Развод. Её вторая семья

Глава 1

Работать в больнице — уже стресс. Работать в детском отделении, где находятся отказники-младенцы - двойной стресс.

Когда я еще не достигла статуса материнства, я всегда относилась к историям, где участвуют дети, эти невинные души, не умеющие за себя постоять, очень эмоционально. Я надолго выбивалась из колеи.

Люди жестоки, и это хорошо видно по тому, что мы видим здесь. Не там, где показывают по телевизору. Это происходит за стенкой, перед нашими глазами.

Став матерью, я стала думать об этом еще глубже и масштабнее.

Прошло одиннадцать лет с момента, как я начала работать в больнице и стала мамой, а мое сердце по-прежнему сжимается и рыдает, стоит услышать новую историю.

Это утро начиналось, как обычно, но в итоге запустило цепочку событий, которая изменила не только мою жизнь.

- У тебя плохое настроение? – спрашивает муж, стоит ему появиться на кухне, где я готовлю завтрак ему и дочери, потому что у самой нет аппетита, и я решила ограничиться только кофе.

- Почему ты так решил? – оборачиваюсь и смотрю, как он забирает свою чашку, наполненную кофе с подставки кофемашины.

- Когда ты стоишь задумчиво, значит, ночь прошла не очень гладко. Тебя что-то беспокоит?

Он спокойно проходит рядом и, проведя по спине ладонью, занимает свое привычное место за столом.

- Даже не знаю, - выключаю плиту и протираю автоматически столешницу вафельным полотенцем. – Просто, как-то…

Слова никак не складываются в предложение, потому что мне сейчас как-то сложно описать эмоциональное состояние. Я и сама не знаю, что это за тяжесть прямо в животе крутит мои внутренности.

- Я понял по твоей речи, - слышу, как муж усмехается. - Скоро отпуск, вот и отдохнешь.

- Ты прав, я слишком устала, - убираю за ухо выбившуюся прядь и набираю в тарелки яичницу.

- Алиска еще не встала?

- Думаю, скоро выйдет, наряжается небось.

- В школу особо не нарядишься, мама, - доносится ее голос, затем хлопает дверь.

- И тебе доброе утро, - Гриша смеется, смотря на нее.

- Доброе утро, семья. Напомните, почему я обязана ходить на эту дурацкую практику?

- Потому что обязана, - ставлю перед ней тарелку, затем напротив мужа. - Это устав школы. И что за выражения?

- Дурацкая? Пап, это разве мат? – тут же ищет поддержки у отца.

- Это не мат, но не лучшее слово для выражения своих мыслей, даже если они гневные.

- А мы что аристократы?

- Тебе десять или тридцать?

- Нормальное слово, у нас в классе… - начинается обычная песня, которую я заканчиваю на первой ноте.

- И я не желаю этого слышать, кто и как говорит в твоем классе. Я им не мама. Моя дочь ты.

- Я поняла, - Алиса сдается и отступает.

- Спасибо. Приятного аппетита.

Школа находится рядом с нашей пятиэтажкой, поэтому мы с дочерью прощаемся на углу. Я прослеживаю ее путь еще несколько минут, затем иду к гаражам, где стоит наша машина, и куда заранее ушел Гриша.

Когда я подхожу, он уже закрывает ворота.

- И все же, нам нужен дом.

- Ты же видел ценник. Тебе придется продать Алексею половину своего вклада в вашу мастерскую, и то я сомневаюсь, что хватит.

- Знаю, знаю. Может ипотеку?

- Гриш, нет… Это не вариант. Мы эти два миллиона, будем выплачивать до пенсии. Ни сбережений, ни отдыха.

- А куда мы обычно ездим отдыхать?

- Вот именно. А так даже мечты не останется.

- Ну, давай уже, садись.

Он смеется и занимает свое место с водительской стороны, а я с пассажирской.

Мы простые люди с мужем. Я медсестра в больнице, а они с Алексеем, открыли не так давно мастерскую по ремонту и обслуживанию машин. Долгое время они работали на других, теперь работают на себя. Послужило плюсом их хорошее умение в этом деле и приличное количество постоянных клиентов, которые теперь приходят именно к ним. В перспективе еще поставить рядом магазин автозапчастей, но это будет пока еще не скоро. Вложенные средства, пока что не отбили.

С семьей Леши мы очень дружны. Его жена Лиза - моя самая близкая подруга. Хотя о детях не скажешь, что они друзья. У нас Алиса с характером. У них сын, Виталий, тот еще задира. Но мы все уверены, что это их самих забавляет: склоки, препирательства и примирения.

- Как там дела на сегодня?

- Да вот, оборудование заказывали же, должно прийти. Будем пробовать им работать.

- Отлично. Твой брат согласился работать?

- Думает, - фыркает муж. – Как будто где он сейчас лучше.

- Ну, он никогда не славился скоростью своих решений.

- Ладно. Найдем другого. Вон, где у Саныча работали, часто приходили туда парни с руками.

- Согласна.

Глава 2

- Господи, - мое сердце перехватило от ужаса услышанных слов и на мгновение стало больно в груди. – Как она сейчас?

- Сегодня ночью дежурил Семен и к нему на помощь пришел Влад Саныч. Зрелище такое, что мужики плакали, так что думаю, не очень хорошо было. Но состояние стабилизировали, точно знаю.

- А что с матерью-то этой? Не знаешь?

- Валя с приемного говорила с полицейским, который сопровождал скорую. Этот который усатый такой с пузом.

- Ну-ну, я поняла.

- Так вот, вроде как сбежала эта тварь. А их вызвали соседи. Они услышали, как малышка плакала, потом успокаивалась и снова плакала.

- Боже, - мой живот скрутило от одного только представления о том, что пережила эта девочка, не успев толком пожив.

- Что-то мне подсказывает, что не впервые это. Мне Семен сказал, что там есть синяки старые, уже такие желтоватые знаешь, на ножках и ручках, сомневаюсь, что она «упала, играя в мяч».

- Надеюсь, эту гадину найдут и посадят, - говорю, злясь на эту женщину, что посмела так поступить со своим ребенком.

- Ну, в любом случае назад к ней дочь не вернут.

- Она у нас останется? – киваю, соглашаясь с ее словами о вероятном лишении прав.

- Как обычно. Сначала в хирургии, потом к нам сюда на уход, а там не знаю. Хорошо руки, ноги не переломала ей.

Я содрогаюсь от сказанных слов.

- Как обычно, наша опека работает там, где не надо, и посмотри, что творится. Которая по счету эта девочка, поступившая к нам в таком состоянии? И самое поразительное никто ничего не видит, пока не становится либо поздно, либо почти поздно.

- И не говори.

Я освобождаю подруге место, чтобы она спокойно выпила кофе, а сама принимаюсь ходить туда-сюда.

- Ну че ты завелась, Лиль? – она смотрит на меня, сопровождая взглядом каждый мой шаг.

- Да ничего. Душа не на месте. Она там проснется, а ее и успокоить никто не захочет.

Вспоминаю правила, и тут же о них напоминает Настя, от которых я начинаю сильнее злиться, хоть и понимаю их смысл.

- Ты сама знаешь правила.

- А ты объясни это ребенку, который ни черта не понимает еще. Который проснулся и просто хочет, чтобы его обняли и успокоили. Потому что болит всюду и все что остается, — это плакать. Объясни, что нам запрещено с ними нянькаться, чтобы они к нам просто не привыкали, чтобы не питали иллюзий, что есть добрые люди, а не только…

- Лиль… - она пытается что-то сказать, но я решаю сбавить обороты и закрыть тему, потому что чувствую, как сжимается горло от нахлынувших эмоций.

- Ладно, все, - поднимаю руки. – Как твои девочки? Практику проходят тоже?

- Ага. Извелись уже все.

- И моя так же. Ты путевку получила в лагерь?

- Нет еще, - она фыркает со смешком. - Но учитывая, что уже середина июля, вряд ли дадут.

- А я думала, что я одна не получила, - посмеиваюсь вместе с ней.

- Ну, тут опять же два варианта: либо отдали нуждающимся и проходящим по бюджету, либо поедут отдыхать детки администрации.

- Блин, я бы и на своей машине поехала с Гришкой и Волошиными, но у них еще толком никто не работает в мастерской, а деньги надо вернуть вложенные, и уже потом в плюс работать.

- Это дело такое. Витька обещнулся твоему звякнуть.

- Совсем туго у них там?

- Ага. Начальство, как сменили, так каждый день что-то меняется. Устали уже все. Подумывает уйти. Я и сказала, чтобы шел к вам туда.

- Ну, это пусть сами уже решают, я не лезу с Лизой.

- Ой, ладно, - она ставит чашку и съедает еще одну печеньку. - Поеду домой. Устала.

- Давай. Созвонимся. Пойду теперь я поработаю.

- Хорошей смены, - касается моего плеча на пути к выходу.

- Хорошего отдыха.

- Лучшего отдыха. Два дня рая.

