Разрушитель. Чужая империя 2

Глава 1. Дыхание

— Смотри, дышит! — услышал я возбуждённый голос. — А я думал, он сдох!

— У нас чёрта с два сдохнет, — ответил второй голос, более спокойный и уверенный в себе.

Первое, что я ощутил — дикий холод. Дичайший! Он словно пробирал до костей, до последней клеточки тела. Второе — запах табака. Отвратительный, мерзкий. Терпеть не могу сигареты и табачный дым. Видели бы вы, что происходит с лёгкими курильщика! Я наблюдал один раз, в морге, после чего желание дымить у меня улетучилось. Сочетание было отвратительным — холод и табачный дым.

— А всё равно — сдохнет, — пробурчал первый голос. — Не довезём.

— Я тебе сдохну! — рявкнул второй. — Довезём. Только надоть в чувство привести.

После этого к холоду и табачному дыму добавился третий неприятный компонент. Шлепки по щекам. Деваться было некуда, и я с трудом разодрал глаза. Разблокировал. Прозрел. Врубился. Думаю, усилий было потрачено примерно столько же, сколько расходует качок на жим лёжа. Вот скажите честно, вам нравятся эти безразмерные мышцы-банки? Мне — нет.

Теперь два слова о ситуации, которая предстала перед моим взором. Я снова находился в непонятном месте и в неведомом мне времени. Снова смотрел на мир чужими глазами. Как я это понял — понятия не имею. Но мне это было очевидно. Я вновь занял чужое тело. И в этот раз ситуация была ещё хуже.

— Жив, курилка? — спросил мужчина, тот самый обладатель первого голоса. — Как поплавал, а?

На меня смотрел полицейский в заношенном кителе. Клянусь, я бы удивился, если бы на его месте оказался кто-то другой. Шахтёр, медик или военный. И почему мне так везёт на полицейских? Этот человек не имел никаких особых примет, разве что — аккуратные усы и бородку. Хотя память на форму у меня так себе, но отчего-то я вспомнил Следака из предыдущего пробуждения. Вот только на нём форма лучше сидела.

— Встать! — рявкнул второй.

Тот самый человек, который не хотел отпускать меня в мир иной. Тоже полицейский. Худой, высокий, с несколько приплюснутым лбом. И если первый коп в целом был доброжелательным, то второй — весьма и весьма неприятным. Холод несколько отступил, но меня всё равно продолжало трясти. Понять, какое время года на улице, было невозможно.

— Это из-за тебя я в воду прыгнул, — злобно сказал второй. — Что, решил сам себе приговор вынести? Чёрта с два! Приговор у нас выносит суд, а приводит в исполнение полиция. Усёк?!

Странно было слышать, что он плавал, ведь одежда копа была сухой. Волос на голове у него не было (как и усов), поэтому проверить его утверждение сходу было трудно. А вот моя одежда была мокрой — вне всяких сомнений. Видимо, в этом и была причина нечеловеческого холода, что сковал мои руки и ноги. Как будущий медик я машинально отметил, что больного (то есть меня) нужно срочно согреть.

— Я… Я ничего не помню… — прошептал им, и вновь не узнал свой голос.

Сухой, хриплый, надломленный. По тембру — совсем чужой, не похожий на Семёна. Это лишь укрепило подозрение в том, что я занял чужое тело. Стал копаться в памяти… Не помнил ничего, что было после разговора с Тимофеем. Раз — и я уже лежу здесь. Мокрый, замёрзший и под конвоем.

— Хватит дудку валять! — кричал «пловец». — Я тебе сейчас воспоминания освежу.

Я продолжал лежать, не обращая внимания на его угрозы. Хорошо бы посмотреть на себя в зеркало. Последнее, что я помнил перед пробуждением — это глаза Тимофея. Они светились нездоровым энтузиазмом. И зачем я только сказал ему «да»? Как заведено в этом фантастическом мире, меня ни о чём не предупредили. Ни о переносе в другую часть света, ни о контакте с ледяной водой.

— Вставай! — рявкнул лысый коп. — Ну!

