Он позвал меня ночью.
Не в спальню. Не в тронный зал. В кабинет.
Это насторожило. За два года нашей совместной жизни Рэйдар ни разу не допустил меня туда. Он говорил, что там только работа — важные бумаги, аудиенции, секреты империи. Но я пришла, как велел гонец. Слова "император требует" все еще звенели в ушах, когда я вошла.
Дверь за спиной закрылась с глухим щелчком.
Он стоял у окна. Высокий, безупречно собранный, с лицом, словно высеченным из камня. Император Драконов. Муж, чья рука сжимала скипетр и мое сердце одновременно. Его волосы — черные, как вороново крыло, ниспадали на плечи. Губы были напряженно сжаты, словно он не хотел говорить то, что собирался.
Я невольно затаила дыхание. Прошло два года с нашего венчания, а я все еще испытывала трепет.
— Ты звал меня? — голос предательски дрогнул.
Рэйдар даже не взглянул в мою сторону, лишь коротко сказал:
— Ты свободна.
— Что?.. — не сразу поняла я.
— С этого дня ты больше не моя жена. Я уже оформил все бумаги, требуется лишь твоя подпись.
Воздух в кабинете стал густым. Он словно пепел, медленно оседал на кожу и давил на меня. Колени подогнулись, и я сделала два быстрых шага до ближайшего кресла. Села и сложила руки на коленях, машинально проведя большим пальцем по изящному браслету на запястье — подарку от советника Велерия. Золото чуть холодило. Браслет тоже казался сейчас тяжелее обычного…
— Ты услышала меня, Элира?
Он повернулся. Темно-зеленые глаза с отблеском огня — не аллегория, а буквальное пламя в глубине зрачков — обожгли непривычным холодом.
Я моргнула. Потом выпрямилась, пытаясь уложить в голове его слова.
— Прости? Не понимаю. Ты же говорил, только я…
— Я ошибался, — отрезал он.
— Метка на моем плече для тебя какая-то шутка?
Он подошел ближе. Я подняла голову, глядя на него снизу вверх и ощущая странную тягучую пустоту в груди. Мне даже толком сказать было нечего.
— Ты красивая. Тихая. Послушная, — Рэйдар коснулся моих волос — слишком мягко, для этого разговора. — Но ты больше не нужна мне. Тебя увезут за стены дворца — карета уже готова.
Слова ударили наотмашь, почти физически. Я дернулась, отстраняясь от его ладони.
— Мы же истинная пара… как ты можешь?
— И где твоя истинность, Элира? Где чары, что должны усиливать меня? Где наследник? Я не держу у трона пустышек.
Он хотя бы осознавал, как сильно ранили его жестокие слова? Я сглотнула ком в горле, продолжая смотреть в любимое лицо. Слишком быстро я успела влюбиться, глупая.
— А ты… — прошептала, не в силах говорить громче. — Я твоя жена уже два года. Ты хоть немного любил меня?
Он промолчал.
Боль прожгла изнутри. Как пламя, которое молнией обрушивается на сухое дерево. Я ждала, что он хоть что-нибудь ответит, но нет. Ответа здесь не требовалось, все было предельно ясно — этот брак заключался исключительно ради магии моего рода. Но что-то пошло не так, быть может, мы действительно оказались несовместимы… Вот только я уже успела обнажить свое сердце, поверить в то, чего на самом деле не существовало.
Император отвернулся, обошел длинный массивный стол и сел за него. Развернул незапечатанный свиток пергамента и пальцем подвинул ко мне. Будто это — просто еще одно дело государственной важности, а я назойливый гонец, что прибыл забрать документы.
— Давай без истерик, Элира. У меня нет на это времени.
Я понимала, что самое время обратиться к гордости. С достоинством принять ситуацию, оставить подпись, где нужно и швырнуть пергамент Рэйдару в лицо. И мысленно я все именно так и проделала, но вот мое сердце… Мое глупое, глупое сердце все еще надеялось на что-то.
— Мы оба знаем, что с магией бывают отклонения. Два года не такой большой срок. Не обязательно унижать меня внезапным разводом…
— Я — Император Драконов, — жестко перебил он. — У моих границ враги. Я не могу позволить себе "бывает". Мне нужна женщина, которая даст мне наследника, в ком будет моя кровь — и сила.
Я поднялась, как-то машинально, чувствуя, как леденеют пальцы.
Он тоже встал.
— Прошу, — выдохнула я. — Не прогоняй меня. Я могу остаться в дальнем крыле дворца.
— Это исключено. Через неделю я женюсь снова. Уверен, моя избранница очень быстро забеременеет, и твое присутствие в моем доме будет ей неприятно.
— Уверен? — у меня вырвался нервный смешок.
Другая! Он уже нашел мне замену!
— В ее пригодности родить мне наследника нет даже тени сомнения.
Я смотрела на него почти долгую минуту. В это время внутри все медленно покрывалось инеем. Леденело, сковывалось льдом, замирало… пока, наконец, не треснуло и не рассыпалось на мелкие осколки.
Шагнув к столу, я взяла перо и оставила в нужном месте пергамента размашистую подпись. Выпрямилась и взглянула на уже бывшего мужа совсем по-другому. Я словно умерла и ничего больше к нему не чувствовала.
— Отдайте мне замок моего рода. Лаэнтор. Он стоит на западной границе Империи.
Рэйдар окинул меня оценивающим взглядом. И кивнул.
— Лаэнтор — твой. Я сразу же пошлю смотрителю магического вестника, чтоб тебя ждали. Также я дам тебе денег. Много денег — хватит на долгие годы.
— Только замок моих предков, — ровным тоном проговорила я. — Больше мне ничего от Вас не надо.
В зеленых глазах императора сверкнули опасные огоньки.
— Не дерзи мне, Элира.
— Больше. Мне. От Вас. Ничего. Не надо.
Он дернул уголком губ в усмешке.
— Что ж, тогда будешь вышвырнута отсюда, в чем есть. Как пришла бесприданницей, так и уйдешь.
Когда вошли стражники, я не сопротивлялась.
Они даже не дали мне взять платье потеплее. Не позволили собрать книги, распрощаться с камеристкой, с девушкой, что расчесывала мне волосы по утрам. Я вышла в том, в чем пришла на разговор.
Тонкая ткань ночной рубашки прилипала к коже и даже накинутый сверху пеньюар не спасал от зябкой сырости.
Карета глухо покачивалась в темноте, скрипя на каждом ухабе. Сквозь щели пробивался холодный воздух, пахнущий листвой и сыростью. Осень вступила в свои права — октябрь в Империи был безжалостен: пронизывающий ветер, черные деревья, в какой-то момент сорвался дождь и принялся хлестать по крыше.
Я сидела, сжавшись в углу и закутавшись в плащ, который мне дал кучер, но его было явно недостаточно для того, чтобы согреться. Мое платье промокло от слез, которых я уже не сдерживала. Сначала пыталась, стискивала зубы, вытирала лицо. А потом сломалась. Беззвучно. Навзрыд.
Рэйдар...
Почему?
Я вспомнила, как он прикасался к моим волосам несколько часов назад. Тот последний, почти нежный жест, как нож по сердцу. Он мог быть нежен. В постели — особенно. Порой в нем было столько страсти, что я забывала, что он холодный и властный император огромной драконьей империи. Забывала, что я — всего лишь сирота из почти вымершего рода, чьей магией так дорожили драконы. Как будто мы были просто мужчина и женщина, любившие друг друга.
И все это — ложь. Иллюзия, в которую я поверила.
Перед глазами всплыла наша свадьба. Белый мрамор храма, высокие колонны, драконьи статуи. Он ждал у алтаря. Такой пугающе красивый — в парадных доспехах, с распущенными темными волосами и взглядом, от которого перехватывало дыхание. Тогда он посмотрел на меня — и я поверила. Поверила, что нужна. Что любима.
Как же глупо.
Я еще не покинула дворец, а он уже нашел себе новую «императрицу». Интересно, кто она? Я же наверняка видела ее, быть может, даже была знакома.
