Развод после 45! Не прощу измену!

Глава 1

Алена

Десна на месте удаленного зуба мудрости все сильнее побаливает – кажется, отходит анестезия. Я вздыхаю. Хорошо, что уже практически дома. Прополощу десну специальным раствором, выпью обезболивающее, если совсем уж разноется.

Все-таки дома и стены помогают.

Опять же муж обещал вернуться с работы пораньше. Раскошелю его на заботу: принести чайку, поставить приятную, расслабляющую мелодию…

Дима умеет быть внимательным и даже трогательным.

На недавнюю годовщину брака выложил подушку цветами шиповника… А я его потом еще и в чай засушила…

Полежу, если, как в прошлые разы после удаления зубов мудрости, начнет клонить в сон. Еще, конечно, экватор дня – едва перевалило за два часа. В такое время я обычно с трудом засыпаю, но сегодня явно не такой случай… Я уже по дороге раз пять зевнула…

Такси спускается по улице, приятно шурша камушками под колесами, сворачивает в флажковый проезд между домами и… упирается в машину, которая перегородила его практически целиком.

Соседка.

Опять эта зараза так делает! Словно она одна тут живет! И мои слова, доводы как об стенку горох!

Сколько раз говорила – это общий проезд! Какого черта она вечно раскарячивает свой внедорожник посередине?

Выходить не хочется. Голова еще немного кружится после анестезии и – какой-никакой, но все ж таки операции. Сонливость доканывает…

Так хотелось отворить ворота с кнопочного ключа, чтобы такси въехало на участок и добрести пару шагов до двери…

Увы. Не судьба. Некоторые думают только лишь о себе.

Оплачиваю такси и нехотя выбираюсь из уютного пространства машины.

Тело вялое, зевота снова заставляет прикрывать рот рукой.

Иду к соседке.

Эта девица непонятно от кого родила сына, живет с матерью, что фактически, как прислуга, и обе постоянно оставляют машины в проезде.

Хоть кол на голове теши.

Звоню в калитку – полный игнор. Но открыто.

Вхожу на участок. Почему-то цепляю взглядом чашку на деревянном столе, похожую на ту, что недавно где-то посеял мой Дима.

Да, ерунда! Сколько таких кружек с ежиками! Мы ведь их получили в подарок за покупки в аптеке. Тут половина поселка там отоваривается.

Но почему-то чашка не выходит из головы. Сердце тревожно екает и замирает возле металлической двери, местами с разводами ржавчины.

Дергаю за ручку – и снова открыто.

В парадной слышу:

– А твоя-то еще не вернулась?

– Думаю, что нет. Ей должны один зуб лечить, а другой удалять.

– Ладно, все равно, давай, собирайся. Вдруг она с минуту на минуту появится. А то, если хочешь, я сама ей все расскажу…

Какая-то сила стремительно выносит меня прямиком куда надо – в комнату, где мой муж – Дмитрий – одевает штаны, а соседка ошарашено оборачивается, совсем еще голая.

Возле кровати брошен использованный презерватив.

Фу-у-у! Как же мерзко! Банально! И гадко!

Муж смотрит в лицо, совсем не тушуясь.

И я на минуту словно бы замираю.

В голове все крутится, крутится, крутится…

…Муж похудел, перестал носить обручальное кольцо и даже начал вместе со мной тренироваться…

Наконец-то, поговорил с начальством на счет повышения зарплаты – и теперь уже мог вполне составлять мне конкуренцию в плане вклада в семейный бюджет…

Я считала, что мой благоверный, все-таки, проснулся, очнулся и хочет стать лучше для своей семьи… для меня, если уж на то пошло.

Но я ошибалась.

Все ради этой… этой…

Слов не хватает, дыхания тоже.

Банальная же сцена: муж и соседка. Ну прямо, как в пошлых бульварных романах. Такие продают на каждом углу в мягком переплете с обложками, на которых вечно обнимаются мужики и женщины с блаженными, совершенно обалдевшими лицами.

Только это – не роман, а моя жизнь, и она сейчас рухнула – одномоментно.

Я с трудом сглатываю горечь во рту, вместе с железистым привкусом – десна еще немного продолжает кровить. Выдыхаю, вдыхаю, чтобы восстановить пульс.

