Я не беременна. Снова.
Дрожащей рукой закрываю приложение почты на телефоне и несколько секунд пытаюсь взять себя в руки. Горькое разочарование подкатывает к горлу, не дает дышать. Результаты анализов пришли час назад, но я все никак не могла заставить себя открыть злосчастное письмо. Как чувствовала, что снова будет пролет.
Это седьмая попытка эко. И седьмое декабря. Мое любимое число. Почему-то казалось, что оно принесет мне удачу. Наверно, глупо вкладывать смыслы в какие-то числа. Но надежда глуха к голосу логики и рассудка.
Мне уже тридцать девять, Максу на год меньше. И каждая неудача дается мне все сложнее. Душу на части разрывает. Страх заползает холодными щупальцами в разум, что уже отравлен мыслью. А что, если я никогда не смогу стать матерью?
– Ну что там? – голос мужа за спиной какой-то слишком тихий. Словно он тоже уже все понял.
– Ничего, – поворачиваюсь к нему. Смотрю на мрачное лицо. Видимо, переживает. По-мужски. Это я могу удариться в истерику, а ему только и остается, что хмурить брови и зубы сжимать.
– Марина беременна.
Тон настораживает. Тихий, серьезный.
– Марина? Это с работы та девочка? – недоуменно переспрашиваю я.
Чувствую обиду. Знает же, как болезненно я реагирую на новости о чужих беременностях. Зачем говорит, особенно сейчас?
У всех вокруг все получается, одна я такая… неправильная, неполноценная. Еще и стыд испытываю, что по-человечески порадоваться за нее не могу. Хорошая она девушка, ответственная. Только не припомню, чтобы муж у нее был. Впрочем, какое это имеет значение в наше время?
– Да, та Марина, – Максим выглядит крайне взволнованным. Шумно выдыхает и отводит в сторону глаза. А я, наконец-то, начинаю понимать.
– От кого? – спрашиваю едва слышно.
– От меня, Лен.
Шумно втягиваю воздух. Ноги вдруг кажутся ватными, руки дрожат. Внутри все переворачивается.
– Но… как?
– Ну что “как”, Лен? – Макс на взводе. Принимается вышагивать передо мной, запуская пятерню в редеющие волосы. – Ты что, маленькая, что ли? Рассказать, откуда дети берутся?
– Расскажи, – кривлю губы в горькой усмешке. – Откуда ж мне знать?
– Ну не начинай, а? Думаешь, мне легко…?
Он говорит что-то еще, а я смотрю на мужа так, словно вижу впервые. До боли впиваюсь ногтями в ладони. Внутри все покрывается корочкой льда, горло перехватывает спазмом.
Мне он тоже говорил, что любит. Буквально этим утром. Правда, мимолетом, словно по привычке. И когда эти наполненные страстью слова превратились в обезличенную рутину?
– …на развод завтра подам, – продолжает он. – Давай по квартире сразу решим. Ну зачем тебе трешка, Лен? Тебе и однушки хватит. Сама понимаешь, нам с Мариной большая жилплощадь теперь нужна будет…
Градус омерзения в моей груди просто зашкаливает. Нашу квартиру, просторную и светлую, мы покупали в ипотеку вместе. И закрыли лишь год назад.
Ремонт делали в основном мои родители. А вот дизайном занималась я сама. Каждая комната, каждый уголок — все продумано мной до мельчайших мелочей. Это мой дом, моя крепость. Место, в которое хочется спешить с работы. Идеальные семейные вечера, шумные встречи с друзьями, все мои планы, надежды, воспоминания — все это вложено в эти стены.
А он хочет забрать даже их. Привести другую женщину, сделать здесь хозяйкой. Она будет хлопать дверцами кухонного гарнитура, которые я выбирала целый месяц. Ляжет в мою постель. И детская комната, в которой я заранее все распланировала, будет принадлежать ребенку Макса. Но не моему.
От эмоций трясет. Не верю, что все это происходит на самом деле. А Макс все говорит и говорит. Кажется, уже давно этот разговор репетировал.
– …сама понимаешь, эмбрионы придется утилизировать… – слышу я. Утилизировать, мать его. Как мусор какой-то.
– Себя утилизируй, понял? – хрипло выдавливаю я. Привычные стены давят, не дают дышать. Хочу на воздух. Ничего не объясняя, иду ко входной двери. Надеваю пуховик, шапку, обматываю вокруг шеи шарф.
– Ты охренела, Лен, так со мной говорить? Я же по-человечески все решить хочу… ну и куда ты собралась? – Макс следует за мной, словно привязанный. Нервно дергает головой из стороны в сторону, касаясь ухом плеча.
– От тебя подальше. Собирай вещи, чтобы через два часа и духу твоего не было! – голос дрожит от эмоций. Внутри больно, горько, пусто, словно там вырезали какой-то важный орган. – В суде поговорим.
Еще немного и разревусь. Хочу остаться одна. Душу выплакать. Каждое слово — словно вонзенный кинжал. В сердце, спину… на мне просто живого места нет. Тот, кто был моей опорой все эти долгие годы, попросту предал меня. Утилизировал. Точно так же, как хочет утилизировать мою последнюю возможность стать матерью.
– Ишь как заговорила, – тянет Макс, прищурив глаза. На скулах от злости четко обозначаются желваки. – Это все ты! Слышишь меня, Лен? Ты виновата!
Я почти даже не удивлена. У него всегда все вокруг виноваты. Кроме него, разумеется.
Хватаю сумку, ключи. А муж все распинается.
– Ходишь, как не пойми кто. Джинсы эти, свитер. Волосы в хвост. Разве так выглядит женщина?
Да, так выглядит женщина, которая пашет по двенадцать часов в сутки. Которая устала настолько, что после работы может только сварганить ужин на скорую руку, принести сидящему за компом мужу, принять душ и лечь спать. Потому что на следующий день подъем в шесть тридцать.
И сколько бы я ни пыталась ему объяснить, как сильно заколебалась, всегда слышала одно. “Потерпи, зайка, тебе же скоро в декрет. Нужно подкопить денег”.
Наклоняюсь, чтобы надеть сапоги. Тихие слезы падают на пол. Макс все что-то говорит без остановки — словно плотину прорвало.
В конце финальным аккордом обвиняет меня в том, что я сама толкнула его в объятья Марины. Да вот, прямо толкнула, а он, видимо, без штанов был. А у нее как раз ноги по счастливой случайности раздвинуты. Вот так совпадение!
Я громко хлопаю дверью и выбегаю на улицу. Как добираюсь до набережной сама не помню. Зима в этом году теплая, но ночью мороз покусывает щеки.
Слезы проходят быстро, и я смотрю отсутствующим взглядом на замерзшую реку. Чуть в стороне шумная компания — судя по всему, выпивают, прикрывая бутылки пластиковыми пакетами. Вид у них, прямо сказать, не самый благополучный.
Присмотревшись, узнаю среди них соседей из нашего подъезда. Хочется взвыть в голос. Что за день такой!
Мы с ними в постоянных контрах. Шумные компании, крики, громкая музыка — не сосчитать, сколько раз нам приходилось вызывать ментов по ночам. А самое обидное, что у них трое детей. Приходили мы к ним как-то, чтобы попросить выключить музыку… да почти сразу вызвали опеку. Правда, толку от этого не было.
Я тогда целый вечер плакала, вспоминая младшенького, что сидел голый на полу и играл с пустой пивной банкой. Сердце болело, когда видела его не по-детски серьезный взгляд и тонкие, словно веточки, ручки.
Наверно, неправильно так думать, но почему жизнь настолько несправедлива? Почему я не могу стать матерью, а у таких все само собой получается? Вопреки образу жизни, а зачастую и желанию…
– А Алешка? Алешка-то где? Только что тут был? – слышу нетрезвый выкрик, привлекший мое внимание. Перевожу на них взгляд. Компания озирается по сторонам, шуршит своими пакетами.
– Алеша! – кричит второй голос. – Выходи, тебя мама обыскалась!
Я начинаю озираться по сторонам. Ребенок? Еще и ребенка с собой притащили?
– Алеша! – кричит соседка. Не обеспокоенно, а как-то раздраженно. Голос у нее неприятный, скрипучий, как старые паркетные доски.
Мальчика нигде нет. Чувствую, как беспокойство змеей скользит внутри, впивается зубами в сердце. Даже личная трагедия отступает, кажется какой-то несущественной.
Быстрым шагом подхожу к ним, спрашиваю, во что был одет Алеша. Сначала от меня отмахиваются, но какой-то мужик все же отвечает. Мальчику четыре, темно-синяя куртка, светлые волосы. Я киваю — сразу понимаю, что речь про младшего.
Бросаюсь вперед вдоль набережной, зову его по имени. Почему-то страшно до безумия. Мой любимый племянник такого же возраста. Ужасный непоседа, инстинкт самосохранения у них на нуле. Куда угодно мог деться — спрятаться, на дорогу выбежать, похитить могли. Мысли крутятся в голове одна хуже другой.
Ни души. Снег мерцает под светом фонаря. Сердце колотится как бешеное в страхе за чужое дитя, слышу свое хриплое дыхание. Останавливаюсь, чтобы отдышаться, хватаюсь за перила.
Руку вдруг прошибает болью, словно током ударяет. Проходит почти сразу, и я задираю рукав. На запястье родимое пятно — красное, уродливое. Все хотела свести, но времени не было. Болело именно оно — кажется, прием у дерматолога больше откладывать не стоит.
Да какая сейчас разница!
Бросаю случайный взгляд на реку и тут же замираю. На льду кто-то есть. Движется прочь от берега. Маленькая фигура, детская...
Горло стискивает ужасом.
Дорогие читатели! Добро пожаловать в мою новую историю.
По традиции знакомлю вас с главными героями.
Так выглядит Лена в нашем мире:
Я действую на инстинктах.
– Алеша! – кричу, ища выход к реке. Вот же он, через пару метров есть спуск. Бегу по скользким ступенькам, не сводя взгляда с удаляющегося темного пятна. Понятия не имею, что делать. Компания далеко, да и куда они полезут, пьяные.
Мальчик не оборачивается. Не замедляется, словно и не слышит вовсе. Я срываю голос, выкрикивая его имя. Внутри всю трясет. Смотрю на лед, что взялся совсем недавно. Страшно. Я и плавать-то толком не умею.
Вспоминаю, что у меня, вообще-то, есть телефон. Беру его в руку, чтобы набрать службу спасения, но экран абсолютно черный. Не включается. Опять сел на холоде? И почему я так и не сменила этот бесполезный кирпич? Каждую зиму одно и то же!
В сердцах я кидаю его о землю. Черный корпус разлетается на куски.
Осторожно спускаюсь на лед. Под весом моего тела он гудит, словно огромный разбуженный зверь. Гулко, утробно.
– Лешенька, пожалуйста, – сипло кричу я. Плечи трясутся, зубы стучат друг о друга. Держусь за бетонный край набережной влажными ладонями. Глубоко дышу, пытаясь успокоиться. Паникой делу не поможешь, а счет может идти на минуты.
Бросить его я все равно не смогу.
А, значит, путь у меня один — только вперед. Я делаю шаг. Еще один. Стараюсь двигаться медленно, осторожно. Река стонет, трещит, и каждый звук бьет по моим натянутым нервам. Щупальца страха проникают под кожу, но я не останавливаюсь.
Пока мне везет. Преодолеваю эти метры, чувствуя просто дикий адреналин в крови. Прошибает потом, мышцы напряжены, в груди словно струна натянута.
Алеша замирает, поворачивается ко мне. Лицо у него удивленное, словно он и сам не понял, как тут оказался. Между нами несколько шагов.
Руку начинает просто нестерпимо жечь, но я не обращаю внимания. Не отрываясь смотрю на его лицо. Прямо в серьезные глаза, что тогда запали мне в душу. Замечаю синяк на скуле, темные круги под глазами. Курточка старая, не по размеру. Явно с чужого плеча. Порвана на локте.
– Мама! – громко зовет он. Лицо искривляется в испуге. Нижняя губа дрожит, и я сама готова разреветься. Перед глазами все расплывается, и я смаргиваю непрошенные слезы.
– Все хорошо, – отвечаю хрипло. – Я отведу тебя к маме. Дай мне руку, здесь опасно.
Мальчик бросается ко мне, едва не падает. Цепляется маленькими ладошками в мою протянутую руку. Холоднющие, словно лед под нашими ногами.
– Все хорошо, – повторяю, как заведенная. Трясусь от каждого звука. Вижу подбегающих к набережной людей — ту самую компанию. Поднимается ветер, уносит их голоса.
Все хорошо. Хорошо. Хорошо.
Пространство вдруг разрезает громкий хлесткий звук. Словно кнут щелкнул в воздухе. Замираю на месте, чувствуя вибрацию льда под ногами. Не дышу даже.
Чувство такое, что если сделаю хоть шаг, погублю нас обоих. Молюсь всем известным богам — даже не за себя, за Алешу. Бедный дрожит, громко плачет, зовет маму, что стоит на набережной. У меня сердце кровью обливается.
Соседка смотрит на нас круглыми от страха глазами, рвется вперед. Мужики ее держат, что-то кричат.
– Мама! – мальчик вдруг вырывает руку и бежит вперед, к ней. Лед стонет, трещит под моими ногами, а я все еще боюсь пошевелиться. Пусть сначала он доберется, он маленький, легкий.
Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.
“Ты спасла его. У него теперь все будет хорошо”, – слышу в голове. Словно чей-то ненавязчивый шепот. Не иначе как внутренний голос. Захлебываюсь облегченными всхлипами, когда Алеша оказывается в руках взрослых.
Делаю шаг вперед.
