Разбитая в осколки

1

Я поднялась по ступеням и впервые за долгое время почувствовала… нехорошее предчувствие. Оно скользнуло по коже, как ледяная капля. Осторожное. Вязкое. Противное.

Дом был огромный. Безвкусно дорогой.

Тот случай, когда деньги есть, но тепло — вымерло.

Белые стены, чёрные рамы окон, ни одной детали, что выдавала бы живого человека. Ни фотографии. Ни пледа на диване. Только порядок и холод.

Меня встретила женщина.

Та, у которой вместо взгляда — оценка. Вместо улыбки — контроль. Всё в ней было натянуто, как струна: причёска, походка, осанка. И даже голос — будто скальпель.

— Мисс Эванс, — произнесла она сухо, будто проглотив моё имя. — Пройдёмте.

Я кивнула и пошла за ней, чувствуя, как с каждым шагом воздух становится тяжелее.

— Вы вовремя. Это хорошо, — продолжила она. — Мой совет: держите язык за зубами. Здесь не любят разговорчивых. А тем более — вольных.

— А что любят? — спросила я, стараясь говорить спокойно.

— Эффективность. Чёткость. Молчание. — Она обернулась на долю секунды. — И преданность без сантиментов.

— Звучит… вдохновляюще.

Она ничего не сказала. Только снова пошла вперёд, отстукивая каблуками по плитке. В коридоре — ни одного звука. Ни щелчка выключателя, ни дыхания. Будто всё затаилось.

— Вы устраиваетесь не просто няней, мисс Эванс. Это не про “поиграться с ребёнком”. Это — система. И вы должны в неё вписаться. Или не вписываться совсем.

Я не ответила.

Кажется, и не нужно было. Она говорила, будто заранее уверена — я не впишусь.

— Ваш работодатель — человек серьёзный. И… непростой. Не стоит пытаться с ним “наладить контакт”, “расположить к себе” или, не дай бог, шутить. Он не из тех, кто впечатляется обаянием.

Я почувствовала, как холод поднимается от пола вверх по позвоночнику. Что-то в её голосе заставляло замереть. Как будто я направлялась не на собеседование, а на суд.

— Всё, что ему нужно, — чтобы вы заботились о ребёнке. Без лишнего. Без близости. Без вторжения в личное. Только работа.

Она говорила все это так, будто я была тысячной кандидаткой и ей уже осточертело по кругу встречать каждую.

— А ребёнок? — спросила я. — Может, я услышу что-то о нём? Всё-таки контактировать буду именно с ним.

— Ребёнок... — Женщина произнесла это после короткой паузы. — Умный. Спокойный. Немного настороженный с новыми людьми, но без вспышек или капризов. С ним легко, если не нарушать привычный порядок.

— Порядок?

— У него своя структура дня. Несколько занятий: языки, музыка, немного математики. Всё в разумных пределах. Плюс прогулки — под присмотром, конечно. Вы не обязаны проводить с ним всё время, только отведённые часы. Здесь ценят личные границы.

Я кивнула, будто всё поняла.

Хотя на самом деле — нет.

Что-то в этом описании было… стерильным.

Будто речь шла не о маленьком мальчике, а о собранной схеме.

Без «он любит рисовать» или «смеётся, когда видит мыльные пузыри».

Только: «не капризничает, знает распорядок, не мешает».

И всё равно я улыбнулась. Спокойно. Профессионально.

Потому что сейчас я была не тем, кто задаёт вопросы.

Я была тем, кто их выдерживает.

Мы остановились у высокой чёрной двери. Она была без таблички. Просто дверь. Тяжёлая. Немая.

— Он ждёт. — Женщина посмотрела на меня в последний раз. — Постарайтесь… не разочаровать.

Я стояла перед этой дверью, словно перед чертой, которую нельзя переступить дважды. Ещё секунда — и я войду. К человеку, которого не знаю. К работе, в которой, возможно, увязну глубже, чем планировала.

И всё равно шагнула вперёд.

Я едва успела сделать шаг внутрь, как услышала:

— Закройте дверь.

Не вопрос. Приказ. Спокойный, без резких интонаций. Но такой, что непослушание даже не рассматривалось.

Я закрыла.

Он стоял у окна, спиной ко мне. Высокий, уверенный. В одной руке — чашка, в другой — телефон. Ни одного лишнего движения. Каждый жест — продуманный, размеренный. Даже тишина, в которой он молчал, казалась выверенной.

— Минуту, — бросил он куда-то в трубку. Затем отложил телефон, не оборачиваясь.

У меня было время на два вдоха. И ни одного шанса не почувствовать, как сжалось внутри.

Когда он наконец повернулся — я увидела его полностью.

Лицо словно вырезано из льда: резкие скулы, прямой нос, внимательный, холодный взгляд. Темные волосы откинуты назад. Пальцы длинные, сдвинутые в замок за спиной.

Он не улыбался. И, казалось, не собирался.

И весь воздух вырвали из моей груди.

Он.

Джеймс Райден.

Когда-то — школьный король. Самодовольный, бездушный. Тот, кто превратил мою жизнь в фарс. Тот, кто сделал ставку на девочку, которая ни у кого не вызывала интереса. Он притащил меня через ад — не физически, нет, хуже — морально. И оставил одну. Униженную. Смятую. Лишенную доверия к людям.

Теперь он стал взрослым. Другим. Холодным. Сменил фамилию? Точно, в предложении вакансии была другая.

Но глаза… глаза остались прежними. Стальные. Пронзительные. Только теперь в них была власть.

Он не узнал меня.

А я — узнала.

— Мисс Эванс? — Голос был низкий, чёткий. Без теплоты. Только деловитая прямота. Он подошёл ближе, протягивая руку. — Джеймс Марлоу.

Ты.

Конечно, ты.

Разве могло быть иначе?

Я взяла его руку. Не дрогнув, не моргнув, не выдав ни намёка. Хотя внутри меня вспыхнуло, как спичка: грязный смех в раздевалке, его голос за спиной, те проклятые две недели перед унижением. То как в кровь разбила колени о кафель в школьном туалете, в котором прорыдала до утра.

— Взаимно, мистер Марлоу. — Я улыбнулась тонко. Почти вежливо. — Приятно познакомиться.

— Проходите, — указал он на кресло и сам сел напротив. Между нами был стол — прямоугольный, ровный, как линия границы.

Я скрестила ноги, аккуратно, сдержанно.

— У вас… эффектный дом. Чуть пугающий, но впечатляющий.

