Развод в 37. Жизнь только начинается! - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Лена Голд (самиздат)

Пролог

Дочка стоит перед зеркалом, расчесывает длинные тёмные волосы. На тумбочке ее телефон, включена какая-то музыка, и моя крошка подпевает. Она будто вся в этом моменте — движет губами в такт, иногда закрывает глаза, немного покачивается. Я же стою у двери, наблюдаю. Сердце сжимается от нежности.

Сабина не замечает меня. Занята собой, своей маленькой вселенной, где нет забот и боли. Но вот музыка стихает. Выражение ее лица меняется. Она вдруг трогает своё отражение кончиками пальцев, смотрит на него с какой-то странной грустью. Ее губы дрожат, а из глаз медленно текут слёзы.

Я не двигаюсь. Я даже дышу тише. Хотя хочется рвануть к ней и спросить, что произошло.

Если я живу, если терплю, если остаюсь здесь, в этом гребаном доме — то только ради нее. Ради того, чтобы у нее был мир, стабильность, семья. Пусть и такая. Потому что я знаю: если уйду, если все разрушу, она будет страдать. А ее слезы — это единственное, чего я боюсь больше всего в этой жизни.

— Мама! Мамочка, — вдруг произносит дочь и начинает плакать громче. Сначала мне кажется, что она заметила меня. Но потом понимаю, что нет. Она не сдвигается с места.

Сабина шмыгает носом, потом касается подбородка. Проводит по лбу.

— Мамочка, давай сбежим отсюда. Пожалуйста.

Мое сердце разрывается на части.

— Сабина, солнышко, — подбегаю к дочери. Она сразу же разворачивается и бросается в или объятия. — Ты чего плачешь, родная?

Дочь заглядывает в мои глаза. Точно так же, как секунды назад касалась своего лица, сейчас трогает мое.

— Больше не болит, мам? Все? Не болит?

Она вчера стала свидетелем сцены, как муж избивает меня. Спрятавшись под диваном в гостиной, смотрела, зажав рот ладонью. Я заметила не сразу. Иначе не позволила бы.

— Не болит, родная. Все прошло. Тебе в школу пора, милая.

— А ты поедешь со мной?

— Поеду, конечно.

Замажу лицо макияжем и поеду. Синяков не будет видно. Отпустить дочь одну не могу. Не доверяю ни водителю, которого нанял муж, ни охране.

— А можно я сегодня останусь дома? — осторожно спрашивает Сабина.

— Нельзя. Тебе нужно учиться.

Она кивает, не спорит.

Феликс сегодня вряд ли на работу поедет, а я не хочу, чтобы дочь наблюдала за очередным концертом.

— Сегодня бабушка с дедушкой прилетят. Ты знала?

— Угу. Мне нужно ужин приготовить.

— Чтобы папа не разозлился, — продолжает она вместо меня, а потом поджимает губы.

Сабине девять лет. Она очень умная, догадливая девочка. Но в то же время трусливая. Она может упасть в обморок, услышав чей-нибудь крик. Да, это травма. С самого детства ее отец орет даже на пустом месте…

— Больше не плачь, ладно?

— Хорошо, — быстро вытирает лицо маленькими пальчиками. — Больше не буду.

И снова этот взгляд, полный боли…

Мы одеваемся. Заплетаю дочери косички, а потом принимаюсь за макияж. Не успеваю закончить, дверь комнаты распахивается. Феликс заходит в помещение, смотрит на дочь, потом на меня.

— Куда это мы наряжаемся?

Сабина прижимается к моему боку.

— Дочку в школу.

— Сам подвезу. Смывай с лица это говно и иди готовить ужин. Вечером родители приедут. И не смей ничего лишнего сказать при них, ясно?

— Кто Сабину отвезет?

— Не твое дело.

— Она выросла, Феликс. Я не хочу, чтобы Сабину отвозил кто-то левый…

— Это не тебе решать.

Знаю, напрашиваюсь. Муж терпеть не может, когда я с ним спорю. Но тут речь о дочери.

— Иди в мою машину, Сабина.

— Папа, я с мамой хочу…

— Иди сказал и сядь в мою машину, — рявкает так, что дочь вздрагивает.

Посмотрев на меня и получив кивок, выбегает из комнаты.

— Ты пугаешь ребенка. Она на тебя взглянуть боится, — встаю с места.

— Так пусть не пялится! Характером точно в тебя. Спорит даже на пустом месте.

— Это не так. Я всю жизнь тебе подчинялась, но все мало! Приди уже в себя. Ты стал для нас чужим человеком, от которого мы мечтаем избавиться!

Запрокинув голову назад, Феликс хохочет, вызывая во мне рвотный рефлекс.

— Я прямо обожаю вас!

— Так не держи нас рядом, раз терпеть не можешь! Отпусти! Иди, живи со своей любовницей! Вообще не интересуйся нами!

Резко перестав смеяться, муж поджимает челюсти. Подходит ко мне и одним резким движением хватается за мое горло, сжимает, перекрывая путь к кислороду.

— Больше ни слова про любовницу, ясно? Она моя. Ты — тоже. И никуда от меня не денешься, — толкает меня к кровати. — Отвезу Сабину в школу. Чтобы к моему приезду ужин был готов. Поняла?

Я молчу, глядя ему в спину.

«Чтобы ты сдох!» — умоляю мысленно.

Мы вместе тринадцать лет. Меня выдали за него насильно, не спросив моего мнения. Первые три года я пила тайком таблетки, не хотела забеременеть. Но в итоге врач раскрыл мой секрет. В ту же ночь муж обошелся со мной как зверь. Спустя пару месяцев я увидела на тесте для определения беременности две полоски. Не хотела я этого малыша. Не хотела, чтобы он повторил мою судьбу. Но и сделать с ним ничего не смогла.

Потом родилась Сабина. Снова оскорбления, обвинения. Я обязана была родить сына, а тут девочка…

Столько лет я пытаюсь избавиться от этого брака. Но все тщетно. Никто меня не понимает. Ни родители, ни брат, ни семья мужа. Все считают, что я зажралась.

Ведь у меня есть все: дом, деньги, дорогая одежда, украшения, забитый продуктами холодильник. Все, кроме покоя и счастья.

Глава 1

— Мам, а когда мы поедем к дяде? — спрашивает дочка, сидя за столом на кухне, пока я готовлю ее любимый пирог.

Сегодня планировали, но Феликс как всегда в своем репертуаре. Ни слова не ответил, когда я сказала, что мы хотим к Вадиму. Промолчал, оделся и ушел. Он любит так себя вести.

— Не знаю, родная. Когда отец согласится…

— Он не согласится, — грустно замечает Сабина. — Он всегда против.

Шум во дворе привлекает мое внимание. Подхожу к окну и вижу машину мужа, которая заезжает во двор. Его люди сразу подходят к нему. Он, выйдя из машины, жестикулирует руками, что-то им объясняет. А потом заходит в дом.

— Приехал. Спрошу, может не станет против.

— Нет, не спрашивай, — качает дочь головой. — Он снова ругаться будет. Не обязательно ехать к дяде. Лучше во дворе в беседке порисуем что-нибудь…

— Хорошо. Тогда иди собирай карандаши, фломастеры… Закончу с пирогом и выйдем.

Дочь выбегает из кухни, а я, помыв руки, вытираю их и иду к кабинету мужа, заранее зная, что он там. Любит прятаться в том помещении. И пить…

Останавливаюсь у приоткрытой двери, услышав его голос. Меня потряхивает от его слов:

— И я по тебе соскучился, малыш…

Малыш, черт побери… Тошнит, вот реально.

— Как разгребусь с делами, так приеду. Будь готова… Ты мне кое-что обещала, не забыла?

Что-то пошлое обещала, однозначно.

Подождав еще несколько секунд, захожу в кабинет. Феликс сразу же отключается и бросает телефон на стол. Ведет себя так, будто боится моей реакции. Хотя я прекрасно знаю, что ему плевать.

— Мы с Сабиной к моим родителям поехать хотим… — начинаю, стоя напротив стола мужа.

— Езжайте, — машет он рукой, глядя на меня исподлобья. — Водитель во дворе. Но не сейчас, а вечером.

Хмурюсь. Почему именно вечером — я понятия не имею. Но сдается мне, что муж помчится к своей любовнице. Ну и ладно. Мне это на руку.

— Отлично. Спасибо.

Выхожу отсюда и вижу, как Сабина спускается по лестнице со своим рюкзаком.

— Я готова! — радостно сообщает.

— Сейчас пирог вытащу из духовки и приду.

Выходим во двор. Идём к беседке.

Вокруг куча мужчин, но так было всегда. Наш дом постоянно окружён охраной. И так последние полтора года. Не пойму, для чего это нужно. То ли у Феликса серьезные проблемы, то ли ещё что.

Бумага шуршит под легкими движениями карандаша. Сабина, нахмурив брови, сосредоточенно выводит линии, ее маленькие пальцы едва заметно дрожат от напряжения. Я сижу рядом, наблюдая за ней, и не могу сдержать улыбку.

Ветер играет в ее волосах, легкие пряди выбиваются из косы, щекочут щеки. Она машинально сдувает их, не отрываясь от рисунка, и что-то бормочет себе под нос. Я знаю — она полностью в процессе. В своем мире. Там, где никто не кричит, где нет страха, нет боли. Только бумага, краски и ее воображение.

Я горжусь ею. Так сильно, грудь сжимается от нежности. Как можно в таком возрасте так тонко чувствовать, так красиво передавать эмоции через цвет и форму? Ее рисунки — это не просто детские каляки-маляки, в них есть душа. Настоящая, глубокая.

Но здесь, в этом доме, ей никогда не дадут раскрыться. Никогда не оценят ее талант. Ее отец… Он никогда не относился серьезно к ее творчеству. Несколько раз пыталась достучаться, но тщетно. Дочь ничего не добьется, пока живёт в этом доме, которая больше похожа на золотую клетку.

Я сжимаю зубы, прогоняя эту мысль. Сабина должна выбраться отсюда. Должна жить в месте, где ее любят, где ценят каждую ее эмоцию, каждую мечту.

— Мам, смотри! — дочь поднимает голову, протягивая мне лист. Ее глаза сияют — так, как сияют только у детей, когда они ждут одобрения.