- С пылесосом и шваброй?

- А промолчать не могла?

- Не-а, я так же отдыхаю, - улыбаюсь и смотрю ей вслед.

До самого обеда я занимаюсь привычными делами, но не могу сказать, что я успокоилась по поводу ребенка.

Учитывая, что хирургия находится в нашем здании, я постоянно обращаюсь к этому вопросу мысленно и в итоге в обеденный перерыв, поговорив с дочкой и мужем, поднимаюсь туда.

За время моей работы здесь в больнице я успела насмотреться разного. Не все случаи - результат злости людей, или же их наплевательского отношения к своим детям. Это часто случайности. Порой это временные слабости, которые вынуждают сделать некий шаг в сторону лучшего будущего для ребенка. Как, например, случай, что произошел несколько месяцев назад. Женщина оставила своего малыша, потому что захотела избавиться от алкогольной зависимости, и легла в клинику на лечение. Это временный отказ от опеки, так как она не имела возможности обратиться к кому-нибудь еще.

Ей придется через суд восстановить свои права на сына, но она сделала это ради него и самой себя.

Недавно она, насколько мне известно, восстановила эти права и забрала ребенка домой.

Но не каждый случай начинается и заканчивается так, как этот. Возможно, мое сердце слишком мягкое для подобной работы, и кто-то осуждает мою раскрытую душу, которой хочется обнять каждого брошенного малыша в этом мире, но я не уйду отсюда. Во всяком случае сама, ни за что.

Поднявшись по лестнице, не используя лифт, на случай если он экстренно понадобится врачам, я встречаю дежурную медсестру.

- Привет, Ань.

- Привет, а ты чего тут?

- Да я слышала о девочке, что ночью доставили, можно мне…

- Ой, Лилька, не упади только.

Она отодвигается от стола, за которым заполняла какие-то рабочие тетради и кивает идти за ней.

- Васильич сейчас на смене, говорит нормально все. Рисков нет, теперь только выздоровление физическое. А вот что там будет эмоционально, понятия не имеет никто из нас. Она через четыре-пять дней к вам пойдет.

- Ага, я слышала.

Мы останавливаемся возле палаты с прозрачной стеной, и я впиваюсь взглядом в единственную малышку, которая там лежит. Одна. В деревянной кроватке и подрагивает изредка.

Глава 3

На глаза наворачиваются слезы, когда я продолжаю стоять там за прозрачным стеклом.

Я пытаюсь представить ситуацию, при которой можно поднять руку на ребенка. Поднять так, что на лице остается синяк, что на теле багровые пятна… и меня начинает тошнить.

- Поверить не могу, что такое сделал человек, Ань. Что это сделала женщина, которая родила ребенка.

- Надеюсь, что ее посадят.

- Жаль, что она получит срок и будет дальше спокойно жить без хлопот, - говорю ей в ответ, затем поднимаю руки и вытираю щеки от влаги. – Не назовешь наказанием то, что она найдет кров и еду на какое-то время.

- Мы не властны над этим, Лиля. Хуже, если она будет дальше, извини меня, плодиться.

- В этом ты права. Я бы попросила Галю из акушерского отдела стерилизовать эту… - я проглатываю маты и собираюсь уйти, как вдруг малышка начинает дергаться сильней и в итоге всхлипы превращаются в громкий плач.

- Поэтому мы положили ее в отдельную палату, - она входит внутрь и поднимает девочку на руки.

Она настолько худенькая и крошечная для своих девяти месяцев, что ее легко можно спутать с полугодовалым ребенком. Внутри бушует ураган, а пальцы покалывает от желания успокоить ее.

Я смотрю на часы, которые висят в коридоре, и, дав себе не более десяти минут, вхожу в палату.

Как только я открываю дверь, меня окунает в океан боли этой маленькой девочки. Боли, которую она своим криком рассказывает. Доверительно кричит о том, как ей страшно, не понимая, почему с ней совершили это зло и так жестоко обидели.

- Дай ее мне… дай, - протягиваю руки, и Аня, обессилев за короткие полминуты тут же отдает ее.

- Нам с трудом удается ее успокоить, Лиль, хотя она проснулась в третий раз всего.

- Не удивительно, - шепчу ей и, прижав к своей груди малышку, пою медленное «ш-ш-ш», согревая и пытаясь подарить покой.

- У нее травма головы, поэтому ее не убаюкаешь, как обычно мы это делаем.

- Не нужно.

Маленькие ладони разлетаются в разные стороны, когда я снова прижимаю ее к себе, стараясь не травмировать.

Крик становится другим, значит, она уже переходит в стадию закатывания.

- Дай мне соску, Ань и пеленку.

- Сейчас.

Она быстро протягивает мне пеленку, которой я слегка стягиваю ее руки, чтобы она царапала себя в первую очередь. Укладываю слегка на свой локоть, но не как при кормлении бутылочкой и снова покачиваясь в разные стороны, соской касаюсь ее покрасневшего рта.

Я знаю, что она не голодна, но истерику нужно прекратить, а рефлексы никто не отменял.

Она кричит и одной рукой хватается за мою рабочую форму, а, поняв, что зацепилась крепко, уже не отпускает. Вторая ручка тоже не дергается больше, схватив ткань на моей спине.

Чмокая соску, она кричит. Затем делает это снова. И при очередном жевании начинает подвывать и как я говорю обычно «рассказывать», а значит, мне пора ей ответить.

У моей дочери, случались такие истерики, как у любого ребенка, хотя причины для них разные, остановить ее можно и таким способом, каким пользуюсь я, если позволяет ситуация.

Она до сих пор не открыла глаз и даже не видела меня. Поэтому, когда она снова произносит что-то вроде «Уай-а-а-а…», я начинаю.

- Да, мое солнышко. Я знаю… Знаю. Слышу тебя.

Она, всхлипывая, прекращает крик, поглотив соску, и открывает глаза.

Будто серый мрамор — цвет. Формы перевернутой капельки. Она посмотрела на меня, все еще красная от непрекращаемого плача. Я знала, что она снова начнет истерику, которую будет остановить уже проще. Но это мгновение, она смотрела на меня. Разглядывала буквально три, от силы четыре секунды.

Восхитительная, маленькая и такая удивительная.

- Здравствуй, - сказала я ей, и она, икнув, начала плакать снова.

В итоге я провела там не десять минут, а полчаса. Но вернувшись, меня старшая не ругала, так как сейчас в нашем отделении пятеро детей, так как на прошлой неделе другие шестеро детей отправились в детские дома. За ними так никто и не пришел. На самом деле чаще всего так и получается.

Только новорожденные и дети до года востребованы у бездетных пар или родителей, кто готов дарить свою любовь приемным деткам. Более старшие уже сложнее попадают в семьи. Что говорить о школьниках?

Войдя в палату, на меня посмотрели пять пар глаз в возрасте от трех до шести лет и, обрадовавшись, бросились навстречу.

София Николаевна – наша старшая, возражала моим действиям. Всегда.

Нам запрещено проявлять мягкость. К малышам часто подходить, чтобы они учились у жестокого мира успокаиваться сами. Чтобы запоминали, что если ты ничей, то им и останешься, а мы тут просто рабочий персонал.

Я пыталась быть такой первое время.

Но сидеть и слушать, как ребенок плачет до момента, пока не устанет и не уснет, я не смогла долго.

- И? – тут же прилетел вопрос, когда я вернулась в сестринскую от детей.

- Что и?

- Она будет еще одной, кого ты будешь лелеять, пока сидишь тут на смене?

- Вы видели эту девочку, София Николаевна?

- Нет. Я не ходила в хирургию. Слов было достаточно и твоего лица, когда ты вернулась оттуда утром.

- Значит, вы знаете ответ. Если ее соберутся удочерить, в чем я не сомневаюсь, она не должна быть беспокойной и плохо спящим ребенком.

- Лилия, ты не первый год слышишь от меня одно и то же…

- Ты не можешь помочь каждому, - говорю с ней вслух.

- Именно. Почему эти слова до сих пор не вразумили тебя?

- Потому что я не могу иначе.

- Надо, Лилия. Или мне отправить тебя в отпуск раньше времени?

- Не делайте этого. Разве не достаточно того, что она уже пережила?

- Ты медсестра. Ты не мать этой девочки и не родственница. Она твоя работа.

- Возможно, я бы хотела быть такой как вы. Выключать эмоции, придя на работу утром, но у меня не получается. А с другой стороны, кто-то же должен иметь сердце в нашем отделении.

- Ох, господи, что за женщина, - встает со вздохом.

Глава 4

Следующие несколько дней похожи на один смазанный фотоснимок. В больнице было поступление трех братьев погодок, возрастом от трех до пяти лет. Их изъяли у семьи, где-то на окраине. Мальчишки есть мальчишки, балуются, хулиганят, кричат. В отделении стало определенно громче и суматошней.

Разумеется, устаешь от подобных смен, что на свою семью и вовсе не остается сил, а ты их ищешь, опускаясь в недра души, находишь и черпаешь до остатка, а как иначе?

