемо показывает мне язык, и это полный провал номер два. Я довыеживалась, а теперь не знаю, как угомониться или перестроить наше общение, хотя этого на самом деле очень хочу.

Но как? Как это делается?

В общем, так и не пришла я к рецепту «простоты», хоть убей. Всю дорогу усердно думала-думала, а мимо. Даже не заметила, как мы приехали, только от резкого толчка машины очухалась.

- Ой!

- Простите, - слышу тихий смешок, - Она иногда бастует. Ласточка моя…

Ваня любовно потирает руль, а потом смотрит на меня.

- Ну и? Мы на месте. Что дальше? Вас ждать? Или…

- А ну, забери свои слова обратно, мерзавка!

Ор своей сестры я узнаю из тысячи. В этот момент я, конечно, даже благодарна, что он гремит на всю узкую улочку, но когда смотрю в лобовое — радость испаряется.

Потому что Мира швыряет на землю свой рюкзачок с лягушкой и набрасывается на свою подругу с кулаками!

- О господи! Мира! - визжу, резко открываю свою дверь — и на Ваню мне уже абсолютно плевать!

Я несусь через дорогу, чуть не попадаю под машину, за что получаю порцию громких «би-и-и-и!!!» и порцию благородного мата вдогонку, но о чем речь?! Когда твоя младшая сестра рычит и катается по земле, нещадно дергая за кичку свою лучшую, на минуточку, подругу!

- Мира! Мира прекрати!

Проще отодрать что-то приклеенное на супер-клей, чем моего звереныша. Я изо всех сил пытаюсь их разнять, пока вокруг нас собирается целая толпа: и ее оставшиеся подружки, которые сейчас не получают тумаков, а тупо пялятся во все глаза, и обычные зеваки, и персонал.

Круто. Просто сказка! Да чтоб тебя, Мира! Я не справляюсь! Откуда в ней столько силы?! Она от горшка два вершка!

Помощь проходит из неожиданного источника. Ваня расталкивает толпу, быстро подходит к нам и резко отрывает Миру от бедной, растрепанной балерины, у которой кичка сползла набок.

Рыдает — в три ручья. Моя — скалится и рычит, изображая тигренка!

Это просто дичь! Глазам своим не верю! Да чтоб тебя трижды!

Не дожидаясь меня, Ваня слегка мотает головой в сторону своей Ласточки, а я и не думаю спорить. Хватаю только рюкзачок и бегу следом.

- Мира, какого черта?! - стоит нам отъехать, начинаю нотацию, а сестренка дуется в окно, крепко сжав себя руками, - Мира!

- Не ори! Я не глухая!

- Тогда объясни мне! Какого черта ты творишь?!

- Она сама меня спровоцировала!

- Чем это, интересно?! - повышаю голос и резко на нее поворачиваюсь, - Это твоя лучшая подруга!

- Она моя лучшая подруга настолько же, насколько ее тупая сестра — твоя!

Карты биты. С Аленой Измайловой мы когда-то тоже дружили, но это было очень и очень давно. Еще до того момента, как я стала понимать что-то сама, а не опираться, в большей степени, на мнение родителей.

Это, кажется, называется взросление? Ну да, оно. Наступает такой период в жизни, когда ты просто понимаешь, что люди, которые тебя окружают — не те люди, кем бы ты хотела себя окружить.

Вздыхаю. Вот и Мира тоже повзрослела, но если я просто молча отдалилась, она решила разорвать все связи громко и с фанфарами. А так делать нельзя…

Глава 4. Змея

Шесть лет назад

Ваня строит беседку уже неделю. И это, клянусь, самая трепетная неделя за всю мою жизнь! Я каждый день просыпаюсь чуть ли не с первыми лучами солнца, чтобы через пару часов его встретить. Конечно, мы не общаемся тесно. Точнее, мы вообще никак не общаемся. Он лишь иногда бросает какие-то дежурные фразы, конечно же, с подколом, и на этом все. Правда, я замечаю, что он на меня нет-нет, а посмотрит, только делу эти взгляды не помогают.

