Развод. Нож в спину

Глава 1

Запах в приемном покое — это уникальный коктейль. Он состоит из стерильности, хлорки, чужой боли и застарелого отчаяния.

Я сижу на жесткой кушетке, обтянутой чем-то холодным и липким, и вдыхаю больничный аромат полной грудью. Мне кажется, он уже въелся в мою одежду, в волосы, в самую душу.

— Кать! Ну где они?! Где эти коновалы?! — воет с каталки моя свекровь, Анна Аристарховна. Я бы тоже выла, наверное, если бы моя лодыжка отекала и синела прямо на глазах.

— Нога ломит, голова раскалывается! Я умираю, а им дела нет! — продолжает она стонать.

— Анна Аристарховна, потерпите! — бормочу я, в сотый раз набирая номер мужа. Короткие гудки. Абонент недоступен. Ну конечно! Игорь всегда недоступен, когда он действительно нужен.

— Врач сейчас придет! — бормочу успокаивающе — Мы же не одни! Вон людей сколько, тех, кто впереди нас!

Свекровь приподнимается на локтях. Ее седые волосы растрепаны, косметика размазана... Анна Аристарховна похожа на ведьму из фильмов ужасов.

— Много людей? А я, по-твоему, не человек? — орет она на всю больницу.

На нас оборачиваются даже лежащие на каталках.

— Мой муж всю жизнь трудился для людей, для этого города! — заводит она привычную песню — А теперь его вдова должна в приемном покое очереди дожидаться!

При любых, даже таких драматичных обстоятельствах, Анна Аристарховна не забывает упомянуть, что ее муж был "большим начальником". Что это было давно, она предпочитает забывать.

— Что ты сидишь, как мумия? — орет она уже на меня — Сидит, радуется моим страданиям! Сделай что-нибудь!

— Я попробую позвать доктора! — говорю, поднимаясь, и смотрю по сторонам.

Люди в голубых медицинских униформах занимаются другими пациентами, или, торопливо и озабоченно, снуют по коридорам. Не ловить же их! Это как-то неловко.

— И машину твою кто разбил? — вопрошает свекровь — Я?! Ты думаешь, я, раз за рулем была? Нет! Это тот идиот на «Газели» меня подрезал!

Машину. Мою ласточку, мой маленький "Солярис", на который я копила три года, работая в своей страховой без выходных и отпусков... И все равно, взят в кредит. Игорь не дал ни копейки, посчитав машину для меня ненужной роскошью. Анна Аристарховна тоже ругалась, что не мешает ей теперь пользоваться мой ласточкой, когда вздумается. И вот, доездилась...

— Конечно, он виноват! — миролюбиво соглашаюсь я.

Спорить с Анной Аристарховной — все равно что пытаться переубедить тайфун. Проще переждать, пока он сам не утихнет.

Я снова смотрю на часы. Полдень. Рома уже, наверное, собирает чемоданы.

Мысль о сыне колет сердце острой иглой.

Менингиома. Это страшное, чужеродное слово поселилось в нашей жизни месяц назад и теперь диктует все: наши планы, наши страхи, наши надежды. Операция в Германии — единственный шанс при такой опухоли головного мозга.

Я должна быть с сыном. Собирать вещи, говорить успокаивающие банальности...Лететь с ним в Германию. Должна держать его за руку, пока он засыпает под наркозом, и быть рядом, когда он проснется.

А я сижу здесь, в этом аду из запахов и стонов, со сломанной ногой свекрови.

— Где врач?! Я буду жаловаться! Министру здравоохранения буду звонить! — не унимается Анна Аристарховна.

И, словно в ответ на ее вопросы и угрозы, мимо нас проходит очередная фигура в медицинской униформе, со стетоскопом на шее. Мужчина. Высокий, широкоплечий, с уставшим лицом и темными кругами под глазами.

Слушать вопли свекрови, и смотреть на ее страдания невыносимо, и я решаюсь — хватаю его за рукав, и бормочу:

— Доктор, мы после аварии! Давно ждем, а нам бы срочно!

Он смотрит без особого интереса — скользит взглядом по мне, потом по орущей Анне Аристарховне.

— Что у нас тут? — спрашивает низким глухим голосом.

— У меня нога сломана! И голова! Черепно-мозговая травма! — немедленно докладывает свекровь.

Врач подходит ближе, бесцеремонно берет посиневшую конечность в руки. Анна Аристарховна визжит, будто ее режут.

Я вздрагиваю! Господи! Очередной костолом!

— Тише, тише! — говорит этот коновал свекрови — Сейчас посмотрим. Голова как болит? Тошнит? Звездочки перед глазами?

— Все болит! И тошнит! И звездочки! — с подвыванием перечисляет Анна Аристарховна.

Доктор светит маленьким фонариком ей в глаза, и хмурится.

— Зрачки в норме. На сотрясение не похоже. Выдумываете, бабушка! А вот ногу надо на рентген.

— Я не выдумываю! — оскорбляется свекровь — Вы что себе позволяете?!

Она вдруг замирает, принюхивается и торжествующе восклицает:

— Вы пьяны! От вас спиртом пахнет! Кать, он пьяный!

Кажется, Анна Аристарховна вмиг забыла о своих травмах и болях.

Я напрягаюсь. Тоже принюхиваюсь. И правда! Легкий, едва уловимый, но отчетливый запах перегара.

Мое терпение, и без того натянутое до предела, с треском лопается. Все сходится в одной точке: операция сына, разбитая машина, недоступный муж, кричащая свекровь и пьяный врач.

— Вы что, на рабочем месте употребляете? — спрашиваю ледяным тоном, поднимаясь с кушетки. Я, Екатерина Васильевна Тропинина, начальник отдела урегулирования, умею разговаривать с людьми так, чтобы им становилось не по себе.

Врач медленно поворачивает голову в мою сторону. В его серых глазах мелькает что-то похожее на удивление, смешанное с раздражением.

— Что, простите?

— От вас пахнет алкоголем! — чеканю, доставая из сумки телефон — Я сейчас же напишу жалобу в Минздрав, и на горячую линию больницы! Вы не имеете права в таком состоянии приближаться к пациентам! Требую другого врача! Немедленно!

Мои пальцы уже летают по экрану, открывая сайт больницы. "Оставить отзыв". Отлично!

Врач смотрит на меня, потом на мой телефон, потом снова на меня. Уголок его рта дергается в кривой усмешке.

— Похвальное рвение, гражданка Зайцева!

Машинально нажимаю на кнопку "Отправить".

Что? Зайцева? Мою девичью фамилию не произносили вслух уже лет двадцать пять. Никто, кроме старых школьных подруг, которых я почти не вижу.

Глава 2

Рентген подтверждает мои худшие опасения. У Анны Аристарховны не просто ушиб, а трещина в большой берцовой кости. И гипс, от лодыжки до колена ей обеспечен, на ближайшие полтора месяца. Свекровь принимает эту новость с трагическим удовлетворением. Наконец-то, ее страдания получили официальное медицинское подтверждение!

Пока ей накладывают гипс, Мишка — язык не поворачивается назвать его Михаилом Сергеевичем — отводит меня в свой кабинет. Он садится за заваленный бумагами и картами пациентов стол, я пристраиваюсь на стул для посетителей.

