Развод отменяется! Свекровь против!

Глава 1

Я шла в офис к Саше, как победоносная армия возвращается домой после великой битвы — только вместо меча у меня был контейнер с горячими пирожками. Домашние. С душой. С тем самым мясом, что вчера покупала по акции, и с той самой любовью, что вот уже пять лет держала наш брак на плаву. И да, я видела себя героиней. Век технологий, а я — пирожки. Кто-то дарит Rolex, кто-то шлёт интимные селфи, а я вот — тесто и фарш. Ну, зато с теплотой! Не зря же говорят: путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Правда, иногда этот путь больше напоминает кишку с заторами и пробками, но я была полна веры. В себя, в пирожки и в то, что маленький добрый жест сегодня сделает нас с Сашей чуть ближе.

Приёмная сияла, как операционная в частной клинике: белоснежная плитка, стеклянные стены, запах кофе и денег, замешанный с лёгкой нотой корпоративной стервозности. Секретарша, девочка лет двадцати с идеальной укладкой и острыми локтями, окинула меня взглядом, в котором читалось: «Что за баба с контейнером?» Я мило улыбнулась, мысленно поправив корону: пусть видит. Пусть завидует этим пирожкам, потому что именно они — символ того, что я не просто жена, а жена с заглавной буквы Ж, мать его!

Я перехватила контейнер покрепче, шагая по коридору так, будто держу в руках не пластиковую коробку, а золото партии. И знаете, в тот момент я была счастлива. Реально счастлива. В голове звучала музыка из романтических фильмов, и казалось, что вот-вот Саша обнимет меня крепко-крепко, вдохнёт запах свежей выпечки и скажет: «Верочка, ты у меня самая лучшая». Ах, какая же я была наивная идиотка.

Дверь его кабинета я открыла смело, без стука. Потому что сюрпризы — они должны быть неожиданными, правда? Правда. Вот только не для меня.

И вот оно — зрелище, достойное премии за худший кошмар года. Я распахнула дверь и замерла, потому что прямо передо мной, словно в дурацкой мыльной опере, разворачивалась сцена, от которой у любой нормальной жены глаза бы полезли на лоб. Мой благоверный, мой Саша, мой «ты же у меня самый честный» завалил на стол бухгалтершу и пыхтел над ней как самовар. Ту самую. С мини-юбкой, которую можно было перепутать с ремнём, с ногтями цвета «раздень меня» и улыбкой, которая говорила ясно: «Ну и что теперь? Терпи, ЖЕНА». И она ещё прищурилась! Прищурилась, зараза, как будто всё происходящее — это милый дружеский обнимаш-клуб, а я тут просто пиццу доставила.

Мир замер. Нет, серьёзно. Я даже слышала, как за окном чайка пронзительно каркнула, а где-то в соседнем кабинете кофе перестало капать в чашку. Замедленная съёмка включилась сама собой: мои глаза расширились до размеров блюдец, пирожки, такие горячие, ароматные, полные материнской любви и нервов, медленно-медленно начали скатываться с моих онемевших ладоней. Сердце бухнуло так, что, наверное, даже у этой стервы накрашенные ресницы затрепетали.

И знаете, вот тогда у меня в голове родилась мысль. Она вспыхнула ярче неоновой вывески: «Как будто мне в лицо запустили кирпич, обёрнутый в чековую книжку». Только этот кирпич ещё и смачно отскакивал обратно, бумерангом, чтобы добить. Потому что боль била по всем фронтам — и по сердцу, и по самолюбию, и по той самой глупой вере в то, что домашние пирожки способны склеить трещины брака. Господи, какая же я была наивная.

Я не знаю, какой черт меня дёрнул — может, тот самый, что обожает устраивать погромы через женскую истерику, — но рука моя действовала быстрее мозгов. Пирожки, ещё недавно бывшие символом моей домашней нежности, превратились в смертоносное оружие массового поражения. Первый полетел точно в цель — в Сашину лоснящуюся голову, так тщательно выбритую утром, будто он знал, что сегодня ему предстоит засветиться в эротическом скандале. Шлёп! — и пирожок смачно врезается, оставляя на его идеальной причёске жирное пятно, словно метка: «Изменник первого сорта».

