Развод в 44. Без права на прощение

Глава 1

РАЗВОД. БЕЗ ПРАВА НА ПРОЩЕНИЕ

ЛЕНА ГОЛД

«Яра, позвони мне, пожалуйста, как освободишься. Нам срочно нужно поговорить! Это важно!» — Сообщение от Светы приходит во время второго урока. Спрятав телефон, я решаю поговорить с ней на перемене.

После последнего звонка в классе снова наступает тишина. Я, как обычно, остаюсь, а несколько учеников ждут меня для дополнительных занятий. Чаще всего это те, кто готовится к экзаменам или кому просто нужно чуть больше внимания и поддержки. Я люблю эти репетиции, потому что здесь нет спешки, что вот-вот зазвенит звонок и нужно успеть все объяснить. Можно поговорить, не торопясь все разложить по полочкам, чтобы каждый ученик понял тему до конца. Благо они меня любят, внимательно слушают. У каждого из них цель поступить в университет, стать успешным человеком.

Когда последние дети собирают тетради и прощаются, я некоторое время задерживаюсь одна в пустом кабинете. Привычный запах мела, чуть выцветшие стенды на английском, аккуратно сложенные книги на столе — все это вдруг окутывает меня странным спокойствием. Я выключаю свет и выхожу в коридор, где уже никого нет.

У входа останавливаюсь, оглядываюсь вокруг. На улице слишком пасмурно. Не просто льет мелкий весенний дождик, а настоящий ливень. Будто небо решило вылить за раз все, что копило неделю. Капли так и дробят по лужам, по ступеням, по крыше, срываясь с козырька водопадом. Надеясь, что это временно, решаю немного подождать.

Достаю телефон, вижу несколько пропущенных от Светы. Черт! Я ей так и не позвонила… Дома свяжусь, ибо сейчас это невозможно.

Время идёт, а дождь не то, что не стихает, а словно заливает город с новой силой. Машина стоит чуть дальше, через школьный двор, и я понимаю, что ждать дальше бессмысленно. Сделав глубокий вдох, прижимаю сумку к груди, приподнимаю край юбки, и быстрыми шагами спускаюсь по лестнице.

Холодная и липкая вода моментально проникает в туфли. Блузка тут же прилипает к телу, становясь прозрачной. Волосы стекают по вискам, по шее, капли попадают за воротник. Я бегу, стуча каблуками по асфальту и только захлопнув за собой дверь машины начинаю дышать.

Сажусь за руль. Меня трясет так, что даже пальцы на кнопках едва слушаются. Включаю печку на полную, надеясь, что тепло поможет хоть немного прийти в себя.

Юбка и блузка прилипли к коже. Сквозь запотевшее стекло мир кажется размытым, как за стеклом аквариума.

Телефон подает признаки жизни. Достав его из сумки, вздыхаю. Господи, что такое могло произойти, что Свете не терпится со мной поговорить?!

— Да, родная.

— Господи, Яра! Я тут задыхаюсь от злости, а ты на связь не выходишь!

— Что случилось? Ты меня пугаешь.

— Можешь ко мне приехать? Пожалуйста, это очень важно!

— Я только вышла из школы и промокла насквозь, Свет. Не думаю, что это хорошая идея.

— Всего на пять минут! У нас тут очень много посетителей сегодня, не могу выйти. Ты же знаешь, что я не дергаю тебя по пустякам.

Голос у подруги действительно взволнованный, нервный. И да, от шума я с трудом понимаю, что она говорит.

— Хорошо. Но я быстро. Буду через сорок минут.

— Договорились!

Я крайне редко отказываю Свете. Возможно, она просто хочет, чтобы я выбралась из дома. Потому что в последнее время перестала куда-то с ней ходить, проводить вместе время. Слишком замкнутой стала. Умом понимаю, что она права. Ну сколько можно? Школа, дом, занятия, книги, вечные списки дел. Иногда кажется, что я растворяюсь в этой системе. Остается несколько часов свободного времени, а это время я хочу провести с семьей и немного отдохнуть.

Салон постепенно наполняется сухим, мягким теплом. Еще недавно насквозь промокшая одежда начинает высыхать. Ткань медленно отлипает от кожи.

Прошло уже почти полчаса, а я будто топчусь на месте. Маршрут, который обычно занимает минут сорок, сегодня превращается в мучительное ползание среди бесконечного потока машин, а стрелки часов неумолимо бегут вперед.

В ресторан я вхожу, когда уже давно стемнело. Сегодня здесь удивительно многолюдно. Свободных мест нет вовсе, только в самом конце зала, в углу заведения есть маленький столик на двоих, куда я направляюсь.

Света замечает меня сразу и уже направляется к столику, держа в руках маленький поднос с горячим, ароматным кофе. Она ставит напиток передо мной и садится напротив. Улыбается, но я вижу, как она напряжена. И эта улыбка неестественная.

— Что случилось, Свет? — спрашиваю, не отрывая взгляда. — Ты выглядишь странно. Зачем меня позвала? Все же хорошо?

Она качает головой, вытаскивая из кармана телефон. Пару минут что-то ищет, пока я, обняв пальцами горячую чашку, делаю глоток кофе.

— Эдик тебе изменяет, Яра, — неожиданно поворачивает экран в мою сторону. — Мне бы совершенно не хотелось это тебе говорить, но… Прости. Мне больно видеть, как он тебя предает. Он же наверняка с тем чучело смеются над тобой… Даже мысль о таком вызывает ярость. Клянусь, Яр. Я не желаю тебе ничего плохого, но молчать просто не могу.

Мой муж находится в дорогом и шикарном ресторане, судя по интерьеру и хрустальным бокалам на столе. Все бы ничего… Я бы закрыла глаза на его собеседницу, посчитав, что это какая-то деловая встреча, если бы Эдик не держал ее за руку и не смотрел таким восхищенным, влюбленным взглядом. Ее лица я не вижу — лишь темные, длинные, идеально уложенные волосы. Снимок сделан сбоку, но так, чтобы не было понятно, кто та девица.

Такой мощный удар в грудь получаю, что перестаю дышать. В горле застревает колючий ком, а пальцы, которыми я обхватываю чашу, дрожат. Сглотнув, прикрываю глаза.

— Откуда это? — не узнаю свой голос.

Последнее, что я могла бы ожидать, так это измену мужа, когда мы прожили вместе пол жизни.

— Отправили те, кто знает, что мы близкие подруги. Да, больно. Да, неприятно. Но мне кажется гораздо лучше узнать все сразу, чем ходить с рогами.

Глава 2

Стою как вкопанная. Воздух исчезает, сердце стучит в ушах так, что я едва слышу собственное дыхание. Тело будто онемело. Пальцы сводит судорогой. И всё внутри меня проваливается в какую-то холодную, вязкую пустоту. Я хочу что-то сказать, хотя бы одно слово, но рот не слушается.

Это же моя дочь… Моя единственная девочка, которую я растила с любовью и теплом. Я жила, можно сказать, для нее. Бессонные ночи, первые уроки, болезни, слезы. Все это было в прошлом, все было ради нее. А теперь она смотрит на меня, как на постороннюю женщину. Так спокойно и без капли сомнения в моем «предательстве», о котором я не знаю.

Вся эта дурацкая сцена похожа на сон. Кошмарный сон, в котором все, что мне дорого, предает тебя в одночасье. Муж — да, это уже удар, от которого кружится голова. Но дочь?.. Моя Оля, мой свет, моя опора, мой смысл… Мой ребенок смотрит на меня как на врага?! Как она может так жестоко обойтись со мной, не имея ни одного доказательства? Она не просто молчит, а делает свой выбор против меня. И я не имею ни малейшего представления, за что они так со мной поступают...

Сажусь на край кресла, потому что ноги больше не держат. Телефон мужа все еще в моей руке. Я смотрю на экран, будто надеюсь, что сообщение исчезнет, растворится, и все, что сейчас происходит, окажется шуткой.

Но это идиотское сообщение есть. Оно реально. Так же реально, как их голоса, звучащие секунду назад. Как их взгляды, которые сейчас устремлены на меня.

Молчание между нами растягивается. И в этой тишине я медленно умираю. Я выгляжу так же, как и полчаса назад — сильной и независимой. Но внутри что-то хрустит, ломается, крошится. Это не просто предательство. Это… обесценивание.

Меня. Моей любви. Моей заботы.

Горло сдавливает что-то невидимое. Но я не плачу. Пока нет. Потому что боль еще не до конца понята. Ее слишком много, чтобы почувствовать все сразу. Я как в тумане. И в этом тумане, где я перестаю понимать, кто я, зачем я здесь, и что вообще происходит, слышу только собственное неровное дыхание.

Хочется просто уйти, захлопнув за собой дверь. Но… я не позволю им так просто перевернуть мою жизнь вверх дном и остаться в этом доме, будто меня никогда здесь не было. Глубоко вдыхаю и, несмотря на дрожь в груди, выпрямляю спину.

— Сейчас же объясните мне, что происходит. Откуда появились необоснованные обвинения? Ты, Оля. Ты сказала, что у меня кто-то есть. Откуда эта ложная информация? С какой стати ты обвиняешь меня в том, чего не было и быть не может?

Дочь поджимает губы, словно собирается с мыслями. Ведет себя так, будто я не ее мать, а преподаватель, перед которым она обязана оправдаться.

Но почему-то не смотрит мне в глаза, а куда-то мимо, в сторону.

— Папа сказал… Он показывал переписку. Скриншоты. Какие-то сообщения. Он говорил, что ты встречаешься с мужчиной… что ты давно отдалилась от семьи, и тебе плевать на нас.

Лицо заливает жар от гнева, боли и… Разочарования.

— Я отдалилась? Я? От кого, Оля? Я просто прихожу поздно. Да, не отрицаю, но разве у меня есть выбор? Для кого я работаю? Сколько лет преподаю английский? И да, последние три года приходится нагружать себя по полной. Почему я это делаю? Думаешь, мне нравится приходить домой и без сил падать на кровать? Нет, Оля, мне это никакого удовольствия не приносит. Зато вы, пока я пашу целыми сутками только потому, что у твоего отца все плохо и он с трудом обеспечивает семью, вы тут строите планы, как от меня избавиться?

Я перевожу взгляд на Эдика. Его лицо каменное. Ни капли раскаяния, ни тени вины. И от этого мне становится особенно мерзко.

Последние три года у него действительно все плохо. Все для дома делаю я, но при этом оказываюсь виноватой. Да даже свекровь накидывается на меня каждый божий день только потому, что я возвращаюсь домой поздно. Хотя прекрасно знает, что все живут за мой счет. Да, Валентина Сергеевна неблагодарная, в этом я даже не сомневалась. Но как же больно осознавать, что мой муж, как оказалось, далеко от нее не ушел.

— Ты показал ей какие-то фальшивые снимки? Ты действительно настолько хотел выгородить свою новую «любовь», что без стыда и совести оболгал меня перед дочерью? Тебе не хватило смелости просто признать, что ты предатель?

— Яра, между нами всё давно угасло. Мы просто тянули время. Ты сама это знаешь, — говорит спокойно, будто это деловой разговор. — Ты стала другой. Такой… холодной. Постоянно в школе, в своих заботах. Наташа дала мне тепло и любовь, которого ты давно не давала.

— Я не холодная, а просто уставшая. От того, что все на мне. Я тянула нас троих, пока ты ходил по самым дорогим ресторанам со своей любовницей!

Делаю шаг к дочери, беру ее за руки. Они холодные. Она не вырывается, но и не отвечает.

— Оля, ты действительно веришь ему? Веришь в то, что я изменяю твоему отцу? Почему?

Она шепчет, и этот шепот буквально режет мое сердце:

— Потому что ты… ты все время где-то. Сама по себе. Ты не видишь меня. А папа всегда рядом. Он говорит со мной, понимает меня. И… я просто хочу, чтобы он был счастлив. Разве в этом есть что-то плохое?

— Даже если для этого меня нужно растоптать? Переступить через меня?

Она не отвечает. А я уже не могу держаться.

— Понятно, — усмехаюсь зло, так и не дожидаясь ответа. А Эдик сама невозмутимость. — Я не уйду. И не позволю вам решать за меня. Не позволю вам превратить все в руины, прикрываясь красивыми словами про «счастье» и «тепло».

Разворачиваюсь и выхожу из кабинета, ощущая, как внутри, среди обломков, медленно поднимается что-то новое. Это не злость. Это скорее сила и желание отомстить.

Я с трудом поднимаюсь в спальню. Ноги ватные, руки ледяные. Хочется лечь, но я не ложусь. Хочется плакать, но не могу. Слез нет. Они тяжестью застревают в горле. Только сердце стучит громко и глухо одновременно, как удар кулаком в запертую дверь.

Сажусь на край кровати, закрываю глаза. Слышу, как внизу захлопывается дверь. Эдик уходит. Наверное, к той самой, что якобы «дает тепло».

Глава 3

Ошеломленно наблюдаю, как незнакомец обходит меня и направляется к капоту.
— Откроете? — смотрит на меня вопросительно.
— Конечно, — тут же вырываюсь из оцепенения.
Дергаю ручку двери и нажимаю кнопку у руля.
Он немедля поднимает капот и начинает что-то там проверять, трогать, дергать.
Не зная, что делать, я остаюсь на месте и посматриваю на циферблат наручных часов.
Я ни за что в жизни не успею вовремя, если это займет больше пятнадцати минут.
Проклятье!

Прислонившись к задней двери, я опускаю голову и смотрю вниз на свои туфли. Стараюсь не думать о моей жизни, которая внезапно перевернулась с ног на голову и превратилась в маски-шоу. Тем не менее, я каждую секунду прокручиваю слова мужа и дочери в голове. Как много моей вины в том, что произошло? Мужчине зачастую не нужен повод для предательства, но дочь… Я не была плохой матерью. Или же я просто заблуждалась?

— Попробуйте завести, — командует мужчина, выглянув из-за капота.
Быстро сажусь за руль и поворачиваю ключ в замке зажигания. Но ничего не происходит, кроме «кашля».
— Понял, минуту, — доносится его голос, поэтому я остаюсь сидеть на месте.

Мой мобильный оживает. И я, даже не глядя на экран, могу с уверенностью угадать контакт. Забираю со злой усмешкой.
— Да? — поднимаю трубку, откуда тут же доносится недовольный и громкий голос.
Уже и не помню, когда в последний раз она со мной спокойно здоровалась, вместо высказывания недовольства. Я выхожу из машины и отхожу на несколько шагов.