— Ну, рассказывай, как жизнь? — спрашивает он, открывая ящик стола и доставая оттуда бутылку с водой — За Тропинина, как я понимаю, все-таки вышла?

— Вышла! — киваю я — Двадцать пять лет скоро будет. Серебряная свадьба.

— Ничего себе! — присвистывает он — А я разведен. Дети есть?

— Двое! Сын, Роман, ему двадцать четыре. И дочка, Яна, двадцать два.

— Взрослые совсем! Моему Андрюхе пятнадцать.

Улыбаюсь, киваю... Киселев жадно пьет воду. Молчание затянулось, и стало неловким. Но Мишка ничего не говорит, а я... Что я еще могу ему рассказать? Что работаю в постылой страховой, что сын тяжело болен, что муж вечно занят, а я живу со свекровью, которая меня ненавидит? Что я смотрю на себя в зеркало, и сама не узнаю ту Катю Зайцеву, с которой он много лет учился бок о бок?

— А ты как? Врачом стал… Никогда бы не подумала! — говорю я первое, что приходит в голову.

И понимаю, что ляпаю обидную чушь...Так высокомерно получилось!

— А я всегда хотел! — пожимает он плечами — После школы в армию сходил, мозги на место встали. Поступил в мед. После института, и по сей день, работаю тут, в травме.

— И как работается? — спрашиваю, думая о другом.

О сыне, который пока не знает, что ему придется ехать без меня.

А мне придется ходить за Анной Аристарховной. Она не сможет без помощи, со своей ногой.

— Нормально! — отвечает Киселев — Весело у нас!

— Да уж! — говорю я, и ловлю на себе Мишкин взгляд.

Сочувственный?

Он смотрит на меня так, будто видит насквозь. Кажется, каждый лишний килограмм на моих бедрах, каждая морщинка у глаз кричат ему о моей неудавшейся жизни.

— Ладно, Кать, не кисни! — вдруг говорит он мягче — С мамашиной ногой ничего страшного. Срастется. Главное — уход и покой. Лежать ей, в основном... В туалет… ну, сама понимаешь. Судно, памперсы.

— Я понимаю! — тихо отвечаю, и прощаюсь. Пора. Его ждут пациенты, меня Анна Аристарховна.

…И вот мы с ней уже едем в такси. Свекровь занимает почти все заднее сиденье, я притулилась в уголке, и ее загипсованная нога лежит на моих коленях. Она стонет при каждом повороте и подробно рассказывает водителю, молодому парню в наушниках, о своем умершем муже, бывшем, до перестройки, секретарем горкома партии; о своей аварии, о пьяных врачах и черствой невестке.

Я смотрю в окно на проплывающий мимо май, который в этом году какой-то особенно отчаянный, словно пьяный от собственного цветения. Город, еще недавно серый и унылый после долгой зимы, сияет мягким призрачным светом. Старые тополя на обочине дороги, которые я помню еще тонкими прутиками, покрыты зеленой дымкой молодой листвы, и буйствует сирень. Ее нежный аромат проникает в салон, и сопровождает нас всю дорогу.

Смотрю на эту красоту начинающегося лета, и чувствую, как внутри меня разрастается черная дыра отчаяния.

…Наша трехкомнатная квартира встречает тишиной и запахом валокордина.

Это квартира Тропининых.

В гостиной — громоздкая румынская стенка, которую Анна Аристарховна "достала по блату" еще при Брежневе. На стенах — ее фотографии в молодости, фотки маленького Игоря, и портреты ее покойного мужа. Время в этой квартире словно застыло в тех годах, когда Павел Петрович Тропинин работал "большим начальником".

Анна Аристарховна ничего не позволяет менять или убирать, вплоть до истерик и вызова "скорой".

Я пришла сюда двадцать пять лет назад юной женой, но так и не стала здесь хозяйкой. Моего здесь будто ничего и нет... Все в квартире говорит о том, что я — гость. Приживалка.

Мы с таксистом(пришлось заплатить) кое-как доставляем свекровь в ее комнату и укладываем на кровать.

— Воды! — командует она, едва ее голова касается подушки — Нет, не этой, из фильтра! И лимончик туда порежь. Да быстрее ты! Как неживая! И подушку мне взбей! Не так! Выше!

Мечусь между кухней и спальней, выполняя ее приказы. Когда она наконец замолкает, прикрыв глаза, на цыпочках выхожу из комнаты и падаю на диван в гостиной. Сил нет. Совсем.

Глава 3

Ключ в замке поворачивается около восьми вечера, и на пороге появляется Игорь. Высокий, подтянутый, в дорогом костюме, пахнущий хорошим парфюмом и успехом.

Он, как всегда, выглядит так, будто сошел с обложки журнала о бизнесе.

Выхожу в прихожую. Этот ритуал продолжается уже двадцать пять лет — я встречаю мужа у двери.

— Привет! — он чмокает меня в щеку, мимоходом, не глядя — Как мама? Что врачи сказали?

— Трещина. Полтора месяца в гипсе. Лежачий режим. Ужинать будешь?

Иду на кухню, Игорь за мной.

— Нет, мы в кафе перекусили. М-да, с мамой неприятно! — он вешает пиджак на спинку стула — Ну ничего, наймем сиделку.

— Игорь, на это нет денег! — взрываюсь я — Все, что у нас было, ушло на Германию! Ты забыл?

— Не кричи! — морщится он — Мама услышит. Что ты предлагаешь?

От его спокойствия меня начинает трясти.

— Я предлагаю тебе, Игорь, вспомнить, что это твоя мама! И что ухаживать за ней придется тебе! А я не могу, я поеду с сыном!

— Катюш, ну ты же знаешь, я с утра до ночи на работе. У меня сделки, переговоры. Я не могу все бросить.

— А я могу?! Я могу бросить все? Я, между прочим, тоже работаю! И я должна лететь с Ромой! Послезавтра!

Вот она, главная боль. Та, что заслоняет собой и разбитую машину, и скандальную свекровь.

Игорь вздыхает и проводит рукой по волосам.

— Кать, давай рассуждать логически. Я взрослый мужик. Я не могу… ну, менять ей памперсы. Это будет неловко и для меня, и для нее. А ты женщина, для тебя это естественнее.

Естественнее. Я смотрю на своего красивого, успешного мужа и понимаю, что в его мире все очень просто. Есть мужские дела — зарабатывать деньги. И есть женские — менять памперсы, неважно кому, ребенку или свекрови. И это "естественно".

— То есть ты предлагаешь мне бросить сына одного перед сложнейшей операцией? — шепчу я, чувствуя, как глаза наполняются слезами.

— Не мели чушь! Он не только твой сын, но и мой! Думаешь, я не переживаю?

Игорь проходится по кухне, ерошит волосы, и говорит:

— Почему одного-то? Пусть с ним Ника едет, жена его.

— У Ники сессия! Она не может!

— Сессия? Сессия важнее мужа? — возмущается Игорь

В этом я с ним солидарна — как можно из-за учебы не быть рядом с супругом, в столь сложный период его жизни? Но вида не подаю. Не хочу быть такой свекровью, как Анна Аристарховна! Ника мне как дочь! И я за нее заступаюсь.