А теперь самое прекрасное — эффект рикошета. Этот герой кулинарного фронта не просто упал. Нет. Он, как будто по велению кулинарных богов, отскочил от Сашиной башки и с точностью швейцарского хронометра приземлился прямо на силиконовый бюст бухгалтерши. Та взвизгнула, подскочила, держа руками свой обесчещенный топ, и попыталась смахнуть пирожок, но тот прилип, как мои последние надежды на счастливый брак.

Я стояла, чуть покачиваясь от злости и адреналина, и смотрела на это цирковое представление глазами женщины, которая только что выбросила пять лет жизни в мусорное ведро вместе с недожаренными пирожками. И, улыбнувшись с таким ядом, что можно было бы отравить небольшой районный суд, выдохнула ядовитым шепотом:

— Ну что, кобелина... приятного аппетита.

Сцена застыла, как кадр в глянцевом журнале: бухгалтерша с пирожком на груди, Саша с пирожком на лбу и я — гордая, как королева Виктория после успешной войны. Развернулась я медленно, с таким величием, что даже каменные львы у входа офиса, кажется, козырнули мне прощально. И пошла прочь, держа спину прямо, будто знаю: где-то там, за углом, уже выстроились папарацци, готовые снять меня в лучшем ракурсе.

Я вышла на улицу, и мир, казалось, распахнулся передо мной ледяной пастью. Асфальт под ногами дрожал, воздух хлестал по лицу, а я шла — гордо, как королева после отставки, но при этом размазывая по щекам тушь и слёзы вперемешку. Ах да, великолепная картина: женщина с распухшими глазами, в руках пустой контейнер, внутри — пустота, снаружи — пустота. Симфония предательства под аккомпанемент собственного сердцебиения, которое стучало так, будто его кто-то пытался пробить кулаком изнутри.

В груди всё вибрировало, будто там завёлся бешеный будильник, орущий на всю мощь — и выключить его было некому. Каждая мысль била током. Каждый вдох отдавался резью. И вот я шла, ногами вперёд, а душой — обратно, в тот самый кабинет, где мои последние надежды только что размазали по стенке вместе с пирожками. Боже, какие же я пекла идиотские пирожки! С любовью, с душой, с мясом, купленным по акции… Для кого? Для этого изменника с его силиконовой русалкой на зарплате?!

Глава 2

Я стояла посреди прихожей, вся натянутая, как струна перед последним аккордом, и смотрела прямо в глаза Галины Аркадьевны. Мой взгляд был холоднее ледяного душа в коммуналке, а голос… ох, голос срывался на такой сарказм, что сам по себе мог бы участвовать в кастинге на роль злодейки года.

— Ну что ж, оставайтесь, — процедила я, обводя взглядом это поле боя с чемоданами и котом, который важно развалился на коврике, словно понимая драму момента. — Квартира хорошая. Только меня здесь больше не будет.

Галина Аркадьевна моргнула. Дважды. Как сова, которой подсунули не мышь, а ананас. Васька, пушистый предатель, замер с хвостом трубой и глазами-блюдцами, явно предчувствуя катастрофу века. Чемодан, этот набитый символ безумия, стоял, как памятник моему разбитому терпению, и даже слегка вибрировал от накала страстей, будто готов был взорваться вместе с моими нервами.

Мы встретились взглядами — свекровь и я. Две женщины, каждая с собственной стратегией: она — с тактикой облепить и задушить заботой до полного подчинения, я — с планом бегства в стиле «всё, баста, больше не играю». И тишина повисла такая, что можно было расслышать, как у меня в груди бьётся злость, колотится так, что аж рёбра дрожат, как струны старого рояля. О, как же во мне всё кипело: гнев, боль, обида… коктейль покруче любого текильного шота, который я могла бы сейчас опрокинуть залпом, если бы руки не были заняты этой сценой жизни.

Галина Аркадьевна прищурилась, словно решала, нападать ли или сделать вид, что она тут случайный прохожий. Но я держала паузу намеренно, выжигала её взглядом, потому что в этой партии последняя карта должна была быть за мной.

И вот только я собралась развернуться, эффектно, с гордо поднятым подбородком, как за моей спиной хлопнула дверь. Глухо, с эхом, как последняя пощёчина по самолюбию. В проёме возник Саша. Нет, появился — это слишком красивое слово. Он ввалился. Растрёпанный, лохматый, с глазами загнанного барсука, который, судя по всему, только что вылез из бойни... по производству пирожков. Потому что на нём было всё: и масло, и фарш, и даже маленький кусочек теста нагло прилип к вороту футболки, как последний аргумент моей неудавшейся семейной жизни.