— Могу я узнать, Яра, один момент…
«Нет», — отвечаю мысленно, на деле же молчу.
— Ты теперь приходишь после заката, уходишь до рассвета. Это теперь норма жизни в доме моего сына?

Приехали!
— В нашем доме, — отвечаю ей, злясь. — Валентина Сергеевна. В доме вашего сына и его жены, где позволено жить и вам. Жить, а не командовать кем-либо.
— Ах… — она театрально ахает, а я закатываю глаза. — Ты даже не приготовила для своей семьи ужин. И с утра никакого завтрака. Ты не выполняешь свои обязанности и отлыниваешь от них.

«Потому что ни один из вас не заслуживает больше ничего из того, что я отдавала безвозмездно», — горько признаю.

— Давайте подумаем вместе, — крепко обхватив себя за плечи рукой, рычу в трубку, боясь окончательно сорваться. — Я работаю с утра до позднего вечера, обеспечиваю семью самым необходимым и выматываюсь как вол. А что же делаете вы, Валентина Сергеевна? — она затихает, пока я продолжаю. — Встречаетесь с подругами, гуляете по городу и тратите деньги только на себя, ничего для дома не покупаете. Кто из нас двоих с вами располагает временем приготовить семье завтрак или ужин? Так еще я должна прислуживать вам? С какой стати, могу я узнать?

Меня так достало это все, что больше не осталось сил сдерживать слова.
— Да как ты смеешь со мной говорить в таком тоне? Откуда вдруг такая смелость? Эдик обязательно узнает о твоих словах и примет меры, бессовестная, невоспитанная хабалка!
— Господи, — усмехаюсь на ее слова. — Да ради бога. Плевать я хотела с некоторых пор и на вас, и на вашего сына.

Свекровь «ахает» снова и теряет дар речи.
— Да ты… Змея, пригретая на груди! Ладно, меня не уважаешь как мать своего мужа, но говорить подобное о моем сыне? Неблагодарная! Я всегда знала, что рано или поздно ты проявишь свою вторую натуру. Ты — разочарование. Видит бог, я хотела открыть глаза Эдичке с первого дня.

«Эдичка» — человеку под пятьдесят. Что за цирк?

— Вы не видели неуважения с моей стороны. Все эти годы я относилась к вам по-доброму именно потому, что вы мать моего мужа. Ровно до этого момента. Я тащила вас всех одна. Эдик же якобы работал, разбираясь с проблемами, а на самом деле таскал по дорогим ресторанам свою любовницу. Думаете, после этого я буду продолжать готовить вам всем ужины и выслушивать ваши претензии? Вы ошибаетесь. С этого дня все меняется.

Сначала она молчит, а я прислушиваюсь. Жду очередного выпада, пока ненависть и жар предательства кусают душу. Но в трубке раздается громкий смех.
— Что? Это что, действительно правда? Неужели у моего сына появилась достойная, хорошая девушка? — ее лицемерие доводит меня до приступа тошноты, как и наигранная радость. — Так это что же, он с тобой разведется? И наконец поймет, что такое счастье?

Пока она причитает, я не могу отделаться от мысли, что эта женщина — сущий кошмар. Отвратительная и мерзкая нахлебница. Сейчас я даже не понимаю, как смогла держать в себе тонны негатива и заглушать его.

— Господи, не дай бог иметь в своей семье таких родственников, как вы. Нормальная мать болеет за счастье ребенка и старается сохранить в его семье мир и порядок, а не делать все, чтобы эта семья разрушилась. И знаете, такие люди, как вы, будут оставаться в одиночестве всегда. Вы — паразит, змея, которая отравляет всех вокруг себя. Сплетничаете за спинами других людей и уповаете на какое-то счастье для себя. Но вы никогда не будете счастливы. Для таких, как вы, свой котел в аду. И пусть ваш сын делает что хочет.

Она все это время смеется, будто сумасшедшая, и поддакивает.
— Ну и хорошо, Яра. Хорошо. Раз тебе не нравится мой сын, тем более что он одумался и нашел достойную женщину, забирай свои вещи и уходи от нас. Никто тебя не держит.

Я давлюсь воздухом от ее хамства.
— Уходить с вещами? А с какой стати? — мой голос становится громче. — Этот дом мы с супругом приобретали в браке. Я ни за что из него не уйду. Он такой же мой, как и Эдика. Поэтому, если вам и вашему лживому сыну не нравится мое присутствие, то катитесь из него сами. Меня оттуда никто не выгонит, потому что половина этого дома — моя. Я могу уйти оттуда только сама, но я этого делать не буду. Все!

Сбросив вызов, сжимаю телефон до побелевших костяшек и дрожащей рукой касаюсь горла. Такое ощущение, что я извалялась в грязи. А это всего лишь телефонный разговор.

Делаю глубокий вдох, потому что кажется, не дышала, пока высказывала ей все, что накипело. Но этого мало.

Глава 4

Конечно, я опаздываю. Не так сильно, всего на десять минут, но для меня это всегда много. Я не люблю нарушать порядок, особенно когда сама его же и создаю. Не люблю, когда мои ученики задерживаются, а сейчас сама не смогла добраться вовремя. Бегу по лужам, капли срываются с зонта и бьют в лицо, заливают одежду, стекают по волосам, скользят под воротник. Дождь сегодня не просто дождь — это безумие, которое будто чувствует, что я держусь из последних сил, и с удвоенной жестокостью старается добить. Льет как из ведра, и нет надежды, что скоро стихнет.

В кабинет влетаю почти на ходу. Волосы мокрые, руки дрожат, но дети уже здесь. Они тихо сидят, ждут, зная, что я не люблю, когда они шумят в мое отсутствие. Кого-то удивляет мое состояние, кто-то делает вид, что ничего не заметил. Но я благодарна им за это молчаливое понимание.

Я включаюсь в работу, как могу. Говорю уверенно, расставляю акценты, объясняю новые темы и в эти мгновения даже появляется иллюзия, что все хорошо, под контролем. Пока я рассказываю правила английского, пока на доске появляются примеры, формулы, вопросы — мой голос становится якорем, который держит меня на ногах.

Но стоит только сесть на свое место, положить мел и закрыть журнал, как мир снова превращается в серое пятно. Перед глазами лицо дочери, ее равнодушный взгляд, голос, лишенный сочувствия.

«Ты её не любишь… У мамы есть другой…»

Набатом стучат в висках ее слова.

Я не понимаю. Не понимаю, откуда в ней столько жестокости. Неужели двадцать лет любви, заботы, бессонных ночей, всех этих тревог, подарков, поездок, — неужели все это не оставило в ней ничего? Я же жила ради нее. Я делала все, чтобы у нее было всё лучшее — лучшая еда, лучшие книги, лучшие учителя, лучшая одежда и обувь, лучшая комната. Я мечтала, чтобы она была счастлива.

А теперь она спокойно, даже с какой-то холодной деловитостью вычеркивает меня из своей жизни, как лишнюю строчку в сценарии. Как будто я была фоном. Как будто мать — это кто-то, кто всегда рядом, но особо не важен и не нужен ей.

Мне не так больно от того, что у Эдика есть другая женщина. Конечно же неприятно, обидно, горько. Но я могу пережить удар с его стороны. Он тот, кто выбрал путь предательства. Тот, кто плюнул мне в душу, кто швырнул на пол и сломал мое доверие к себе. Тот, кому стало все равно на мои усилия, на все то, что я сделала ради нашей семьи.

Но дочь… Она часть меня. Она выросла внутри меня, я носила ее под сердцем, обнимала ночами, когда ей снились кошмары, водила за руку в школу, бегала с ней под дождем, читала сказки, гладила волосы, поддерживала, когда ей это было необходимо. Как она могла так легко предать?

Не понимаю, как проходят уроки с детьми. Все словно в тумане. Как-то провожу дополнительные занятия, улыбаюсь, подсказываю, ставлю галочки. Похоже, они довольны, потому что благодарят и попрощавшись, уходят. Я остаюсь в классе одна.

Тишина. Снова дождь. Стук капель по стеклу как удар в самое сердце.

Тихо приоткрывается дверь, куда я поворачиваюсь и вижу Марину. Моя коллега, и по совместительству, наверное, единственный человек после Светы, которому я могу рассказать все, что происходит в моей жизни. Она всегда чувствует, когда со мной что-то не так. Не вторгается, не давит, но и не может относиться равнодушной к моему состоянию. И сейчас… она просто садится рядом, не спрашивает сразу, дает возможность подумать и решить, стоит ли делиться с ней проблемами.

— Ярослава, — говорит она мягко. — У тебя на лице написано, что ты на грани. Выглядишь неважно.

Я смотрю на нее и нервно усмехаюсь. Все, что сдерживала весь день, вырывается из горла тяжёлым вздохом. Мне не нужно много слов. Я просто шепчу:

— Эдик предал меня… И дочь тоже…

Марина сжимает мою ладонь. Мы сидим молча, и я не отвожу от нее взгляда, ожидая, что она скажет. Подруга будто думает над моими словами и, судя по шоку в ее глазах, она не совсем понимает, о чем я.

— Я не понимаю, Марин… — голос предательски дрожит, но я не останавливаюсь: — За что мне все это? За что мне такой удар? Неужели я настолько плохая мать? Настолько никчемная жена?.. Я ведь всю жизнь жила ради них. Ставила их желания выше своих. Отказывалась от себя, от отдыха, от всего. И вот что получаю... Мало того, что Эдик мне изменяет. Так дочь… дочь считает, что у меня есть любовник. И говорит своему отцу, чтобы он развелся со мной. Как будто я — старая мебель, которую пора вынести из дома.

Я задыхаюсь от собственных слов. Каждое — как заноза под ногтем. От боли сводит горло, грудь, но я продолжаю, будто если не скажу все сейчас, то потом вообще разучусь говорить. Мне необходимо опустошить душу.

— Я была с Олей на каждом ее экзамене, на каждой олимпиаде, заучивала с ней тексты, читала ей стихи вслух, помогала учить речи на выступления… Я стояла за ее спиной и поддерживала, когда она боялась. А теперь она радуется, что у ее отца есть любовница. Более того, хочет от меня избавиться, дабы он был с ней счастлив… Я же будто никогда в её жизни не существовала. Господи, да как ребенок может отказаться от матери, а?

Марина вздыхает. Она сдерживает эмоции. Вот-вот мы обе разрыдаемся.

— Ярослава… ты сейчас проходишь через ад. Я даже представить не могу, что творится внутри тебя. Но ты у меня сильная. Я уверена, пусть это будет тяжело, но ты справишься. И давай без этих «плохая мать», ладно? Ты — идеальная мать. Просто не для Оли. Иногда мы так увлеченно отдаем себя целиком, что забываем — дети вырастают со своим выбором. Иногда ужасным, да. Иногда несправедливым. Но это их путь. Это не значит, что ты виновата. Не значит, что ты сделала что-то не так. Ты сама лучше меня знаешь, что они оба пожалеют…

— Я бы родную мать не оставила… Не променяла на другую. А муж… Я всю семью столько времени на себе тащу, Марина.

Глава 5

Я прикрываю глаза и, не оборачиваясь к свекрови, просто проваливаюсь в пропасть своих мыслей.

Как человек может быть таким черствым, беспринципным и отвратительным?

Словно той боли, что мне нанес муж, мне мало. Словно предательства дочери недостаточно. Так еще и эта женщина, эта змея, ходит и капает своим ядом мне на раны.

Да за что мне это все?

И ладно бы, я была стервой и нахалкой, хотя, наверное, стоило стать такой. Так она еще знает прекрасно, что я права абсолютно во всем, но нет, этого ей мало. Она просто гнет свою корявую линию и идет напролом.

Эдик три года прикрывается кризисом в компании. Я понимала его проблемы, они казались серьезными и логичными. Господи, да я же любила этого дурака. Мне было не сложно отдавать все семье. Мириться с Валентиной Сергеевной, тихо ненавидя. Пока она наслаждалась. Но подобные люди — свиньи, и грязи им всегда мало. И в ответ я не получила благодарности. Свекровь постоянно показывала, как неприятно быть рядом со мной, и ни разу не потрудилась спрятать свою ненависть за холодной отстраненностью. Как все это время делала я. Ведь как ни крути — я жена ее единственного сына. Она могла сделать все иначе. На самом деле, я никогда не была против нейтралитета между нами. Но ей нравится жить в состоянии войны.

Смешок срывается с губ, понимая абсурдность моих мыслей. Эдик взял все самое отвратительное от своей матери. Сколько поддержки и сострадания я отдала ему! Я была рядом с ним на каждом этапе его кризиса на работе. Я искренне переживала и отдавала свою любовь, желая быть плечом, на котором можно «поплакать». Ведь так поступают супруги. Я не требовала денег, не кричала о том, как устала тянуть все на себе, и не стыдила его за отсутствие денег. Я понимала.

Теперь не буду этого делать. Наступил конец этой чертовщине.

Взяв себя в руки и сжав кулаки, я оборачиваюсь. Смотрю на нее, высокомерно вздернув бровь.

— Это вы мне о самоуважении? Вы? — ярость разливается по венам, как лава, делая кровь горячее, распаляя. — Живущая за счет невестки? Ни копейки на еду, на ваши любимые йогурты. За коммуналку и косметику, размалеванную на вашем бессовестном лице…

— Ах ты… — она открывает возмущенно рот, но я не позволяю ей говорить.

— Я работаю. Я убираю. Я делаю все по дому под ваши нелепые замечания о пыли и плохо помытой посуде, недосоленном супе и так далее. Что же делаете вы? Ни-че-го. Прогулки, отдых. Там встретились с подругами, тут пошли по магазинам. У вас никаких бед. Так что же вам от меня надо? Почему вы такая неблагодарная, Валентина Сергеевна?

Мысленно благодарю бога, что у меня такой матери. Клянусь всем святым, что у меня есть, — если бы моя мама так поступала со своей единственной, я бы сказала идеальной, прекрасной невесткой, я бы опустила ее с неба на землю. А если бы не поняла, перестала бы с ней общаться. Ибо от таких людей нужно держаться как можно дальше, даже если это наши самые близкие…

Свекровь запрокидывает голову и противно усмехается, словно перекривляет меня, состроив гримасу.

Господи, как же я ненавижу эту женщину. Кажется, сейчас моя ненависть даже глубже стала. Сдерживать свои эмоции больше не имеет смысла, и все чувства вырываются из глубин души.

— Так это я неблагодарная? Я? Я тебе отдала такого сына, такого мужчину. Столько терпела тебя и твои выкрутасы, задранный нос. Да я проклинаю твое существование! Наконец мой Эдичка прозрел и понял, кто с ним рядом был. Наконец нашел хорошую женщину. Чего еще может хотеть мать для своего сына?

