За окном серебристого аппарата «Nissan» медленно и плавно тянулись холмики, покрытые зелёной травой, вдалеке виднелся густой лес, почти недвижимый. Машина двигалась быстро по узкой дороге и как будто перелетала все неровности ландшафта, немного стертые асфальтовым покрытием. Зелёная суша и чистое, с редкими, разодранными воздушными потоками облаками, небо имели четкую и волнистую границу. Каждая из сторон как будто пыталась завладеть лишним кусочком пространства, ограниченного краями окна машины, но никак не решалось, а только пыталось это сделать, не осознавая, что пока с одного края владения увеличиваются, с другого они уже уменьшаются.
Такая несложная, но чем-то затягивающая картина отражалась в серых глазах Антона Повязина, молодого человека восемнадцати лет. Он был довольно высок, с вытянутым рябым лицом, на котором всегда находилось только два его выражения: игривая улыбка и какое-то грустное спокойствие. Оба эти выражения сменяли друг друга согласно смене настроения. Сам же юноша был характера доброго, даже весёлого. Он никогда всерьёз не ругался, часто проводил время в телефоне и смеялся коротким, похожим на небольшую, но крутую скалу, смехом.
Слева от Антона сидел его друг, Артур Бануреев, молодой человек, которому было на пару лет больше, чем Повязину. Это зеленоглазый парень, довольно крепкий по своему телосложению, с немного выпирающим животом. Сам по себе это очень эмоциональный человек, на округлом лице которого могло внезапно появиться практически любое выражение. Интересно то, что это часто происходило без видимых на то причин. За это все знакомые Артура называли его за глаза странным, наивно считая, что он об этом не догадывается.
Друзья молчали. Антон был занят тем, что всё время смотрел в окно. Холмы и поля иногда сменялись маленькими деревушками. Так как Антон был сугубо городским человеком, ему каждая корова казалось чем-то необъяснимым, экзотическим и загадочным, чем-то вроде новой погремушки, которую дали в ручки маленькому ребёнку.
Происходило всё в Башкирии. Это была малая родина Артура, по стороне отца, человека умного, но до крайности циничного. В семнадцатилетнем возрасте Руслан, отец Артура, уехал из Башкирии в Москву, чтобы поступить в институт. С того момента прошло очень много времени. Каждое лето, на полтора или два месяца, Артур приезжал на эту красивую и дикую, как и её обитатели, землю, чтобы отдохнуть и снова вспомнить свои корни и чтобы в очередной раз почувствовать, как внутри его вен клокочет и кипит кровь его предков, башкирская кровь.
С тех пор, как дедушки и бабушки Артура не стало на этом свете, дом их пустовал. Тётка Артура, которая уже давно вышла замуж, не очень хотела уезжать из Уфы и снова жить в селе, а Артурин отец что-то медлил с переездом и всё откладывал это мероприятие на предстоящие года. Как итог – в доме никто не жил, но получив связку ключей, Артур автоматически приобрёл возможность бывать в доме покойных, хотя бы одну недельку в год.
Жизнь в пустом доме ничуть не пугала молодого Бануреева. Он чувствовал себя полноправным хозяином, гулял по двору, выходил к своим старым знакомым в гости, которые у него здесь остались ещё с детства, ходил в лес. В лесу Артур всегда приходил на старую поляну, где его дед держал раньше пасеку. Молодому человеку нравилось это делать. Он вспоминал, как помогал деду в пчеловодстве, будучи маленьким мальчиком, и всегда его сопровождал, куда бы тот не отправился.
Рассказы о детских приключениях и видах Башкирии не оставили друзей Артура равнодушными. Особенно эти рассказы задели как раз Антона Повязина. После непродолжительных уговоров было решено лететь вместе. И вот теперь оба друга сидят рядом, в мчащимся по дороге такси, и смотрят в окна, каждый погрузившись в свои размышления.
Водитель автомобиля был неразговорчив, весь его вид показывал, что день не задался: маленькие узкие глаза всё время сновали в разные стороны, а руки были сжаты на руле до такой степени, что вены выступали наружу.
Артур прекрасно знал нравы Антона и переживал по этому поводу. Бануреев боялся, что жизнь в глуши покажется Повязину, как человеку столичному, слишком неприятной. Тем не менее, Артур сам родился и вырос в Москве, а деревенские «науки» постигал во время поездок с отцом к его родителям. Получилось так, что молодому человеку одинаково хорошо даётся жизнь в городе и жизнь в деревне или селе, так что все проблемы перехода от одного к другому ему были отлично известны.
Степень беспокойства Бануреева возросла, когда машина проезжала табун лошадей. Увидев это скопище животных, Повязин резко воскликнул: «Смотрите, кони! А-а, это коровы… нет, это кони!». Водитель, который за всё время поездки не сказал ни одного слова, а только сопел, вдруг спокойно спросил, пустив в свой голос немного усмешки: «Ты что, лошадь от коровы отличить не можешь?». Немного униженный таким вопросом Антон тихо сказал в ответ: «Да я просто не увидел». Артур же, который понимал, что ситуацию нужно замять, решил ничего не говорить. Он рассудил, что каждая новая фраза, сказанная сейчас по поводу скота, только подогреет разговор, а этого нужно избежать.