Только и успеваю, что вскрикнуть. Опора под ногами исчезает, и я лечу куда-то вниз. Холод пронзает меня сотней мелких иголочек. Одежда быстро намокает и весит целую тонну. Утягивает на дно. Уцепиться не за что, пальцы лишь скользят по ледяному краю. Вода накрывает с головой.
Я тянусь к тусклому свету, но тело не слушается. Словно больше мне не принадлежит. Грудь разрывает от нехватки кислорода. И среди этого кошмара перед глазами вдруг встает яркая вспышка.
Не чувствую больше боли и холода. Сижу в странном месте — широкая кровать с резными столбиками, алые простыни. В камине потрескивает яркое пламя. Под ногами густой ворс… или скорее шкура животного.
Тело двигается помимо моей воли, словно я в нем всего лишь сторонний наблюдатель. Рука сжимает какой-то предмет, и я узнаю в нем пустой стеклянный флакон. Смотрю вниз, на свои руки, что сжимают пузырек. Тонкие, длинные пальцы с аккуратными ногтями. Изящные запястья. Явно женские.
И волосы — длинные светлые локоны, рассыпавшиеся по плечам.
– Пора, – произносит та, в чьем теле я сейчас заперта. Флакон выпадает из ее пальцев, мягко стукается о густой мех, а затем катится под кровать. Девушка встает, и я почти успеваю поймать ее лицо в отражении зеркала.
Снова вспышка. Я в реке. Холод, темнота, безнадежность. Мое сознание пытается уцепиться за реальность, что почти сразу же ускользает. Паника стискивает грудь.
Вспышка.
Я иду по коридору. Каменные стены, факелы — средневековье какое-то. По пути попадается какая-то девушка. Торопливо кланяется и сворачивает в едва заметный проход, словно желая спрятаться подальше.
Тело я по-прежнему не контролирую, просто вижу глазами светловолосой незнакомки. Все эмоции притупляются, словно холод, сковывающий меня в той, пугающей реальности, добрался и до сердца. Не понимаю, что происходит. Галлюцинации от нехватки кислорода?
Картинка снова меркнет, и я оказываюсь в бесконечной темноте. Вяло сопротивляюсь. Не чувствую ни боли, ничего. Только бесконечный холод и пустоту внутри.
Вспышка.
Я в комнате — явно больше и богаче предыдущей. Слышу треск камина, чьи-то медленные шаги.
– Зачем ты пришла, Ева? – недовольно цедит мужской голос откуда-то сбоку. Хочу повернуть голову, но хозяйка этого тела не я. Не я растягиваю губы в усмешке. И не я произношу с хриплыми, манящими интонациями:
– Я пришла попрощаться, мой муж. Одари меня своим огнем в последний раз, прежде чем мое сердце скует вечной стужей.
Она касается завязок на груди, и струящиеся одежды падают к ее ногам. А затем она поворачивается к нему.
Вспышка. Темнота и холод. Чувствую непонятное разочарование, что так и не успела увидеть его лицо. В голове вновь слышу голос, похожий скорее на тихий шелест. “Сопротивляешься. Сильная”, – говорит он. – “Справишься”.
Что это значит, спросить не успеваю. В следующий миг словно падаю с огромной высоты. Вместо удара — нестерпимый жар, охватывающий все мое тело. Раскрываю глаза, жадно хватаю губами воздух. Пытаюсь ухватиться за что-то руками, но понимаю, что уже держусь.
Мужские плечи под моими ладонями двигаются вверх и вниз. Вес чужого тела прижимает к кровати. Нависает надо мной, почти полностью загораживая обзор.
Желание — сильное, испепеляющее, не мое, пронзает с головы до ног одновременно с паникой. Что происходит? Пытаюсь пошевелить руками, и они приходят в движение, будто мои собственные.
Будто все это сейчас происходит со мной.
Дергаюсь, впиваюсь ногтями в плечи, пытаясь оттолкнуть, но он будто бы и не замечает. Перехватывает руки, прижимает их к подушке над моей головой. Чувствую жадные губы на мочке уха, а затем хриплый шепот, от которого сводит все внутри.
– Как же ты вкусно пахнешь сегодня, Ева.
Но я не Ева!
Тяжело дышу, мыслить не получается. С каждым толчком тело будто сотней иголочек пронизывает. От эмоций разрывает на части — еще немного и с ума сойду. Или уже сошла?
Он вдруг замирает. Чувствую спазмы его удовольствия. Вторую руку на моем бедре, что впивается в нежную кожу почти до боли. Я вся напряжена, словно перед прыжком, от разочарования хочется стонать в голос. Кажется, что я взбиралась по ледяной горке, сорвалась и теперь качусь вниз, так и не достигнув вершины.
Закрываю глаза в робкой надежде, что это всего лишь сон. Сейчас я очнусь и снова окажусь в своей уютной квартирке. И все это окажется неправдой: предательство Макса, река, теперь еще и это…
Вес чужого тела пропадает, едва эхо его удовольствия затихает. Чувствую движение матраса, слышу шорох одежды. Я проснусь. Вот сейчас, ну!
– Хорошо постаралась напоследок, Ева, – слышу мужской голос. – Добавлю пару монет к твоему содержанию.
Мои глаза распахиваются. Рукой нащупываю одеяло и подтягиваю к груди. Резко сажусь и наконец-то встречаюсь с ним взглядом. На нем штаны — и на том спасибо. В руках светлая ткань. Вероятно, рубашка.
Мозг отстраненно фиксирует, что тело у него что надо — сильное, крепкое, под кожей перекатываются мышцы. Широкая рельефная грудь. Сам он высокий. Темные длинные волосы. Волевые черты лица. Легкая щетина. Глаза темные, взгляд острый, в нем ни капли теплоты.
– Что это значит? – спрашиваю я. Для сложившихся обстоятельств очень даже спокойно. Голос у меня хриплый, но явно чужой. Прочищаю горло. Растерянно оглядываюсь по сторонам в поисках одежды.
Светлое платье бесформенной кучей лежит прямо рядом с постелью — там, где Ева его сбросила, когда предложила себя.
– Рассчитывала на большее? – насмешливо цедит он. Ненависть в его голосе забирается под мою кожу. – Боюсь, что это все, чего ты стоишь. И не стоит рассчитывать, что после развода тебе светит место в моей постели.
От возмущения у меня даже горло перехватывает. Чувствую себя так, словно грязью облили. Конечности подрагивают, внутри неприятно пульсирует остывающее желание и обида. Присутствие мужчины давит, не давая сосредоточиться на мыслях.
Мне бы помолчать, но…
– Это ты не рассчитывай, что я хоть пальцем позволю себя коснуться, – тихо цежу я. Его глаза прищуриваются, блеск в них становится опасным.
– Да кому ты будешь нужна, моя дорогая Ева? Разжалованная до служанки, в уродливом платье и печатью усталости на лице?
Он делает шаг вперед, и я вдруг как-то особенно остро осознаю, что все еще голая. В его постели. Повыше натягиваю одеяло на грудь, настороженно слежу за каждым его движением.
Он встает коленом на матрас, нависает надо мной. Внутри все заходится от волнения, сердце ускоряется, и лишь усилием воли я удерживаю себя на месте. Не хочу бежать, не хочу показывать слабость.
– А если и так, – его пальцы хватают меня за подбородок. Удерживают на месте, не давая отклониться от пронзительного взгляда его темно-синих, почти черных глаз. Каждое слово впечатывается в мое сознание, словно удар молотка. – То буду иметь тебя где хочу. Когда хочу. И куда хочу. Поняла?
Перед вами два варианта того, как может выглядеть Ева. Какой нравится больше?


Ужас забирается в мою голову холодными щупальцами. Во рту пересыхает. По лицу вижу, что он не шутит — кажется, в этом месте он привык повелевать. Все силы уходят на то, чтобы выдержать его тяжелый, давящий взгляд.
Хочу ущипнуть себя и проснуться, но, кажется, я уже начинаю осознавать, что никакой это не сон. Я и вправду оказалась здесь — на месте жены этого тирана. Почти что бывшей, если верить недавним словам. И, кажется, этот развод не сулит мне ничего хорошего.
– Поняла или нет? Отвечай, – повторяет он. Ноздри раздуваются, словно он принюхивается. Глаза становятся совсем темными. Надо бы, наверно, выдавить из себя какое-то согласие, но не могу.
Просто не могу.
Наверно, мой инстинкт самосохранения достиг сегодня лимита и отключился.
– Мне больно, – морщусь оттого, что его пальцы слишком крепко сжимаются на моей челюсти. Хватка тут же ослабевает. Он отстраняется, но взгляда с меня не сводит. Какого-то слишком пристального.
По телу ползут мурашки нехорошего предчувствия. Неужели чем-то выдала, что я не Ева? Чем это может грозить?
Однако следующие его слова развеивают сомнения.
– Иди к себе, Ева. И постарайся не показываться мне на глаза до ритуала.
С превеликой радостью! Ритуал можно поскорее провести, если что. При условии, что я там не выступаю главной жертвой…
Муж Евы натягивает наконец-то рубашку, а я подхватываю с пола ткань. Несколько секунд пытаюсь разобраться, как она надевается. Куча каких-то бесполезных завязочек, кружев, еще и полупрозрачная. И мне в этом бродить здесь, искать свою комнату?
Обуви и вовсе нигде не вижу. Ползать по полу в ее поисках меня не прельщает, а потому я решаю пойти как есть. Впрочем, об этом решении жалею, едва оказавшись в коридоре. Пол ледяной, гуляет сквозняк, а я понятия не имею, куда идти.
К счастью, дверей тут немного и методом тыка я нахожу открытую. Осторожно заглядываю внутрь и выдыхаю с облегчением. Именно эту комнату я увидела впервые, когда оказалась в теле Евы.
Когда она сама еще была здесь.
Стремясь проверить догадку, я подхожу к постели и падаю на колени. Заглядываю под нее и вижу стеклянный бутылек. Пустой. Достаю и до побелевших пальцев сжимаю его в руке. Мысли мечутся в голове, словно встревоженные рыбы.
Это что получается? Ева выпила какой-то отвар, сказала “пора” и пошла к своему мужу. А потом в процессе супружеского долга, так сказать, на ее месте появилась я. Принюхиваюсь, но бутылек ничем не пахнет. Как бы узнать, что там было внутри?
Может, просто противозачаточное средство, а я вижу связь там, где ее нет?
Голова кругом от всего происходящего…
– Госпожа, вы здесь! Что ж вы меня не позвали? – вздрагиваю от незнакомого голоса за спиной. Оборачиваюсь и вижу женщину лет пятидесяти в форме прислуги. Волосы у нее наполовину седые, на лице глубокие морщины. Кончики губ стремятся вниз, словно к ним гири подвесили. Из-за этого вид недовольный и угрюмый.
Кажется, личная служанка. Это плохо. Настоящую Еву она должна знать хорошо, раскусить меня ей ничего не стоит. Лучше не выдавать себя, пока со всем не разберусь.
На всякий случай прячу бутылек в складках одеяла и выпрямляю спину. Взгляд падает на не замеченную ранее приоткрытую дверь, за которой виднеется чугунная ванна. Вот от нее я бы сейчас не отказалась.
Хочется смыть с себя чужие прикосновения, запах, события этого дня.
– Я желаю принять ванну, – говорю я.
– Конечно, конечно, – женщина начинает тут же суетиться. Зажигает свечи, хлопает шкафчиками, доставая все необходимое. Я слежу за ее движениями, запоминаю, что где лежит. Так, на всякий случай.
Вскоре все готово. Я раздеваюсь и на несколько мгновений замираю перед зеркалом, рассматривая новую себя. Надо признать, что Ева невероятно хороша. На лице нет морщин, то видно, что ей не восемнадцать. Нет этой немного детской припухлости щек, взгляд прямой, уверенный. Голубые глаза, длинные светлые волосы, пухлые губы. Стройное, гибкое тело, нежная кожа, на которой кое-где наливаются красные следы. Видимо, муженек постарался.
К горлу подкатывает возмущение. Со мной никто так раньше не обращался. Словно я вещь какая-то. Да за все годы Макс на меня голос ни разу не повысил, мне кажется. Я еще радовалась, какой надежный у меня муж.
Ага, надежный.
Залезаю в ванну. Вода обжигающе горячая. Заледеневшие ноги вообще будто кипятком обдает. Служанка что-то говорит про то, что некий Владыка одарил меня своей милостью, и лишь спустя несколько секунд до меня доходит, что говорит она про того самого мужа.
Да, если это была милость, то под его горячую руку я точно не хотела бы попасть. Еще и Владыка. Интересно, чего? Замка, земли, государства?
Как бы бежать не пришлось… надо бы знать, как далеко.
Омовение быстро заканчивается, и я иду в кровать. Служанка уходит, гася за собой свечи. Комната освещена лишь тусклым светом камина. На улице стоит глубокая ночь, протяжно воет ветер. Тени танцуют на стенах, словно немые призраки. Кажется, что из темных углов на меня кто-то смотрит.
Холодно. Даже под теплым одеялом меня слегка потрясывает. События дня лезут в голову, не давая заснуть. Никогда не любила спать на новом месте – неуютно, непривычно. А здесь еще и страшно. Неопределенность пугает.
Ворочаюсь не меньше часа, прежде чем проваливаюсь в беспокойный сон. Однако вскоре просыпаюсь. За окном по-прежнему темно, но дверь распахнута, горит свет, а две девушки в форме прислуги опустошают мой шкаф. В процессе прикладывают к себе нарядные платья и хихикают между собой. На меня не обращают ни малейшего внимания, словно я всего лишь предмет мебели.
Я приподнимаюсь на локте, пытаюсь понять где сон, а где реальность. Гора одежды на полу стремительно растет.
– Что здесь происходит? – хриплым спросонья голосом спрашиваю я.