Он усмехнулся. Мимолётно. Лишь изгиб губ. Без тени веселья.

2

Я шла по улице с чашкой кофе, остывшего ещё до того, как я вышла из кофейни. Шаги отдавались в ушах. Кажется, я слышала каждый стук каблука, будто он бил по голове.

Понедельник.

Чёртов понедельник.

Моё первое официальное утро у него дома — в роли няни. Только няни.

Без «жены», без фарса, без контракта, в котором всё выглядело так, будто я — товар с ценником и сроком годности.

Я не брала папку в руки с того самого вечера.

Она лежала на столе, как мина.

И каждый раз, когда я проходила мимо, взгляд сам цеплялся за неё.

“Фиктивная жена”.

“Ты подходишь.”

Меня трясло. Не от страха — от злости.

Он говорил это так спокойно, будто предлагал заменить лампочку.

А я… я сидела там, кивала, сдерживалась. Потому что не могла позволить себе роскошь быть гордой.

Деньги.

Мне нужны были деньги.

Работа с проживанием, зарплата выше средней, питание включено.

Даже за няню платили, как за министерского советника.

И всё бы ничего… если бы не он.

Если бы не лицо из прошлого, ставшее моим настоящим испытанием.

Я свернула в переулок, чтобы срезать, так как хотела еще забежать домой, а время уже поджимало. Узкая улочка, облезлые стены, запах прелой бумаги. Всё было нормально до момента, когда я услышала шаги за спиной. Не быстрые. Равномерные. Настойчивые.

Обернулась.

Они шли уверенно. Не прятались.

Двое. Один — низкий, плотный, с прищуром и руками в карманах. Второй — выше, с гладко выбритым черепом и таким выражением лица, будто его не раз били и он никому этого не простил.

Я сбавила шаг. Глупо, но инстинктивно. Они приблизились.

— Эванс? — Голос низкого был спокойный. Слишком спокойный.

Я молчала.

Он кивнул сам себе.

— Похоже, ты она.

— Кто вы такие?

— Мы? — Он усмехнулся. — Мы — напоминание. За брата твоего.

Упоминание о брате пырнуло, словно расскаленным ножом.

— Я с ним не общаюсь уже месяц, — отрезала я. — И вообще ни при чём к его делам.

— Это ты ему расскажешь. Если найдёшь. — Второй заговорил впервые. Голос у него был, как наждачная бумага. — Хотя вряд ли. Мы-то его не нашли. Потому что он сбежал. С долгами.

Мир чуть качнулся. Я попыталась держаться.

Наша мама была при смерти и нуждалась в дорогостоящей операции. Полгода я собирала деньги и взяла кредит в банке под залог дома, где мы жили когда-то все вместе.

Месяц назад, в день, когда я должна была оплатить операцию, деньги из дома исчезли.

Я сразу поняла, кто это сделал. И мама поняла, хотя я решила ей ничего не говорить. Единственное, что она просила цель неделю до своей смерти - чтобы я не держала на брата зла и попыталась помочь ему.

— Сколько?

— Тридцать тысяч, — спокойно сказал первый. — Завтра.

Я засмеялась. Это был нервный смешок, сорвавшийся из горла.

— У вас шутки такие?

— У нас долги такие. — Он подошёл ближе. Не касаясь, не нападая. Но я почувствовала запах дешёвого табака и металла. — Мы с ним играли в долгую. Доверяли. А он — испарился. И как думаешь, кому его теперь разыскивать?

Я хотела отступить, но спиной уже упёрлась в стену.

— У меня нет таких денег.

— У тебя есть работа, — сказал второй. — У тебя есть одежда, документы. Ты не он. Не тварь, которая прячется. Значит, ты и будешь платить. Или… будешь слушать, как твои кости трещат одна за другой.

Он склонился ближе, и я услышала, как у него щёлкнуло в челюсти. Не угроза. Факт.

— У тебя сутки. Завтра вечером. Не часть. Вся сумма.

— Или?

— Или ты не доживёшь до следующей недели, — сказал первый. Всё так же спокойно. И они ушли.

Я стояла, как прибитая.

Губы онемели. Руки дрожали.

Брата не было. Он исчез. Снова. Как всегда. Только на этот раз — поставив точку и на моей жизни.

И вот она — цена.

Тридцать тысяч.

Сутки.

Я вошла в квартиру, не включая свет. Не хотела видеть отражение в зеркале. Не хотела смотреть на себя с этим лицом. С лицом человека, которому выставили счёт за чужую подлость.

Закрыла дверь. Медленно, будто от этого зависело, рухнет ли весь мир. Прислонилась спиной к холодной стене и скользнула вниз, пока не села прямо на пол.

Тридцать тысяч.

Я не зарабатывала такие деньги даже за три месяца. Даже за полгода — если вычесть съём, еду, коммуналку.

А времени — сутки.

Я достала телефон. Открыла список контактов. Нашла его имя. «Анро».

Месяц без новостей. Месяц игнора. А теперь — двое незнакомцев на улице с конкретной суммой и конкретным сроком.

Я нажала “вызов”.

Гудок. Второй. Третий.

Абонент недоступен.

Конечно.

Я встала, как на автомате. Прошла на кухню. Залпом выпила стакан воды, но пересохшее горло не стало легче. Подошла к столу.

Она всё ещё лежала там. Папка.

Я тянулась к ней долго.

Словно там лежало что-то ядовитое. И всё же — взяла.

Папка щёлкнула. Внутри — контракт. Аккуратный, напечатанный, с разделами и пунктами, где всё расставлено по полочкам.

Как продать свою фамилию.

Как расписаться.

Как притворяться.

“Брак. Один год. Фиктивный. Без интимной близости. Конфиденциальность. Совместное проживание. Ребёнок — под вашей опекой в течение установленного времени. Оплата — ежемесячная. Разрыв контракта без компенсации невозможен.”

Чётко. Холодно.

Спасительно.

Сумма, указанная внизу, вызвала дрожь в пальцах. Её хватит. Даже с запасом.

На всё.

Я закрыла папку. Медленно. Ровно.

И поняла: мне не на что надеяться, кроме этого.

Он не знает, кем я была. Не помнит, как унизил. Для него я просто удобный вариант.

А для меня он — шанс. Единственный.

***

Я стояла у порога, Дом казался ещё более глухим, чем в прошлый

Он появился почти бесшумно, словно вырос из воздуха, открывая передо мной дверь.

3

Я толкнула дверь.