Слезы покатились сильнее, а где-то внутри, возникла пугающая тишина. Пустота.
Он не любил меня.
Никогда не любил.
Взял в жены ради магии.
Магии, которая должна усиливать драконов. Особая, редкая. Унаследованная через поколение. Магия крови рода Тал’арен — последнего из древних, кто когда-то заключал союзы с самыми первыми драконами.
Только со мной... не сработало.
Почему?
Я не знала. Никто не знал. Моя мать умерла в родах, не оставив ни ответов, ни наставлений. Отец погиб на юге, в бою с вивернами, когда мне было всего семь. Меня воспитали в Институте Благородных Девиц, а позже я поступила в академию, чтобы стать целителем. Не ради титула, не ради власти — чтобы быть полезной, нужной. Чтобы помогать.
А теперь...
Теперь я одна. Совсем.
Карета тряхнулась. Замедлилась. И остановилась.
— Прибыли, госпожа, — раздался голос кучера.
Я вытерла лицо, глубоко вздохнула, успокаиваясь, дрожащими пальцами поправила распущенные волосы. Дверца открылась, и в лицо ударил запах мокрой земли, сырости и опавших листьев.
Передо мной возвышался замок Лаэнтор.
Старый, темный, почти поглощенный осенним лесом. Высокие башни, поросшие плющом, ржавые ворота, черные пустые окна. Дом моего рода. Последний осколок того, что осталось.
Я шагнула на землю. Ветер взметнул плащ. Листья закружились у ног, будто приветствуя новую хозяйку.
Подняв голову, я посмотрела на ворота, на мертвый фасад, и в груди что-то обожгло.
— Я никогда не прощу тебя, Рэйдар, — прошептала я. — Никогда.
Я сжала дрожащими пальцами плащ у горла, вглядываясь в силуэт замка. Он выглядел... забытым. О нем действительно давно никто не вспоминал, только лес — тот заползал все ближе и ближе, поглощая башни, балконы, мостовую.
Но в некоторых окнах я разглядела свет. Теплый, золотой.
Карета тронулась прочь, едва я прошла на территорию, минуя ворота.
Я осталась одна — перед этим мертвым, глухим фасадом с облупленной гербовой плитой над массивной дверью. Остатки гравировки напоминали герб моего рода — башня и летящий дракон. Потрескавшийся камень, покрытый мхом.
Собравшись с силами, я поднялась по полуразрушенным каменным ступеням и постучала. Несколько ударов кулаком.
Сперва — тишина. Потом звук шагов. Скрип щеколды.
Дверь отворилась.
— О... — на пороге стоял мужчина, высокий, грузный, с короткой проседью в бороде. У него были серые, внимательные глаза и сочувствующий взгляд. Из одежды: светлая рубаха, заправленная за широкий пояс коричневых штанов и кожаный жилет.
— Ваше Выс... — он осекся. — Простите. Госпожа.
Я вздернула подбородок.
— Я — Элира Тал’арен. Хозяйка Лаэнтора.
Он сразу отвел глаза и склонился в поклоне.
— А я — Мартен. Смотритель замка. Нам сообщили из столицы. Добро пожаловать.
Он отступил в сторону. Я вошла.
Внутри пахло деревом, копотью и старой тканью. Не плесенью — это было удивительно. Здесь жили. Лестницы, стены, гобелены — все старое, но ухоженное. Потолки высокие, полы каменные, в углу трещит камин.
— Мартен, кто это? — из боковой двери вышла женщина лет пятидесяти, худощавая, в переднике и с пучком седых волос. Ее глаза сузились, и она тут же вытерла руки о фартук. — Простите... Простите меня, госпожа. Я не знала, что вы прибудете ночью.
— Все в порядке, — сказала я.
— Я Ания, жена Мартена. Пойду приготовлю вам комнату. У вас будет лучшая спальня — на южной стороне. Она всегда солнечная днем, и крыша не течет.
— Спасибо.
Я не хотела быть вежливой.
Я хотела кричать, рыдать, что-нибудь сжечь или разбить. Но я лишь сняла плащ и передала его Мартену.
Он посмотрел на меня снизу вверх — с уважением. Или жалостью?
— Ваш багаж прибудет позже? — спросил он осторожно.
Я хрипло усмехнулась.
— Нет. Это все, что у меня есть.
Сейчас мне не хотелось осматривать свой новый дом, разговаривать с кем-либо и держаться беспристрастной. У меня просто не было на это сил. Потому я попросила Анию проводить меня до покоев.
Комната оказалась небольшой, но уютной. В ней был уже разожженный камин, что уже хорошо — не придется мерзнуть. Едва жена смотрителя пожелала мне добрых снов и вышла, я рухнула в кровать, даже не снимая пеньюара. Лишь сбросила туфли. Затем обняла подушку, свернулась калачиком и провалилась в сон.
Я закрыла ворота.
Не прикрыла — захлопнула с грохотом, будто тем самым отрезала все, что осталось за ними. Все, что гнило, жалило, жгло. Все, что не давало мне дышать неделю назад, когда я смотрела на расплавленную лужицу золота, на пепел пустого письма.
Этот браслет являлся для меня не просто украшением.
Он был самым обычным из всего, что лежало в моей шкатулке. Без драгоценных камней, изысканных плетений, и статуса, кричавшего о том, кем я тогда являлась. Не девочкой-сиротой, поступившей в академию целителей, чтобы в дальнейшем помогать людям, и не последней из рода Тал’арен, на чьих плечах лежал груз редкого дара. А женой императора. Красивой куклой, которой «повезло» обзавестись меткой истинности на плече.
Мне «удача» улыбнулась дважды — я не только оказалась истинной дракону, я еще и магией обладала особенной, которая должна была усиливать его мощь и силу.
Тут, правда, что-то пошло не так, но это уже другой вопрос.
Во дворце я ощущала себя таким вот простым и неброским браслетом в груде ярких помпезных украшений. Мне было неуютно, я была белой вороной, и никому не приходило в голову помочь мне пережить это непростое время.
Никому, кроме советника моего мужа по внутренним делам империи.
Велерий был единственным из всего императорского двора, кто с первого дня принял меня тепло. От него не было косых взглядов и шепотков за спиной о моей «недостойности» быть женой Его Величества. Не было презрения или предвзятости. Иногда мне казалось, что он старался заменить мне отца — давал советы, когда я спрашивала, приставлял дополнительную охрану во время турниров или праздников, если вокруг было слишком много людей.
В день свадьбы каждый приближенный к Рэйдару лорд преподносил его невесте — то есть, мне — какой-то подарок. Это были заколки и гребни для волос, платки из заморских тканей, сладости, духи, живые цветы в кашпо, музыкальные шкатулки и прочее. А Велерий подарил браслет.
Рэйдар усмехнулся тогда неказистости подобного дара. А я сразу же сроднилась с этой вещицей, едва лишь взяла ее в руки. Старый советник понимал меня, и это было самым ценным, что он мог мне подарить.
Я старалась надевать браслет каждый день. Когда забывала, ощущала себя не в своей тарелке и торопилась скорее вернуть золотой ободок на запястье. Он прекрасно сочетался с более богатыми украшениями, и в случае необходимости я могла вписать его под любой наряд.
Рэйдар посмеивался, и считал это моей «милой сумасшедшинкой» — надевать на себя такую дешевизну. Он не заставил меня выкинуть подарок только потому, что уважал Велерия — тот получил свою должность еще при старом императоре — отце Рэйдара, — и с годами стал одним из тех, в ком он оставался безгранично уверен.
И вот теперь, с этим браслетом оказалось связано нечто темное и таинственное… Почему он расплавился со вскрытием письма?
В пергамент было вплетено какое-то заклинание — это очевидно. Но, какое? Смертельное проклятье, или магия иного плана?
Украшение сработало щитом и приняло на себя удар, или оно само являлось чем-то опасным для меня, и некто просто уничтожил свои следы?
Как мне к этому относиться? Что думать?