Я лишь качаю головой, потому что такого не рассудительного бреда наслушалась достаточно за долгие годы этого брака. В ее словах никогда не было сути и хотя бы малейшей правды. Сейчас тем более. Мне не раз казалось, что она попросту сошла с ума, и ее безумие ищет выход, а значит, нуждается в специальном лечении.

Понимая, что нет смысла говорить с неадекватным человеком, решаю закончить этот разговор.

— Знаете что, — мой голос — лед, — терпеть вам меня скоро и не придется.

Ее глаза загораются отвратительным блеском. Она радуется и не скрывает этого факта. Хотя нормальная женщина, нормальная мать попыталась бы смягчить обстановку, чтобы брак ее ребенка, который длится больше двух десятков лет, не закончился. Тем более таким образом.

— Этот дом мы с Эдиком приобретали и поднимали в браке. Половина как минимум — моя. Так вот, если я захочу, то вышвырну вас отсюда, — делаю шаг вперед, — и ваш сын не посмеет мне сказать ни слова. Вы здесь — никто.

Глава 5.2

Кипящая в венах злость начинает выходить наружу, и я просто могу не сдержаться. Она мне так надоела за эти годы, что я нахожусь на грани.

— Да как ты смеешь! Кто ты такая, чтобы угрожать мне в доме моего сына? Оборванка! А еще работаешь учителем в школе.

— А вы вообще не работаете. За столько лет ни разу не постарались чем-то себя занять. А несколько лет живете за счет невестки, которую ненавидите и не скрываете этого!

— Знай свое место, дрянь! — вопит свекровь, багровея.

Преодолевает расстояние между нами и хватает за локоть.

Выдергиваю руку и угрожающе шиплю ей в лицо, теряя самообладание:

— Это кто ты такая, чтобы говорить со мной в таком тоне и хватать меня? Не смей даже пытаться трогать меня!

И тут происходит то, чего раньше не случалось.

Свекровь поднимает руку и замахивается. Ловлю ее руку в воздухе, потому что она слишком медлительная, и отталкиваю от себя, смотря на нее с омерзением.

— Бабушка! — кричит откуда-то из-за спины дочь, и мы обе смотрим в ее сторону, пока она не останавливается рядом с ней.

Пришла защитница.

— Бабушка, господи, что ты делаешь? — при этом меня словно не замечает.

— А ты не видишь? — кричит свекровь, разыгрывая драму. — Посмотри только на эту хабалку, свою мать. Руку на меня поднимает. Бессовестная, мерзкая девка!

На этом я отступаю, увеличивая между нами расстояние, иначе это превратится во что-то непоправимое.

— Бог мой, и я столько лет прожила с такими лицемерами. Поверить не могу. Это мне противно — с такими людьми, как вы.

— Ага, видишь? — тут же подхватывает эта сумасшедшая женщина, доходя до самого края своего безумия. — Она должна отсюда уйти. Она! Я не хочу видеть ее рядом со своим сыном!

Дочь переводит взгляд с меня на свекровь и примирительно обращается к своей бабушке. Холодно. Бесстрастно. Даже успокаивающе.

Конечно, к ней, а не ко мне. Убивая последние крохи той нерушимой связи, что недавно надорвалась. Сейчас она окончательно уничтожена.

— Ба, я тоже не горю желанием. И как видишь, так просто уйти не получится. Они с папой столько лет в браке. Но и ты не имеешь права поднимать на нее руку. Отец может продолжить свою жизнь с другой, но это не значит, что он поступит с мамой как захочет.

Казалось, что я уже не могу быть в шоке сильней, чем пребываю последние сутки. Однако сейчас я снова столкнулась с безразличием своего ребенка, и часть меня умерла безвозвратно.

Сейчас я ощутила то чувство, которое присутствовало рядом с Ольгой в последних стычках — безразличие. Словно я… чужая для нее. Просто женщина. Никто.

Как можно являться центром огромного мира для человека, а потом внезапно стать никем? Как? Что должно произойти, чтобы это стало возможным?

Дверь в дом открывается, и на пороге появляются Эдик с моим отцом.

— Пап? Привет.

Подхожу к нему и крепко обнимаю, удивленная его визитом.

Его ответные объятия такие теплые и добрые.

— Здравствуй, дочь.

— Что ты здесь делаешь? — глажу его по плечу, отстраняясь.

Он кивает в сторону моего мужа, отвечая:

— Нужно обсудить с Эдуардом один проект.

Меняясь в лице, перевожу надменный взгляд на этого подонка и усмехаюсь. Этот человек бросил мне в открытую, что у него любовница и мы разводимся. Настроил против меня дочь. Заставил терпеть свою неблагодарную мать. Желает выгнать из дома, чтобы припеваючи строить жизнь с любовницей в нем. И при этом бесстыдно хочет обсудить с моим отцом проект и подписать какую-то сделку?

Ну уж нет. Я не позволю этому случиться.

Повернув голову к отцу, смотрю на него и строго заявляю:

— Пап, ты не можешь этого сделать. Мы на грани развода с Эдиком. И это просто не может осуществиться. Не думаю, что ты должен сотрудничать с ним и не отказывать только потому, что он мой муж. В ближайшее время это изменится. Мы уже скоро разведемся, и никаких связей с этими людьми отныне у нас быть не должно.

Папа в шоке переводит взгляд с меня на мужа и остальных, стоящих в гостиной. Я редко делилась с ним своей семейной жизнью. Все же давно не двадцать лет. Но сейчас молчать не могу и не должна.

— Не понял, а что происходит?

Дочь резко поворачивает голову в мою сторону, идет в нападение.

— Господи, мама, что ты хочешь от папы? Ну не любит он тебя. И что? — заявляет обыденно. — Будешь ставить палки ему в колеса на каждом шагу? Зачем ты это делаешь вообще? А потом еще удивляешься, почему мы так с тобой поступаем. Ты просто показываешь этим свое истинное лицо — и все.

Мой рот открывается от неверия. А ведь она говорит это настолько серьезно, что можно подумать — она права. В ее глазах есть единственное зло — я. И она безапелляционно заявляет мне об этом, не щадя и не скупясь.

Глава 6

Эдик косится в мою сторону. Смотрит пристально, но никакого сожаления я в его глазах не вижу. Его, наверное, сейчас радует вся эта ситуация — всё-таки дочь на его стороне, мой отец готов заключить с ним сделку, а мать с самого начала хочет, чтобы мы развелись. Никто его упрекать ни в чем не будет. Пол жизни ушло коту под хвост…

Да, от этого брака у нас родилась дочь. Но сейчас она ведёт себя так, что я просто в шоке. В голове полный хаос. Я не знаю, как буду справляться. Сейчас очень пытаюсь выглядеть сильной, однако внутри бушует ураган, который рано или поздно вырвется наружу и снесет все на своем пути. Мне кажется, если еще немного кто-то на меня наступит, я поступлю так, о чем никогда даже думать не могла.

Папа смотрит то на меня, то на Эдика, то на Олю. Вопросительно выгнув бровь, он чего-то ждет.

— Что за тон, Оля? Ты как с матерью разговариваешь? — наконец выговаривает он.

— Я просто устала. Взрослые люди, а ведут себя как дети, дедушка. Столько лет вместе, разве нельзя с уважением отнестись к выбору отца и просто уйти? Молча уйти, не мешая ему работать.

Я усмехаюсь. Внутри все трещит. Как фарфоровая ваза, падающая на кафельный пол, я с каждым днем все больше и больше ломаюсь. Разочаровываюсь в собственном ребенке. Клянусь, если бы мне когда-то сказали, что Оля так со мной поступит, я бы назвала их идиотами, не поверив ни единому их слову. А сейчас, глядя на свою дочь, я хочу, чтобы она исчезла с глаз моих долой.

Столько лет старайся для нее… Столько лет пытайся сделать из нее человека… в итоге я воспитала такого ребенка. Что я сделала не так? Господи, где я совершила ошибку?

— А когда я показывала свое недовольство, вы все считали меня дрянью, — тут же подключается свекровь. — Видите, какая у вас неблагодарная дочь? До недавних пор мой сын делал для нее все, а потом, когда у него появились неприятности, она начала что-то делать для семьи, теперь каждый божий день об этом напоминает, наплевав, что Эдик годами старался, пахал для нас всех. Чтобы мы жили достойно! Чтобы мы ни в чем не нуждались.

Меня буквально передергивает от ее слов.

Свекровь, как всегда, добавляет яда, подливает масла в огонь, с наслаждением давит в самое уязвимое место. Но это уже не ново. Я давно перестала ждать от нее понимания или уважения. Но дочь…

Она смотрит на меня с такой злостью…

Именно она рвет душу в клочья.

Дочь, которая вместо того, чтобы хоть попытаться понять, встала в один строй с теми, кто предал.

Дочь, которую я держала за руку всю жизнь, — теперь этой же рукой выбрасывает меня за дверь, как старую мебель.

Мне хочется закричать. Разрыдаться. Разбить что-нибудь, чтобы хотя бы снаружи зазвучало то, что происходит внутри меня. Но я просто стою. Молча. И только сжимаю пальцы так сильно, что ногти впиваются в ладони. Если я буду молча их слушать, я просто сломаюсь окончательно.

Я опять же задаюсь вопросом, что сделала не так?

Где свернула не туда?

Разве я не старалась? Не любила? Не отдавала все, что у меня было?

А теперь они стоят и рассуждают — как я должна понять, что у моего мужа любовница.

Как я виновата в том, что он ушел.

Как я обязана уйти сама, по-тихому, чтобы не мешать их новому счастью.

Как будто меня можно вычеркнуть, стереть, выкинуть и никто даже не заметит.

Я не знаю, кем я была для них все эти годы. Но теперь вижу, кем я стала: лишней и ненужной.

Но знаете, что самое страшное? Я не чувствую гнева. Нет. Только глухую и ледяную пустоту. Как будто весь мой мир исчез, а я осталась одна — на обломках любви, семьи, доверия.

И на этих обломках мне теперь как-то нужно жить.

— Мы меня с собой путаете, — наконец подаю я голос. — Я никогда не произносила вслух то, что вы сейчас говорите. Но да, сейчас говорю, потому что вы — неблагодарные твари, для которых не стоило делать ничего. Это относится и к моей дочери, — горько усмехаюсь, глядя на Олю. Она сразу отводит глаза, не пересекаясь со мной взглядом. — Видит бог, что я ни разу не пожалела до того, как не узнала, что вытворяется за моей спиной. Но ладно… Бумеранг очень справедливая штука, не забудьте, ладно.

— Ну вот… Смотрите, как она выражается в наш адрес!

Все на удивление молчат. Даже Эдик просто наблюдает со стороны, будто смотрит какой-то нелепый фильм.

— Вам вообще стоило бы промолчать, — качаю головой. — Что вы сделали до сегодняшнего дня для этой семьи, а? Что, кроме того, чтобы создавать проблемы, нервировать, устраивать скандалы? Давайте я отвечу. Ни-че-го. Абсолютно! Папа, — перевожу взгляд на отца. — Не стоит подписывать с ним никаких контрактов, ладно? Я не хочу, чтобы ты с ним сотрудничал.

Отец стоит, молча глядя на меня. Я вижу в его глазах ту боль — он меня прекрасно понимает, но его словно что-то держит и он просто не может рубануть все с корнями. Он сомневается.

— Для начала мы поговорим с Эдуардом, — отвечает родным тоном, глядя на меня в упор. — Нам есть, что обсудить. Потом ты мне расскажешь все подробности. До мельчайших деталей.

Глава 6.2

Мой муж криво усмехается. Не сводит с меня глаз. Будто только что подписал какой-то важный проект, несмотря на мой порыв все испортить.

Как же он ошибается, посчитав, что победил. Ведь я это дело так не оставлю и так легко не отступлю.

Я киваю отцу, и этот кивок не просто знак согласия. Это доверие. Это немой сигнал: я верю, что ты разберешься, как мужчина с мужчиной. Как человек с совестью — с тем, кто эту совесть потерял. Отец слегка опускает голову, будто тоже мне что-то обещает. Без слов. И этого достаточно. Они с Эдиком направляются в его кабинет. Я провожаю их взглядом, пока за ними не закрывается дверь.

Воздух густой, как перед грозой.

Оля, не сказав ни слова, бросает на меня короткий, мимолетный взгляд, будто я очередная помеха, не больше. Садится на диван, достает телефон, и пальцы мгновенно начинают стучать по экрану. Ни капли волнения. Ни капли уважения. Ни капли сожаления. Просто... Ведёт себя так, будто меня не существует.

Я смотрю на нее, и в груди поднимается тугая, обжигающая волна боли. Хоть бы один намек на сострадание. Хоть бы тень вины. Но нет. Только равнодушие. Только эта холодная дистанция, как будто мы не мать и дочь, а просто две женщины, случайно оказавшиеся в одной комнате.

Свекровь, как всегда перед глазами в тот момент, когда мне хочется придушить ее. Сложив руки на груди, становится передо мной, будто она стена осуждения. На ее лице самодовольная ухмылка. Такая знакомая, такая мерзко триумфальная. Смотрит, не моргая, ожидая, когда я сломаюсь. Когда опущу голову. Когда сдамся.

Но я не сдамся. Не перед ней. Не перед дочерью, которая временно забыла, кто я ей такая. И уж точно не перед мужчиной, который посмел променять всю нашу жизнь на какую-то новенькую «вдохновительницу».

Я медленно, с достоинством выпрямляюсь.

Смотрю свекрови в глаза. Молча. Без слов, без агрессии. Только тишина. Такая гулкая и полная смысла, что даже она теряет уверенность и чуть сдвигается с места, как бы ощупывая почву.

Я больше не собираюсь оправдываться. Не собираюсь ничего доказывать.

— Видишь, даже твой отец не стал тебя поддерживать, зная, что ты за тварь такая, — говорит она, не скрывая злорадства. Совершенно не удивительно. Ведь она только этого и ждала весь день.

Внутри все обжигает, но мой голос ровный, холодный, как лед. Я даже улыбаюсь. Очень спокойно, но зло.

— Вам, наверное, обидно, что хоть кто-то в этой семье вырос не по вашему образу и подобию? — спрашиваю мягко, но с такой сталью, что она непроизвольно делает шаг назад. — Вот вы всё злитесь, копаете, гадости говорите не только за моей спиной, но и в лицо. А все потому, что всю жизнь были на втором плане. Даже у собственного сына.