__
Дорогие читатели! Приглашаю вас в еще одну свою историю (публикуется бесплатно в процессе): Второй шанс для старой девы
Девушки поворачиваются, улыбки на их лицах сменяются злорадством.
– Тейра Зелейна Ашерейн прибывает утром. Вы переселяетесь в Северное крыло. Приказ.
– Чей приказ? – ничего не понимаю. Что за тейра? И что за змеиное шипение после этого слова? Если имечко, то уже по одному нему понятно, что ничего хорошего от нее ждать не стоит.
– Владыки, – надменно отвечает та, что справа. У нее рыжеватые волосы, россыпь веснушек и бледная, почти прозрачная кожа. Словно солнца никогда не видела.
Я наконец-то сбрасываю оковы сна. Понимаю, что все еще в этом странном месте, а, значит, нужно приспосабливаться. Как бы то ни было, слабость проявлять нельзя. Не хватало еще, чтобы служанки мной помыкали.
Откидываю одеяло в сторону, сажусь.
– Он это приказал? Вломиться в мою комнату посреди ночи? Вести себя так, словно меня тут не существует? – цежу я, и мой голос звучит неожиданно сильно. Пробиваются стальные интонации, которых у меня отродясь не бывало.
Служанки теряются, неуверенно переглядываются.
Смотрю на левую, что выглядит не такой заносчивой. Волосы у нее каштановые, заплетены в тонкую косу, что свисает до самой поясницы. Высокая, тощая. Стоит слегка сгорбившись, словно стесняется своего роста.
– Повтори приказ слово в слово.
– Подготовить к-комнату для новой хозяйки замка к утру, – слегка запинаясь говорит она. Почему-то так и думала. Не похож был этот Владыка на любителя мелочной мести. Они сами решили так себя повести.
– Положите платья и выйдете из комнаты. Позовите мою служанку. И зайдете только тогда, когда я позволю. Не раньше.
– Мертильда больше не служит вам, – ехидно говорит рыжая. – Вас переселяют в крыло для слуг, слышали? А у слуг нет ничего своего, все общее. Скоро все эти платья перестанут вам принадлежать.
Упивается злорадством, смотрит на меня блестящими глазами, словно ожидает, когда я взорвусь. Начну истерить или плакать. Возможно, Ева и любила эти наряды, но для меня это просто тряпки. Плевать мне на них.
Больше всего бесит это бесцеремонное вторжение. Наглость. Злой и ненавидящий взгляд. Если мне и правда предстоит стать служанкой в этом месте, то чую, что они просто будут планомерно меня гнобить. Женские коллективы иногда похуже любой армейской дедовщины.
И понадеяться мне абсолютно не на кого. Только на себя.
– Вон! – повторяю я ледяным тоном. Демонстрирую всем своим видом уверенность, которую едва ли испытываю. И чувствую просто невероятное облегчение, когда они, поколебавшись, идут на выход — сначала брюнетка, за ней и рыжая.
Последняя недовольно оглядывается через плечо, как бы говоря: “я с тобой еще не закончила”. Закрывают за собой дверь, и под ней же остаются. Слышу тихие перешептывания.
Следующие несколько минут посвящаю сборам. Стараюсь не суетиться, не паниковать. Выбираю самое удобное и практичное платье без всех этих завязок на спине. Быстро проверяю стоящие на туалетном столике шкатулки. Все они заполнены драгоценностями: золотом, жемчужными украшениями, драгоценными камнями.
Сдираю подушку с наволочки и сваливаю в нее все это добро. Деньги мне определенно пригодятся. Остается только надеяться, что “добрый супруг” при разводе не затребует это все обратно. А то плавали, знаем. До сих пор трясет, когда вспоминаю это предложение Макса переехать в однушку.
Грудь словно обручем сковывает при воспоминаниях о муже. Он наверняка там радуется, что проблема решилась сама собой. Тот, кто обещал любить меня в горе и радости, испытывает облегчение оттого, что меня не стало.
Щеки обжигает горячими дорожками слез. Сердце сжимается от боли и обиды. Столько лет мы были вместе. Ничего не жалела для него — ни любви, ни заботы, ни ласки. Поддерживала, когда он два года не мог найти работу. Всю себя отдавала, мечтая лишь об одном — о большой и счастливой семье.
Делаю глубокий вдох. Выдох. Нет, нельзя плакать. Нужно быть сильной. Судьба дала мне еще один шанс. И я его не упущу. Осталось только взять жизнь в собственные руки.
Вытираю слезы тыльной стороной ладони. Глубоко дышу. Смотрю на себя в зеркало — ничто не говорит о том, что я плакала. А затем поднимаю наволочку с драгоценностями и отворяю дверь.
– Ты, – смотрю на девушку с косой. Из этих двоих она выглядит поспокойнее. – Проводишь меня в новую комнату.
Мы долго петляем по бесконечным коридорам замка, а затем оказываемся у двери моей новой комнаты. Помещение совсем небольшое — в несколько раз меньше покоев Евы. Каменные стены, от которых веет холодом, одноместная кровать, стол, стул и шкаф.
На окнах решетки, словно в тюрьме.
– Ваши вещи скоро доставят, – сообщает служанка.
Это, конечно, хорошо. Вопрос только куда. Весь гардероб Евы сюда явно не поместится. Ладно, буду решать проблемы по мере поступления.
– Спасибо, – вежливо отвечаю по привычке и ловлю на себе ее настороженный взгляд. Она не отвечает, просто уходит, оглядываясь со странным выражением лица.
Я устало сажусь на кровать. Смотрю пустым взглядом на алеющую полоску рассвета за окном. Голова гудит от недосыпа, зудит рука, словно комар укусил. Неосознанно чешу ее чуть ли не до крови.
Так, нужно решить, что делать дальше. В замке появится новая хозяйка, а это значит, что обещанный развод не за горами. Из ближайших перспектив — роль служанки с расширенными постельными обязанностями и каменный мешок с решеткой на окнах.
Я ничего не знаю ни об этом мире, ни о его законах, а еще о том, сколько у меня осталось времени. Кажется, нужно начинать именно с этого — добыть информацию. Возможно, есть какая-то лазейка, что позволит мне избавиться от этой участи.
Спать я больше не ложусь. Через час солнце встает окончательно, а мне приносят завтрак. Довольно неплохой, надо признать. От стресса мне кусок в горло не лезет, а потому оставляю поднос почти нетронутым.
Драгоценности прячу на шкаф — он такой высокий, что с пола совсем не видно, что там лежит сверху. Как раз вовремя. Приходят служанки и приносят вещи Евы. Ну как… то, что от них осталось.
– Потеряли, – с ехидными интонациями сообщает мне рыжая. – Такая, знаете ли, суматоха с приездом новой хозяйки. Уверена, что она наконец-то сможет подарить этому дому наследника.
Слова задевают за живое. Чувствую некое родство с Евой — кажется, она тоже хотела стать матерью, но так и не смогла.
В моем шкафу теперь висит только несколько самых неказистых платьев. Судя по размеру сундуков с женскими мелочами, они даже нижнее белье не побрезговали “потерять”.
Чувствую себя мертвой добычей, на которую стягиваются стервятники. Судя по поведению, они чувствуют свою полную безнаказанность. Меня вся эта ситуация дико напрягает. Особенно то, что, скорее всего, это только начало.
Сейчас все будут стараться выслужиться перед новой избранницей Владыки. Ну а старая жена послужит отличной возможностью показать свою преданность.
Ругаться и что-то доказывать смысла не вижу. Только нервы тратить.
Поэтому спокойно дожидаюсь, когда они уйдут, после чего выхожу из комнаты сама. Хочу найти библиотеку или на крайний случай географическую карту, но сама не замечаю, как оказываюсь на улице.
Во дворе замка кипит жизнь. Слышится стук молотка о сталь — кажется, это кузница. Где-то вдалеке орет петух. Носятся дети, кидаясь друг в друга грязью. Пахнет свежеиспеченным хлебом.
Замок окружает высокая каменная стена, на которой вижу дозорных. Ворота открыты, а за ними — зеленая равнина и виднеющиеся вдали горы. Все это больше напоминает военную крепость. Форт. Начинаю подозревать, что сбежать отсюда будет ой как непросто.
Я обхожу двор по кругу, подмечая даже малейшие детали. Чувствую на себе чужие взгляды — неприязненные, злорадствующие, равнодушные. Ни одного сочувствующего. Ева явно не была народной любимицей.
Я уже решаю вернуться внутрь замка, когда вдруг слышу чей-то крик:
– Не надо, пожалуйста!
Оборачиваюсь и вижу щуплого мальчишку лет одиннадцати. Почти подростка. Его удерживают двое взрослых мужчин, задирают рубашку на спине. В руках у третьего кнут.
От этой картины меня изнутри словно кипятком ошпаривает. Ноги сами собой несут по направлению к ним.
– Что здесь происходит? – стараюсь говорить спокойно и уверенно, но голос предательски дрожит. То ли от страха, то ли от гнева.
Мужик с кнутом раздраженно выдыхает.
– Так наказываем, госпожа, – басит он и смачно сплевывает на землю. Капельки слюны оседают на густой бороде. – Вы же сами приказали. Два дня назад.
У меня дар речи пропадает. Ева приказала отхлестать ребенка. Пацан дрожит, смотрит на меня затравленным зверем. Сердце сжимается.
Обращаю внимание, что называют госпожой — возможно, еще не знают, что меня уже сослали в крыло для слуг. Хотя… развода-то еще вроде как не было. Я бы заметила. Надеюсь.
– За что?
– Так оскорбил он вас. Платье ваше испачкал.
– Вспомнила, – медленно говорю я. – Я передумала. Не нужно наказывать.
Мужик сдвигает кустистые брови на переносице, словно я начала вдруг говорить на каком-то незнакомом языке.
– Я сама его накажу, – неуверенно добавляю я. На хмуром лице появляется понимание.
– Да пожалуйста, – он кивает двум другим, что продолжают удерживать пацана. Лицо у него все чумазое, в слезах. У меня ком к горлу подкатывает, а потому следующие слова звучат хрипло:
– Иди за мной.
Я направляюсь к замку и лишь по шаркающим шагам чуть позади понимаю, что мальчишка идет следом. Мысли у меня в голове крутятся совсем нерадостные. Почему-то я считала, что Ева была кем-то вроде меня: любящей женой, которую постигла несправедливость. Сейчас… не знаю, что и думать.
– Как тебя зовут? – спрашиваю, когда мы оказываемся в моей комнате. Мальчишка смотрит в пол, глаз не смеет поднять. Рубашка, которую он успел натянуть по пути, болтается на худом теле.
– Эррин, тейра Дорвенар, – говорит он. Если я правильно поняла, тейра – это обращение. Получается, что мое полное имя — Ева Дорвенар. Надо бы запомнить.
– Ты голоден, Эррин? – замечаю, как он мимолетом скользит глазами по недоеденному завтраку. – Поешь.
Он поднимает на меня серые глаза, в которых я читаю сомнение. Явно не знает, чего от меня ждать.
– Поешь, – с нажимом повторяю я. – Это приказ.
На этот раз он почти сразу садится за стол и принимается поглощать пищу. Торопливо, словно боится, что ее в любой момент отберут. Чтобы его не смущать, иду в крохотную уборную. Рука зудит почти не переставая. Я стараюсь ее не трогать, и это ощущается как самая настоящая пытка. Лью на нее холодную воду. К моей досаде, почти не помогает.
Рассматриваю краснеющий участок кожи, что по форме удивительным образом начинает напоминать мое родимое пятно. Вспоминаю, что оно болело прямо перед тем, как я попала в этот мир. Совпадение?
Вопросы в моей голове только множатся, и я пока не представляю, где искать ответы.
Возвращаюсь в комнату. На подносе и крошки не осталось. Пацан стоит, вытянувшись по струнке рядом со столом, ждет уготованной кары.
– Ну что. Рассказывай, Эррин, – я складываю руки на груди. – Чем оправдаешь свое поведение?
Он слегка оживает. Рассказывает историю, от которой у меня, честно говоря, мороз по коже. Мать его работает на кухне, и несколько дней назад ее поймали на воровстве. Ну как, поймали. Эррин уверяет, что за все годы она и крошки лишней домой не принесла, в то время как экономка…
На этом месте он поспешно замолкает и снова возвращается к судьбе матери. Отправили ее в темницы, значит, а дома годовалое дитя. Вот и обратился Эррин к госпоже с просьбой рассказать обо всем Владыке. Чтобы тот разобрался и наказал виновных.
Момент выбрал неудачный.
То ли Ева была на взводе, то ли у нее просто такой характер, но она пнула Эррина, что решил упасть ей в ноги и взялся за край подола. Оскорбил он ее своими грязными прикосновениями и назойливостью. Собственно за это она и приказала кинуть его в темницу на пару дней, затем отхлестать.
Когда он заканчивает, в комнате воцаряется тишина. У меня в голове не укладывается подобное. Кажется, Ева была той еще стервой, но разве здесь нет каких-то законов? Куда смотрел Владыка? Может, он и сам ничем не лучше?
Бежать, определенно отсюда надо бежать. Вот только куда?
– Я определилась с наказанием, – говорю я спустя несколько долгих минут.
Эррин сжимается под моим взглядом. Серые глаза смотрят настороженно и как-то по-взрослому. – Здесь ужасно скучно. Будешь развлекать меня историями.
– Историями?
– Легенды, предания… неужели ничего не знаешь?
Эррин задумывается на несколько мгновений, а затем нерешительно предлагает:
– Предание о драконах-основателях?
Я киваю. Драконы, так драконы. И не прогадала — рассказ хоть и долгий, но из него мне удается узнать ключевые факты о мире Аэргор. По легенде создали его пять драконов, чья кровь сейчас течет в жилах Владык. Мы находимся на Западной земле, или Зельтарии, что находится под крылом скалистого дракона.