Когда я увидела расплавленную лужицу золота, на меня накатило состояние близкое к обмороку.
В тот момент я не знала, что мне делать. Писать Рэйдару о случившемся или забиться в угол и плакать. Я тогда не сделала ни того, ни другого, я просто стояла и задыхалась в приступе накрывшей меня паники.
А сейчас я закрыла ворота и отрезала от себя прошлое.
Они скрипнули и с трудом сошлись.
Ветер ударил в лицо. Резкий, сырой, как ледяная вода. Он рванул капюшон с головы, и спутанные волосы рассыпались по плечам, щекоча шею. Где-то на холмах завыла собака — тонко, тоскливо. Я вслушалась. Это был один из псов Мартена, они не спускались с привязи даже в ненастье.
Вдох.
Выдох.
— Все, — сказала я себе. — Здесь начинается новая жизнь.
Я решила просто отпустить. Развод, обидные слова мужа, изгнание. Браслет, письмо, магию, что была заложена в этих предметах и наверняка как-то влияла на меня. Мне даже не хотелось рассуждать, виноват ли Велерий в чем-то или стал пешкой в коварной игре кого-то третьего.
Я вычеркнула все это из своей памяти. Бог им судья. Им всем: советнику, Рэйдару, его новой супруге и всему императорскому двору.
Я начала жизнь с чистого листа, и здесь мне не понадобятся обиды или тайны прошлого.
Лаэнтор был когда-то ярким светилом в созвездии самых красивых замков Империи. Но с тех времен очень многое изменилось. Мои предки открыто противостояли главным врагам драконов и в первых рядах шли воевать, защищать границы. Именно поэтому от рода Тал’арен осталась только я. Виверны долгие годы вели охоту на представителей таких семей — устраивали точечные налеты на их дома: убивали мужчин, похищали женщин и детей, обрушивали огонь прямо с неба. Они старались ослабить врага изнутри, и этот замок не был исключением.
За столетия истории его восстанавливали как минимум трижды. Пока род не обеднел и не вымер в сражениях.
Теперь Лаэнтор перешел в мои руки, но я пока не знала, что с ним делать.
Замок стоял на отшибе, укрытый холмами и лесом, будто сам скрывался от чужих глаз. К нему вела всего одна брусчатая дорога, по которой могла проехать карета. Мрачный, частично заброшенный, он пугал своим видом. Но внутри… внутри было хуже.
Пустота. В нежилых помещениях запах плесени, копоти, старой пыли. Сквозняки в коридорах. Нерабочий водопровод. Треснувшие оконные стекла. Одеяла, пахнущие мышами. И никого, кто бы согрел или хотя бы сказал доброе слово.
Мартен и его супруга не верили, что я останусь надолго. Что бывшая жена самого императора будет жить здесь, как простая женщина: без прислуги, без покоев с мягкими перинами и золотыми умывальниками, без свиты, шепчущейся у дверей.
Возможно, где-то на подсознательном уровне я и сама не верила.
Утро медленно прокралось в мои покои. Тусклый свет осеннего неба залил мрачноватые стены, выделяя каждую неровность.
Я подошла к окну и выглянула во двор — передо мной раскинулся заброшенный сад, его трава давно превратилась в спутанные кочки, а деревья словно сгорбились под тяжестью серых туч.
Полуразрушенный фонтан — давно без воды — стоял холодным каменным скелетом, покрытым мхом и пятнами ржавчины. Постройки вокруг тоже выглядели усталыми, кое-где пошли трещинами стены, а где-то не хватало досок, и казалось, что любое сильное дыхание ветра может сдвинуть их с места.
Сердце защемило.
Сегодня мне впервые с прибытия в Лаэнтор снился сон — один из тех, что не отпускают после пробуждения. В этом сне Рэйдар снова и снова выгонял меня из дворца. Его голос был холоден, безжалостен, каждое слово ранило, словно кинжал.
— Я тебя никогда не любил, — повторял он. — Ты не нужна мне, пустышка. Я женюсь на другой.
Фразы шли по кругу, повторяясь, и с каждым разом голос императора становился громче, яростнее. В нем прослеживалось презрение, даже ненависть.
Когда он вскинул руки и потянулся к моей шее, я распахнула глаза и еще долго лежала, тяжело дыша и глядя в потолок.
Тяжесть этого сна не отпускала меня и сейчас. Кажется, шрамы от предательства Рэйдара не заживут никогда. Они навечно останутся распухшими, и будут кровоточить при каждом удобном случае.
Страх и обида смешивались с горечью и злостью, и я не знала, что со всем этим делать. В конце концов, этот замок — мой новый дом, моя новая жизнь. Но боль и память о прежнем — как цепи, которые тянут назад.
Я глубоко вздохнула, отодвинулась от окна и посмотрела на себя в зеркало — усталую, измученную кошмаром молодую женщину, стоящую на пороге неизвестного.
— Здесь, в Лаэнторе, начинается мой новый путь, — сказала я своему отражению.
И начала готовиться к новому дню. Умылась, заплела волосы в две тугие косы и заколола их шпильками в прическу. Оделась.
Наконец я собралась с духом и открыла самый большой сундук из присланных Рэйдаром.
Внутри лежала вся моя одежда — такая дорогая, такая изящная, что сразу воспринималась чужой в этом заброшенном замке. Шелк, бархат, тончайшие вышивки… Все напоминало о той жизни, что теперь казалась далекой и недостижимой.
Я аккуратно развешивала платья и туники в шкаф, перебирала каждую вещь, словно пыталась нащупать в себе часть той женщины, которая умерла после развода и изгнания. Вся эта красота и богатство — напоминание о том, что я все потеряла.
Когда подошла очередь шкатулки с украшениями, сердце начало биться чаще. Я открыла крышку и увидела ряды серег, брошей, колье, подвесок и колец — все сияло, переливалось, манило. Я медленно перебирала их, прикасалась к холодному металлу, ощущая одновременно и связь с прошлым, и его тяжесть.
И вдруг мои пальцы остановились на перстне с головой дракона.
Венчальное кольцо.
То самое, которое я сорвала с пальца, когда стража повела меня в карету после разговора с Рэйдаром. Я швырнула его тогда, не глядя, стремясь избавиться от всей этой боли.
А теперь оно лежало здесь, среди остальных украшений, которые бывший муж послал мне в след.
Сердце защемило, и в груди поднялась волна горечи. Я взяла кольцо и долго рассматривала — изящная голова дракона, изумруд, мерцающий в солнечном свете. Символ моего замужества. Все еще красивый, но теперь пропитанный воспоминаниями о предательстве и потерях.
Я знала, что не могу позволить себе цепляться за это. Потому глубоко вздохнула и убрала кольцо в ящик стола. Спрятала эту боль под замок, чтобы она не мешала начинать новую жизнь.
Я старалась прогнать из головы мысли о Рэйдаре — о том, как он предал меня, как выбросил словно ненужную вещь. Этот образ был слишком болезненным, слишком тяжелым, чтобы позволять ему раз за разом врываться в мои дни.
Зачем цепляться за то, что уже разрушено? Я должна была идти дальше.
Мотнув головой и надавив подушечками пальцев на закрытые веки, я позволила себе просто посидеть в тишине, не шевелясь.
А потом перешла ко второму сундуку.
Там лежали книги, ингредиенты и всевозможные мелочи, которые я собирала во время учебы в академии целителей. Пыльные тома с пожелтевшими страницами, сложенные в аккуратные стопки, свитки с записями, баночки с высушенными травами, колбочки с яркими жидкостями и кристаллами, запечатанные мешочки с порошками и амулеты — все это было маленькими осколками той моей жизни, в которой еще не было императора драконов и нашей с ним истинной связи. А были только мои знания и сила.
Никто не мог забрать у меня это.
Я аккуратно перебирала все, открывала книги, разглядывала тонкие листья и записи на полях. Иногда пальцы сжимали прохладные стеклянные пузырьки, напоминая о том, что даже после предательства и боли во мне осталась крепкая нить магии и ремесла.