В пятницу и вовсе рушатся планы на отпуск. Мы уходим в него по одному человеку, но так как Лена сломала ногу, я остаюсь работать, пока она не выйдет. И в ту же пятницу к нам отправили малышку из хирургии, сделав крайний рентген и УЗИ, убедиться, что она в порядке.

- Ну, Лиль Санна, принимайте.

Медсестра из хирургии, держала на руках девочку, и мое нутро сжалось от вида все еще виднеющихся синяков на ее лице и плечиках.

- Как она?

- Ну… сама понимаешь, Лиль. Готовьтесь к плохому сну, порой отказу от еды. Еще и зубы режутся у ребенка.

- Еще бы, - я перевела на нее взгляд и улыбнулась. – Привет, солнышко.

Она грызла резиновый прорезыватель и плямкала.

- Пойдешь ко мне? – выставляю руки и шевелю пальцами, маня, но не напирая, чтобы не напугать ее.

Она смеется и словно стесняясь, прячет лицо, опустив голову на плечо Юли.

- Кстати, ее Аня зовут. Николаева.

- Так ты у нас Анюта? – подхожу немного ближе и трогаю ее ножку, перемещаясь к пальчикам, чтобы немного пощекотать.

Юля наблюдает за этим молча и когда мне все же удается расположить к себе ребенка, что она сама тянется ко мне, медсестра начинает говорить.

- Не понимаю, как тебя хватает на всех их, Лиль. Тут на своих сил порой не найти, да и нервов тоже, а ты с этими отказниками возишься и само спокойствие. Ни следа от усталости.

Я снова улыбаюсь малышке, а потом смотрю на женщину, стоящую передо мной.

- А я, Юль устаю так, что у меня по ночам судороги одна за другой. А щеки в кровь искусаны, потому что нервничаю порой сильно. Но знаешь, когда я смотрю на этих детей, я знаю, что сегодня я им дам любовь, пока они на моих глазах и от меня не убудет, а завтра они попадут в детдом, где-нибудь в Новоселках и вообще перестанут радоваться жизни. Что моя усталость в сравнении с тем, что они пережили?

Она кивает.

- Ты-то у себя и своей семьи одна, не забывай.

- Одна, но я и там успеваю.

- Ладно, пойду я работать.

- Слушай, а мать-то нашли ее? Отца?

- Ну, маманьку точно. Пила с кем-то в деревне по южному шоссе первое. Даже не знаю, как называется. В общем, она была пьяная в ту ночь. Ребенок, разумеется, плакал. Ну эта… короче разозлилась. А папаша вообще неизвестен. В свидетельстве о рождении прочерк. Пока что и его ищут, она я так поняла, дала данные, кто он. Мне кажется, если нормальный будет, то, может, ему отдадут на опеку.

- Господи, как она с ней жила эти месяцы, спрашивается. И никто ничего не слышал, да?

- Сама знаешь, что люди порой слышат лишь то, что надо и когда надо. Хорошей смены.

- И тебе.

Я ухожу в палату, где лежат малыши до года. Теперь у нас их двое, вместе с Аней. И они примерно одного возраста. Но первую девочку уже готовят к удочерению.

- Ну вот, твоя кроватка, - усаживаю ее и опускаюсь на корточки, чтобы быть на одном уровне с ее глазами.

Рейки мешают ей смотреть на меня, поэтому она неуклюже поднимается на ножки, держась за боковушку, и протягивает свою маленькую ручку, чтобы меня коснуться.

- Ух ты, какая умничка. Сильная малышка.

Я боялась, что она не будет стоять или даже пытаться, но все оказалось не так плохо. Она сидит, стоит и очень активна. К тому же у нее был подвывих головки подлучевой кости, но его быстро и правильно вправили за один раз, и в итоге она выздоровела за эти пять дней, что была в хирургии.

На самом деле помимо недостаточной массы тела, это был обычный, милый ребенок. Ребенок, не заслуживший подобной жизни, где каждая минута на грани жизни и смерти.

Субботу я провела с семьей. Поехала с Алисой в торговый центр, чтобы купить очень важные именно сейчас сандалии на толстой, вспененной платформе.

- Мам, это мода, - ответила она мне на молчаливый вопрос, а я просто кивнула.

Что тут скажешь в принципе?

В воскресенье было мое ночное дежурство, и все причитания медсестер, которых я сменила, о том, что это была ужасная ночь, я поняла вполне.

Аня плакала. Она дергалась во сне, в итоге пугалась себя же и начиналась истерика. Как правило, просыпалась вторая малышка, и приходилось справляться с двумя, на что требовалась помощь второй медсестры.

Уложив спать их в два ночи, после второго пробуждения, я положила Аню в кроватку на заранее заготовленную пеленку и когда она улеглась, просто несильно ее запеленала. Верхнюю часть тела.

Так как мы ночевали в одноместной палате, которая, по сути, была не нужна в отделении с детьми и служила нам верой и правдой, я просыпалась на каждый шорох. И стоило Ане завозиться, я уже была рядом.

Сдерживающие импровизированные путы не позволили ей испугаться своих ручек и… все прошло более-менее удачно. Она все равно проснулась, но истерики удалось избежать.

- Все будет хорошо, маленькая, - шептала я ей, укачивая и поглаживая по спинке.

В понедельник до пересменки появилась София Николаевна.

- Ну что тут у нас? – она посмотрела на детей, которых я только что закончила кормить и не вытащила из столиков для кормления. – Справляешься, Лилия?

- А то. Обе прекрасные малышки.

- Ну-ну, - ответила со скепсисом. – Маляву забирают сегодня.

- Уже?

- Ну а чего тянуть? Родители новые с вполне вместительным кошельком, документы оформили вне очереди.

- Ну и хорошо. Пусть отправляется в свою новую семью, - повернулась и посмотрела на нее. – Да?

Она шлепнула по столику ладошками, и все полетело вниз.

- Вот и хорошо.

- Так, Настя еще не пришла, да и рановато, а им невтерпеж, поэтому ты займись пока что ею. Искупай, причеши те самые четыре волосинки и надень вот эту одежду.

Глава 5

За годы работы в этой больнице и этом отделении мы видели много разных зверств, связанных с малышами и их родителями.

Каждый раз ты оставляешь в новом, весьма коротком знакомстве кусочек своего сердца. Каждый раз ты плачешь. Ты просто рыдаешь внутри, но на деле смотришь во все еще доверчивые глаза с улыбкой и задаешься вопросом: «Как же ты можешь продолжать любить этот мир и людей, когда сам побывал в аду еще минуту назад? Откуда в тебе столько человечности в твои маленькие годы, что не сравнится ни с одной душой, живущей на этом свете десятилетия?».

Я столько раз привыкала к этим, зачастую никому не нужным детям, но в этот раз, связь с этой малышкой казалась мне какой-то иной, еще более глубокой.

Я не могла надышаться ею. Не могла наглядеться и наобнимать. Этому чувству внезапно вспыхнувшей привязанности не было пояснения. Просто не было. И сердце мне такого ответа тоже не давало на вопрос: «Что в ней такого особенного, чем в тех, кто был до нее?». И я чувствовала ответственность всегда, а к ней еще больше.

- Это что, мам? – дочь смотрит на игрушку в моих руках.

- Это кое-что детям.

- А-а, ясно. А что, кстати, с отпуском твоим и папиным? Я же в лагерь не еду, да? – ее тон совершенно недовольный, и я понимаю, но иного ответа, чем тот, что я уже ей дала до этого разговора? у меня не было.

- Алис, ну говорили же об этом.

- Да, говорили, говорили. Только теперь ты пол-лета будешь сидеть в своей больнице и игрушки покупать, а папа в мастерской со своими машинами, а мне что делать?

- Кто-то запретил тебе общаться с подругами? – задаю резонный вопрос, чувствуя ее вспыхнувшую агрессию.

- Они все отдыхают с родителями. Вон, Ракины купили палатки и поехали на островок.

- И мы поедем, - заявляю таким же тоном, как и она. – Только папина мастерская прогорит, а меня уволят, тогда останемся на островке жить постоянно в палатках и речке купаться.

- О-о, пошли нравоучения, - закатив глаза, она топает ногой и отворачивается.

- Что происходит, Алиса? – смотрю на нее хмурясь.

- Ниче. Домой идем? Все равно таскаюсь за тобой просто так.

- Дочь, - касаюсь ее плеча, но она еще сильнее зажимается сложа руки на груди.

Вот как так вышло, что я могу найти общий язык и правильные слова детям-сиротам, а с собственной дочерью нет?

- Солнышко, давай мы поговорим об этом ближе к выходным следующим? Возможно, я поменяюсь с кем-нибудь сменами, а папа сможет вырваться на денек?

- Правда? – она тут же встает ко мне лицом, и глаза уже верят в положительный исход.

Я бы тоже хотела и мне стоит поговорить об этом с мужем.