С Мирой все обстоит иначе, блин. Она в их стройке уже фактически свой человек и негласная часть команды, что бесит меня еще больше!

Болтает-болтает-болтает, а я сижу в стороне и делаю вид, что читаю…как дура!

Сегодняшний день не исключение, кстати. Все по одному и тому же сценарию: Мира выбегает на задний двор и занимает свое законное место в бригаде, а я занимаю свое место в стороне.

Черт.

- Вась, да оторвись ты хоть ненадолго от своей книжки!

Теперь ей, видимо, стало в край скучно, и она решила докопаться и до меня. Прекрасно. Саркастично киваю в ответ, и нет бы заткнуться, куда там?!

- Пообщайся с миром настоящим, а не выдуманным! Не за мистера Дарси все-таки замуж пойдешь!

Вот…сучка!

Я краснею и резко опускаю книгу, впиваясь в нее всеми фибрами души — а ей хоть бы хны! Она нагло улыбается тому, что смогла привлечь внимание.

Мелкая заноза в заднице!

- Спасибо за совет, - цежу, - Как я жила бы без него?

- Очень скучно и пресно! Примерно так же, как живешь, когда меня нет рядом!

Это не девчонка, а кошмар. Серьезно. Я раздуваю ноздри и собираюсь уже ввернуть словечко (хотя бы какое-нибудь), но тут за спиной раздается мамин голос.

- Девочки, прекратите ссориться! Мира, оставь свою сестру в покое!

Мира сразу дуется, как шар. Она у нас ко всему прочему еще и ревнивая, и теперь, спорю на что угодно, думает, что мама меня любит больше.

А это не так!

Серьезно.

Просто…кажется, мама понимает, почему я жарюсь на солнце здесь, а не читаю в доме, как мне, если честно, нравится больше.

Дважды черт!

Испуганно поднимаю на нее глаза и улавливаю эту тонкую «солидарность», но мама на ней внимание не заостряет. Она передает мне Киру и просит:

- Василиса, посмотри за малышкой, я быстро оденусь. У нас сегодня прием у врача.

- Конечно, мам.

Для меня это только в радость. Мира еще маленькая, она не понимает, поэтому сидеть с Кирой для нее — чистой воды наказание (конечно, притворное и детское, что уж скрывать?), поэтому она решает вообще не встревать в разговор, лишь бы ее не припахали.

Я улыбаюсь от этой мысли и от того, как Кирюша звонко смеется и дергает ручками, а потом крепко меня обнимает.

Она у нас такая…контактная очень, ласковая. Милая. Ангел во плоти! И как же жаль, что рано или поздно она станет стервой.

Мы все стервы. Нам приходится, даже если иногда очень хочется снова стать маленькой девочкой и не знать забот. Так не бывает, увы. Переступив грань между детством и отрочеством, назад уже не воротишься…

Я вспоминаю о детстве, когда играю с Кирой. Она питает хорошо спрятанные струны моей души, но питает их ровно до того момента, как не уходит мама.

Потому что Мире сегодня действительно неймется!

- Кира! Кира, смотри какая у меня штучка есть!

«Штучка» в простонародье молоток, которым моя неугомонная сестра мотает из стороны в сторону.

Подзывает малышку. У нее же такой возраст, когда ей все интересно, сами понимаете, а там и куча людей незнакомых, и делают они что-то, и все надо проверить.

Я беззвучно матерюсь, когда Кира начинает ерзать у меня на коленях, зло смотрю на Миру и шиплю:

- Ты специально?! Прекрати!

Поздно. Кира увидела еще одну «штучку», а она уже действительно любопытная. Это валик, если что. Пушистый такой, на синей ручке, то есть ко всему прочему еще и яркий.

О-о-о…ну все. Приплыли.

Сестренка начинает тихо канючить, выкручиваться активней, а я хорошо знаю: не отпущу, сирена взвоет и будет выть до самого города.

Маме только этого не хватает, блин.