Подумав немного, я решила, что сварю зелье, которое поможет спать без сновидений. Без кошмаров и Рэйдара, который наверняка собирался преследовать меня ночами. Мне хотелось вырваться из этого круга мыслей о нем, о том, как он выбросил меня, будто мусор, как быстро нашел другую женщину и закрыл ворота дворца за моей спиной.
Пока расставляла особенно ценные книги и амулеты на полках рядом со столом, мысленно обещала себе не давать прошлому власти надо мной. Пусть все эти предметы, связывающие меня с академией, лежат на виду — напоминание, что я не просто бывшая жена императора драконов, а целительница, и что у меня есть собственная сила.
Остальное: свитки, колбы, ингредиенты и прочее, я оставила в сундуке.
Зелье сна без сновидений решила варить вечером, когда будет время и спокойствие, а сейчас у меня были другие дела — важные и срочные.
Я была целительницей — знала множество бытовых заклинаний, простых, но полезных: как исцелить рану, снять усталость, очистить воду или заставить огонь гореть ровнее. Во дворце мне почти не приходилось применять эту магию — там все было устроено так, что мои умения оставались скорее формальностью, чем необходимостью. Император и его окружение не нуждались в моих способностях, а я сама давно забыла, каково это — использовать магию по-настоящему, для себя и своих нужд.
Колеса кареты со скрипом преодолели последний поворот, и за перелеском показались башни Лаэнтора. Серые, строгие, окутанные полуденным светом, они возвышались над землей, будто вырезанные из скал. Сердце у меня отозвалось тяжестью — то ли от усталости, то ли от мысли, что все только начинается.
Мы с Тиллой сидели внутри, буквально придавленные мешками, корзинами, свертками и тканевыми тюками. Вся повозка была битком набита припасами: сушеными травами, ягодами и грибами, крупами, солью, медом, маслом, простой одеждой, что я купила на смену помпезным платьям, и даже новым котлом, который мы, не придумав ничего умнее, поставили мне на колени.
Гедрик, сын Мартена, сидел наверху, правя лошадьми. Он был молчалив, но надежен — помогал нам на рынке без единого недовольного слова. Две кобылы, запряженные в карету, фыркали, устало перебирая копытами по каменистой дороге.
— Еще бы одна корзина, я сидела бы на крыше, — простонала Тилла, прижимая к себе сверток с хозяйственным мылом.
Я слабо улыбнулась. На улыбку повеселее уже не оставалось сил.
Рынок гудел с самого утра. Несмотря на то, что я не один год прожила в столице, в том районе ни разу не бывала. Одевшись в одолженное у Тиллы крестьянское платье и побитый молью шерстяной плащ, я не опасалась, что меня кто-то узнает в толпе.
Мы ходили от ряда к ряду, вглядываясь в лица, вороша прилавки, торгуясь, смеясь, пробуя теплый сидр, который подавали прямо в облитых смолой кружках и закусывая его теплыми кренделями, обсыпанными маком.
Воздух был насыщен — то пряным запахом корицы, то стойким, как хмель, ароматом козьего сыра. Где-то курицы неслись прямо в ящики, и перья летели в воздухе, как хлопья снега. Рыночный гвалт обволакивал с ног до головы: крики торговцев, писк детей, лай собак, скрип телег и плеск воды в ведрах. Казалось, весь город высыпал на улицу.
Я старалась быть внимательной — к ценам, к качеству товаров, к словам продавцов. Тилла спорила с мясником за каждый медяк, уверяя, что его окорока залежались. А я — я просто старалась удержать в голове список и не дать себе упасть.
Устала я еще там, в первом часу. Но не остановилась. Потому что зима была ближе, чем хотелось бы. И каждая купленная свеча, каждая связка сушеной календулы — это было не просто «на всякий случай», это был шаг к выживанию.
Теперь же, сидя в этой дребезжащей карете, я чувствовала, как усталость проникает в кости. Глаза щипало от дыма, впитавшегося в волосы и одежду. Спина ныла, ноги затекли. Но мы возвращались домой. И это было единственное, что имело значение.
Карета затормозила, и Гедрик постучал по крыше кареты:
— Мы на месте!
Я выглянула в окно. Перед нами распахнулись ворота Лаэнтора — тяжелые, темные, как и сам замок. Нас уже ждала Ания. Она стояла, подбоченившись, в старом переднике, выцветшем от времени и стирок, но глаженом и чистом — как и все, чего касалась ее рука. Увидев нас, она всплеснула руками:
— Ой, Матерь Света! Да вы, что, весь рынок выкупили?!
— Почти, — устало хмыкнула Тилла, выбралась из кареты и с глухим стоном потянула за собой корзину с мешками муки.
Я выбралась следом, выпрямилась, потирая затекшую шею. Гедрик уже спрыгнул с облучка и потянул за веревку, чтобы открыть багажный ящик позади кареты.
— Это все на зиму, — попыталась улыбнуться я. — И немного расходных материалов на починку и утепление.
— Немного? — Ания присвистнула, уже принимая из рук дочери первый мешок. — Да вы тут и мельницу откроете, и аптекарскую лавку заодно.
— Было бы где, — заметила я. — Пока только дыры да сквозняки.
Гедрик сгрузил у дверей самые тяжелые тюки — с солью, крупой, одеждой и текстилем. Втащил внутрь огромный мешок с дровяной стружкой, что я купила на растопку. Парень работал быстро, ловко, не роняя ничего и не подавая вида, что устал.
— Спасибо, Гедрик, — сказала я, когда он поставил последнюю корзину у порога.
Он кивнул, взглянув на меня быстрым, вежливым взглядом светло-серых глаз. Такие же были у Мартена — спокойные и честные. В них не было ни юношеской дерзости, ни показной учтивости.
— Я вернусь с отцом к вечеру. Он просил отвезти его к фермерам — сено, зерно, животные. Пока заселять некуда, но он хочет договориться заранее.
— Хорошо. Спасибо, что помог, — ответила я. — Осторожнее в дороге.
Он кивнул снова и легко, почти неслышно, ушел к лошадям. Карета разворачивалась неспешно, скрипя, и вскоре исчезла за поворотом.
— Ну, понеслось, — вздохнула Ания и вытерла лоб краем передника. — Тилла, иди, посмотри, как там мои внуки, небось уже разнесли все, что можно. Или снова спорят, кто кого в дракона превращал.
— И как ты только справилась без меня? — Тилла закатила глаза, но улыбнулась. — Я на пять часов отъехала в столицу, а не навсегда и в другую провинцию.
— Зато они за это время, клянусь Светом, едва в бурю не превратились, — буркнула Ания. — Иди, иди, расцелуй дитяток своих, с утра ж уехала, пока спали.
Тилла исчезла в дверях, оставив меня с Анией у горы покупок. Женщина одобрительно кивнула и подхватила корзину с бутылями масла.
— С таким хозяйством, как у вас, госпожа, не заскучаешь. Но, знаете, хорошо, что вы за это взялись. Замок с вашим прибытием будто начал дышать снова. Вы ведь наследница, последняя кровь… Исполин этот старый чует вас душой, понимаете?
Я замерла на мгновение с тюком в руках. Такие слова… Они были нужны.
— Спасибо, Ания, — тихо ответила я. — Это многое для меня значит.
— Ну и славно, — отмахнулась она, хотя губы у нее дрогнули. — А теперь — несем в холл. А то солнце за лес уйдет, и не разберешь, где вино, а где уксус.
— Ания, — остановила я ее у входа. — Мне нужно заняться воротами. Все съедобное пока раскинь по кладовым и кухне, как сочтешь нужным. Что не поместится — в холле оставь, позже разберемся. Склад пока не готов, так что… Остальное разложи пока где-нибудь, чтоб ходить не мешалось. А вот травы, мою одежду и все, что для лекарских нужд — подними, пожалуйста, в мои покои.