- Постараемся, ладно? Идея хорошая, согласна. Просто ты должна в наше положение входить иногда.

- Окей, окей. Это лучше, чем «Нет».

После ужина Гриша остался на своем месте и молча наблюдал за тем, как я мою посуду.

- Так и будешь молчать? – наконец не выдержал, заставив посмотреть на него через плечо и снова отвернуться.

- Ты о чем?

- От тебя исходит аромат «разговора».

- Неправда. Это запах рыбы, которую ты ел на ужин, - шучу и сама же хихикаю.

- И ее тоже, - муж поддерживает и наконец встает из-за стола, но подходит ко мне и помогает убрать тарелки в верхний ящик, пока я ополаскиваю остальные. – Скажешь сейчас или пойдем с чаем на балкон?

- Второй вариант.

- Хорошо.

Наш небольшой ритуал.

Если нам нужно поговорить, мы идем на балкон. Наконец, его застеклив и сделав уютной лоджией с узким диванчиком и ковром, это стало любимым местом всей семьи. Алиса еще и столик попросила поставить в другой конец, чтобы она могла там делать уроки.

Летом там бывает порой жарко, когда солнце светит в полную силу, но вечером, ни с чем не сравнится время, проведенное там.

Расположившись рядом, держа в руках по чашке зеленого чая с мелиссой, муж ждал.

- Алиска психует, - говорю со вздохом.

- По поводу?

- Отдыха. То в лагерь не поехала, то мы, оказывается, в отпуск не идем.

- Так она половину учебного года твердила, что ей некогда даже с подругами погулять из-за уроков. Чем ей лето не угодило? С утра до вечера пусть гуляет.

- А я о чем? То же самое сказала. Но как я поняла, девочки поехали отдыхать на юг вот и трепет нервы себе и мне заодно.

- Лиль, - он ставит чашку, но я опережаю все его мысли.

- Гриш, я не про путевки в Турцию. У меня работы вагон. Я о выходных на природе хотя бы.

Он поднимает руку и трет шею.

- Речь о чем-то конкретном?

- Ну островок этот на реке. Помнишь, мы там как-то отдыхали, Алиска еще маленькая совсем была?

- Ну-ну, понял. Это ж и палатку купить надо будет.

Глава 6

Моя смена в эту пятницу заканчивалась в девять утра. И все выходные мы провели на берегу реки, того самого островка, который так любили жители города.

На самом деле, я думала, что это место утратило огромную популярность. Но была несколько удивлена тому, сколько народа там было с палатками.

Отовсюду веял аромат шашлыка и лился смех.

Дочь была вне себя от радости, потому что наш импровизированный лагерь находился недалеко от родителей ее подруги. Как-то так вышло, что семейные были слегка поодаль от молодой публики. Девочки купались эти два дня напролет, потому что вода прогрелась до своего максимума, а мы – взрослые, вели свои беседы за объединенным столом или у костра.

- Хорошие выходные получились, - с улыбкой на лице констатировала я, когда мы уезжали в воскресенье после обеда.

- Согласен.

- А я говорила. Давайте на следующих еще? – прозвучал ее вопрос, и мы с Гришей рассмеялись.

К сожалению, мы оба знали, что это невозможно. Расходы придется отрабатывать, потому что в некоторых моментах, мы урезали свой бюджет, чтобы позволить этот отдых.

В понедельник, появившись на работе, я не могла дождаться встречи с малышкой.

Я действительно, несмотря на отдых, по ней соскучилась.

Синяки все еще были слишком заметными, но не такими темными.

- Ну как тут?

- Как обычно, Лиль. А вы че? Позагорали?

- Ой, слушай, было действительно хорошо. Так что поезжай смело.

- Ага, нам такое не потянуть, ты че?

- Ну, мы тоже не особо тянули. Пришлось подумать над расходами просто. В общем, будет возможность, смело соглашайся.

- Ладно.

Выходные прошли спокойно в больнице, поэтому тем для детального разговора с подругой не нашлось.

Тем временем пошла четвертая неделя пребывания Ани в стенах больницы и не прошла даром для правоохранительных органов.

Нашелся отец девочки, а во мне взыграло яростное сопротивление и желание защитить ее.

- И что? – спрашиваю у нашей главы, после летучки.

- Что-что, - она вертит кружкой и вздыхает. – Выяснят все обстоятельства, а потом отдадут ее ему.

- Ему? – я почти закричала, но быстро извинившись, убавила громкость голоса. – Я думала, опека защищает детей.

- Лилия, от нас это не зависит, вот вообще никак. А если бы и зависело, то какая будет судьба у нее? Лучше интернат, чем отец?

- Да какой он отец? – мой тон вновь резко стал выше от возмущения.

- Государство за то, чтобы не было детдомов. Если у ребенка есть отец, а мать сошла с ума, то ясно, кому этого ребенка отдадут.

- А если он еще хуже?

- Вот поэтому сейчас будет выяснение всех обстоятельств. Лилия, - она стучит ручкой по столу, словно обдумывает какую-то мысль, - сейчас, как устаканится с отпусками и больничными, ты пойдешь первой на отдых. Я вижу, что ты немного переутомилась.

- Да нормально мне. София Николаевна, ну, переживаю я, ну что поделать?

- Работать.

Вздохнув, я иду и просто работаю. Работаю в должности, которую занимаю много лет и работаю над собой. Не над тем, чтобы мое сердце вдруг стало твердым. А просто стараюсь относиться к этой малышке, как к ребенку, которому нужна помощь.

Но это чертовски трудно. Приходить и брать ее на руки. Ухаживать, кормить и прижимать к груди, видя ее доверчивые глаза.

Так как мне быть с моим сердцем?

- Ты снова задумчива, - муж трогает мою руку, когда мы сидим на диване в гостиной и смотрим какой-то фильм, который выбрала Алиса.

- Работа, не обращай внимания, - улыбаюсь ему одними губами и когда он похлопывает себя по коленям, ложусь на них и наслаждаюсь поглаживаниями моих волос.

- Ты все о той девочке думаешь?

- Да. Скоро будет суд, и ее с вероятностью сто процентов отдадут отцу.

- И это плохо?

Я приоткрываю глаза и поворачиваю к нему голову.

- Конечно, плохо. Если мать сотворила такой ужас с младенцем, кто же тогда он?

Гриша не стал спорить, и в итоге мы продолжили смотреть фильм в молчаливом согласии.

Лишь перед сном, укладываясь в постель с мужем, я огласила мысль, которая даже мне казалась сумасшествием.

- Знаешь, за детьми в возрасте Ани стоят очереди. Мы могли бы ее забрать себе.

Гриша посмотрел на меня с удивлением, а после сказал: «Угу» и просто уснул.

Поднимать тему утром я не стала, потому что муж никогда не говорил о подобном даже в гипотетическом смысле, даже в разговорах о детях, по моей работе. К тому же я понимала, что во мне говорят эмоции. Понимание того, что я не могу помочь всем, было во мне живо.

Судебная система работала быстро в том случае, если ей это было необходимо. Поэтому уже через полторы недели, София Николаевна вошла в отделение со светловолосым мужчиной.

Глава 7

- Так, ну мне нужно приниматься за работу, а вы тут… - София Николаевна кивает нам всем и задерживает свой взгляд на мне, очевидно намекая на мое поведение. – Справитесь, да?

- Конечно — конечно, - представитель органов опеки проходит в палату и садится на стул.

Один только мужчина стоит все еще в дверях и смотрит на ребенка.

Мне кажется, он на грани инфаркта или чего-то такого. Потому что его лицо буквально бледнее с каждой секундой.

- И вы проходите, - указываю ему на второй стул. – Сейчас я ее успокою, но, пожалуйста, не пытайтесь взять ее на руки, она слегка пуглива.

- Я… - он отрывает свои глаза от малышки и смотрит растерянно в мои глаза. – Я бы не стал… нет, что вы.

Мой гнев угасает с каждой секундой, потому что это не та реакция, которой я, признаться честно ждала.

- Ну что, Анют, поздороваемся со всеми?

Она прижимается ко мне сильнее, но оборачивается к посторонним в этой комнате. И когда ее отец видит все еще бледные синяки на ее теле, то его глаза едва ли помещаются в глазницах.

- Это… что синяки?

- Это то, что от них осталось. Поверьте, зрелище, которое наблюдали врачи с первых дней, заставило плакать мужчин.

Любовь Евгеньевна опускает голову зажмурившись.

Мне хочется задать ей вопросы, почему все это произошло и куда смотрели органы, но в этом нет смысла. Никто не ответит них.

Аня берет игрушку и начинает грызть, поэтому я слегка разворачиваю ее к остальным в палате и усаживаю на свои колени.

- Что сказал суд? – вопрос я задаю Любе, но вижу, как пытается слово вставить сам мужчина, однако рада, что его перебивают.

- Пока что это визиты. Знакомство. Как только девочка станет воспринимать отца – отцом, она тут же поедет домой. К тому же Матвей Сергеевич должен подготовить условия проживания для младенца.