— Ты… — она резко вдыхает, но я ее перебиваю, даже не повышая голоса:

— А теперь пытаетесь компенсировать это, вставляя ножи в спину тому, кто прожил с ним бок о бок больше двадцати лет. Я вам мешаю, потому что я была там, где вам не нашлось места. Потому что, несмотря на всё, я значила больше. И даже сейчас вы злитесь не потому, что я «тварь» а потому что я не сломалась. Вы же всегда хотели, чтобы Эдик вам поддакивал, поддерживал каждую мысль, каждую выходку. Но этого не было… И да, ваш сын не стал бы относиться к вам с таким терпением, если бы не я.

— Ты ведешь себя… как…

— Как женщина, которая знает себе цену? — перехватываю. — Именно так. А вы ведете себя как… человек, который отчаянно хочет, чтобы я опустилась до вашего уровня. Но увы. Для меня это слишком низко.

Она молчит. Только губы поджала. Глаза бешено бегают, но слов — нет.

— Просто имейте в виду… Даже если Эдуард ещё пять раз женится, ни одна женщина не будет вас терпеть. Жить под одной крышей, а тем более позволять, чтобы вы лезли в их отношения. Вот на такие сцены мне будет приятно смотреть. А ещё приятнее будет наблюдать за вашей реакцией.

Разворачиваюсь и подхожу к окну. Там опять идет дождь. Глухо стучит по стеклу.

А за спиной тишина. Та самая тишина, в которой побеждает не та, кто громче кричит, а та, кто не боится смотреть в глаза правде.

Стою у окна, не касаясь стекла, просто глядя сквозь мутную пелену дождя, за которой все смазано — деревья, припаркованные машины, серое небо. И чем дольше я смотрю, тем отчетливее понимаю: за этим стеклом сейчас отражение моего состояния. Бесконечный ливень, промозглая сырость, холодная тишина, от которой хочется укутаться.

Интересно, в какой именно момент все начало рушиться? Не с измены, нет. Все началось раньше — с безмолвного предательства, с усталости, которую никто не захотел замечать, с одиночества рядом с тем, кто клялся быть рядом всегда.

Я думала, что главное — сохранить семью. Что если отдавать себя полностью, если быть хорошей женой, матерью, не перечить, не жаловаться — то все будет хорошо. Но, оказывается, чем больше ты стираешь границы, тем сильнее по тебе ходят.

И теперь я смотрю на этот дождь и думаю: а может, он смывает не боль, а иллюзии? Очищает? Может, это и есть начало?

Мне больно — да. Мне страшно — безусловно. Но я не сломана. Я просто смотрю вдаль, молча позволяя себе быть собой. Без улыбки для дочери. Без напряжения в голосе для свекрови. Без желания угодить мужу. Никогда раньше не чувствовала такого желания жить для себя, как сейчас.

Не знаю, сколько времени проходит. Отец выходит из кабинета, а следом за ним и мой все еще муж, которого совсем видеть не хочется. Мне тошно от него.

Я буквально застываю, заметив на его лице самодовольную ухмылку.

— Завтра мы подпишем контракт, — проговаривает Эдик, глядя мне в глаза. — Несмотря ни на что.

Глава 7

Я подхожу ближе к ним и останавливаюсь в недоумении, ошеломлённая словами Эдика. Медленно перевожу взгляд с мужа на отца.

У меня замедляется дыхание в надежде, что он повернётся к Эдику и осадит его строгим голосом. Скажет, чтобы тот и думать забыл о контрактах и прочих соглашениях. Жду, что схватит меня за руку и, встав гранитной стеной, заставит этих гадов заткнуться. Мне не десять лет — уповать на защиту отца, но сейчас я нуждаюсь в этом, потому что, как оказалось, живу в стаде гиен. Но всё, что я вижу, — это как мой отец подходит ко мне и торопливо смотрит на свои часы.

— Пап, — сипло зову его. — Это же… Это же несерьёзно? Ты ведь…

В груди нарастает тревога, и боль неконтролируемым потоком начинает просачиваться в моё сердце, парализуя его. Она топит меня изнутри.

Свекровь подходит ближе к моему мужу. Её торжествующий взгляд останавливается на мне и даёт понять, что она выиграла всё, о чём мы спорили. Словно это мой конец. Дочь поднимается с дивана и тоже оказывается с ними рядом. Отрешённая и незаинтересованная, она просто наблюдает, будто ей всё равно. Сам Эдик выглядит надменным и закатывает глаза, фыркнув на моё парализующее состояние.

Я же словно в эпицентре урагана и вот-вот лишусь почвы под ногами.

Торжествующие и горящие взгляды жалят меня со всех сторон, пока я отказываюсь верить. Пока я смотрю на отца и жду. Но он лишь поджимает губы.

— Папа, что происходит? — спрашиваю с нажимом, потому что теряю самообладание.

— Ярослава, мне нужно бежать. Но завтра я вернусь, и мы поговорим обо всём.

— Да о чём тут говорить, — взрываюсь я, до сих пор не веря услышанному. — Ты что, не слышал меня? Нет?

— Мы всё обсудим, и я расскажу, почему так поступил.

На его телефон поступает звонок.

— Яра, просто будь спокойна. Возможно, ты всё не так поняла, — он сжимает мою ладонь и смотрит в глаза. — Жди завтрашнего дня, и мы с тобой обо всём поговорим.

Обида скапливается в моих глазах солёными слезами, несмотря на все его заверения. Я просто хотела здесь и сейчас его поддержки.

Я отпускаю его руку и делаю шаг назад. Возможно, он действительно спешит, но прямо сейчас это не имеет значения.

Он быстро обнимает меня и уходит.

Как только за ним закрывается дверь, в голове пробегают бегущей строкой его слова: «Возможно, ты всё не так поняла». Вселяет ли это надежду? Не совсем. Но я хочу верить, что он не предавал меня и эта фраза что-то значит. Папа бы не смог так со мной поступить. Тем более из-за денег.

Глаза невольно останавливаются на дочери, и горькая усмешка оседает на дне моей души. Но ведь если родная дочь поступила со мной так, невзирая на то, что я её мать, то и отец мог, не так ли?

Однако я отгоняю подобные мысли. Папа был со мной в команде в разные периоды жизни.

«Завтра, так завтра», — заверяю себя мысленно. Тогда я и буду делать все выводы.

Телефон Эдика тоже начинает звонить, и мы все разом смотрим в его сторону. Он улыбается и поднимает трубку, тут же уходя к своему кабинету, ведя стандартную беседу: «Привет», «Как дела?». Но от разговора с кем-то не совсем близким его отличает голос. Слишком мягкий. Слишком сахарный.

И когда он уже закрывает дверь, мы все слышим его мерзкие слова: «Я тоже по тебе соскучился».

Сволочь!

Какие ещё могут быть сомнения? Их и так не было. А теперь совести не осталось вовсе, раз позволяет такое. Ублюдок.

Не успеваю я разойтись в своём внутреннем гневе, как на меня нападает свекровь. Она громко начинает причитать и подходит чуть ближе.

— Смотри, сколько бахвальства было в твоих словах. А теперь стоишь бледная. Что же случилось с тобой, Ярослава? Растеряла весь свой пыл? Или остудил тебя родной отец? Не мудрено, когда всем на тебя наплевать, а ты только это поняла.

Её смех заражает воздух рядом со мной, и я кривлюсь от мерзости к этой женщине, не поддаваясь на её провокацию.

— Была бы ты достойной и нормальной женщиной, тебя бы ценили, а не вытирали ноги. Эдик столько лет тебя терпел, да, как видишь, устал и убежал поскорее к другой.

— Да чтоб вас, — ору на неё в ответ. — Да как вам не стыдно такое говорить? Других оправданий не осталось для этого потаскуна?

Свекровь тут же наступает, но отошедшая до этого Оля тут же оказывается рядом.

— Бабушка, всё, хватит уже. Иди по своим делам. Голова болит невыносимо от этих криков.

Но свекровь тут же набирает воздух, но дочь опять её осаждает:

— Хватит, бабушка. Хватит.

Глава 7.2

Мать мужа бросает в меня копья своего недовольства и, развернувшись, уходит. Ольга исчезает следом, а я, хмыкнув, смотрю дочери вслед. «Надо же, голова у неё болит».

Даже проскальзывает мысль, что, возможно, дочь притворяется, принимая сторону бабушки и отца. Однако рассыпается эта мысль, как пыль, потому что в этом нет никакого смысла.

Я поднимаюсь к себе в комнату и, приняв душ, ложусь в постель. Я так и не поела, не выпила чаю, но спускаться снова не имею ни малейшего желания.

Мой телефон вибрирует, и я улыбаюсь, увидев на экране имя подруги.

— Привет.

— Такое ощущение, что я позвонила вовремя.

— Даже очень вовремя. Моя жизнь достойна постановки на Бродвее, не меньше.

— О боже, — она стонет. — Всё так плохо?

— Я даже не могу найти правильное определение уровня этого абсурда. Но поверь, «плохо» совершенно не описывает эту ситуацию.

С каким-то лёгким юмором я пересказываю ей всё, что случилось, и зарабатываю гамму её искреннего удивления и злости. Тут есть где разгуляться.

— Слушай, а ведь она всерьёз всё это говорит. Тут уже просто клиника, Яра.

— Попробуй её туда упеки, — смеюсь. — Мне кажется, врачи быстрее с ума сойдут от неё.

— Ну, недолго тебе осталось её терпеть.

— Ты права. Затягивать не имеет смысла. Не брак, а чёрт-те что. Эдик все грани перешёл, отвечает на звонки этой любовницы при всех, говорит, что соскучился. Я такой злой не была никогда.

— Господи, какая сволочь.

В моём динамике раздаются короткие гудки, и я быстро смотрю на экран.

— Свет, мне мама звонит. Наверное, отец ей уже всё рассказал.

— Всё, давай. Спокойной ночи.

— Пока.

Приняв звонок, сразу прикладываю телефон к уху:

— Привет, мам.

— Ярослава, — её голос взволнованный и, возможно, немного злой. — Папа мне всё рассказал.

Она с нажимом указывает на этот факт.

— Мам, я бы тоже рассказала. Мне нужно было время. Я в смятении и… — пожимаю плечами, будто она может видеть это.

Она вздыхает, и в моей груди всё умирает. Мама — мой родной человек. Они оба с папой были на моей стороне всегда. Всю мою жизнь. Наверное, поэтому я не могла понять своего ребёнка.

Я была хорошей матерью, как и моя мама. Я брала пример именно с неё. Потому что это был лучший пример, который был в моей жизни. И я бы ни за что так не поступила с ней. Так почему же моя собственная дочь это сделала?

Слова льются потоком. Бурным. Непрекращаемым. Разрушительным. Пока все слова не исчезают, и горная река превращается в спокойное течение. Тогда я замолкаю.

— Что мне делать, мам? Я держусь и стойко всё принимаю, но это всё равно ломает. Глубоко внутри это рушит меня.

— Знаешь, а ты не обязана быть сильной постоянно и всё сносить. Бей подушку и кричи, рыдай. Вот прямо сейчас, — она повышает голос. — А потом посмотри им в глаза и вспомни, что это они предатели, Яра, а не ты. И это их выбор. Ты не виновата в том, что они слабы.

Я чувствую, как слезы скатываются с моих щёк, а горло сжимается от сильного удушья, и я, не сдерживаясь, плачу. Всхлипываю и не стесняюсь этой боли.

— Если и плакать, Ярослава, то до самого дна. А завтра ты будешь ещё сильнее.

— Спасибо тебе, — осушаю салфеткой мокрые глаза.

— Я твоя гавань. И ты не должна забывать это. Даже если тебе сорок. А мне чуть больше, — её слова заставляют улыбнуться.

Моя мама всегда выглядела гораздо младше своего возраста, и те, кто не знал её, думали, что мы сёстры.

«Моя гавань», — воспроизвожу её слова.

Так было всегда. Мама была моей подругой, опорой, человеком, который знал меня так же хорошо, как знала себя я.

Я не хотела её волновать происходящим в моей семье, но, очевидно, зря.

— Стало лучше? — спрашивает она, выжидая каждый мой срыв в этом разговоре.

— Гораздо лучше. Спасибо, мам.

— Я могу слушать тебя до утра и ждать, пока ты утолишь свой гнев, Яра. Я твоя мама.

Запечатлеваю её слова в своём сердце и улыбаюсь.

— Тебя можно цитировать, ты в курсе?

Она начинает смеяться, резко меняя курс нашего разговора.

— Тогда я буду рада, если мои слова будут жить после меня.

После этой минуты, когда мы наконец отвлеклись, я всё равно меняю разговор в обратное русло.

— Мам, а где папа? Я просто не поняла, он действительно подписал с Эдиком то соглашение или контракт, несмотря на всё, что я ему сказала?

Она вздыхает, и я чувствую, как мне становится плохо. Неужели это правда?

— Дочь, ты не думай об этом. Если папа что-то делает, то так необходимо. Он ничего не делает просто так. Если он сказал дождаться разговора, то лучше просто дождись, хорошо?

Глава 8

Просыпаюсь от тихого, чуть вибрирующего звона будильника. Несколько секунд лежу, не двигаясь, глядя в потолок. Сознание медленно выныривает из сна и как только я возвращаюсь в реальность, на меня обрушиваются воспоминания о вчерашнем вечере. Будто тяжелая бетонная плита ложится на грудь. Сердце сжимается, дыхание сбивается. В голове всплывает мерзкий голос Эдика: «Я тоже по тебе соскучился».

Перед глазами лица. Их взгляды. Безразличие. Насмешка. Предательство.

Мелькают сцены, слова, тонкие иглы, воткнутые под кожу.

На секунду подступает желание снова разрыдаться. Закричать. Сбежать.

Но я глубоко вдыхаю.

Нет. Этого не будет.

Сегодня я не покажу, как мне больно оттого, что все отвернулись от меня. Сегодня я не жертва. Сегодня я женщина, у которой все под контролем. Даже если это пока ложь, она поможет мне продержаться, выглядеть сильной. Как же это сложно, когда внутри все превратилось в огромную рану, которая кровоточит каждый раз, когда кто-то напоминает мне о том, что произошло за последние дни.

Я поднимаюсь с кровати и иду в душ. Под горячими струями тело постепенно расслабляется, будто смывая остатки вчерашнего ада. Пусть боль остается там. В прошедшем дня. А сегодня я хочу начать по-другому.