Прошло две недели с того дня, как я обновила ворота. Наступил ноябрь, и первые налеты изморози ложились по утрам на камни внутреннего двора. Где-то в щелях скрипели сквозняки, в каминах потрескивали поленья, а я все еще помнила, в каком ужасном состоянии я провела несколько суток после использования магии. Я чувствовала себя так, будто с меня содрали кожу.
Я не помнила, как добралась в тот раз до своей спальни. Помню только хруст камня под подошвами, рев ветра в ушах и ту странную ломоту в костях, как будто каждая кость в моем теле треснула. А потом — темнота. Тягучая и пустая.
Очнулась я уже в постели, под несколькими шерстяными одеялами, с сухостью во рту и пустотой в мыслях. Магия… Я не прикасалась к ней годами. Не тянулась, не ощущала, не позволяла себе быть частью потока. А когда открыла шлюзы — тело оказалось не готово.
Как старая река, которую запрудили, и когда плотину прорвало — поток унес все. Я думала, будет иначе. Я думала, вспомню — и все вернется. Но вместо этого меня едва не выжгло изнутри.
Я попыталась приподняться, но голова закружилась, и я откинулась обратно. Через несколько минут дверь скрипнула — я узнала легкий шаг и запах сушеной лаванды.
Ания.
— Госпожа, вы проснулись! — в голосе дрожала радость. — Слава Свету! Я уж думала…
Она поставила на прикроватный столик глиняную чашу. Пар от отвара — пряный, чуть горький — щекотал нос.
— Пейте. Только осторожно. Это чтобы силы вернулись… Вы три дня не приходили в себя, и ничего не ели.
Я с трудом поднялась, взяла чашу, обхватив ее пальцами, и посмотрела на женщину. Та стояла с упрямо сведенными бровями и следила за каждым моим движением.
— Прости, Ания. Столько забот я вам добавила, — прошептала я.
Она вспыхнула и скрестила руки на груди.
— Перестаньте. Вы — не обуза. Вы — хозяйка Лаэнтора. Без вас этот замок продолжал бы рассыпаться в песок. А теперь… теперь он дышит. Слышите? Он живет, потому что вы в нем.
Я молча отпила отвар. Горечь разлилась по языку, но в груди стало теплее.
— Вы — наша госпожа, — добавила она тише, прежде чем уйти. — Не смейте ни за что извиняться.
Я не ответила. Только кивнула и вновь откинулась на подушки.
Целебное снадобье наполняло меня теплом, как будто медленно залатывало трещины в теле. Силы начали возвращаться, как и обрывки воспоминаний. Черный ворон, рассекший небо. Письмо, которое истлело, оставив запах гари. Браслет, расплавившийся, будто был сделан не из золота, а из воска.
Это не совпадения. Я чувствовала, что все связано друг с другом и, возможно, за всем этим стоит один человек. Рэйдар? Или его советник Велерий? А может вообще кто-то третий, о ком я даже не подозревала.
Отвар сработал быстро.
Я села на постели, прислушалась к себе — ломота в мышцах еще оставалась, но мысли прояснились. Магия все еще отзывалась в костях, но уже не с болью, а с легким, предвкушающим зудом, как у раны, что заживает.
Сбросив одеяла, я спустила ноги на шкуры, застилавшие холодный каменный пол. Тепло от очага не доходило сюда, и кожу тут же обнял стылый воздух. Одевшись в теплое платье и шерстяные чулки, я подошла к окну и распахнула створки.
В лицо тут же ударил порыв ледяного ветра — острый, как лезвие, пахнущий свежестью, дымом и хвоей. Где-то вдалеке лаяли псы. Лес стоял в тумане, и замок словно отгородился от мира — мрачный, древний, но теперь снова живой.
Первое, что я сделала в тот день — занялась обустройством места, в котором планировала тренироваться в магии и целительстве, читать книги по этим тематикам и обучаться.
Я выделила одну из больших комнат замка под свою мастерскую. Она находилась на третьем этаже восточного крыла, рядом с бывшей библиотекой. Высокие окна смотрели на рассвет — изначально они были заколочены деревянными щитами, но я сразу же попросила Мартена их снять.
Светлое помещение с широкими окнами, через которые мягко проникал осенний свет — долгие годы здесь не было ничего, кроме пыли. Тилла помогла мне тщательно очистить полы, убрать весь старый хлам, собрать паутину и отмыть стены.
В угол мы поставили деревянный стол и мягкое кресло, а всю заднюю стену заняли стеллажами. На первом разместились книги, коробки со свитками моих записей со времен академии, и с десяток старых фолиантов — все, что осталось от библиотеки Лаэнтора.
На втором расставили баночки с рубленными травами и лекарственными снадобьями, бутыли с настойками, и все касающееся приготовления зелий. Рядом развесили на крючки сушеные пучки полыни, чабреца, зверобоя, душицы — запах их тонко щекотал ноздри, наполняя комнату особенной энергетикой.
Инструменты, котел, чаши и ступки заняли свое место на полках узкого углового шкафа.
Вся эта «учебная» зона отделялась от остального пространства специальной перегородкой, а в центре комнаты я устроила свободное от мебели место для практики в заклинаниях.
Первым зельем, которое я сварила в мастерской, было восстанавливающее. Я уже неплохо себя чувствовала после починки ворот, но слабость все еще ощущалась в теле и мне хотелось поскорее от нее избавиться.
Для него я взяла сушеные лепестки лунного мака, стебли шалфея, немного истолченной коры тальмирского дерева и каплю крови из пальца — свою. Без нее зелье было бы просто настоем.
Когда я поднесла нож к коже, не дрогнула. Магия требует платы — это я помнила отчетливо.
Капля упала в котел. Отвар тут же потемнел и задымился. Я перемешала деревянной ложкой, и воздух наполнился густым, терпким ароматом — смесью самых разных запахов: старых книг, леса после дождя и чего-то едва уловимо металлического.
Восстанавливающее зелье. Чистое, как ледяная гладь озера в полночь.
Второе зелье было не менее важное.
Я выбрала целебный сбор: сушеный клевер, измельченный корень мирры, пару капель настойки янтаря и золу серебристого мха. Зола дала горечь, клевер — мягкую сладость. Когда зелье закипело, оно переливалось золотом, будто в котле варился сам солнечный свет.
Интерлюдия
Он сел на край постели, в полумраке отбрасывая широкую тень на резное изголовье. Ткань рубашки была прохладной для разгоряченного тела, и пальцы замерли на шнуровке, давая привыкнуть. За его спиной раздался шорох простыней — Лисанна подалась ближе.
— Еще рано, — прошептала она, приникнув к нему обнаженной грудью.
Ее голос разлился, как вино по горлу — сладко, приторно, почти искусственно.
— Останьтесь еще немного, мой господин. Вы так редко делите со мной ложе, а ведь я теперь ваша жена.
Она плотнее прижалась к его спине, провела рукой по плечу и коснулась щеки. Ее черные волосы защекотали кожу — мягкие, тяжелые, приторно душные. А он смотрел вперед, не двигаясь, и думал совсем о другой.
Цвет ее волос был не такой.
У Элиры они струились, как расплавленное красное золото, и пахли полевыми травами, а не духами. Когда она ложилась рядом, ее тепло не было мимолетным, оно согревало саму душу.
Она не липла, не заглядывала в глаза с немым вопросом «ты доволен?».
Она не нуждалась в подтверждениях.
Лисанна зашептала что-то у его уха, и Рэйдар поморщился. Мягкая, искусно красивая, будто вылепленная для любовных утех, жена. Почему же внутри него все оставалось таким холодным?
Он скинул с себя ее руки и встал. Заправил край рубахи за пояс, подхватил темный плащ с подлокотника кресла.
— Я должен идти.
— Ты всегда уходишь, — обиженно заметила Лисанна, откидываясь обратно на подушки.
Рэйдар вышел из покоев, даже не дождавшись, пока двери затворятся за его спиной.
Коридоры были почти пусты — в это время слуги расходились по своим делам, стараясь не попадаться на глаза господину. Ветер с оконной галереи холодил лицо. Рэйдар шел быстро, плащ развевался позади, сапоги глухо стучали по каменному полу.