На Востоке простирается Эстрелис, Северные Земли зовутся Норхадель, и есть еще Южные — Саарвиния. В центре находится Сар-Драэн, где восседает что-то типа главного Владыки.
Я слушаю внимательно. Жалею, что под рукой нет карандаша и бумаги — запомнить все эти названия просто нереально. Эррин превосходит все мои ожидания и называет имена всех правителей. Я выцепляю главное — имя моего мужа. Рейнар Дорвенар.
Скалистый дракон.
Эррин рассказывает о нем с явной гордостью и восхищением. Под его правлением границы Зельтарии защищены, и жители Западных земель могут наконец-то спать спокойно. Его меч не знает поражений, воины — усталости, а враги — милосердия.
Хвалебная ода заканчивается, и я наконец-то имею хоть какое-то представление о месте, где оказалась. Владыка тут почти что бог — его уважают, почитают, восхищается. А я, потерявшая его расположение…
Ну да ладно, проще будет затеряться.
– Будем считать, что отработал свое наказание, – говорю я. Из головы не выходит судьба матери Эррина. Он говорил, что разобраться может Владыка, но вот проблема в том, что мне Рейнар велел не показываться ему на глаза.
– Встань! – видеть ребенка перед собой на коленях просто невыносимо. – А твоя семья? Разве твой отец не может обратиться к Владыке?
Эррин поднимает голову.
– Отец мой сгинул в войне с Измененными, мне всего два было. Отчим работает в кузнице. Рука его тверда, но не характер. Не пойдет он к Владыке, не поставит под сомнение вынесенный приговор. Через три луны ее выпустят, но на работу в замок больше не примут… А нас семеро в семье, не считая малышки Элли.
Он смотрит на меня блестящими от непролитых слез глазами. Сколько ему? Одиннадцать? Двенадцать? А отваги больше, чем во многих взрослых мужиках. Не боится выступить против господ, чтобы защитить семью.
В горле образуется ком.
Вопрос между гордостью и спасением даже не стоит. Чего стоит эта моя гордость, если я потом ночами спать не смогу, зная, что где-то там плачет годовалое дитя, а его мать заперта в темнице по несправедливости?
Я здесь всего один день, но почему-то судьбы этих людей уже становятся мне небезразличны. Не могу остаться в стороне.
– Хорошо, я поговорю с Владыкой. Сегодня.
– Спасибо, госпожа, – пацан снова ударяется лбом о каменный пол. Плечи начинают трястись. – Я знал, что все разговоры о вас — это…
Он осекается, точно сказал лишнее.
– Какие разговоры?
– Не слушайте меня, тейра Дорвенар, болтаю всякую чушь. Отчим вообще говорит, что мне язык пора отрезать.
Меня передергивает. Хочу углубиться в расспросы, но что-то подсказывает, что теперь ни единого слова из него не вытащу. Будет контролировать каждое.
– Как зовут твою мать?
– Ада Таррин, госпожа.
– Приходи завтра, Эррин Таррин, – велю ему. Смотрю, как мальчишка поднимается, а затем пятится к двери, согнувшись в поклоне. Когда он уходит, несколько секунд я просто смотрю в окно. Собираюсь с силами.
А затем и сама направляюсь на выход. Собирайся не собирайся — лишь оттягиваю неизбежное и теряю решимость. Действовать нужно сразу.
Нахожу первую попавшуюся служанку и сообщаю, что желаю увидеться с Владыкой. Почему-то ожидаю, что откажется передавать просьбу, но вместо этого она удаляется. Возвращается минут через двадцать и велит следовать за ней.
Владыка готов меня принять.
Дрожь волнения охватывает с ног до головы. Иду с прямой спиной, игнорирую устремленные на меня взгляды. Каждый шаг почему-то дается тяжелее предыдущего. Когда оказываюсь в уже знакомом коридоре, то невольно бросаю взгляд на бывшую комнату Евы. Дверь приоткрыта — служанки и то и дело таскают в нее какие-то сундуки.
Зелейна Ашерейн командует звонким голосом, указывая, куда поставить вещи. Ее лицо рассмотреть не успеваю — только каштановые кудри и белое платье, обтягивающее привлекательную фигуру.
Издали напоминает мне Марину. Она, наверно, скоро так же будет распоряжаться вещами в моей квартире. В груди вспыхивает раздражение.
Отвожу взгляд. Еще несколько шагов и оказываюсь у двери Рейнара. Мысли тут же переключаются на него. Ладони становятся влажными от волнения, сердце ускоряется. Служанка уходит, не сказав ни слова. Я делаю глубокий вдох и стучу в дверь.
– Войди, – слышу его низкий голос.
Невольно сглатываю. Отворяю дверь и ступаю в просторные покои. По дороге сюда продумала целую речь, но все слова мигов вылетают из головы. Потому что Рейнар сидит в бадье с горячей водой. Голый. Смотрит на меня с ожидающим выражением лица.
– Приветствую, Владыка, – сухо говорю я. Плевать, что Ева должна говорить с ним иначе, я это “дорогой муж” ни за что не смогу из себя выдавить. Для меня это совершенно чужой и незнакомый человек. Пусть считает, что почти бывшая жена в обиде за ночное переселение.
– Ева, – только и говорит он. Склоняет голову набок. – Подойди.
Делаю два шага вперед. Смотрю исключительно на его лицо и ни миллиметра ниже. Только сейчас замечаю, что глаза у него темно-серые, почти черные – они напоминают мне цвет асфальта после дождя. Смотрят внимательно, слегка прищурившись.
– Что такое, Ева? И дня не прошло, как пришла просить за свою судьбу? – растягивая слова, произносит он. Насмешки в голосе нет, скорее какое-то пренебрежение.
– Не за свою. За одну служанку. Ее зовут… – договорить не успеваю. Рейнар запрокидывает голову и громко смеется. Поджимаю губы. Рука снова зудит — чувство такое, что еще сильнее прежнего. Может, у меня на этого Владыку аллергия?
– Подойди ко мне, – он вновь смотрит на меня. На губах едва заметная усмешка, но в глазах ни капли улыбки. Делаю шаг. – Ближе.
Да что ему от меня нужно? Подхожу почти вплотную к ванне. Чую исходящий от нее жар. Открываю рот, чтобы продолжить…
Рейнар лежит вальяжно, расслабленно, а в следующее мгновение садится. От резкого движения вода плещется через край, попадает на подол платья. Он ухватывает меня за волосы на затылке, заставляет наклониться к нему.
От неожиданности я вскрикиваю. Упираюсь рукой в край ванны. Смотрю на него расширенными глазами.
– И что ты мне предложишь за то, чтобы я тебя выслушал. А, Ева?
Меня простреливает каким-то первобытным страхом. Смотрю в его глаза, пытаясь прочитать хоть что-то. Но их глубины темны, непроницаемы. Как воды реки, в которую я провалилась в своем мире. И так же затягивают.
– Я не собираюсь ничего предлагать. Разве это не твой долг заботиться о вверенном тебе народе? – дрожащим голосом говорю я первое, что приходит в голову. Словно кто-то внутри меня подсказывает.
– Забавно слышать это от кого-то вроде тебя, – скалится он, продолжая удерживать меня за волосы. – В какую игру ты играешь, Ева?
Чувство такое, что по минному полю хожу. Пытаюсь отстраниться, но его хватка становится лишь сильнее. Вниз давит. Руки соскальзывают в воду, прямо на твердые мышцы его живота. Одергиваю их, словно ошпарившись. Вновь ищу опору. Верх платья намокает, облепляет тело.
Он не обращает на сопротивление никакого внимания. Продолжает рассматривать мое лицо.
– Нарушила приказ и сама пришла ко мне… – тянет он. – Что на тебе за запах?
Он по-звериному принюхивается где-то в районе моей шеи. Опасливые мурашки бегут по телу. Наверно, нужно что-то ответить, но в голове пусто. Я даже понятия не имею, о чем он спрашивает. Вчера я мылась и вроде еще не успела испачкаться.
Впрочем, он и не ждет объяснений.
– Раздевайся, – слышу приказ. Воздух застревает в горле.
– У меня женские дни! – быстро говорю я единственное, что придумала на тот случай, если он вдруг захочет вспомнить о супружеском долге.
Кажется, работает. Он разочарованно цокает языком, и этот звук эхом разлетается в моей голове. Чувствую его обжигающий взгляд на своем лице, шее, груди.
– Что ж, – начинает он. В голосе сквозит пренебрежение. Рейнар задумывается на несколько мгновений, а затем продолжает: – Будешь прислуживать мне. Останусь доволен — выслушаю тебя. Откроешь рот не по делу — быстро найду чем его заткнуть. Поняла?
Боже, ну и… у меня цензурных слов не хватает, чтобы подобрать подходящий эпитет. Трясет уже не от страха, а злости. Однако выбора нет. Почему-то кажется, что даже если бы хотела, то уже не смогла бы просто уйти. Он не позволит.
Сухо киваю, и, наконец-то, оказываюсь на свободе. Владыка словно моментально теряет ко мне интерес. Снова разваливается на бортике, запрокидывает голову и закрывает глаза.
Мне наконец-то представляется возможность спокойно его рассмотреть. Красивый, зараза. Выразительное, мужественное лицо с резкими чертами. Темно-каштановые волосы намокли и облепили широкие плечи.
– Что застыла? Мой меня, – слышу его голос. Едва не подпрыгиваю от неожиданности. Мыть? Его? Возмущение подкатывает к горлу. Высказать бы этому напыщенному гаду все, что я о нем думаю…
Но матери Эррина я так не помогу. Да и что-то подсказывает, что угроза заткнуть мой рот настоящая.
Ладно, Лена. Тут делов минут на десять. Что ты там у мужиков не видела?
Беру мыло, обрез ткани, что лежит на тумбочке рядом с ванной. Агрессивно намыливаю. Затем принимаюсь энергично тереть его плечи, выступающие над уровнем воды. Молчу.
Зуд на руке становится совсем уж невыносимым. Не дает ни на чем сконцентрироваться. Невольно опускаю глаза вниз и мне кажется, что родимое пятно становится еще более заметным. Скоро совсем проявится.
Хоть что-то у меня останется от прежней себя.
– Что это? – Рейнар вдруг перехватывает мою руку. Подносит к глазам. Пальцем проводит, словно пытаясь подковырнуть.
– Аллергия.
Он молчит несколько секунд, и я даже переживать начинаю. А не значит ли это что-то плохое. Вдруг, это какая-то ведьмовская метка, за которую можно с ходу угодить на костер?
Однако следующие его слова полны какого-то болезненного разочарования:
– Ты такая слабая, никчемная. Даже твой организм борется сам с собой. Десять лет я терпел тебя, Ева. Десять лет назад боги указали мне на тебя и обещали, что твое тело родит мне сильного наследника.
Я замираю. Почти не дышу.
– Но боги ошиблись, – продолжает он.
– Ошиблись, – эхом повторяю я. Мое согласие его как будто бы злит. Рейнар вновь обжигает меня взглядом.
– Убирайся, Ева, – говорит хрипловатым голосом. – Переоденься и приходи в столовую вечером. Будешь прислуживать мне и моей новой жене. Не знаю, что за игры ты затеяла, но ты очень скоро о них пожалеешь.
На меня больше не смотрит. Я пячусь к двери. Шаг, второй, а затем почти выбегаю из его комнаты. Закрываю дверь и с трудом сдерживаюсь, чтобы не начать оседать по ней на пол. Сердце колотится где-то в горле.
Чувство такое, словно меня через мясорубку пропустили. Сквозняк неприятно холодит прилипшую к телу мокрую ткань. Надо переодеться, так и заболеть недолго.
Я делаю шаг по коридору как раз в тот момент, когда дверь бывшей комнаты Евы распахивается и на пороге появляется та самая брюнетка. Зелейна Ашерейн. Новая жена. Мне почему-то смеяться хочется — вблизи она напоминает Марину даже сильнее, чем издали.
Злой рок какой-то.
– Так, так, так, кто это тут у нас? – неприятно ухмыляется она. Из-за ее плеча выглядывает служанка, что еще ночью помогала мне принять ванну.
– Это Ева, госпожа, – угодливо подсказывает она. – Она здесь больше никто.
__
Дорогие читатели! Буду в отпуске с 7 до 14 августа. Продолжу писать главы, но без определенного графика. Спасибо всем на понимание
Собственно, как я и думала. Сейчас все начнут выслуживаться перед новой госпожой, не скупясь на унижения. Слабину показывать нельзя — жалеть меня тут некому. А потому распрямляю плечи, поднимаю подбородок. Отвечаю на ее неприятный прищур прямым взглядом.
– Ева Дорвенар, – сообщаю я.
Зелейна молода — я бы дала ей от силы лет двадцать. Красива, но какой-то отталкивающей красотой. Верхняя губа брезгливо изогнута, во взгляде снисхождение. Она словно змея — гибкая, скользкая, холодная.
Разговаривать дальше смысла не вижу, поэтому сразу же направляюсь в сторону Северного крыла. Однако и пары шагов не успеваю сделать, как слышу в спину ее голос:
– Едва ли ты достойна носить это имя. Владыка проявил к тебе небывалую милость, оставив под своим крылом. У нас, на Юге, таких никчемных жен и продать можно. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок.
Не останавливаюсь, не отвечаю.
Сцепляю зубы при мысли, что Рейнар велел мне сегодня за ужином прислуживать ей. Хочу отказаться, но почему-то кажется, что он так просто не оставит мысль унизить свою ненужную жену. Заставит в любом случае.
Побег уже кажется не просто какой-то идеей, а целью. Только матери Эррина помогу, а там начну уже о себе думать. Нужно раздобыть карту, припасы, информацию… Возможно, попрошу мальчика помочь. Мне сейчас любой союзник пригодится. Только нужно убедиться, что он будет держать язык за зубами.