Кажется, уже даже боли не чувствую. Внутри все замерло, остекленело.

– Домой не возвращайся. Это мой дом. Сама купила. Мне изменник не нужен! Оставайся с любовницей! Теперь здесь твой дом!

Муж кривит лицо в злорадной ухмылке:

– Ну и ладно! Но сына ты мне видеть не запретишь!

– Клим вернется с Жениной дачи и сам решит – с кем хочет встречаться. Ему уже десять, вполне себе соображает, что и как происходит в нашей семье. Вот как он захочет, так и поступим.

– Я позвоню ему прямо сегодня.

– Попробуй. Там связь не ловит практически нигде. Для созвона нужно специально идти в район ближайшего сельского магазина.

– Ты все это нарочно! Отправила сына к подружке на дачу, чтобы я не мог с ним связаться.

– Считай, как хочешь. Мне уже совершенно плевать.

Я разворачиваюсь на неверных ногах и выхожу, придерживаясь за стены. Уже на улице внезапно смекаю, что забыла свою сумку в прихожей.

Возвращаюсь, чтобы застать сцену ругани между благоверным и его любовницей.

– Сколько раз повторять! Я не планирую с тобой жить! Пока поеду в отель, а там посмотрим… Может еще моя успокоится, и мы договоримся. Мы вместе как-никак больше двадцати лет! Да и кому она нужна… В свои сорок-то с хвостиком…

– Вот именно! А мог бы остаться! Я моложе ее почти на десять лет! И гораздо красивей, по-моему…

– Это только по-твоему… Алена выглядит младше и лучше!

– Тогда какого же хрена ты приперся ко мне! Вот с ней бы и кувыркался в свое удовольствие!

– Не знаю… Видимо, захотелось разнообразия…

– Ну да, кризис среднего возраста! Ты просто козлина! Вот ты кто, Димочка! Да через десять лет я буду еще молодой, а твоя… твоя…

–Да иди ты! Дура! Я тебе сразу говорил – это лишь развлечение, на пару раз – и не более…

– Но мы встречались-то почти год!

Год! Господи! Они год за моей спиной…

Фу-у-у… Какая мерзость и подлость! У меня аж желудок скручивает тошнотным спазмом.

Глава 2

Алена

Я смаргиваю, когда внедорожник огибает тот самый, знакомый забор. Открываются металлические резные ворота и я, как белый человек, вместе с хозяином заезжаю на просторную территорию.

Мужик открывает заднюю дверь.

– Идти сможете? – спрашивает, заглядывая в лицо.

– Нне знаю, – я смотрю на свои разодранные колени, на солнечный день вокруг и кажется – все это какое-то не мое, как будто меня вдруг поместили совсем не в мою жизнь.

В ту, где муж уже год изменяет с соседкой.

В ту, где я, словно в детстве, на старости лет разбила коленки.

И какой-то мужик мне помогает – тот самый, из-за которого я, собственно, и грохнулась.

Пока размышляю, он берет меня на руки и несет в дом.

Тут пахнет свежестью, огурцами и пирогами.

В гостиной суетится дородная женщина лет пятидесяти с хвостиком. Домохозяйка, наверное.

Мысль окончательно докрутиться не успевает, потому что мужик окликает:

– Вера Ильсуровна, пожалуйста, сделайте нам крепкий чай и принесите аптечку в мою спальню.

Куда-куда?

Я на мгновение аж дергаюсь.

Мужик смотрит своими пронзительными серо-голубыми глазами и хлопает пушистыми, длинными ресницами:

– Все хорошо. Пожалуйста, не волнуйся. Сейчас обработаю раны, вызову личного врача и он осмотрит тебя… Выпьешь успокоительного… И я тебя… кхм… наверное, домой отвезу…

Домой… наверное… А он, конечно, слегка странноватый… Если не сказать – не от мира сего.

Возражать снова совершенно нет сил. И так приятно, что обо мне вдруг заботятся.

Не припомню, чтобы Димка так обращался со мной хоть раз за последние годы.

Вспомнился очень похожий случай семилетней давности.

Я оставила годовалого сына с няней-помощницей, а сама поехала к лору – очень было нужно, без вариантов. Едва выйдя из клиники, стала звонить, а няня никак не брала трубку.

Что я только тогда в панике ни передумала!