И свои слова он подкрепил увесистым ударом в ягодичную мышцу. Я подумал, что раньше он играл в футбол. Почему? Просто своим ударом он не затронул кость, зато заставил мышцы дрожать. Первый полицейский, с усами, посмотрел на него неодобрительно и попытался поставить меня на ноги. Я весь дрожал от холода, зубы стучали.

— Куда ж ты, в кандалах прыгать решил? — причитал он. — Утопиться удумал? Эх, Гриня…

Ну что ж, по крайней мере, я знал своё новое имя. Гриня. Ну что ж, звучит! Вариантов полного имени было немного: Григорий. Других я и не знал. Второй полицейский тоже взял меня за плечо и помог подняться. Я увидел берег реки, бесконечный осенний пейзаж, простирающийся вдаль. Когда полицейские развернули меня, то взору открылась насыпь, железная дорога и длинный-длинный поезд.

— Холодно… — прошептал я чужим голосом, продолжая отбивать чечётку зубами.

— Ничего, Гриня, сейчас согреешься, — сказал усатый полицейский.

Чувствительность к ногам и рукам постепенно возвращалась. Но сил было недостаточно, чтобы взобраться по насыпи из щебня. На помощь двум полицейским подбежал солдат в зелёной форме. Он схватил меня за шиворот и понёс, словно кота. Втроём мужики кое-как подвели меня к поезду, а затем — помогли забраться внутрь.

— Это всё ты! — ругался лысый полицейский, выговаривая военному. — Ты виноват, дурья твоя башка. Если я заболею и умру, буду к тебе с того света являться.

— Товарищ капитан, виноват-с! — отвечал солдат. — Он сигарету попросил, господин полицейский. И на реку посмотреть. Воздухом подышать. Я только чуть-чуть приоткрыл дверь. На два пальца. А он…

— Тьфу! — плевался усатый коп. — Это же Гриня, рецидивист. Ты хоть ведаешь, куда мы его везём?

— Знамо, в Соликамск, — произнёс солдат. — В «Белого голубя». Не губите, мужики.

— Какие мы тебе мужики! — возмутился лысый. — Я, между прочим, дворянин. Дворянин! Пусть из ссыльных происхожу. Доедем до острога — так и знай, напишу кляузу. Самую гнусную кляузу!

В поезде было не просто тепло, а жарко. Я подполз к печке, от которой шёл красноватый свет, и протянул руки. На запястьях действительно были кандалы. Божественное тепло постепенно проникало внутрь моего тела. Наполняло энергией, силой. Но по мере того, как я согревался, конечности стали нестерпимо болеть. Обморожение! Как же я оказался в воде? И сколько там провёл?

Глава 2. Вечер… в избу

Ритмичный стук колёс убаюкивал, но спать на жёстком полу было жутко неудобно. Вероятно, этот вагон был чем-то вроде комнаты отдыха для конвоиров. Несколько лавок, стол, а ещё — металлическая печка-буржуйка. Если бы не её тепло, то я бы точно умер от переохлаждения. Любопытно, что мой спаситель вообще не демонстрировал никакого дискомфорта. Его погружение в холодную воду не особо выбило из колеи.

Едва я согрелся, едва к ругам и ногам вернулась чувствительность, я тут же провалился в сон. При этом я поймал себя на мысли, что полностью отключиться не могу. Словно что-то мешало провалиться в забытье. Думаю, что спал я совсем недолго, когда ощутил уже знакомый футбольный удар в ягодичную мышцу. Должно быть, Пловцу моё расслабленное состояние показалось слишком вызывающим.

Я сел, насколько позволяли кандалы. Заодно смог рассмотреть их: металлические браслеты цеплялись к ногам и рукам, скреплялись между собой цепями. Внутри было нечто вроде прорезиненного покрытия. Но то ли от старости, то ли от некачественного исполнения оно почти стёрлось. От металла исходил неприятный холод, а края браслетов натирали кожу.

От жара печки я окончательно согрелся и успел просохнуть. И о чём только думал этот рецидивист, когда в воду нырял? Чистое безумие — плавать с таким отягощением. После сна болела голова, но силы ко мне вернулись. Теперь одежда была просто сырой: носить такую неприятно, но терпимо.

