— Откройте дверь! Откройте! Хозяйка!— доносятся голоса так громко, что прямо ввинчиваются в уши.
Ну что еще могло произойти, чтобы сотрудники такой шум устроили, да еще назвали меня не по имени-отчеству, а «хозяйкой»? Прикалываются, что ли? Вроде не первое апреля.
Неохотно открываю глаза, намереваясь прервать из-за шума свой “эксперимент”, а вода, которой объято мое тело, тут же идет рябью. И она стала такой холодной, что аж зубы сводит. Погодите…
— Хозяйка! Просим вас, откройте! — вновь голоса за дверью, но мне сейчас не до них.
Я внимательно смотрю на свою руку, которой ухватилась вовсе не за край чугунного и очень дорого джакузи, а за край какой-то деревянной купальни. И ладно бы только это… пальцы!
Они слишком худые, сморщенные от воды, и ногти без всякого маникюра, срезанные прямо под корень. А под ними не то грязь, не то…
— Забавно, — вдруг раздается голос.
Вот только сам этот голос вовсе не забавный.
Мужской, грозный и пробирающий до мурашек куда сильнее, чем ледяная вода, в которой я очнулась черт знает где.
А ведь собиралась проверить новое оборудование перед открытием СПА-зоны. Только нет тут рядом ни джакузи, ни бассейна, ни легкого флера запаха хлорки, который я почти придумала, как нейтрализовать, чтобы все было идеально для посетителей… тут вообще не мой салон!
Какая-то деревянная добротная купель с почти разошедшейся пеной, синие стены с мраморными вставками, а в темном углу, — мать моя женщина, — громила стоит!
Высоченный брюнет лет тридцати пяти — сорока. Впечатляющий, широкоплечий в белоснежной немного странной рубашке, распахнутой на груди так, что взгляд невольно падает на перепады накачанных бронзовых мышц, но стоит ему произнести еще пару слов, как мысль «красив, зараза» тут же покидает голову.
— Смываешь следы своего позора, дорогая жена? — выдает он мне, будто с насмешкой выделяя обращение, а его голос буквально забирается под кожу и заставляет все внутри то холодеть, то пылать.
И вид у незнакомца такой, что хрен его проигнорируешь.
Суровое, будто высеченное из скальной породы лицо, скулы высокие острые, нос прямой, четкий с едва заметной горбинкой, подбородок квадратный и с ямочкой. Черные брови сердито сдвинуты так, что между ними пролегла складка, и даже она смотрится красиво, но глаза…
Серые, как небо в грозу. И от его взгляда ух как потряхивает, хотя я вовсе не из пугливых.
Сама кого хочешь напугать могу, но, видимо, не когда прихожу в себя в непонятном месте и мокрой!
Кстати, что он только что сказал? Как меня назвал? Женой?
Хах, я лет двести как в разводе. Точнее, десять. Изменил, променял на фигуристую да побогаче, с голой задницей хотел оставить. Не тут-то было! Я такое ему ус…
— Ты утратила не только здравый разум, но и способность говорить? — вновь этот голос.
Вновь дрожь по телу, жар и холод. Так, кто он вообще такой? И где я, черт возьми?
Тут же подрываюсь на ноги, расплескивая повсюду воду, и в ужасе плюхаюсь обратно.
Я голая, черт подери!
Пытаюсь прикрыться оставшейся пеной и слышу хмыканье, больше похожее на усмешку. Да и этот гад даже глаза закатывает так, будто и смотреть тут не на что.
Совсем офонарел?!
Нет, ну точно гад невоспитанный! И этот невоспитанный решает прямо сейчас шагнуть ко мне. Э-э, нет! Не надо!
— Эй ты! Стой, где стоишь! — приказываю строго, а сама оглядываюсь в поисках спасения.
Почему вокруг темные синие стены, какие-то золотые канделябры, зеркало в вычурной раме, к тому же разбитое, и очень странный умывальник? На каких-то резных ножках, похожих на драконов!