Что ребенку неожиданно стало плохо, и они с няней сейчас едут в скорой.

Что их на прогулке вдруг сбила машина.

Что няня уронила моего Климочку, и теперь не понимает, как быть и как оказать ребенку первую помощь…

Господи! Что только ни придет в голову нервной мамочке, которая оставила любимое чадо с фактически чужой ему женщиной. Регина Эдуардовна была замечательной – оптимистичной, заботливой и к Климу относилась почти, как к родному. Но… мы знали ее всего год!

А это так мало… Так мало…

Я, вся в слезах, принялась снова и снова звонить.

Сердце бухало, ноги начали заплетаться… Я споткнулась, полетела и смачно грохнулась на земляной газон с камушками.

Ободралась, позвонила мужу, а тот такой важный, проинструктировал:

– Я – на работе. Вызови такси или попроси кого-то помочь… Наверняка, на улице полно народу…

***

Похоже, сегодня такой день – воспоминаний…

Мужик бережно заносит меня в спальню.

Я, все еще в каком-то оцепенении, принимаюсь оглядываться.

Большая кровать – прямо человека на четыре, не меньше. Тумбочки из красного дерева, под старину, шкаф в том же стиле, паркет… аккуратными елочками из белых досок. И потолок высоко над головой.

Мужчина несет меня дальше, в глубину комнаты и там обнаруживается встроенный санузел. Я когда-то рассматривала такие дома, где к спальне примыкает уборная или аж целая ванная.

Меня сажают в громадную емкость для мытья, прямо в одежде, а затем… принимаются настойчиво раздевать. В принципе, я вся грязная: юбка, блузка, босоножки и носки – в земле и пыли. Но, чтобы чужой мужик раздевал… это уже что-то совсем запредельное.

– Нне… надо… – выдавливаю из пересохшего горла. – Прошу вас, не надо…

Неловко прикрываюсь руками… Отодвигаю его большие ладони…

Мужик останавливается, хмурится, задумывается… Но тут – как нельзя более вовремя – появляется Вера Ильсуровна.

– Давайте, Руслан Тимурович, я сама девочку раздену и помою. Как-то не совсем правильно, чтобы это делал мужчина…

Она демонстрирует халат, перекинутый через локоть и полотенце в другой руке.

Руслан медленно кивает, выходит.

Я позволяю себя раздеть и помыть. Затем меня осторожно вытирают и проливают раны раствором марганцовки. Ну прямо, как бабушка в детстве!

Я все еще в шоке и оцепенении.

Не отпускает стойкое, непобедимое ощущение: все это не со мной, я лишь смотрю на происходящее со стороны…

Никогда не понимала – откуда и как оно вообще появляется.

А главное – зачем? Почему?

А только лишь сейчас осознала.

Это – нечто вроде скорой помощи, мощное успокоительное от подсознания... Помогает перетерпеть, пережить, переждать все то, что случилось, если оно катастрофически страшное и ужасное для психики, нервов.

Какая-то отстраненность, переосмысление.

Вроде – я все-таки жива и здорова, а это немало.

Есть странный мужик, который заботится больше, чем когда-либо заботился собственный муж. Есть его домработница, что участливо разговаривает, бережно промывает мои раны… словно мама в далеком детстве…

А Вера Ильсуровна, как нарочно, так ласково говорит, что становится тошно.

– Ну давай, милая. Давай… Сейчас я тебе помогу… Все ссадины осторожненько почищу и продезинфицирую… не бойся. Я не сделаю тебе больно…

– Ну давай же, моя хорошая. Вот так… Повернись. Давай ручку…

– Ну во-от… все не так плохо. Большинство ссадин просто поверхностные…

– Та-ак… еще совсем чуточку… Вот, и умничка, вот и молодец…

Боль дергает: поврежденные места страшно саднит, где-то – зудится от мыла, а где-то – щиплет так, что хоть вой…

Слова Веры Ильсуровны вызывают настолько контрастные чувства, что я, будто маятник, ищу равновесие между солью на раны отношения мужа и бальзамом на раны от вкрадчивого, мягкого тона чужой женщины…

Внутри вдруг что-то рвется, трепещет.

Боль перебивает терзания и наоборот.

Теплая вода струится по ногам и серыми, бурыми ручейками уносится в сток, забирая с собой грязь и пыль…