— Вставай, падаль! — рявкнул полицейский. — В камеру пошли. А то Кренов мне голову оторвёт, если узнает, что я тебе разрешил возле печки дрыхнуть.

Я решил не спорить с ним и поднялся на ноги. Сделать это в кандалах было нелегко. Но на этот раз мне досталось на удивление тренированное тело. Я прямо ощущал крепость мышц и их упругость. Внезапно поезд начал резко тормозить, полицейские и солдат зашатались, пытаясь удержаться. Я же интуитивно выставил стопу под углом и даже не сдвинулся с места.

— Вперёд! — вновь сказал Пловец. — Акробат чёртовый!

— Как скажешь, господин, — ответил я ему с хищной улыбкой.

Полицейский вздрогнул, а я — удивился собственным словам. Мне хотелось идти твёрдой походкой, но в кандалах это было невозможно. Что за время такое? Вроде бы, в прошлый раз на дворе стоял 1989-й год. Тогда откуда кандалы? Насколько мне было известно, их запретили давным-давно, ещё до революции. Мы проследовали через два вагона, и путь казался мне бесконечным.

Я пытался подобрать темп и ритм, чтобы движения не причиняли мне боль. Но увы. Полицейские словно подгоняли меня, и приходилось делать много мелких шажков, каждый — примерно треть от нормального. Пловец снял амбарный замок с двери, с трудом сдвинул её в сторону. Раздался неприятный скрип.

— Вот твоё купе, сволочь! — сказал лысый полицейский. — Располагайся поудобнее. Скоро придёт проводник и предложит чай.

На этих словах они оба рассмеялись. Я вспомнил, как путешествовал на поездах и действительно любил пить чай из гранёного стакана с металлическим подстаканником. Да с какими-нибудь белорусскими вафлями… Вкуснятина.

— А куда мы едем? — спросил я.

— На курорт! — рявкнул Пловец. — Пошёл, кому говорю!

Вдвоём они втолкнули меня внутрь и сдвинули дверь обратно. Ну что я могу сказать? Условия внутри были отвратительными. Ни табуретки, ни полки — ничего. В углу лежал крошечный плед. А ещё в этой камере оказалось жутко холодно. Когда я дышал, изо рта валил пар. Крошечная полоска окна располагалась под потолком и была наглухо закрыта решёткой. Жуткое место. У меня было ощущение, что я — персонаж книги в дешёвом бульварном романе, а не живой человек.

Сколько тут можно продержаться? Сырая одежда стала тянуть из тела последнюю энергию. Зубы отбивали ритм. Как мне выбраться отсюда. Я внимательно осмотрел обшивку. Нигде не увидел никаких болтов и других видов крепежа. Дверь сдвинуть в сторону изнутри было невозможно — не за что зацепиться. Дотянуться до потолка тоже не получится. Холод, тем временем, пробирал до костей.

— В одеяло вкрутись, — раздался голос Грини в голове. — Околеешь от холода!

Я подумал, что совет был здравым. Поднял плед и попытался укутаться в него. Но как это сделать, если на руках — кандалы? Некоторое время я пытался неуклюже набросить тонкое одеяло на плечи, но ничего не получалось. И тут опять на помощь пришёл голос в моей голове:

— Голову нагни, дурья твоя башка! — ругался он. — Вот, а теперь на голову мотай. О, гляди, справился. Ну, может и не сдохнешь.

— Ты бы лучше помолчал, — подумал я. — Сам в воду полез. Поэтому и одежда теперь сырая.

И внутренний арестант действительно замолчал. У меня появилась мысль сесть в угол и сжаться в комок. Так, в позе эмбриона, тепло бы терялось медленнее всего. И опять настоящий Гриня остался не в восторге от такого решения.

— Сидеть — нельзя, — хрипел он. — Околеешь. Двигаться надо. Двигаться!

— А по ночам как тут выживают? — спросил я.

— Сбрасывают полку, — объяснил Гриня. — Дают одеяльце толще. И печку жарят.

— А почему днём не жарят?

— А хрен его знает, — ответил арестант. — Слышь, залётный. А ты как тело моё увёл?

— Понятия не имею, — подумал я. — Сам бы хотел в этом разобраться. И выбраться отсюда.