Я смотрю на рисунок. И чувствую, как горло сжимается от эмоций. Она нарисовала нас. Меня и ее. Мы держимся за руки. А вокруг — солнце, цветы, и никакой тени от высоких стен этого дома.

Она тоже хочет выбраться. Хочет оказаться там, где ей будет по-настоящему хорошо. Где нет места Феликсу, хоть и он ее отец…

— Очень красиво, родная. Я в восторге.

— Мамуль, — дочь обнимает меня и кладет голову на мои плечи. — Я так хочу уехать далеко отсюда…

Я тоже, милая. Я тоже.

— Давай нарисуем красивый дом? В каком бы ты хотела жить…

— Хорошо.

Сабина берет чистую бумагу и берется за дело. Я машинально провожу рукой по волосам дочери, поправляя выбившуюся прядь, и отрываю взгляд от рисунка. В этот момент чувствую, как на мне задерживается чей-то взгляд.

Поднимаю глаза и сразу встречаюсь с ним.

Охранник. Один из людей моего мужа. Стоит чуть поодаль, привалившись к колонне беседки, и смотрит прямо на меня. Глаза ленивые, наглые. Улыбка — противная, неприятная. От которой пробегает холод по спине. А потом он вдруг подмигивает.

Меня передергивает.

Я тут же опускаю взгляд обратно на рисунок Сабины, но ощущение чужого взгляда не исчезает. Напротив, кажется, он прожигает во мне дыру.

Мне никогда не нравилось окружение мужа. Эти люди — не просто охранники. Они чувствуют свою власть, свою безнаказанность. И каждый раз, когда я сталкиваюсь с кем-то из них, внутри поднимается тошнота. Они прекрасно знают отношение мужа ко мне и нашей и дочери. Знают, что он никогда не поддерживает нас. Даже когда водитель оскорбил меня, Феликс встал на его сторону. Поэтому неудивительно, что ведут эти люди себя так нагло.

— Мам, а тебе нравится? — звонкий голос Сабины вытаскивает меня из мыслей.

Я моргаю, сосредоточившись на ее рисунке, заставляю себя улыбнуться.

— Очень, милая. Ты умница.

Глава 2

— Что ты делаешь?! Не трогай меня, слышишь?! Не трогай!

Всё происходит слишком быстро.

Я даже не успеваю понять, что случилось. Как мы опять докатились до такого состояния, по какой причине муж взбесился. И почему я снова во всем виновата… Его рука резко взлетает вверх, а потом со всей силой обрушивается на мою щеку. Голова дергается в сторону. Мир перед глазами плывет. Горячая, обжигающая боль мгновенно разливается по лицу.

— Ты что, думаешь, я слепой?! — Его голос, полный ярости и презрения режет слух. — Флиртуешь прямо у меня под носом?!

— Ч-что?.. — До меня все доходит слишком поздно. Опять я не успеваю осознать смысл сказанного, как следует еще один удар — на этот раз еще сильнее, хлеще.

Я падаю на пол, инстинктивно хватаясь за ноющее лицо. Щеки пульсируют болью, губы дрожат, но сказать хоть слово не могу.

Он стоит надо мной, тяжело дышит, сжимает кулаки. Глаза темные, злые, полные ненависти.

Я не двигаюсь. Только сквозь шум в голове слышу, как бешено колотится собственное сердце.

Нужно встать. Нужно подняться к себе, а лучше в комнату Сабины, но… Нет ни сил, ни желания.

Я не могу. Если она увидит меня в таком состоянии, снова будет долго в себя приходить. Задавать вопросы, что я опять сделала не так, что папа ударил меня.... Да, она прекрасно понимает, что для Феликса не нужны причины, чтобы побить меня. Но в то же время не понимает, почему ее отец такой…

Я закрываю глаза и делаю неглубокий вдох. Лицо пылает, словно его облили горячей водой. Во рту соленый привкус, руки дрожат.

А он все еще стоит рядом. Смотрит сверху вниз.

— Ты ненормальный, — сплевываю на пол кровавую слюну. — Ненормальный, слышишь? Тебе нужно лечение! У тебя голова не работает.

Феликс злится сильнее, но мне совершенно плевать. Потому что он в последнее время переходит все границы дозволенного. Едва встаю на ноги, покачиваясь, пытаюсь удерживать равновесие. Но перед глазами плывет. Прыгают разноцветные мушки.

— На себя посмотри, дура. Выглядишь как попрошайка, — рычит муж, наступая. А я с каждым шагом отступаю назад.

— Был бы нормальным мужиком, я выглядела бы лучше. Ты настолько тупой, что не видишь дальше своего носа. Твои псы, которых ты нанял, издеваются надо мной. А все потому, что ты унижаешь меня перед ними. Обращаешься так, будто я кусок дерьма, а не жена и не мать твоего ребенка! Вот они и ведут себя наглее некуда! Хватит! Хватит уже! Либо дай мне развод и живи своей жизнью, либо просто не трогай. Не лезь к нам, ясно?

— Мои охранники ведут себя так, как ты заслужила.

— Я заслужила, чтобы такие же дебилы, как ты, строили мне глазки? Мне хватает одного ебанутого на всю голову, как ты! Второго мне и не нужно, ясно? Я сегодня к брату поеду, Сабина давно просится! И только посмей отказать! Клянусь, всех на ноги подниму! И да, ты еще радуйся, что я в полицию не звоню! Может, ничего в итоге с тобой не сделают. Ты вытащишь себя погаными деньгами, но репутация пострадает! Понял?!

Феликс всегда, когда злится… Когда я его как-то задеваю, запрокидывает голову назад и хохочет как ненормальный. Это он таким образом свою злость скрыть пытается, но я слишком хорошо его знаю.

— Ты, дура, еще и смеешь угрожать мне? Ты? Да кто ты такая? Я не только тебя, но и всю твою семью уничтожу! В первую очередь брата!

Закатываю глаза и, скрестив руки на груди, вздергиваю подбородок.

— Придет время, Феликс, я на все плюну. Я была слишком молчаливой, тихой и послушной, когда замуж за тебя выходила. Но ты сделал меня сильной, за что я тебе благодарна. Всему свое время… Клянусь, однажды я тебя уничтожу. Собственными руками отдам властям.

Под хохот мужа я выхожу из кабинета. Мысленно проклинаю того придурка, который смотрел на меня во дворе. Пусть горит в аду. Сукин сын. Клянусь, если он попадется мне на глаза, я выскажу ему все, что думаю.

Лестница кажется бесконечной. Каждый шаг отдается тупой, ноющей болью. Лицо горит, будто его обожгли кипятком, а внутри все выворачивает от отчаяния.

Я почти не чувствую правую щеку. Пальцы дрожат, когда дотрагиваюсь до неё — она пульсирует. Хочется завыть от боли, но я поджимаю челюсти, не позволяя себе сломаться.

Добравшись до комнаты, сразу направляюсь в ванную. Включаю холодную воду, опускаю голову и подставляю лицо под ледяную струю. Холод пронзает кожу, но боль не уходит. Только усиливается осознание того, что меня убивают. И морально. И физически… Мучительно медленно…

Я закрываю глаза и вцепляюсь пальцами в край раковины.

Как выбраться отсюда? Куда бежать? Где спрятаться, чтобы он не нашёл?..

Но ответа нет. Только страх. Только беспомощность. Осознания того, что я всю жизнь проживу таким образом…

Я резко вдыхаю, выпрямляюсь и смотрю в зеркало. Губа рассечена. Щека опухла. В глазах пустота. Усмехаюсь собственному отражению. Мысленно проклинаю себя, что я такая слабая, беспомощная, ни на что не способная глупая женщина, которая не может защитить не только себя, но и своего ребенка.

Медленно вытираю лицо полотенцем. Пытаюсь сделать вид, что ничего не случилось. Именно в этот момент дверь открывается.

Я поворачиваюсь и встречаюсь с огромными, полными слез глазами Сабины.

Она смотрит на меня. Смотрит и молчит. Ее губы начинают дрожать.

А я не знаю, как объяснить девятилетнему ребенку, почему ее мама снова в синяках.

— Мамуль! — голос Сабины срывается на крик, и прежде чем я успеваю что-то сказать, она бросается ко мне.

Ее руки обхватывают мои ноги, и она зарывается лицом в ткань моего платья.

Она горько, судорожно плачет. Тоненькие плечи вздрагивают от рыданий, и это ломает меня окончательно.

Я пыталась держаться. Пыталась не показывать ей, как больно.

Но сейчас, когда мой ребенок цепляется за меня, дрожит от страха и плачет, что ее мама снова избита, я больше не могу сдерживаться.

Глава 3

Поездка выходит изнуряющей. Этот ублюдок будто специально петляет по улицам.

Если бы мы ехали по обычному маршруту, то прибыли на место минут десять назад.

— Долго еще? – мой голос полон недовольства, но все что я получаю в ответ — только его ухмылку.

— Торопишься?

— Мамочка, я устала, — хнычет Сабина.

— Скоро уже будем на месте.

На языке крутятся еще слова, адресованные этому ублюдку, но я прикусываю его. Моя дочь слишком часто участвует в разборках и для своих девяти лет насмотрелась достаточно. Все что я хочу – покой и счастье для нее… и для себя тоже не отказалась бы.

Глаза становятся влажными, и я отворачиваюсь к окну.

Тринадцать лет пронеслись как скорый поезд. А воспоминаний на всю жизнь хватит. Я бы хотела избавиться от памяти. Забыть каждый удар мужа, каждое слово, которым он меня унижает из раза в раз.

Видит бог я хотела уйти не раз. И бог свидетель тому, чем это оборачивалось.

Сейчас я набралась сил. Осталось понять, как именно я смогу избавиться от этого брака раз и навсегда.

Наконец машина сворачивает на знакомую улицу, и я выдыхаю.

В какой-то момент мне уже показалось, что мы едем не по тому адресу. Что Феликс решил от нас избавиться руками этой сволочи. Прикоснись он к моей девочке или ко мне, я бы перегрызла ему глотку и оставила истекать кровью в муках.

Всех их презираю. Ни одного мужчины в том доме и в моей жизни нет. Ни одного, кто бы хорошенько отходил моего мужа, как он делает это со мной.

Надеюсь, что он хотя бы раз испытает на себе всю силу таких ударов.

