Разрешите Вам... отомстить

1. Чудеса осознанных снов

Холод пробирал до костей, пребольно кусая за бока, от чего хотелось сжаться в комочек в попытке сохранить крохи тепла. Но не вышло, мышцы отозвались отрезвляющей болью, выбивая из больного горла хриплый стон. Ночевка в палатке поздней осенью была дурной идеей, но кто бы меня спрашивал и вот он – результат. Камни под тонким полотном не то, что грозили простуженными почками, они, казалось, вытягивали из продрогшего тела саму жизнь.

Никаких больше походов. Никогда.

Это обещание самой себе было далеко не первым и, конечно, не последним, Марк и сам будет божиться, верно таская в постель чай с мелиссой и мёдом: больше никогда, а потом, как только болезнь отступит, сверкая глазами станет рассказывать о раскопках очередного города и– отказаться язык не повернётся.

Это я понимал очень хорошо, даже не смотря на пульсирующую боль, обручем сжавшую голову. Но это будет потом. Сейчас просто хотелось поплакать от обиды: заболеть, когда до ближайшего города несколько часов на вертолёте даже звучало страшно, а было отвратительной реальностью, в которую надо было возвращаться из желания пожалеть себя. Страдальческий стон вырывается сам по себе, заставивший кого-то над головой встрепенуться и завозиться:

— Ты уверен, что еë призвал?! — истеричный мужской голос сорвался на высокой ноте и неизвестный зашелся лающим кашлем.

Бронхит. Хронический.

Вяло констатировала в мыслях, сводный брат всегда лаял так же, как только отметка температур переступала нулевые значения. А вот мозг зацепился за не правильность слов; многое случалось в безумных вылазках археологов, но сеансом экзорцизма это не заканчивалось ещё никогда.

Если только любители древности не добрались до можжевельниковой настойки проводника, которой хитрющий чернобородый дядька упорно всем предлагал угоститься. Даже интересно стало, как докатились до жизни такой, но возня наверху оборвала размышления, и когда под нос пихнули что-то дурно пахнущее диким разнотравьем не осталось ничего большего, кроме как звонко чихнуть от поднесенной гадости и слепо отмахнуться, наугад выбивая из чьих-то рук кружку.

Знакомого звона железной кружки, какими пользовались все в лагере, не последовало, только что-то будто раскололось и рядом невнятно выругались. Открывать глаза не стоило, потому что дальнейшее казалось как раз следствием употребления той дивной настойки.

Седые огрызки облаков из-за которых выглядывали редкие звезды и близко не напоминали украшенные пятнами масла своды палатки, а вот камень имелся, ледяной, с которого хотелось бы слезть, но вышло только повалиться на пожухлую траву. Кто-то взволнованно вскрикнул, отвлекая от разглядывания торчащей из земли каменюки. Такой мы и видели днем, приехав изучать открывшееся после оползня старое капище. Только тот камень, предположительно ритуальный, был расколот и обтёсан веками, а этот напоминал идеально вырезанный монолит, испещрённый вырезанными символами неясного свойства и расписанными диковинными рунами.

Шутка была знакомой, детки местных копателей любили пугать приезжих страшилками у костра, а подговорив кого из студентов–практикантов устраивали гостям такие погружения в старые легенды. Ася же за прошедший год не изменилась, разве что розыгрыши дочки главы ассоциации стали куда как реалистичнее и вместо кетчупа девчонка использовала кровь от пойманного на ужин кролика. Масштабы фантазий школьницы поражали, как и её таланты подписывать людей на свои авантюры, когда кто повпечатлительнее рисковал после пробуждения посреди леса на этом капище и остаться.

— Лэри, — плечи мягко сжали, удерживая в сидячем положении, когда в поле зрения появилась взволнованная брюнетка, — болит что-то? — и от этого покрасневшего взгляда карих глаз даже поправить местную ошибившеюся с именем язык не повернулся. Чужие пальцы нагло ощупали затылок, заставляя вжать голову в плечи от ледяных прикосновений

Было в этом вопросе что-то странно неправильное. Ну не уронили же они меня, пока тащили до импровизированного ритуала и не так крпко я сплю, чтобы не почувствовать удар. Только страх в глазах незнакомки какой-то яркий, засевший точно в её костях и сквозящий в каждом дёрганом движении.