— Они с Ромой так решили! Не наше дело! И вообще, Ника еще ребенок! Всего двадцать лет!

Мне жалко и Нику, и Рому, и себя...Отворачиваюсь, и вытираю слезы.

— Катя, прекрати истерику! — повышает голос Игорь — Что-нибудь придумаем. Всегда же придумывали.

Он разворачивается и уходит в ванную. А я остаюсь стоять посреди кухни, в этой чужой квартире, и понимаю, что ничего мы не придумаем. Что я попала в ловушку. И выхода из нее нет.

— Пить! Дайте пить! — слышится вопль Анны Аритарховны из глубины квартиры.

Хватаю кувшин, где для свекрови приготовлена вода с медом и лимоном.

Игорь выскакивает из ванной. На ходу вытирается полотенцем, и забирает у меня кувшин.

— Я сам! — говорит он, бросает полотенце на стол, и уходит к маме.

Анну Аристарховну он очень любит. Типичный маменькин сынок. Ну и она его, естественно, тоже обожает.

Привычно забираю пиджак и полотенце, чтобы прибрать на место, а затем ухожу в нашу с Игорем комнату.

И набираю Яну. Дочь отвечает после первого же гудка, будто ждала моего звонка.

— Мам, привет! Ну что там? Как бабуля?

— В гипсе! — коротко отвечаю я, стараясь, чтобы голос не дрожал — Яна… я не смогу полететь с Ромой.

Дочь молчит.

— Как не сможешь? — наконец, осторожно спрашивает она — Из-за бабушки?

— Да. Она лежачая. За ней нужен уход.

— А папа?

— А папа — "занятой деловой человек"! — не могу удержаться от горькой иронии — И еще, ему неловко менять маме памперсы. А о том, чтобы ему поехать с Ромой, даже речи никогда не было. Он, как ты помнишь, даже больничного запаха не переносит... Сразу дурно делается.

Яна громко вздыхает. Моя дочь — моя копия в молодости, только более резкая, более решительная. Она никогда не умела прогибаться, как я.

— Господи, мама, ну сколько можно? Они всю жизнь из тебя веревки вьют! Я не понимаю, как ты вообще можешь с ними жить? Столько лет!

— Яна, ну что поделать! — устало говорю я заученную фразу, которую повторяю себе уже четверть века — Я вышла замуж за твоего отца, вошла в их семью. Анна Аристарховна мать моего мужа. Сейчас она старая, беспомощная… Не бросишь же ее.

— Она не беспомощная, она монстр в гипсе! — горячо возражает Яна — Она это специально сделала, в аварию попала, я уверена! Чтобы ты с Ромкой не поехала! А то как она, целый месяц без домработницы?

Я молчу, сдерживая слезы. Иногда мне и самой кажется, что вся жизнь Анны Аристарховны — это длинный, изощренный спектакль. Чтобы меня мучить. Чтобы я не выдержала, и наконец-то, ушла из ее квартиры и ее жизни.

— Ладно, мам, не плачь! — вдруг смягчается Яна — Я полечу с Ромой.

— Яна, ты что! У тебя же тоже сессия! Диплом!

— Плевать. Возьму академ. Брат важнее. Я его одного не отпущу. Я ж не эта его...Ника.

— Яночка…

— Все, мам, решено! Ты только держись там, ладно? И не позволяй этой мегере сесть себе на шею окончательно! Ну все, мамуль, я спать, завтра созвонимся!

— Сладких снов, деточка!

— И тебе, мамочка!

Нажимаю отбой, и чувствую смесь облегчения и вины. Я переложила свое бремя на плечи дочери. Я должна быть с Ромой, я!

...Позже, когда Анна Аристарховна наконец засыпает, наглотавшись снотворного, Игорь заходит в спальню.

— Ты что, в больнице с врачом любезничала? — спрашивает он, остановившись в дверях.

Изумляюсь:

— Я?

— Мама рассказала. С пьяным врачом!

Лицо у Игоря недовольное, а в голосе ревность.

Вот старая стерва! Напридумывает же! Любезничала... Впрочем, чего удивляться. Они с Игорьком всю жизнь шушукаются, обсуждают, сплетничают, секретничают... Не посвящая меня в свои разговоры. А уж сколько понапраслины про меня ею наплетено! Не счесть!

Глава 4

...Проводы — это всегда пытка. Фальшивые улыбки, судорожные объятия, слова, которые застревают в горле. Я смотрю на своих детей, на Рому, бледного, с темными кругами под глазами, но старающегося держаться бодро, и на Яну, мою смелую девочку, которая обнимает брата за плечи, и что-то весело ему щебечет. Рядом с ними топчется Ника, Ромина жена. Маленькая, тоненькая, похожая на испуганного воробышка.

— Мам, пап, ну все, мы пошли! — говорит Рома, когда объявляют начало регистрации на их рейс.

Я обнимаю его крепко-крепко, пытаясь без слов передать ему всю свою любовь, всю свою веру. Потом обнимаю Яну.

— Береги его. И себя! Звоните, пишите!

— Обязательно, мамуль! — Яна чмокает меня в щеку — Не раскисай тут!

Игорь по-мужски хлопает сына по плечу.

— Все будет отлично! Мы тебя ждем! Здорового!

Потом Рома прощается с Никой. Они отходят в сторону, обнимаются, целуются. Что-то шепчут друг другу...

— Ром, нам пора! Опоздаем! — кричит Яна, Рома отпускает жену, и идет к сестре.

Они уходят в сторону паспортного контроля, и я смотрю им вслед, пока их фигуры не растворяются в толпе. Сердце заходится от щемящей боли. Слезы, которые я сдерживала из последних сил, наконец то выливаются...

Игорь обнимает меня за плечи.

— Все будет хорошо, Катюш. Ромка справится!

Мы стоим так еще несколько минут, глядя на табло вылетов. Рядом всхлипывает Ника. Обнимаю ее, прижимаю к себе. Но она, постояв несколько секунд, отстраняется.

— Мне в университет надо! — говорит невестка, вытирая слезы — Я на пару опаздываю. Игорь Павлович, а вы меня не подбросите? Это же почти по пути к вашему офису.

Гляжу на девушку, стараясь не показывать изумления. Это что было? Щелк — и переключилась?

Игорь, тоже в некотором замешательстве, смотрит то на нее, то на меня.

— Конечно, Ника, не вопрос! — наконец, говорит он, и добавляет — Кать, а ты на такси не доберешься? Тебе же не к спеху?

Молча киваю. Конечно, мне не к спеху. Куда мне спешить? В пустую квартиру, к лежачей свекрови.

Смотрю, как мой муж открывает перед нашей невесткой дверь машины, как она садится на переднее сиденье — на мое место. Как они уезжают, оставив меня одну на продуваемой всеми ветрами парковке аэропорта. Ветер треплет волосы, холод пробирает до костей, несмотря на май. И впервые за долгие годы я чувствую себя не просто уставшей или несчастной. Я чувствую себя страшно, оглушительно одинокой. Как будто меня только что высадили из машины посреди дороги и уехали, забыв обо мне.