Отстегнув дочь, я жду, когда машина остановится у забора и открываю дверь. Но водитель оббегает капот и придерживает ее, раскрыв шире.

Он еще и руку пытается подать, которую я игнорирую ему на забаву. Потому что он очень весел.

Идиот.

Сабина, встав на землю тут же подпрыгивает от радости и мчит по подъездной дорожке кругами. Здесь можно хотя бы дышать полной грудью.

Забираю рюкзак дочери, склонившись к машине, придерживая свою сумочку и получаю сильный шлепок по ягодице.

От испуга, от неожиданности прикусываю язык и подпрыгиваю, ударясь головой о дверной проем. Затем засовываю руку в карман сумочки. Вынимаю нож и раскрываю его.

Выпрямляюсь и схватив за лацкан этого козла приставляю острие к его толстой шкуре.

— Ты что, вообще охренел, ублюдок? Страх потерял, сволочь? – рычание сопровождает каждое мое слово.

Во мне никогда не было столько ярости как сейчас.

Я уставшая, загнанная в угол женщина и я сейчас способна надавить сильнее на нож. Я хочу это сделать, чтобы начать избавляться от грязи и мерзости в своей жизни. А он, похотливый прихвостень, который решил, что ему все можно.

— Ты хоть представляешь, в чьем доме находишься? Что я могу с тобой тут сделать или мой брат? Скотина! Не понял, да, что ты на территории не моего мужа, а моей семьи.

Он со смехом поднимает руки.

— Спокойно, я еще даже ничего не сделал.

Его слова будто обещание. И я их запечатлеваю в памяти, чтобы носить нож вообще повсюду. Теперь я не смогу даже спиной поворачиваться к этим скотам, которые по ошибке относятся к мужскому полу.

Топот ног моей дочери заставляет тут же спрятать нож и перехватить рюкзак другой рукой.

— Мам, ты идешь?

Ее красивые глаза лучатся свободой и радостью, согревая мое окровавленное сердце.

— Конечно, милая, — мои губы растягиваются в улыбке для нее одной.

Она кивает и срывается снова к калитке. А я поднимаю взгляд на эту падаль и скривив лицо, словно передо мной что-то мерзкое, ухожу.

Когда колеса со свистом прокручивают пыль за моей спиной, я выдыхаю. Теперь и мне можно расправить плечи.

Каждый следующий шаг становится легче предыдущего.

И нет, в этом доме я не дождусь поддержки или даже защиты. Но все же… воздух почище и дочь счастливее.

Оказавшись во дворе, дочь радостно бежит к двери с криком «Бабуля». Я вхожу за ней и сразу натыкаюсь в кухне на маму.

Она что-то нарезает, с улыбкой разговаривая с внучкой, а когда смотрит на меня, ее глаза спокойно проходятся по мне и останавливаются на лице. Я знаю, что там просвечиваются синяки, но тратить время на долгий маскирующий макияж не стала.

— Что с тобой? – ее тон ровный до зубного скрежета.

— А что со мной, мам?

Усмешка на моих губах усталая и злая.

Я мама… она тоже мама. Так почему я чувствую себя преданной единственным близким человеком? Почему она не может быть такой, как я? Столько разных «почему?».

— Снова поссорились с мужем? — она тяжко вздыхает и машет головой.

Так забавно, что она называет избиения «ссорами». Ведь в ее понимании, это простой пустяк.

— А какая тебе разница, мама? Ты все равно не поддержишь и не поможешь, тогда зачем этот вопрос?

— Ну сколько можно, Альбина? Веди же ты себя наконец хорошо. Как настоящая жена. Феликс хороший мужчина, замечательный и трудолюбивый человек. Вон посмотри какой у него бизнес есть. А вот твой характер я знаю. Знаю, какая ты упертая. На ровном месте споришь. Всегда была такой.

Из груди рвется крик. И если бы тут не было моей дочери, я бы им разбила все стекло в ее доме. Я бы кричала, пока не кончились силы. Но даже тогда, я бы набрала воздуха и продолжала кричать.

— А ты матерью быть можешь? Можешь быть хорошей? Можешь защитить своего ребенка и хотя бы притвориться, что тебя заботят синяки на моем лице? Или может для приличия поверишь мне хоть раз. Мам? – она поднимает на меня глаза. – Как ты можешь быть такой черствой? Что ты вообще несешь? Какой, черт подери, хорошей женой я должна быть? Для этого монстра?

Мое тело сотрясает от сдерживаемых эмоций.

— Альбина, — она снова со своим ровным и почти равнодушным тоном начинает говорить: – Я прекрасно знаю характер своей дочери, поэтому так и говорю.

— Характер? Мой? – усмешка на моих губах превращается в оскал. – Ты нихрена меня не знаешь. И нихрена не знаешь Феликса. Зато говоришь то, чего нет на самом деле. И быть такой матерью, как ты, я никогда не захочу, поэтому оставь свои проклятые советы для себя. Оставайся хорошей женой и веди себя хорошо, у тебя это отлично получается. А я буду оставаться горой для своей дочери при любом раскладе, чтобы ни случилось, какой бы она ни была. А таких, как ты, матерями называют по ошибке.

Глава 4

Я захлопываю дверь. В доме сразу воцаряется оглушающая тишина.

— Иди к себе, — тихо говорю Сабине.

Она молча кивает и убегает наверх, ничего не подозревая.

А я стою в прихожей и чувствую, как внутри закипает отвращение. Его слова так и звучат в голове: «по работе».

Ложь. Грязная, мерзкая ложь.

Меня совершенно не тянет к окну, но я хочу собственными глазами убедиться, что он врет. Подхожу, чуть отодвигаю штору и тут же замечаю их.

Феликс стоит вплотную к ней, почти прижимая к машине. Его рука на ее талии, он что-то шепчет, от чего она смеется, запрокидывая голову. Их пальцы на мгновение переплетаются, и я ощущаю, как всё внутри меня переворачивается.

Мне противно. Мерзко.

Я его совершенно не люблю. А если точнее… Никогда не любила. Но даже это не спасает от глухой, давящей ненависти. Он не уважает меня, не уважает свою дочь. В этом доме для нас нет места, есть только он, его жалкие развлечения, чувства собственности. Он не отпускает нас, а по какой причине — не имею ни малейшего представления.

Зажмуриваюсь, но перед глазами всё равно так и стоит эта сцена.

Мне нужно выбраться отсюда.

Я пыталась. Аж дважды.

Когда это повторилось во второй раз, Сабине было шесть лет. Смогла сбежать, даже купить билет на автобус, чтобы уехать в другой город. Но Феликс нашел меня. А ещё два раза я писала на него заявление. Кричала, звала на помощь, когда он поднимал на меня руку. Однако каждый раз ему удавалось выйти сухим из воды. Каждый раз полицейские были на его стороне и будто совершенно не слышали, что я ему говорила. Но когда муж, отняв Сабину, выкинул меня во двор и я побежала за помощью к брату и матери, они даже не стали слушать меня. Отправили обратно. Четыре дня я провела у подруги, но потом… Потом я вернулась. Из-за дочери. Она днями плакала, прижимаясь ко мне и умоляла, чтобы я ее не отпускала. После этого случая я перестала рыпаться.

Однако сейчас… Хочется попробовать вновь. Да, мне очень страшно. Не хочется повторения той ситуации, но… Есть что-то, что толкает меня на такой шаг. Я устала. От его оскорблений, унижений… Устала видеть себя тряпкой. Ради дочери нужно снова попробовать сбежать отсюда…

Феликс даже не пытается скрывать свои отношение. Он целует ее, усаживает в машину, наклоняется, что-то говорит с полуулыбкой. А я стою здесь, в доме, который для меня как клетка. Не более…

Пока машина скрывается за воротами, быстро поправляю штору, разворачиваюсь и поднимаюсь наверх.

— Пойдем купаться? — с улыбкой говорю дочери, лежащей на кровати.

— Да!

Сабина бежит в ванную, а я следом за ней. Теплая вода, пена, нежные мыльные пузыри — все это успокаивает. Я промываю волосы дочери, а она осторожно умывает лицо. Она, как всегда, улыбается, глядя на меня. А у меня в голове раздрай. Думаю… Строю план побега. Хотя более чем уверена, что у меня опять не получится. Феликс меня из-под земли достанет, благодаря своим связям.

Высушиваю волосы дочери. Она тихо сидит, а я плету две аккуратные косички. Сабина смотрит на себя в зеркало, а я с любовью на нее.

Поцеловав ее в обе щеки, вдыхаю исходящий от нее аромат.

— Беги спать, дорогая.

Но она смотрит на меня с тоской.

— Мам, останься, пожалуйста, — просит, складывая руки в умоляющем жесте.

Не могу ей отказать, ложусь рядом с ней в кровати. Дочь обнимает меня за талию, прижимается. Я чувствую ее тепло, ее маленькие руки на своем теле.

— Мамуль…

— М-м-м?

— Давай уедем отсюда. Пожалуйста, — тихо просит она.

— Спи, родная, — глажу ее по голове.

Она засыпает, а я, аккуратно встав, чтобы не разбудить дочь, выхожу из комнаты, плотно закрыв дверь. Нужно поговорить с Феликсом. Уверена, он будет орать, но мне плевать.

Опять нахожу его в кабинете. Он делает вид, что увлечен какими-то бумагами.

— Сколько это будет длиться? — остановившись напротив, складываю руки в груди.

— Ты о чем? — Феликс невозмутим. Он даже не поднимает на меня взгляда.

— О, боже, — из горла вырывается стон. Я горько усмехаюсь, не находя слов, чтобы ответить ему. Как высказаться, чтобы его задело?

— Прекрати строить из себя идиота! Я прекрасно знаю, что ты спишь с той женщиной. Не стыдно приводить ее в дом? В дом, где живёт твоя дочь?

— Ты опять бредишь.

— Хватит! — буквально рычу.

Подхожу к столу и одним взмахом руки швыряю все находящееся на нем на пол. Бумаги разлетаются в стороны. Встречаюсь с бешеным взглядом мужа. Все, что он может, так это поднимать руку. А мне не привыкать. Хотя бы немного выскажусь. Дальше пусть делает, что хочет. Но рано или поздно придет конец не только его звериным поступкам, но и ему самому. Клянусь, я пойду до конца, но выберусь отсюда.