— Ваше Величество! — раздался голос стражника, срывающийся от спешки. — Срочные вести с запада. Из форта Крайверн.
Рэйдар остановился, словно врезался в стену.
— Говори, — резко.
— Виверны… они пересекли границу. Сожжены три деревни. Много погибших. Местные просят подкреплений — ситуация выходит из-под контроля.
Все замерло. Мысли — разбежались. Он перестал слышать даже собственное дыхание.
Виверны.
Те, кто веками пытался сокрушить Империю. Те, кого сдерживали сотнями лет, кому не позволяли даже приблизиться к Драконьему Хребту. И теперь они посмели… посмели!
Он медленно выдохнул, но руки уже сжимались в кулаки.
— Кто возглавляет охрану пограничных земель?
— Лорд-командующий Веарен. Он ждет приказов.
— Передать: бросить на западную границу весь резерв. Срочно. Остановить продвижение. — Голос Рэйдара был стальным. — Отбросить виверн за хребет. Без переговоров.
— Слушаюсь!
Посланник склонился и побежал.
А Рэйдар развернулся, пересек галерею и направился вниз, к внутреннему двору. К полигону, на котором удобнее всего было обратиться и взлететь. Он шел без слов, без лишних взглядов — и те, кто видел его в этот момент, отступали в сторону, замирали.
Воздух вокруг императора потрескивал, наэлектризованный, словно перед бурей.
На плацу было пусто, лишь дежурные воины остановились и низко поклонились. Он сбросил плащ на камни. Поднял голову к небу. Золотые знаки на его коже — те, что были невидимы для простого глаза — начали светиться. Магия, древняя, родовая, почувствовала зов и пробудилась в нем раньше, чем разум отдал приказ.
Время защищать. Время вспомнить, кто он есть.
В следующие мгновения человеческое тело стало лишь оболочкой, которую сжигал огонь. Кости трещали, мышцы ломались и собирались вновь. Плечи расправлялись, а кожа покрывалась плотной, чешуйчатой броней цвета закатного золота.
С глухим ревом Рэйдар расправил крылья и взмыл в воздух, оставляя за собой горячий вихрь. Гвардейцы во дворе упали на колени, не осмелившись поднять взгляда.
Император Драконов отправился на запад.
Туда, где горела земля и проливалась кровь. Где враг посмел пересечь границу.
Он сам покажет им, что бывает с теми, кто забыл страх.
Конец интерлюдии
Утро выдалось тревожным. Тяжелым, гулким — будто сам воздух над Лаэнтором застыл в ожидании. Не было еще и рассвета, когда я распахнула глаза, уставившись в тьму под потолком. Долго лежала неподвижно, не чувствуя тепла от шерстяного одеяла, не слыша собственных мыслей. Только глухое напряжение звенело в теле, как перед бурей.
Наконец, с тихим стоном я приподнялась и соскользнула ногами на пол. Каменные плиты были холодны, как лед, и шкуры не спасали от этого. До зимы оставалось не больше пары недель, если судить по ночной сырости и острым порывам ветра, что выли в расщелинах оконных рам. Тяжелые ставни дрожали, а щели скрипели, словно жаловались на мир.
Я подкинула в почти затухший камин дров, а затем зажгла свечу — трясущейся рукой, второпях, как в детстве, когда боялась ночных теней. Пламя вспыхнуло, выхватив из полумрака знакомые очертания комнаты. Темное дерево, тканевые занавеси, мои книги на столе, сложенные в небрежную стопку.
Почти не спавши, с головой, полной тревог, я села к столу и снова взялась за список.
Мука, крупы, фасоль и горох, травы… бинты, мази, нитки… Теплая одежда. Одеяла. Детская одежда.
Мои пальцы мерзли, чернила ложились неуверенно. Я прижала ладонь ко лбу, вздохнув.
Сегодня нужно еще разобраться с таинственными дверьми. Не до них будет, если в замок начнут стекаться беженцы.
Слишком много неизвестного. Слишком много того, что могло обернуться бедой в самый неподходящий момент.
Я умылась и надела простое, грубоватое платье из темно-серой шерсти, с высоким воротом и плотным поясом. На ноги — теплые чулки и башмаки на мягкой подошве. Волосы заколола в узел, оставив пару прядей — уже небрежно, по привычке, как в дни учебы, когда торопилась к рассветным занятиям.
Затем взяла список, сложила его и сунула в карман платья. Потом потянулась за плащом, но не накинула, а просто взяла с собой.
Металл прошелся по полу с глухим, низким скрежетом, и на нас пахнуло холодом. Не сыростью — холодом, древним и живым, как дыхание чего-то, что спит веками. Я почувствовала, как тело покрывается мурашками.
— Осторожно, госпожа, — пробормотал Мартен позади, поднимая лампу повыше.
Я шагнула первой, стараясь не показывать, как дрожат руки. Перед нами раскинулся зал — просторный, овальной формы, с выгнутым куполом потолка и стенами, покрытыми символами, которые мне были совершенно незнакомы.
В центре, как сердце этого помещения, стоял алтарь. Каменный, тяжелый, с вкраплениями серого кварца. От него исходило слабое свечение — совсем легкое, едва заметное. Оно пульсировало. Медленно. Ровно. Будто этот зал дышал.
— Ритуальный… — прошептал Мартен. — Это… должно быть, место силы.
Я кивнула. Слова были лишними. Я уже чувствовала это — во всем теле, в каждом вдохе. Магия тут была плотной и тягучей. Вязкой. Густой. Она обвивала запястья, проникала под кожу, не причиняя вреда. Наоборот — будто подстраивалась под меня.
— Как-то мне здесь неуютно, госпожа… Я здесь явно лишний.
Я сделала шаг вперед, не сводя взгляда с алтаря. В груди что-то сжималось — от тревоги, от предчувствия. Или от того, что я знала это место. Никогда здесь не бывала, но знала его.
«Сила в крови. Замок помнит. Истоки не забыты».
Я не слышала этих слов — они вспыхнули у меня в голове, эхом пронеслись по костям. Пальцы сами легли на гладкую поверхность камня, и в тот же миг все исчезло.
Обстановка вокруг переменилась. Видение накрыло меня с головой.
Темный зал, тот же — но новый, живой. Пылающие факелы на стенах, ряды фигур в мантиях. В центре — мужчина с белыми, как снег, волосами. Лицо скрыто капюшоном, но я знала, что это маг. Один из Тал’ларенов. Его руки вытянуты вперед, ладони светятся. Перед ним — дракон. Великий, черно-золотой, с крыльями, что заслоняли потолок.
Они стояли друг против друга, как равные.
— Время пришло, — говорил маг. — Кровь моя — печать. Пусть связует она силу твою с моими знаниями и магией.
Дракон кивнул. Голос его был низким, как грохот грома.
— Да будет так. Соглашение заключено.
Вспышка яркого света.
И все исчезло.
Я рухнула на колени, едва не завалив Мартена, который подскочил ко мне и удержал за плечи.
— Госпожа! Все в порядке?!
Я не могла сразу ответить: в груди колотилось сердце, в ушах звенело. Мартен попытался поднять меня, но мои ноги снова подогнулись.
Больно не было. И страх улетучился, сменившись… чем-то иным.
Это место приняло меня.
Магия, спящая здесь, не враждебна. Она узнала во мне свою.
Я коснулась алтаря рукой, осторожно, как касаются спящего близкого. Камень был теплым.
— Замок помнит, — прошептала я.
Мартен замер. Я подняла голову и посмотрела в темноту зала, за пределы светлого круга от лампы, которую смотритель оставил на полу. В глубине, мне казалось, замерцал звездой еще один символ.
— Это все правда, — прошептала я, не глядя на Мартена. — Легенда, которую ты рассказал... Она не выдумка. Мой предок действительно заключил сделку с драконом. Первый Тал’ларен. Он передал свою магию в служение, связал ее с огнем завоевателя. Этот зал — свидетель.
Мартен медленно отпустил меня и уставился на алтарь.