Вытираюсь, сушу волосы, быстро одеваюсь ч строгую, сдержанную одежду. Черные прямые брюки, светлая блуза. Волосы убираю в аккуратный хвост. Ничего лишнего. Все как всегда.

Спускаюсь вниз. Дом пока тих. Наверняка все спят, что логично. Им же все равно на семью, которая разбилась вдребезги. Которую они разбили собственноручно.

Открываю шкаф, достаю кофе, включаю кофемашину. Аромат постепенно наполняет кухню, и я наливаю себе чашку, сажусь за стол. Глоток. Горький, насыщенный. Именно то, что мне необходимо на данный момент.

Тишина, утро, спокойствие. Пусть ненадолго, но все же.

Поеду на работу, отвлекусь, а вечером встреча с Иваном.

Свекровь заходит на кухню, будто специально выждала момент, когда я сяду. Закатываю глаза, чем даю понять, что совершенно не рада ее видеть.

Шаги ее слишком громкие. Лицо — будто высечено из камня, как всегда. Смотрит с тем же высокомерием, как будто не было всех тех слов вчера. Как будто я должна с ней поздороваться, завести светскую беседу.

Я опускаю глаза, но потом снова отрываю взгляд от чашки, смотрю на нее поверх ободка. Спокойно. Холодно. Почти равнодушно.

Женщина явно ждет от меня какой-то реакции. Но я как лед. Как сталь.

— Ты даже не сбежала, — с притворным удивлением говорит она. — Решила устроить спектакль на бис?

Я молчу. Не потому что нечего сказать, а потому что не хочу портить себе настроение окончательно.

Приподнимаю бровь и делаю еще один глоток кофе. Отвожу взгляд в окно.

Пусть она все еще думает, что способна меня задеть. Но я больше не та Ярослава, которой я была долгие годы. Чтобы ни случилось, клянусь вести себя уверенно, сильно.

— Заварите себе чай, Валентина Сергеевна. Я вас не слушаю, — говорю спокойным тоном, глядя ей в глаза.

Свекровь подходит ближе, садится напротив.

— Ой, она же само спокойствие… Прекрати притворяться, Ярослава. Будешь отрицать, что тебя даже не задело, что твой отец встал на сторону моего сына. Видишь, даже он понял, какой он хороший человек. Опытный, целеустремленный. Понял, что с ним обязательно нужно сотрудничать. А ты не оценила. Ты сама отдала его другой, собственными руками.

Я не смотрю на неё. Млегка усмехаюсь. Внутри поднимается холодный интерес — интересно, кого Эдик выбрал вместо меня?

Скорее всего, молоденькую. Неопытную. Ту, что гонится за деньгами. Все стандартно.

Я ничего не отвечаю, а свекровь продолжает, ее голос становится ядовитее:

— Молчи, молчи... Но на лице у тебя все написано. Ты боишься. Тебе неприятно. Все встали на его сторону. Сейчас ты умираешь от ревности и зависти. Ты завидуешь моему сыну! — заявляет она смеясь. — И да, конечно, ты попытаешься убедить своего отца не работать с моим сыном, но… ничего у тебя не выйдет.

— Простите, Валентина Сергеевна, — цежу сквозь стиснутые зубы, вставая с места. — Если я получила образование, поступила на хорошую работу, пробилась вперед — это только благодаря моим знаниям и моему уму. Да, отец меня поддерживал, но большую часть пути я прошла сама. И дальше тоже справлюсь. Независимо от того, рядом он или нет. А сотрудничать с Эдуардом — его выбор, его решение. Его личное дело. Мой вам совет — не суйте нос туда, куда не просят. Иначе вам его однажды оторвут.

Я с грохотом ставлю кружку на стол, разворачиваюсь и уверенной походкой выхожу из кухни. Иду в прихожую, беру сумку, выхожу из дома. Сажусь за руль и уезжаю в школу. Внутри злость и холодное спокойствие одновременно.

Ближе к обеду приходит сообщение от Ивана:

«К какому примерно часу мы встретимся и где? Ты обещала сегодня назначить время.»

«Ресторан на Петровской. Ближе к шести. Если тебе удобно», — отвечаю.

«Да, удобно. До встречи.»

Я откладываю телефон и чувствую, как дыхание выравнивается. Я с ним разговаривала всего два раза, но ощущение будто знаю его целую вечность. И, чего уж скрывать, я почему-то дико волнуюсь, услышав его голос.

Не к добру это. Уверена.

Глава 8.2

После уроков я еду в ресторан. За рулем стараюсь не думать, не анализировать, не строить ожиданий. Но сердце все равно бьется чаще, чем обычно. Это не паника, нет, а волнение. Просто странное предчувствие. Будто этот вечер что-то изменит.

Захожу в ресторан и сразу замечаю Ивана. Он сидит за столиком у окна. Едва в переступаю порог ресторана, он поднимается. Выглядит впечатляюще — черная рубашка и брюки, пиджак накинут на спинку соседнего стула. Усталый, но в то же время собранный. Ловит мой взгляд, и я на секунду замираю.

Он протягивает руку, которую я сразу же пожимаю. Его ладонь теплая, крепкая, он будто большим пальцем гладит кожу. Всего мгновение, но мурашки рассыпаются по телу. Иван жестом приглашает меня сесть. Опускаюсь напротив, сглатываю. Я не понимаю, по какой причине волнуюсь. Но это точно не из-за того, что я буду вынуждена рассказать все о своем браке адвокату. Меня волнует мужчина напротив, — он смотрит в упор. Взгляд заинтересованный, прожигающий насквозь.

Официант почти сразу приносит меню. Мы делаем заказ молча, хотя вроде бы я пришла не ужинать. Спустя некоторое время я не чувствую волнения, только спокойствие. Непринужденность. И пусть внутри все равно дрожит легкое напряжение — мне хорошо рядом с Иваном. Спокойно. Даже слишком.

— Я, если честно, думала, что вы будете не один, — говорю, глядя на него. — Где адвокат?

Он чуть улыбается.

— Давай без «вы». Просто Иван. И ты — просто Ярослава.

Я тоже улыбаюсь. Киваю.

— Хорошо. Иван. Но тогда, извини, я все-таки жду ответа на свой вопрос.

Он откидывается на спинку стула, смотрит прямо в глаза.

— Сегодня я хотел поговорить с тобой наедине. А завтра приглашу адвоката. Он готов подключиться к делу.

Я вскидываю бровь.

— Это твой знакомый? Наверняка сотрудничает с тобой давно…

Чувствую себя школьницей, которая впервые приняла предложение парня поужинать с ним. Не знаю, о чем говорить.

— Познакомился с ним недавно. Но он очень грамотный. Спокойный и надежный. Думаю, ты будешь в выигрыше, если согласишься с ним работать.

Слишком уверенно он говорит. Слишком быстро все организовано. Неожиданное знакомство с Иваном, не менее странное продолжение…

— А откуда ты его знаешь?

Иван не отводит взгляд. Отвечает спокойно, без паузы:

— Он был адвокатом моей жены, когда мы разводились.

Я моргаю. Переварить услышанное не получается сразу. Даже смеюсь тихо, нервно.

— Твоей жены? То есть… ты тоже развелся?

— Да, — отвечает он просто. — Совсем недавно. Мы были вместе больше двадцати лет.

Я даже не могу скрыть своего удивления. Больше двадцати лет. Это как нож в грудь. Мой брак длился почти столько же.

— Ты так спокойно об этом говоришь. Ну и не могу промолчать про твою откровенность. Не каждый будет докладывать про свою личную жизнь едва знакомому человеку. Ты со всеми такой?

— Нет, конечно. Про мою личную жизнь сейчас почти никто ничего не знает, Яра. Да и вообще, многие знакомые не в курсе, что я развелся.

— А я уже знаю, — усмехаюсь. — И после развода… вы остались в нормальных отношениях? Судя по тому, что ты советуешь мне адвоката своей жены…

— Наш развод рано или поздно состоялся бы. Тянуть смысла не было. Ради детей. Ради самих себя... Не хотели стать врагами. Сейчас она замужем за тем самым адвокатом.

Я не сразу понимаю, что он сказал. Смотрю на него в полном ошеломлении.

— Подожди. Она… замужем за этим адвокатом? Я не ослышалась?

Он кивает. Все тот же спокойный, но сейчас немного печальный взгляд.

Официант возвращается, сервирует стол. Мы молчим, пока он расставляет приборы. Я в шоке. Странная смесь из недоумения, растерянности и… непонятного восхищения.

Когда мы остаемся одни, Иван продолжает, будто знает, о чем я думаю.

— Я совершил ошибку. Много лет назад. Изменил. Это было разово, глупо. Но жена меня простила, однако все было не так, как начиналось изначально. Мы отдалились. Потом, буквально несколько месяцев назад всплыли какие-то слухи, домыслы. Появилась женщина, которая все испортила окончательно. Пришла с ребенком, сказала, что он мой. Врала, но все равно... Даже когда все встало на свои места, исправить что-либо было поздно. Наши отношения давно остыли. Мы стали чужими. Решили, что честнее будет отпустить. Каждый пошел своей дорогой, хоть я и старался ее вернуть. Понял, что она счастлива с ним. Не стал лезть к ней.

Слушаю его, чувствуя, как внутри все сжимается. Потому что я не представляю, как можно пройти через такое и остаться в нормальных отношениях. Я даже не уверена, что смогу когда-либо общаться с Эдиком. Для меня это все еще гнойная рана. Открытая, болезненная. Даже дышать порой тяжело.

— Ты с этим смирился? — спрашиваю я. — И ты рад, что она счастлива?

— Да, — отвечает он. — Не держу зла, потому что сам виноват. Хочу, чтобы у нее все было хорошо. Как и у меня. Как и у тебя.

Я отвожу взгляд. Не могу выносить это спокойствие. Оно давит, потому что я сама вся в хаосе, в боли, в попытках собраться по кусочкам.

Но рядом с ним… Мне кажется, что со временем я тоже справлюсь. И как бы это ужасно не звучало, иногда мне кажется, что я даже рада измене Эдуарда. Потому что… рядом с ним я давно не чувствовала себя как прежде. Это не из-за того, что у него не было денег. Не из-за того, что я обеспечивала семью. Нет, совсем не так. А потому что раньше мы были гораздо ближе. Обсуждали все на свете, он понимал, поддерживал меня. И в какой-то момент мы стали чужими. Я же не заметила, потому что полностью окунулась в работу и не заметила холода между нами.

— Не знаю, Иван, — качаю головой. — Я совсем не думаю так, как ты… Мне сейчас неприятно думать, что после всего, что сделал мой муж, я останусь с ним в хороших отношениях. Даже из-за дочери. Впрочем, она выбрала отца, поддерживает его выбор. Наверное, ситуации разные…

Глава 9

Снова набрав номер папы, я попадаю на голосовую почту. Уже почти шесть, а он так и не вышел на связь. Не то чтобы я волновалась — отец частенько отключает телефон, когда занят делами. Но мы договорились встретиться, и теперь он недоступен, а я нервничаю.

Когда последние ученики выходят из класса, я собираю свои учебные пособия, их контрольные работы и выхожу из класса.

В учительской я сталкиваюсь, как обычно, с учителем алгебры и геометрии. Мы, наверное, единственные, кто так поздно выходит из здания школы.

— Ярослава Владимировна, мы с вами могли бы ночевать здесь.

— И не говорите, — улыбаюсь ей в ответ, наводя порядок на своем столе.

Проверив время, понимаю, что не хочу ехать домой. Слышать и видеть этих лицемеров — никакого желания нет. Вчерашний ужин с Иваном дал пищу для размышлений.

Хотела ли я верить, что Ольга не на стороне отца? Безусловно. Ради всего святого, она моя дочь, и я, искалеченная и израненная любовью, но все же люблю. Только вот слова, взгляды и отчуждение в ней ко мне как к матери ударили так сильно, что я все еще с трудом стою на ногах. Я так сильно злюсь, что мне плохо от этого негатива. С чувствами к мужу справиться можно — он уже стал омерзителен, как только вскрылась его связь с другой. А вот разорвать так просто чувства к ребенку — слишком сложно.

Но Оля эти чувства надломила. И каким бы ни было ее оправдание, я вряд ли забуду это.

Палец сам находит номер Светы.

— Собиралась звонить тебе, — говорит она, как только поднимает трубку.

— Правда? Потому что ты единственная, кого я хочу видеть. Надеюсь, ты не думаешь, что я тебя использую?

Она смеется, и я тоже улыбаюсь.

— Главное, что в итоге мы обе получим удовольствие. Я купила вино.

— Я буду через минуту. Оно ведь красное?

— Обижаешь.

— Обожаю тебя. Я заеду за фруктами.

— Хорошо.

В дороге провожу по вечерним пробкам больше, чем планировала. Сначала натыкаюсь на аварию на пересечении двух главных улиц, затем на ремонт, и в итоге объехать все это удается лишь через час.

За бокалом вина со Светой мы в итоге еще и поужинаем, приготовив пасту с морепродуктами.

— У тебя тихо так, — оглядываюсь в поисках ее матери и сына.

— Сын к отцу поехал. Так что у меня сегодня вечер тишины.

Света в разводе уже давно, но они с Мишей поделили опеку и хорошо общаются между собой. Их сын Артем свободно остается то с мамой, то с папой. На самом деле, мне всегда казалось, что они сойдутся в итоге, ведь их отношения со Светой отличные, и Михаил до сих пор не женат, а подруга одинока. Но годы идут, а они все еще порознь. Хотя я бы не удивилась, случись это с ними.

— Здорово, — улыбаюсь ей.

— У тебя там что?

— Сумасшествие набирает обороты, — фыркаю. — Свекровь входит в раж. Забавно наблюдать за тем, как она пытается качать права на моей территории.

— Слушай, а не может быть такое, что твой Эдик быстро определил дом на себя, что она такая бесстрашная?

— Кто бы ему позволил. У него нет денег, чтобы заплатить за переоформление недвижимости и выставить все это правдой. Сама знаешь, такие вещи, чтобы обмануть закон, стоят дорого. А он гол как сокол. Сволочь, — ругаюсь.

— Аминь, — смеется подруга и поднимает бокал вина.

Конечно, я думала и об этом варианте. И как бы ни было страшно, я успокаиваю себя: если Эдику и хватает денег, то только на цацки для новой пассии, которая их любит. И хоть я не имею понятия, сколько будет стоить подобная афера, но вряд ли как один поход в дорогущий ресторан.

— Еще отец на связь не выходит.

— Давно?

— Ну, я пыталась дозвониться после уроков, потом уже как закончила дополнительные. Тишина.