Путь до комнаты занимает меньше времени, чем раньше. Осваиваюсь, видимо. Первым делом стаскиваю с себя промокшую одежду. В замке гуляют сквозняки, а потому я успела здорово замерзнуть. Надеваю другое платье — темно-синее и закрытое.
Скольжу взглядом по комнате и замечаю клочок бумаги на кровати. Не помню, чтобы видела его, когда уходила. Может, Эррин оставил?
Разворачиваю.
“Ты подвела нас. Зелье не сработало. Ищи другой способ.”
А это что еще за дела? Перечитываю послание несколько раз, пытаясь разгадать смысл. Может, комнатой ошиблись? Смотрю по сторонам, словно ответы написаны на стенах.
Верчу бумагу в руках, а затем комкаю и бросаю в мусор. Подумав, снова достаю и сжигаю от греха подальше. Открываю окно, чтобы проветрить комнату. Провожу руками по лицу, пытаясь вновь суммировать все, что узнала сегодня. Мысли крутятся в голове одна хуже другой. Живот неприятно сводит от переживаний.
Когда за мной приходит служанка и тихо сообщает, что меня “ждут”, мысли разлетаются в стороны, словно пугливые рыбы. Уверяю себя, что это все равно что пройти неприятную медицинскую процедуру. У меня же их десятки было. Просто нужно немного потерпеть…
К моему удивлению, приводят меня не в столовую, а к Зелейне. Она сидит перед зеркалом, нанося на лицо темные и золотые штрихи, которые формируют собой узор. Возможно, какая-то традиция? Она ловит мой взгляд в отражении и многообещающе улыбается.
– Рейнар сообщил, что я могу теперь распоряжаться слугами по собственному усмотрению, – не говорит — поет. – Так что твоя судьба теперь в моих руках.
– Разве? – отвечаю я ровным голосом. Не верю, что одним выселением из комнаты Еву уже приравняли к слугам. Иначе не позволили бы мне спокойно расхаживать где попало, а дали бы работу.
Зелейна морщится.
– Тебе неделя осталась нос задирать. И кажется, твой маленький план провалился…
– План?
– Думала, он сделает тебя содержанкой? Но я то прекрасно видела, как он выставил тебя сегодня за дверь, – она мерзко хихикает и поворачивается ко мне. С трудом удерживаюсь от того, чтобы не закатить глаза. Переигрывает. Из кожи вон лезет, пытаясь меня задеть.
Мое лицо остается безразличным, и она отворачивается. Как мне кажется, с раздражением.
– И неудивительно, – продолжает она. – Ты, наверно, и в постели с таким снулым лицом лежала.
– Ты меня за этим позвала? Обсудить, какое у меня лицо в постели? Или хочешь от меня пару советов получить?
Зелейна вскидывает голову. Почти шипит:
– Обращайся ко мне с должным почтением! Я почти что жена Владыки и твоя будущая госпожа! Ты здесь никто! Хотела дать тебе шанс, но, кажется, ты только и нужники мои чистить сгодишься…
Смотрю на нее с неприкрытой иронией. Не знаю почему, но ее не боюсь ни капли. Да чтобы столько говна вычистить, одного человека явно мало. О чем ей и сообщаю.
Ее лицо вытягивается, а кисточка выпадает из руки. По взгляду понимаю, что только что нажила себе серьезного врага.
Радует одно. Неделя. У меня есть неделя на то, чтобы сбежать из этого негостеприимного места. Время уже пошло.
В комнату заходит Мертильда, замирает при виде меня. Сообщает, что ужин готов. Тот самый, на котором я должна прислуживать.
Когда я направляюсь в столовую вместе с ними, будущая госпожа прожигает меня злобным взглядом. Однако стоит нам появиться перед очами Владыки, как с ней происходят разительные метаморфозы.
Плотно сжатые губы растягиваются в улыбке, во взгляде появляется блеск. Даже походка меняется, становится мягкой и соблазнительной. Шелк платья мерцает при свете огней, а рисунки на лице добавляют образу какой-то нереальности.
Пользуясь тем, что внимание Рейнара будет наверняка направлено на новую жену, я осматриваюсь. Столовая довольно небольшая — каменные стены, длинный овальный стол, заставленный яствами, какие-то огоньки под потолком. Как приделаны — непонятно, но смотрится красиво.
– …делаешь? – улавливаю резкие интонации в голосе мужа Евы.
Я опускаю взгляд и замечаю, что вокруг подозрительно тихо. Зелейна стоит рядом, смиренно склонив голову. Мертильда замерла за ее спиной в похожей позе. А тяжелый, испытывающий взгляд Владыки направлен на меня.
Мысленно мне хочется взвыть. И что на этот раз не так? Сам велел прислуживать, а сейчас смотрит так, словно лично готов отправить на казнь. Быстро облизываю пересохшие губы и встречаю его взгляд.
– Я отвлеклась. Не услышала вопрос.
Он несколько раз стукает длинными пальцами по столу, не сводя с меня глаз, а затем велит всем покинуть столовую. Кроме меня, разумеется. Слушаются его беспрекословно — и десяти секунд не проходит, как мы остаемся одни. Я провожаю удаляющиеся спины завистливым взглядом, а затем вновь беру себя в руки. Смотрю на Рейнара, что сидит во главе стола.
Он резко отодвигает стул, из-за чего его ножки громко скрипят по полу. Быстрым шагом идет ко мне. Выдержка мне изменяет — с трудом удерживаюсь от того, чтобы не начать пятиться. Впиваюсь ногтями в собственную ладонь.
Его ноздри едва заметно раздуваются, во взгляде чудится какой-то огонь. Я стою на месте и едва не вскрикиваю, когда он неласково хватает меня за волосы на затылке. Задирает мою голову и смотрит в глаза, словно ищет там какие-то ответы.
Его взгляд скользит ниже: по открытой шее, вороту скромного платья, замирает на моей руке, сжатой в кулак.
Что-то глубоко внутри меня вибрирует, не давая сделать вдох. Напряжение. Страх. Возмущение.
– Пришла, значит, – наконец, говорит он. – Удивила.
– Ада Таррин, – четко говорю я, стараясь скрыть дрожащие нотки в голосе. – Содержится в темнице по ложному обвинению в воровстве. Прошу разобраться.
Он смотрит на меня несколько долгих секунд, словно пытается осознать смысл сказанного. Мне даже кажется, что его губы едва заметно шевелятся, повторяя.
– Просишь, – медленно повторяет он. – Я разберусь.
Не успеваю я перевести дух, как он вдруг наклоняется к моим волосам. Шумно втягивает воздух, словно дикий хищник, учуявший дичь. Меня начинает слегка потряхивать. Хочется бежать без оглядки.
– Я знаю, что ты что-то задумала, Ева. Все эти твои новые уловки… Думаешь, я соглашусь оставить тебя любовницей?
Ожесточенно мотаю головой, чувствуя, как натягиваются волосы на затылке. Он хмыкает.
– Правильно, старайся лучше. Садись за стол.
Кидает разрешение, как кость собаке. Отстраняется, возвращается на свое место и громко велит слугам зайти. Я стою на месте в полном смятении. Оглядываюсь по сторонам, глядя на то, как помещение заполняется людьми.
Указом Рейнара мне сервируют место по правую руку от него. Слева — приборы Зелейны. Как мило. Прямо-таки большая, дружная шведская семья.
Отказываться я не собираюсь. Хоть какая-то защита от особенно наглых слуг. Если они будут считать, что их Владыка все еще благоволит мне, то поостерегутся нападать. Я и сейчас вижу, как рыжая девица, которая “потеряла” платья, заметно побледнела.
В разговоре я не участвую. Молча ем предложенные кушанья, почти не чувствуя вкуса. Рейнар интересуется у будущей жены, как прошла поездка. Надо же, оказывается, он умеет адекватно разговаривать, без презрения и угроз. Не со мной, видимо.
Зелейна расцветает. Речь льется из нее, как чистый горный ручей. Она смущенно улыбается, потупляет взгляд… если бы не недавнее столкновение в коридоре, то я бы ни за что не подумала, что она такая змея.
Молодая она, глупая. Думает, что я угрозу представляю. Скоро поймет, что Владыка принадлежит только ей, и успокоится, – размышляю я.
Ужин подходит к концу, и я слегка расслабляюсь. Все это время я сидела в таком напряжении, что мышцы свело. Ждала какого-то подвоха, но по итогу все прошло лучше, чем я рассчитывала. Владыка разберется с арестом матери Эррина, а я смогу спокойно планировать побег в своей комнате…
Столовую вдруг разрывает надрывистый кашель. Зелейна подавилась и теперь с силой колотит себя по груди. В выпученных глазах слезы, лицо покраснело. Сдавленно бормочет извинения, и я даже забываю, что она враг. Не выдержав, протягиваю ей стакан воды.
Она благодарно улыбается, подносит его ко рту. Принюхивается.
Смотрит на Рейнара с каким-то беззащитным и виноватым выражением лица.
– Простите за мое недоверие. Я боюсь что-либо принимать из рук тейры Дорвенар. Мертильда, сделай глоток.
Дальше все происходит, как в замедленной съемке. Чувствую разливающийся запах беды в воздухе. Старая служанка семенит к новой хозяйке и принимает из ее рук стакан. Делает глоток.
Зелейна переводит на меня взгляд, в котором я вижу торжество. В ужасе перевожу взгляд на Мертильду, что начинается вдруг биться в конвульсиях. Стакан падает на пол, разбивается.
За ним падает и тело. Не вижу, но слышу ее хриплые вскрики, надрывное дыхание.
Я парализована первобытным ужасом. Не верю, что все это происходит на самом деле. Содержимое желудка подкатывает к горлу. Звуки доносятся как сквозь толщу воды.
Зелейна истерично визжит. Забирается с ногами на стул.
– Она хотела меня отравить! – тычет в меня пальцем. – Бедная Мертильда! Господин, клянусь, я не знала! Даже представить не могла, что она решится на нечто подобное!
Я впервые вижу смерть человека. Все кажется каким-то кошмаром. Грудь стискивает тисками страха, когда я поворачиваюсь к Рейнару. Его зрачки вытянулись, стали вертикальными… и этот нечеловеческий взгляд устремлен на меня. На скулах что-то поблескивает, словно на коже рябью проявляются чешуйки.
Тяжело сглатываю. Только сейчас начинаю понимать главное. Скалистый дракон — не какая-то метафора, основанная на легенде. Он не совсем человек.
– Я ничего не делала, – говорю онемевшими губами, но мой голос тонет в визге Зелейны. Мои руки ходуном ходят, а в горле так сухо, словно песка насыпали.
– Тишина, – голос Владыки бьет кнутом по моим натянутым нервам. – Мага. Лекаря. Быстро!
Зелейна успокаивается как по щелчку пальцев. Лицо у нее напряжено, а от торжества не осталось и следа. Все вокруг приходят в движение, словно кто-то нажимает кнопку воспроизведения.
Раздается топот, и в столовой появляются новые действующие лица. Видимо, маг и лекарь. Один из них — мужчина средних лет в темно-серых одеяниях, похожих на монашеские. Второму под тридцать. Каштановые кудри рассыпались по плечам, на которые он наскоро натягивает белую рубашку.
Кажется, его вытащили прямо из постели. И судя по алеющим на шее следам, он в ней был не один.
Подчиняясь какому-то негласному приказу, меня уводят. Как и Зелейну, чье лицо сравнялось по тону с белым платьем. Пока шагаю в свою комнату, молюсь неизвестно кому, чтобы они со всем разобрались и оставили меня, наконец, в покое. Я же ничего не делала.
Но местные боги, кажется, остаются глухи к моим молитвам. Спустя несколько часов ожидания, за дверью раздаются шаги. Я успела забыться беспокойным сном — прямо в платье, на неразобранной кровати. А сейчас вскакиваю, зачем-то приглаживая растрепавшиеся волосы.
В комнате появляются двое: Рейнар и шатен в белой рубашке. В проходе мнется стража, что осталась за дверями с самого начала. Меня начинают осматривать, и я впервые сталкиваюсь с магией — если не считать нелепой случайности, забросившей меня в это тело.
Серая дымка, что срывается с рук шатена, обволакивает мое тело. Чувствую ее на себе липкими щупальцами, что забираются под платье, мерзко скользят по коже. Неприятная дрожь пробирает меня от макушки до кончиков пальцев на ногах.
Лицо мага мрачнеет на глазах.
– В ней следы зелья смертельного проклятья, – отрывисто говорит он, а у меня глаза округляются. – Активированного.
Понятия не имею, что это значит, но ничего хорошего.
– Не понимаю, о чем вы, – дрожащим голосом говорю я.
– Не понимаешь? – Рейнар стремительно надвигается на меня с таким выражением лица, что я начинаю всерьез опасаться за свою жизнь. Забираюсь на кровать с ногами, упираюсь в каменную кладку стены. Ледяная. Острые грани впиваются в спину, но я едва ли ощущаю боль. Смотрю на него загнанным в угол зверем, не зная, чего ожидать.
Если он сейчас прикажет казнить меня или кинуть в темницы, то расскажу все как есть. Я не Ева и не имею никакого отношения к ее прошлым поступкам. Хуже вряд ли уже будет.
Я даже рот раскрываю, но меня затыкает его гневная отповедь.
– Я долго терпел твои выходки, Ева. Ты заслуживаешь пыток и смерти, но я дал обет перед богами защищать тебя, – почти рычит он.