...Последующие дни сливаются в один бесконечный, серый ком. Утро начинается с требований Анны Аристарховны. "Кать, судно!", "Катя, воды!", "Кать, у меня спина затекла, переверни меня!".

Будто самой не повернуться...

Механически выполняю все, что она просит, но мое тело движется отдельно от мыслей. Мыслями я в Германии, в стерильной палате рядом с Ромой. Я представляю, как он просыпается после наркоза, как Яна держит его за руку. Я прокручиваю в голове тысячи сценариев, один страшнее другого.

После утренних процедур со свекровью бегу на работу. Мой отдел — это царство чужого горя. Разбитые машины, сгоревшие квартиры, несчастные случаи. Я должна быть собранной, внимательной, беспристрастной.

Екатерина Васильевна, строгая, но справедливая. Никто не знает, что под деловым костюмом прячется женщина на грани нервного срыва. Я улыбаюсь клиентам, даю указания подчиненным, подписываю бумаги, а внутри меня все кричит от ужаса и бессилия.

Вечером — снова домой. В квартиру, пропитанную запахом лекарств и недовольством Анны Аристарховны.

Она требует, чтобы я взяла отпуск на время ее болезни. "Целый день одна! — верещит она — Ни попить, ни нужду не справить!"

От памперсов она категорически отказалась.

Я объясняю, что у нас тогда не будет денег ей на лекарства и еду, которую она хочет. Она ведь абы что не ест. Все должно быть свежим, с рынка. У Игоря сейчас проблемы в бизнесе (господи, когда их не было?). А за ремонт моей машине знаете сколько придется выложить? Страховка всего не покроет!

Анна Аристарховна тяжело вздыхает, но больше таких разговоров не заводит. Единственно, замечает, что я могу и без авто обойтись. Не цаца, могу и на метро до работы добираться!

На самом деле все не так плохо с финансами, с голоду не умрем. Но я с ужасом представляю, как буду целыми днями заперта в этой квартире вместе со свекровью. Нет уж, лучше я буду работать!

Игорь приходит поздно, от него пахнет улицей и чужой жизнью. Он целует меня в щеку, спрашивает дежурное "Как дела?" и утыкается в ноутбук.

Он тоже переживает за сына, я знаю. Но его переживания где-то там, глубоко внутри. Снаружи он — скала. Или лед.

Видимо, от нервного перенапряжения меня стала одолевать бессонница. Теперь по ночам, когда дом затихает, я лежу без сна и вспоминаю.

Вспоминаю нас с Игорем. Конец девяностых. Голодные, злые, полные новизны и свободы годы. Я — студентка филфака, худющая девчонка в потертых джинсах и свитере, который связала мама. Он — студент политеха, первый красавец на курсе — высокий, всегда модно одетый, с наглой улыбкой.

Вернее, познакомились мы еще раньше. Когда мне только исполнилось восемнадцать, и я училась в выпускном, десятом классе.

Наш литмоб "Серебряный развод" продолжается

https://litnet.com/shrt/3zUF

Глава 5

Я очень хотела на выпускной роскошное платье, на которое у нас с мамой не было денег. И мама, чтобы решить эту проблему, нашла мне подработку — мыть подъезд в сталинском доме на соседней улице. Занималась я этим после школы.

В этой "сталинке" жили всякие "бывшие советские шишки" — когда-то он был элитным.

"Работа не обременительная! — говорила мама — Жильцы спокойные и чистоплотные, подъезды с кодовыми замками — в общем, в них никто не гадит, в отличие от нашего, хрущевского, с дверьми на распашку."

Но я ненавидела эту работу.

Ненавидела запах хлорной "Белизны", въедающийся в кожу рук. Ненавидела таскать тяжелое оцинкованное ведро, ручка которого больно впивалась в пальцы. Ненавидела смотреть на свои отражения в тусклых, вымытых окнах на лестничных клетках — худющая девчонка с красными от холодной воды руками.

Но что самое поганое — мне было стыдно мыть подъезды, и больше всего я боялась, что об этом узнают одноклассники.

Жильцов, которые почти все были в годах, я не стеснялась. Они не знают меня, я их, да и работа временная. Накоплю на платье, и больше они меня не увидят. Они особо и не смотрели, обращали внимания не больше, чем на резиновый коврик на первом этаже.

Но, в среднем подъезде, в двадцать второй квартире, жил парень — такой красивый, что от одного его вида у меня бешено колотилось сердце. И от стыда. Поэтому, если так случалось, что он проходил мимо меня, когда я драила лестницу, я всегда отворачивалась, и сгибалась в сто погибелей, в надежде, что, он меня не заметит.

Я не знала его имени, для меня он был просто "красавчиком со второго этажа". Высокий, темноволосый, с синими глазами, одетый в модную импортную куртку, и всегда сопровождаемый запахом дорогого одеколона. Парень из другого мира.

...В тот день я особенно устала. Контрольная по алгебре, две химии, а потом это ведро. Я заканчиваю мыть последний пролет, выжимаю тряпку, спина ноет. Собираюсь уже вылить грязную воду на улицу, как вдруг замечаю его.

На площадке первого этажа, прислонившись спиной к стене, сидит мужчина.

Первая мысль, злая и привычная, — пьяный. Ну вот, не хватало еще!

— Мужчина, с вами все в порядке? — хмуро интересуюсь.

Он медленно поднимает голову. Лицо бледное, на лбу испарина. Но глаза ясные, осмысленные, и алкоголем не пахнет. Одет прилично: дорогое драповое пальто, начищенные ботинки. Не похож на пьяницу.

— Не очень, деточка! — говорит он тихо, с одышкой — Сердце прихватило.

— "Скорую" вызвать? — пугаюсь я.

— Нет, нет, не надо скорую! — машет он рукой — Пройдет сейчас. Ты вот что, милая… помоги мне. Позови моего сына, Игоря! Квартира двадцать два, второй этаж. Скажи, отцу плохо.

Квартира двадцать два!

— Сейчас! — пищу, и, бросив ведро, лечу вверх по лестнице. Лечу и думаю: "Господи, ну почему именно сегодня я в этой жуткой шапке? И волосы не мытые!"

Перед заветной дверью останавливаюсь, пытаюсь отдышаться, судорожно разглаживаю старую куртку. Робко нажимаю на кнопку звонка.

Дверь открывает он. Игорь. В домашних трениках и футболке. Видимо, своим приходом я его разбудила — лицо заспанное, волосы взъерошены... Но, даже в таком виде он ослепительно красив. Смотрит на меня сверху вниз, и в его синих глазах сначала недоумение, а потом легкое раздражение. Узнал. Уборщицу.

— Тебе чего? — спрашивает резковато.

— Там… внизу… ваш отец! — лепечу я, краснея — Ему плохо.

Раздражение с его лица мгновенно исчезает. Он, ничего больше не спрашивая, проносится мимо меня, перепрыгивая через ступеньки. Плетусь за ним.