Ещё несколько минут продолжалось молчание.
- Ты не передумал ещё? – спросил Артур, не зная, что уже делать со своей тревогой.
- Нет, мне пока всё нравится.
- Ну да, уже обратной дороги нет.
- А чем мы будем заниматься?
- Познакомлю тебя со своими друзьями, сходим в лес за грибами, ещё что-нибудь придумаем.
- Ты обещал мне коз показать.
- И коз тебе покажу, и баранов. Лошадей ты уже увидел.
В последней фразе прошмыгнуло что-то язвительное. Антон сказал, смеясь: «Да, теперь буду знать, что это кони были!». Весь оставшийся путь молодые люди провели молча, поочерёдно дремав.
Внезапно машина завернула на объездную какого-то села. С вершины холма было видно, что село довольно большое, а сразу за ним начинались горы. Антон прочитал на мелькнувшем мимо указателе: «Красноусольский». «Это то, о чём я думаю? Отсюда же воду привозят» - сказал Антон и посмотрел на Артура. Молодой человек сидел, закрыв глаза и запрокинув голову назад. Было видно, что он утомился от прошедшего перелёта. При словах Повязина его большие губы медленно превратились в длинную узкую щель, означающую улыбку. Бануреев ничего не стал объяснять, он только довольно прошептал: «Мы дома».
Они вошли в дом, полный пыли и мрака. Бануреев включил свет, прошёл дальше по коридору и завернул налево, в небольшую комнату. Следом вошёл и Повязин. Артур опустил чемодан перед кроватью и стал вынимать оттуда вещи.
- Это была комната моего деда, он здесь всегда спал. Когда я в детстве приезжал сюда, он оставлял эту комнату мне, а сам уходил спать в омшаник, в то жёлтое строение, рядом с навесом, - сказал Артур.
- А для чего оно?
- Там пчёлы раньше зимовали.
- А сейчас там что?
- Да ничего, просто пустые ульи.
- А откуда здесь свет? Дом же пустой.
- Здесь и вода есть. У моей покойной бабушки сестра младшая сюда с Москвы приезжает. Она за особняком своим ухаживает, который на соседней улице. Теперь и здесь хозяйничает. Кстати, где ты спать будешь?
- Да мне всё равно.
- Тогда будешь спать в зале, он за тобой.
Антон повернулся, вышел из комнаты Артура и перешёл через коридор. Он вошёл в огромный зал. Сестрица покойной позаботилась, ничего убирать не стала. Кажется, что со дня смерти хозяев всё сталось, как и при их жизни: стояли чёрно-белые фотографии, разные книги, телевизор, только цветы в горшках засохли, так как про них все забыли. Повязин отдёрнул шторы, чтобы пустить немного уходящего вечернего света, которого было уже очень мало. Осознав, что толку от данной процедуры почти никакого, молодой человек занялся поисками выключателя. Поиски продлились недолго, и через полминуты зал озарился белым холодным светом лампы из-под потолка. Антон стал раскладывать вещи на зелёный кожаный диван, который стоял возле стены. Рядом с диваном помещалось такое же зелёное кресло.
Тут позади Повязина послышались шаги, он резко повернулся и увидел перед собой Бануреева. Артур посмотрел на друга и сказал: «Спать будешь на этом диване. Я сейчас пойду в магазин, чего-нибудь куплю. Будь другом, расстели нам постели, пока меня не будет. Я приду, поедим и ляжем спать. Я очень спать хочу». Антон немного испугался такого резкого прихода друга, но промычал в знак согласия. Артур вышел из дома послышался громкий хлопок дверью. Молодой человек остался один в пустом доме.
Закончив раскладывать вещи, немного смущённый одиночеством Повязин приспособил стоявший возле стены раскладной стол, как место для одежды, а находившийся рядом со столом стул – для личных вещей. Теперь нужно было исполнить просьбу друга – приготовить ложа для сна. Сами одеяло с подушкой находились внутри дивана, так как он был раскладной. Антон мучился с этим диваном около десяти минут, пока догадался, как его нужно раскладывать. Процесс осложнялся ещё и возрастом дивана, ибо мебель скрипела, а пружины в механизме издавали подозрительно громкие звуки, как будто сейчас всё сломается. Покончив с диваном, молодой человек прошептал что-то непонятное, но очень похожее на мат: он осознал, что забыл вытащить подушку с одеялом, поэтому придётся все делать заново. Ещё через пять минут диван снова принял своё раскладное состояние. Теперь надо было найти комплект постельного белья. Антон нашёл несколько комплектов в шкафу, но для этого пришлось забираться на стул, так как вся постель хранилась под потолком. К слову сказать, потолки были очень высокие. Теперь началось новое испытание: надеть наволочку и пододеяльник на подушку и одеяло соответственно. Бельё было тоже старое, как и вообще всё в этом доме. Когда Бануреев вернулся, Повязин швырнул подушку на край дивана с криком: «Ура! Я всё сделал!». Артур прошёл в свою комнату. Тут же оттуда послышалось: «Нет, не всё ты сделал! Почему мне не постелил?». Уже немного злой, но со странной улыбкой на губах, Антон ему ответил: «Да я провозился с этим диваном!». Не выпуская продукты из рук, Бануреев вышел из своей комнаты, прошёл на кухню, которая была смежной с залом и сказал: «Ладно, тогда буду спать в омшанике».