– Служанку отравили ядом. Его следов на тейре Дорвенар нет, – деликатно вставляет маг за его спиной. Я кидаю на него быстрый взгляд. – Но нам только предстоит выяснить, кто попал под смертельное проклятье. И кто рискнул изготовить запрещенное зелье…
– Так выясняй! – рявкает Владыка, и я невольно морщусь от громкости. Маг уходит, закрыв за собою дверь. Мы вновь остаемся одни. Рука снова напоминает о себе невыносимым зудом, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не начать ее чесать.
Вспоминаю странную записку, а затем и бутылек, который выпила Ева. Логическая цепочка сама собой выстраивается в голове. Может, про это зелье сейчас идет речь?
– Ты пахнешь страхом, жена моя, – хрипло говорит он. Встает коленом на край кровати, нависает надо мной. У меня чувство такое, что холодные щупальца странной магии продолжают шарить по моему телу.
Мне тошно. Страшно. Изо всех сил вжимаюсь в холодный камень и жалею, что не могу проходить сквозь стены.
– Мне страшно, – подтверждаю я, не отрывая от него взгляд. – Я ничего не делала и не знаю, чего ожидать.
Вновь замечаю вытянувшиеся зрачки. Он смотрит. Просто смотрит, но у меня внутри все сжимается в тугой комок.
– Почти верю.
Рейнар отстраняется и быстрым шагом уходит прочь. Слышу приказ никуда меня не выпускать, а всех слуг, что приносят еду, подвергать проверкам. Затем я долго смотрю на закрытую дверь, чувствуя какой-то глухое отчаяние.
Не знаю, что это за мир, но он мне категорически не нравится. Смертельные проклятья, яд, кнут, занесенный над спиной мальца. Разве такое можно принять? Разве к этому можно привыкнуть?
Я тихо всхлипываю в темноте, как-то особенно остро осознавая, что это моя новая реальность. И лишь мне решать, что она сделает со мной: сломает или закалит.
Нет, ломаться я не намерена. А потому пора перестать совершать опрометчивые поступки и начать думать только о себе.
***
Эррин приходит днем, и, как ни странно, его ко мне пускают.
– Спасибо вам, госпожа! – он с ходу падает на колени, как марионетка, у которой внезапно обрезали все ниточки. В глазах стоят слезы. – Мать мою выпустили сегодня. Разобрались с подлогом, оправдали…
– Я рада, – говорю я, сидя с прямой как палка спиной на кровати. Внутри маятно, тревожно, даже обрадоваться толком не могу. – Вставай и расскажи мне лучше, что слышно в замке.
– Сегодня все на голове стоят, – бесхитростно говорит он, поднимаясь. – Ищут что-то, да никто не знает, что именно.
Я растерянно киваю. Обхватываю себя руками, не знаю, как начать разговор. Пора бы уже и о себе позаботиться, но боюсь мальчишку подставить.
– Подойди, Эррин, – говорю я, мягко ему улыбаясь. Беру из-под подушки золотой браслет, что заранее достала из своего тайника на шкафу. Протягиваю ему. – Мне нужна твоя помощь. Я заплачу.
– Метка, – благоговейно выдыхает он, снова падая на колени. Меня это уже раздражать начинает. Как собака Павлова, ей-богу. – Я сейчас же попрошу стражу доложить Владыке! Какое чудо…
Стоп. Какое, на хрен, чудо?
– А ну, стоять! – рявкаю я, хватая его за шкирку как раз в тот момент, когда он прямо на четвереньках пытается пятиться к двери. Поднимаю на ноги, хоть и весит он прилично. – Что за метка?
– Ну, метка, – смотрит на меня вытаращенными от удивления глазами. Тыкает пальцем в рисунок. – Смотрите, тут и наш символ запада наметился. Владыка теперь вас никуда от себя не отпустит. Отменит… ну, это… развод.
Понятнее не становится, но я улавливаю главное.
– Хочешь сказать, что если он это увидит, то никуда я от него не денусь? – онемевшими губами переспрашиваю я.
Эррин восторженно кивает, а меня накрывает удушающей волной паники. Думай, Лена, думай!
Хватаю ночную рубашку и с неизвестно откуда взявшейся силой отрываю широкую полосу ткани. Наматываю на руку как бинт.
– Ты ничего не видел, – отрывисто велю я, бросая на него быстрый взгляд.
– Как это? – он недоуменно хмурится. – Я же видел. Я доложу, мне несложно…
Он пятится в сторону двери, глядя на меня, как на душевнобольную. Наверно, подумал, что у госпожи от счастья кукуха… того. Поехала. Честно говоря, я в своем душевном здоровье уже и сама не уверена.
Внутри скребется отчаяние, страх. Поднимают с самых глубин моей души нечто массивное, холодное, словно скрытый темными водами айсберг. По телу прокатывается ледяная волна, оседает на кончиках пальцев, стискивает грудь. Мне даже кажется, что воздух из меня вырывается стылый.
– Ты никому не расскажешь! – с нажимом повторяю я. Мой голос звучит неожиданно сильно. Объемно, словно мы не в маленькой комнате, а в пещере. И Эррин послушно замирает. В глазах загорается голубоватый блеск, лицо становится пустым и равнодушным, как у куклы.
– Не расскажу, – едва слышно повторяет он. Я пугаюсь до чертиков. Подбегаю к нему, встряхиваю за плечи, махаю рукой перед его лицом, но безрезультатно. Он смотрит куда-то сквозь меня, не реагируя на жесты.
Я осматриваюсь по сторонам, словно в поисках ответов, и мой взгляд падает на зеркало. Замирает на отражении. Мои глаза тоже подсвечены голубым. Подбегаю ближе, касаюсь ледяными пальцами лица. Что это еще такое?
Магия?
Свет неожиданно потухает, а холод больше не сковывает мои внутренности. Эррин за моей спиной шевелится. Растерянно оглядывается по сторонам, словно потерявшийся ребенок.
– Что… что…? – он даже вопрос сформулировать не может. Смотрит на повязку на моей руке, переводит взгляд на дверь, к которой спешил всего несколько секунд назад. Передергивает плечами.
Неужели приказ работает? Магия… у меня есть магия! Да еще какая! Хоть в чем-то мне должно было повезти. Знать бы еще, как ей управлять.
Я стремительно подхожу к Эррину и кладу руки на его предплечья. Он хоть и мальчишка совсем, а ростом почти с меня. Заглядываю в глаза.
– Все хорошо, – произношу успокаивающе. Тщательно подбираю каждое слово. – Помнишь, ты мне обещал рассказать истории? Расскажи про эти… метки.
– Да кто о них не знает, госпожа? – он смотрит на меня с подозрением и какой-то обидой.
– Будем считать, что я память потеряла. А взамен я тебе заплачу. Золотом и драгоценностями. У тебя есть мечта, Эррин?
Он молчит, поджимает губы. Отводит в сторону взгляд. Его пальцы без конца теребят край рубашки, выдавая волнение.
– В военную академию хочу, – буркает он, наконец. Я стараюсь выдавить ободряющую улыбку. – Отчим против. Говорит, у меня харя треснет.
– А что нужно, чтобы в нее поступить?
– Деньги, – он тяжело сглатывает, словно признается в преступлении. – Много денег.
– Я помогу тебе, – обещаю с улыбкой. – А ты мне. Только есть одно условие: ты никому ничего не расскажешь. Договорились?
Он вскидывает голову. Смотрит как-то слишком пристально и серьезно для подростка.
– Почему вы пытаетесь договориться? У вас же магия Северного народа, да? Да и вы пара Владыки. Приказать можете.
– Могу, – говорю я, хотя уверенность в этом нет. Мысленно пытаюсь воззвать к неведомой силе, но она не откликается. – Но ты смышленый малый. И благородный. Вон как мать прибежал спасать. Я сразу поняла, что на тебя можно положиться. Уверена, не откажешь мне в помощи.
По глазам вижу, что похвала ему нравится. Он шумно выдыхает и снова опускает взгляд. Раздумывает долго, не меньше минуты. Я за это время превращаюсь в комок нервов. Сжата внутри, как пружина.
– И чем я могу помочь? – спрашивает Эррин, наконец.
Я медленно выдыхаю. От облегчения кружится голова. До этого момента старалась не поддаваться панике, но Эррин — моя последняя надежда. Взаперти, без каких-либо источников информации, я обречена.
– Расскажи мне о метке, – прошу я.
Отступаю на несколько шагов и буквально падаю на стул. Велю мальчику сесть напротив. Слушаю с непроницаемым выражением лица, хотя внутри замешательство борется с какой-то обреченностью. Отметина, что появилась на моей руке, означает, что мы с этим Владыкой… как бы это сказать… идеальная пара.
Сомнительно, очень сомнительно.
Пока я перевариваю эту информацию, Эррин рассказывает дальше. Истинная связь усиливает дракона, но взамен тот испытывает необходимость в постоянной близости пары. А еще, пока метка не оформилась до конца, дракон чувствовать меня не может.
– А сможет? – осторожно спрашиваю я.
– Конечно! – воодушевления в его голосе хоть отбавляй.
– На каком расстоянии?
– У всех по-разному. От силы зависит, — он чешет затылок, словно впервые задается таким вопросом.
Час от часу не легче. Так, Лена, нужно не только сбежать, но еще и как можно дальше от этого места уехать. Без карты тут не разобраться. В идеале еще нужно поискать, возможно ли избавиться от метки.
– Вы не беспокойтесь, госпожа, – Эррин по-своему трактует мрачное выражение моего лица. – Владыка вас в любом случае не отвергнет. Отменит развод.
“Галя, отмена!” – невесело шучу я в голове.
– А если я не хочу? – невеселым тоном спрашиваю я. Мальчишка смотрит на меня с таким ужасом, что я тут же жалею о своих словах. Владыка для него — что-то вроде идола, а мои слова наверняка кажутся кощунством.
Тут же получаю подтверждение своим мыслям.
– Обида бабская в вас говорит, госпожа. Разум отравляет, – уязвленным тоном говорит он. – Умная женщина знает, что слово мужчины — закон, каким бы жестким оно ни было. А раз вас сюда сослали, то за дело, значит.
– Ты не забыл, с кем говоришь, Эррин? – ледяным тоном произношу я. Мальчишка тут же ойкает и сжимается, словно в ожидании удара. – Мать твою тоже за дело сослали?
– Это другое… – он отводит взгляд, но вижу, что я его не убедила. – Мать моя и мухи за всю жизнь не обидела, а вы… ой, простите!
Он готовится снова бахнуться на землю, но я ловлю его на полпути. Усаживаю обратно на свое место. Хочу что-то сказать, но в дверь раздается стук. Входит служанка с подносом еды. Ароматы стоят такие, что у меня рот невольно наполняется слюной.
Однако набрасываться на еду не спешу. Помню, что вчера за ужином яд был в моем стакане.
– Эррин, скажи, есть ли способ проверить, что еда безопасна? – первой нарушаю тишину, когда дверь за ней закрывается.
– Я могу попробовать, – тут же вызывается он, не отрывая взгляд от подноса.
– Нет! – отрезаю я. – Можешь принести что-то еще? Желательно не из замка. Хлеб, воду…
Он смотрит удивленно, но лишних вопросов не задает. Медленно кивает. Отдаю ему золотой браслет в качестве платы, а затем долго смотрю на закрывшуюся за его спиной дверь. Понимаю, что вновь поступаю неосторожно. Он же вполне может сейчас пойти к тем же стражникам и рассказать, что госпожа ведет себя странно.
Меня схватят, допросят, осмотрят и… прощай конспирация!
Однако время идет, а ко мне никто не вламывается. Возвращения Эррина жду как на иголках. Обдумываю все, что удалось узнать.
Нужно быть начеку каждую секунду. Тут все подчиняются Владыке, а я для них — просто пустое место. Буду брыкаться — за волосы притащат к нему и мнения не спросят. А что будет дальше, я примерно представляю.
Я останусь для него лишь вещью, которой можно распоряжаться по собственному усмотрению. Принудить, выкинуть посреди ночи, унизить, обвинить… я это все уже испытала на своей шкуре, а в этом мире едва ли двое суток прошло.
Нет, оставаться тут никак нельзя.
Эррин появляется примерно через час, когда внутри я уже вся извелась. Приносит хлеб и какой-то напиток, подозрительно напоминающий квас.
– Была еще ветчина и сыр, – извиняющимся тоном говорит он. – Но охранники отобрали.
– Почему, не сообщили?
– Харя треснет, сказали, – рассеянно отвечает Эррин, а меня внутри окатывает волной ледяной ярости. Что это за место такое, где взрослые мужики отбирают еду у ребенка?
Ева была стервой? Ладно, получат они стерву. Владыка еще рыдать от счастья будет, когда нас наконец-то разведут.
– Открой дверь, Эррин, – подрагивающим от негодования тоном велю я, а сама беру со стола нетронутый поднос.
Гляжу на охранников, что без малейшего стыда уплетают яства прямо под дверью. Еще и какими-то шутками перебрасываются.
Швыряю поднос прямо в них. Жидкое месиво – то ли суп, то ли каша, оседает на их кожаных доспехах и волосах. Окидываю их холодным взглядом, после чего говорю:
– Приятного аппетита, мальчики.
Торопливо возвращаюсь в свои покои, скорее улавливая, нежели слыша негодующий рык за своей спиной. С силой захлопываю дверь. А потом прислоняюсь к ней спиной, глядя на округлившиеся глаза Эррина.
– Ох, тейра Дорвенар, быть беде, быть беде, – причитает он, но уголки губ ползут вверх в какой-то ошеломленной улыбке. Меня внутри колотит одновременно от страха и какого-то нервного смеха.
Сама не верю, что только что сделала.
– Продолжим, – пытаюсь взять себя в руки. Удается с трудом. Набиваю желудок хлебом и продолжаю допрос. – Расскажи мне про ритуал.