Мы помогаем его отцу подняться. Мужчина грузный, идет с трудом, опираясь на наши плечи, часто останавливается, чтобы перевести дух. Чувствую, как его рука тяжело лежит на моем плече, как он пахнет лекарствами и тревогой. Мне страшно и, в то же время, волнительно. Я — внутри события. Я помогаю им.

Квартира у них большая, с высоченными потолками. Пахнет пыльными книгами и старым паркетом. В гостиной — массивная полированная "стенка", набитая хрусталем, и толстые ковры на полу и на стене.

Мы укладывает мужчину на широкий диван, я помогаю Игорю стянуть с него ботинки, расстегнуть пальто. Наши руки на мгновение соприкасаются, и по моей коже бегут мурашки.

Игорь мимоходом бросает мне, что его мать в санатории, поэтому они с отцом сейчас вдвоем.

Мое сердце наполняется радостью и важностью — красавчик соизволил объяснить мне ситуацию. Как равной.

Игорь достает из аптечки какие-то таблетки, протягивает отцу стакан воды.

— Лекарство пил? — спрашивает он строго.

— Кончилось! — виновато отвечает мужчина — Я и пошел в аптеку.

— Почему сам? Меня разбудить не мог? — сердится Игорь.

Стою у порога, неловко переминаясь с ноги на ногу. Мне пора уходить, я здесь лишняя, но уйти, почему-то, не получается.

Теперь парень смотрит на меня.

— Так! — говорит он тоном командира — Я сейчас в аптеку, в круглосуточную, на Ленина. Поехали, я тебя отвезу до твоего дома. Где живешь?

— Да не надо, тут рядом, на соседней улице! Пешком дойду! — бормочу в ответ.

— Я сказал, поехали! — отрезает Игорь.

Спорить с ним бесполезно, и, честно говоря, не хочется.

Надевая в прихожей свою модную куртку, парень спрашивает, как меня зовут. Отвечаю:

— Катя!

— Меня Игорь! Ну что, Катя, погнали?

В подъезде, когда мы проходим мимо ведра с грязной водой, отворачиваюсь, и делаю вид, что не имею к этой лоханке никакого отношения. Не я это мою подъезды. Не я!

Во дворе стоит вишневая "девятка". Как в песне!

Сажусь на переднее сиденье. В салоне пахнет сигаретами и мужским парфюмом.

Сначала мы едем в аптеку, на другой конец города, хотя до моего дома несколько шагов. Почему так — не спрашиваю. Я и рада — не хочется расставаться с Игорем.

По дороге, и туда, и обратно, мы разговариваем. Больше говорит он.

— Мой отец — Тропинин Павел Петрович! — сообщает, глядя прямо на дорогу. Произносит это так, будто называет пароль, который должен открыть все двери — Бывший секретарь горкома партии. Слышала, наверное?

Глава 6

После того вечера я жила, как в лихорадке. Мыть полы в Игоревом доме перестала — сгорела бы со стыда, если бы он снова меня увидел за этим занятием.

Моя жизнь разделилась на две части: серая, в которой я ходила в школу, спорила с мамой из-за невымытой чашки, и терла лестницы в уже другом доме… И тайная, в которой я ждала звонка.

Проходит день. Два. Три. Игорь не звонит. Надежда, такая яркая вначале, начинает тускнеть и превращаться в горькое разочарование. Я прокручиваю в голове наш разговор в машине. Зачем я выложила ему все о себе? Про бедность, про маму, про мечту о филфаке? Наверное, он решил, что я слишком простая. Слишком скучная. Серая мышь, которая моет полы в его подъезде. Конечно, зачем такому парню я?

Злюсь на себя, на свою глупую наивность. И на него — что не звонит.

Проходит неделя. Ведро с хлоркой кажется еще тяжелее, а синее бархатное платье в витрине — еще более недостижимым. Я уже почти смирилась. Поставила на этой истории крест. Он не позвонит. Чудес не бывает.

В пятницу вечером сижу на кухне, тупо глядя в учебник по геометрии. В голове ни одной мысли. Фигуры и формулы расплываются перед глазами. Звонит телефон. Равнодушно, почти машинально нажимаю "ответить":

— Алло?

— Привет, Катя Зайцева! — раздается в трубке его ленивый, бархатный голос — Не узнала? Это Игорь.

У меня перехватывает дыхание.

— Узнала!

— Что делаешь?

— Геометрию…

— Бросай свою геометрию! — командует он — Хочешь покататься? Я через пятнадцать минут подъеду.

Он не спрашивает, могу ли я. Свободна ли. Он просто ставит перед фактом. И я, забыв про все на свете, про гордость, про недельную обиду, пищу в трубку:

— Хорошо!

Пятнадцать минут пролетают как одна. Я лихорадочно роюсь в шкафу, натягиваю лучшие джинсы, мамину ангорскую кофточку, которая мне немного велика... Пытаюсь причесаться перед треснувшим зеркалом в прихожей. Мама смотрит на меня с неодобрением.

— Куда, на ночь глядя?

— Мам, я ненадолго! Это одноклассник! — вру, и вылетаю за дверь.

Вишневая "девятка" уже стоит у подъезда, хищно поблескивая в свете фонаря. Я сажусь в машину, и меня снова окутывает этот волшебный запах — смесь бензина, сигарет и его одеколона. Запах взрослой жизни.

Мы катаемся по ночному городу. Из магнитолы орут что-то модное. В этот раз Игорь говорит больше о себе. О том, как ему осточертел политех, куда его запихнул отец. О том, что он собирается бросить учебу и заняться "бизнесом", "коммерцией" — эти слова он произносит с особым придыханием. Он рассказывает о своих друзьях, с которыми "круто отдохнули" на выходных на чьей-то даче.

Слушаю, затаив дыхание. Мне кажется — смотрю захватывающий фильм про красивых и успешных людей.

Постепенно мы выезжаем за город. Дорога становится темнее, огни остаются позади. Он сворачивает на пустырь, заросший бурьяном. Вдалеке виднеются силуэты недостроенных зданий. Игорь глушит мотор. Мне становится неуютно. Он поворачивается ко мне. В полумраке его лицо кажется незнакомым и хищным.

Придвигается ближе и пытается поцеловать. Его губы настойчиво ищут мои, от него пахнет табаком.

Это не то, чего я ждала. Все слишком быстро, слишком грубо, слишком… по-простому. Резко отворачиваю голову, и упираюсь руками ему в грудь.

— Не надо!

Он не останавливается, пытается обнять меня, притянуть к себе.

— Да ладно тебе...

Отталкиваю его изо всех сил и хватаюсь за ручку двери. Заблочено!

— Отвези меня домой! — ору в панике.

Он отстраняется.

Смотрит на меня с нескрываемым удивлением и досадой.

— Ты чего такая дикая? — в его голосе звучит недовольство.

— Вот такая!

Он смотрит на меня еще секунду, потом хмыкает и заводит мотор. Всю дорогу до моего дома мы едем в молчании. Он даже не смотрит в мою сторону.

Останавливаемся у подъезда, он говорит равнодушным голосом:

— Созвонимся!

Вылетаю из машины, не сказав ни слова, и бегу к двери. Слышу, как его машина с визгом срывается с места.

Забежав в квартиру, запираюсь в своей комнате, падаю на кровать, и рыдаю в подушку. Какая же я дура! Идиотка!