— Что ты, сука, делаешь?

— Что я делаю?! Хватит держать меня за дуру, ясно? Хватит! Устала! Дай мне развод, потом спи хоть сразу с пятью бабами. Мне плевать! Зачем мы тебе, скажи? Для чего ты нас держишь в этой клетке, если нет ни уважения, ни любви?! Мне от тебя ни черта не нужно, но хоть о Сабине ты можешь подумать? У нее психика сломана! У нее травмы на всю жизнь!

— Какие нахер травмы? Ты что несешь? — поднимается с кресла так, что тот с грохотом падает на пол. — Единственная ее травма — это ты! Мать психичка!

— Что?! — меня колотит от нервов. — Да что ты даешь своему ребенку кроме своих гребаных денег, в которых она и не нуждается?! Что ты ей дал за эти девять лет? Ни разу не обнимаешь ее, не обращаешься нормально. Постоянно орешь! Думаешь, она на догадывается, откуда у меня на лице синяки?

Глава 5

Сабина сидит у своего маленького столика, склонившись над листом. Рисует что-то яркое, но я почти в каждом рисунке вижу окна, стены, закрытые двери. Внутри все сжимается. Ночью я всё думала, как быть. Глаз не сомкнула. И поняла одну вещь: дочка все реже выходит из своей комнаты. Боится, прячется, не хочет видеть собственного отца. А ведь она совсем маленькая, нуждается в отцовской любви. Однако она ему нужна лишь для каких-то целей…

Спускаюсь на кухню, возвращаюсь через десять минут. Заношу в комнату поднос — пюре, котлета, рядом — стакан апельсинового сока. Ставлю все рядом с Сабиной на стол, глажу по мягким волосам.

— Спасибо, мамочка, — шепчет она с улыбкой. Но в ее взгляде есть что-то такое, что меня ужасно беспокоит. Грусть, тоска, страх…

— Кушай, зайка, — тихо говорю.

Чувствую, как к горлу подкатывает колючий невидимый ком. Хватит! Хватит, Господи! Ну сколько можно?!

Я не могу больше быть пленницей в этом доме. Не позволю Сабине вырасти в страхе. Мы должны попробовать выбраться отсюда.

Пока она увлеченно ковыряется вилкой в еде, я выскальзываю из комнаты, забрав телефон. Прячу его в карман, боясь, что Феликс может внезапно зайти и заметить. Захожу в ванную и захлопываю за собой дверь, включаю воду, чтобы меня не было слышно. Руки дрожат, сердце колотится, но я все равно набираю номер.

— Возьми трубку… Пожалуйста, просто возьми трубку… — шепчу, глядя на экран, как будто этим могу ускорить соединение.

Гудки тянутся бесконечно. Но Василиса не берет трубку. Лишь после второго звонка Я слышу ее тихий голос:

— Алло, Аля… Привет.

— Вась, привет. Ты как?

— Нормально, Аль. Но судя по твоему голосу… Опять что-то случилось?

— Да, случилось, — выдыхаю измученно. — Ты мне говорила, что у тебя есть брат оперативник. Всегда боялась, что руки Феликса доберутся и до него. Но сейчас у меня нет выбора, Вася. Нужно выбраться отсюда. Психика Сабины расшатана. Она боится оставаться тут. Боится собственного отца. Из комнаты выходить не может. Нам только ты можешь помочь.

— Брата тут нет, Аля. Он в Америка. Приедет на днях. Вам нужно будет потерпеть в таком случае.

— Феликс что-то задумал. Я услышала, как он разговаривал по телефону, жаловался, что я слишком дерзкой стала и для этого нужно что-то сделать. Что-то такое, что заставит меня молча сидеть в сторонке.

Вася выдыхает.

Да, она мне неоднократно говорила, что нужно как-то разбираться с этим делом, но я боялась, что из-за меня кто-то пострадает. Однако сейчас я нуждаюсь в поддержке. Я хочу избавиться от этого брака, дома, а больше всего от Феликса.

— С сыном брата поговорю. Он тоже оперативник, но недавно устроился. Если согласится — будет замечательно. Я очень на это надеюсь…

— Я тоже, Вась. Я тоже… — на глазах выступают слезы. Мне плохо от одной мысли, что я всю жизнь буду видеть, как Феликс уничтожает не только меня, но и собственную дочь. — Пожалуйста, дай мне знать, если поговоришь, ладно?

— Конечно. Все будет хорошо, Аль. Не переживай. Позаботься о Сабине. Как она там вообще?

— Боится собственного отца. Вторые сутки из комнаты не хочет выходить. Плюс меня в синяках видит. Представляю, как ей дурно. Но она со мной не разговаривает. Избегает, даже покушать не спускается. Вася, я с ума сойду… Клянусь, если удастся отсюда уехать, первым делом отвезу ее к психологу.

— Ох, Боже ты мой… Зачем человеку поступать так с ребенком? Со своим же ребенком?! И развод не даёт… Если честно, я ни черта не понимаю. Зачем вы ему, если на вас он плевать хотел? Может, есть что-то, чего я не знаю?

— Без понятия, Вась. Сама хочу знать…

В трубке повисает пауза. Выключив воду, я прислушиваюсь к голосам. Мне показалось, что я услышала Феликса. Он мне уже везде мерещится. Но и его тот телефонный разговор, его слова о том, что нужно заткнуть мне рот…

— Ладно, родная. Поговорим ещё. Иди к дочери, ни о чем не думай. Уверена, мой брат придет и решит вопрос. Всего хорошего, дорогая.

Попрощавшись с подругой, быстро удаляю ее номер из списка звонков. Не дай бог Феликс увидит — сразу проблем будет вдвое больше. Хотя… Те самые проблемы он может устроить даже на ровном месте. Без какой-либо причины. Возможно, мой телефон уже прослушивается, а я об этом даже не знаю.

От этой мысли жутко становится. Дрожащей рукой прячу телефон в карман, умываю лицо и только потом выхожу из ванной.

Подхожу к столу Сабины. Она толком ничего не поела, ее взгляд сконцентрирован на рисунке.

Решаю привести в порядок гардероб дочери, хотя там все идеально. Но нужно занять себя чем-нибудь, чтобы с ума не сойти. Во дворе несколько мужчин, собравшись в беседке, что-то обсуждают. Меня это, конечно, напрягает. Эти собрания не просто так…

Смотрю из окна. Наблюдаю за ними около двадцати минут. До того момента, пока Феликс не присоединяется к ним. Он, остановившись у своих подчинённых, вдруг поднимает взгляд на окно. Я сразу же отскакиваю назад.

Боже, как же мне хочется знать, что у него в голове.

Через три часа телефон в кармане вибрирует. Сразу же прячусь в ванной, посчитав, что это Василиса. Но на экране вижу имя свекра.

— Здравствуйте, — отвечаю, выйдя из укрытия.

— Добрый вечер, Альбина. Как вы поживаете? Как моя внучка?

Меня трясет. Я не знаю, что происходит. Этот человек звонит мне крайне редко и только в дни рождения. Либо в мой, либо дочери, если не может приехать. Чтобы поздравить. А тут такие вопросы.

— Все хорошо, спасибо. Вы как?

— Я тоже нормально, — он выдыхает, вгоняя меня в ступор. — Как у вас дела с Феликсом? Не обижает вас?

В горле застревает ком. Я не знаю, что ответить. Если скажу все честно, он позвонит своему сыну. Тогда мне точно придет конец.

Зачем он интересуется — не имею ни малейшего представления. Но почему-то интуиция подсказывает, что нужно замолчать. Пока что. Может, брат Васи всё-таки сможет мне помочь. Он — моя последняя надежда.

Глава 6

Страх струится по мне, словно колючее одеяло. Меня накрывает жгучей волной то ли от боли в теле, то ли от оцепенения, в котором я провела бог знает сколько времени.

Пытаюсь прислушаться к своим ощущениям, но конечности ватные, будто тряпичная кукла и только-только начинаю приходить в себя. Однако никакой боли, кроме головной не чувствую.

Я помню лишь вкус кофе. Проклятый кофе.

Он меня напоил. Напоил сволочь и сейчас наблюдает за собственным шоу. Ненависть сплетается со мной и прорастает, увеличиваясь в размерах. Как же я его презираю, проклинаю.

Феликс продолжает смеяться и что-то говорить, а я сглатываю. Ком в горле и сухость во рту, не дает даже дышать нормально. Шума в голове становится все больше.

Мужчина рядом со мной неожиданно шевелится и откинув одеяло, садится спиной. Меня от страха откидывает в сторону, что я почти падаю с постели. Кто он вообще такой? И что он со мной сделал? Что они сделали со мной, твари?

«Неужели это тот самый ублюдок, что возил меня с дочерью домой и посмел коснуться тогда?» — первое что приходит на ум.

Омерзение такое сильное, что меня начинает тошнить. Если он ко мне прикоснулся… Боже, надеюсь, что все обошлось лишь этим дешевым спектаклем.

Он встает на ноги совершенно голый и натягивает белье, я не успеваю даже отвернуться, поэтому просто закрываю глаза. А стоит ему встать ко мне лицом, я вижу молодого мужчину. Не больше двадцати пяти лет. Он самодовольно ухмыляется, глядя на меня, а когда Феликс недовольно кашляет, то резко теряется, затем возвращает маску надменности и собирает свои вещи с пола.

Он даже не пытается сделать вид, что его поймали. Испугаться.

Они все тут заодно. Картина мира искажается настолько, что сначала становится куда страшнее. Такое ощущение, что не только этот дом клетка. А каждый уголок этой проклятой земли. Остались ли люди, которым можно доверять? Люди, которые могут быть честными? Мужчины, которые становятся опорой для женщины? Все прогнило. Каждая душа.

Ярость наполняет меня до краев. Этот мерзкий план, чтобы отобрать дочь, опорочив меня.

«Избавиться от нее», — так кажется сказал Феликс. Сволочь… хочется рвать на себе волосы. Убить его и каждого, кто закрывает глаза на то, что он творит здесь со мной и моей девочкой. Каждого, кто ему помогает.

Дойдя до пика своей ярости, я вскакиваю с этой проклятой кровати и… обнаруживаю себя обнаженной.