— Занят, наверное.

Пожимаю плечами и перевожу тему.

Мы со Светой успеваем выпить по бокалу, когда ее мобильный оживает.

— Да, мам?

Отвлекаюсь на свой телефон и, увидев время, решаю собираться домой. Встав из-за стола, убираю тарелки в раковину, когда слышу повышенный тон подруги.

— Господи, мама, ну что ты там делаешь-то?.. Яры нет, потому что она у меня в гостях.

Я оборачиваюсь на свое имя, а она закрывает лицо рукой. Видимо, ее мама поехала ко мне домой. Удивительно, но Валентина Степановна и ее мать — подруги.

— О боже. Да какое тебе дело? Зачем ты в это все лезешь, я не понимаю?

Она сбрасывает вызов.

— Поехали, наверное, к тебе, потому что эта женщина сейчас все перевернет. Моя мать только узнала, что вы с мужем расходитесь с ее подачи, и пошла узнать, в чем дело. А с умениями твоей свекрови все преувеличивать, ты будешь врагом народа.

Быстро прибрав на кухне и вызвав трезвого водителя, спускаемся вниз. Мы выезжаем спустя десять минут. Света всю дорогу нервничает, и я, если честно, тоже, хотя не знаю почему.

Глава 10

Я ставлю стакан на стол.

Медленно поворачиваюсь к нему, поднимаю подбородок и смотрю прямо в глаза.

— А какая тебе разница? — голос звучит спокойно, хоть и внутри все кипит. — Ты же уже вовсю шляешься со своей любовницей. Или ты решил, что только тебе позволено изменять в браке, а мне сидеть и наблюдать?

Его лицо искажается от злости. Он делает шаг вперед, сжимает челюсти.

— Не вздумай портить мне репутацию, ты поняла? Чтобы я не видел, как ты выходишь с этим типом в свет! — он резко хватает меня за локоть и дергает на себя.

Я вырываюсь из его хватки.

— Не трогай меня! — бросаю сквозь зубы. — Ты путаешь меня с собой. Это ты таскаешь по ресторанам и отелям свою любовницу, не скрываясь. А теперь злишься, потому что кто-то может захотеть меня?

В гостиную входит Валентина Сергеевна. Голос у нее резкий, как удар по стеклу.

— Я же говорила тебе, сынок, какая она тварь. Бедный ты мой… Она все о себе, о своих правах, а на деле — никто!

Я уже открываю рот, чтобы влепить ей в ответ все, что думаю, как вдруг Эдик поворачивается к ней.

— Мама, хватит.

На кухне воцаряется тишина. Женщина моргает глазами, будто не верит в услышанное.

— Что? — переспрашивает свекровь.

— Я сказал, хватит. — Он смотрит на нее жестко. — Не надо говорить о ней так. Она все-таки моя жена.

Я, наверное, на секунду теряю дар речи. Он... что?

— Не верю, — говорю тихо. — Ты это сейчас сказал, чтобы что? Чтобы впечатлить меня? Или просто захотел поиграть в благородство?

— Я просто сказал правду, — его голос все такой же сдержанный, но в глазах что-то блестит. — Мама, чтобы я больше не слышал таких слов в адрес Ярославы. Ты же поняла меня?

Свекровь поджимает губы, не отвечает.

Я смотрю на них обоих. Чувствую, как во мне поднимается волна усталости.

— Да что с тобой происходит, сынок? Неужели я ошиблась? Думала, ты взялся за ум…

— Взялся. Но явно мой выбор не в твою пользу, — рычит Эдик. Отказываюсь слушать этот бред.

— Бессмысленно с вами разговаривать, — выдыхаю. — Вы оба научились бросаться громкими словами, как камнями, но на деле вы никто. Такие пустышки, ни на что не способные... Обсуждаете чужие жизни, радуетесь их несчастьям… Господи, как же можно быть такими гнилыми…

Разворачиваюсь и выхожу из помещения, поднимаюсь по лестнице. Я больше не хочу быть здесь. Не хочу слышать их. Ни слов, ни дыхания. Но чувствую, как кто-то поднимается следом. Эдик. Конечно, Эдик.

— Яра, подожди.

— Не хочу слушать.

— Я сказал, подожди! — голос уже без рычания, но в нем железо.

Я не успеваю закрыть дверь, он входит и захлопывает её за собой. Я разворачиваюсь к нему резко, словно плетью хлестнуло.

— Чего ты хочешь, Эдик?

— Поговорить.

— Поздно. Для разговоров уже поздно. Что бы ты ни сказал — я все равно не поверю тебе.

Он делает шаг ко мне, но я отступаю.

— Ты не понимаешь, что ты творишь, — говорит он глухо. — Я не сразу все осознал. Но сейчас вижу: ты изменилась. И я… я теряю тебя.

— Да ты меня уже потерял, Эдик, — рычу сквозь стиснутые зубы.

Он подходит ближе, его взгляд цепляется за мой.

— Я не хочу, чтобы ты была с кем-то другим.

— А мне всё равно, чего ты хочешь. Потому что ты свой выбор уже сделал. Не забывай, с кем ты спишь.

Он медленно выдыхает, будто не может найти слов. А у меня, наоборот, внутри словно прорывается шлюз.

— Ты мог бы просто поговорить со мной, объяснить, что творится в твоей голове. Сказать, что ты хочешь… А я… попыталась бы понять, простить… но теперь понимаю, что я больше не та, что была. Что я не простила бы ни при каких условиях. А ты — не тот, кого я любила. Все, что между нами было, ты сам и разрушил. Мне нечего спасать.

Он молчит. Даже глаза опустил. Я, не выдержав, отворачиваюсь.

— Уходи, Эдик. Пока я не сказала того, о чем, возможно, потом пожалею.

Он не двигается. Несколько секунд проходят, как целая вечность.

— У тебя действительно есть другой?

— Не твое дело. Думай о своей Наташе, ладно? У тебя нет ощущения, что все к лучшему? Что на самом деле чувств между нами не осталось?

— Нет, такого ощущения нет. Мне наоборот кажется, что не было никаких чувств к той… Наташе… Она меня больше не волнует.

— Вот как? Что же она такого сделала, раз ты решил, что я лучше? — усмехаюсь. — Она не слушает тебя? Не кормит всю семью, которая потом же выставляет ее дурой, считая, что так и должно быть? Она все правильно делает! Думать нужно только о себе любимой. А не кормить таких кобр, как ты и твоя мать! Вон какие вы крутые стали, — набрасываетесь на меня, позабыв, кем являетесь на самом деле! Позабыв, что несколько лет я днём и ночью работаю, лишь бы вы все жили в достатке! Так ещё и дома отдыхать не могу, потому что готовить, мыть, убираться надо! О, боже… какой же я дурой была!

— Яра, подожди… Не надо так…

— Нет, это ты подожди, — щелкаю пальцами. — Ответь мне на один элементарный вопрос. Хотя бы сейчас поступи как настоящий мужчина. Не ври мне, — склонив голову, смотрю на мужа в упор. — Никаких проблем в твоем офисе не было, да? Ты кормил свою любовницу на протяжении нескольких лет?

Судя по тому, что Эдуард отводит взгляд, я попала в точку.

Снова зло усмехаюсь.

— Ни тебя, ни твою мать видеть не хочу. Ясно тебе?

— Ты не даёшь мне вставить ни слова. Дай объясниться.

— Пошел вон!

Поняв, что я зла и разговаривать с ним не стану, он тяжело вздыхает и выходит.

Глава 10.2

Однако это длится недолго. Я вынужденно встаю, услышав голос свекрови. Она в бешенстве и явно кричит на своего сына.

— …Да как ты можешь её защищать? Она никогда не станет примерной женой! Разве ты не понимаешь?

— …Заткнись! Хватит уже нести чушь, мама. Ты меня задолбала. Зря я послушал тебя. Уничтожил все собственными руками

— …Ты ее не любишь! Вот и ушел к другой. Ты же с ней счастлив, почему отрицаешь?

— …Счастлив? Поэтому жалею как собака, что когда-то обманулся на красивые глазки, соблазн? Нет, мама! Я облажался!

— …Ты должен с ней развестись!

— …Я никогда не разведусь с Ярой! Что бы ни случилось!

Не в силах дальше слушать этот бред, захлопываю дверь. Прислоняюсь к ней спиной, будто так легче дышать. Не легче. Всё внутри вывернуто, как после удара под дых. Стою так несколько секунд, а потом иду в ванную.

Включаю воду. Пусть льется — такая горячая, почти обжигающая. Раздеваюсь. Снимаю с себя не только одежду, а словно кожу, в которой жила все эти годы. Вхожу под струи, и вода моментально окутывает тело паром и болью. Не той, что в сердце — от неё горячая вода не спасает.

Закрываю глаза. Опускаю голову. Вода бьет по затылку, по плечам, скатывается по спине. И кажется, что если простоять так достаточно долго, она смоет все — унижение, злость, отчаяние. Ту пустоту, которая теперь там, где раньше было «мы».

Плачу. Без всхлипов. Вода течет по лицу, по щекам. И слезы вместе с ней. Пусть уходит. Все пусть уходит. Я не хочу больше быть слабой. Не хочу больше никого прощать. Я слишком долго пыталась спасать то, что не имело шансов.

Выключаю воду. Стою, пока капли не перестают падать с волос. Оборачиваюсь в полотенце, вытираю лицо, возвращаюсь в комнату. Постель не разобрана. Ложусь на бок, уткнувшись в подушку. Не укрываюсь. Просто лежу, глядя в пустоту. Никаких мыслей. Только вязкая, тяжелая усталость. Та, от которой не уснуть.

Но все равно засыпаю. Проваливаюсь в забытье, как в темную воду.

И перед тем как погрузиться в сон, вдруг ловлю мысль: когда-то мы спали здесь вместе с Эдиком. В этой постели, в этой комнате. Он держал меня за руку, шептал как сильно любит и что никогда не отпустит. А теперь… теперь я даже не пускаю его сюда. Он стал чужим для меня.

Между нами стоит высокая, непробиваемая стена. И я не собираюсь ее рушить.

Звонок будильника разрывает утреннюю тишину. Я вздрагиваю, резко сажусь на постели. Несколько секунд не понимаю, где я. Потом все накрывает волной. И вчерашняя ссора, и Эдик, и его мать, и слова, что мы швыряли друг в друга. Не верю я в его раскаяние. Да и что это изменит? НИ-ЧЕ-ГО.

Поднимаюсь с кровати. Надо умыться, собраться.

Но едва делаю шаг, как ощущаю… запах. Цветочный, с ноткой малины. Эти духи я знаю наизусть. Оля пользуется ими больше трёх лет. Ощущение, будто она была здесь. Только зачем приходила?

— Что она тут делала?.. — шепчу себе под нос.

Иду в ванную. Умываюсь холодной водой. Смотрю на себя в зеркало. Глаза опухшие, но в них уже нет вчерашнего огня. Есть решимость.

Переодеваюсь, собираю волосы в хвост и наношу легкий макияж. Подхожу к тумбочке, беру телефон. Экран загорается и тут же приходит сообщение от Ивана.

«Место встречи — кафе «Лаванда», 19:00. Там будет адвокат.

Как и договаривались. Жду тебя с нетерпением.»

Я вдыхаю. Смотрю в окно, потом снова устремляю взгляд на экран.

Откуда же ты свалился на мою голову, мужчина? И стоит ли тебе доверять? Человеку, который когда-то изменил своей супруге… Но в то же время… Если они смогли расстаться друзьями, значит, не таким уж плохим он был?

Не знаю. Но в одном уверена точно: я Эдуарда никогда не прощу.

В доме неожиданно тихо. Захожу в кухню, чтобы перекусить, иначе чуть позже перед глазами будет темнеть. Сталкиваюсь с ещё одной неожиданностью: свекровь что-то готовит у плиты. Кажется, омлет.

О, боже…

Сегодня, наверное, особенный день…

Открыв холодильник, беру оттуда банан.

Валентина Сергеевна замечает меня, выгибает бровь, но, на удивление, ничего не говорит. Лишь когда я уже выхожу обратно, прилетает в спину:

— Завтракать не будешь?

Останавливаюсь и, развернувшись, не могу сдержать усмешку:

— Вы меня отравить решили? Чтобы поскорее избавиться?

— Нет. Иначе давно бы сделала.

— Видимо, только сейчас додумались, — тихо смеюсь. — Спасибо, дорогая свекровь. Я воздержусь. А вам приятного аппетита.

Ближе к вечеру я сижу как на иголках. Время не идёт, а мне не терпится уже встретиться с адвокатом и скорее обсудить тему развода. Судя по тому, как Эдик твердо заявлял своей матери, что не разведется со мной, он создаст мне немало проблем.

Захожу в кафе и сразу замечаю Ивана за столом у окна. Он встает, едва замечает меня.

— Рад видеть, Ярослава.

— Взаимно, — опускаюсь на стул напротив него. — Я снова не вижу адвоката.

— Я уже пришел, — слышу сбоку мужской голос. Повернув голову, вижу мужчину. Примерно ровесник Ивана. — Добрый вечер.

— Здравствуйте… эм…

— Александр, — подсказывает Иван, рядом с которым опускается юрист.

— Это тот самый особенный клиент, Ваня?

— Для меня да.

— Неожиданно. Думал, это будет какой-нибудь друг. А не такая красивая женщина.

Иван становится серьезным. В его глазах пролегает странная тень.

— Развод очевидно муж не даст. А тянуть Ярослава не хочет. Так что… Нужны твои связи и, конечно, впечатляющая речь.

У Ивана голос такой серьезный, даже немного угрожающий, что самой страшно становится. Он, кажется, разозлился на слова адвоката…

Глава 11

Как только звенит звонок, ученики вприпрыжку встают со своих мест и начинают закидывать учебники в свои рюкзаки.

— Я так понимаю, домашнее задание никто не планирует записывать в дневники? — громко задаю вопрос, и шорох резко прекращается.

— Ну, Ярослава Владимировна… — начинается коллективный стон, но стулья скользят по паркету, и воцаряется тишина.

— Спасибо всем.

Продиктовав им страницы для самостоятельного изучения и для теста, прощаюсь со всеми и выхожу.

Посмотрев на часы в учительской, я оставляю учебные материалы и беру пиджак со стойки рядом.

— О, Яра, привет, не виделись еще.

— Привет, Марин. Да, я из класса сегодня не выходила. Ужасно голодная.

— Я за тем же собиралась. Пошли вместе, поедим. Ты на дополнительные же остаешься?

— Да. А ты?