Где я, черт возьми?! Где хоть что-то похожее на полотенце?! Не в чем мать родила же выскакивать!
Пока оглядываюсь по сторонам, этот громила, который, оказывается, и слушать меня не собирался, примащивает свою упругую пятую точку на бортик той самой купели, в которой я нахожусь абсолютно обнаженная, так еще и пена, как назло, расползается.
Черт!
А этот гад еще и наклоняется так, что его дыхание, мятное с нотками горького шоколада, опаляет мои дрожащие губы, и опасно прищуривается.
— Ты душевнобольной решила прикинуться? — спрашивает он, а я цепенею на долю секунды, но тут же прихожу в себя.
Да он совсем обнаглел!
Только собираюсь поставить мужлана на место, как он хватает своими пальцами за подбородок, а они горячи настолько, что вздрагиваю, а его глаза… Его серые штормовые глаза в прямом смысле вспыхивают так, будто несколько молний разразили сумеречное небо.
Это… Это что еще за чертовщина?!
Застываю на месте в дичайшем шоке, а мужчина спокойно, будто ничего не произошло, продолжает.
— Хватит рыпаться и слушай, дорогая жена. Слушай внимательно. Через два часа сюда явится законник, а ты, как благоразумная особа своих лет, приведешь себя в… более менее сносный вид, спустишься в каминный зал и подпишешь документы на развод, — отдает мне распоряжения одно за другим и решает нужным добавить. — Подпишешь беспрекословно и не будешь кидаться мне в ноги. Ты всё поняла?
Перед глазами мелькают вспышки, одна за другой. Рябит так, что подташнивать начинает, а потом вдруг резко — стоп, — и я вижу ту самую пышную юную грудь, правда, прикрытую наполовину уже темно-сиреневой тканью декольте, а ажурчиками – цвета морской волны.
Перевожу взгляд чуть выше и обнаруживаю личико хозяйки этой самой груди. Глаза у брюнетки, оказывается, голубые, а на пухлых сочных губах цвета мака улыбка.
— Вы злитесь на меня, леди Дэйм? Считаете роковой соблазнительницей? — щебечет эта птичка таким голоском, что он прямо под кожу горячими иголками пробирается.
Улыбочка приторно-сладкая, голос нежный, легкий, а напряжение так и витает в воздухе.
— Но ведь я не виновата, что вы старая и некрасивая. Лорд Дэйм был еще весьма великодушен, что не прогнал вас прежде, — продолжает красавица, а я отчего-то уверена, что Дэйм — это и есть тот самый грозный брюнет, который только что рычал на меня.
А еще я уверена, что он мне — муж. И это далеко не все странности. Мне больно. Мне адски больно внутри. Больно даже смотреть на эту девчонку, а она, упиваясь, продолжает вонзать в меня невидимые шпильки.
— Посмотрите на себя. Ни лоска, ни ума, ни амбиций. Вы просто тухнете в особняке, гоняете слуг, распиваете чаи с другими кошелками. О чем же столь умному и уважаемому мужчине с вами говорить, когда даже смотреть не хочется? А что уж заводить речь про постель. Телеса давно обвисли, да? — со смехом выдавливает девица и задирает свой острый подбородок, прикладывает тонкие пальчики с нежным маникюром сначала к лебединой шее, а затем спускается ниже, к внушительному декольте.
— Ах ты дрянь! — это последнее, что слышу прежде, чем кинуться на девчонку, а потом меня будто выкидывает из воспоминания.
Но в этот раз в глаза бьет не ярко-белая вспышка, а темнота…
Следом наступает и тишина. Тягучая, приятная, но ее быстро портят чьи-то суетливые шаги и голоса.
— Хозяйка! Хозяйка!
Опять эти три служанки, ей богу, они напоминают чаек.