Этот новый шок даже дышать не позволяет. Меня буквально трясет, пока я хватаю одеяло и обматываю им свое тело.

Господи. Я думала, что он просто положил меня в постель. Только не это!

— Я был прав, — заключает муж, и я поднимаю на него глаза.

— Ублюдок… Какой же ты… Ты монстр. Как ты смеешь такое вытворять, что я вынуждена стоять с незнакомым человеком в таком виде. Чудовище, как ты смеешь…

Мой крик обрывается в сухом рыдании. В моих глазах нет слез, но истерика внутри словно набирает обороты. Я так устала от этого эмоционального насилия, побоев, а теперь он делает подобную низость.

Он смеется, но его глаза остаются безучастны, а улыбка напоминает оскал.

— Это мне будет говорить шлюха, которая легла под моего «пса», как ты сама называешь моих людей? Какое ты теперь вообще имеешь право открывать свой грязный рот?

Он кривится и плюет на пол.

— Это ты грязь. Гниль…

— Давай-ка подумаем, что скажет твоя дочь, увидев эту картину, как ее мамочка, пример для подражания, трахается в соседней от нее комнате с охранником.

Пот проступает на всем моем теле.

Что, если он приводил ее сюда? Что, если он уже показал Сабине меня в этой постели… с этим человеком?

Я обхватываю рукой горло, потому что меня снова тошнит.

«Только не это. Умоляю тебя, Господи».

Боль разрастается в груди, будто в нее вставили ржавое копье и его наконечник разрывает мои внутренности с каждым словом Феликса.

— Смотрю, заткнулась сразу же.

Движение по другую сторону кровати продолжается. Парень неспеша одевается, но я даже не смотрю на него. Хочу быть не здесь. Я так хотела избавиться от этих людей и этого дома. Подобный вариант я и не предполагала от мужа. Даже не представляю, что он делал тут со мной… с ним… пока я была беззащитна сильнее обычного. Не могла защитить себя.

Происходящее как дурной сон. Тело дрожит, пока я с ужасом наблюдаю за происходящем.

— Как вижу, шестеренки в тупой голове заработали в правильном направлении, женушка? – голос Феликса заставляет вздрогнуть. — Задаешься вопросами, так спроси и я отвечу. А может быть, мне позвать Сабину, и ты спросишь у нее, что видела дочь, пока я не поднялся в комнату?

— Нет… нет… — волна паники накрывает с головой и закручивает по спирали.

— Нет? Ты ж не знаешь наверняка. Возможно, я вывел ее всю в истерике из спальни. С трудом уложил в кровать и попросил уснуть, а уже после пришел обратно.

— Нет, — кричу, срываясь окончательно. – Ты не мог…

— Я? Ты права, я не мог. Но ты – да. Ты же всего лишь шлюха, — он криво усмехается и отступает в сторону, чтобы тот мужчина вышел.

Мы остаемся с ним вдвоем, и он двигается в мою сторону. Но близко не подходит, останавливаясь в центре комнаты. Однако каждый его шаг как победный, а я сжимаюсь все сильней.

— Ты все еще хочешь идти против меня, Альбина? Все еще думаешь, что у тебя это получится?

— Ты мерзкое животное…

— Может быть. Вот только у тебя нет на меня ни-че-го. Ни единой зацепки о том, что я сделал что-то плохое. Скажи кому угодно, что я тебя избивал, и твои слова будут сравнимы со сквозняком. А вот у меня есть не только фото из этой комнаты. У меня есть даже видео, как ты с ним трахаешься. С радостью ложишься в постель, а перед этим раздеваешься. Чертовски дерьмовое положение у тебя, Альбина. Как думаешь, мог бы муж поднять руку на свою шлюху-жену, после увиденного? Да мне еще эту руку пожмут органы опеки, отдавая дочь. Тем более, мне не составит труда сделать так, что ты завтра окажешься под другим моим псом. Никто не позволит шлюхе воспитывать ребенка, Альбина. Ни один суд мира, понимаешь?

Глава 7

Поднимаюсь с кровати и крепче прижимаю к телу одеяло.

Феликс в этот момент смотрит на телефон и ругается.

— Сейчас же одеваешься и спускаешься, — кривится, опустившись взглядом до самых ног, затем вверх, — и будешь идеальной женой перед моим отцом, уяснила?

Я поднимаю на него глаза и пытаюсь понять его страх перед свекром.

Он говорит так, будто сам — властелин мира. Но перед отцом трясется как осиновый лист, хоть и не показывает этого открыто. Я не раз замечала его ступор в присутствии свекра. Да и вообще муж постоянно требует от меня еще большей покорности, когда в нашем доме этот не самый желанный гость. Они все могут катиться к черту, а я буду только рада.

Но даже если не брать во внимание их отношения, которые мне непонятны, и страх Феликса, я действительно боюсь его угроз. Моя дочь – единственное, что заставляет меня склонять голову и сносить все, что вытворяет муж. Ведь забрать у меня мою девочку для него не составит труда. С его связями, репутацией и деньгами… У меня же нет ничего из этого. Сколько раз я наблюдала за тем, как он ловко управляет своей властью сидя дома, добиваясь чего-то, не пошевелив и пальцем.

Он даже шлюхой меня выставил за одну секунду. В одно мгновение я просто груша для битья и самоутверждения его мужского начала. В другое, — я в кровати с посторонним мужчиной на потеху мужа.

Отвращение пронзает меня и желание скорее принять душ становится всем, о чем я думаю в эту минуту.

Феликс хватает меня за лицо, больно впиваясь пальцами в кожу и вынуждает посмотреть на него.

Морщусь от боли, дергаю головой, но он усиливает хватку.

— Не дергайся, и слушай внимательно.

Молча жду, что скажет его грязный рот.

— У тебя пять минут. Поняла? Кивни.

Киваю и толкаю его в грудь, на что он со смехом отходит.

— Какая же ты идиотка, — усмехается и выходит из спальни.

— Сволочь, — шиплю ему в спину.

Я здесь тоже не задерживаюсь. Быстро собрав свою одежду, спешу в комнату к дочке, запираюсь изнутри и лишь тогда выдыхаю. Но посмотрев на спящую Сабину, не могу даже приблизиться к ней.

Она мой невинный ангел, а я сейчас чувствую себя слишком грязной, запятнанной, чтобы находиться в одной комнате с ней или прикоснуться.

Ощутив тошноту к самой себе, иду в ванную и принимаю быстрый душ. Мочалкой скольжу по телу. Нажимаю как можно сильнее, истязая нежную кожу. Но такое ощущение, будто грязь проникла так глубоко, что я никогда уже ее не смою. Так же глубоко, как синяки, что не успевают сойти с тела, как появляются новые.

От мысли, что верные песики мужа ко мне прикасались, на глаза наворачиваются слезы. Бог знает, что еще Феликс додумался сделать, пока я была в отключке.

— Ублюдки, — шепчу еле слышно, ударив кулаком по кафелю душевой.

Напялив на себя домашнюю одежду, я наконец подхожу к Сабине. Ее безмятежное, чистое лицо словно сияет для меня. В ней я черпаю силу. И если ее у меня отнимут… я перестану существовать, перестану цепляться за эту жизнь вовсе.

— Я не смогу жить без тебя, солнышко, — говорю одними губами, не желая ее разбудить. – Не позволю ему тебя забрать, но, боже… как же мне страшно, милая. Так страшно, что я не знаю, как справляться с этим страхом в одиночку и одновременно быть сильной в твоих глазах.

Дрожащими губами касаюсь ее виска и плачу, поглаживая по голове.

— Я люблю тебя.

Вытерев влажные щеки, я встаю и подхожу к зеркалу. Наношу тональный крем плотным слоем, особенно на нижнюю часть. На щеках остались синяки, потому что хватать за лицо для него так же легко, как сказать: «Доброе утро» для меня. Плюс, завтра утром будут новые от сегодняшней хватки.

Отражение в зеркале показывает уставшую женщину с пустыми глазами. Будто кто-то выключил в ней жизнь. А ведь когда-то в этих глазах горел огонь. Я помню ее, но начинаю забывать.

Скрип ступеней заставляет резко сорваться и выбежать из спальни ребенка. Он пришел за мной, и я не хочу, чтобы в спальне дочери говорил или вытаскивал меня отсуда силой. Как только я закрываю за собой дверь, натыкаюсь на крупную фигуру мужа, буквально врезаясь в его грудь

— Какого хрена ты все еще здесь? – шипит яростно, схватив за локоть, стараясь не шуметь.

— Одевалась, — дергаюсь в другую от него сторону.

— Двигайся давай, — толкает к лестнице. — Отец уже задает вопросы, почему ты не вышла навстречу. Или ты делаешь мне одолжение, наведаться к тебе этой ночью и размяться?

«Пошел ты», — произношу мысленно и спускаюсь на первый этаж.

Какой бы ни была причина этого визита, я не скажу ни слова. Мне необходимо понять чуть больше, прежде чем я начну действовать и приму помощь этого человека. Если он вообще предлагает мне помощь, а не очередную ловушку этой семьи.

— Здравствуйте, — улыбаюсь натянуто, войдя в гостиную. – Простите, что только сейчас спустилась. Сабина попросила воды.

Он кивает и смотрит на меня так пристально, что мне становится не по себе. Зачастую это мое постоянное состояние в присутствии кого-либо, кроме дочери. Я словно забываю, как быть нормальной, а не дерганной и замкнутой.

— Как она?

— Спит.

Феликс опускается почти вплотную ко мне, но его поза расслабленная, в отличие от моей.

Я продолжаю сканировать на эмоции и тайные сигналы свекра, но вижу лишь то, что постоянно меня пугало. Их сходство.

Как же они похожи. Подобные сходства между сыном и отцом я не видела ни разу. А тут все будто под копирку. Они оба высокие, широкоплечие и действительно обаятельные, если не брать во внимание отвратительное наполнение души. Их взгляды тоже очень похожи. Оба подавляют, и я не могу их выдерживать. Никогда не могла.

Сейчас свекор смотрит пристально, поэтому я отворачиваюсь, даже не пытаясь завести разговор.

— Что там у тебя за дела в фирме? – задает неожиданный вопрос отец мужа.

Почему он делает это при мне? Я никогда не слышала, чтобы они обсуждали бизнес в моем присутствии.