- Вы делаете итоговое заключение?

- И вы. Вам необходимо будет написать пару слов, ну, я думаю, вы с этой процедурой знакомы.

- Конечно, - киваю и снова смотрю на мужчину, который потерялся в ребенке и следит за каждым ее движением.

Проходит еще пять минут, прежде чем Любовь Евгеньевна не выдерживает и говорит, что ей нужно поговорить по работе с нашим главврачом.

- Оставлю вас на минуту, тем более все, кажется, идет нормально.

- Конечно.

Когда она уходит, мы молча сидим друг напротив друга.

На языке вертятся вопросы, но я не спешу их задавать. Я просто наблюдаю.

- Она маленькая, - звучат его слова. Первые за последние пятнадцать минут.

- Ей десять месяцев… уже.

Мужчина смотрит на меня удивленно.

- Она тут уже месяц?

- Даже чуть больше.

- Сейчас… она в порядке?

- А что, боитесь трудностей? Больной ребенок уже не будет так нужен? – мой тон недружелюбный, и я вскоре сожалею о нем.

Она смотрит сначала так, будто ему мои слова слышатся с запозданием, а после хмурится.

- Я этого не говорил. Но мне сказали, что случилось и… Я хочу быть уверен, что ее жизни ничто не угрожает.

- Здесь хорошие врачи. И благо мать… та женщина, не сделала ничего непоправимого. Единственное, что может потом осложниться, это ее психика. Аня пуглива, и это нормально, я не специалист, но это все общие слова от невролога и психиатра. Необходимо следить за этим.

- Ясно, - он кивает на каждое мое слово. – Я буду… буду отслеживать.

- Почему вы здесь? – сдаюсь и задаю-таки вопрос.

- Что? В каком смысле?

- Почему вы здесь? Вам предлагали отказаться от ребенка?

- Да. После того как был сделан тест ДНК.

- Вы не отказались почему?

- П-потому… - его зрачки начинают дрожать и бегать по палате, будто мячики. – Потому что она моя дочь.

- Дочь? Вы на нее так смотрели, будто впервые увидели.

- Так и есть. Я… даже не знал о ее существовании, пока ко мне в дверь не постучали.

Его ответ ломает все мои домыслы и выстроенные гипотезы о случившемся, но задать следующие вопросы у меня не выходит, потому что возвращается Любовь Евгеньевна.

- Ну как вы тут?

- Все хорошо.

- Кажется, она не плачет, - женщина улыбается, остановившись напротив меня и Ани.

- Ну, если бы сидела отдельно, то не этой тишины никто б не услышал.

- О, ясно. Думаю, для этого дня достаточно, Лилия Александровна?

- Вполне. Я бы посоветовала визиты не раз в неделю, этого мало для того, чтобы ребенок привык к отцу и воспринимал его как кого-то близкого.

- Тут мы полагаемся на вас, а Матвей Сергеевич имеет официальный документ от судьи, что имеет право отлучаться от работы.

- Да, так и есть.

- Ну, приходите хотя бы три раза в неделю. Примерно в это время или же с трех до пяти, потому что до и после она спит.

- Хорошо, - он кивает и встает, как и я с Аней на руках. – А на этих встречах каждый раз будете вы? Или кто-то другой?

- Да, я думаю, было бы лучше, чтобы вы находились.

- Я, у меня сейчас дневные смены по будням.

- Отлично. Ну, я удовлетворена, приду на следующей неделе, или позвоню, чтобы узнать о прогрессе.

«Если он будет», - говорю мысленно на ее слова, но оставляю это мнение при себе.

- Раз уж мы все решили, тогда до свидания.

- До свидания.

Мужчина задерживается на пару секунд дольше и смотрит на малышку, которая рассматривает его, все еще грызя игрушку. Я же смотрю на него, и тогда он поднимает взгляд, чтобы сказать: «Спасибо».

Кивнув, я отмалчиваюсь, и он уходит.

- Уф, ну что юная леди, эта встреча подошла к концу, - я подхожу к манежу и сажаю ее туда. – Что скажешь?

Она улыбается и встает, взявшись за поручни. Встав удобно, она тянет руку и щипает меня за щеку.

- Ты умница.

- Простите, - слышится позади, и я тут же встаю на ноги.

- Да?

Отец Ани стоит на пороге и смотрит на нас обеих, но рассматривает именно свою дочь. Благо она не плачет, но не пытается сесть или отойти, держась за манеж.

Глава 8

Следующая встреча с отцом Ани происходит через день, после первой.

Сейчас мои смены были дневными, и это даже хорошо. Я ладила с малышкой лучше остальных, и это должно было помочь. Я на это надеялась.

Аня только проснулась и поела, когда на пороге появился ее отец.

- Лилия Александровна, - сказал он мягко и словно ждал приглашения.

- Здравствуйте.

- Доброго дня.

Он все еще был на пороге, и я вскинула брови.

- Собираетесь оттуда общаться с дочерью?

- Простите. Я волнуюсь.

- Она ребенок, а не монстр.

Малышка сидела в стульчике для кормления и следила за мужчиной. Не было ни слез, ни истерики, как в прошлый раз. Но и активной и радостной быть Аня перестала, прислушиваясь к ощущениям.

Вытерев ей лицо пеленкой, я дала ей непроливайку.

Она схватилась за ручки и улыбнулась, проговорив что-то вроде: «Н-ня», затем стала пить.

В этот момент я повернулась, чтобы встать со стула и убрать тарелочку, где была каша, и увидела, каким взглядом Матвей Сергеевич смотрел на ребенка.

Благоговейный, мягкий, нежный. Это лишь пара слов, которые пришли мне на ум. Это снова ставило в тупик мои мысли об этом человеке, как об отце.

- Сегодня она не плачет, думаю – хороший знак, - решила внезапно подбодрить мужчину. – Матвей Сергеевич, - он поднял глаза на меня.

- Просто Матвей, если вы не против.

- Тогда просто Лилия.

Он зашуршал пакетом, когда я повернулась к малышке и забрав ее стаканчик с водой вытащила из стульчика.

Она смущенно вжалась в мои ноги, сидя на полу, но совершенно точно увлеклась тем самым пакетом.

Он был бумажный и ярко-желтый.

- Это игрушка для нее, - Матвей улыбнулся, и его голубые глаза засветились, как когда дети делают что-то хорошее, ожидая, что это оценят.

- Что там? – игриво спрашиваю Аню. – Посмотришь?

Она подняла голову и сунула в рот пальчик, грызя его.

- Можешь взять и посмотреть, м?

Аня дернулась вперед, но из-за того, что Матвей пошевелился остановилась, словно обдумывая, стоит ли продолжать, поэтому я села к ней.

- Вы тоже опускайтесь, только снимите обувь, пожалуйста.

- Оу, конечно.

Он быстро скинул туфли и сел с самого края, боясь двигаться ближе.

- Так ей будет комфортней, - объяснила я.

- Разумеется, - он согласился, и ребенок снова попытался подползти ближе.

В итоге Аня остановилась в центре детского коврика и стала тянуться за пакетом. Я рассмеялась с ее хитрости, и Матвей вместе со мной. Малышка посмотрела на нас обоих и не поняв нашего юмора, тоже заулыбалась.

Когда пакет оказался в ее руках, не было раздумий. Она тут же стала вытаскивать игрушку. Их там было две. Пирамидка из шести колец и внутреннего стержня, на который они были надеты. Вторая игрушка была пластиковым домиком, крыша которого была с отверстиями в виде фигур. Ромб, квадрат, цветок, треугольник и круг. Все детали были внутри домика.

- Я снял упаковку с них, чтобы потом… сейчас не заниматься этим.

- Отличные игрушки, - захотелось похвалить мужчину и его рвение, сделать что-то полезное для дочери.

- Для ее возраста.

Меня снова удивило подобное изречение, как в прошлый раз. Но сейчас ничто не мешало задать вопрос.

- Вы многое знаете о детях? – я задавала вопрос и делала в то же время утверждение в своих словах, потому что это было именно так.

- Да, достаточно много, - улыбка на губах была какой-то грустной и дрожала, словно вот-вот он ее уронит, и она просто разобьется.

- Значит, это работа или свои дети?

Матвей поднял взгляд, но отвечать не стал. Ни сразу, ни через молчаливое мгновение.

Аня вскоре снова завладела его вниманием. Потому что она стала вытаскивать фигурки из домика. А когда одна деталь укатилась к ее отцу, малышка просто смотрела на нее и пыталась понять, что делать с этим дальше. Матвей с удовольствием подвинулся к ней ближе и помог, понять, что эта часть может оказаться внутри, если ее туда засунуть сверху.

Но ребенку знать лучше. Поэтому Аня просто подняла крышу и кинула фигуры туда.

- Ты права, так гораздо проще, - мужчина взял другую деталь и сделал как она.