Ребенок уже не спал — сидел на полу в углу комнаты, у шкафа, с каким-то плюшевым зверем в руках. Волосы взъерошены, нос немного покрасневший, на пижаме динозавры.

Он услышал, как открылась дверь, и сразу посмотрел. Не испугался, не спрятался. Просто смотрел. Внимательно. С сомнением.

— Привет, — сказала я. — Я сегодня с тобой проведу день.

Он молчал.

Не отвернулся, не ушёл — просто молчал.

— Тебя разбудили? — спросила я.

— Я сам проснулся.

Голос обычный. Детский. Но будто бы уставший.

— А ты кто? — спросил он.

— Няня.

— Опять?

— Угу. Но я не умею готовить овсянку, не целую в макушку и не называю детей “солнышками”. Это плохо?

Он чуть дёрнул уголком губ. Почти.

Потом уткнулся в своего зверя и пробурчал:

— Это крокозябра. Её зовут Тяпа.

— Очень солидное имя. Мне можно с ней поздороваться?

Он немного помолчал. Потом поднял игрушку и как будто всерьёз ей прошептал:

— Она нормальная, не сюсюкает. Можешь.

И протянул Тяпу мне.

Я села на пол, взяла игрушку двумя руками.

— Доброе утро, Тяпа. Очень приятно познакомиться. Вы выглядите, как будто не любите кашу.

— Она ест пиццу, — сказал он серьёзно. — Только без грибов.

— Я уважаю её вкус.

Он наконец-то по-настоящему улыбнулся. Настоящей детской улыбкой.

***

День прошел насыщенно. Я даже не понимала, как ребенок в пять лет выдерживает столько дополнительных занятий. Но, что меня поразило больше всего - ему самому это нравилось. И даже ближе ко сну в нем еще оставалось уйма энергии, в то время как я ощущала, что забегалась за весь день.

Марлоу вернулся вечером. Точно по графику.

Я услышала, как закрылась входная дверь, как заскрипели ботинки по полу, как его голос коротко бросил что-то помощнице. Потом — шаги в коридоре.

Я стояла у двери детской, только что уложив ребёнка. Он наконец-то заснул — уткнувшись в своего Тяпу, с рукой, переброшенной через подушку. Он не сказал, что рад мне. Но за день ни разу не пытался меня игнорировать. А это было важнее слов.

— Мисс Эванс. — Его голос прозвучал позади меня, как выстрел. Ровно, холодно. — День прошёл без инцидентов?

Я развернулась. Он стоял, расстёгивая манжету рубашки, всё тот же — собранный, будто из стали и дисциплины. Взгляд — спокойный. Внутри — что-то напряжённое.

— Всё прошло хорошо, — коротко сказала я.

— Отлично. — Он подошёл ближе. — Перевод отправлен. Деньги уже на карте. Завтра утром — ЗАГС. Подъём в семь. Водитель будет ждать в восемь.

Я задержала дыхание.

Вот он — момент.

— В целом — да. Но есть нюанс.

Он замер.

— Какой?

— Сегодня я вернусь домой. Завтра приеду — к восьми.

Он резко выпрямился. В глазах что-то хрустнуло.

— Условия контракта включают совместное проживание. С сегодняшнего дня.

— И я это понимаю. — Я стояла твёрдо. — Но мне нужно сегодня отъехать. На один вечер. Вернусь утром. Как и обещано. Всё остальное — остаётся в силе.

— Причина?

— Личная. — Я выдержала его взгляд. — Если бы вы хотели себе живую мебель, вы бы наняли куклу. Я человек. И я сказала — мне нужен один день.

Он прищурился.

— Уверены, что хотите начинать это сотрудничество с нарушений?

— Уверены, что хотите начинать его с недоверия? — ответила я спокойно.

Он на секунду замолчал. Смотрел, как будто решал: выгнать или принять.

— Один день, — бросил он холодно. — Завтра в восемь — вы здесь. Без опозданий.

— Без опозданий, — подтвердила я.

Он развернулся и ушёл, не сказав больше ни слова.

Я стояла ещё секунду. Потом медленно выдохнула.

Теперь главное — добраться домой. И отдать деньги.

А потом…Каким-то образом выдержать тот фарс, который ждёт меня завтра.

4

Я вставила ключ в замок и сразу почувствовала что-то неладное. Дверь чуть приоткрылась ещё до того, как я повернула ручку. В груди кольнуло тревогой. Я точно помнила, что запирала квартиру утром. Сердце пропустило удар, но я сделала глубокий вдох и толкнула дверь.

В прихожей горел тусклый свет. Я шагнула внутрь и замерла на пороге. Один из тех двоих, что угрожали мне днём, сидел на подоконнике гостиной, покачивая ногой. Другой стоял в кухне, прислонившись бедром к столу. Они выглядели настолько расслабленными, будто были у себя дома.

— Привет, — тихо произнёс тот, что сидел на окне, встречая меня холодным взглядом. Его спокойствие пугало сильнее крика. — Не ожидала гостей?

У меня во рту пересохло, но я заставила себя войти и прикрыть дверь за собой. Внутри всё сжалось от страха, но я старалась не показывать виду. Нельзя было показывать слабость. Я медленно сняла пальто, собралась с духом.

— Что вы здесь делаете? — спросила я как можно спокойнее, хотя внутри у меня всё дрожало.

Второй мужчина, стоявший в кухне, вышел из тени и подошёл ближе, продолжая лениво вертеть в руках мою кофейную кружку, словно игрушку. Аккуратно поставив её на стол, он поднял на меня глаза.

— Деньги принесла? — спокойно спросил он.

Я кивнула и достала из сумки пухлый конверт. Хотелось сжать руки в кулаки, чтобы унять дрожь, но я заставила себя держать их спокойно. Я протянула конверт вперёд. На мгновение в голове мелькнула мысль бросить всё и попытаться бежать, но было поздно — да и бежать было некуда.

Мужчина с подоконника соскочил на пол и неторопливо приблизился. Тот, что стоял рядом со мной, взял конверт у меня из рук. Наши пальцы на миг соприкоснулись, и я ощутила, какие ледяные у меня руки. Он вытащил из конверта пачку купюр и принялся методично пересчитывать деньги, перелистывая их большим пальцем. В тишине шелест банкнот звучал оглушающе громко.

Я стояла, сцепив пальцы, и смотрела, как он считает. Сердце бухало так сильно, что, казалось, они сейчас его услышат. Мужчина досчитал, кивнул сам себе и небрежно засунул деньги обратно в конверт. Мне показалось, что в уголке его рта мелькнула тень удовлетворённой усмешки.