— Ну и на чёрта мне такой машинист? — возмущался Гриня. — Который не знает ни черта? Сгубишь ведь меня!

— Я тоже не в восторге, — объяснил ему. — Вообще не подписывался на такие приключения.

Такое отношение к заключённым в этом мире не могло вдохновлять. Кандалы, холодные вагоны, пинки. И почему я всё время попадаю в такие неприятности? Времени поразмышлять на эту тему было предостаточно. Должно быть, я действовал слишком импульсивно. Торопился там, где не нужно было. И на тебе — приплыл.

По настоянию своего провожатого из головы я двигался. Это действительно работало. Через некоторое время мне стало почти совсем тепло. А ещё — я приноровился передвигаться так, чтобы кандалы не мешали. Для этого нужно было выставлять вперёд оба колена — шаг становился шире. Насколько это возможно.

Глава 3. Поединок бесчестия

Кузов грузовика был весьма просторным, но явно непредназначенным для людей. Думаю, перевозку заключённых в таких условиях в 2022-м году признали бы негуманной и опасной. Риск травматизма — крайне высок. И мне, как медику, это было очевидно. Арестанты больше напоминали пленных: ни присесть, ни разогнуться. Хотя чего это я? На мне и вовсе были кандалы, которые превращали движение в пытку.

Нравы в империи были просто варварскими. Безбородый викинг приближался медленно: как рок или зима в «Игре престолов». Но движение это было неумолимым. Драматизма добавило и то обстоятельство, что наш грузовик тронулся с места. Узники немного дёрнулись, некоторые даже схватились за трубы. А мой противник не сдвинулся с места ни на сантиметр. Он буквально уничтожал меня взглядом.

— Что, Гриня, — сказал он. — Хотел сдохнуть? Ну, сдохнешь.

— А в чём суть претензий? — спросил я. — И кто ты такой вообще?

Невольные зрители начали перешёптываться между собой. Мои слова они восприняли не буквально. Мол, я ставил вопрос шире: кто ты такой, чтобы мне угрожать? Мне стала понятна медлительность викинга. Он боялся! Видимо, у Грини была такая репутация, что лишний раз к нему не рисковали приближаться.

— Ты что, Серёжу Питерского забыл? — спросил неприятель. — И должок тоже забыл?

— Забыл, — признался я. — Я вообще-то чуть не утонул, Серёжа Питерский.

— Вот об это и будем кумекать, — прорычал противник. — Татским кодексом задницу вытер? Сейчас ответишь.

— Так нечестно, — начал спорить я. — У тебя руки свободны. А я в кандалах. Как мы драться будем?

— Ну так сними, — ответил Серёжа и широко улыбнулся.

Я машинально отметил, что состояние его зубов оставляет желать лучшего. Камень можно сбивать перфоратором, а кариес укоренился… Итак, очередной поединок. Нужно было колдовать, но как? В призрачном свете ламп я искал решение.

— Может, до колонии потерпишь? — предложил я Питерскому. — Там и подерёмся. В нормальных условиях.

— Экой ты болтливый стал, — сморщился Серёжа. — Непонятно только ни черта.

«Башкой ему, — предложил Гриня. — В бубен».

— Он ждёт удара, — вслух сказал я. — Так он точно победит.

— Ты с кем там базар ведёшь? — рыкнул неприятель. — Тронутого изображаешь? Поехавшего?

— Не обращай внимания, — ответил я. — Так в чём суть претензий? Можно мне перед смертью узнать?

— Ты утопиться удумал, — объяснил Серёжа. — Тати так не делают. Тати за воздух зубами хватаются.

— Я и не топился, а сбежать хотел. А кто такие тати? — невинно осведомился я.

Слово показалось смутно знакомым, но значение я вспомнить не мог, как ни пытался. Это «папа» по-белорусски, что ли? У меня в школе был белорус, он некоторые слова знал. Мой вопрос о татях почему-то вызвал гул среди остальных арестантов. Они возмущались, на чём свет стоит. Сильно ругались, рычали! Стало понятно, что я задел какие-то тонкие струны их каторжных душ.

— Сейчас ты сдохнешь, — объявил Серёжа Питерский. — И татский мир чище станет. Хуже пса полицейского, тьфу.