Саша стоял, как мокрая тряпка, растекался по порогу глазами и, глядя то на меня, то на свою маму, жалко забормотал:

— Вер, подожди…

О, это «подожди»! Как же меня трясло от этого слова. Подожди чего? Пока ты снова натянешь свою бухгалтершу? Или пока твоя мама здесь поставит палатку и устроит форт?

И тут наступил момент, который я, клянусь, запомню до гробовой доски. Масляное пятно, густое и ленивое, начало медленно стекать по его футболке, как будто мир тоже хотел добавить драматизма в этот фарс. Капля замерла на уровне логотипа «Лучший муж» — и шлёпнулась прямо на пол.

Васька, рыжая тварь с лицом монаха, который внезапно услышал про бесплатный шведский стол, лениво поднялся, подошёл, обнюхал след и начал вылизываться с таким самозабвением, будто был официальным дегустатором семейных разборок.

А мы стояли. Я, Саша, его мать, кот. И в этой тишине, натянутой так, что казалось — ещё секунда, и она лопнет, как дешевый презерватив, все ждали. Я — когда же мои нервы сгорят окончательно. Саша — когда хоть что-то повернётся в его пользу. А Галина Аркадьевна… она уже явно искала, чем бы ещё меня прибить морально.

Я молчала. Потому что слова сейчас были бы слишком… жалкими. К чему эти пустые звуки, когда душа требует действия? Так что я, не сказав ни слова, рванула к своему шкафу и вытащила свой чемодан. Тот самый, который хранился на верхней полке для отпусков, что никогда не случались, и теперь выглядел так, будто сам удивился: «Что, серьёзно? Мы всё-таки уезжаем?!»

Замок треснул под моими пальцами, и я, не щадя нервов и молний, начала запихивать туда всё подряд. Тапки — первым делом. Шлёп — в уголок, так что один даже сбежал под подкладку, спасаясь от этого хаоса. Миксер — с грохотом, словно я объявляла войну всем кухонным традициям. Плед с котами — сворачивался клубком обиды и падал сверху, как последний бастион уюта, который я больше никогда не построю. И, венцом всего, кружка с надписью «Любимая жена». Ах, эта кружка! Я посмотрела на неё так, будто сейчас метну прямо в окно, но сдержалась и со злобной усмешкой впихнула её прямо в чемодан, утрамбовав поглубже. Чтобы знала своё место, эта фарфоровая лицемерка.

— Вот вам, — бурчала я себе под нос, словно раздавая пощёчины всем сразу, и продолжала: — Вот вам! А вот это — на память, чтобы вспоминали, как теряли!

И тут, как всегда, нарисовался Васька. Рыжий, ленивый, толстый и с выражением морды «о, движуха!». Мигом запрыгнул в чемодан и устроился с видом: «Ну наконец-то мы валим отсюда!»

Я уставилась на него, вытащила за шкирку и поставила обратно на пол. Глянула сверху вниз с презрительной усталостью.

— Ты хоть остаёшься… пока что, — процедила я и резко захлопнула крышку чемодана с таким звуком, будто ставила жирную точку на всём этом фарсе.

И вот только я захлопнула чемодан с такой силой, что, кажется, соседи на втором этаже поперхнулись своим ужином, как в моё личное землетрясение ворвалась она — Галина Аркадьевна. На подлёте, с распростёртыми руками и таким выражением лица, что даже Иисус в момент «обнимашек для всех» позавидовал бы её всепрощенческому пафосу.

— Деточка, — затянула она голосом таким сладким, что если бы рядом стоял чайник, он бы сам налился чаем от прилива сиропа, — ну вы же просто поссорились! Ну что ты вот так сразу… Он мальчик горячий… ну, бывает!

И вот тут у меня случилось зависание. Знаете то чувство, когда вы заходите в магазин за хлебом, а вам внезапно предлагают купить живого крокодила по акции? Вот примерно так я и смотрела на неё. Молча. Глаза округлились, мысли затормозили, а потом — БАХ! — всё взорвалось внутри.

— Горячий?! — выдала я с таким смехом, что если бы кто-то это снимал на видео, подложили бы трек с ведьмовским криком и трещанием костей. — Да он расплавился уже, мамочка! Его горячесть — это, знаете ли, вулкан со скидкой! А лава там, между прочим, исключительно для посторонних!