Рай из Ада

Пролог

После посещения нижнего этажа еле собралась с мыслями. Иду по коридору, уткнувшись взглядом в пол, пытаясь вытеснить из памяти пронзительно-синие глаза Крейда, как вдруг со стороны главного входа доносятся крики и резкие хлопки выстрелов. Сначала не понимаю, что происходит. Но когда выглядываю из-за угла, передо мной открывается жуткая картина: у стойки регистрации стоят люди в черных масках, с автоматами в руках.

Застываю на месте, будто вросла в пол. Даже дышать перестаю. Тело совершенно не слушается, пока прямо передо мной на пол не падает дежурный медбрат, в которого выстрелили. Его кровь растекается по плитке в точности как это показывают в фильмах.

Меня будто окатили ледяной водой. Инстинктивно прикрываю рот ладонью, но уже поздно – мой вскрик раздается в тишине, и люди в масках начинают стрелять в пустоту. Пули летят мимо, и я сразу же срываюсь с места.

Длинный коридор тянется как тоннель, ноги подкашиваются, но я бегу, не оглядываясь. Выстрелы гремят за спиной, голоса срываются на крики.

Когда понимаю, что дальше бежать бессмысленно, кидаюсь в первую попавшуюся дверь – оказывается, это крохотная коморка для хранения бытовой химии.

Вжимаюсь в угол, прижав колени к груди, ладонь так сильно стискивает рот, что губы немеют. Сердце колотится будто сейчас разорвет грудную клетку, в ушах стоит оглушительный звон.

Что за чертовщина здесь творится?

Вдруг дверь с грохотом распахивается. На пороге мужчина в маске, автомат наготове. Рукой по-прежнему зажимаю рот, словно это может сделать меня невидимой.

Это конец?

– Я нашел ее! – мужской голос гремит по коридору, и в следующее мгновение он уже около меня.

Не успеваю даже вскрикнуть, как железная рука вцепилась в мои волосы и резко выдернула из коморки. Ослепляющий свет коридора бьет по глазам, и тут же второй мужчина хватает меня за локоть. Слезы текут ручьем, но ни единого звука не вырывается. Один ведет меня под локоть, а другой идет сзади, тыча автоматом в спину.

Это не может так закончиться!

Собрав всю волю в кулак, резко дергаюсь и со всей силы бью локтем в бок ведущему меня ублюдку.

– Сука! – орет он, сгибаясь от боли.

Бежать бесполезно – пристрелят на месте. Инстинктивно тянусь к автомату, но сразу же чья-то ладонь с размаху врезала мне по лицу. Удар настолько сильный, что отлетаю на полметра, прикусив язык. Во рту тут же появляется металлический привкус крови. Левая часть лица онемела.

– Ты только посмотри, какая резвая сука! – усмехнулся тот, что шел сзади и ударил.

– И не говори, – проворчал второй, потирая бок. – Я бы трахнул ее, ничего такая!

– Сначала отведем ее к нему. Видимо, не один ты клюнул на эту цыпу и ее жопу.

Ублюдки подхватили меня с двух сторон и почти понесли по коридору, мои ноги едва касаются пола. Слез больше нет – только ледяное оцепенение. Где-то в глубине души я уже смирилась с тем, что это конец.

Они подтащили меня к кабинету для сеансов, дверь распахнулась, и следом втолкнули внутрь.

– Еле нашли ее, – пробормотал недовольно один из них.

Медленно поднимаю голову и в тот же миг мой мир перестает существовать. Сердце, кажется, замерло. Передо мной стоит Зайен. Сначала он смерил меня насмешливым взглядом, но через секунду, когда остановился на моем лице, его глаза вспыхнули чистой яростью. Да такой, что стало намного страшнее, чем было.

– Кто, блять?! – проорал он, и следом последовало два выстрела.

Два тела рухнули на пол, а по белому кафелю медленно поползли темно-бордовые лужи.

Зажала рот ладонью, изо всех сил стараясь не издать ни звука, но тело предательски дрожит, будто в лихорадке. Ноги сами несут меня назад, к стене, пока не упираюсь в нее спиной. В голове пульсирует одна мысль: сейчас он прихлопнет меня как надоедливую муху.

Медленно скольжу вдоль стены, не сводя глаз с Крейда, но в следующую секунду он оказался прямо передо мной – одним стремительным шагом сократил расстояние, уперся ладонями в стену по бокам от моей головы, запер в этом пространстве. Его дыхание обжигает кожу, а я смотрю на него широко раскрытыми глазами, из которых снова бегут предательские слезы.

Соврать, что мне не страшно? Да я готова умереть на месте.

– Тише… – голос звучит низко и грубо, но затем неожиданно смягчается, становится почти утешающим: – Всё хорошо.

Почему-то мне хочется верить. Хочется, несмотря на всё, что знаю. Хочется, даже когда каждая клетка тела кричит об опасности. Но… Он – ад. И если я сделаю шаг навстречу, он поглотит меня целиком – без остатка, без права на спасение.

Приветики-пистолетики!

Внимание! Эта книга содержит:

- 173% суточной нормы адреналина

(возможны побочные эффекты: учащенное сердцебиение, бессонница и привыкание)

- 1 главного героя

(который влип по уши, но еще не знает, что это только начало его проблем)

Глава 1

Доминика Фишер

Психиатрия – это отрасль медицины, которая… – бубнит, уткнувшись в листок, миловидный паренек с первого курса.

Голос у него дрожит, будто он не определение зачитывает, а признание в убийстве пишет.

Сидя за столом в лекционной аудитории, вывожу круги на полях тетради и ловлю себя на мысли: нынешние первокурсники – не мы. Они какие-то... другие. Не все, конечно. Есть пара вменяемых, но остальные – будто случайные прохожие, которые забрели не туда.

Психиатрия – не та «вещь», в которую можно тыкать пальцем, как в меню столовой: «Ой, а что это у вас? Дайте попробовать!» Тут либо понимаешь, либо нет. Либо чувствуешь эту науку кожей, либо идешь продавать смузи в торговый центр.

А они... Черт, да они двух слов связать не могут! В наше время, когда были на первом курсе, мы уже ставили предварительные диагнозы по косвенным признакам, а эти... Эти читают по бумажке, словно первоклашки на утреннике. Серьезно? Может, еще алфавит продиктуете?

– Господи! Я сейчас умом тронусь! – шипит рядом Дашка, листая инстаграм.

В наушниках у нас гремит тяжелый рок, и ритм гитар странно совпадает с моим пульсом.

Дарья Воронцова – моя лучшая подруга, мое альтер эго, мой личный дьявол-искуситель. Мы с ней – как две половинки одного больного мозга: знаем друг друга насквозь, ненавидим и обожаем одновременно.