Я ни с кем еще не целовалась. Ни разу. Мне восемнадцать лет, но я все еще ребенок. Я понимаю удивление Игоря. В наше время, время свободы и вседозволенности, это кажется дикостью. Многие восемнадцатилетние девочки — не девочки. У Ленки уже второй парень, с которым она спит, а Светка встречается со старым дядькой, которого называет "папиком", и который дает ей деньги.

Ониэто открыто обсуждают, смеются, делятся опытом. А я стою в стороне и чувствую себя пережитком прошлого, каким-то музейным экспонатом. Наверное, сказывается мамино строгое воспитание: "Катя, главное для девушки — честь", "Катя, будь скромницей". Я и была. И вот результат — парень, который мне нравится, считает меня дикаркой.

Всю следующую неделю хожу, как в воду опущенная. Теперь он точно больше не позвонит. Никогда. Я сама все испортила.

Но в субботу, когда я уже отчаялась и мысленно похоронила свои мечты, телефон снова зазвонил.

— В кино пойдешь? В "Октябре" "Крепкий орешек" показывают.

Я не верю своим ушам.

— Пойду! — отвечаю, боясь дышать.

В кинотеатре мы сидим на последнем ряду. В зале темно и шумно. На экране Брюс Уиллис спасает мир. Игорь сидит рядом, и я чувствую тепло его плеча. Но он не делает ни единой попытки дотронутся до меня. Даже когда наши руки случайно соприкасаются на подлокотнике, он тут же свою убирает. Он больше не пристает. Не лезет с поцелуями, ни в кинотеатре, ни в машине.

Я уже не против, мне уже хочется, мне уже интересно — как это?

Но Игорь не пристает, а сама я, конечно, не решаюсь.

Наш литмоб Серебряный развод продолжается

https://litnet.com/shrt/sy1E

Глава 7

Весна в том году была суматошной и нервной. Приближались выпускные экзамены, от которых зависело все — поступлю я на филфак, или отправлюсь в ПТУ на швею-мотористку, как пророчила мне наша злая математичка. Я ночами корпела над учебниками, исписывая тетради формулами и датами, и переживала так, что почти перестала есть и спать.

Но не только экзамены трепали мне нервы. Последнее время мне буквально не давал проходу Мишка Киселев. Вообще-то, Кисель доставал меня все десять лет нашей школьной жизни.

В начальных классах он безбожно дергал меня за косички. В средних — прятал мой портфель и обзывал то "тощей селедкой", то "бараньей ногой", что было особенно обидно, потому что ноги у меня были как раз очень даже ничего. Я его ненавидела, жаловалась на него всем подряд, и даже пару раз пыталась подраться, но он был слишком сильным, и все заканчивалось моим унизительным поражением и слезами.

А в десятом классе он вдруг решил, что я — его девушка. Просто решил, не удосужившись спросить моего мнения. Это было странное и навязчивое "ухаживание". Кисель провожал меня до дома, просто молча плетясь в паре шагов сзади, как верный, но немой телохранитель. На переменах ходил за мной хвостом по всей школе. В столовой беззастенчиво садился за мой стол, даже если там не было места, и молча ел свой обед, искоса поглядывая на меня. Один раз Киселев попытался сесть со мной за одну парту, но получил по голове от меня толстенным томом "Войны и мира". Удар, видимо, был убедительным, потому что после этого он смиренно сидел сзади, "от греха подальше".

А еще он отгонял от меня всех потенциальных кавалеров. Стоило какому-нибудь парню подойти ко мне с любым невинным вопросом, как из-за моей спины вырастала мрачная фигура Киселя, и вопрошающий, споткнувшись на полуслове, ретировался. С одной стороны, это было мне на руку. Зачем мне эти школьные ухажеры, когда у меня есть Игорь? Пусть мы и встречались редко, раз в одну — две недели, но мы же встречались. Я считала его своим парнем. Считал ли он меня своей девушкой — большой вопрос, но я предпочитала об этом не думать.

Так что, покровительство Киселя, высокого, спортивного парня, связываться с которым в школе не рисковал никто, было мне даже выгодно. Но ведь был и сам Кисель… Его молчаливое присутствие, его взгляд в спину, его нелепое и самовольное посягательство на звание моего парня. Это раздражало и смущало одновременно, хотя, что греха таить, тешило мое самолюбие. Киселев парень симпатичный, и многие девчонки хотели бы с ним замутить. А он любил меня, и они завидовали.

Но скоро все должно было закончиться — приближался выпускной. Я жила только мыслями о нем. Деньги на платье накоплены, копейка к копейке, рубль к рублю. И я купила его. То самое, темно-синее, бархатное, с открытыми плечами. Теперь платье висело в моем шкафу, и я каждый вечер доставала его, чтобы просто потрогать, приложить к себе. К нему нашлись и изящные черные туфельки на небольшом каблучке. Даже украшения были — мама дала свои золотые сережки с маленькими камушками, и красивые бусы из искусственного жемчуга, который выглядел почти как настоящий.

И вот этот день настал. Суббота, двадцать пятое июня. С самого утра я отправилась в парикмахерскую на другом конце города — единственную, где делали модные высокие прически с локонами. Мастер колдовала надо мной почти два часа, заливая волосы литрами лака.

Только вернулась домой, как запел мой мобильник. Игорь!

— Привет! Сегодня, заеду за тобой часов в семь.

Его голос был как всегда будничным и не терпящим возражений. Он снова не спросил, могу я или нет, есть ли у меня другие планы.

— Игорь, я не могу! — мой голос дрогнул. Я ужасно хотела поехать с ним, все равно куда. Но выпускной… Он бывает раз в жизни — У меня сегодня выпускной!

— Ну и что? — удивился он — Я заеду за тобой после. Буду ждать у школы.

"Вот дурной! — подумалось— Мы же собираемся гулять до рассвета!".

Но вслух ничего не сказала. Я была слишком взбудоражена предстоящим праздником, чтобы спорить.

"Ничего! — решила я — Подождет немного, и уедет!".

Выпускной был ошеломительным. Актовый зал, украшенный шариками, торжественная часть, вручение аттестатов… А потом — танцы. Я была в какой-то эйфории. Меня захватил вихрь чувств — и пьянящая радость от того, что школа, наконец-то, позади, и щемящая грусть от расставания с одноклассниками, и предвкушение новой, взрослой жизни... Мысли путались, голова слегка кружилась от выпитого тайком шампанского. Про Игоря, ждущего у школы, я совершенно забыла.

Я даже позволила Киселю пригласить меня на медленный танец. Он неуклюже обнял меня, и я уткнулась носом в его пиджак, который, почему-то, пах свежими огурцами. Мы молча кружились под заунывную мелодию, и мне впервые было с ним не раздражающе, а даже приятно.

Остальных желающих потанцевать со мной он, как обычно, отгонял суровым взглядом.

Наконец, под утро, было решено идти всем классом встречать рассвет на набережную. Мы высыпали из школы шумной, возбужденной толпой. Но как-то недружно… Пока того искали, пока этих ждали, все разбрелись на маленькие группки. Не знаю, как так получилось, но мы с Киселем оказались за школой, у старых, покосившихся гаражей.