Эррин послушно отвечает. Оказывается, что ритуал и должен был расторгнуть наш с Рейнаром брак. Церемония проходит в храме, где собираются все обитатели замковой территории. Там же когда-то Владыка и связал себя брачными узами с Евой, давая обет защищать ее и беречь.
Из разговора выясняю, что это какой-то древний обряд, расторгнуть который можно лишь по прошествии десяти лет. И срок подходит как раз через несколько дней. Эррин уже, видимо, устал удивляться и отвечает даже на самые базовые вопросы. Я на всякий случай несколько раз повторяю, что потеряла память. Не знаю, верит ли.
– Я ненадолго, – отрывисто говорит он, кидая тонкие кожаные перчатки на край стола. Заходит без малейшего стеснения, словно он тут полноправный хозяин. А, ну да…
– Уж надеюсь, – вскидываю подбородок, и его глаза опасно сужаются. Ноздри вновь раздуваются слишком сильно, как у хищника, почуявшего добычу.
Струна опасности вновь тихо звенит внутри, как это всегда бывает в его присутствии. Он надвигается. Слишком медленно, и какое-то густое ожидание разливается между нами, словно патока. Не знаю, что мне хочется больше: отвести взгляд, либо смотреть на него не моргая.
– Ты опрокинула поднос на стражников, – говорит он. Не пойму, то ли обвинение, то ли констатация факта.
– Неужели у Владыки нет других важных дел, кроме как лично меня в этом упрекнуть? – говорю ровно, глядя куда-то сквозь него. Буквально кожей чувствую его растущее раздражение.
– С каких пор ты такой бойкой на язык стала, м? – он берет меня за подбородок и задирает лицо.
– С тех пор как поняла, что мне нечего терять, – отвечаю я.
– Разве? – он наклоняется ниже. От тихого голоса мурашки по коже. – Я ведь оставил тебя под своим крылом, Ева. А мог бы лишить имени, изгнать… забыла, как умоляла меня этого не делать? Ты и дня не протянула бы в мертвых землях.
Пытаюсь осознать сказанное, и у меня словно в голове щелкает. Имени лишить? Да оно даже не мое! А изгнание… разве не это мне нужно? Про мертвые земли, конечно, стремно звучит, но у меня целый пакет злата, придумаю что-нибудь.
Сбегу по пути в более гостеприимное место. Чем не план?
– Может, я передумала? – выпаливаю я.
Его брови хмурятся, а губы сжимаются в тонкую линию. Каким-то шестым чувством улавливаю его колебание. Надо бы поднажать с аргументами.
– Поняла, что скорее сброшусь с крыши замка, чем буду прислуживать тебе и твоей новой жене! – Горячо подхватываю я. – Скорее сгину в мертвых землях, чем еще раз разделю с тобой ложе! Да я…
Осекаюсь, когда вижу его пылающий взгляд. И только сейчас вспоминаю, с кем говорю. Его пальцы сжимают лицо так сильно, что губы складываются “уточкой”. Темно-серые глаза прожигают во мне дыру.
– А всего несколько дней назад ты иначе пела, дорогая жена, – последнюю фразу презрительно выплевывает мне в лицо. – Времени зря не теряла, нашла себе нового покровителя?
Я едва глаза не закатываю от абсурдности обвинения. Его там новая избранница ждет, а он ко мне цепляется с непонятными придирками.
– А что, только тебе можно личную жизнь налаживать? – пытаюсь вырваться, но он внезапно хватает меня за предплечья. Притягивает к себе так, что буквально впечатывает в свое тело. И начинает… обнюхивать.
На пару мгновений я замираю — чисто от неожиданности. А затем принимаюсь вырываться. Мне так не по себе от всех этих его звериных замашек… даже не знаю, как объяснить. Внутри дребезжит натянутая струна, а все инстинкты велят держаться от него подальше.
– Оставь меня в покое!
Дергаюсь, как от удара током, когда он внезапно кусает мою шею, влажно проводит по ней языком. Толкает куда-то, и с затаенным ужасом осознаю, что позади меня кровать. Нет, нет, нет!
Адреналин бежит по венам, и я сама не понимаю, каким чудом мне удается вырвать одну руку. Упираюсь в его плечо, а когда он поднимает голову, то замахиваюсь со всей дури. Пощечина получается настолько звонкой, что просто оглушает. Звенящий звук повисает между нами.
На его лицо страшно смотреть. Потемневшее, с идущими волной мерцающими чешуйками в том месте, где я его ударила. Глаза нечеловеческие — с узким змеиным зрачком.
Зуд на руке, ослабший с появлением линий, вновь дает о себе знать. Ткань на запястье ослабла — так и чувствую, что она вот-вот слетит. Пожалуйста, пожалуйста, только не сейчас.
Рейнар касается моего лица, и я дергаюсь, как от удара, хотя он просто зачем-то заправляет выбившуюся прядь за ухо.
– Как столь красивая женщина может быть столь гнилой? – вибрирующим голосом спрашивает он. Словно мысли вслух произносит. – Служанка призналась, что видела, как ты добавила яд в стакан.
Ну, конечно. А вот и народная любовь подоспела.
– Я этого не делала. Да и следов не было! Или слово служанки стоит дороже, чем слово твоей жены?
– У тебя было достаточно времени, чтобы от них избавиться. А твои слова… они вообще ничего не стоят.
Рейнар рассматривает меня своими нечеловеческими глазами, их выражение абсолютно нечитаемо. Хватка на моем теле ослабевает, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не осесть на пол. Тишину прерывает лишь наше тяжелое дыхание.
– Однако доказательства косвенные, – продолжает он. – Иначе тебя уже волокли бы на площадь, чтобы всыпать плетей. Но я же тебя знаю…
Я бледнею. Сколько пройдет времени, прежде чем меня подставят достаточно сильно? Или и вовсе отравят?
– Ты заслужила изгнание, – изрекает он. А после пытливо изучает мое лицо. Словно ждет, что я вот-вот упаду ему в ноги и начну умолять об обратном.
– Хорошо, – спокойно, насколько это вообще возможно, киваю я. Его лицо каменеет. Больше он ничего не говорит. Отстраняется и идет к двери.
Зажмуриваюсь, услышав громкий хлопок. А затем медленно выдыхаю и не глядя сажусь на кровать. Развязываю окончательно ткань и замечаю, что рисунок становится более четким. Успеть бы.
***
Эррин приходит на следующий день, и первым делом я спрашиваю его о мертвых землях. Для меня он энциклопедия, интернет-поисковик и единственный собеседник — все это в одном лице.
Выясняю, что мертвыми землями называются территории за пределами пяти драконьих королевств. Живут там в основном люди. Ну, как… живут. Выживают. Темная магия поглотила их земли, принеся с собой нищету, разруху и смерть. Но это не худшее.
Некоторые подверглись ее влиянию и тогда появились Измененные — существа, утратившее человеческий разум и даже облик. Эррин принимается в красках описывать их внешний вид, и я уже начинаю сомневаться, что идея с изгнанием была удачная.
Утром меня ведут в храм. Я вся на взводе, но стараюсь этого не показывать. Вновь и вновь прокручиваю текст записки в голове, словно от этого внезапно пойму ее смысл. Что там было в прошлый раз? Кажется, упомянули, что зелье не сработало.
Зелье проклятья, или как там… Неважно. Суть в том, что Ева действительно выпила какое-то зелье прямо перед тем, как в ее теле появилась я. Можно предположить, что целью был Владыка. Значит, и сейчас что-то готовится против него. И я в это втянута. Мамочки!
Все, что я хочу — исчезнуть из этого места как можно незаметнее. Но бракоразводный процесс здесь проходит с размахом. Весь замок приглашен. Здание храма гудит от голосов, в воздухе разлился запах каких-то благовоний. В каждом углу — массивные статуи, прямо до высоченного потолка.
Рискну предположить, что это местные боги. Эррин что-то рассказывал про них, но я особо не вникала. Взгляд цепляется за статую женщины справа от выхода, что держит над головой наклоненный кувшин. На секунду кажется, что глаза у нее светятся голубым, а взгляд обращен на меня.
Моргаю, и видение пропадает. Брр, привидится же!
Вот сбегу отсюда и наконец-то высплюсь. В замке холодно, неспокойно, гуляют сквозняки. Тревога не отпускает меня ни на секунду.
На мне простое белое платье — широкое, с длинными рукавами, фигуры в нем не видно. Мне его дали утром, приказали надеть на голое тело. Оставалось только подчиниться. Единственное, с чем я не рассталась — повязка на руке, но ее надежно скрывает рукав.
Волосы у меня распущены, волнами ложатся на спину, хоть немного согревая. Ветер свободно задувает за подол, лижет холодом. Кожа покрывается мурашками, соски сжимаются в горошины и почти просвечивают сквозь тонкую ткань. Чувствую на себе взгляды. Неприятные, липкие, так и хочется их с себя стереть. Закрыться хотя бы руками.
Но вместо этого задираю подбородок. Не показываю страх. Хотя каждая клеточка тела его испытывает.
Особенно пугает странный тип в первых рядах. Одет он в кожаные доспехи, волосы зачесаны назад, на плечах — тяжелый черный плащ. Смотрит так, словно хочет дыру во мне прожечь. Стараюсь на него не глядеть, но нервирует меня до трясущихся поджилок.
Не он ли прислал записку? Почему-то без труда могу представить, как он меня прирежет в случае какого-то там провала.
Зачем-то ищу в толпе Рейнара, но не нахожу. Неужели не потрудился в последний раз посмотреть на свою ненужную жену? Так даже лучше. Меньше проблем от него будет.
Судорожно выдыхаю, когда меня наконец-то подводят к небольшому помосту у дальней от входа стены. Там уже стоит маг, что проверял меня на яд. Смотрит хмуро.
Начинаю подозревать и его. Хотя если так подумать, то каждый второй смотрит так, словно прирезать меня готов. Кажется, Лена, так ты никого не вычислишь.
Толпа расступается и образует живой коридор до самого выхода. Смиренно стихает. Тишина оглушает настолько, что слышу биение собственного сердца.
Маг начинает говорить. Речь длинная, витиеватая, пропускаю половину слов. Мой взгляд мечется по сторонам — опасность мерещится из каждого угла. Чувство такое, словно каждая тень против меня что-то имеет.
На улице пасмурно, нависли свинцовые облака, только усугубляя чувство надвигающейся беды. Я отвлекаюсь настолько, что даже не сразу замечаю, что в храме воцарилась тишина, а на меня все выжидательно смотрят.
Перевожу взгляд на мага, ища поддержку. Тот повторяет:
– Разденься, дочь богини Сильдайн. Десять лет назад ты вошла в этот храм с обнаженным телом и душой. И только так ты сможешь из него выйти.
Э? Простите?
Раздеться перед всей этой толпой и пройтись по живому коридору? Чувствуя на себе все эти мерзкие липкие взгляды, или того хуже прикосновения? Да они тут совсем с ума посходили?
Страх перемешивается с возмущением.
– Я не буду раздеваться, – цежу я. Вижу, как маг стискивает зубы и смотрит на меня едва ли не с ненавистью. Толпа замирает — явно в ожидании зрелищ.
– Таков ритуал, – чеканит он. – Десять лет назад боги благословили тебя. Пора отдать божественную искру обратно.
– Пусть забирают. Неужели они бессильны перед какой-то там тканью?
– Стража! – кричит маг куда-то в сторону, и к нам начинают подниматься двое крепких мужей в кожаных доспехах. Чувствую себя словно в каком-то кошмаре. Неужели они сейчас при всех начнут меня раздевать?
Паника плещется внутри, подобно штормовому морю. Накрывает волнами. Оглядываюсь по сторонам, словно в поисках спасения. На лицах собравшихся злорадство, предвкушение. Да, пожалуй, они с удовольствием посмотрят на то, как меня унижают. Даже поучаствовали бы.
Будь у меня нож, я дралась бы до последней капли крови. А у меня даже длинных ногтей нет. Может, стоит попробовать использовать магию? Нет, их здесь слишком много. От местного населения можно ждать что угодно — вдруг завтра меня поведут на костер?
Мысли мечутся в голове. Я принимаю боевую стойку, глядя на приближающихся стражей. Просто так им точно не дамся. Хотя чего я стою против двух массивных бугаев? Просто чихуахуа против медведей.
Меня хватают за запястья с двух сторон, и я начинаю громко кричать. Умудряюсь как-то заехать одному из них между ног, и он складывается пополам, бормоча проклятья. Руку не отпускает. Тянет за собой, выворачивая.
– Что здесь происходит? – громкий, властный голос наполняет храм, и я вижу в проеме Рейнара. Даже отсюда чувствую шлейф его ярости. Глаза сужены, тело напряжено. Внутрь он, к слову, не заходит. Еще одна традиция?
Стражи замирают. Один из них, оказывается, успел потянуть мой подол вверх, обнажая до середины бедра. Теперь отпускает, и ткань скользит по ноге. Я тяжело и хрипло дышу, в глазах злые слезы. Не отрываясь, смотрю на Рейнара.
Ненавижу. Как же я ненавижу его и этот мир с его тупыми законами и традициями. Если он сейчас прикажет раздеть меня, то я… то я…
Задыхаюсь от бессильной ярости.
– Она отказывается проходить ритуал, – возмущенно говорит маг.
– Я отказываюсь раздеваться, – рычу я с неизвестно откуда взявшейся силой. – Пусть боги забирают эту проклятое благословение и дадут мне наконец-то уйти отсюда!
В толпе слышатся возмущенные ахи. Кто-то называет меня богохульницей и советует всыпать плетей. Рейнар молчит несколько секунд, а затем произносит:
– Пусть идет так.
Стражи тут же меня отпускает, и я едва не оседаю на пол. В груди разливается такое острое облегчение, что не дает дышать. Выпрямляюсь и кидаю полный ненависти взгляд на мага.