Всё же, перед смертью мне хотелось узнать, чего он так перевозбудился. На помощь пришёл бывший владелец тела. Оказывается, тать — это вор, преступник. А я их, выходит, оскорбил подобным вопросом. Ну что ж, ничего нового. В 2022-м году говорили про воровской закон, а в параллельном 1989-м — про татский кодекс. То же самое, но поэтично. Поскольку я так и стоял, викинг пришёл в лёгкое замешательство. Обдумывал удар.

— Дай мне руки, — потребовал Гриня.

— В смысле? — удивился я. — Как я это сделаю?

— Ты как будто в кругу, — объяснил он. — Выйди. Я стану. Ненадолго, ну!

— Ну нет, — возмутился я. — Ты потом так просто не уйдёшь.

— Уйду.

Ещё ни разу за время своих путешествий по чужим телам я не пытался передать управление кому-то другому. Но всё когда-то бывает впервые. Я сосредоточился и увидел на краю периферического зрения артефакт, про который говорил Гриня. Только не в виде круга, а скорее звёздочки. Подумал о ней, сосредоточился — и сразу ощутил перемену. Тело больше мне не принадлежало. Хотя при этом я наблюдал происходящее глазами каторжника и всё чувствовал.

— Серёня, Серёня! — сказал настоящий Гриня, и тембр неуловимо поменялся. — Ты сёня как, серёнькал?

И заржал гнусным, противным смехом. Удивительно, но он был поддержан как минимум двумя другими арестантами. Они так и катали по своим рецидивистским губам этот каламбур: серёня серёнькал.

— Чё, подойти хошь? — продолжал Гриня. — Так подходь, не дрейфь. Вот он я, стою. В стяжках мои крылья. А ты — вон какой соколик.

— А я не спешу, — улыбнулся Питерский. — Ехать нам долго.

— Продался небось синим? — подначивал его рецидивист. — Они тебе и ключ дали от цепянки?

— Ах ты, паскуда! — рявкнул неприятель. — А ну, возьми слова взад!

— Да ты просто обсерёнькался, Серёжка, — произнёс Гриня мерзким голосом. — И штанишки к жопке липнут.

Оскорбление оказалось последней каплей. После обидных слов противник ринулся в атаку. Он сделал несколько широких шагов, а тело Гриши до последней секунды оставалось расслабленным. Совсем расслабленным. Он только нагнулся и подался вперёд — самую малость. А потом — резко оттолкнулся от земли и совершил умопомрачительный кульбит. Что-то вроде обратного сальто, но с кандалами.

Я не думал, что это возможно. У меня дух перехватило от такой акробатики. Раздался хруст, звон, лязг. Гриня, между тем, спокойно приземлился на ноги. И как только у него получилось прыгнуть через голову в тесном кузове? От удара Питерский отлетел в противоположную часть грузовика. Из раны на его голове обильно текла кровь. Даже в тусклом свете мне было заметно, что череп получил повреждения.

— Ну, кто ещё желает Грине предъявить? — спросил рецидивист. — Кто тут татский кодекс своим поганым ртом мять будет? Предъявляйте. Предъявляйте, черти! Я вас всех запомнил. Я…

Молчание. Я физически ощутил страх, который исходил от остальных узников. Они боялись Грини. Да чего там, я и сам был в ужасе от него. Из последних сил я сконцентрировался на звёздочке — и перехватил управление телом. Пока он тут всех не поубивал. Речь рецидивиста прервалась на полуслове.

Глава 4. Русский характер

Трудно представить себе место более гнетущее, более мрачное, чем русская тюрьма. Даже здесь, в альтернативной империи, атмосфера угнетала. Кандалы мне так и не сняли — пришлось ковылять в них. Железные дужки натёрли запястья, больно бились о наружную и внутреннюю лодыжки (те самые отростки, которыми мы любим биться о края мебели).

Мне очень хотелось осмотреть кожные покровы и убедиться, что раны не инфицированы. Вообще не мешало бы изучить новое тело, но кто бы мне разрешил? Мы все шагали вперёд, выстроившись в цепь. В нашем грузовике было одиннадцать заключённых, теперь их осталось десять. Мрачная процессия угрюмо двигалась по внутренней территории тюрьмы.