— Это пока закроет рот начальству. Но твой брат вляпался куда глубже. Если он всплывёт — ты всё равно первая, за кем придут. Надеюсь, ты теперь это поняла, — произнёс он ровным, почти вежливым тоном, убирая конверт во внутренний карман куртки.

От его слов меня пробрал холод. Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица, но продолжала стоять, стараясь сохранить на лице маску спокойствия. Я не ответила — лишь молча кивнула, опустив глаза.

Мужчины переглянулись. Первый, тот, что сидел на подоконнике, уже направлялся к выходу, бросив на меня напоследок усмешливый взгляд. Второй двинулся следом.

— Не вздумай исчезнуть. Мы всё равно тебя найдём, — бросил он негромко, почти ласково, проходя мимо меня.

Я не двигалась с места, пока они не вышли и дверь не закрылась за ними. Лишь услышав, как щёлкнул замок и их шаги стихли в коридоре, я смогла вдохнуть.

Ноги внезапно ослабели, и я медленно опустилась на пол в прихожей. В тишине пустой квартиры я разжала пальцы — они болели от того, как сильно я их сжимала. Я обвела взглядом комнату: полумрак, перевёрнутый стул у стола, наполовину задвинутая штора на окне — мелкие свидетельства того, что здесь только что были чужие. Меня пробрала дрожь; осознание того, с какой лёгкостью они проникли в мой дом, пронзило до костей.

Подползя ближе к двери, я дрожащими руками повернула все замки один за другим. Щелчки замков гулко раздались в тишине. Прислонившись спиной к холодной двери, я подтянула колени к груди и зажмурилась. Сейчас до меня окончательно дошло: этот долг был лишь верхушкой. Брат влип во что-то куда более опасное. Даже расплатившись сегодня, я не спаслась — это всего лишь отсрочка. Их предупреждение звучало у меня в ушах, как отзвуки раскатистого грома после вспышки молнии. Страх разливался внутри медленно и неумолимо, точно ледяная вода.

Я сидела на полу, пытаясь унять дрожь, и слышала собственное учащённое дыхание. Прежняя тишина моего дома больше не казалась безопасной — в ней будто бы до сих пор витала тень недавней угрозы.

***

Ночь прошла в тревоге. Я металась на смятой постели, так почти и не сомкнув глаз. Стоило мне их закрыть, как мысли разгорались с новой силой. Внутри всё сжалось тугим комком — от предстоящего шага, от страха и сомнений. Несколько раз я порывалась встать, зажечь свет, снова проверить собранные документы или просто выпить воды — лишь бы отвлечься. К утру я почувствовала себя выжатой, словно после долгой болезни.

Резкий звон будильника вспорол тишину. Я с тяжёлым вздохом провела рукой по лицу, отгоняя остатки беспокойного сна, и заставила себя подняться.

Открыв шкаф, я принялась складывать в дорожную сумку одежду и необходимые мелочи. Джинсы, несколько рубашек, бельё, косметичка — всё бросала внутрь как попало. Я старалась не задумываться, просто делала то, что нужно. Иначе руки задрожали бы слишком заметно.

Закинув в сумку последнюю футболку, я вдруг замерла. На верхней полке шкафа лежал старый мамин шарф. Пальцы сами потянулись к его потёртой бахроме. Бледно-голубой шарф мама носила каждую осень. Я прижала его к лицу и на миг зажмурилась. Почти не пахло мамой — только нашим домом и старыми мамиными духами. Комок подкатывал к горлу, но я заставила себя сделать глубокий вдох. Аккуратно свернув шарф, положила его между сложенной одеждой.

Закрыв сумку, я обвела взглядом спальню. На прикроватной тумбочке лежала фотография, где мы с мамой смеёмся на каком-то старом празднике. Я тронула рамку кончиком пальца.

— Я смогу, мам, — тихо прошептала я в тишину комнаты, хотя внутри всё кричало от сомнений. Нужно было держаться.

Я тряхнула головой, прогоняя нахлынувшую слабость, и взялась за ручку сумки. Вышла в коридор, стараясь не смотреть по сторонам — слишком многое напоминало о прежней жизни.

5

Я вышла из здания ЗАГСа, резко захлопнув тяжелую дубовую дверь у себя за спиной. Сердце бешено колотилось, хотя внешне я старалась держаться спокойно. Официальная церемония позади — сухая, лишённая всяких эмоций - деловая сделка. Воздух вокруг казался холодным и колючим — или это ощущение просто исходило от стоявшего рядом Джеймса.

Точно не так я представляла себе день своей свадьбы.

Он шагал чуть впереди, не оглядываясь, будто меня не существовало. Я поправила ремешок сумки на плече и попыталась сделать глубокий вдох, но грудь сдавило, и воздух вышел прерывисто. Всё действительно началось — пути назад не было.

Джеймс уже подошёл к чёрному автомобилю и открыл переднюю пассажирскую дверь, явно ожидая, что я сяду. На лице у него застыла маска ледяного равнодушия.

— Ну что, миссис Марлоу, поздравляю, — холодно бросил он, встретив меня насмешливым взглядом.

В его тоне слышалась едкая ирония. Наши взгляды встретились. Он почти улыбался — уголок рта дёрнулся вверх, но это была не радостная улыбка, а скорей самодовольная усмешка.

— Спасибо, — ответила я резко, подходя ближе. — Тебя тоже можно поздравить, милый мой муж.

Слово «муж» я произнесла с нажимом, полным горькой издёвки, при этом специально перешла на “ты”.

Мы были не виноваты, нас вынудили обстоятельства, но все равно ощущалась эта пламенная вражда друг к другу. Челюсть Джеймса чуть дёрнулась, но он промолчал. Он ждал, пока я сяду в машину. На миг мне захотелось развернуться и уйти, бросив всё к чёрту. Но я лишь сжала зубы и опустилась на сиденье. Джеймс захлопнул дверь за мной сильнее, чем требовалось, обошёл машину и устроился за рулём.

Несколько секунд салон наполняла звенящая тишина. Я уставилась прямо перед собой, изо всех сил стараясь унять дрожь в пальцах.

— Пристегнись, — негромко бросил он, вставляя ключ в зажигание.

Я молча подчинилась. Машина рванула с места. Внутри всё сжималось от напряжения и усталости. Я краем глаза наблюдала за Джеймсом: профиль, высеченный из камня, взгляд строго вперёд.

Мучительное молчание затягивалось. Наконец он сам заговорил, не отводя глаз от дороги:

— Помни условия. Отступать поздно.