Ожидаю того, но его взгляд становится каким-то задумчивым. Он вдруг подается ко мне, словно его ведет неведомая сила, и я невольно отшатываюсь.
Так, Лена, драпаем отсюда.
Быстрым шагом спускаюсь с помоста и иду в сторону раскрытых дверей. Рейгар стоит там, сложив руки на груди и широко расставив ноги. Взгляд у него темный, неприветливый, но мне уже все равно. Меня словно крылья несут навстречу свободе. Еще чуть-чуть… еще несколько метров…
Делая широкий шаг, в проход вдруг выходит мужик. Тот самый, которого я заприметила недавно. Плащ больше не на его плечах — его он держит на вытянутых руках. Словно… мне предлагает. Взгляд буравит так, словно вот-вот просверлит в моем черепе дыры.
Вижу на лицах собравшихся какое-то изумление. Шок, я бы сказала.
Что делать? Что делать?
Осторожно обхожу его по широкой дуге, не спуская настороженного взгляда. Его лицо становится замкнутым, холодным. Ощущение, что он меня сейчас прирежет, только усиливается.
Однако он не шевелится. Чувствую на спине его гневный взгляд.
Последние метры до выхода преодолеваю на негнущихся ногах. По обеим сторонам от прохода стоят какие-то низкие чаши, и в них само собой загорается пламя, стоит мне с ними поравняться.
– Ритуал состоялся, – громко объявляет маг. Толпа выдыхает — кто-то с облегчением, кто-то с разочарованием. Небось ждали, что боги потребуют от меня стриптиза. Выкусите!
Еще шаг, и я оказываюсь на улице, рядом с Рейнаром. Холодный воздух забирается под ткань, и я начинаю дрожать. Мне не позволено взять одежду — ничего из замка не дали забрать. Только это платье.
– У тебя с ним что-то было, да? – зло говорит он, небрежным жестом набрасывая мне на плечи свой плащ. Зачем-то идет рядом, хотя бы уже семь секунд как разведены.
– Ты о ком?
– Марек Далькорн, – мне это имя ничего не говорит, но логика подсказывает, что это и есть тот самый мужик с плащом.
– Нет, – отвечаю как можно равнодушнее. Худшее позади, и мне теперь даже дышится легче.
Карета стоит в нескольких метрах от храма, и Рейнар провожает меня до нее. Протягиваю ему плащ, но он лишь коротко мотает головой.
– Оставь себе.
Какая щедрость. Макс мне хоть однушку предлагал, а тут поношенный плащ с барского плеча. Жива и на том спасибо.
– Совет да любовь с Зелейной, – от всей души желаю я. Игнорирую предложенную руку и сама забираюсь в карету. На него стараюсь не смотреть, хотя его внимание обжигает. Слышу его шумное дыхание, словно он внезапно не может воздухом надышаться.
Тянусь, чтобы закрыть дверь, но он внезапно удерживает ее. Смотрит на выглядывающую из-за рукава повязку.
– Что это?
__
Дорогие читатели! Завершила книгу "Второй шанс для старой девы", несколько дней она будет бесплатной. Это первая часть дилогии. Приглашаю почитать
Дорогие мои! Совершенно забыла, что не поделилась визуалом Рейнара. Ниже несколько вариантов. Делитесь в комментариях, какой понравился вам!
1)
2)
3)
4)
Чувствую новую волну тревоги, но виду стараюсь не подать.
– Говорю же, аллергия. Расчесала до крови.
Его острый взгляд скользит по мне так, словно впервые видит. Забирается под плащ, скользит по ногам, возвращается к лицу. Мое сердце стучит в где-то ушах.
Тяну дверь на себя, но она не поддается.
– Ты ведешь себя странно, – говорит он, а я взвыть готова.
– Это ты ведешь себя странно, мой дорогой бывший муж, – с нажимом говорю я. – Мне пора ехать. Мертвые земли ждут…
Меня тянет добавить какой-то радостный восклик типа “Ееей”, но тогда совсем подозрительно будет. Воздух между нами буквально искрит от напряжения. Боюсь, что он сейчас выкинет очередной фокус. Запретит мне уезжать, запрет в какой-нибудь каморке, а дальше метка завершится, и он ее почувствует.
Однако его окликает Зелейна, что стоит рядом с храмом, и он нехотя оборачивается. Она что-то с улыбкой ему говорит — отсюда не разобрать. А вот он, кажется, прекрасно слышит. Кивает ей.
А затем кидает последний взгляд на меня. Дыхание замирает у меня в груди и возобновляется, лишь когда он сам закрывает дверь. Хлопает по ней ладонью, как по крупу породистой лошади. Дальше слышу:
– Трогай.
Закрываю глаза, когда внутри меня словно какая-то струна рвется. Затем усаживаюсь поудобнее на жестком сидении и перевожу дух. Нестерпимо хочется обернуться, но я себе запрещаю. Мне теперь только вперед смотреть нужно. На свою новую, почти свободную жизнь.
Карета проезжает замковые ворота, и меня накрывает. Эйфория голову кружит. Я выдержала, я смогла! Впереди только хмурое небо, бескрайние просторы, горы… и полная неизвестность. Я ведь об этом мире знаю только по рассказам двенадцатилетнего мальчишки. А он из замка почти не выбирался.
Теперь меня накрывает уже беспокойством. Он ведь должен был во время ритуала все подготовить. Успел ли? Я внезапно понимаю, что никаких развилок-то и не вижу. Дорога тут только одна — прямая, едва заметная в низкорослой траве. Извивается среди валунов и вздыбленной горной породы.
Может, он соврал? И меня на самом деле везут на границу драконьих земель — туда, где властвуют измененные?
Через час мы достигаем моря, и я немного успокаиваюсь. Эррин говорил, что оно будет на пути. Хмурые облака низко висят над горизонтом, вода темная, неспокойная. Береговой линии не вижу, поэтому, скорее всего, тут обрыв. Меня вдруг пробирает каким-то холодом. Дурное предчувствие подкатывает к горлу.
Оно тихо звенит внутри и достигает апогея, когда я вдруг слышу топот лошадей позади нас. Быстро приближающийся. Первая мысль, что это Рейнар, но когда нас все-таки догоняют… лучше бы это был он.
Тот самый мужик с плащом из храма, Марек, кажется, подрезает карету и та останавливается. Кучер что-то недовольно ему кричит, а уже через секунду захлебывается собственной кровью.
Марек одним быстрым движением перерезает ему горло, а затем слезает с коня. Крик застревает у меня в груди, страх парализует. Карету быстро окружают остальные — их около пяти. Среди них с удивлением замечаю одного из собственных стражей, что стояли у дверей моей комнаты. Того самого, что отнял у Эррина еду.
– Давай, выходи, Ева. Не думала же ты, что могла попросту меня предать и скрыться? – Громко тянет Марек, хлестким движением стряхивая кровь с меча.
Это он, это он, это он, – твердит мое сознание. Это он слал странные сообщения. И обещал, что убьет меня в случае провала.
__
Ухх, переживательно мне за Лену! Надеюсь, что вам тоже))
Да, Лена, далеко ты убежала…
Мне страшно так, что голова кружится. Волны холода и жара сменяют друг друга. Пытаюсь придумать, что делать дальше, но в голове пусто. Остаться внутри? Они вырвут меня отсюда вместе с дверями. Неизвестно, что сделают дальше. Попробовать договориться?
Онемевшими руками подцепляю ручку и открываю дверь. Выхожу из кареты.
Где-то на задворках сознания улавливаю плеск волн, что разбиваются о скалы. Ветер тут же подхватывает мои волосы, плащ и тонкое одеяние под ним. Мотает ткань во все стороны, заставляя липнуть к фигуре. Вижу, как взгляды мужчин тут же останавливаются на ней.
Нет, нет, нет, пожалуйста, – молюсь я неизвестно кому. Зубы клацают друг о друга. Я смотрю на Марека, а вижу в его глазах нечто хуже, чем обещание смерти. Похоть. В том, как он осматривает меня с ног до головы плотоядным взглядом… как хищно раздувает нос…
Тошнота подкатывает к горлу.
– Страх тебе к лицу, моя дорогая Ева, – каким-то игривым тоном говорит он.
Резким движением он засовывает меч обратно в ножны. Идет ко мне и хватает за подбородок. Задирает мое лицо, рассматривая его потемневшим взглядом. Сжимаю зубы, отвожу взгляд в сторону. Зажмуриваюсь, когда он наклоняется… а затем чувствую на своей щеке его язык.
Волна отвращения прошибает тело. Боже, как это омерзительно.
– Что тебе нужно? – дрожащим голосом спрашиваю я.
– Поговорим в карете, – он толкает меня к транспортному средству, из которого я только что вышла. – Вы, ждите здесь!
– Но… – возражает один, но тут же сдувается под взглядом своего предводителя.
Я кутаюсь в плащ, чувствуя его своей единственной защитой. Но Марек вырывает его. Кидает на землю.
– Тут все им провоняло, – сердито говорит он, заталкивая меня внутрь. – И ты им провоняла, Ева.
Садится рядом и буквально нависает надо мной. Рассматривает мое лицо, губы, ключицы в разрезе платья. От ужаса мое сердце сейчас просто выскочит из груди. Пытаюсь отстраниться, вжимаюсь в жесткую стенку кареты насколько могу.
Пытаюсь призвать свою силу, но никак не могу нащупать этот внутренний айсберг. Темно, пусто, страшно.
– Ты должна была принять мою защиту! – рычит Марек. – Думаешь, можешь выставить меня посмешищем перед всем замком и сбежать?
– Я подумала, так будет лучше… – сама не знаю, что говорю. Просто не знаю, что еще ему ответить.
– Лучше? – гневно взрывается он. – Думаешь, он пощадит нас, когда узнает, что мы провалились? Этого гада не берут ни смертельные проклятья, ни яды, и только ты могла подобраться к нему так близко!
У меня в сознании полная каша. Кто этот “он”? И, получается, Ева все это время пыталась убить мужа? Ааа, почему мне досталось именно это тело?
– Я понимаю твое возмущение, – говорю я, вспоминая тренинг по работе с недовольными клиентами. Сначала вроде как нужно проявить эмпатию, а затем попробовать спокойно решить проблему…
Кажется, я только хуже делаю. Марек подается вперед.
– Понимаешь, дрянь? – выплевывает он. – Бесполезная! Ну тогда поймешь, почему я тебе глотку сейчас перережу!
Я и пискнуть не успеваю, как он приставляет кинжал к моему горлу острием. Меня начинает колотить, из глаз текут слезы. Холодный металл слегка отстраняется. Скользит по моему горлу, между ключиц.
– Но сначала я тебя наконец-то поимею, – усмехается он, подцепляя ткань платья лезвием. Я замираю в оцепенении. Беззвучно плачу. Дрожу. – А то все “Марек, нам нельзя. Марек, он может учуять”... Не представляешь, сколько раз мысленно я задирал тебе юбку и…
В дверь кареты кто-то резко стучит кулаком два раза. Лезвие дергается и оставляет на коже неглубокий порез.
– Драконы! Летят сюда! – раздается снаружи.
Марек грязно ругается и тут же вылетает из кареты, совершенно забыв про меня. На несколько секунд я просто замираю. Пытаюсь успокоиться. От пережитого ужаса рыдания сдавливают грудь, но воли я им не даю. Еще ничего не закончилось.
Люди Марека явно готовятся то ли к атаке, то ли к защите — обнажают мечи, пьют какие-то зелья из кармашков на поясе. Смотрю на небо и правда вижу драконов. Огромные, пугающие настолько, что у меня внутри все куда-то падает.
Не прикончит Марек, то одной такой махине просто на зубок.
Остаться в карете? Воспользоваться суматохой и бежать? Вот только куда? Справа — обрыв, где бушует штормовое море. Спрятаться между валунами? Да меня по запаху на раз два найдут.
За окном кареты тоже появляется дракон. Несколько мгновений назад там Марек стоял, а сейчас огромный серый ящер с наростами на спине и хвосте. Хвост извивается в нескольких метрах от кареты, едва не превращая ее в щепки. Вместе со мной внутри.
Мамочки!
Вылезаю и, воспользовавшись суматохой, бегу — просто куда глаза глядят. В ушах бешено стучит пульс, оглушая настолько, что я пропускаю начало битвы. Громкий драконий крик пробирает до самых костей. В спину мне пышет жаром.
Оборачиваюсь и вижу стену огня. Карета горит так ярко, словно была облита бензином. Я же была внутри всего несколько секунд назад! Бегу дальше, буквально чувствуя, как смерть наступает на пятки. Это тело слишком слабое — не проходит и минуты, как у меня бок начинает колоть, а мышцы гореть.
Над головой мелькает какая-то тень, бросается на землю передо мной. На пути словно монолитная скала вырастает. Воздух дрожит от его мощи, агрессии, силы. А пылающий взгляд устремлен на меня.
Тру рукой грудь, где больно сжимается сердце. Отступаю, не осознавая, что приближаюсь к обрыву. И лишь через несколько мгновений оборачиваюсь и почти вижу край. Там внизу — штормовое море. Острые темные скалы.
Первобытный, дикий, незамутненный ужас накрывает меня. Если упаду, то разобьюсь о камни, и меня слизнет волной. Будет таскать тело по дну, пока от него ничего не останется.
Останусь, то этот дракон меня сожрет. На куски разорвет — по взгляду вижу.
И что мне выбрать?
Слезы катятся, не переставая, губы дрожат. Дракон медленно приближается, почти прижав голову к земле. Словно землю нюхая. Отступаю на крохотный шаг и с замиранием сердца слышу, как вниз срываются мелкие камни. Замираю и, кажется, даже перестаю дышать. Ветер дует мне в спину, удерживая на краю. Дул бы в другую сторону — и я бы упала.