— Ответь мне! Асс! — тот же требовательный тон, что спрашивал про призыв, звучал все громче, тяжестью оседая в пульсирующем болью затылке. Брюнетка дернулась, поднимая голову на двух спорящих парней, вынуждая меня сделать то же самое.

Место было странным, лес остался далеко у подножия горы, за десятки километров от нашей стоянки, но сейчас вокруг поляны идеальным кругом возвышались крепкие исполины, прячущие свои пушистые лапы в седом тумане, какой застывает при первых холодах над рекой. И мысль о том, что проводник всем подлил «для согрева» уже не казалась такой глупой, а тогда и не такое могло присниться. Марка всегда веселили рассказы о таких реалистичных снах, настигающих меня лишь в походах. Возникшая в памяти улыбка парня с такими очаровательными ямочками чуть успокоила. Чтобы не случилось, без его ведома такие глупости и правда могли случаться только во сне.

А спорщики не унимались.

— Магистр сказал: «в крайнем случае»! — В глазах рыжего страх, руки в крови, оттого их дрожь кажется особенно заметной, — раз не налетели инквизиторы я успел её вернуть! — выглядел рыжий так, будто его малейший ветер унесет, особенно когда не справляясь с чувствами каждую секунду тянулся поправить очки, но трусом похоже не был, — раз так боишься сам повтори запрещенное, — понизив голос зашипел пол конец, оглядываясь на меня, удивленно моргающую. — Или спроси у Ллэри.

Опять это произношение.

Но рыжий, очевидно раздраконенный допросом своего друга наклонился ко мне, грубовато отпихнув все пытавшуюся помочь непонятно чем и как брюнетку. Тонкие губы сложились в кривоватую подрагивающую улыбку:

— Ллэри, это ты или я злого духа подселил и ждет нас Сожжение? — Истеричные нотки исчезали из голоса парня, пока он всматривался в мои глаза, сменяясь заговорщицким шепотом, — понимаешь, Игмар его очень боится.

2. Кошмар продолжается

Под ногами расплескалось зеленое море. Бескрайнее, волнующее, от красоты которого сердце екало в восторге. А может это были зачатки истерики – вид хоть того и стоил, но подъем на нависшую над этим великолепием скалу дался тяжело, а впереди ещё был спуск при мысли о котором хотелось стучать ногами и тянуть драматичное: «брось меня здесь».

— Знаешь, — Марк запрокидывает голову к тяжелому свинцовому небу, подставляя лицо теплым каплям дождя, позволяя смыть городскую пыль вслед вечным тревогам, вглядываясь в тяжелые тучи так, точно видел там ответы на все невысказанные вопросы. — Я бы хотел жить в лесу.

Признание даже не удивляет. Ветреная натура никогда не держала парня на одном месте, Лиза всегда весело пожимала плечами: «близнецы же» утыкаясь в очередной расклад и споря с подругой о чтении чего-то перевернутого. Капризное стремление брата к свободе её давно не удивляло. Мне же оставалось бежать следом, рискуя однажды споткнуться.

— Один?

Вопрос застывает в воздухе, оставшийся без ответа. Только Марк в этой ставшей резко неуютной тишине наконец смотрит на меня, привалившуюся к чужом плечу в попытке удержать его здесь, точно заглядывая прямо в душу, выискивая что-то, известное лишь ему и грустно улыбается, находя для себя ответ.
Его молчание давит, гнет к земле и прежде, чем очередной требовательный вопрос успевает сорваться с языка на мир обрушается оглушительный раскат грома, накрывая сверху шумом дождя. Парень ответил что-то, я точно видела движение губ, но вместо слов, от которых сердце замерло в ожидании… слева обожгло болью, а откуда-то сверху рявкнули далеко не мужественно:

— Я не хочу получить за тебя выговор.

Да. Дикий кошмар продолжался. Да как вообще можно спать в собственном сне?!