В детском саду спали на соседних кроватках, вместе списывали контрольные, вместе напились впервые на выпускном. Даже первый поцелуй у нас был с одним и тем же идиотом – правда, она успела на минуту раньше. До сих пор передергивает, как вспомню: слюни, жвачка со вкусом клубники и его неумелые руки, лезущие куда не надо. Фу-у-у.

– И не говори, – тяжело вздыхаю, соглашаясь с ней.

В массивную дверь раздается стук, и в аудиторию входит Валентин Николаевич, а за ним – незнакомый мужчина. Декан медленно окидывает взглядом пространство, и его глаза цепляются за меня. На секунду становится тихо, даже слишком. Будто перед грозой.

– Доминика Фишер, с тобой хотят поговорить, – прохрипел Валентин Николаевич с таким тоном, будто объявил приговор.

Смотрю на него в недоумении, хлопая длинными от природы ресницами. Спасибо маме за гены.

– Это очень важно, – добавил декан, и в его взгляде промелькнуло что-то… странное.

– Только не говори, что ты опять написала какую-то статью, – прошептала Дашка, сжимая мой локоть так, что аж побелели костяшки.

– Я ничего не писала, – бросила ей вполголоса, но внутри уже екнуло.

Последний раз, когда меня так вызывали, закончилось все предотчислением, нервным срывом и бутылкой дешевого вина под елкой в канун Нового года.

А все из-за той чертовой статьи – о том, как легко симулировать невменяемость, как даже опытные психиатры порой не видят границы между истинным расстройством и искусной игрой. Я тогда насобирала кучу примеров, интервью, даже пару историй от самих врачей, которые потом, конечно, открестились: «Мы ничего такого не говорили!»

Свобода слова, говорите? Ха. И еще раз – ха! У нас она заканчивается ровно там, где начинается чье-то неудобство.

Пока идем в сторону деканата мои руки слегка дрожат. Не от страха – от адреналина. Так бывает, когда понимаешь: сейчас либо взорвется, либо… Впрочем, вариантов немного.

Кабинет Валентина Николаевича пахнет старыми книгами, кофе и властью.

– Садись, – жестом указывает декан на стул.

И я села, скрестив ноги, стараясь выглядеть спокойной. Напротив устроился незнакомец.

– Доминика, это мистер Маскерано. Он врач-психиатр из Бостона.

Скользнула взглядом по мужчине: высокий, седовласый, с усами, которые, кажется, видели очень многое в этой жизни. Но больше всего поражают его глаза – зеленые, почти светящиеся, как у кота, который знает, что мышка уже в лапах.

– Ну и? – подняла бровь, глядя то на декана, то на гостя.

Незнакомец улыбнулся – добро, с интересом.

– Мисс Фишер, как сказал мистер Беляков, я – психиатр. Меня зовут Джон Маскерано, – говорит по-английски. – Я заведую психиатрической клиникой, которая стоит на первом месте в нашей стране. Ваша последняя статья… это что-то с чем-то. Я остался под большим впечатлением.

Пауза.

– Пусть у вас и не одобряют это.

Еще как не одобряют. Меня чуть из универа не поперли, – пронеслось в голове, пока сжимала подлокотники кресла.

Этот мужчина все говорит и говорит, широко улыбаясь, будто мы старые приятели.

Он точно психиатр?

Настоящие врачи его возраста обычно смотрят на мир устало, будто видели уже все самое дурное, что только может выкинуть человеческая психика. А этот… Словно актер из дешевого сериала про доброго доктора.

– К чему я веду… – мистер Маскерано вдруг встал, и его тень накрыла меня целиком. – Я хочу предложить вам стажировку у нас в Бостоне. Мне кажется, для вас это будет прекрасный опыт. Как раз у вас начинается преддипломная практика.

Глава 2

В одном королевстве жила юная принцесса. У нее была любящая мать – добрая и мудрая королева, но об отце она знала лишь то, что рассказывали ей в детстве.

Сказка начиналась прекрасно: на пышном балу, среди блеска свечей и звуков музыки, молодая королева встретила того, кого приняла за прекрасного принца. Она отдала ему самое дорогое – свое чистое сердце, доверившись сладким обещаниям и нежным прикосновениям. Но утро развеяло иллюзии: за маской благородства скрывалась обыкновенная свинья.

Так в метафоричной форме мама объясняла, каким образом меня зачали. Позже, когда подросла, рассказала правду – без прикрас, но и без лишней горечи. Она не та женщина, которая о чем-то жалеет. Что сделано, то сделано. Жизнь дает – ты бери.

Это случилось на вечеринке в честь дня студента. Мама только поступила на первый курс и вместе с подругой, с которой приехала учиться в Москву, отправилась в загородный коттедж, где собралась шумная толпа. Из всех присутствующих людей ей были знакомы лишь лица своих одногруппников.

И вот там, среди шумной компании, к ней подошел он – высокий, широкоплечий, с обаятельной улыбкой. На четыре года старше, уверенный в себе. Иностранный акцент выдавал в нем иностранца, но в тот момент это не имело никакого значения. В ту ночь, под влиянием выпитого алкоголя, она поверила, что встретила своего принца. Одним словом – идеал.

Но сказки, увы, редко бывают в реальной жизни правдой.

Молодая, слегка пьяная мама легко поддалась «отцовскому» обаянию. Она ловила каждый взгляд, каждое движение, словно завороженная. Он представился Александром – простым именем, за которым мог скрываться кто угодно.

Как позже признавалась мама: «Навешал лапши на уши и повел за собой». И она пошла – на второй этаж, в одну из комнат. Не сопротивлялась, не сомневалась. Все было красиво, почти как в тех самых сказках. Его прикосновения были нежны, движения – осторожны. Он шептал комплименты, а она таяла, словно весенний снег под первыми лучами солнца, растворяясь в этом моменте.

После, этот самый Александр даже отнес ее в ванную – к счастью, она была прямо в спальне. А затем мама уснула, прижавшись к его груди. Утром проснулась уже одна. На подушке лежала записка: «Прекрасная Маргарита, я тебя никогда не забуду. Эта ночь была незабываема».

И на этом – все.

Мама, конечно, расстроилась, но не стала убиваться. В конце концов, лучше мимолетная страсть с красивым незнакомцем, чем с каким-нибудь спидозным торчком.

Через месяц жизнь мамы перевернулась – тест показал две полоски. Первое время она скрывала беременность от родителей, отчаянно пытаясь найти того самого Александра. Но никто из знакомых не знал его, никто не мог сказать, откуда он приехал и куда исчез.

Бабушка и дедушка, узнав правду, категорически запретили даже думать об аборте. «Ребенок – это божий дар», – твердили они. Особенно настаивал дед – настоящий немец с прусской выдержкой, когда-то приехавший в Питер ради любви.