Я ощутила, как во мне закипает раздражение от его наставительного тона — словно я была непослушным ребёнком, которому повторяют очевидное.

— Я помню, — процедила я. — Не беспокойся, договор выполню.

Джеймс мельком взглянул на меня, быстрый оценивающий взгляд:

— Рад слышать, — сухо отозвался он. — Нам обоим незачем усложнять ситуацию.

Я усмехнулась, глядя в окно на проплывающие мимо серые улицы:

— Конечно. Тебе ведь особенно не хочется осложнений, верно? Ведь просто так первую попавшуюся девушку замуж не зовут, — бросила я, вспоминая, с какой холодной поспешностью он проверял все бумаги перед церемонией.

Он на секунду сильнее сжал руль, и машина чуть вильнула в сторону:

— А тебе, я полагаю, хочется непредвиденных драм? — язвительно спросил он. — Устрой сцену сейчас, если так жаждешь.

Я почувствовала, как к лицу прилила кровь.

— Не говори глупостей. Я веду себя максимально прилично в подобной ситуации, — отрезала я.

На этом обмен прекратился. В остаток пути мы погрузились в тяжёлое молчание, не желая больше бросать друг другу колкости.

Вскоре мы подъехали к высоким кованым воротам его особняка. Джеймс нажал кнопку на панели, и ворота медленно распахнулись, впуская машину во двор. Перед нами поднялся двухэтажный дом с большими окнами — красивый, ухоженный, но казавшийся холодным.

Машина остановилась. Джеймс заглушил двигатель и, не глядя на меня, вышел наружу. Я дрожащими руками отстегнула ремень и тоже выбралась из автомобиля. Прохладный загородный воздух ударил в лицо, но мне не стало легче. Вокруг стояла тишина, только листья шуршали от лёгкого ветра. Я поёжилась и плотнее запахнула пальто.

Джеймс заметил мой жест, захлопывая дверцу, и коротко велел:

— Пойдём внутрь.

Он уже поднимался на крыльцо. Я поспешила следом, судорожно сжимая ремешок сумки. Бежать? Глупая мысль — от высокого забора не уйти, да и поздно менять решение. Я заставила себя шагать вперёд, удерживая голову высоко поднятой.

— Не стой. Ты же теперь хозяйка здесь, не так ли? — усмехнулся Джеймс, оглянувшись на меня. Он говорил с издевкой, будто указывая мне мое место.

Все-таки было лучше, когда он был немногословным.

Я шагнула вперёд через порог, хотя чувствовала себя незваной гостьей. Хозяйка? Нет. Чужая — вот кем я была в этом доме, несмотря на печать в паспорте.

Джеймс захлопнул за мной тяжёлую дверь, бросив ключи на тумбу. Сняв пальто, он небрежно повесил его и направился дальше по коридору. Я последовала на расстоянии.

— Я покажу твою комнату, — ровным голосом произнёс Джеймс, прерывая мои мысли. — Думаю, тебе захочется отдохнуть. Лиам пока на дополнительных с помощницей.

Отдохнуть… Я кивнула автоматически, хотя сомневалась, что смогу расслабиться хоть на минуту. Мы поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Вдоль коридора тянулось несколько дверей. Джеймс открыл одну из них:

— Здесь.

Я вошла за ним. Комната оказалась гораздо уютнее, чем я ожидала: светло-бежевые стены, большое окно, прикрытое полупрозрачными кремовыми шторами, двуспальная кровать с аккуратно заправленным покрывалом. У окна стояло мягкое кресло и небольшой столик, у противоположной стены — платяной шкаф. В углу виднелась дверь, вероятно, в смежную ванную. Обстановка была даже слишком шикарной по сравнению с тем, к чему я привыкла в обычной жизни.

Я остановилась в центре комнаты, не зная, куда себя деть. Джеймс наблюдал, опершись плечом о косяк.

— Это теперь твоя комната, — безучастно сказал он. — Располагайся.

— Спасибо, — тихо отозвалась я. — Щедро с твоей стороны.

Он пропустил мой колкий тон мимо ушей. Его взгляд скользнул по моей сумке, которую я по-прежнему прижимала к себе:

— Твои вещи сейчас выгрузят, — сообщил он. — Остальное при необходимости купишь. В ванной уже есть всё необходимое.

6

Я проснулась не от света, а от тишины. Густой, давящей. Здесь всё было чужим: потолок, постель, даже подушка, на которой остался едва заметный запах незнакомого дома. Новый дом. Новый брак. Новая жизнь — по контракту.

Я села на кровати, машинально прикрывая плечи халатом. Всё внутри скрежетало от напряжения. Хотелось пойти домой. Хотя бы притвориться, что вчера не было.

Но было. Слишком официально, слишком хлёстко. Как приговор, подписанный собственноручно.

Я встала и, босая, прошла по холодному полу к окну. Серая мгла за стеклом только подчёркивала пустоту внутри.

В этот момент дверь открылась. Сразу же после короткого стука.

— Уже встала, — холодный голос, как скальпель. Он вошёл, будто это его комната. А ведь так и было. — Завтрак через пятнадцать минут. Ты должна быть внизу.

Я медленно обернулась, встретившись с ним взглядом. Он был в идеально выглаженной рубашке, галстук лежал безупречно.

— А "доброе утро"? — я склонила голову, тон — ледяной, как и его.

Он задержался в дверях.

— Это не медовый месяц. Мы расписались. А теперь работаем по контракту.

— Потрясающе. Ты всегда такой… трепетный в обращении с женщинами? — я усмехнулась. — Или это только с теми, кому приходится платить?

Он скользнул по мне взглядом. Без раздражения. Без эмоций.

— Я плачу тебе за функции, которые ты должна выполнять. Не за милые разговорчики. У тебя пятнадцать минут.

Он вышел, закрыв за собой дверь. Я осталась в тишине. Только теперь она казалась ещё громче.

Зачем только приходил? Мог еще вчера заранее сказать время, в которое подают еду.

***

Кухня встретила меня ароматом кофе и отдалёнными звуками посуды. Его не было. Только домработница, молча кивнув, поставила передо мной чашку. Идеально сервированная посуда, как в отеле. Ничего лишнего.

— Доброе утро— добродушно поздоровалась я.

— Доброе, миссис Марлоу, — ответила она, лучезарно улыбнувшись.

Меня передёрнуло от того, как она ко мне обратилась. От фальши. От всей этой постановки. Я села за стол и потянулась к чашке с кофе, как к спасению, чтобы занять руки и перебороть волнение, которое начинала ощущать слишком отчетливо.