Он прижал меня к шершавой деревянной стене сарая. Теперь от него пахло шампанским.

— Зайцева, ты самая красивая! — выдохнул он — Всегда была.

И поцеловал меня.

Это был мой первый поцелуй. Неумелый, пьяный, но отчаянный и такой настоящий. Поцелуй, на который я ответила. На одно короткое, головокружительное мгновение я забыла про правильного Игоря, про планы на поступление, про мамины наставления, про все на свете. Я просто целовалась с хулиганом Мишкой Киселевым за старым сараем. И мне нравилось. Шальное, пьянящее, волнительное ощущение...

И тут появился Игорь. Позже он рассказал, что действительно ждал меня все это время в машине у школы. Он видел, как мы вышли, и как Кисель увел меня в темноту за гаражи.

Глава 8

Игорь ухаживал красиво. Цветы, походы в кафе-мороженое, прогулки по набережной до рассвета. Он говорил мне такие слова, от которых кружилась голова и подгибались коленки. Я влюбилась без памяти, до одури, до дрожи. Мне казалось, что вот оно — счастье. Настоящее, на всю жизнь.

А потом, к весне, были две полоски на тесте. Испуг. Стыд. Я рыдала у него на плече, уверенная, что теперь все кончено, что он меня бросит. А он обнял меня и сказал: "Что ревешь? Мы поженимся!"

Еще он признался, что я нравилась ему всегда, даже когда мыла подъезд. Напрасно я тогда отворачивалась — он меня разглядел. «Такая тоненькая, хрупкая, большеглазая…» Но, по его словам, окончательно влюбился тогда, после скандала на выпускном. Тогда он понял, что не хочет меня потерять.

Знакомство с Анной Аристарховной помню в мельчайших деталях. Павел Петрович к тому времени уже умер.

Мы с Игорем пришли к ним домой. Она смерила меня ледяным взглядом с головы до ног, задержавшись на моем еще плоском, но уже таком виноватом животе. "Из какой вы семьи, деточка?" — спросила она тоном прокурора. Я что-то лепетала про маму-учительницу, про отца, которого никогда не видела. Она поджала губы. "Понятно!"

Весь вечер она демонстративно игнорировала меня, разговаривая только с Игорем. А когда мы уходили, бросила мне в спину: "Смотри, Игорь! С кем поведешься, от того и наберешься. Грязь к грязи липнет".

Я выскочила из подъезда, давясь слезами. Игорь догнал меня, обнял. "Не обращай внимания! — шептал он — У нее сложный характер. Она тебя полюбит, вот увидишь».

Я не увидела. За двадцать пять лет я так и не дождалась от нее ни одного доброго слова. Она всегда давала мне понять, что я — чужая. Нищая приживалка, которая хитростью затащила ее драгоценного сына в ЗАГС.

Мы с Игорем через многое прошли. Безденежье, когда уже было двое детей, и они были маленькими. Игорь тогда потерял работу, и мы жили на мою мизерную зарплату библиотекаря. Потом он открыл свой первый бизнес — какой-то ларек с сигаретами и пивом, который тут же прогорел. Потом еще один. Были взлеты, когда мы на год смогли снять отдельную квартиру и я впервые почувствовала себя хозяйкой. Были падения, когда приходилось возвращаться под крыло Анны Аристарховны, выслушивая ее бесконечные попреки. И она никогда не помогала нам — ни деньгами, тратя немаленькую пенсию на себя, ни в воспитании детей. Она никогда с ними не сидела, не нянчилась... Анна Аристарховна, не смотря на любовь к сыну, жила только для себя.

Бизнес Игоря только недавно стал успешным, когда он занялся строительством. Мы теперь ни в чем бы не нуждались, если бы не беда с Ромой. Не успели накопить достаточно, не было у нас "денежной подушки безопасности."

Игорь всегда говорил: "Мы — семья. Мы прорвемся". И я верила ему. Я любила его. Или мне казалось, что любила. Сейчас, глядя на спящего рядом мужчину, я уже ни в чем не уверена.

Наш Литмоб Серебряный развод продолжается https://litnet.com/shrt/fGOq

Глава 9

На работе началась какая-то мышиная возня. То сотрудница из соседнего отдела подойдет к кулеру, когда я наливаю воду, и с приторно-елейным сочувствием скажет: "Катюш, ты держись! Мужики, они все козлы!" То слышу за спиной шепот: "Говорят, Тропинин-то ейный… совсем загулял. Дело идет к разводу!"

Сначала я не обращала внимания — мало ли что болтают завистливые курицы. У моего Игоря бизнес, он видный мужчина. Конечно, на него заглядываются.

Но потом ко мне в кабинет зашла моя заместительница, Марина. Мы с ней работаем вместе десять лет, и у нас вполне доверительные отношения.

— Екатерина Васильевна! — начинает она осторожно — Тут слухи ходят… нехорошие.

— Про моего мужа? — резко спрашиваю я — Марина, если и ты туда же…

— Я не туда же! — вздыхает она — Но дыма без огня не бывает. Его видели в "Аристократе" на прошлой неделе. С молодой девицей. Совсем юной. Они ужинали, он ей цветы дарил.

— Может, это деловая встреча! — огрызаюсь я — У него много партнеров, в том числе и женщин!

— Партнерам не дарят розы и не держат их за руку, глядя в глаза! — тихо говорит Марина.

Я вскакиваю.

— А кто говорит-то такое, Марин? А? Кто это видел?

Молчит, опустив глаза.

— Не скажешь? Понятно! Кинули сплетню, и боятся признаться! Завидуют! — торжествуя от своей правоты, говорю я — Просто завидуют! У всех мужья — либо диванные тюфяки, либо алкоголики! А мой — успешный, красивый! Вот и бесятся! Не смейте больше говорить мне об этом!

Марина молча встает и выходит. А я сажусь в кресло, и меня начинает трясти. Чушь. Все это чушь. Игорь любит меня. И у нас сын в больнице, какая может быть любовница?

Вечером звонит Яна. Я хватаю телефон, сердце колотится как бешеное.

— Мам, привет!

— Яночка! Как вы? Как Рома?

— Операцию сделали! — ее голос звучит устало, но ровно — Прошла успешно. Опухоль удалили.

— Слава тебе, Господи! Он в сознании?

— Да, в сознании. Но пока очень слаб. Мам…

— Что, доченька?

— Врачи говорят, что прогноз пока неизвестный. Все зависит от реабилитационного периода. Как мозг будет восстанавливаться.

Я молчу, холод снова сковывает сердце. Я все понимаю. "Прогноз неизвестный" — это значит, что еще ничего не разрешилось. Он жив, но он может умереть от осложнений. Или… или остаться не таким, как был. Я видела таких пациентов... Мычащие овощи. Пустая оболочка от человека.

— Я поняла! — почти шепчу в телефон — Держитесь, родные мои!

Мы говорим еще несколько минут, но я уже не слышу слов. В ушах стоит гул. Я кладу мобильник, и обмякаю в кресле. Мой мальчик... Мой сыночек...