— Значит, все остальное тоже может быть правдой, — пробормотал он, понизив голос.
— Да. Я могла усиливать магию Рэйдара... — Я сжала пальцы. — Или гасить ее. А я ведь поверила, что просто… не подходила ему. Что во мне не было нужной силы.
Я наконец поднялась на ноги и выпрямилась, чувствуя, как снова трясет изнутри. Почему же между двумя крайностями моя магия выбрала разрушение? В мыслях снова всплыл расплавленный браслет. Именно он — ключ к решению этой задачи. В нем скрывались чужие чары, что влияли на меня и мою силу. В этом теперь не было сомнений.
Сердце сжалось.
Но, тогда как же истинность? Как она вообще могла пробиться сквозь щиты родовых чар?
Я провела рукой по лбу, вспоминая тот день, когда метка проявилась — яркая, горячая, как выжженное на коже клеймо. Истинная связь. Так говорили все. Так говорили драконы.
Но эта магия — их магия. Драконья. Великая, могучая, пронизывающая плоть и душу… и чужая. Для меня.
А что, если метка пробилась лишь потому, что моя магия была слишком слаба за пределами родового замка?
Я глубоко вдохнула. Воздух здесь был холодным, но я чувствовала, как внутри пульсирует тепло. Что-то проснулось. Часть меня, дремавшая долгие годы.
— Надо идти, — сказала я. — Посмотреть, что за второй и третьей дверью.
Мартен кивнул и поднял лампу. Свет закачался, отбрасывая пляшущие тени на стены. Мы пошли дальше — вниз, вглубь подземелий.
Вторая дверь открылась легче. Без сопротивления. Лишь едва ощутимый щелчок, будто кто-то снял запор изнутри, и тишина — густая, обволакивающая, как покрывало. Я сделала шаг вперед и ощутила, как холод проскользнул вдоль позвоночника. Здесь было иначе. Не опаснее, не мрачнее — просто… иначе.
Лампа в руке Мартена осветила помещение: широкая комната с высоким сводчатым потолком, от стены до стены заставленная книжными стеллажами. Полки старые, покрытые толстым слоем пыли. Некоторые книги лежали наклонно, будто торопились соскользнуть, но большинство стояли ровно, почти строго, как солдаты на посту.
Я замерла на пороге. Сердце забилось быстрее.
Книги. Столько книг, сколько я не видела со времен академии. И все это — наше. Родовое. Спрятанное.
Я шагнула ближе, и воздух вокруг потяжелел. Не от пыли, нет — от чего-то невидимого. Словно сама магия окутывала это место, охраняла, не доверяя мне сразу. Почти инстинктивно я протянула руку к ближайшей полке — и в этот момент вспыхнул едва уловимый отблеск. Тонкая завеса света прошла по воздуху и рассыпалась искрами.
— Иллюзия, — выдохнула я. — Или щит.
— Что? — Мартен чуть подался вперед, но не подошел ближе, будто чувствуя, что сюда ему нельзя.
Зима пришла в конце ноября.
Сначала тихо, серебристым инеем на траве и стекле, потом — настоящей стеной снега и стужи, которая окутала Лаэнтор, словно вековое заклятие. День за днем сугробы росли, треск морозов становился все резче, а дыхание превращалось в белый пар. Старый замок скрипел под натиском зимы, вздыхал ветром в щелях, постанывал ставнями, но все выдерживал — крепкий, суровый, будто знавший, что должен справиться и в этот раз.
Я стояла у окна и смотрела на двор, укутанный в снег практически по колено. Дым лениво поднимался из трубы кухни, растекаясь в голубоватом небе. По свежему насту вели цепочки следов — от хлева к складу, от флигеля к главному входу — крошечные следы птиц, крупные лапы собак и четкие, размеренные шаги людей. Все было в движении. Даже в эту стужу.
Я думала, что зима станет временем покоя. Но ошиблась.
Не было ни дня, когда я могла просто сесть и дышать свободно. Мысли, заботы, списки, отвары, тревоги, усталость, чужая боль — все смешалось в тугую, натянутую веревку, на которой я теперь балансировала. Но, несмотря на все это, в сердце иногда поднималось странное, теплое чувство. Почти нежность. К замку, к людям. К этим тяжелым стенам, что больше не были мертвыми.
С тех пор как виверны напали, в Лаэнтор пришли двадцать три человека. Семеро из них — дети. Кто-то добрался в одиночку, кто-то — целыми семьями, кто-то почти на последнем издыхании. У кого-то за спиной сгорели дома, у кого-то — близкие. У всех был страх в глазах.
Я видела в них себя. Маленькую, растерянную, потерянную Элиру — ту, что осталась совсем одна в семь лет.
Мы поселили их в свободных комнатах замка.
В начале — всех в южный флигель. Спали на матрасах, укрывались тем, что было. Потом, когда стало ясно, что это надолго, часть переселили в центральный корпус. Флигель переделали под лазарет — просторные комнаты, печи, все близко. Там было удобно ухаживать за больными, если понадобится. Я не знала, сколько еще человек придет. Но хотела, чтобы хоть те, кто уже здесь, чувствовали себя в безопасности.
Каждое утро я просыпалась раньше остальных — до звона посуды, до детских голосов, до блеяния коз. Смотрела в окно, проверяла, не занесло ли проход к складу, и какое небо над замком. Какое бы оно ни было — ясное, снежное, серое или с просветами — я знала: день будет трудным.
Но он будет моим настоящим.
Дни шли за днями, сплетаясь в общий узор, и в какой-то момент я полностью утонула в них. Выныривала лишь ненадолго, случайно замечая что-то особенное, что затрагивало сердце и грело душу.
Например, как-то раз торопилась в подземелья, но остановилась у арочного проема одной из гостевых комнат на первом этаже.
Там, где раньше стояли сломанные стеллажи и сырость въедалась в стены, теперь горел камин. Кто-то подкинул туда свежие дрова, и пламя отбрасывало мягкие отблески на каменные плиты пола и лица людей.
Дети сидели на полу, возясь с соломой. Один мальчишка терпеливо плел косичку, а девочка — совсем кроха, с пухлыми щечками — тыкала пальцем в глаза кукле, которую соорудила для нее сестра.
Кто-то пел. Негромко, нараспев. Голос молодой женщины, скорее всего матери этих ребят, колебался в воздухе, будто пламя догорающей свечи.
— У нее косы, как у тебя, — сказала малышка, демонстрируя куклу сестре.
Та рассмеялась и забрала поделку, чтобы украсить соломенную прическу нарядными лентами.
Я улыбнулась и отошла, не вмешиваясь.
Такие мгновения были редкими. И, может быть, оттого — бесценными.
Даже среди холода, заживающих ран, нехватки всего на свете, жизнь находила трещины и прорастала. Смех, детские пальцы в соломе, тепло огня, запах тушеного лука с кухни — это и был дом. Не роскошь, не залы с бархатными шторами. А вот это: живое, настоящее.
На кухне гремели котелки, шипел масляный жар. Я прошла мимо, задержалась у дверей — там, за длинным деревянным столом, Тилла нарезала хлеб, а ее мать месила тесто для лепешек.
— Опять слишком тонко! — проворчала Ания. — Они развалятся, не видишь?
— Я так всегда делаю, — буркнула Тилла в ответ. — Детям удобнее жевать.
— Детям… — мать закатила глаза, но в ее голосе не было и капли раздражения. — Смотри, чтоб не остались голодные. Сегодня у нас каша на воде, молоко на творог оставим.
— Не впервой, — отмахнулась Тилла. — Зато с медом. И с яблоками — Гедрик притащил со склада последний ящик.
Я отвернулась, оставив их с их нехитрым спором, и пошла по коридору, чувствуя, как напряжение постепенно растворяется в этих голосах, запахах, движении.
Я ждала гораздо больше людей. Думала — пойдут целыми селениями, вбегут, прося помощи… Я готовилась как минимум к пятидесяти, а пришло двадцать три. Семь из них — дети. И, может, хорошо, что не больше. Я бы не справилась.