Их история началась на научной конференции в Кельне. Молодая студентка и тридцатидвухлетний преподаватель – любовь с первого взгляда, преодолевшая границы и условности. Он бросил престижную должность в немецком университете, когда бабушка отказалась покидать родной город. Свадьба, рождение дяди Кости, когда бабушке едва исполнилось двадцать два, а через шесть лет – появление на свет моей мамы.

Вот и все. Больше о моем отце мама ничего не знала. Даже и не думала больше о нем. Лишь иногда, глядя на меня, задумчиво отмечала: «Ты вся в него – те же серо-голубые глаза, пухлые губы. Только фигура и ресницы – мои!».

***

Мисс Фишер...

Голос плывет сквозь сон, как назойливый комар в летнюю ночь. Я зарываюсь глубже в кресло, отворачиваюсь, цепляясь за последние обрывки сна.

Холодное прикосновение к запястью заставляет вздрогнуть. Глаза распахиваются сами собой, и передо мной возникает лицо мистера Маскерано – морщины у глаз, седые усы, добродушная улыбка.

– Сейчас будет посадка, – говорит он, и это звучит так, будто он сообщает о чем-то приятном, вроде чашки горячего шоколада в морозный день.

Несколько секунд заторможено моргаю, протираю глаза и поворачиваюсь к иллюминатору. Солнце. Оно заливает все вокруг.

– А почему так светло? – голос хриплый от сна.

– В Бостоне сейчас четыре часа дня.

О, черт. Я совсем забыла про разницу во времени. Руки сами тянутся к лицу – растираю сонные глаза, потом лезу в сумку за зеркальцем. Отражение не самое ужасное – бледность, слегка припухшие веки, но, слава богу, я не накрашена. Никаких потеков туши.

После посадки следую за мистером Маскерано, как сонная овца за пастухом. Он ловко получает свой багаж, а мой чемодан, конечно же, решает задержаться.

– Я подожду вас в кафе, – говорит пожилой мужчина, указывая куда-то в сторону, и исчезает в толпе.

Американцы совсем не джентльмены.

Через пять минут, наконец, мой чемодан появляется на ленте. Черный, перетянутый ремнями и пищевой пленкой. Хватаю его и начинаю стаскивать – мышцы рук напрягаются до дрожи.

И в этот момент все идет наперекосяк.

Чемодан падает на пол с глухим стуком, а я теряю равновесие. Ноги подкашиваются и в голове проносится мысль: «Вот и все. Сейчас упаду, разобью голову, впаду в кому и проснусь через десять лет. Если повезет. В худшем случае – сразу на тот свет».

Глава 3

При упоминании особо опасных преступников во рту мгновенно пересыхает. Язык будто прилипает к нёбу. В голове всплывают заголовки криминальных хроник, которые я читала в университете: «Маньяк-убийца», «Психопат-расчленитель». Но одно дело, когда ты читаешь, а другое – когда видишь их воочию.

Мы с мистером Маскерано заходим в лифт. Дверь закрывается с металлическим скрежетом, будто стальной челюстью. Панель с кнопками облезла, цифры стёрты тысячами прикосновений. Когда он нажимает на «–1», лифт дёргается и с противным скрипом начинает движение вниз.

Вот и всё, назад дороги нет, – мелькает мысль. Ладони становятся липкими. Воздух в кабине тяжёлый, пахнет ржавчиной и чем-то медицинским. Если я и раньше не любила замкнутые пространства, то после этой стажировки точно буду обходить лифты за версту.

С громким «дзынь» двери распахиваются.

Перед нами – бесконечный коридор. Лампочка над головой мигает, отбрасывая неровные тени на стены.

Твою ж мать! Это не просто похоже на фильм ужасов. Это его декорации.

Стены выкрашены в мятный цвет – такой неестественно жизнерадостный для места, где содержатся убийцы. По обе стороны – массивные железные двери. Внизу – маленькие окошки для передачи еды. Чуть выше – смотровые, с толстым бронированным стеклом.

Мистер Маскерано проводит электронным ключом, и решетчатая дверь открывается с механическим шипением.

Здесь каждая дверь открывается только специальным электрическим ключом с кодовым подтверждением.

– Итак, начнём наше знакомство, – говорит таким тоном, будто приглашает меня на чашечку чая, а не в адскую бездну.

Он улыбается. Широко, искренне. И от этого становится ещё страшнее.

Я делаю шаг вперёд.

Холодный воздух бьёт в лицо. Где-то вдалеке слышен чей-то смех – высокий, истеричный.

Добро пожаловать в преисподнюю, Ника.

Слева – маньяки и серийные убийцы. Те самые, о которых снимают документальные фильмы и пишут книги. Их глаза пустые, словно выжженные пустыни, а тела обмякшие под действием сильнодействующих препаратов. Но даже химическая смирительная рубашка не может скрыть ту опасность, что дремлет в них. Я ловлю себя на мысли, что подсознательно держусь подальше от смотровых окошек с этой стороны.

Справа – другие. Убийцы по неосторожности, несчастные, сломавшиеся под тяжестью своего поступка. Их лица искажены не звериной жестокостью, а всепоглощающим горем. Они не прячутся в углах, а прижимаются к стеклу, словно ища спасения.

Камеры наблюдения следят за каждым движением, каждым вздохом. Заглядываю в несколько палат – и понимаю, что всё, что я видела раньше в наших клиниках, было лишь бледной тенью настоящего безумия.

Б-р-р, к этому долго придется привыкать.

Сто метров коридора. Сто метров, которые ощущаются как прогулка по краю вулкана.

Час. Ровно шестьдесят минут, за которые мистер Маскерано кратко перечисляет диагнозы и преступления. Его голос ровный, будто рассказывает не о сожженных заживо семьях и другом, а о погоде.

После возвращаемся к лифту. К тому доисторическому ящику, который скрипит при малейшем движении. Ирония – палаты на электронных замках последнего поколения, а этот гроб на тросах, кажется, помнит еще Фрейда.

Когда оказываемся в том же коридоре, с которого начали, мужчина ведет меня во второй корпус. Здесь воздух легче, но не менее гнетущий. Параноики, алкоголики, люди с обсессиями – их «демоны» не вырываются наружу с топорами, а тихо грызут изнутри. Они неопасны. Почти.

Я всегда считала – нет безопасных психических расстройств. Любой больной способен нанести вред. Мы никогда не знаем, какие голоса шепчутся в его сознании, какие образы рождаются в потемках разума. Сегодня он безобидно улыбается, а завтра – клац! – и ему какой-то голосочек нашептал укусить за ухо рядом сидящего человека, и это в лучшем случае, в худшем − убить.