— И я. Сейчас все эти нововведения в системе образования пугают не только учеников, но и учителей.

— Согласна. Теперь приходится переживать, чтобы обязательный экзамен по английскому не завалили даже самые отстающие. Хотя я лично писала родителям, чтобы настаивали на том, чтобы их дети задерживались после последнего урока. Но куда там. А потом я же буду выслушивать, если их дети получат низкий балл.

Она закатывает глаза, и мы вместе выходим из кабинета.

Кафе через улицу недорогое, а еда вкусная. Поэтому частенько мы с Мариной сюда заходим, когда позволяет перерыв. Бизнес-ланч стоит всего ничего, но я получаю полноценный обед и не жалуюсь на расстройство кишечника.

Попросив две порции, мы пьем чай.

— Слушай, как там у тебя дома?

Я рассказала ей о своей ситуации, когда недавно адвокат позвонил и попросил о встрече. Его тон показался мне не терпящим возражений, поэтому я ушла с урока. Пересказав коротко о том, в какой ад превратилась моя жизнь, я попросила Марину присмотреть за моими учениками. И так как у нее было окно, она с легкостью согласилась. Поэтому я не удивилась тому, что она решила сейчас узнать чуть больше о том, что происходит. Она тоже моя подруга, и мне действительно хотелось поделиться с ней своими мыслями и переживаниями.

— Пока и сказать нечего, на самом деле, — касаюсь кромки блюдца и начинаю водить его подушечкой пальца по кругу. — Мужа я не видела уже несколько дней. То ли в командировку уехал, то ли… — мысль про любовницу я даже произносить не хочу, оставляю невысказанной. — Не знаю, в общем, где он. А с дочерью и свекровью — обычный нейтралитет. Зато адвокат работает. В последнюю встречу, когда я ушла с урока, он сказал, что дело пошло в ход и он со мной свяжется.

— И с тех пор прошло два дня. Он молчит?

— Да. Но как бы мне ни хотелось получить результат, я знаю, что это невозможно так скоро.

Она кивает, но выглядит слишком задумчивой, а через секунду и вовсе хмурится.

— Что?

— Просто подумала и даже не знаю, произносить ли это вслух.

— Лучше произнеси, иначе я лопну от любопытства.

Марина кивает и выпаливает на одном дыхании:

— Как думаешь, а этот адвокат не может быть подосланным Эдиком?

— О, нет, — тут же отвечаю, отвергая ее мысль на корню. — Его порекомендовал мне один знакомый, никак не связанный с ним. По крайней мере, я хочу в это верить.

— Ладно. Я рада, что ты в этом так уверена. Мне неприятно думать, что такие люди могут быть способны на все. Это бы говорило, что над ними нет власти, а значит, всё можно.

— Брось, Эдик не такая крупная птица, чтобы о нем такое думать.

— Знаешь, я вот сейчас скажу, а ты уже потом меня осуждай за эту мысль, ладно?

Я неуверенно киваю ей и жду, что еще она может мне сказать такого, что я захочу оспорить.

— Вот ты всегда говорила, что не используешь деньги отца из-за принципов. Я не борюсь с этими принципами и не стану их осуждать. Когда у твоего мужа бизнес пошел на спад и ты не стала просить отца о помощи, а возложила на себя уйму работы, я не открыла рот, даже видя, как ты устаешь. Но сейчас, Яра… Думаю, ты обязана ему все рассказать и не попросить, а потребовать помощи.

Ее речь заставляет закрыть глаза и прогнать накатившие слезы.

Вопрос о моем отце в данном случае меня ранил.

Прошло уже так много дней с тех пор, как он обещал все объяснить, и моя вера таяла. Думаю, к тому моменту, когда он приедет для разговора, она испарится вовсе.

Вчера я позвонила маме, так как уже не могла жить без обещанных ответов, но получила очередное разочарование. Она сказала, что его нет дома. Два дня. Столько же, сколько не было дома моего мужа.

Это было либо совпадением, либо тем самым ответом на мой вопрос, который я искала самостоятельно на протяжении недели.

Если папа согласился вести дела с Эдиком, то он потерял меня навсегда. И как бы ни было больно, я все еще надеялась на прояснение ситуации в свою пользу. Отец никогда не был тем человеком, который променял бы семью на деньги. Но, с другой стороны, он никогда не сталкивался с таким выбором.

Глава 11.2

Тут же, набрав СМС Свете, что наши посиделки отменяются, я получаю звонок и от нее.

— Алло.

— То есть как это отменяется? — она говорит громко и наигранно обвиняющим голосом. — Только не говори, что произошло что-то.

— Планы поменялись, прости.

— Значит, не случилось, — выдыхает подруга. — Тогда кто отнял тебя у меня сегодня? Я должна знать врага в лицо.

Она, как всегда, заставляет меня улыбнуться.

— Иван позвонил и назначил встречу. Я не смогла отказаться, потому что он напрямую связан с адвокатом. Вдруг что-то важное хочет сказать.

— Ах, Иван. Я поняла, — Света на мгновение затихает, будто думает над чем-то. — Ну и пусть ваши и без того хорошие отношения станут еще лучше. Вдруг из этого получится что-то хорошее.

Ее намек прозрачный, но это все пустые разговоры.

Иван — статный и волнующий сам по себе. В нем сила, успех и ум как визитная карточка. Но его биография уже испорчена. Какая разница, что ты имеешь весь этот комплект, если ты способен на предательство и измену любимой женщины? Все те качества тут же тускнеют на фоне этого.

Я обманулась и сейчас начинаю расплачиваться за свой самообман. Но я в курсе, что люди, как правило, не меняются, как и страницы жизни не подтереть ластиком. Хотя я благодарна ему за честность. Но не вижу совершенно никакого смысла менять одного мужчину-предателя на другого. Тогда уж и семью не стоит рушить, предпочитая такого человека, а не себя. Одно и то же. Хотя от одной мысли простить Эдика меня выворачивает. Нет. Обратной дороги быть не может.

Его недавнее перевоплощение в прозревшего подонка чуть не довело до истерики. Как можно быть такой сволочью? Говорить подобные вещи сейчас, когда показал свою уродливую душу. Затыкать рот свекрови, когда не делал этого достаточно хорошо на протяжении брака, видя и слыша все ее колкости и унижения.

Все дело в его трусости и слабости. А такого человека рядом смысла иметь нет.

Поэтому я не отвечаю Свете на ее попытку направить меня и пролить свет на другого мужчину. И быстро сворачиваю разговор.

Сегодня занятия заканчиваются раньше, так как у ребят в некоторые дни больше других дополнительных занятий, помимо английского. Поэтому я еду домой пораньше, не желая задерживаться.

Дом тихий. Внутри него после всех событий находиться тяжело. Воздух кажется ядовитым, и на коже — постоянный озноб. Все счастливые годы спущены в унитаз, поэтому, входя внутрь, каждый раз ощущение, что это просто коробка. Безжизненная, безрадостная и попросту чужая. Здесь больше не осталось тепла, уюта. Хотя раньше… я этот дом любила.

Откидываю эти мысли и поднимаюсь к себе, по очередной новой привычке закрыв дверь на ключ. У меня хватает времени принять душ, нанести легкий макияж и переодеться, так как Иван назначил время ужина на восемь.

Погода безветренная, поэтому я надеваю платье и жакет. Это не свидание, не попытка произвести впечатление. Но я все еще женщина, и я хочу быть красивой, когда иду на ужин в ресторан.

Взяв в руки парфюм, я внезапно задумываюсь и о том, что никогда особо не любила этот аромат. Но он нравился Эдику, и я принимала его подарки с улыбкой.

Войдя в распыленное облако в воздухе, я ставлю галочку, чтобы купить свой аромат. Завтра!

Спустившись на первый этаж, я выбираю пару туфель, когда сзади подходит дочь.

Каждый раз, смотря на нее, я чувствую разочарование. Сейчас тоже. Ее взгляд внимательный, пронзающий.

— Красиво выглядишь, мам. Такое ощущение, что идешь на свидание.

Ее голос такой простой, пропитанный мягкостью и любовью. Это выбивает из колеи. Но это показная ложь. Даже если рядом нет никого. Видимо, они все решили так сделать: муж со своим прозрением, свекровь с завтраком. Теперь и Оля к ним присоединилась.

Будь это другое время, еще пару недель назад, я бы улыбнулась ей. Приняла комплимент. Но во мне так много злости и боли, что я отныне не могу быть спокойной в ее присутствии.

— Думай, как хочешь. А еще лучше — не разговаривай со мной, Оль. Мне это неприятно. К тому же каждый наш разговор заканчивается ссорой. Я не хочу говорить с тобой как с чужим человеком, но ты так себя ведешь, что у меня не остается выбора.

Оля кивает, смотря на меня по-прежнему внимательно, но будто не враждебно.

— Хорошо, мам. Больше не буду разговаривать. Хорошего отдыха, — бросает она последнюю фразу и, развернувшись, уходит, оставляя меня в недоумении.

Не задерживаясь больше, я выхожу из дома, сажусь в машину и еду в ресторан.

Иван ждет у двери. И когда я подхожу ближе, позволяет войти первой, провожая к столику.

— Красивое место.

— Согласен. Кормят тоже вкусно.

— Тогда, — я закрываю свое меню и смотрю на него, — посоветуй, что мне заказать на ужин. Я не привередлива и ужасно голодна. Имей это в виду.

— Благодарю за доверие.

Он с улыбкой на губах подзывает официанта и делает заказ для нас двоих. Отказавшись от алкоголя, мы берем их фирменный напиток и остаемся в ожидании.

Глава 12

Не проходит и пятнадцати минут, как официант возвращается с подносом. Он ставит передо мной белоснежную тарелку, на которой филе морского окуня покоится на подушке из шафранового ризотто, украшенное тонкими ломтиками печеного фенхеля и каплей лимонного масла. Аромат — как у моря: чистый, тёплый, чуть солоноватый. Будто на секунду оказываешься где-то в тишине, где слышен только прибой и звон посуды.

Перед Иваном — стейк из телятины, прожаренный до идеальной розовой сердцевины, с розмариновым соусом и жареными артишоками. Всё выглядит, как на страницах глянцевого журнала.

— Приятного аппетита, — говорит официант с легким поклоном и уходит.

Я делаю первый осторожный укус. Рыба нежная, как сливочное масло. Ризотто — бархатистое, с чуть уловимой остротой. Все действительно очень вкусно. Но внутри меня тишина. Какая-то глухая пустота, сквозь которую не пробивается даже удовольствие от еды.

Имя «Карина» не отпускает. Оно оседает в голове, как пыль, и каждый раз, когда я отвожу взгляд, возвращается снова. Что-то в том, как он сказал это имя — «Да, Карина» — звучало слишком... близко. Слишком мягко. Так не говорят с чужими. И не о чужих.

Я не задаю вопросов. Не хочу лезть туда, где мне не место. Но мысли цепляются за это имя, как за занозу под кожей.

В этот момент в сумке начинает вибрировать телефон. Я вздрагиваю от неожиданности. Достав, смотрю на экран.

Эдик…

«Только тебя мне не хватало, черт побери», — прошипев мысленно, сбрасываю звонок.

Но муж не хочет угомониться. Звонит раз за разом, чем вызывает раздражение и злость.

Бросаю взгляд на Ивана. Он уже не ест — просто смотрит на меня, спокойно, не мигая. Не вмешивается.

Эдуард, будто устав, перестает звонок. Но это спокойствие длится недолго. Через минуту снова раздается рингтон, который действует на оголенные нервы. Я выдыхаю и беру трубку.

— Да?

— Когда ты вернешься домой? — его голос глухой, уставший. Словно он не спал всю ночь. Или пил.

Не здоровается даже, а сразу чеканит со злостью, чем вызывает очередную порцию злости. Идиот… Клянусь, никогда не позволяла сказать лишнего слова в его адрес, но сейчас… он упал в моих глазах так низко, что ничего в жизни больше не сможет поднять его.

— А тебе какое дело? — спрашиваю резко, слишком холодно. Ни малейшего желания идти ему навстречу.

— Я не могу без тебя, Яра… Понимаешь? Я не знаю, как жить. Просто не могу.

Я закатываю глаза. Это получается машинально.

— Слишком поздно, — произношу медленно, но четко. — Ты — никто. И мне ты больше не нужен.

Нажимаю «отбой», не дожидаясь его ответа.

Сажусь ровно. Кладу телефон обратно в сумку. Пальцы дрожат. Не от злости. От пустоты. Будто меня выжали до последней капли и оставили оболочку.

Поднимаю взгляд. Иван все это время смотрел на меня. Не сводил глаз. Не говорил ни слова. В его лице ни капли осуждения, ни тени сочувствия. Только молчаливое принятие. Очень простое. Очень человеческое.

И, почему-то, именно это — спокойствие в его глазах — становится для меня якорем. Я не знаю, что будет дальше. Но знаю одно: он — не враг. Возможно, когда-то совершил ошибку, но сейчас… Он, как мне кажется, изменился. И, может быть, именно поэтому мне сейчас так спокойно рядом с ним?..

Не знаю. В голове такой хаос, что дышать тяжело.

— Как давно пошла трещина в вашем браке, Яра? — чуть хрипловатый голос Ивана вызывает во мне что-то непонятное. Я чувствую себя школьницей, ей богу.

— Не знаю. Несколько лет назад, наверное, когда у него начались проблемы.

— Проблемы? — вопросительно выгибает бровь, глядя на меня исподлобья.

— Да. После этого я начала работать чуть ли не до глубокой ночи. Дополнительные занятия… и прочее. Домой добираюсь к семи-восьми.

— То есть Эдуард сказал, что у него проблемы? Не появлялся дома? Или как?

— Да. Может скажешь, к чему этот допрос?

Иван отправляет в рот кусок мяса, задумчиво смотрит на меня. Будто что-то размышляет, или же в своей голове пытается все разложить по полочкам. Понять, что и как.

— У него проблемы два месяца как начались, — говорит, запивая водой. — Все было нормально до недавних пор. А сейчас… идет коту под хвост.

Я не сразу соображаю, что говорит этот мужчина. А когда до меня доходит смысл, я, глядя куда-то вдаль, кусаю нижнюю губу, мысленно проклиная своего мужа.

То есть все то время, что он поздно приходил… когда говорил, как у него все плохо в офисе, он мне врал? Проводил время со своей любовницей, развлекался с ней, все свалив на меня? Ни копейки для дома не делал…

О, боже… какая же я дура! Верила ему на слово! Не сомневалась в нем! А в ответ получала оскорбления? От него, его матери… Слушала унижения, молчала, когда мне говорили, какая я плохая жена?!