Мне было интересно наблюдать за ними, а когда Аня подала мне одну из фигурок, я внезапно стала не третьей лишней, а… будто своей.

Остаток времени, мы играли уже втроем. Девочка все дальше двигалась к мужчине и уже не боясь делилась с ним игрушками. Но если ей становилось неуютно от чрезмерного внимания, то возвращалась ко мне и так по новой.

Попрощавшись с Матвеем, я отметила, как нехотя он собирался, но все же ушел.

София Николаевна пришла тут же, словно выжидая или же это было банальное совпадение.

- Ну чего там, Лиль Санна?

Она прошла в палату и села на стул, клацнув громко языком, на что Аня захлопала, но отрываться от новых игрушек не стала.

- Да, нормально. Они быстро поладили.

- Ну дак, кровь свое берет. А тебе он как?

Я пожала плечами и принялась складывать чистые пеленки, которые до этого вытащила Аня, и вся стопка рухнула.

- Кажется, что в шоке от наличия ребенка, но знаете, в то же время, он имеет опыт. Не теряется вообще. У меня Гриша боялся лишний раз Алиску на руки взять до года.

- О как. И откуда он у него, этот опыт? Я не слышала, что в семье есть дети.

- Он не сказал, хотя я спросила.

- Ладно, - София Николаевна поднялась со стула и прошла обратно к дверям. - Послезавтра придет?

- Да, в это же время.

- Ну хорошо, и ты, кажись, подобрела к нему, а? Я ж говорила, дай человеку шанс.

- Слишком много загадок в этой истории. Поэтому я держу руку на пульсе.

- Держит она, - усмехнулась начальница и вышла из комнаты.

Этим вечером, муж устало лежал на диване после ужина, а я приготовила ему чай и пришла, чтобы составить компанию.

- Как ты, родной? – поставила на столик его чашку и села к нему поближе.

Глава 9

Несколько дней после того ошеломляющего откровения Матвея я была очень тихой, а все, потому что думала и думала о произошедшем с этим мужчиной.

Он должен был прийти в пятницу к Анне. Я искала слова, которые отчего-то испарились из моей головы, а банального «Мне жаль», казалось недостаточно.

Но он не пришел. А следом наступили выходные, поэтому наша встреча состоится лишь в понедельник. Быть может, к тому моменту я успею взять себя в руки.

Однако не вышло.

Когда мужчина появился на пороге палаты, я лишь поздоровалась.

В его руках был пакет с еще одной игрушкой, но когда он подошел, то вытащил после мягкого резинового мячика, отданного Анюте, сидящей на моих руках, коробку конфет и вручил ее именно мне.

- А это еще зачем? – тут же опешила, но брать не спешила.

- Чтобы вам работалось легче.

- Спасибо, конечно, но не стоит.

- Стоит-стоит. Берите. И я прошу прощения за свои откровения в прошлый мой визит. А также за отсутствие в пятницу, у меня была сестра, помогала с комнатой для Ани.

- Вам не за что извиняться, - пробормотала и взяла конфеты. – Я виновата перед вами за все эти вопросы. Не стоило в общем, но спасибо.

- И вам спасибо, что делаете свое дело.

В этот раз разговоров не было особо. По тому же сценарию мы сели на коврик. Аня была более подвижной. Ползала туда-сюда. Показывала новому знакомому, то есть отцу игрушки и с удовольствием делилась с ним ими.

Я слегка отстранялась от них, чтобы в итоге, когда выйду, малышка сумела не думать обо мне, а была сосредоточена на мужчине.

У нас всего месяц, и одна его неделя закончилась. А мы должны добиться полного доверия от ребенка.

Матвей следил за моим перемещением по палате. Я увеличивала расстояние и посчитала это прогрессом. Правда, когда попыталась выйти, она тут же закричала. Не заплакала, а именно закричала, как если бы сумела сказать мое имя.

- Я здесь, солнышко. Я тут, все в порядке.

Войдя обратно, я с улыбкой посмотрела на ее отца и увидела, как он сам улыбается.

Следующие два визита были похожи на предыдущие. Только без игрушек и конфет. Приманка — это хорошо, но переусердствовать не стоит.

В понедельник Аня уже заползала на руки к своему отцу и даже обнимала, а я смогла выйти из палаты, но сидела недалеко от двери, чтобы войти до начала истерики.

- А у вас есть дети, Лилия? – спросил Матвей, когда я снова к ним присоединилась, почти в конце его визита.

- Конечно. Дочь – Алиса. Ей десять.

- Уже почти подросток.

- Ага, мысленно она уже перегнала обычного подростка. Шучу, конечно. Но она с характером.

- Думаю, с вашим опытом, укрощение характера — это плевое дело.

- О нет, это так кажется. Совсем недавно я думала о том, что здесь мне так просто найти общий язык с детьми, а дома, с родной дочерью, порой не знаю, что сказать.

Он поджал губы в полуулыбке.

- Все мы боимся ошибиться. Дать неправильный совет. С ними, - он кивает на свою дочь, - гораздо страшнее от этого.

Пришлось согласиться, пусть и молчаливо.

Следующие выходные мы с Алисой ходили по магазинам. Как ни крути, уже почти середина августа и нужно немного обновить школьный гардероб.

- Мам, ну еще одну блузку, - стала она канючить, после моего отказа.

- Алис, у тебя их три.

- Они прошлогодние.

- Но они на тебя как раз. Мы купили тебе брюки и юбку, причем недешевые, дочь.

- Я буду ходить как бомжиха в этих блузках.

- Господи, прекрати ты это. И не смотри на других, кто там, что себе покупает. Я понимаю, что ты хочешь все новое, но мы живем по средствам, слышишь? Те блузки по полторы тысячи стоят, а носиться будут полтора месяца.

- Ага, по средствам. Посмотрела бы я на тебя.

Мои слова, разумеется, остались за пределами ее понимания. Она не хотела слышать.

- Алиса, - она отвернулась и сложила на груди руки. – На меня посмотреть можешь? Или мы закончили сборы в школу?

- Что? – ее голос был грубым, и это обижало.

- По-твоему, я плохо стараюсь и заслужила такой тон?

- Я просто хочу новую блузку, - пробубнила она.

- То есть мы купим блузку, но ты пойдешь в старой обуви?

- Нет, - ее глаза почти вдвое стали больше.

- Что? У меня есть бюджет на сборы в школу, если ты не забыла, мы устроили по твоему желанию отдых на природе и потратили достаточно для этого. В итоге бюджет для школы стал меньше. Хорошо, покупаем новую блузку, если она так тебе необходима, но ты идешь в старых туфлях.

- Но мам, - дочка возмутилась, но видно, как задумалась. – Это нечестно.

- Нечестно, требовать то, что твои родители на данный момент дать не могут, при этом психовать и думать, что где-то там в разы лучше. Ты говоришь со мной так, словно я не желаю для своего ребенка самого лучшего и по мере возможности мы с папой тебе это даем. Стоит ценить то, что ты имеешь.

На этих словах, уже ни одна из нас не была готова продолжать покупки. Я подняла пакеты с жилеткой, юбкой и брюками со скамьи, у которой мы стояли.

- Поехали домой, на сегодня это все.

Всю дорогу домой Алиса была молчалива. Я не люблю с ней ссориться, но я хочу, чтобы порой умела останавливаться и понимать происходящее.

Ее тихую Гриша тоже не воспринимал. Наша «зажигалка» обычно фонтанирует, а тут была не слышна.

- Что это с ней? – муж сел за стол, когда дочка уже вышла из-за него.

- Она хочет новую блузку, когда у нее уже есть три штуки. Я отказала.

- Зачем новая? – я изогнула бровь.

- Ты у меня спрашиваешь? Но в ответ на мой подобный вопрос она сказала, что будет выглядеть как бомжиха среди одноклассниц.

- Бомжиха? – муж даже не сразу сообразил, по каким таким параметрам определятся данное слово.

- Да. Очевидно, все решает новая блузка.

- Господи, она в школу ходит или на подиум?

- Ну… это современные подростки, чего ты хотел? Просто на блузку денег не хватит, а я еще даже канцелярию не взяла и обувь.

Глава 10

Все изменилось в новую встречу. Аня с радостью ползла навстречу Матвею и обнимала его, а после и не думала спускаться с заботливых отцовских рук. Он стал для нее «своим». Так и должно быть, тем более они оба прошли каждый свой ад, как бы ужасно это ни звучало.

Оставив их, я пошла к Софии Николаевне.

- Можно?

- Давай, - она кивнула, отвлекшись от монитора компьютера. - Чего там?

- Все в порядке. Ребенок полностью готов.

- Надо же, а прошло не так много. Думала, затянется это дело, - глава постучала пальцами по столу и взяла трубку телефона, быстро набрала номер и заговорила, когда ей ответили. – Люба, это София Николаевна из детской. Слушай, у нас тут дела пошли на лад, что нам делать?... Да, Лилия Александровна подтверждает… Угу, а дома там были?