Закатываю глаза и спускаю малышку на светлую плитку, а потом беру ее за ручку и веду к стройке.

Ненавижу тебя, Мира! Ненавижу!

А она улыбается еще шире. Нет, это не девчонка, а наказание, ну в самом деле!

Когда мы подходим, мужчины, чтобы не пугать ребенка громкими стуками, прекращают долбить, пилить и что они еще там делают? Кира немного смущается. Она такая милая, что я невольно морщу носик, а потом присаживаюсь к ней и шепчу:

- Ну ты чего? Испугалась?

Испугалась. Кидается мне на шею, обнимает крепко, и я смеюсь уже уверенней, поднимая ее на руки. Мира закатывает глаза. Опять же, конечно же, притворно, ведь, как ни крути — малышка у нас действительно чудо как хороша. Перед ней никто не может устоять: ни домочадцы, ни простые прохожие, ни суровые мужики — все улыбаются.

Даже рыжий друг Вани, который обычно на меня реагирует крайне неоднозначно. Его, кстати, Сашкой зовут, и пусть он никогда не посмел бы ничего мне сказать, а это все равно чувствуется.

Я ему несимпатична, и это мягко сказано. В отличие от Миры.

- Да-да, она просто чудо! - бубнит бабуля, глаза закатывает, на что я тихо усмехаюсь.

- Не ревнуй, звереныш.

- Не называй меня так!

Выбираю не отвечать, а вместо того подхожу ближе и забираю из рук сестры валик, чтобы показать другой сестре то, что ее так привлекло.

А это…ну правда! Так забавно! Сначала Кира аккуратно от меня отстраняется, потом дует щечки, а когда касается мягкой, рабочей части, пугается — та ведь крутится, и оттого вдвойне веселее! Серьезно. Через мгновение она так хохочет и двумя ручками сжимает «помпон», что, клянусь, это кажется самым веселым занятием, чего мы все просто не понимаем!

- Я тоже была в таком восторге из-за всяких глупостей? - неожиданно спрашивает Мира, которая изо всех сил старается казаться отстраненной.

Глава 5. Первый круг ада

"Теперь мы к миру спустимся слепому, –

Так начал, смертно побледнев, поэт. –

Мне первому идти, тебе – второму".

И я сказал, заметив этот цвет:

"Как я пойду, когда вождем и другом

Владеет страх, и мне опоры нет?"

"Печаль о тех, кто скован ближним кругом, –

Он отвечал, – мне на лицо легла,

И состраданье ты почел испугом.

Пора идти, дорога не мала".

Так он сошел, и я за ним спустился,

Вниз, в первый круг, идущий вкруг жерла.

Сквозь тьму не плач до слуха доносился,

А только вздох взлетал со всех сторон

И в вековечном воздухе струился.

Данте Алигьери «Божественная комедия»

«Видишь, как легко он продал тебя, лисичка? Больно, наверно, да? Когда тот, кого ты любишь, тебя продает?»

Сказанное все еще отдается эхом в моей голове, но я не рискну повернуться и взглянуть в его глаза. Когда-то видеть в них нежность и заботу, игру? Улыбку? Но не насмешку и желание побольнее ударить. Сейчас в них осталось только это и ненависть. Одно другое дополняет, превращая взгляд когда-то любимых глаз в орудие массового поражения.

Это сложно.

Да, я все прекрасно понимаю и знаю, что сама кузнец своего «счастья», но мне ведь никто не может приказать не чувствовать? Да и попытались бы, не смогли. Больно видеть, как он изменился и, наверно, еще больнее понимать, что это действительно моя вина.

Прости меня, пожалуйста. Я тебя умоляю — прости…

Наверно, поэтому я не могу злиться на него, да? И за слова жестокие, и за поступки, да даже если он сейчас приставит мне к голове пистолет или снова ударит…Я так перед ним виновата, что все стерплю.

Я это знаю.