Предстояло идти в некий «главный корпус», как его величали заключённые и надзиратели. Я видел, как из двух других автомобилей выгрузили ещё три десятка арестантов. Теперь они все стояли вдоль длинной стены одного из корпусов, упершись ладонями. И это на пронизывающем осеннем ветру! Я смотрел на их лица и руки, скорее со скуки, чем из любопытства.

Отнюдь не только представители титульной нации. Было много арестантов с азиатскими и арабскими чертами лица, смуглой кожей, чёрными волосами. Сопровождавшие нас полицейские объединились с местными надзирателями. И выглядело это странно. «Поездные» — в экипировке, в шлемах, с защитой. А местные — в довольно лёгких кителях и брюках, да ещё и с фуражками.

— Далеко идти? — спросил я одного из конвоиров, намекая на неудобство кандалов.

— Разговорчики, — буркнул он. — Что, нравится Соликамск? Полторы тысячи вёрст от Москвы, а какая глушь. Любишь глушь, Гриня?

— Разговорчики, — передразнил его я, за что получил ощутимый подзатыльник.

Мы прошагали добрых пятьсот метров, и я окончательно выбился из сил. Как Гриня с таким утяжелением сбежал из поезда и собирался переплывать реку? Чистое безумие. Ещё больше меня занимал вопрос, как Пловец извлёк из воды тело рецидивиста. Тем паче, если Гриню так хотели убить…

Под конвоем нас десятерых ввели в административное здание. Я уже не был точно уверен, в каком времени нахожусь. Такое вполне могло существовать и в современной России. Бетонные ступени, деревянный козырёк, какие-то нелепые ковровые дорожки за массивными дверями.

Из забавного: решёток тут не было. Очевидно, корпус был главным из-за людей, что тут обитали. Начальство! Все заключённые бодро вошли внутрь, и только я тянулся в хвосте. Подниматься по ступеням в кандалах — чистая мука. С трудом я преодолел это испытание и присоединился к остальным. Дверь мне заботливо придержал кто-то из полицейских. Я чуть не сказал «спасибо», но вовремя сдержался.

— Становись! — рявкнул один из надзирателей.

Девять арестантов послушно выстроились вдоль стены. Я стал последним. Мимо нас торжественно прошагал Кренов. Что за походка! Можно подумать, он шёл не возле опустившихся преступников, а шагал мимо строя солдат. Нос Кренина был гордо поднят вверх, а плечи — расправлены.

Он отпер ключом, который висел на ремне, массивную деревянную дверь. С царственным видом проследовал внутрь, будто его кабинет находился в Кремле. Ну или в Смольном — понятия не имею, где в этом мире сидит верхушка. Я попытался заглянуть внутрь, но один из конвоиров резко развернул меня и ткнул головой в стену. К счастью, я успел подставить плечо.

— Что, доброволец? — крикнул Кренов, не оборачиваясь. — Тяни Гриню сюда, капитан Звон.

Тот самый надзиратель взял меня под руку и в прямом смысле слова потащил в кабинет начальника. Передвигался он быстро, не делая никаких скидок на кандалы у меня на ногах. Я не поспевал за ним, спотыкался и чуть не упал на колени, но крепкому полицейскому было всё равно. Лицо его было непроницаемым.

— Капитан Звон по вашему приказанию доставил Григория Безымянного! — отчеканил конвоир, подводя меня к столу начальника.

— Вольно, — махнул ему Кренов. — Ну, Гриня, жги. Называй нам, как положено. Статью, былые привлечения, срок. Давай, мы ждём.

— Я не помню, — пожал я плечами. — Знаю только, что у меня вышка.

— Ты смотри, как поэтично заговорил, — похвалил меня начальник тюрьмы. — Вышка! Это он так столбняк зовёт.

— Столбняк? — удивился я. — Вроде как повешение на столбе?

«Ну ты болталка, — подал голос Гриня. — Чего с мундирами лапочешь? Не по масти тебе».