Психиатрия – это не математика с ее точными формулами. Здесь всё зыбко, как дым, и непредсказуемо как шторм.

– В общих чертах я тебе всё рассказал, – мистер Маскерано поворачивается ко мне. – Дальше сама постепенно познакомишься, и со временем втянешься. Понимаю, это будет немного сложно, но я верю в тебя, – улыбается добродушно. – Для своей работы ты можешь выбрать одного пациента. Помимо него, будешь работать и с остальными.

Мистер Маскерано отвел меня в архив и сказал, что я могу немного просмотреть то, что мне интересно, а затем познакомиться с картами нынешних пациентов. Все необходимые данные находятся в главном центре данных, также всё есть в электронном формате.

Четыре часа я провела, листая истории болезней. Некоторые случаи заставляют кровь стынуть в жилах. Но самое жуткое – мне интересно.

Когда желудок урчит, будто разъяренный зверь, отправляюсь в пищеблок. Как раз время обеда.

Персонал – люди в возрасте – приняли меня тепло. Бесконечные вопросы о России, о холодах, о медведях на улицах... Какие же у иностранцев заурядные стереотипы.

После плотного обеда принимаюсь изучать данные нынешних пациентов. А затем беру планшет и сопровождением направляюсь в корпус, который находится внизу.

Глава 4

Шаловливые пальцы скользят вверх по моему бедру, едва касаясь кожи, оставляя за собой след из мурашек. Каждое прикосновение обжигает. Губы опускаются ниже, горячие и влажные, оставляя на животе дорожку из поцелуев, которые смешиваются с легкими укусами.

Закидываю голову назад, впиваясь пальцами в простыни.

Боль? Нет. Это не боль. Это нечто большее – острые вспышки удовольствия, которые растекаются по телу, разжигая огонь еще сильнее.

Внизу живота нарастает знакомое напряжение, пульсирующее и ненасытное.

Ласковые, но уверенные пальцы находят ту самую чувствительную точку между моих ног. Первое же прикосновение заставляет выгнуться, стон вырывается из груди сам собой.

Это нереально.

Невыносимо.

Прекрасно.

Пока одна рука играет с клитором, заставляя волны удовольствия накатывать снова и снова, другая находит мои соски – уже твердые, отзывчивые на каждое движение. Пальцы сменяются губами, горячими и жадными. Они кусают, заставляя вздрагивать, а затем зализывают, словно извиняясь.

Я уже на грани. Тело дрожит, требует разрядки, но ее все нет.

Два пальца входят внутрь, двигаются медленно, мучительно, будто растягивая каждую секунду наслаждения. Не выдерживаю, начинаю двигаться в такт, насаживаясь на них, пытаясь ускориться. Но как только я близка к кульминации, движения замедляются.

Хнычу, впиваясь ногтями в простыни, уже мокрые от пота.

– Пожалуйста... – шепчу, но в ответ только тихий смех.

И вот, наконец, ритм ускоряется. Быстрее. Сильнее. Уже не могу думать, не могу дышать.

И тогда он накрывает меня – волна за волной, сотрясая каждую клеточку моего тела. Сердце бьется так сильно, что кажется, вот-вот вырвется из груди.

В кромешной темноте над моим телом нависает силуэт.

– Вы удовлетворены, мисс Фишер?

Голос.

Этот голос.

Низкий, бархатистый, пропитанный властью.

Луна вырывается из-за туч, освещая лицо...

Он…

Резко открываю глаза и буквально подскакиваю на кровати, как ошпаренная. Сердце колотится так, будто пытается вырваться из груди. В панике озираюсь по сторонам, всматриваясь в каждый угол темной комнаты.

Пусто. Только я и тени, пляшущие на стенах в лучах утреннего солнца.

Выдыхаю, осознавая, что это был всего лишь сон. Всего лишь сон.

Выглядываю в окно – на улице только начинает светать, небо окрашено в нежные персиковые тона. Часы показывают шесть утра. Рука непроизвольно скользит вниз, под трусики.

Мокрая. Насквозь.

Как, блять, так?! Всего один день в этой клинике – и я уже вижу эротические сны о своем пациенте? Или это просто организм мстит за месяцы воздержания?

Направляюсь в ванную, по пути пытаясь отогнать ненужные мысли.

Наполняю ванну и погружаюсь в воду. Мне нужно смыть остатки этого... этого кошмара.

Но как только пальцы касаются груди, вздрагиваю. Соски чувствительные, набухшие, будто все еще помнят прикосновения из сна.

Черт! Если сейчас не получу разрядку, весь день буду как на иголках.

Опускаю руку ниже, нащупывая чувствительный клитор. Легкий нажим – и из груди вырывается стон. Закидываю ноги на бортики ванны, принимая непристойно открытую позу. Пальцы начинают двигаться – быстрые, точные движения, выписывающие заветные узоры. Голова запрокидывается назад, глаза закрываются. Оргазм накатывает быстро, но он... Недостаточный. Как легкий перекус, когда хочется полноценного ужина.

Мне срочно нужен полноценный секс. Ведь не есть хорошо, что мое подсознание начало подкидывать такие сны. С подопечным, черт возьми!

Завтрак делаю плотным – яйца, тосты, авокадо. Запиваю все крепким кофе, который должен перебить остатки сонливости.

Перед зеркалом наношу макияж – тонкие стрелки, один слой туши. Спасибо маме за генетику и мои густые ресницы. Волосы убираю в тугую косу – сегодня нет времени на локоны.

Выбираю строгий, но соблазнительный наряд – черную блузку с глубоким вырезом и бордовую кожаную юбку, которая подчеркивает каждый изгиб моего сочного тела.

Мистер Маскерано прислал смс – такси уже в пути. К восьми утра я полностью готова. Перед выходом наношу алую помаду – один мазок, и образ завершен.

Клиника встречает меня стерильным запахом антисептика и слабым гудением флуоресцентных ламп. Пропускная система не вызывает проблем – все необходимые документы у меня уже на руке. Иду по коридору, стараясь сохранять профессиональную уверенность, но как только вспоминаю сон – смущаюсь.

Каждый встречный получает вежливое «Доброе утро» – от санитаров до медсестер. Надеваю белоснежный халат и направляюсь к кабинету мистера Маскерано.

Стучу.

Жду.

– Войдите.

Кабинет утопает в полумраке – шторы лишь слегка раздвинуты. За столом, похожий на изможденного профессора из готического романа, сидит мистер Маскерано. Его обычно аккуратно уложенные волосы торчат в разные стороны, а лицо приобрело сероватый оттенок.

Глава 5

После ванны начинаю сушить волосы, наблюдая, как пряди постепенно выпрямляются под струей горячего воздуха. В зеркале отражается мое лицо – слегка раскрасневшееся от пара.