Глава 8

Мои пальцы судорожно впиваются в край стола. Не хочу вставать. Не могу. Каждая клетка тела сопротивляется, как будто если я сделаю хоть шаг — все рухнет.

Свекор должен увидеть, понять. И тогда… Может хоть как-то поможет.

Но Феликс кидает на меня тот самый взгляд, — угрожающий, пронзающий насквозь. И страх — мой вечный спутник — берет вверх. Я чувствую, как внутри что-то холодное медленно поднимается к горлу, сдавливает, душит. Я будто падаю в ледяную воду, карабкаюсь, не могу выбраться. Медленно, словно не я, а кто-то другой, поднимаюсь. Ноги ватные. Ни одна мышца не слушается.

«Скажи. Закричи. Попроси. Он поймёт…» — вопит внутренний голос. Но я молчу. Потому что не время. Не сейчас. Я скажу — обязательно скажу, когда мы останемся с этим мужчиной наедине. Мне нужно быть уверенной, что он услышит меня, а не собственного сына. Мне нужно, чтобы он поверил.

Только делаю шаг, как голос свекра — холодный, спокойный, но острый как лезвие — вдруг пронзает тишину:

— Сабина не маленькая. Проснулась, говоришь? Обратно уснет. Почему не хочешь, чтобы Альбина здесь оставалась? Мы не обсуждаем что-то тайное.

Я замираю. Мое сердце… оно не просто стучит — оно бьется так, будто хочет вырваться наружу. В грудной клетке — гром, буря. Я боюсь пошевелиться. Боюсь вдохнуть. Раньше такого страха не испытывала, потому что тогда не было козыря в рукаве Феликса. А сейчас он может любое дело выиграть, благодаря своему выкрутасу и тех видео и фоток, что у него имеются.

Боже, никогда не чувствовала себя такой обессиленной, вымученной. Я сейчас похожа на испуганного кролика, который хочет исчезнуть, чтобы его никто не видел.

Феликс делает шаг вперед, и тень от его фигуры ложится на меня.

— Поднимайся к дочери, — повторяет он. Его голос — как удар плетью по спине. Без права на отказ.

Не отвечаю. Лишь на секунду позволяю себе закатить глаза, будто это единственный протест, на который я способна. И, не оглядываясь, поворачиваюсь и иду наверх. Каждый шаг — как нож по внутренностям. Но я иду. Потому что иначе…

Потому что я не могу иначе. Пока что не могу.

Захожу в комнату. Дочь действительно не спит. Сидит в кровати, упершись на ее спинку. Плачет.

— Что случилось, солнышко? — закрыв дверь за замок, подхожу и опустившись рядом, обнимаю дочь, прижимаю к себе.

— Где ты была? Я… Тебя не нашла. Папа сказал, что ты ушла. И… Заставил меня ложиться спать.

— Я тут, солнышко. Он, наверное, просто разозлился, чтобы ты ложилась самостоятельно. Ну куда я без тебя, родная? Никогда не оставлю, слышишь?

— Никогда? Обещаешь?

— Конечно. Обещаю. Спи, родная.

Дочь, положив голову на мои колени, закрывает глаза. Она боится своего отца. Уверена, мечтает повзрослеть и скорее уехать отсюда. Засыпает долго. А я мысленно умоляю, чтобы свекор не ушел.

Выхожу из комнаты и, остановившись у лестницы, прислушиваюсь к голосам.

Он не ушел. Он все еще тут…

Мне спуститься вниз? Как отреагирует Феликс? Снова меня пошлет к дочери, придумав какой-то дурацкий повод?

Не знаю…

Возвращаюсь в комнату и закрываю дверь на замок. Взяв телефон, захожу в ванную, на всякий случай и там запираюсь изнутри. Звоню Василисе, хотя знаю, что она вряд ли ответит в такое время… Однако у меня нет выбора.

Прижав телефон к уху, закрываю глаза и шумно сглатываю. Мне так хочется наконец покоя. Жить, не задумываясь, что с моей дочерью что-то может случиться… А с таким отцом точно случится. Бог знает, скольким людям мой муж перешел дорогу. И не факт, что они не станут мстить. А самым слабым местом они, конечно, посчитают нашу дочь. Будут бить по ней, будто ей мало всего, что переживает в этой клетке.

— Альбин, — наконец слышу голос подруги. — Ты там как?

Тон взволнованный. А это значит, что она уже все знает.

— Ужасно. Больше так не могу…

— Подожди, слышишь? Наберись терпения. Столько лет все терпела, еще пару недель от силы. Клянусь, все будет хорошо! Я тебе обещаю! Имран сказал, что уничтожит твоего мужа!

— Имран?

— Да, мой брат. Он уже смог проникнуть к ним. У него вообще связи везде, поэтому легко ему все дается. Ты только держись там и не подавай виду, брат даст о себе знать. Ладно?

— Кто тот человек, кто лег со мной в одну кровать?

Василиса выдыхает.

— Он тебя не трогал. Лишь лег рядом, когда тебя муж раздел и укрыл. А потом сняли фотографии. Кстати, того парня чуть ли не до смерти избили. Я вот буквально пять минут назад с братом разговаривала. Он меня ругал, что я ему ранее о тебе не сказала…

Нервно сглатываю слюну. Смотрю на свою дрожащую руку, включаю воду и подставляю под нее ладонь. Мне плохо.

— Да, Феликс все сделал, чтобы меня подставить…

Веки тяжелеют. Ощущение, будто голову на миг сдавливает обручем. Я опираюсь о раковину, дышу тяжело, словно только что пробежала марафон. А в груди совсем не усталость. Там гул, боль, грязь.

Представлю ту картину, как Феликс в полумраке комнаты подходит ко мне, лежащей без сознания, как снимает с меня одежду.

А потом… дверь открывается, и входит тот самый мужчина. Муж приказывает ему лечь рядом...

Меня выворачивает изнутри. К горлу подкатывает тошнота, пальцы дрожат, как у наркомана на грани срыва. Я плескаю холодной водой в лицо, будто этим можно смыть не только отвращение к мужу, но и всю ту ситуацию, что он сегодня устроил.

— Господи, — шепчу, цепляясь за край раковины.

Имран… Я не знаю, кто ты, но… Пожалуйста… Пожалуйста, найди меня. Вытащи. Спаси нас с дочерью. Не дай им добить нас окончательно…

Я зажмуриваюсь. Глубокий вдох. Медленный выдох.

— А твоя мама что? Придерживается той же политики? То есть… Ей до сих пор на тебя плевать? Знаю, тебе, наверное, больно и неприятно такое слышать, но я не знаю, как еще выразиться. Как такую мать вообще назвать матерью?.. Я вынужденно так говорю, если честно.

Глава 9

Страх сотрясает меня и поглощает с головой, когда я всматриваюсь в черты лица мужчины.

Я не верю.

Ни один человек не войдет в дом без ведома Феликса. А если войдут, будут наказаны за самовольство. Он как изверг ведет себя со мной, но с этими уродами, тоже не привык сюсюкаться. Ему важно быть на высоте в любых глазах и уважение для моего мужа не пустой звук.

Поэтому я не верю, что мужчина напротив мог вот так войти. Если его кто-то увидел, то значит сейчас будет неминуемая расправа. Что, если муж узнал о моем плане с Василисой? Что, если он прямо сейчас ждет как я себя выдам, бросившись молить о помощи?

Боже… мне становится дурно от всех теорий, строящихся в моей голове буквально за секунду. Там, где привык видеть непроглядную тьму, луч света кажется подозрительным, а не спасением.

«Но ведь может быть и другой вариант, верно?», — веду сама с собой мысленную беседу.

Возможно, он именно тот, кто пришел спасать. А если это так, то псы Феликса будут рады рассказать о том, что он вошел в дом. Узнай муж еще и то, что он здесь не его цепной пес, а наша с дочерью защита, то я труп. А что будет с дочерью — страшно думать.

Тем временем мои глаза продолжают сканировать в тусклом свете его лицо, пока я пытаюсь взять себя в руки. Сердце стучит как сумасшедшее. Если ко мне еще раз подойдут вот так внезапно сзади, я упаду замертво.

Кажущиеся черными глаза смотрят в мои неотрывно. Словно выжидают какой-то знак.

Горло снова саднит, когда я пытаюсь проглотить слюну. Мне мешает его ладонь, накрывающая мои губы. И он опускает глаза к своей руке, затем медленно отрывает пальцы от моего лица.

— Кричать не будешь? – спрашивает еле уловимым шепотом.

Я быстро машу головой, и он полностью убирает пальцы, но остается стоять напротив.

— Здесь есть место, где можно поговорить и он точно не зайдет?

Я думаю буквально секунду… В голову не сразу приходит, где можно спрятаться.

— Под лестницей есть кладовая.

Он отвечает быстрым кивком головы и пропускает меня вперед. Бесшумно я крадусь к лестнице. Прислушиваюсь, чтобы не было ни звука со второго этажа и открываю дверь, куда Имран ловко проскальзывает.

Войдя внутрь, я нащупываю включатель и небольшое пространство наполняется светом.

Наши глаза на мгновение сталкиваются, затем его взгляд опускается к моей шее. Машинально тянусь к ней рукой и потирая, прикрываю ее.

— Что случилось? – интересуется злым тоном, но тут и без слов ясно, что. Только обсуждать я это не хочу.

— Ничего, — сухо отвечаю, но ему этот ответ видимо не подходит.

Он сжимает мой подбородок своими теплыми пальцами и заставляет поднять голову, чтобы рассмотреть получше.

— Это он сегодня сделал? Шея красная. Вчерашние ссадины уже бы посинели.

Я отхожу на шаг, разрывая контакт и опускаю голову.

— Только что. Думала в этот раз не остановится.

Он хмурится, рассматривая меня.

— Что это за мазохизм? Ты что тут делаешь столько времени?

Его вопрос заставляет злиться, но одновременно с этим смеяться.

Как все просто для мужчин, обладающих хотя бы силой. Сидела бы я тут, будь у меня нас выбраться?

— У меня нет выбора, — отвечаю ему и на свой же вопрос заодно. — И если ты углубился в это дело, понял, что к чему, то должен был понять, что он за человек. Что я за человек и насколько перед ним беззащитна. Тем более у меня ребенок. Я не могу просто взять и уйти. Особенно, когда у него такие связи. Думаю, тебе Вася многое сказала, потому что она знает практически все.