К моему удивлению, и Кренов, и Звон принялись хохотать. Смех их был весьма искренним. Уж не знаю, что в моих словах показалось им остроумным. Я осмотрелся. Кабинет начальника тюрьмы был весьма скромен по сравнению с рабочим местом следователя или главврача психиатрической лечебницы.

Там — в каждом штрихе была роскошь. Кренов существовал в куда более сдержанным условиях. Первое, на что я обратил внимание — полное отсутствие ковров. Как мне показалось, в Российской империи был настоящий культ этого предмета. Но и другие предметы выдавали аскетизм.

Например, рабочий стол — узкий и короткий. На нём стоял винтажный (для меня) чёрный телефон, небольшой письменный набор. И всё. Никаких украшений, безразмерных кофе-машин, набора для боулинга… Вдоль стен — стеллажи с папками. Не было даже какой-нибудь гигантской люстры.

Зато всюду — фигуры двуглавого орла, портреты аристократов. Некоторые лица мне показались знакомыми. На окне — графин с водой. Простенький шкаф, хотя и довольно аккуратный. В общем — неприкрытая, кричащая скромность. Всё бы ничего, если бы не кресло. Оно выдавало манию величия Кренова. Потому что это был… Настоящий трон!

При этом табуретки, лавки или стулья для посетителей отсутствовали, как класс.

— Сюда становись, — приказал начальник, показывая на пространство возле своего стола. — Будешь наблюдать.

«Отказ! — подсказывал Гриня. — Полный!»

Но я не стал спорить и занял то место, на которое мне указала длань полицейского. Кренов и Гром тут же переглянулись. Но, вероятно, начальник был тёртым калачом. Проигнорировав моё послушание, он извлёк из ящика стола стопку папок. Очевидно — личные дела осужденных. Эдакие досье. Арестанты по одному подходили к Кренову, чеканили данные о своих приговорах, предыдущие судимости. Всё это тянулось бесконечно. Каждому начальник находил злое слово.

Глава 5. Живой гвоздь

Кто о чём, Гриня — об убийствах. Он подал голос и яростно призывал разделаться с идеологическим врагом. Сам бы он точно не упустил такой шанс.

«Только двое вас! — возбужденно говорил он. — Куси его в шею. Глотку вырви, да как следует башкой долбани. Ну!»

Я велел душегубу помалкивать. Мне показалось, что начальник настроен если не дружелюбно, то хотя бы не агрессивно. К тому же, у меня появился план… В конце концов, я ведь не обещал Тимофею хранить магическую верность до конца своих дней. Наоборот, я уже понял, что мне с ним не по пути. От него нужно было срочно бежать! Главное — это продержаться некоторое время. И позвонить. Да, в этом странном мире я запомнил всего один телефонный номер, зато какой.

— Намучился в кандалах? — произнёс Кренов, когда его подчинённый вышел за дверь.

— Не то слово! — ответил я. — Жуткий анахронизм.

На миг собеседник завис. Пытался понять, что я ему только что сказал.

— Слово-то какое! Хочешь, облегчу твои страдания? — с издёвкой спросил начальник острога.

— Вопрос с подвохом, — ответил я. — Скажу «да», а вы что-нибудь опять придумаете. Нехорошее.

— Предупреждали меня, что Гриня — тот ещё артист, — произнёс Кренов. — Но о таком разве предупредишь? Императорский театр плачет по тебе. Такое надо вживую видеть! Таких преступников, как ты, мне ране не попадалось. Уникум!

Всё не мог понять, он Гриню хвалил или уничтожал своей пламенной речью.

— Что вы имеете в виду? — спросил я.

— Разговорчики! — рявкнул он. — Запомни: начальству вопросов не задают. Зубы ты заговариваешь мастерски. Как будто гипнотизируешь. Веришь ли? Мне на миг показалось, что ты — не легендарный Гриня-прыгун, а простой парень. Обычный такой, свой человечек. А знаешь, что мне ещё говорили? Что ты акробат. Что умеешь так убить, как никто не догадается. Всё жду, когда ты на меня накинешься.

— Врут, — сказал я. — Без необходимости никого не убиваю. Так что насчёт снятия кандалов?

— Ты думаешь, нужно от них избавиться? — переспросил Кренов.