Пока она кивала, я откинулась на спинку стула и прикрыла глаза. Внутренне все сжималось. Не от волнения, а… там просто образовывалась дыра, и с каждой секундой она становилась больше.

Я буду скучать по ней… эта девочка тронула сама того, не осознавая, самую глубину моего сердца.

- Хорошо. Тогда ждем тебя завтра, - закончив разговор, она посмотрела на меня, но заговорила не сразу, словно оценивала ситуацию. – Ну и чего ты киснешь?

- Да, что-то устала немного, - зашевелила плечами, изображая боль в мышцах.

- Ага, ты мне это рассказываешь? Послушай, Лилия, ты поедешь с ними. Оценишь обстановку и с чистой совестью, с чувством выполненного долга вернешься в больницу, чтобы работать дальше. Ты меня услышала?

- Разумеется. Так все и будет, не переживайте…

- Я не переживаю, - она повысила голос и тут же покачала головой, затем поднялась из-за стола и отошла к подоконнику. – Когда я пришла сюда работать в тридцать с небольшим, мы только переехали с мужем и детьми в этот город, - я замерла и вжалась в стул, потому что глав ни разу не рассказывала о своей работе, а лишь призывала быть тверже и не раскисать. - Был такой бардак. Ты не представляешь, что творилось. Это отделение еще более-менее держалось за порядок, потому что здесь бывает проверок чаще, чем в остальных отделениях. Но были свои висяки-косяки. Никто не предупреждал меня о том, что это будет за работа. Работать в детском отделении – одно. Работать в отделении для отказников – другое. Первый год меня до инфаркта чуть не довел. Те два мальчишки у меня перед глазами до сих пор, - сердце забилось сильнее, а она отвернулась к окну. - Оказывается, когда мать устает от своих детей и хочет остаться одной, это не одно и то же, что прийти и просто отдать их в детдом. Это ведь гуманно, не так ли? Ну, посмотрят на тебя косо, какая разница. А ей почему-то было важно, избавиться от мальчишек по-своему, словно за это, никто не подумает осуждать. В домах на окраине стоят печки, которые топятся углем и дровами. Эта идиотка решила их там сжечь.

Послышался всхлип, и я не уверена, чей он был, мой или ее. Однако когда София Николаевна повернулась, она плакала, и в ее глазах было столько боли, что вынести было сложно.

- Тридцать лет работы в стенах больницы этой и других, а я помню их лица. Лица тех мальчиков, которые уже давно взрослые мужчины, - стерев со щек влажные дорожки, она посмотрела на меня. – Эта работа ломает всех, но если мы поддадимся и падем под тяжестью чужих преступлений над детьми, то работать тут будет некому. Возьми себя в руки и принимайся за работу.

- Хорошо, - сипло ответила ей и быстро ушла в сестринскую, чтобы привести себя в порядок.

Восстановив дыхание и обретя силы вернуться в палату, я сделала это и, увидев, как малышка весело играет с отцом, успокоилась.

«Она точно будет счастлива, а это главное».

- Ну что ж, - прервала нехотя их смех. – Завтра приедет представитель из органов опеки, и Аня поедет с вами домой.

- Уже? – мужчина засиял и, кажется, прижал к себе ребенка еще сильнее.

Если вспомнить, каким отрешенным был он в самом начале, то сейчас я бы сказала, что он окончательно принял своего ребенка и, возможно, посчитал это вторым шансом, подарком судьбы. Было ли это так? Наверное, да. Но в любом случае отец был вторым шансом именно для Ани, в первую очередь.

- Да. Она к вам привыкла и… я не вижу смысла затягивать. Через несколько дней к вам придет проверка, если вы сами не попросите помощи и все будет в норме и… в общем-то это все.

- Я, - он сглотнул и посмотрел потерянно. – Я очень рад.

- Все будет хорошо. Дети все чувствуют, и она в курсе, что с вами ей повезло.

Матвей посмотрел в доверчивые глаза своей дочери и прижал ее к себе, закрыв глаза.

Ощутив себя лишней, я встала и вышла снова, в палату к другим детям.

Меня окружила малышня. Они зажужжали, как рой ласковых пчел, нуждающихся в том, чтобы их услышали, и я улыбнулась, глядя на них всех.

На следующий день Матвей приехал в больницу за своей малышкой. В руках у него был новый костюм для Ани, маленькие топики, пусть она и не ходила даже, а еще кресло для перевозки детей.

- Готовы? – спросила, забирая вещи, чтобы переодеть девочку.

- Не знаю. Надеюсь, что да.

Любовь Евгеньевна, разговаривала с Софией Николаевной, а мы с Матвеем прошли в палату.

Аня играла в манеже и стоило ей увидеть мужчину, тут же подползла к поручням и встала, начав что-то лепетать.

- Знаете, думаю, вам будет лучше самому ее одеть.

- Хорошо, - даже не стал сопротивляться и, взяв обратно вещи, подошел к кроватке.

Наблюдая за ними, я лишь улыбалась. Было грустно, но такова жизнь. Радость оттого, что еще один ребенок получит заботливого родителя, перевешивала любую печаль.

Когда дело было сделано, Аня внезапно попросилась ко мне на руки, и я не могла ей в этом отказать.

Машина органов опеки была большой, но я попросила их позволить Матвею посадить малышку в его автомобиль, и чтобы не было паники со стороны ребенка, села с ними.

Лавируя в потоке машин и приближаясь к дому, мы молчали. Девочка смотрела по сторонам, трогала ремни, которыми была пристегнута к детскому креслу и не выглядела напуганной.

Глава 11

Я смотрела на часы и размышляла рано ли сейчас для звонка или нет.

Одиннадцать утра. Я уже справилась со всей работой. Даже отчиталась о вчерашней поездке с Аней в ее родной дом, перед начальницей. Звонок-контроль.

Возможно, его осуществит Любовь, но… я чувствую, что должна сделать это. Просто должна и все.

В итоге я выжидаю еще время. Как раз наступает обед. Кормлю детей со второй палаты, потому что детей до года пока что нет и они обычно в первой, так как она оборудована для них. Занимаю их еще на сорок минут и укладываю на сон-час.

Уйдя на отдых, я завариваю кружку кофе и, оставшись одной, набираю Матвея.

- Алло, - его голос такой тихий, что у меня не остается вариантов для размышления – она спит.

- Здравствуйте, Матвей Сергеевич, это Лилия Александровна из больницы.

- Я записал ваш номер, здравствуйте и прошу пару секунд.

Слышится тихие шаркающие шаги, закрывающиеся двери и вздох.

- Она уснула только что.

- Я уже догадалась. Режим у Ани стал хороший.

- Это да. Как по часам.

- Я бы хотела узнать, как прошла ночь и… в целом как ваши дела.

Волнение с каждой секундой нарастало. Что он скажет? Что меня заставит идти и вызволять девочку?

- Все хорошо, - из груди будто кто-то вырвал камень, что мешал дышать. – Была проблема, конечно, но я справился.

- Какого рода проблема?

- Вечером она немного капризничала. Наверное, обстановка и отсутствие женского внимания.

- Это придет в норму.

- Да-да. Конечно.

Мы замолчали. Я приходила в себя. Успокаиваясь, а мужчина, наверное, ждал еще вопросов.

- Что ж, тогда… Ладно. Проверка с выездом будет через пару дней и в конце месяца.

- Хорошо. Спасибо… за все.

Я сглотнула и ответила скорее себе, чтобы напомнить о самом важном.

- Это моя работа.

- Возможно, но я вам благодарен за все.

- До свидания.

Положив телефон, я слегка потерялась и машинально пила свой кофе, размышляя словно по кругу.

Приехав этим вечером домой, я подошла к дочери, которая сидела в кресле и что-то смотрела в своем телефоне, не обращая внимания на включенный телевизор и почувствовав сильную нужду просто села перед ней на корточки, а после обняла.

- Мам?

Она убрала смартфон и обняла в ответ.

- Все в порядке?

- Я так тебя люблю, дочь.

- И я тебя.

- Прости, что в последнее время была…

- Не крутой, - подсказала мне Алиса.

- Была не крутой, точно.

- А блинчиков напечем?

- Целую гору.

Снова облегчение. Снова могу дышать и жить.

К приезду Гриши мы и блинов напекли и ужин сварили.

Этот вечер был семейным. Стал поддержкой для моих внутренних терзаний, но от чувства нужности, что я испытывала с Аней, не спасло. Я хотела быть нужно и что самое удушающее, хотела быть рядом с ней тоже.

Приехав по месту жительства Матвея и Ани, я не столкнулась с Любовью. Но в голове все еще слышались причитания Софии Николаевны о том, чтобы я успокоилась уже и не настаивала на поездке. Но я была той, кто фактически вел ребенка, и кто как ни я могу сказать о ее состоянии прежнем и нынешнем. Сработало. И я тут.

Постучав, я ждала лишь полминуты, пока мне откроют.

- Здравствуйте, Лилия, - на руках мужчины была Аня, и я не могла оторвать от нее взгляда.