На мои слова он кивает, оставаясь таким же задумчивым.

— Сказала. Но я все равно не понимаю. Она же тебе помощь раньше предлагала, но ты отказалась. Почему?

Резко вздохнув, я прикрываю глаза.

— Да. Я хотела сбежать, пока не поняла, что это невозможно.

Он молчит, что немного нервирует. В это же время я прислушиваюсь к малейшему шороху. Надеюсь, что Феликсу не приспичит спуститься на первый этаж. И убедиться, что синяки от его пальцев на моей шее будут хорошо видны всем как минимум неделю.

— Будь тихой и не рыпайся. В течение пары дней я найду выход. Постарайся не выводить его, не идти на контакт, не отвечай на его провокации, если это возможно. Полный игнор. Сосредоточься на ребенке. У него должно создаться впечатление, что ты испугалась, сдалась и больше не будешь испытывать судьбу. Хорошо?

Я киваю, с трудом веря, что в нашей с дочкой жизни что-то начнет меняться. Что этот срок в пару дней, если ты в плену боли больше десяти лет?

— Остальное я решу сам. Найду рычаги, чтобы у него не осталось шансов, кроме как отпустить вас.

Я чувствую, как мои глаза начинает пощипывать от накатываемых слез. «…отпустить вас» — эта фраза укоренилась в моем сердце, и я буду слышать ее на протяжении этих двух суток.

Неужели это и правда происходит?

Господи, неужели это произойдет? Так скоро?

Мне хочется дышать. Хочется начать жить и не бояться. Я готова. Готова как никогда оставить позади эти тринадцать лет и никогда не возвращаться в них даже мысленно. Я забуду. Вычеркну из своей головы его имя, каждый день в этом аду я заставлю испариться из памяти. Я освобожусь от этой клетки и больше никогда не буду оглядываться.

— Почему родители тебя не поддерживают? – неожиданно задает вопрос Имран, пристально смотря на меня в этот момент.

— Не имею ни малейшего представления. Я знаю, что они не должны быть такими жестокими к родной дочери. Но им будто плевать на меня. Например, я к своей дочери так относиться не могу. Мы друг для друга – все. Я могу спастись. Могу уехать. Меня тут никто не держит на самом деле. Феликс говорил об этом не раз. Я могу думать лишь о себе. Но все это при условии, что я оставлю здесь моего ребенка. И поэтому я здесь, потому что без нее я не ступлю ни шагу из этого дома.

Хмурое выражение лица Имрана становится все более мрачным.

— Думаю, тут все не так просто. Но я разберусь, — кивает в подтверждение своих слов. — Просто помоги мне и сделай как я говорю – не рыпайся, Альбина. И еще вопрос: кто отвозит ребенка в школу?

Глава 10

Я просыпаюсь необычайно бодрой несмотря на то, что мой сон составил лишь четыре часа.

Смотря на спокойное выражения лица моей девочки, я улыбаюсь.

— Скоро все будет, как мы мечтали, родная, — шепчу и поднимаюсь.

Умывшись и переодев ночную одежду на повседневную, я бужу Сабину.

Она потягивается и зевает.

— Так хочется спать, мамочка, — ее голос мягкий и ласковый.

— Вставай с мыслью о том, что… — дальнейшую часть предложения она говорит вместе со мной в голос: — этот день будет лучше предыдущего.

На ее губах расплывается улыбка.

— Значит, будем вставать.

Ежедневный ритуал повторяется: она чистит зубы, пока я заправляю кровать, затем одевается и я начинаю заплетать ей волосы.

— Сегодня я бы хотела «улитки».

Так она называет закрученные хвостики, обрамленные резинками с цветами ромашки.

— Хорошо.

Закончив с прической, мы спускаемся вниз.

Наверное, момент, когда мы с ней переступаем порог ее комнаты самый волнующий и страшный. Когда дверь закрыта — мы в своем мире. Там нет боли, нет плохих людей и слез. Мы скрыты и чувствуем себя счастливыми. Но стоит двери открыться, зло и страх проникает в наши сердца, и мы скрываем счастье во тьме. Тьма, в которую нас окунает Феликс.

Дочь крепче сжимает мою руку, пока мы спускаемся по лестнице. Тишина немного ослабляет нервы.

«Неужели он уже уехал на работу?» — задаюсь вопросом, но до конца не отпускаю напряжение.

На кухне я, как всегда, сервирую стол на двоих, и мы спокойно завтракаем с Сабиной.

— Сегодня у нас будет урок рисования. Мы будем рисовать губкой.

— Правда? Это так задумано?

— Да. Я очень хочу научиться. Учительница сказала, что можно делать облачка. Губкой выходит очень легко.

— Я и сама в предвкушении. Ты же покажешь мне после школы?

— Да, — она улыбается, но ее улыбка моментально гаснет. Словно кто-то нажал на кнопку.

Мне не нужно думать почему. Я сразу поворачиваю голову и сталкиваюсь с хмурым лицом мужа.

Он осматривает мое лицо и будто пытается заглянуть под горловину кофты, которую мне пришлось надеть из-за синяков на шее.

Сабина поднимается на ноги и берет свою тарелку, чтобы положить ее в раковину. Я делаю тоже самое и следую за ней по пятам.

Молчание такое тягостное, что невозможно дышать.

Мы подходим к двери и его голос останавливает нас:

— А ты куда?

Я оборачиваюсь и смотрю в его глаза.

— Водитель отвезет ее.

Дочка тут же обнимает меня и смотрит на Феликса странным взглядом, который я совсем не понимаю.

— Мне нужно поехать в школу. Конец учебы. Могут быть какие-то организационные вопросы. Я не могу постоянно сидеть дома. Или твой водитель пойдет вместо меня на родительское собрание?

Он смотрит на меня противным, недовольным взглядом и начинает бормотать:

— Господи, ты такая бестолковая, ненужная.

В голове вспыхивает момент разговора с Имраном и вместо того, чтобы ответить ему что-то, я молчу. Но в мыслях я не остаюсь в долгу, желая ему самой адской смерти.

Больше он меня не задерживает. Я беру рюкзак Сабины и открываю дверь, быстро обувшись.

Переполненная ожиданием разговора с Имраном, я подхожу к машине. Открываю дверь. Жду, когда дочь сядет на свое место и сажусь сама. Но быстрый взгляд на мужчину за рулем и… все пропадает.

Потому что это один из наших привычных работников.

Стиснув зубы, я отворачиваюсь. Меня затапливает злость, обида…

Надежда практически разбивается. Если у Имрана не получилось даже быть сегодня водителем, то что он вообще может сделать?

Но… что, если он занят чем-то более важным?

Это удручающе. Ведь я хочу верить. И эта надежда в итоге меня убьет, если ничего не получится.

Машина плавно съезжает на обочину трассы и посмотрев по сторонам, я понимаю, что мы проехали лишь часть пути. Рядом нет ничего, зачем мы могли остановиться. Паника хлещет в крови, и я смотрю на спокойное выражение лица мужчины.

— Где мы? Почему здесь остановились?

— Подождите минутку.

Мимо нас проезжает темный автомобиль и останавливается перед нами. Водитель тянется к ручке двери в тот момент, когда машина напротив открывается и из нее выходит мужчина.

Имран.

В черной рубашке, рукава которой закатаны до локтей и брюках он выглядит иначе. Несколько пуговиц сверху расстегнуты, и золотая цепочка поблескивает, попадая под лучи солнца. А в темных волосах видна седина. Смотря на него при свете дня, я понимаю, что он старше, чем я вчера могла заметить.

Мужчины проходят мимо друг друга и место водителя занимает Имран.

Глава 11

По дороге домой мы застреваем в пробке. Я сижу как на иголках, не в силах контролировать свой страх, который заставляет все сильнее дрожать от мысли, что Феликс придет в бешенство. Не знаю, как взять себя в руки. Да и заговорить с Имраном не могу, потому что он предупредил: ведь в машине может быть прослушка.

Смотрю в окно, кусая губы до крови. Мне не по себе. Муж не позволит мне выйти из дома с Сабиной, если я опоздаю, а уж тем более, если не приготовлю ужин вовремя. Ведь к нам приедут долгожданные гости — его родители.

Пробка затягивается. Стекло покрывается мелкими каплями — то ли от грязи, то ли от едва моросящего дождя. Имран молчит, но я чувствую, как он напряжен. Руки крепко сжаты на руле, взгляд упрямо устремлен вперед. Он не ругается, не раздражается — просто ждет. Ведет себя так, будто его вовсе не волнует, что мы тут застряли. Пусть мы едва знакомы, но я знаю его уже достаточно, чтобы понимать: он считает каждую секунду. Он не любит рисков. А то, что мы сейчас вдвоем в одной машине — уже риск.

Получается выбраться из потока машин, но впереди Имран сворачивает в другой переулок и останавливается.

— Мне пора, — коротко говорит он одними губами, повернувшись ко мне, а потом разворачивается обратно и смотрит куда-то в зеркало заднего вида.

Я молча киваю. Слишком многое сейчас нельзя обсуждать. Тем более вслух.

Через пару минут к нам подходит водитель, с которым я утром покидала дом. Привычное лицо. Один из тех, кого Феликс считает «проверенным». Имран выходит из машины и, обойдя капот, скрывается между припаркованными авто. Просто исчезает. Точно знает, где и как уходить, чтобы остаться незаметным. А я сижу, боясь даже пошевелиться.

Водитель не спрашивает абсолютно ничего. Кивает, включает поворотник и выезжает обратно на трассу. Я смотрю в окно, стараясь не думать, что будет потом, когда я окажусь в привычной клетке. Просто дышу, пытаясь взять себя в руки. Но страх меня убивает.

И чем ближе мы к дому, тем сильнее скручивает в животе.

Когда сворачиваем во двор, я чувствую напряжение сразу.

Охранники стоят на местах, как по команде. Не просто стоят, будто вытянулись. Кто-то поправляет воротник, кто-то держит руки за спиной. Неестественная выучка. И слишком много глаз на нас с водителем.

Горло сжимает. Сердце замирает и падает вниз, как камень в воду.