Наношу тушь – один слой, чтобы лишь подчеркнуть естественную густоту. Губы покрываю прозрачным блеском, который делает их соблазнительными.

Открываю шкаф. Пальцы скользят по вешалкам, пока не натыкаются на черное платье-пиджак – строгое, но с глубоким вырезом, подчеркивающим грудь. Идеальный баланс между элегантностью и сексуальностью. Дополняю весь образ замшевыми ботфортами на небольшом каблуке.

Мы с Рейной не обменялись номерами, поэтому выхожу на пять минут раньше – не хочется заставлять ее ждать.

Ночь уже опустилась на Бостон, воздух прохладный, но не холодный – идеальный для вечернего выхода.

Через две минуты подъезжает такси. Рейна распахивает дверь.

– Запрыгивай!

Машина трогается, едва я успеваю пристегнуться.

– Ты такая красивая, – восхищенно говорит девушка, разглядывая меня. – И волосы у тебя обалденные.

– Ты тоже потрясающе выглядишь, – улыбаюсь в ответ. – Вот только весь этот боевой раскрас прибавляет тебе года три.

– На это я и надеялась! – смеется, и ее улыбка такая искренняя, что я не могу не рассмеяться в ответ. – А сколько тебе лет?

– Через три месяца будет двадцать четыре.

Она изучает меня с любопытством, но это не вызывает ни капли смущения. Наоборот – приятно, что кто-то так открыто восхищается.

– Многие подумают, что мы сестры, – замечает Рейна, поправляя прядь своих темных волос.

– Пусть думают, – подмигиваю ей. – Нам это только на руку.

Город мелькает за окном, огни рекламных вывесок сливаются в разноцветные полосы.

Двадцать минут пути – и мы на месте. Задираю голову, разглядывая неоновую вывеску, которая пульсирует в такт музыке, доносящейся изнутри. «Outspoken buzz» – откровенный кайф. Название обещает то, что мне сейчас нужно: свободу, раскрепощение, возможность забыть о…

Рейна хватает меня за руку и тянет не к главному входу, где уже выстроилась очередь, а к неприметной двери сбоку – служебному входу. Ее стук по дереву быстрый, ритмичный – явно условный сигнал. Дверь открывает девушка с розовыми волосами и пирсингом в брови. Они перебрасываются парой слов, и вот мы уже проходим через кухню, где повара в белых колпаках лихорадочно готовят закуски.

Зал встречает нас оглушающим звуком. Все танцуют настолько тесно, что даже непривычно. Пятница – вечер, когда город выпускает пар, и это чувствуется в каждом взгляде, каждом движении.

На баре заказываю два слабоалкогольных коктейля – разноцветных, с дольками фруктов и зонтиками. Для меня это просто сладкий лимонад – алкоголь почти не берет, если, конечно, не пить чистый виски или водку.

Музыка становится громче, а людей все больше и больше. Скольжу взглядом по мужским лицам, но ни в одном не вижу того, что заставило мне его захотеть. Все какие-то однообразные.

Алкоголь на малышку действует быстро – Рейна уже слегка покачивается в такт музыке.

Нехорошо малолеток спаивать, – мелькает мысль, но тут же отмахиваюсь от нее. Сама же такой была.

Мы пробираемся сквозь толпу в центр. Танцуя, ловлю на себе чей-то пристальный взгляд. Оборачиваюсь – вокруг лишь безликая масса людей. Паранойя.

– Ника! – крик Рейны прорывается сквозь шум.

Она что-то оживленно обсуждает по телефону, затем, повесив трубку, прижимается губами к моему уху.

– Сейчас познакомлю тебя с хозяином клуба! Он такой классный! Был бы младше, замутила с ним, – хохочет и тащит меня в неизвестном направлении.

Когда подходим к железной лестнице с подсветкой, раскрываю рот. Охренеть! Даже и не заметила второй этаж.

Наверху тише, воздух не такой спертый. Вип-зона – все как положено: полумрак, низкие диваны, бутылки в ведерках со льдом. У дальнего стола – компания: двое парней и девушка. Один из мужчин поднимается и идет к нам навстречу.

– Мартышка, меня когда-нибудь твоя мама убьет, – улыбается парень во весь рост и обнимает Рейну.

– Киллиан, не ссы в штаны, – она бьет его по плечу, смеясь.

– Ох, и договоришься ты когда-нибудь! – грозится пальцем, но в глазах – искренняя нежность.

Присматриваюсь: парень старше меня годика на три-четыре, высокий, с подтянутой фигурой и внушительной бицухой. Лицо смазливое, но это не портит общее впечатление. Скорее добавляет шарма, особенно когда проявляются ямочки на щеках. Ничего такой. Можно сказать, что в моем вкусе. Очень даже в моем.

Когда его взгляд останавливается на мне, замечаю, как зрачки расширяются – знакомый признак интереса.

– Да ну на хер! – присвистывает и, не церемонясь, начинает обходить меня по кругу, изучая со всех сторон.

Замираю на месте, слегка ошарашенная такой наглостью. Рейна заливается смехом, явно наслаждаясь моей реакцией.

– Ника, познакомься, этот невоспитанный парень – Киллиан, – с театральным вздохом представляет она, размахиваясь рукой в его сторону. – Киллиан, эта прекрасная девушка – Ника.

Глава 6

Мир возвращается ко мне медленно, нехотя, будто не хочет отпускать из своих объятий. Я открываю глаза – нет, не сразу, а через сопротивление. На часах восемь. Восемь утра. Моя внутренняя сова, та самая, что обычно закатывает истерику при мысли о раннем подъеме, сегодня молчит. Более того – она будто умерла, а на ее месте родился какой-то чужой, бодрый жаворонок, готовый встретить утро с дурацкой улыбкой.

Моргаю, пытаясь понять, что не так. А потом мозг, еще не до конца проснувшийся, подкидывает обрывки вчерашнего: темнота, горячие губы на коже, тяжелое мужское дыхание в такт моему. Мы провели ночь в горизонтальном положении – в самом буквальном смысле.

Солнце бьет в окно, золотые блики ползут по стенам, по полу, по спущенному одеялу. Я лежу, прислушиваясь к своему телу – кости ломит, а между ног потягивает приятная боль.

И тут тяжелая рука ложиться на живот. Хочу повернуться, но пальцы приходят в движение – медленно, почти лениво, но с хищной грацией. Они скользят вверх, оставляя за собой след из мурашек. Эндорфины взрываются в крови, сердце стучит чаще, а где-то внизу живота сжимается теплое, тягучее желание.