Джеймс вошёл, когда я сделала первый глоток. Настоящий холод, сжатый до формы человека. Ни звука, ни эмоций. Только чёткие шаги, ровная осанка и пронзающий взгляд.

— С завтрашнего дня с тобой будет охранник, — бросил он, будто говорил о поставке воды или замене штор. — Постоянно. Ты в доме, ты на улице, ты на прогулке с ребёнком — он рядом. Без исключений.

Я поставила чашку. Медленно. Точно. Потому что в противном случае — я бы её швырнула.

— Прости, что?

— Всё, что касается безопасности — не обсуждается, — он сел, и вел себя так, будто мы обсуждаем какую-то мелочь.. — Ты теперь под моей фамилией. И ты — в моём доме. Я несу ответственность.

— Так ты называешь контроль? — Я сощурилась. — Подавление? Надзор?

— Назови, как хочешь. Но из этого дома ты теперь не выходишь одна. Ни на шаг.

— И ты решил поставить мне хвост, даже не спросив, нужно ли мне это? — в голосе скрежет, во взгляде — холод.

— Это не личная просьба или предложение. Это — часть сделки.

Я встала из-за стола, передумав есть, отвернулась и пошла к выходу. В спину снова прожигал его взгляд.

И с каждым шагом внутри всё сильнее скреблось ощущение, что я вляпалась в историю, из которой не выйдешь прежней.

И да, возможно, это пугало.

Но ещё больше — бесило. Потому что где-то под всей этой холодной схемой, он ждал, что я прогнусь. Что привыкну. Что подстроюсь.

Я вышла из кухни, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. По лестнице поднималась быстро, почти сбегала. Как будто скорость могла заглушить мысли в голове.

В комнате я захлопнула дверь с таким грохотом, что посуда на подносе дрогнула. Села на край кровати и уставилась в точку.

Муж. Охранник. Контракт. Контроль. И никакой чёртовой свободы.

Телефон. Я схватила его, проверила счёт. Всё на месте. Деньги,что остались никуда не списались. Он держит слово. Хуже всего — это. Он не лжёт. Просто всё делает по-своему. Жестко. Холодно. Без права на шаг в сторону.

Я бросила телефон обратно. Не хватало только выть от бессилия.

За окном накрапывал дождь.

На телефоне замигало сообщение.

"Через час подъедет водитель. Тебе покажут участок, где ты будешь гулять с ребёнком. В сопровождении. Не опаздывай."

Я едва не выругалась вслух.

Сопровождение.

Я встала. Вздохнула. Посмотрела в зеркало.

Вот она - моя новая реальность.

7

Я вошла на кухню босиком. Тихо, почти бесшумно, стараясь не потревожить никого. В доме стояла тишина, в которой слышно было, как стрелка на настенных часах двигается со скрипом. Горло жгло, как будто я проглотила щепки, и единственное, чего хотелось — глотка холодной воды.

Когда я включила свет, не сразу заметила его. Он стоял у окна. В тени. С бокалом в руке, в той самой рубашке, что была на нём за ужином. Видимо, так и не переоделся. Плечи напряжены, челюсть сжата. Услышав щелчок света, он не обернулся.

— Не спится? — голос у него был глухой, безразличный.

Я не ответила. Прошла к раковине, налила воды в стакан. Пальцы дрожали, но я держалась. Сделала глоток. Потом ещё один. Только тогда выдохнула:

— А тебе?

— У меня нет привычки спать спокойно, — отозвался он и повернулся. — Особенно когда слышу посторонний шум.

Я медленно поставила стакан на столешницу. Плечи задрожали — не от страха, от ярости. Это был камень в мою сторону. Наши с ним комнаты находились рядом, а совсем недавно я хоть и не громко, но слушала музыку. Не думала, что это будет настолько слышно ему.

— Я думала звукоизоляция здесь получше.

Он подошёл ближе. Не торопясь. И каждый его шаг раздражал, как капающая вода. Я не отступила.

— Я просил тебя не покидать дом. Это минимальная мера осторожности. Но ты ездила в город никого не предупредив, между занятиями Лиама.

— Мера? Или повод лишний раз показать, кто здесь главный?

Он прищурился.

— Ты любишь конфликты, Алекса?

— Я просто не люблю, когда меня используют и при этом требуют благодарности. Я полностью выполняю свои обязанности, но не хочу ощущать себя настолько ограниченной. У меня есть личная жизнь.

Он усмехнулся — коротко, хищно.

— Ты в этом доме, потому что сама согласилась. Не тебе теперь ставить условия.

— Да. Согласилась. Чтобы не остаться на улице. Чтобы мой брат остался жив и я в том числе. Но ты же не спрашивал, правда? Не интересовался, на что мне пришлось закрыть глаза.

— Не драматизируй. Ты знала, на что идёшь.

— Нет. Я думала, что ты просто холодный тип, которому нужна фиктивная жена. А оказалось, ты просто... привык давить на всех, кто слабее.

Он резко поставил бокал на стол. Стекло звякнуло.

— Ты не слабая, Алекса. И ты это знаешь. Просто тебе удобно казаться такой — чтобы вызывать жалость. Чтобы я пожалел.

— Ты не умеешь жалеть. У тебя это чувство атрофировалось, как и всё человеческое.

Он шагнул ближе. Очень близко. Между нами было буквально дыхание. Но это не было сближением — это было противостояние.

— Осторожно, — тихо сказал он. — Ты забываешь, кто я.

— А ты забываешь, что я — не твоя. Ни по-настоящему, ни по бумагам. У нас фикция. И если ты думаешь, что мне приятно каждое утро видеть твоё лицо и делать вид, что я здесь по доброй воле — ты ошибаешься.

Он выпрямился. Плечи жёсткие. Взгляд — лезвие.

— Хорошо. Как только отработаешь контракт - сразу же уйдешь. А пока терпи.

— Не волнуйся. Как только закончу — исчезну навсегда.

Мы стояли так ещё секунду. Потом он отвернулся и ушёл, не сказав больше ни слова. Я осталась одна. Только стакан в руке, и гул в ушах от слов, которые никто не решился сказать вслух.

Нам не было друг до друга дела. Но почему тогда в каждом разговоре — будто под кожей искрит? Я не хочу спорить, не хочу выяснять отношения, которых по сути и нет, но как только нам стоит оказаться рядом, каждому хочется кольнуть друг друга побольнее. И если у меня на это все-таки были свои причины, то почему так поступал он - я не понимала.