Смаргиваю раз, второй, и зрение становится четче, а я уже нахожусь не возле окна, а на кровати под бархатным зеленым балдахином. Черт! А ведь так надеялась проснуться в своем теле, но нет же… Я все еще здесь, а рядом охают служанки и продолжают причитать, что не успеем, что зря я так… “еще и на королевском приеме”.
Зря, конечно, что на приеме, не спорю. Надо было этой черноволосой выдре волосы втемную выдрать.
— Что?! — охают девицы, и я тут соображаю, что последнее, видимо, ляпнула вслух.
Давно у меня эта привычка не проявлялась. Лет так десять, как за ум взялась. А до этого, когда нервничала, всегда что-то да вылетало изо рта. Но в бизнес с такими “слабостями” не ходят, а мне было очень надо.
Нехило меня стресс пробрал, раз старые паттерны вернулись. Хотя чего я удивляюсь? Должна была через неделю СПА-зону при салоне красоты открыть, а очнулась черт знает где. Как?
Почему в моей голове воспоминания вовсе не мои? Что со мной стало?
Еще одна вспышка! Короткая, яркая, но такая, от которой холодеет сердце, и, едва вскочив на ноги, я тут же оседаю обратно на прохладную кровать.
Джакузи я так и не опробовала. Поскользнулась прямо у края и… Чертовы каблуки, так и знала, что их не нужно надевать, но ужин, свидание… Что нужно было для счастья успешной самодостаточной женщине? Хороший мужик, казалось, казалось бы? Нет — дети. Но, увы…
Не дожила я до этого, походу. Умерла в тридцать семь, а очнулась… тут. Еще и в теле, которое лет на десять старше!
“Ну, зато не в аду”, — отмечаю себе позитивную сторону, вот только местные служанки косятся так, будто меня скоро на костре поджарят.
— Лайза, — смотрю на блондинку, и на ум тут же приходит ее имя.
Девочка вздрагивает, а я радуюсь.
Не знаю, сон ли это, либо какое-то испытание, пока я в коме, но хорошо, что я тут без памяти не пропаду.
— Госпожа, наконец-то! Мы думали, вы в самом деле сошли с ума от горя! — вопят хором девчонки и втроем кидаются к ногам, а я с трудом усиживаюсь на месте, чтобы себя не выдать. Нет, иерархию я уважаю, но не до такой фанатичной степени.
Погодите, а что они сейчас сказали?
— От горя? — переспрашиваю я, и служанки поднимают на меня удивленные лица и переглядываются…
— Так.. это же. Хозяин развод запросил, госпожа. А коль он что-то решил, то, даже если небеса рухнут на землю, ничего уже не исправишь.
Боже мой! Нашли чем напугать.
Да я от того гада, который смотрел на меня, как на старую испорченную мебель, сама уйду, махнув хвостом. А вот предшественница моя, похоже, очень этого не хотела. Интересно почему? Так любила, или в месте, где я оказалась, могут быть подводные камни, о которых мне стоит знать уже сейчас?
Тут же напрягаю извилины, пытаясь вспомнить, и… “Ага!” — мысленно восклицаю я, когда нахожу искомое.
— Нет, ну точно гад! — опять соскакивает с языка, и в этот раз я даже не стараюсь сдерживаться.
Даже пальцы сжимаю в кулаки от ярости, а служанки начинают трястись.
Вот и даю служанкам распоряжение показать мне весь гардероб, что есть, а сама в это время пытаюсь вспомнить все, что знаю о месте, в которое угодила.
Странно, конечно, что я помню какой-то лицей. Знаю, что в этом мире есть… магия. Только вот об этом сейчас думать не будем, иначе мозг не выдержит нагрузки. Знаю, что здесь патриархат, знаю, кто у престола, и то, что все время неправильно произношу его имя, но вот некоторые вещи будто недоступны.
Допустим, я не помню, чем закончился прием, и как Герда оказалась в ванной. Но точно знаю, что она была тихой. Даже слишком.