Киллиан накрывает мою грудь ладонью, и я задерживаю дыхание. Больше. Еще. Пальцы сжимают сосок – резко, почти до боли, и из моих губ вырывается сдавленный стон. В одно движение он подминает под себя, и его «доброе утро» теперь упирается мне между ног. Мягкие губы проходятся поцелуями от ключичной впадинки по шее до ушка, прикусывая мочку, добирается до рта и сминает мои губы в жарком поцелуе.

– Доброе утро, – выдыхает Киллиан в мои губы.

Голос у него низкий, с утренней хрипотцой, и от этого возбуждаешься еще больше.

– Доброе... – начинаю я, но он не дает договорить.

Рука скользит между моих бедер, быстрый шелест фольги – и вот этот парень уже входит в меня, резко, до самого упора. Воздух вырывается из легких, и я вонзаю ногти в его плечи.

Это – лучшее начало дня.

Неважно, будний ли, выходной, зима за окном или летний зной – когда тебя так наполняют, так безжалостно и нежно выворачивают наизнанку, весь мир на мгновение останавливается.

*

Полчаса спустя стою под струями душа, позволяя воде смыть с кожи остатки сна, его прикосновений и жаркого секса. Киллиан остался в спальне – слышно, как он передвигает что-то, роняет на пол.

Когда наконец выхожу, закутавшись в полотенце, из кухни уже тянет аромат свежесваренного кофе. Киллиан сидит за столом, на фоне бормочет телевизор – какие-то утренние новости. Он поднимает на меня взгляд, и в уголке его рта играет та самая ухмылка, которая и затаскивает девчонок в постель.

– Я сварил кофе. Скоро должны привезти еду, – встает с места и направляется в сторону ванны. – Я уже все оплатил, заберешь, – проходя мимо меня, останавливается и дарит легкий поцелуй в губы.

Когда практически обнаженный парень скрывается за дверью, скидываю полотенце с волос, вешаю на спинку стула. Кофе действительно хорош – крепкий, сладкий, именно такой, как я люблю. Пью медленно, чувствуя, как он разливается теплом внутри, возвращая к жизни все мои клетки.

А потом внезапный звонок в дверь.

Я иду открывать, ожидая увидеть курьера с завтраком. Но вместо «молодого парня» в униформе передо мной стоит женщина.

Статная. Невысокая. Идеально уложенные светлые волосы. Макияж безупречный – ровный тон, подчеркнутые скулы, губы, выкрашенные в нейтральный розовый. Она могла бы выглядеть на тридцать пять, если бы не глаза – в них что-то жесткое, прожитое.

Наши взгляды сталкиваются, и ее лицо мгновенно меняется, будто увидела призрак.

– Здравствуйте, – подаю первая голос.

Женщина резко встряхивает головой, будто отгоняя назойливую муху.

– Здравствуй, – бросает сквозь сжатые губы, морща нос, будто уловила неприятный запах. – А вы кто?

– Ника...

– А точнее? – глаза закатываются так выразительно, что мысленно представляю, как они сейчас останутся смотреть в потолок.

Странная, конечно. Какое ей разница, кто я?

– Позвольте поинтересоваться, для чего вам нужна такая информация? – скрещиваю руки на груди, изображая недовольство.

– Тут живет мой сын, – говорит она, выпрямляясь, будто только что надела на голову корону, – и мне очень интересно, почему тут находится какая-то девушка, да еще и полуобнаженная.

Голос у нее такой, словно я не просто стою в дверях, а, скажем, разграбляю семейные реликвии.

Не сдерживаю смешок.

– Вы не находите, что было бы гораздо страннее, если бы на моем месте стоял парень?

Ее лицо мгновенно покрывается алыми пятнами. Рот открывается-закрывается, словно рыба, выброшенная на берег.

– Ой, я не это...

– Мама? – раздался сзади удивленный голос Киллиана.

Он подошел ближе, капли воды с его волос падают на плечи.

– Что ты тут делаешь?

– Ты не отвечал на звонки, и я решила проведать сына, – ее выражение лица смягчилось, голос стал слащавым. – Разве это плохо?

Глава 7

Не дожидаясь ответа, распахиваю дверь и вхожу в кабинет. Мистер Маскерано сидит за массивным дубовым столом, погруженный в изучение документов. При моем появлении медленно поднимает голову.

– Здравствуйте, – говорю громко.

– Здравствуйте, мисс Фишер, – отвечает он усталым голосом, откладывая ручку.

Опускаюсь на стул напротив, он слегка скрипит под моим весом.

– У меня возник один очень интересный вопрос, – начинаю, закидывая ногу на ногу.

– Слушаю вас.

– Почему за Зайеном Крейдом не ведется видеонаблюдение? – складываю руки на груди, внимательно наблюдая за его реакцией.

Эффект мгновенный. Его лицо приобретает сероватый оттенок, зрачки расширяются. Бумага в его руках начинает дрожать, выдавая внутреннюю панику. Глаза бегают по кабинету, избегая моего взгляда.

– Мисс Фишер, с чего вы это взяли? – делает попытку сохранить спокойствие, но голос предательски дрожит.

– Позавчера я решила просмотреть видеозаписи с моим подопечным, – медленно произношу, – но по непонятным причинам записей не оказалось. И ничего не записывалось, – поднимаю бровь, продолжая изучать его реакцию.

Мистер Маскерано выглядит так, будто вот-вот потеряет сознание. Его левый глаз начинает нервно подергиваться. Ладони становятся влажными – я вижу, как он незаметно вытирает их о брюки.

– Ника, скорее всего, это просто технический сбой, – бормочет он, но его взгляд говорит об обратном.

– Ну ладно, – пожимаю плечами и поднимаюсь со стула.

– Ника… – голос звучит странно, почти умоляюще.

Поворачиваюсь и вижу, как он встает из-за стола. Шаги неуверенные, будто пол под ногами стал зыбким. Мистер Маскерано подходит слишком близко, и вдруг – его холодные пальцы сжимают мою руку.

От неожиданности брови взлетают.

– Ника, – понижает голос до шепота, – давай я напишу тебе все положительные рекомендации, и ты вернешься домой. К сожалению, за эти несколько дней очень многое случилось. Если бы я только знал, что… – обрывает себя на полуслове, глотая воздух.

– Мистер Маскерано, – медленно вынимаю руку из его влажной хватки, – в чем дело? Я вас не понимаю.

– Ох, – качает головой, – лучше тебе не знать.

Кровь резко приливает к вискам.

– Ну раз так, – поворачиваюсь к двери, – то никуда не поеду. Если на этом все…

– Ника, послушай меня! – рука хватает меня за плечо.

Резко разворачиваюсь и тычу пальцем ему прямо в грудь.

– Нет! Это вы меня послушайте! Я знаю, что с этим Крейдом что-то не то! И я это выясню!

Его лицо становится пепельно-серым.

Не дожидаясь ответа, разворачиваюсь и выхожу, хлопая дверью так, что стеклянная панель в ней дрожит.