Нет, не мученица, поверьте. Я боюсь боли физической также сильно, как боюсь боли моральной. У меня не отключились инстинкты самосохранения. Я не сошла с ума. Мне не хочется умирать — в сухом остатке я очень этого боюсь, но…Вина так сильно давит, что не посмею попросить и милости.

Я не посмею.

Потому что искренне верю, что все это заслужила.

С моих губ не срывается и писка, когда его пальцы сильнее вонзаются в мою кожу. Все, что я себе позволяю — это проронить тихие, безмолвные слезы, а потом поплотнее прикусываю язык, когда Ваня хватает меня за волосы.

Сердце подпрыгивает. Он тянет меня быстро, ему плевать, что приходится бежать следом, плевать, когда я падаю. У меня все внутри холодеет, потому что, кажется, его перекрыло окончательно.

Маска и все его хладнокровие растворилось в ночи вместе с огнями родительской машины.

Господи…он меня убьет…После того, что сказал отец? Он точно меня убьет. М-да-а-а…он мою участь облегчать не собирался явно, а Ваня этого не понимает. Или не хочет понять — хотя это уже и неважно, если честно.

Я раню коленки о грубый асфальт вместе со вспотевшими ладошками, но меня рывком ставят на ноги и тянут дальше.

Быстрее.

По ступенькам наверх. Унизительно, за волосы, наверно бесчеловечно? Черт, пожалуйста…пожалуйста…Я хочу увидеть Миру хотя бы одним глазком.

Умоляю. Не убивай меня…

Но я молчу.

Единственный звук — это грохот от моего падения, когда он буквально зашвыривает меня в комнату как ненужную вещь. Другого слова и не подобрать, как и другого сравнения. Я позволяю себе малодушно вскрикнуть, но тут же снова попадаю в его руки.

Ваня хватает меня за шкирку, как котенка, и рычит:

- Поднимайся, твою мать!

И снова толкает меня, но уже на кровать животом вниз. Юбка позорно задирается, а высокий хвост снова тянет меня назад. Не он, конечно, а Ваня, когда наматывает волосы себе на кулак. Приходится выгнуться в спине и привстать.

Я дышу тяжело, испуганно хватаюсь за мягкий плед и снова вздрагиваю, когда слышу его глухой шепот.

- Хорошо, что я бухой, потому что притронуться к тебе по трезвому? Да скорее воткну себе вилку в глаз! А меня же за это посадили, а? Также было?!

Слышу, как звенит пряжка на его ремне, и сердце стынет. В этот момент мне очень хочется начать его умолять. Правда. Всхлипы, слова — все это зреет на губах, как какой-то комок нервных, бредовых оправдание, только не срывается ни звука.

Нет, я себе этого позволить не могу, поэтому вытерплю. Я смогу. Я должна. Да и разве у меня есть хоть какой-то шанс на спасение? Был, но уехал, прежде обозначив всю свою прозрачность — у меня нет защиты, нет надежды, нет ничего, чем можно было крыть, даже права на все вышеперечисленное.

В конце концов, я виновата сама, и все, что у меня осталось — это смирение.

Так будет проще. Просто поплотнее прикрыть глаза и принять свою участь. Даже если бы у меня были силы на борьбу…я все равно проиграю.

Ваня сильнее меня. Он все равно это сделает. Он все равно меня накажет, а так…есть хотя бы призрачный шанс остаться полуживой.

Совсем слабый крик все же скрывается с губ, когда он дергает за трусики, которые обжигают кожу, и я себя проклинаю. Как и думала, каждый мой звук бесит его только сильнее, и я легко определяю это по степени натяжения собственный волос — она становится режущей и сильной.

Молчи, Вася. Просто, твою мать, молчи! Если хочешь, хотя бы издалека посмотреть на Миру и Киру. Увидеть еще раз маму…просто…сука, закрой свой рот!

Я прикусываю кончик языка, наученная горьким опытом, когда он срывает с меня и бюстгальтер. И когда по правой ягодице приходится сильный шлепок. Особенно сильно прикусываю, когда ощущаю инородное тело между трясущихся ног.