Но при этом все равно шпионила за мужем. Она даже разузнала, что у него есть две содержанки, или, как называют их местные, – наложницы. Для них снимают или строят дома, их полностью обеспечивают, как принцесс, так что от известных мне содержанок местные наложницы не сильно отличаются.
И Герда знала о них, но не ушла. Устроила скандал и… упала в ноги, моля, чтобы супруг отказался от других. А что же он?
Стоит мне только увидеть его глаза в воспоминании, так сжимаю пальцы в кулаки.
Ни капли раскаяния, ни капли понимания боли той женщины, что отдала тебе столько лет. Что постарела рядом с тобой. Ему было плевать. Он выглядел… устало.
— Ты забыла, Герда, с кем ты разговариваешь? — это все, что он ответил ей, а затем махнул рукой служанкам, которые все это время стояли у дверей его кабинета, наблюдая жалкую сцену.
Они подбежали к своей госпоже, начали шепотом умолять ее подняться, а он просто отвернулся. Плеснул себе янтарной жидкости в стакан и взял бумаги со стола. Продолжил читать, будто ничего не произошло.
“Почему? Ну почему?” — шумел в голове Герды один лишь единственный вопрос, пока ее, обессилевшую от слез, уводили служанки. Смаргиваю, закрываю глаза и чувствую, как по моей щеке течет слеза.
Я тоже когда-то спрашивала одного человека: “За что?”. Не могла понять, как же можно предать клятву и любовь? Ради чего?
Искала, что я сделала не так. А потом все поняла… И, пожалуй, лучшее, что я сделала в жизни, — это начала новую, яркую жизнь без него.
Но Герда так не поступила. Она осталась, она терпела. Почему?
— Госпожа, — вновь зовут служанки, но я прошу подождать.
Решимость, конечно, хорошо. Но что если завтра я исчезну, очнусь, допустим, в больнице, а Герда вернется в свое тело? Да, жизнь в таком браке — тот еще ад. Но это ее жизнь, а не моя.
— Лайза, — кидаю взгляд на девчонку, которая вместе с остальными раскладывает платья, и все наряды как будто похоронные — черные.
— Что такое, моя госпожа? — тут же суетится блондинка.
— Напомни, что произошло до того, как я вышла из ванной комнаты, — велю девушке, а она, оглянувшись на двух других суетливых работниц, тут же подходит ко мне почти вплотную, чтобы на ухо прошептать.
— Вы вернулись с приема сама не своя. Выдрали из горшка гортензию и схватили какую-то склянку! Я умоляла вас не пить, но вы и слушать не стали. Вас бросило в жар, но вы не позволили доложить хозяину. Боялись, что он рассердится еще сильнее, если узнает, что вы нарушили запрет. Вы закрылись в ванной, моя госпожа, мы испугались, а дальше… — шепчет служанка, и тут опять вспышки.
Шестеренки в голове начинают крутиться, память работает хорошо, слово в слово девочка описала. Вижу Герду, копошащуюся пальцами в сырой земле. Вижу склянку, с которой она даже не стряхивает грязь, прежде чем окупорить пробку, а потом чувствую запах. Такой резкий, тошнотворный, что все внутри сжимается. Но Герда не выкидывает склянку. Пьет…
Зрение моментом передергивает пелена, жар вспыхивает в области сердца, а пальцы пробирает холод. Герду трясет, но она запрещает звать лекарей и вообще кому-либо что-то говорить.
Ложится в ледяную ванну и что-то шепчет. Что-то неразборчивое, непонятное…
Лишь последние слова слетают четко с губ: “Да будь ты проклят, дракон!”.
И все… темнота, а потом уже просыпаюсь я. Вместе с этим гадом, который мало того, что изменял жене, так еще и решил вышвырнуть ее спустя двадцать пять лет брака.
Эх, Герда… не знаю, кого ты обозвала драконом, но, кажется, в виде проклятья ты ему определила… меня.
И я знаю, как оправдать это звание!