Проходя мимо поста медсестер, говорю, чтобы мне привели Крейда. И прежде чем идти в кабинет для сеанса, забираю его толстую медицинскую карту. Сажусь за стол, листая страницы. В самом конце нахожу вкладыш с описанием преступлений – сухие, формулировки, за которыми скрывается настоящий ужас.

Достаю телефон. Вбиваю в поиск: «Зайен Алан Крейд убийства».

Ничего конкретного нет, только то, что он совершил эти убийства. Почитав еще немного, впадаю в ступор. Убийства были совершены в одной манере. Изощренные пытки, а в конце летальный исход от болевого шока. Все жертвы мужчины, и все с отрезанными гениталиями. При обнаружении тела, их половые органы были у них во рту.

Это уже не просто преступления – это ритуал. Четкая, продуманная схема, говорящая о глубокой психической патологии.

Скорее всего, это идет из самого детства. Даже, возможно, сам подвергался какому-то физическому насилию со стороны мужчин, не зря же он отрезал им их половые органы. Вот только почему эти мужчины?

Только хотела продолжить искать информацию в интернете, как в кабинет вводят Крейда. Он идет неслышными шагами, будто плывет. Взъерошенные темные волосы падают на лоб, обрамляя пронзительно-холодные глаза. Его губы слегка приоткрыты...

Резко встряхиваю головой.

Тьфу! О чем ты думаешь, Ника? Выкинь эту херню из своей головушки, и не смей даже об этом думать. Он – псих и убийца!

Перевожу взгляд на его смирительную рубашку, на ремни на запястьях. Да. Вот реальность.

– Здравствуй, Зайен.

Тишина в ответ.

Ну ничего, я теперь себя буду вести терпеливей.

Санитары выходят, дверь закрывается с тихим щелчком. Камер нет. Никто не подслушает.

– Зайен, я хочу поговорить о детстве.

Он сидит напротив, но его поза расслаблена – будто эти ремни для него просто досадная формальность. Его глаза – холодные, пронзительные – неотрывно следят за мной. Под этим взглядом кожа покрывается мурашками, будто в комнате вдруг упала температура.

Вздыхаю, отодвигаю стул и встаю. Медленно прохожу по кабинету, касаясь пальцами стола, будто проверяя его поверхность.

Глава 8

Спокойствие наступает только тогда, когда мой желудок наконец-то полон. Еда – лучшее средство для снятия стресса.

После обеда перехожу в основное крыло. Сегодня у меня прием с новой пациенткой – хрупкой женщиной с пустым взглядом, поступившей вчера вечером. Она сидит напротив меня, скрючившись в кресле, ее пальцы постоянно заламывают друг друга.

– Когда это происходит... – произносит практически механически, – приходится мириться. Приспосабливаться. Прятать весь этот кошмар так глубоко, чтобы никто не догадался.

Ее глаза смотрят сквозь меня, будто фиксируя что-то на стене за моей спиной. Я молча киваю, давая ей продолжить.

– Сначала думаешь – можно просто уйти. Но это... – сжимает пальцы до побеления костяшек, – это не выход. А говорить... – резко встряхивает головой, – бесполезно. Все равно не поймут.

Где-то с семи лет отец Агаты стал ее трогать так, как не должен родной тебе человек. С четырнадцати лет он ее учил «премудростям любви», соответственно, близости. А она искренне верила, что так проявляется отцовская любовь. Что все девочки проходят через это. Пока случайный разговор с подругами не расколол ее мир на до и после.

Но даже осознание ненормальности происходящего не изменило ситуацию. Привычка, страх, непонятное чувство привязанности – все это удерживало ее в этой кошмарной реальности. Агата продолжала верить, что отец – самый лучший, самый любящий человек на свете. Что никто никогда не сможет заменить его в ее сердце.

Ее мать знала и молчала, вместо того чтобы хоть как-то его надоумить, что так делать нельзя. Она боялась потерять мужа, боялась остаться одна. Поэтому на все просто закрывала глаза, считая: «Лучше уж с родной дочерью, чем с какой-то любовницей». Предательство матери было страшнее отцовского насилия.

Спасло от «отцовской любви» лишь то, что, окончив школу, Агата уехала поступать в университет в другой город. Но свобода оказалась мучительной, ведь привыкла к тому, что было. Первые месяцы она звонила ему, плача в трубку. Каждый раз, приезжая на каникулы домой, они первым делом уединялись и наслаждались своей «любовью». Но это было недолго, потому как вскоре познакомилась с интересной компанией из университета. Затем у нее появился молодой человек, с которым у нее никак не получалось уединиться – что-то мешало. И через какое-то время они расстались.

Жила Агата в общежитии где-то года два, до того самого момента, пока не подверглась изнасилованию со стороны двух незнакомых ей парней в душе. После этого – бесконечные ночи, когда сон приходил только под утро, а каждое прикосновение вызывало панику.

После этого случая она сняла квартиру – маленькую, дешевую, но свою. Думала, там будет безопаснее. Ошиблась.

Однажды, возвращаясь поздно домой с работы, на нее напали в темной подворотне. Больше всего запомнила, как скрипел асфальт под ее кроссовками, когда пыталась вырваться.

Но настоящий ад начался позже. Ее тогдашний новый парень и его друзья после пьяных посиделок изнасиловали ее толпой, проделывая это несколько раз.

В тот же вечер, едва они ушли, она взяла бритву, набрала воды в ванну и вскрыла себе вены. В больнице ее еле откачали. Жива осталась только чудом, соседка с нижнего этажа прибежала из-за потопа.

Слушая ее историю, внутри поднимается настоящая ярость. Как вообще возможно, чтобы отец, который должен защищать, годами насиловал собственного ребенка? Это же каким больным моральным уродом нужно быть, чтобы такое сделать?

Хочется выть навзрыд после ее рассказа. Таких, как он, нужно кастрировать! Да какой кастрировать, четвертовать, к чертовой матери, нужно таких людей. Они вообще не должны жить.

Сексуальное насилие, особенно в детстве, оставляет глубокие шрамы на психике. Оно уродует восприятие себя, мира, отношений. И это не единичный случай, когда с самого детства собственный родитель насилует ребенка. Во многих случаях матерям неизвестно то, что делают с ее ребенком. Но в данном случае мамаша знала обо всем и поощряла это. Да я бы на ее месте убила бы за своего ребенка.

И всегда многие думают, как же пережить протяженное сексуальное насилие? Хоть последствия довольно травматичны, восстановление возможно. Не быстрое, не простое, но возможно. Главное – не оставаться одной с этой болью.