Я знаю эти взгляды. За долгие годы научилась различать оттенки тишины. Сейчас она напряженная и давящая. Как в зале суда, за секунду до оглашения приговора.

Не вижу Феликса, но чувствую его. Он в доме и скорее всего смотрит из окна. Уже ждет меня.

Водитель открывает дверь. Я выхожу, пытаясь не смотреть на него, но слышу шепот:

— Спокойно.

Мысленно киваю. Одно-единственное слово, но столько уверенности придает. Я не одна!

Но внутри… все скручено в тугой узел, несмотря ни на что. Я даже не могу различить, что именно так давит — страх, гнев мужа на ровном месте или паника? Руки слегка дрожат. Пальцы впиваются в ткань сумки. Охранники не двигаются. Только провожают меня взглядом. И это пугает сильнее любых слов.

Я не уверена, что успею что-то объяснить, если Феликс снова будет распускать руки. Усмехнувшись от злости на саму себя, поднимаюсь по ступеням и захожу в дом. Словно в клетку со львом, который уже проснулся.

Он стоит у окна. Широкая спина в тонкой рубашке, руки в карманах брюк. С виду спокоен, даже слишком. Но я чувствую… что-то не так. Слишком тихо. Слишком натянуто. Воздух словно сгустился. Сердце гулко стучит, будто предчувствует бурю.

Едва я делаю еще несколько шагов вперед, как Феликс резко разворачивается. Лицо — маска ярости, глаза налиты мраком. Он либо знает про Имрана, либо догадывается.

— Ты где была? — голос холодный, срывается на глухой рык.

Я не успеваю ничего сказать, как муж оказывается слишком близко. Его пальцы резко, грубо подхватывают мой подбородок, приподнимают лицо. До адской боли сжимает. Слезы мгновенно подступают к глазам.

Боже, сколько он ещё будет меня унижать? Когда все это закончится? Как я докатилась до такой жизни, а? И почему ему все сходит с рук? Почему все мои попытки сбежать отсюда рухнули как карточный домик? Я же столько раз пыталась… Неужели никогда не смогу избавиться от этого брака, этого человека, которого ненавижу всем сердцем и душой?

— В пробке, — хриплю, пытаясь не дрожать. — Ты же можешь все проверить. Зачем ты это делаешь? Отпусти?

Проверить может, да. Мне на самом деле страшно. Но я должна как-то сейчас убедить его, потому что он… Готов меня разорвать, раздавить! Он хочет услышать то, что сам себе надумал.

— С кем ты была? — шипит. — Кого ты себе нашла?

Я замираю, вцепившись в его запястье.

Он не просто ревнует — он болезненно одержим. Не любит, но в то же время не хочет отпускать. Я просто женщина, которую он хочет удержать рядом любой ценой. Даже если для этого нужно ломать меня раз за разом. Ему это нравится. Нравится чувствовать власть надо мной. Над беззащитным человеком, у которого связаны руки.

Феликс отпускает меня и я сразу делаю шаг назад — не из страха, скорее как инстинкт самосохранения. Боль гудит в висках, щеки пылают. И все, чего я хочу сейчас — сбежать. Закрыть глаза и исчезнуть. Не быть здесь. Не чувствовать этого давления, этого холода в его взгляде. Этой жестокости.

Но я молча стою. Если поднимусь в комнату… Он пойдет за мной и может что угодно сделать со мной в спальне. Мне не нужна близость. Тошнит от него.

Дышу часто. И впервые не отвожу глаз. Потому что внутри меня уже что-то встало на место. Страх уступает место решимости. Скоро все закончится! Я уверена в этом!

— Думаешь, я настолько тупой? Не догадываюсь, что у тебя появился хахаль?

Глава 12

Я пытаюсь скрыть все синяки. Но рана на лбу такая глубокая, что приходится закрыть пластырем, лишь бы дочь не увидела.

Но она не глупая девочка, сразу замечает и спрашивает, зачем я приклеила ее, приходится соврать, сказав, что ударилась о дверной косяк. Конечно же Сабина мне не верит, я это чувствую по ее взгляду, однако закрываю эту тему.

Родители Феликса не приезжают. По какой причине — я не знаю. То ли он что-то выдумал, чтобы они не появлялись в этом доме, то ли еще что…

Дочь засыпает к десяти. Она показала мне рисунки, которые рисовали сегодня в школе. Такая красота… Аж гордость берет. И в то же время больно становится, что она вряд ли сможет исполнить свою мечту, если мы не выберемся из этого дома. Если не избавимся от Феликса. Уверена, дай дочери шанс, она станет художницей. Даже галерею свою откроет. Я для этого все, что угодно готова сделать. Лишь бы мечта не оставалась просто мечтой.

Мой телефон подает признаки жизни. Увидев на экране номер мамы, невесело усмехаюсь. Сейчас последнее, что я хочу, так это разговаривать с родителями и братом. Им на меня плевать. Зачем тогда звонят?

Я всё жду, когда Имран расскажет мне правду. Когда я смогу узнать причину, по которой меня ненавидит собственная семья и муж. Чувствую себя футбольным мячом, который пинают из стороны в сторону со всей своей агрессией, на которую способны.

— Да, — отвечаю слишком резко.

— Альбина… Как ты, дочка?

— Не называй меня дочерью. Что нужно?

После того, что сделал со мной Феликс, я ненавижу всех вокруг. Мне порой кажется, что я вообще неродная стоим родителям, раз они смогли так со мной поступить. Разве настоящая мать способна толкнуть своего ребенка в огонь?

— Твой отец приезжает. Мы к вам на днях в гости приедем.

— Только этого не хватало для полного счастья, — цежу сквозь зубы. — Вбейте себе в голову: как вы не рады мне в своем доме, так и я не рада вам здесь. Ясно?

— Что с тобой происходит, дочка?

— Сказала ведь не называть меня так!

— С мужем поссорилась?

— О, боже… Знаешь, я вот думаю… Хорошо вы друг друга нашли. Ни вы, ни он — не достойны уважения и любви. Клянусь, будь у меня такой шанс, вычеркнула бы вас из своей жизни. Всех!

Отключаюсь, не желая слушать слова матери. Нет их для меня. Никогда не будет. Не принимаю ни один из пяти звонков, которые получаю от нее.

В ванной горит тусклый свет. Я стою перед зеркалом, держа в руках ватный диск, пропитанный антисептиком. Прикладываю к разбитому лбу. Жжет так, что глаза наполняются слезами, но я стискиваю зубы и молча терплю. Крови нет, осталась тонкая ало-коричневая полоска, которая пульсирует от боли.

Осторожно приклеиваю пластырь, разглаживаю края. Смотрю в зеркало — такое чужое, измученное лицо. Чуть дрожащая нижняя губа. Быстро вытираю щеки, глубоко вдыхаю. Ради дочери нужно держаться.

Время не идёт. От волнения не нахожу себе места. Ложусь, понимая, что до встречи с Имраном есть ещё три часа, но заснуть не получается при всем моем желании. Вырубаюсь, а просыпаюсь от кошмара, который снится мне почти каждый божий день. У меня снова отнимали дочь…

Дом погружен в тишину, прерываемую лишь глухим тиканием часов. Время близится к назначенному Имраном часу. Я натягиваю на себя темную длинную кофту, убираю волосы под капюшон и тихо открываю дверь спальни. Сердце стучит в груди, как барабан. Каждый шаг как по минному полю.

Спускаюсь вниз, не включая свет. На цыпочках подкрадываюсь. Подошвы босых ног сливаются с холодом ступеней. Останавливаюсь на самой последней ступеньке, слыша в темноте резкие, уверенные шаги.

Сердце проваливается в пятки. Это точно не Имран. Он не стал бы так свободно ходить по этому дому.

— Куда собралась? — звучит спокойный голос мужа. Даже ленивый, но в нем есть скрытая угроза. Он стоит, прислонившись к стене, руки скрещены на груди. Его глаза сверкают в полумраке, как у зверя, загнавшего добычу в угол.

— Я… воды хотела… — с трудом выдавливаю, чувствуя, как горло сжимается.

Он медленно подходит. Шаг за шагом. Я пячусь назад — спиной упираюсь в стену. Мысли путаются, дыхание сбивается.

— Воды? — усмехается. — Или к кому-то?

Наступает звенящая, давящая тишина. А потом его рука резко ложится на мое горло. Не с силой, не душит. Просто фиксирует. Но этого достаточно, чтобы я едва не задохнулась от страха. Страх есть, да. Но одновременно с ним есть и спокойствие. Я привыкла к его ударам. Больно каждый день. Пусть делает, что хочет. Рано или поздно расплатится.

— Скажи мне правду, Альбина, — шепчет он, склонившись к самому уху. — Пока можешь говорить…

Запах ударяет в нос, как пощечина. Тяжелый, терпкий — перегар с примесью виски и сигарет. Меня тут же начинает подташнивать. Морщусь, стараясь незаметно отвести взгляд, чтобы не встретиться с его мутным, злобным. Феликс пьян. А это значит, что нужно бежать.

Он не давит на горло, но хватка твердая, властная. Мне нечем дышать не из-за силы, а из-за страха. Этот страх врос в кости, стал привычкой, стал тенью, преследующей меня каждый божий день. И боюсь я не за себя, нет. Мне плевать. Пусть до утра бьет, оскорбляет. Но когда я вижу один и тот же сон, где отнимают мою дочь, едва прикрываю глаза… Не могу не бояться.

В голове пульсирует одна мысль — нужно выбраться отсюда. Он в таком состоянии всегда становится опасным. Пристает. Лезет ко мне грязными руками, не терпит отказа. А я не выдержу, если он снова… тронет меня.

Тошно. Так тошно, что меня выворачивает наизнанку. Мерзко.

— Ты моя. Слышишь?

— А как же твоя любовница? — шепчу дрожащим голосом. — Твоя как раз она. А я всего лишь игрушка, которую ты терпеть не можешь, но по каким-то обстоятельствам держишь рядом.

Глава 13

Дочка стоит перед зеркалом, расчесывает длинные темные волосы. На тумбочке ее телефон, включена какая-то музыка, и моя крошка подпевает. Она будто вся в этом моменте — движет губами в такт, иногда закрывает глаза, немного покачивается. Я же стою у двери, наблюдаю. Сердце сжимается от нежности.