Я должна быть сильной. Ради него. Я должна верить.

...Часто стала приходить Ника. Она приносит Анне Аристарховне ее любимые пирожные, и помогает мне мыть посуду.

— Екатерина Васильевна, вы совсем себя извели! — щебечет она мелодичным голосом — Вам нужно отдыхать! Давайте я сегодня ужин приготовлю. Что Игорь Павлович любит?

Я смотрю на эту хрупкую девушку с огромными оленьими глазами и чувствую укол совести. Я так плохо о ней думала. Осуждала за то, что она не поехала с Ромой. А она, оказывается, вон какая заботливая. Переживает, поддерживает нас, как может.

— Спасибо, Ника! — говорю я — Ты очень хорошая девочка. Роме с тобой повезло. А ужин я сама, не надо.

Но она настаивает, и крутится рядом, пока готовлю.

Ника кажется мне почти дочерью. Игорь тоже очень тепло к ней относится. Часто подвозит ее до университета или домой. "Надо поддержать девочку! — говорит он — Ей сейчас тяжелее всех!».

Я с ним полностью согласна.

Машину мне, наконец-то, починили. Теперь на рынок и в аптеку езжу на своей, и сама вожу Анну Аристарховну на врачебные осмотры. На такси не приходится тратится.

Врач у свекрови уже другой — пожилая женщина с недовольным лицом. Мишку я больше не встречала, и, как ни странно, от этого мне грустно. Я надеялась снова с ним столкнуться. Просто, чтобы увидеть его усмешку...

Жаль, что не обменялись телефонами.

В одно из посещений спрашиваю на рецепшене, почему у нас теперь другой доктор.

— Михаил Сергеевич психанул, и взял отпуск за свой счет! — отвечает словоохотливая регистраторша.

— Психанул? Из-за чего?

— А на него жалобу накатали, типа, он пьяный на работе. Теперь проверка. Ну он и психанул! Типа, вы что, меня не знаете? Что б я выпивши на работе! И ушел в отпуск! Вот мол, теперь обходитесь без меня! А как обойдешься? Врачей и так не хватает, а Михаил Сергеевич лучший! Не только в нашей больнице, но, может, и во всем городе! В Москву, говорит, уеду! И правда — что ему сидеть в нашем Зажопинске?

Киваю, и отхожу от стойки. Мама дорогая! Моя жалоба! Опять я Киселева предала, подставила! Опять соврала! И, на этот раз, он из- за меня может работы лишиться.

Господи, что он обо мне думает теперь! Хотя, наверное, что и раньше — подлая лживая баба!

Лучше мне не попадаться на его пути — я приношу ему несчастья!

...В офисе задерживаюсь допоздна, сижу одна, делая вид, что работаю. И потом не спешу домой. Там меня ждет рутина и чужая воля.

Моя машина поворачивает в наш двор. Вот песочница, где, когда-то, играли мои дети. Вот окно нашей спальни на третьем этаже. Все такое знакомое, такое родное и такое чужое одновременно.

Паркуюсь, выхожу, и сажусь на лавочке под старым, может быть, столетним тополем. Смотрю на редких прохожих, на старушек у подъезда...

И яблони… Боже, эти яблони в старых дворах! Они стоят, как невесты на выданье, в пышных, бело-розовых платьях. Ветер срывает с них нежные лепестки, и они кружатся в воздухе, словно запоздалый весенний снег, оседая на асфальте, на крыше моей машины, на моих волосах...

Смотрю на все это буйство жизни, на этот праздник природы, и чувствую себя зрителем на чужом пиру. Я словно за стеклом. Стекло моего возраста, стекло моей бесконечной усталости отделяет меня от этой весны. Когда-то, я была ее частью. Когда-то, я так же, как вон эти девчонки в коротких юбках, спешащие по двору, вдыхала весенний воздух и чувствовала, что вся жизнь впереди. Что все возможно. Я ждала звонка, мечтала о платье, целовалась за гаражами…

Глава 10

Дома пусто. Игоря нет. И, слава богу, Анна Аристарховна уже спит, наглотавшись своих таблеток.

Хожу по квартире из угла в угол, как загнанный зверь. Слова Любы звучат в голове набатом. "Целуются в машине… Из кафешки под ручку…" Бред. Ложь. Гадость!

Я пытаюсь дозвониться до Игоря. "Аппарат абонента выключен..." Конечно. Важная встреча. Смотрю время — десятый час. Долго же я сидела на лавочке... Но, какая важная встреча может быть в это время?

Поколебавшись, звоню Нике. У нее не отключен, но не берет...

Сажусь на кровать. Когда мы с Игорем в последний раз занимались любовью? Месяц назад? Два? Я не помню. Он приходит поздно, говорит, что устал. Да мне и самой не до этого. Все мысли о Роме. Мы с мужем стали соседями по кровати...

Вдруг меня пронзает мысль. У меня есть ключ от Ромкиной квартиры! Они с Никой снимают однушку в новом доме на другом конце города. Я сама помогала им с переездом. Ключ лежит в моей сумке, на всякий случай.

Хватаю ключи от машины и выбегаю из дома. Ноги ватные, руки дрожат.

Что я делаю? Зачем я туда поеду? Чтобы убедиться, что Люба — старая брехливая баба? Да. Именно так. Я докажу себе и всем, что мой муж мне не изменяет. Тем более, с женой собственного сына.

Веду машину на автопилоте, не разбирая дороги. Вот он, новый микрорайон. Высотки-свечки. Нахожу нужный подъезд. Паркуюсь в темноте.

В окнах на седьмом этаже горит свет.

Поднимаюсь на лифте. Сердце сейчас выпрыгнет из груди. Перед нужной квартирой замираю, опять колеблюсь. Что я скажу Нике? Зачем приперлась так поздно, да еще и дверь открыла своим ключом?

Вставляю ключ в замок. Он поворачивается легко, беззвучно. Тихо приоткрываю дверь. В прихожей на полу разбросана одежда. Мужские ботинки. Женские туфельки. Его пиджак на вешалке. Ее шарфик…

Из комнаты доносятся звуки. Смех. Тихая музыка. И стоны.

Я делаю шаг. Заглядываю в дверной проем.

Они в постели. В постели моего сына. Голые. Игорь и Ника. Он целует ее шею, она смеется и запрокидывает голову. На прикроватной тумбочке — бутылка шампанского и два бокала.

Время останавливается. Воздух становится плотным, как кисель. Я не могу дышать. Не могу издать ни звука. Я просто смотрю. А они меня не видят. Они слишком увлечены друг другом.

Так же тихо выхожу, прикрываю за собой дверь. Ключ остается в замке с обратной стороны. Спускаюсь по лестнице, потому что боюсь, что в лифте задохнусь.

На улице ночь. Холод. Я сажусь в машину и просто сижу, уставившись в одну точку. В голове пустота. Ни мыслей, ни слез. Ничего.

А потом пустота взрывается болью. Такой острой, невыносимой, что я кричу. Прямо в машине, одна, в темном дворе. Я бью кулаками по рулю, по приборной панели, и кричу, кричу, кричу…

Наш литмоб Серебряный развод продолжается https://litnet.com/shrt/Coiu