Работа с такой травмой требует особой осторожности – психолог, терапевт, группа поддержки. С ней необходимо двигаться медленно, иногда делая шаг вперед и два назад. Возможно, на это уйдут месяцы, а может быть, и годы. Каждый сеанс будет похож на разминирование – одно неверное движение, и бум…

Главная сложность в том, что ее травма – не единичный эпизод, а фундамент, на котором строилась вся ее личность. Ее представления о любви, доверии, безопасности – все это было извращено с самого начала.

С ней нужно будет возвращаться в ее детство снова и снова. Не для того, чтобы заставить заново пережить весь ужас, а чтобы помочь переосмыслить происходившее. Чтобы она наконец поняла: то, что с ней делали – не норма. Что она не виновата. Что ее тело всегда должно было принадлежать только ей.

Это не будет простым процессом. Будут срывы, откаты, дни, когда кажется, что все бессмысленно. Но если продолжать – однажды наступит момент, когда боль станет просто частью истории, а не ее центром.

Заканчиваю сеанс с Агатой и только тогда замечаю, что рабочий день закончился больше часа назад. В этой клинике время течет по-особенному – минуты складываются в часы незаметно, пока ты полностью поглощен историей другого человека.

Глава 9

Послушно следую за Киллианом, тело словно ватное, каждый шаг дается с трудом. Мы поднимаемся по лестнице, проходим длинный темный коридор и, наконец, оказываемся в просторном кабинете. Яркий свет больно бьет по глазам. Слышу, как щелкает замок двери.

– Та херь, – поворачивается ко мне, – что тебе подсунул пиздюк, действуют на женщин... своеобразно. Вряд ли этот идиот знал об этом. Сильно не вини его.

Ага, конечно! Может, и по головке еще погладить?

– А теперь, – внезапно прижимает к двери, горячее дыхание обжигает кожу, – помогу тебе справиться с этим, – шепчет, проводя языком по моему уху.

Мурашки пробегают по всему телу, даже это простое прикосновение заставляет дрожать. Желание сжигает изнутри – мне нужно больше, сейчас же.

Грубо стягиваю с него футболку, оголяя мускулистый торс, от вида которого во рту скапливаются слюни.

– Кому-то не терпится, – хрипло смеется, покусывая шею.

– Заткнись уже! – обрываю его, впиваясь в такие манящие губы.

Киллиан подхватывает меня под бедрами, обвиваю ногами его талию. Не прерывая поцелуя, несет к дивану. В этот момент абсолютно все равно, сколько женщин было здесь до меня – я хочу его так, что это граничит с безумием.

Он опускает меня на диван, сразу же топ и джинсы летят в разные стороны. Его губы находят мои соски, и я выгибаюсь дугой от наслаждения. Каждое прикосновение словно пропускает через меня электрический ток.

Когда пальцы скользят между моих ног, громко стону. Киллиан медленно водит пальцами по мокрым, очень чувствительным складкам, и я уже на грани – тело готово взорваться. Мне нужно больше или просто умру.

– Киллиан... – хрипло умоляю, – пожалуйста...

Но он не торопится, наслаждаясь моей реакцией, каждым стоном и умоляющим словом. Наркотик усиливает каждое ощущение в тысячу раз, превращая простое прикосновение в невыносимое наслаждение.

– Черт! Ты такая мокрая! – хрипит в губы, не переставая доставлять удовольствие.

Эти пальцы вытворяют что-то невероятное. Когда Киллиан находит точку G и ускоряет движения, добавляя стимуляцию клитора, мгновенно взрываюсь. Кончаю, выгибаясь дугой. Кончики пальцев покалывают, бедра судорожно дрожат, а из горла вырывается громкий стон.

– Умница, – нежно шепчет, покрывая лицо поцелуями.

Не успеваю полностью прийти в себя, когда он вынимает пальцы и встает, чтобы снять штаны. Наблюдаю, как достает презерватив из кармана и натягивает на свой возбужденный член. Один только вид готовности снова заставляет тело гореть от желания.

Хочу его внутри!

– Что ты медлишь? – закусываю нижнюю губу.

– Ненасытная кошечка, – усмехается, довольный моей реакцией.

Дальше Киллиан резко разворачивает меня задом к себе и входит одним мощным толчком, не давая опомниться. Никакой нежности – только жесткие, властные движения. Его ладонь с хлопком опускается на мою ягодицу, оставляя шлепок. Пальцы впиваются в волосы, наматывают их на кулак и тянут, заставляя выгнуть спину. Крики и шлепки наших тел разносятся по всему кабинету. Каждая грубость только распаляет сильнее.

Резко переворачивает меня на спину, продолжая брать в той же манере. Мои запястья сжаты в железной хватке над головой. Мир вокруг теряет четкость – перед глазами все плывет, мысли путаются, а его хриплое дыхание будоражит кровь.

– Киллиан... – срывается с губ, больше мольба, чем имя.

Тяжелая ладонь ложится на шею, слегка сдавливая. Мои крики превращаются в хриплые стоны, когда он закидывает мои ноги себе на плечи, меняя угол проникновения. Каждый толчок теперь достигает невероятной глубины, заставляя тело содрогаться.

И подумать не могла, что в этом парне скрыта такая первобытная страсть. Такой животный, необузданный секс становится для меня в новинку – и тело отвечает со всей готовностью, будто всегда подсознательно жаждало именно этого.

После третьего оргазма теряю счет. Презервативы рвутся, меняются один за другим – приходится дважды прерываться, чтобы сменить их.

И вот впервые в жизни слышу, как мужчина стонет в момент кульминации. Низкий, хриплый стон – самая сладкая музыка, которую когда-либо слышала. Теперь я понимаю, почему мужчины так любят женские стоны.

Когда все заканчивается, я лежу, как выжатый лимон, не в силах пошевелить ни одним мускулом. Тело кажется чужим, полностью лишенным сил. Киллиан переводит дыхание, затем бережно подхватывает меня на руки. Мне все равно, куда он меня несет – я просто закрываю глаза. Лишь когда струи теплой воды обрушиваются, понимаю, что мы в душе.

Руки осторожно скользят по моему телу, каждое прикосновение теперь нежное, почти бережное – противоположность тому, что было несколько минут назад. Киллиан вытирает меня мягким полотенцем и натягивает свою футболку, которая, уверена, сидит на мне не как у девчонок из фильмов.

Последнее, что помню – как он выносит меня из душа. Затем я просто проваливаюсь в сон без всяких мыслей в голове.

С трудом разлепляю веки, все тело онемело от неудобной позы. Тяжелая рука мужская до сих пор прижимает меня к себе. Голова раскалывается, будто внутри стучат молотком. Морщусь, когда яркий солнечный луч, пробивающийся сквозь жалюзи, бьет прямо в глаза. Осторожно убираю руку Киллиана с талии и сажусь, потирая затекшую шею.