Мне почему-то казалось, что для снятия кандалов требуется кузнец. Начальник острога поднялся со своего трона и прошёл к шкафу. В одной из ручек находилась замочная скважина, что было практически незаметно. Кренов достал ключ из связки, что висела на поясе. Открыл замок и развёл в стороны дверцы. Вот тебе раз, секретный кабинет! Или комната отдыха?

— После тебя, падаль, — сказал начальник, подталкивая меня внутрь. — И никакой ты не убийца, я посмотрю… Даже жалко, что не нападаешь. Что не вырываешься. Вот он я, смотри! Даже без ножа.

С трудом, из последних сил, я засеменил вперёд и вошёл в эту потайную комнату без особого страха. Ну не может ведь это быть всерьёз? На первый взгляд, ничего особенного: пол был отделан плиткой, стены — металлическими панелями. Никакой мебели. Но увиденное внутри заставило меня содрогнуться. В центре помещения на каменном постаменте стояла… Дубовая колода!

И знаете что? Она была подозрительно похожа на плаху.

В этот же момент за спиной раздались шаги. Капитан Звон вернулся, и не один. С ним шёл ещё один надзиратель. И они несли… Настоящую кувалду! Длинная деревянная ручка, огромный набалдашник. У меня в голове возникла страшная догадка. Гриня решил молчать после того, как я отказался нападать на начальника острога. Быть может, он тоже испугался или был озадачен.

— Уложить, — рявкнул Кренов, когда полицейские передали ему орудие.

И прежде, чем я что-то успел предпринять, две пары крепких рук схватили меня, подогнули колени, надавили на плечи и положили на плаху. Всё это было проделано настолько быстро, что я даже пикнуть не успел. Теперь голова и часть туловища лежали на дубовой колоде. Лицо было повёрнуто вбок, в сторону двери. Начальник острога склонился передо мной. Он наслаждался моментом.

— Прекратить твои мучения, падаль? — спросил он.

От страха я не смог даже ответить. Только пропищал что-то нечленораздельное. Да уж, выписал мне Тимофей билет в один конец! Такой развязки приключений я не мог представить даже в страшном сне. Всё, что угодно, было бы лучше. Год в подвалах магической школы, свалка, базар… Этот безумный надзиратель играючи ворочал тяжёлым молотом. Он что, кузнец? Завидев на моём лице искренний ужас, Кренов широко улыбнулся.

— Ну что, Гриня, — произнёс он. — Добро пожаловать в Соликамск. Сейчас мы тебе штамп поставим… О прибытии.

Он взял кувалду двумя руками и закинул на плечо. Набрал полные лёгкие воздуха и стал заносить своё орудие над головой.

— Не имеете права! — прокричал я. — Без суда!

Надзиратели рассмеялись. Кренов тоже нашёл происходящее смешным. Дыхание его сбилось, и ему пришлось вновь положить молот на плечо, чтобы собраться.

— Ой, артист, — выдохнул он. — Ладно.

И вновь стал заносить молот над головой. В этот момент… В дверь постучали. Наверное, комната была не такой уж потайной. Не дожидаясь ответа, в кабинет вошёл Пловец. Тот самый конвоир, что вытащил тело Грини из воды. И поскольку моё лицо было повёрнуто ко входу, я тут же посмотрел на него с молчаливой мольбой.

— Разрешите доложить! Фураж доставлен, — отчитался Пловец. — Пострадавший сотрудник конвоя находится в лазарете, имеет сильный ушиб. Иных происшествий не зафиксировано. Специальный конвой завершает свою миссию.

— Это я решаю, — буркнул начальник острога, ставя кувалду на пол. — Кто тут и что завершает.

Возможно, полицейский нарушил субординацию, потому что он непроизвольно сделал несколько шагов в мою сторону. Осмотрел плаху, надзирателей. Молот возле начальника. Некоторое время на лице полицейского была борьба, и Пловец смотрел на происходящее с неодобрением. Потом он покачал головой и произнёс:

— Разрешите обратиться, Кренов, — произнёс он. — Но зачем поступать столь варварски-с? Есть ведь современные методы…

— Отставить нравоучения! — рявкнул Кренов. Да он просто псих! — Здесь я решаю, усёк?

— Да, но… — начал он.