8

Ночью мне снился ужасный сон. Точнее, я бы не назвала это сном. Это было моим реальным прошлым, в которое я снова погрузилась во сне. И снова переживала это, ощущая каждую удушающую эмоцию.

Мне было семнадцать, и каждый день в школе я мечтала стать невидимой. Казалось, так было бы проще — если меня не видят, то и не смеются надо мной, не шипят мне вслед обидные слова, не ставят подножки в коридоре. Я была бедной тихоней без друзей, девочкой, на которой школьная форма висела мешком. Одноклассники словно чуяли мою слабость — именно меня выбирали мишенью для своих шуточек и издёвок. Я глотала обиды молча, прячась за опущенными плечами и длинной чёлкой, стараясь слиться со стеной, превратиться в часть школьных обоев. Но боль от этого меньше не становилась.

Стоило мне войти в класс, как кто-то уже хихикал над моими поношенными туфлями. На переменах с задней парты нередко летели скомканные бумажки, метя прямо мне в спину. В столовой я всегда сидела одна, съёжившись от страха, и всё равно находилась одноклассница, которая, проходя мимо, "случайно" задевала мой поднос — компот выплёскивался мне на колени под гогот её подружек. Любая мелочь могла стать поводом для насмешки: старый рюкзак, скромная прическа, даже упорное молчание, с которым я терпела их выходки. Я лишь мечтала дотянуть до выпуска и вырваться из этого ада.

Поэтому, когда однажды Джеймс — главный красавчик и гордость школы — вдруг посмотрел в мою сторону и улыбнулся, я не поверила, что это всерьёз. Джеймс… Самый популярный парень нашего класса: высокий спортсмен с дерзкой белозубой улыбкой, от которой у девчонок подкашивались ноги. Он всегда был в центре внимания, окружён друзьями и поклонницами. Рядом с ним я чувствовала себя призраком, тенью. Разумеется, он понятия не имел, кто я такая… до того дня.

Помню, после уроков я спешила уйти, когда вдруг услышала позади себя:

— Эй, Алекса!

Я от неожиданности застыла. Джеймс обращался ко мне по имени — впервые в жизни. Неуверенно обернувшись, я встретилась с его взглядом. Он улыбался мне, и в этой улыбке не было злого умысла, только доброжелательное тепло.

— Твоё сочинение сегодня было классным. Ты здорово пишешь, — произнёс он мягко.

Я вспыхнула. Сердце гулко ударило о рёбра. Учитель литературы действительно похвалил мою работу перед всем классом, но я скорее ожидала издёвок от одноклассников, нежели искреннего комплимента от самого Джеймса. Я пробормотала что-то невнятное в ответ, опустив глаза — не знала, куда деваться от смущения. А Джеймс всё так же стоял рядом, явно ожидая продолжения разговора, будто ему и правда было интересно.

С того дня всё изменилось. Джеймс начал подходить ко мне каждый день — то просто поздороваться, то спросить, как дела. Поначалу я постоянно оглядывалась по сторонам, пытаясь понять, не разыгрывает ли он меня, не ждёт ли за углом компания хихикающих свидетелей. Казалось невозможным, чтобы такой, как он, вдруг заинтересовался мной. Но Джеймс был неотступен и обезоруживающе дружелюбен. Он поджидал меня после уроков, чтобы пройтись вместе до автобусной остановки, садился со мной за один стол в столовой, болтал о пустяках. В первые дни от волнения я едва могла есть — кусок в горло не лез, пока он сидел рядом. Я только и делала, что краснела да теребила рукава, не умея поддерживать разговор. Джеймса, казалось, это забавляло. Он то и дело отпускал комплименты, от которых у меня внутри всё переворачивалось: то похвалит мой старенький свитер,одолженный у маминой знакомой вместо поношенной формы, то вдруг заметит и скажет “когда ты улыбаешься, у тебя такие милые ямочки на щеках”. От таких слов я таяла. Сердце предательски скакало в горло каждый раз, когда он случайно касался моей руки или смотрел чуть дольше обычного.

Я не знала, что и думать. Почему он? Зачем? Иногда по ночам меня терзали подозрения: уж не шутка ли всё это? Но стоило вспомнить его тёплый взгляд — сомнения таяли. Впервые у меня появился лучик счастья. На меня наконец-то обратили внимание — и не кто-нибудь, а сам Джеймс. Одиночество отступило. Теперь по утрам я выбегала из дома чуть раньше обычного, с радостным трепетом ожидая встречи с ним в школе. Я даже стала чуть больше заботиться о себе: старательно разглаживала складки на единственной приличной юбке, распускала волосы вместо привычного хвоста, стараясь выглядеть милее. Глядя в зеркало, я впервые за долгое время улыбалась своему отражению.

Одноклассники тоже заметили перемены. Когда Джеймс садился со мной рядом на перемене, по классу прокатывался изумлённый шёпот. В столовой, стоило ему подсесть ко мне, десятки глаз поворачивались в нашу сторону. Я ловила эти взгляды и чувствовала торжество. Они недоумевали: как так, тихоня и изгой вдруг сидит возле самого популярного парня школы? Пожалуй, некоторые девчонки мне даже завидовали. Я и сама не верила своему счастью, но душа пела от надежды и тепла, которое дарил мне каждый день Джеймс.

Так прошли несколько недель — около месяца сплошного чуда. Я привязалась к Джеймсу всей душой. Если он вдруг не появлялся на перемене, меня сразу накатывал страх: а вдруг передумал, вдруг больше не подойдёт? Но он приходил — всегда приходил, сияющий, весёлый, с шуточкой или угощением для меня. Мой мир перевернулся. Серые будни превратились в сказку.

Приближался выпускной бал. Ещё пару месяцев назад я и не планировала туда идти — ну какое мне дело до чужого веселья, когда ты одиночка? У меня не было ни красивого платья, ни компании. Но теперь всё стало иначе. За неделю до праздника, когда мы с Джеймсом гуляли после уроков вдоль школьного стадиона, он вдруг заговорил о бале:

— Ты ведь придёшь на выпускной, правда? — спросил он небрежно.

Я смущённо пожала плечами:

— Не знаю… Наверное.

Джеймс улыбнулся и заглянул мне в глаза:

— Приходи, я хочу тебя там увидеть. Потанцуем, оторвёмся как следует.

У меня перехватило дыхание. Джеймс по сути звал меня провести вечер с ним.