В какой-то мере я чувствовала вину за эти мысли. Но и облегчение. Сейчас мы могли обогреть всех. Накормить. Вылечить, если надо. Сейчас — да. Но если бы пришли еще?
Я свернула в западный коридор, провела рукой по стене — гладкой, местами потемневшей от времени. И снова подумала о подземельях.
Я спускалась туда иногда. Когда все наверху становилось слишком… громким. Когда внутри меня поднималась волна, которую я не могла утешить ни зельем, ни хлопотами. Под землей было иначе. Там стены дышали родовой магией. Камень отзывался на мое прикосновение, воздух был холодным, но не пустым.
Я брала книгу с полки подземной библиотеки. Открывала наугад, при магическом свете — то зеленом, то синем, как будто сами стеллажи выбирали, какой оттенок подойдет к вечернему чтению. Ритуалы, трактаты, дневники, рецепты… Иногда я просто водила пальцами по обложке, по медным вензелям, чувствуя, как кожа под ними мягко греется.
И всегда, всегда я заканчивала визитом к той двери.
Третья.
Массивная. Молчаливая. Ее знаки каждый раз вспыхивали, когда я приближалась, — но тут же гасли. Меня по-прежнему не пускали внутрь. И от этого… щемило под ребрами. Будто часть меня осталась там, за камнем.
Письмо.
Я старалась не думать об этом. О том, как пергамент вспыхнул мягким светом и растворился в воздухе, унося мою тревогу и сомнение через магические каналы — прямо к нему.
К Рэйдару.
Я продолжала заниматься делами, лечила, строила планы на будущее, спускалась в подземелья — но внутри меня все глухо натягивалось, как струна. Потому что я не знала: письмо не дошло? Или он получил его — и проигнорировал? Или, что хуже… узнал, от кого оно — и молчит?
Мартен говорил, что из столицы ярких новостей — вроде казни кого-то из членов совета — не было. Все оставалось по-прежнему.
Иногда, среди ночной тишины, когда догорал огонь и не было ни звука, я ловила себя на почти паническом предположении: а вдруг письмо перехватили? Вдруг оно так и не дошло до адресата, а император продолжал свои репрессии, лишая свободы и жизни невиновных в предательстве людей?
Мысли клубились, как туман, и я гнала их прочь. Все, что от меня зависело — я сделала, и теперь могла только ждать результата.
Март в Лаэнтор пришел не с солнечным блеском, а с капелью — неторопливой, медлительной, как пробуждение после долгой лихорадки. Снег еще лежал по углам, в тени, но уже рыхлый, местами пожелтелый, исчерченный следами. С крыш срывались капли, одна за другой, и этот тонкий, мерный звон казался самой музыкой весны — нерадостной пока, но живой.
Ветер стал мягче. Он больше не хлестал по щекам, а словно гладил, с налетом влаги и запаха сырой земли. Над замком висела легкая дымка — дым от печей, испарина от тающего снега, дыхание отступающей зимы.
За окнами моих покоев оживала жизнь.
Во дворе — движение, голоса, смех. Дети, все еще закутанные в теплую одежду, лепили снежную бабу, сбиваясь в кучки, споря, кому катить голову, а кому рисовать угольные глаза. Женщины сгрудились у хозяйственного склада — пересчитывали мешки с крупой, пересматривали залежавшиеся соленья, кое-кто держал в руках список. Мужчины разгружали телегу с дровами — пахло сосновой корой, свежим срубом и потом.
Я стояла у окна и смотрела на них. Мелькали лица — знакомые и новые, ожившие за зиму, избавившиеся от серой пустоты болезни. Кто-то смеялся, кто-то ругался в полголоса, кто-то нес ведра с растаявшей водой в хлев. Все было обыденно — и в этом, как ни странно, заключалась подлинная магия.
Я тоже изменилась.
Зима будто выжгла из меня слабость, а вместе с ней — и ту прежнюю, ведомую женщину, которую можно было бросить и забыть. Теперь внутри меня было другое пламя — не яркое, не несущее разрушение, а горячее и устойчивое, как угли под очагом. Мне больше не нужно было доказательств. Я просто знала, кто я есть.
Я дотронулась до стекла — оно было влажным, гладким на ощупь, но все еще оставалось холодным.
Накинув на плечи плащ, я спустилась по лестнице, шаг за шагом, пока шум двора не стал отчетливым, почти праздничным.
Я вышла во двор.
Теплый воздух коснулся лица, и мир окрасился новыми красками — сырыми, разбухшими от влаги, но полными обещаний. Весна пришла в Лаэнтор.
— Дров хватит до мая, — сказал Мартен, выпрямляясь от поленницы и отряхивая руки. — Даже если холода еще задержатся, переживем без труда.
Я кивнула, глядя, как мужчины аккуратно складывают оставшиеся поленья под навес. Телега уже пуста, только клочья коры и древесная пыль на досках.
— Хорошо, — выдохнула я. — Хоть что-то в этом мире под контролем.
Мартен усмехнулся.
— За зиму мы все настоящую трансформацию пережили. Справились с болезнью. Выжили. А на ваши украшения столько нужного купили… Если бы не вы, госпожа, не знаю, как бы все сложилось.
Я улыбнулась краешком губ, оглядывая двор. Куры копошились у амбара, селезень с шумом хлопал крыльями, дети лепили снежной бабе воротник из сухих травинок.
— Золото бы меня не согрело, — тихо сказала я. — А они — живые — греют.
Мартен понимающе кивнул, и я оставила его у поленницы.
Воздух начинал тянуть прохладой, влажный ветер пробирался под плащ. Я повернулась к замку и вошла внутрь. Каменные стены встретили меня теплом.
Обеденный зал был полон уюта: пылал камин, распространяя живое, мягкое тепло. Воздух пах пряжей, пеплом и чем-то вкусным — видимо, Ания опять что-то поставила томиться в горшке с утра.
У самого камина сидели Тилла и Ания. Обе вязали — у Тиллы на коленях лежал моток зеленой пряжи, у Ании — буро-серый клубок. Они разговаривали тихо, перебрасывались фразами, будто напевая.
Я подошла ближе, сняла плащ и, не мешая, опустилась рядом с ними на низкую скамью. Протянула ладони к огню.
Пламя потрескивало, бросая на стены рыжие отсветы. Теплые языки обвивали мои пальцы, и напряжение понемногу спадало.
— С первым теплом хочу снова огород разбить, — сказала Ания, не отрываясь от вязания. — В том углу двора, где земля поюжней, там и снег быстрее сходит.
— Хорошая мысль, — откликнулась я, разминая пальцы. — Свои травы, овощи… Будем меньше зависеть от закупок. И людям привычнее, когда земля кормит.
— А еще — отвлекает, — добавила Тилла. — Руки заняты, голова отдыхает. Мы с девками уже говорили — кто останется до лета, с радостью помогут.
Я кивнула. Образ ухоженных грядок, зелени, качающейся от весеннего ветра, наполнил меня каким-то мирным, почти домашним ожиданием.
— Надо бы списки составить, — пробормотала я. — Какие семена закупить, что попробовать вырастить. Лук, морковь, капусту точно. А может, и лекарственные травы…
— Мелиссу, — тут же подхватила Ания. — И мяту. Вы ж ее любите. Чай отменный получается с нее.
Женщины тихо засмеялись.
Вдруг со стороны входа в зал донесся неуверенный голос:
— Госпожа Элира?
Мы обернулись. В дверях стояла Мона.
— Можно мне остаться? — спросила она, сглотнув. — Ну… когда деревню восстановят и все вернутся. Я не хочу уходить.
Я поднялась и подошла к ней ближе.
— Почему, Мона?
Она вздохнула, отведя глаза.
— Я чувствую… магию. Когда вы лечили нас, когда очаги зажигали… я чувствовала, как все пульсирует. Не знаю, как объяснить, но я хочу научиться большему, чем то, что вы уже мне дали. Я хочу быть как вы. Лечить. Помогать. Понимать это… изнутри.