- Добрый день.

- Проходите, - отступает в сторону, а я проходя внутрь уже не могу дождаться, чтобы заключить ее в свои объятия.

- Благодарю.

Оставив вещи у входа на комоде, я прошлась к комнате ребенка, как этого требовали правила. Осмотрела кухню и продукты питания.

- Что скажете? - он казался взволнованным, но это на самом деле было лишним.

- Скажу, что все соответствует нормам. Как ваши дела?

Он стал рассказывать, как прошли эти несколько дней и, если верить словам проблем, с которыми мужчина бы не справился, просто не было.

Аня, наконец, переползла на мои руки и так крепко обняла, что мое сердце зашлось в частом биении. Я ощутила ее тепло и ощутила тоску по этой малышке. Она была такой крошкой в этом мире и была ярким лучиком во тьме своего отца.

- И я по тебе соскучилась, солнышко, - поцеловав ее, я подумала, что она слезет с колен, но она осталась, давая понять, как сильно Аня не желает отпускать меня.

Разговор с Матвеем был профессиональным. Я задавала вопросы, он отвечал. Все удовлетворяло нормам и придраться было не к чему, да я и не пыталась. Девочка внезапно обрела отца, пройдя жестокость собственной матери, что обрушила свое недовольство на ребенка и соседей, которые долгое время не обращали внимания на то, что творится за стеной.

Эта история завершается счастливым концом, точнее, началом их долгого пути вдвоем.

- Что-то я разнервничался и даже не предложил вам чай.

- О, нет-нет, что вы. Это было бы лишним. Мне пора ехать к тому же.

- И все же мне неловко.

- Все в порядке. Спасибо. Ну что, милая, иди к папе, - я развернула ее к Матвею, но она быстро развернулась и вцепилась в мою шею, крича и психуя.

Это было неожиданно. В прошлый раз все вышло хорошо.

- Все хорошо, - стала пружинить на своих ногах, покачиваясь с ней на руках. – Давай, солнышко, мне пора ехать на работу. Иди к папе, - прижавшись губами к ее виску, я прикрыла глаза, даже зажмурила.

Она пахла собой. Ребенком, которого я полюбила.

- Ты прелесть, - шепнула ей и отдала Матвею.

Аня в этот раз не сопротивлялась и вцепилась ручками в мужскую шею, наверное, обижаясь и не понимая поступков взрослых.

- До свидания, - шепнула, чтобы Аня не услышала и пошла на выход.

Встав за порогом, крепко прижав дверь, я быстро-быстро задышала. Стало больно и тяжело. Горько…

- Хватит…

Дойдя до калитки, меня остановил голос Матвея.

- Лилия, простите, - он был без Ани. – Я на секунду, пока дочь играет. В субботу я устраиваю небольшой обед в честь… ну дочери и нашему обретению друг друга, так скажем. Не хотите ли… Возможно, вы бы хотели прийти?

Глава 12

Я продолжала придерживаться правил.

Каждый божий день, уходя на работу и возвращаясь вечером в семью.

Я трудилась и отдавалась, как всегда, детям в больнице, а дома я была женой и мамой.

Но каждую ночь, ложась в постель в объятиях мужа, поцеловав его и пожелав спокойной ночи, я долго думала.

И последней мыслью, перед тем как уснуть было: «Мне не позвонили и не написали, значит, все хорошо».

Все должно было быть хорошо.

Но так не было слишком долго.

В понедельник телефон зазвонил.

Я как раз раздала детям листочки из купленного альбома и красивые новые фломастеры, с открытием магазина канцелярии, пожалуй, самого дешевого в нашем городе, покупки подобных вещей стали радовать.

- Итак, лето заканчивается и начинается… - посмотрела на детей, и они хором крикнули… точнее, половина из них, закричала «Новый год», остальная постарше ответила правильно. – Что ж, и Новый год не за горами. Но пока что давайте встретим осень. Однако у нас целых три дня лета, и мы можем нарисовать о нем сегодня. Что для вас лето? Нарисуйте один летний день, самый лучший для вас.

Я наблюдала, как они с энтузиазмом выбирали новые фломастеры и принимались за рисование.

Опустив голову к личным карточкам трех шестилетних детей, я проверяла их состояние. Завтра они поедут в детский дом и в этом году уже пойдут в школу.

Суд по лишению прав у каждого будет в конце сентября, так как отведенное время для восстановления этих самых прав, уже закончилось.

Еще три прощания.

Я уже подготовила им фотографии. Мой небольшой ритуал, если дело касалось детей, которых не усыновляли, а отправляли в детдома или приемники распределители. Мы фотографировались, и я распечатывала фото, чтобы… Чтобы у них было что-то свое. Какая-то личная вещь, которой можно дорожить. И память была лучшим предметом.

Я не часто отвлекаюсь на телефон, тем более, когда учишь детей не делать этого, но в этот раз, абонент не оставлял выбора.

- Матвей? Здравствуйте.

- Она заболела, - паника в его голосе была такой, что мой мозг, обрабатывая информацию, нарисовал самый ужас, что можно было представить.

С учетом потери семьи я понимала его страх, однако все могло быть действительно плохо.

- Итак, ясно. Я вас слушаю, пожалуйста, расскажите, что случилось подробнее, Матвей.

Картина была простой, на данном этапе: температура, заложенность носа и начинающийся сухой кашель.

Дав рекомендации, я, разумеется, посоветовала в случае температуры, которая не будет сбиваться, вызвать педиатра и зарегистрировать болезнь, но он и слышать не хотел.

- Пожалуйста, вы можете приехать и осмотреть мою дочь, Лилия? Я… я сойду с ума.

Говорят, что искушение – это испытание. И на это искушение было пояснение, а значит, не в счет. Я же врач, и меня позвали к больному ребенку, который был на моем попечении некоторое время.

Это пояснение сыграло, и испытание началось с моего согласия.

- Я приеду как смогу. Но точное время назвать не могу.

- Спасибо, - он вздохнул с облегчением, и я услышала, как чихнула, Аня.

Даже этот простой звук отложился в сердце. Боже, я скучала по этой девочке, и это не давало мне покоя.

Отпросившись пораньше, я села в маршрутку, идущую к самому дому Матвея.

Он, видимо, уже ждал, потому что, выйдя на остановке и подходя к забору, дверь приоткрылась. Было ветрено, поэтому он не стал появляться с Аней, которая была у мужчины на руках, когда я вошла.

- Простите, что не встретил, она капризничает.

Вечерело, поэтому все обострялось, не удивительно, что она вела себя неспокойно.

- Привет, солнышко, - я улыбнулась и прошла в ванную, чтобы вымыть руки.

Как только я оказалась в пределах видимости малышки, ее ручки потянулись в мою сторону.

Прижав ее к себе, сердце сжалось почти до боли.

- Я так скучаю, - шепнула ей почти неслышно.

Осмотрев Аню, ничего из ряда вон я не обнаружила.

Проверила аптечку Матвея и порекомендовала некоторые препараты.

- А вы не могли бы побыть с ней пять минут, аптека тут на углу, я бы сразу купил. Сестра сегодня прийти не сможет, а ждать до завтра я не хочу.

- Конечно, - перевела взгляд на ребенка и увлекла за собой.

Сейчас она была ранимой и слабой и не желала спускаться с рук, а я была не совершенно не против не отпускать ее и вовсе никогда.

Матвей вернулся быстро, запыхавшись, и вручил мне коробку конфет.

- Я бы купил что-то лучше, но в этом небольшом магазине рядом с аптекой, было лучшее только это.

- Не стоило, правда.

- Стоило, еще как. Я благодарен вам, правда.

- Спасибо, - слегка улыбнулась.

Возникла минута тишины, пока записывала рекомендации, по приему лекарств, а когда закончила, Матвей предложил выпить чаю.

- Я… Я не уверена, что…

- Это просто чай.

Аня прижалась лицом к моей шее, температура медленно поднималась, но давать жаропонижающее было еще рано, чтобы не мешать организму бороться. Посапывая, она содрогалась, очевидно засыпая, и я просто сказала: «Хорошо». Это просто пять минут, и все.

Конечно, прошло не пять минут, а больше. Но я все равно успевала домой к моему обычному возвращению.

Пока чай медленно выпивался, Матвей рассказывал об Ане и их успехах. Задавал вопросы о моей дочери. Это была приятная беседа. И она подошла к концу с последним глотком чая.

- Спасибо.

- Спасибо вам, что приехали и потратили свое время на нас, а не на свою семью.

- Пожалуйста, позвоните педиатру, если состояние ухудшится. Или в скорую.

- Я сообщу вам о ее состоянии.

- Буду вам благодарна.

Малышка перекочевала на руки своего отца и была вялой, когда я помахала ей на прощание.

- Пока, солнышко.

Она даже помахала мне, обняв своего отца, и снова чихнула.

- Не провожайте, ветер усиливается.

- До свидания, Лилия.

- Всего доброго, Матвей.