9

День не предвещал никакой беды, но когда в тишине особняка раздался резкий звонок, я вздрогнула. Сердце гулко ударило о ребра, будто пытаясь вырваться наружу. Незваные гости — худшее, что могло сейчас случиться. Я почувствовала, как ладони мгновенно вспотели, и вытерла их о юбку, стараясь взять себя в руки. Джеймс же, казалось, остался невозмутим: он спокойно направился к двери, даже бросив мне короткий взгляд через плечо — взгляд, не предвещающий ничего хорошего.

В прихожей послышались голоса. Я слышала приглушенные приветствия, смех — похоже, приехала целая компания. На секунду мне захотелось просто убежать, спрятаться, исчезнуть. Но я знала: пути назад не было. Мне предстояло сыграть. Роль его жены.

Марлоу предупреждал меня об этом в случае незваных гостей. И если при домработнице нам не нужно было выжимать это из себя на постоянке, то здесь ситуация была другой.

Джеймс вернулся в гостиную не один. За ним по пятам шли двое: солидный мужчина средних лет с крепким телосложением и женщина чуть моложе, видимо его жена. Они улыбались так широко, словно были нашими старыми друзьями. Я заставила себя сделать шаг вперед, хотя ноги налились свинцом.

— А вот и моя жена, — с легкостью произнес Джеймс баритоном. — Алекса, познакомься.

От его слов у меня внутри все похолодело. Жена. Он назвал меня своей женой, даже не моргнув. В горле мгновенно пересохло, но я попыталась изобразить улыбку. Губы дрогнули, разжались, выдавая, наверное, подобие приветливой улыбки.

— Очень приятно, — проговорила я чуть слышно, надеясь, что это прозвучало достаточно дружелюбно.

Мужчина шагнул ко мне, протягивая руку:

— Майкл Хаверфорд, старый друг Джеймса. А это моя супруга, Лоретта.

Я вложила свою ладонь в его, стараясь не выдать дрожь пальцев. Пожатие оказалось крепким, добродушным. Лоретта тут же чмокнула воздух у моей щеки в фальшиво-дружеском поцелуе. От аромата ее тяжелых духов у меня закружилась голова.

— Мы так хотели с вами познакомиться, как только узнали! — воскликнула Лоретта, отстраняясь и оглядывая меня с ног до головы. Ее быстрый, оценивающий взгляд скользнул по моему лицу, волосам, задержался на смятой от нервного теребления юбке. Щеки у меня горели — то ли от ее пристального внимания, то ли от нарастающего внутри унижения.

— Джеймс столько о вас рассказывал, — продолжала она с улыбкой. — Правда, дорогой?

Я покосилась на Джеймса. Что-то не сходится, когда успел? Он стоял рядом, не касаясь меня, но я почти физически ощущала спокойствие и уверенность, исходящие от него. Казалось, ничто не могло его выбить из колеи. Уголки его губ изогнулись в вежливой улыбке:

— Разумеется. Я всегда говорил, что мне несказанно повезло с будущей, а теперь уже настоящей женой.

Меня затошнило от этих слов. Повезло? Это он-то говорит? В груди вспыхнул протест. Еще чуть-чуть — и я сорвусь, выпалю им всю правду… Но под спокойным прищуром серых глаз Джеймса я лишь сильнее стиснула зубы. Он смотрел прямо на меня, и в этом взгляде читалось предупреждение. Холодное, бесстрастное: не смей.

Я опустила глаза, маскируя вспышку гнева под смущение. Пусть Лоретта и Майкл думают, что я просто скромничаю. Внутри же всё кипело. Казалось, кожа натянулась слишком плотно, стягивая ребра, мешая дышать. Я сделала неглубокий вдох, пытаясь подавить накатившие эмоции.

— Алекса, почему бы нам не предложить гостям чего-нибудь выпить? — мягко прозвучал голос Джеймса у меня над ухом.

Я вздрогнула, не ожидая, что он подойдет так близко. Его рука легла мне на талию — легкое касание, которое со стороны выглядело как привычный жест любящего мужа. Но я почувствовала, как пальцы слегка сжали меня через ткань платья — едва заметно, но достаточно, чтобы я поняла: это не просьба, а приказ.

— Конечно, — выдавила я и тут же прочистила горло, надеясь вернуть себе голос. — Проходите, пожалуйста, чувствуйте себя как дома.

Майкл и Лоретта проследовали к дивану, на ходу продолжая разговаривать с Джеймсом о какой-то ерунде — о пробках на дорогах, о том, как сложно выкроить время для встреч. Их слова отдавались надоедливым жужжанием где-то в фоне; я же в это время ушла на кухню, чтобы приготовить напитки. Спасительный момент в одиночестве — хотя бы на минуту прийти в себя.

На кухне я ухватилась за край мраморной столешницы, чувствуя, как мелко дрожат колени. Черт побери, во что он меня втянул! После нашего прошлого я совсем не могла воспринимать такой его тон и касания. Неожиданно, но это отзывалось болью. Я глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь унять дрожь в руках. Из гостиной доносился приглушенный смех Джеймса и Майкла. Они там развлекались, пока я боролась с желанием разбить поднос с бокалами к чертовой матери.

Я наполнила два бокала белым вином для Лоретты и себя, и два виски со льдом для мужчин. Прекрасно понимала, что Марлоу послал меня налить напитки как раз для того, чтобы у меня было время выдохнуть и прийти в себя. Лед в хрустале тихо позвякивал — похоже, дрожала не только я, но и мои руки выдавали напряжение. Я стиснула зубы, стараясь успокоиться. Всё это ненастоящее. Фальшь так и сочилась сквозь улыбки и вежливые слова там, в гостиной. И я должна была поддерживать этот спектакль, как послушная актриса.

В голове на миг всплыло воспоминание — яркое, как вспышка: холодный мрамор пола под моими коленями и голос Джеймса, что перед этим разбил меня. Я тогда смотрела снизу вверх на него, пытаясь сдержать слезы, и видела только бесчувственное, ледяное выражение его лица… Я моргнула, отгоняя наваждение. Сейчас не время вспоминать прошлое. Но ком унижения уже подступил к горлу.

С подносом в руках я вернулась к гостям, вернув на лицо вымученную улыбку.

— Вот, пожалуйста, — разлив напитки, я подала бокал Лоретте. Та благодарно кивнула:

— Спасибо, милая.

«Милая». Я слащаво улыбнулась в ответ, чувствуя, как это слово царапает мне слух. Лоретта даже не представляла, насколько оно чужое и нелепое для меня.