Поставив чайник и кастрюлю с водой на плиту, Артур сказал своему другу садиться и начал раскладывать еду на столе. Еды было немного: две большие пачки макарон, одна пачка гречки, куриное филе, яйца, сыр и белый хлеб. Включив холодильник в сеть, Бануреев засунул туда всё, кроме макарон и гречки. Гречку он кинул в ящик рядом с холодильником, туда же полетела и одна пачка макарон. Вторую пачку молодой человек вскрыл и запустил четверть содержимого в кастрюлю, после чего оставшуюся часть перетянул резинкой и отправил в ящик.
- Да ты прямо повар! – Заметил Антон.
- Да нет, тебе кажется.
- А что у нас будет завтра?
- Помнится мне, ты хотел животных посмотреть.
- Да, но я увидел и горы.
- А на что они тебе?
- Посмотреть хочу, я в горах не был ещё.
- А чего на них смотреть? Ты же их видел, когда мы подъезжали уже. Ты завтра на крыльцо выйди, тогда увидишь ещё.
- Это другое, я хочу посмотреть, как в горах люди живут.
- Я тебе скажу, как они там живут: плохо. Большая часть населения без образования, живёт охотой или пчеловодством. Если кто-то хочет ещё заработать – уезжает на север и пропадает там на полгода, потом полгода отсиживается дома, здоровье поправляет, а потом опять на север, и так по кругу, пока не помрёт, да и недолго такие люди живут, ибо север никого не щадит. Здесь ещё остались даже те люди, которые по-русски не говорят, а только по-башкирски или по-татарски, а я этих языков не знаю. Бабушка с дедушкой пытались меня научить каждый своему, да умерли рано, а у отца моего тоже с языками туго. Короче, край здесь суровый, а башкиры веками этому соответствовали. Потому и говорят: «Дикий башкир», потому что люди суровые, здоровые и похожи чем-то на зверей по своему нраву. За это их Пугачев и любил, башкирята ему хорошо помогли в своё время.
- Всё равно я посмотреть хочу!
- Ну ладно, если с машиной всё нормально, то поедем, покажу тебе кое-что.
- А что?
- А вот увидишь.
Вскоре макароны были сварены и разложены в тарелки. Друзья ели это незамысловатое блюдо с большущим аппетитом, так как уже давно ничего не ели, и их изжигал голод. Вдруг Антона как будто осенило: «А зачем ты чайник поставил? Я не видел, чтобы ты чай принёс». Артур посмотрел на собеседника уставшими глазами. Было видно, что он наслаждался долгожданной трапезой, и отрывать его от данного занятия было не самой лучшей идеей. Он сказал: «Единственное, что в этом доме осталось съедобное – чай. В детстве родственники меня часто брали с собой собирать всякие травы, и я в этом преуспел. Мать надо мной подшучивала, называла мою заварку не иначе, как «сено», а друзья просто смеялись. Сначала я обижался, а когда осознал, что уже тринадцать лет ничем не болею, перестал это делать. Пускай другие смеются, зато я сейчас здоровый. Чай этот наверху хранится, под крышей. Небольшая баночка здесь стоит, я проверял, так что поднимусь за новой партией завтра». Пар из носика посудины повалил плотной горячей ватой, куда-то исчезающей. Бануреев встал и налил кипяток в заварник. Только сейчас до Повязина дошло, что там уже что-то лежит. Чай был зелёный. Артур поставил перед другом чашку с напитком, а сам уселся напротив, поставив рядом заварочный чайник. В руках у молодого человека было небольшое блюдце. Артур всегда, когда находился Башкирии, пил чай из блюдца или пиалы. Так он привык. Повязин смутился от того, что чай был ненасыщенного цвета и потянулся к заварнику, но друг его остановил: «Ты не смотри, что цвет слабый. Там сейчас столько всего находится, что даже разбавить надо. Этот чай на вид невзрачен, зато различных веществ в нём с избытком на нас обоих хватит». Антон вернулся в исходное положение. Чаепитие продолжалось молча: Антон смотрел на Артура, а Артур смотрел куда-то в пустоту перед собой и о чём-то думал, но Повязин решил его не тревожить.