Девушка, нависшая сверху едва ли не рычит, очевидно зная правила какой-то неведомой мне игры. А то, что меня передали под ответственность соседки, в наказание или ещё что, стало понятно ещё вчера. Наказать не виновника, а постороннего человека – это напоминало дикие нравы с мальчиками для битья и отдавало чем-то горько средневековым, так нелепо всплывшим в моей памяти и похоже, нашедшем воплощение в бредовом сне.
Только наверняка те самые мальчики для битья не награждали тычками под ребра и не выдирали одеяло, чтобы явить нерасторопную особу новому дню. Не иначе как мстила за отственный без ответа вопрос, на который у меня ответов и не было, сон начался будто на середине и я не представляла, что ей ответить.

— Обычно ваши порасторопнее и ещё до первых звонарей во дворе. Не поторопишься – ждут тебя котлы с пиявками.

Звук, перекочевавший в мой сон громом всё раздавался и раздавался, утихая в темных уголках замка и тонул в тумане за стеной. К кому меня так щедро опять причислили ещё предстояло разобраться, а пока оставалось только срываться следом за девушкой, чтобы не потеряться в хитроделанных лабиринтах коридоров и точно нарваться на наказание.
От перспективы передернуло. Пиявки – ну мерзость же.

Хорошо вышколенная толпа, выкатившаяся в огромный внутренний двор, казалась немой. Ни одного возмущенного шепотка или зевка, даже просто хорошо знакомого студенческого гвалта, который был неизбежен с таким количеством народа. Но нет. Студенты даже не ежились от утренней прохлады, пока я стягивала полы мантии сильнее, в надежде не отморозить пальцы, была, конечно, вероятность, что это от того, что их любимая соседка не выволокла на построение в тонкой ночнушке и тонкой тряпке поверх. Но выглядели те, как кошмар любой совы – бодрыми и готовыми приветствовать этот мир с рассветом.

Эффиния нагло проскользнула в самую середину толпы, а те, как завороженные взирали лишь в пустой центр двора, где высилась определённо абстракция: расколотые на семь разных кусков камни разной формы и непонятно как висящие в воздухе. И никто даже не пискнул, когда я все-таки оступилась и со всего маха всадила каблук в чью-то ногу. Но промолчал этот кто-то очень выразительно – у меня даже волосы на затылке зашевелились.

— Волей Пресветлой мы приветствуем новый день! — от басовитого голоса, накрывшего разом весь двор, я чуть не подскочила на месте, разом позабыв о планах пробормотать дежурное «извините» жертве своей неуклюжести. Укутанный в белую, сияющее белую хламиду рослый мужчина, возникший как на пустом месте, точно материализовался уже у статуи–абстракции, до отвратного напоминал монахов, к которым я успела воспылать лютой нелюбовью после всех раскопок. Эти ребята вечно устраивали протесты, обвиняя в хищении древностей, а не изучении.

Так что да – мужик мне не понравился сразу.

— Её волей мы спаслись от ужасных порождений Тьмы и Хаоса, чтобы однажды дать им отпор и вернуть то, что у нас отняли. — Продолжал надрываться этот «монах» и что самое страшное – слова его очевидно находили отклик в студентах, те как-то расправляли плечи, вскидывали головы, являя свою готовность мстить черт знает кому. — Наступившая ночь темна, но наши звезды, — мужчина торжественно обернулся к стоящей в отдалении от всех, ближе к нему, группе, где мелькнули лица моих вчерашних знакомцев и ещё десятка неизвестных парней и девушек. Вот кто стоял точно палку проглотили и точно боясь выдохнуть, глядя исключительно в пустоту перед собой, — сияют куда ярче, они осветят нам путь и поведут за собой. А теперь…

О как. Целое собрание ради восхваления кучки местных любимчиков. Мужчина затянул монотонное пение, восхвалявшее Свет, очевидно веселое мероприятие для того, чтобы если кто и хотел спать, то после таких издевательств такое желание пропало начисто. Это было не интересно, а вот то, как иллюзорно зависшие в воздухе осколки занимались каждый своим цветом по мере того, как мужик продолжал петь завораживало своим мягким сиянием. Стоило улучить момент и рассмотреть поближе выдумку собственного сознания.

Но только как ни будь потом. Навязаться с Лизой к её верной подружке помешанной на осознанных снах и вернуться однажды в эту забавную фантазию. А пока хотелось только одного: проснуться в продуваемой всеми ветрами палатке под крики стажеров и бывалых археологов, спорящих до хрипоты, найти во всей этой круговерти Марка и прижавшись к парню рассказать про странный сон, как мы делали каждое утро.