Дура ты, Ярослава! Дура! Столько лет носила розовые очки! Чуть ли не под пятьдесят лет, а ума не хватило хоть разок проследить за ним или поехать в его офис и поинтересоваться его делами? Дура!!!

— Ты уверен, Иван? — шепчу не своим голосом, подавшись вперед.

— Уверен. Почему тебя это так задело, Яра? Мне кажется ты и сама догадывалась…

— Меня задело то, что я была… Идиоткой! Меня водили за нос, а я даже не догадывалась. Это неприятно! Знаешь, какие слова я от них слышала? А оказывается… все было игрой. Лицемерием! Оказывается, мной просто пользовались!

Иван шумно сглатывает, не сводя с меня пристального взгляда.

— А мы отомстим, Яра. Я помогу, обещаю. И для этого у меня есть возможность. Например… Твой муж будет ползать на коленях и умолять тебя. Клянусь, я заставлю его это сделать, но с одним условием…

Он прищуривается. Проводит языком по верхней губе, а я, на секунду прикрыв глаза, спрашиваю:

— Какое условие?

Глава 12.2

— Ты к нему не вернешься.

Я аж облегченно выдыхаю. У меня было ощущение, что Иван попросит что-то такое… нелегкое.

— У меня и мысли такой не было — возвращаться.

— У него есть женщина, Яра. Может он и жалеет, но это не изменяет того факта, что у него несколько месяцев была другая.

— Ты так говоришь… А сам тоже жене изменял, — выдаю так неожиданно. Я прикусываю губу, а Иван лишь усмехается. Он, взяв бокал с напитком, откидывается на спинку кресла.

— Это было давно. Какой-то мимолетный соблазн, так скажем. Я не жил с другой женщиной, будучи в браке, — он смотрит мне в глаза и даже не моргает. — Но, как говорится, все тайное рано или поздно становится явным. Жена меня вроде как простила, мы жили вместе ещё несколько лет. Но потом вылезло другое дерьмо. Пусть оно и было неправдой, все же… Она решила, что никаких чувств не осталось и что нам нужно развестись.

— Ты не хотел разводиться?

— Нет. Хотел убедить ее, что она неправа. Что чувства еще есть, просто… порой так бывает — срываешься на родных и близких, когда есть проблемы в работе… Однако она решила уйти. Счастлива сейчас с адвокатом.

— Ты так легко говоришь…

— Ну а что еще остается делать? У каждого своя жизнь, Ярослава.

— Но ты сам сказал, что чувства еще остались.

— Да. Но это не значит, что не может быть чувств к другой. Можно найти вторую половинку спустя годы… И быть с ней счастливым. Я в это верю.

— Не знаю… У меня пока нет таких мыслей. Единственное, что сейчас хочу, так это развод.

— А он состоится в ближайшее время, не волнуйся. Мы должны подписать контракт с фирмой твоего мужа. Он может потерять большую сумму денег, если вдруг что-то пойдет не так. И это в моих руках как щелкнуть пальцами. Думаю, он выберет бизнес, развод даст без раздумья.

— А я так не думаю. Даже если разведемся… Он многое потеряет. Нужно будет все разделить.

— Ты не знаешь, о каких суммах речь.

— Сдаюсь, Иван, — улыбаюсь смущённо. — Пусть будет так, как ты говоришь. Я поговорю с ним еще раз. Если не даст развод по-хорошему, сделаем по-плохому.

— Мне нравится твой настрой, — подмигивает, а потом тихо смеется в кулак.

Я возвращаюсь домой поздно. Улица уже погружена в полумрак. Все кажется тихим и безмятежным. Но стоит мне открыть дверь, как в лицо сразу ударяет странное ощущение. В доме звучит приглушенная музыка, с глухими басами. Это не мой обычный дом, а будто чужое пространство, искаженное и тревожное. Все вокруг напоминает декорации дешевого ночного клуба.

Свет тусклый, почти мрачный. Лампа под потолком словно вот-вот погаснет. Тени ложатся по углам, скрадывая очертания привычных вещей. Я делаю шаг вперед и мурашки пробегают по коже от всего этого бреда.

— Что здесь происходит?.. — шепчу в полголоса.

Не сразу вижу мужа. Эдик стоит у окна. Спиной ко мне. Руки в карманах, голова чуть опущена.

Он медленно поворачивается. Пошатывается. Взгляд мутный, движения ленивые и неточные. Пьяный. И снова этот нелепый пафос в его жестах. Он подходит к письменному столу, берет с него что-то.

И опять же не сразу различаю, что это… Иду, включаю свет. А потом вижу цветы.

Белые и бордовые розы, перевязанные атласной лентой.

Муж медленно приближается ко мне и протягивает их мне.

— Это тебе.

Я даже не тянусь к ним. Смотрю на него в упор, с недоверием.

— Ты что творишь?.. Что это за сцена? Что ты хочешь этим сказать? Чего ты добиваешься, Эдик? Я не понимаю, зачем весь этот спектакль.

Он усмехается. Делает еще полшага ко мне, встает почти вплотную. От него пахнет алкоголем и чем-то искусственно сладким. Чужими духами.

— Я решил сделать тебе сюрприз…

Я отступаю назад, сдерживая раздражение.

— Сюрприз?.. И зачем он мне? Что ты пытаешься этим исправить? Я просила только об одном — о разводе. Мне больше от тебя ничего не нужно.

Его лицо темнеет. Напряжение поднимается резко, как сжатая пружина. Взгляд становится тяжелым, опасным.

— Развода не будет, — бросает хрипло. — Я тебя не отпущу. Ты моя жена. И всегда ей останешься.

Я сжимаю руки кулаки. Злюсь и не скрываю этого.

— Нет, Эдик. Я тебе больше не жена. У тебя уже давно есть другая женщина. Ты с ней живешь, ты с ней строишь свою «новую жизнь», так иди к ней. Живи, женись, устраивай свою сказку. Но меня оставь в покое.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но он резко хватает меня за руку. Сжимает запястье, и я едва сдерживаюсь, чтобы не вскрикнуть.

— Никакого развода, — цедит сквозь зубы.

Я грубо, резко выдергиваю руку. Отступаю назад.

— А где ты был все это время, когда у тебя все было хорошо? Когда я ночами не спала, пахала, тянула на себе нас всех, наш дом, счета, твой чертов комфорт? А ты?.. Вместо того, чтобы решать проблемы, которых вовсе не было, ты сбежал. Ты жил с любовницей. Ты тратил на нее деньги. А я? Я вкалывала. Верила, что мы семья. А ты просто стирал меня из своей жизни. Ты жил, кайфовал! Так продолжай в том же духе, но прекрати держать меня за дуру!

Я выплевываю эти слова без всякой боли. Мне кажется, кроме ненависти к этому человеку внутри меня ничего не осталось. Он опускает глаза, но мне все равно.

— Что за бред? Кто тебе это все сказал?

— Наверное, твоя Наташа!

Отталкиваю Эдика обеими руками и иду к лестнице.

На последней ступени оборачиваюсь. Смотрю вниз, на него.

— Развод все равно будет. Хочешь ты этого или нет. И, пожалуйста, не вынуждай меня к поступкам, о которых я потом не захочу вспоминать. Если ты не согласишься по-хорошему — ты об этом пожалеешь. Очень сильно. Запомни это.

Глава 13

Первая мысль на его слова и плотоядный взгляд: «Не стоило надевать платье сегодня вечером». Первая реакция – руки, одергивающие подол платья.

Да только спасет ли это женщину, которая оказалась запертой в клетке с хищником?

Я стараюсь не выдавать страх и охватившую мое тело дрожь. Но я парализована.

— Эдик, — мой голос спокоен. Я убрала агрессию, и сейчас он почти нежный. — Давай поговорим завтра.

Муж тут же ухмыляется и делает шаг вперед, заставляя меня пятиться назад. Это просто рефлекс. И он ему нравится. Словно передо мной самый опасный зверь.

Но я знаю Эдуарда. Он может быть предателем, сволочью и изменником, но только не насильником. И все же эта мысль не избавляет от страха.

— Поговорим, — усмехается он. — Ты правда думаешь, что нам стоит говорить, любимая?

Последнее слово будто насмешка. Удар по щеке весом в тонну.

— И о чем же, Яра? О нас? О… чем? Ты неужели не понимаешь?

— Что я должна понимать, Эдик? Давай скажи мне, что я должна понять?

— А разве непонятно? — он взмахивает руками и теряет равновесие, начав шататься. — Ты моя. Я не отдам тебя никакому ублюдку. Я… — ударяет себя в грудь, — тот, кто взял тебя давным-давно. Твой муж. Я был твоим первым и останусь последним во всем.

Его слова — еще одно напоминание о том, как сильно я ошиблась на его счет.

— Разве? Тогда ответь на один вопрос, Эдик.

— Какой?

— Я тряпка? — он закатывает глаза и смеется, будто это и правда весело. — Я грязь?

— Ты моя жена.

— Вот именно. А ты пытаешься извалять меня в грязи. Думаешь, я на это соглашусь? Ни за что. И чем раньше ты это поймешь, тем лучше.

— Лучше? Для кого, Яра? — он снова делает шаг и загоняет меня в угол между комодом и стеной.

— Не подходи, — выставляю руку.

Но он снова двигается на меня и упирается в мою ладонь.

— Для кого лучше, я спрашиваю! — орет он, и это заставляет меня тут же сжаться от неожиданности, что дает ему преимущество. В итоге он упирается руками по обе стороны от моей головы.

Я будто в капкане. Застряла между молотом и наковальней. Пара секунд — и меня расплющит. Загнанная в угол и беспомощная женщина.

— Прекрати.

Эдик наклоняется ближе и вдыхает запах моих волос, будто животное.

Омерзение выкручивает тело. Я пытаюсь оттолкнуть его руками, но он лишь сильнее наваливается.

— Посмотри на меня, Яра. Посмотри на своего мужа.

— Отпусти меня… Отпусти! — кричу и что есть силы толкаю его от себя.

Эдик лишь смеется, обхватив меня за талию.

— Я тебя люблю, дура ты…

«Господи, что мне делать? Вот именно — дура. Как я могла быть такой идиоткой? Как могла остаться здесь? Зачем?»

Я поднимаю голову и смотрю на его красное лицо и такие же красные, налитые кровью глаза.

— Не смей… — предупреждаю, когда его мерзкая рука касается моего бедра и скользит вверх, задирая ткань.

Внутри что-то щелкает, и я начинаю вырываться. Поднимаю руки снова и колочу его что есть силы.

Но Эдик всегда отличался своим телосложением. Он был и остается высоким, сильным и мощным. А я на его фоне — маленькая и слабая.

Я ни за что не выиграю эту битву.

Напрягаю голосовые связки и начинаю кричать, осыпая его ударами.

Если дома хоть кто-то есть, то они придут. Плевать, будет ли это свекровь или дочь. Мне просто нужно, чтобы они вошли и отвлекли его ненадолго.

Мужа забавляет моя попытка вырваться, но он легко блокирует удары, перехватив обе руки.

— Яра… — шепчет он на ухо, в тот момент, когда открывается дверь, ударившись о стену.

— Отойди от нее! — кричит дочь. — Отпусти мою маму!

Она подбегает к нам и начинает оттаскивать отца.

— Что ты вытворяешь? — ее голос истеричный, и я слышу в нем страх и панику.

Он, шатаясь, отходит в сторону, наконец дав мне каплю воздуха. И тут я замечаю стоящую на пороге свекровь.

Она смотрит на происходящее, прижав ко рту ладонь. Ее глаза выпученные и переполнены ужасом.

Но Эдик словно радуется вниманию и поворачивается к ним.

— Прочь! — ревет неузнаваемым голосом.

Он еле стоит на ногах, и комната провоняла запахом алкоголя.

— Она хахаля нашла себе… Нашла же, жена? — разворачивается ко мне. — Не воспринимаешь меня всерьез. Не хочешь сохранить семью, дура. Пока я делаю все для тебя.

— Вон… Проваливай! — указываю на дверь. — Я оставлю тебя ни с чем. Я сделаю это, Эдуард!

Это моя клятва. Обещание. Я хотела, чтобы это мирно закончилось. Хотела предложить такой вариант. Но после сегодняшнего ни за что не позволю этому спектаклю сойти ему с рук.

Глава 13.2

Когда я наконец-то ложусь в постель, уже глубокая ночь.

После долгого душа я с трудом заставила себя нанести на лицо уходовую косметику. Теперь же я лежу в постели уставшая, разбитая и все еще «грязная» после его прикосновений и слов. Подлый лицемер!

Но сегодня я больше не хочу шевелиться, размышлять и плакать. Я отказываюсь отдавать ему свою боль. Я посылаю в очередной раз все к черту и попросту засыпаю.

Тревожная ночь заканчивается так быстро, что, выключив будильник, я не чувствую в теле ни капли бодрости.

Я жаворонок, и ранний подъем для меня не проблема. Я люблю умываться холодной водой и размять после этого тело. Сегодня это не помогает.

Одев на себя брючный костюм темно-синего цвета и белую рубашку, я беру сумочку, проверив ее содержимое, и ухожу из дома. Не останавливаюсь ни на секунду. Мне наплевать, кто где есть, что мой желудок урчит от голода. Я хочу выбраться отсюда и делаю это максимально быстро, захлопнув за собой дверь.

В школе я беру из ящика своего стола печенье и быстро съедаю пару штук, запив горячим быстрорастворимым кофе. Это не приносит бодрости, но уходит жалобное урчание желудка. Только после этого я отправляюсь на урок.

На большой перемене я отвлекаюсь на телефон, идя перекусить в столовую, и нахожу СМС от Светы с тревожным посылом:

«Срочно позвони мне, когда будешь свободна!»

Пальцы тут же приходят в движение, и через секунду я слушаю гудки в динамике.

Не имею понятия, что у нее произошло. В последнее время так много плохих новостей, что мне становится страшно.

— Ну наконец-то. Привет.

— Что случилось? — не размениваясь на приветствия, говорю ей.

— Это я должна спрашивать, а не ты.

— Так ты уже все знаешь? — удивляюсь тому, как быстро распространяется информация о том, что вчера вечером устроил Эдуард.

Наверняка свекровь доложила ее матери, а та уже выговорилась Свете.

— Знаю что?

— Ну, ты ведь хотела узнать о вчерашнем, не так ли?

— Ужине, — уточняет она. — А ты о чем?

— Господи, — я качаю головой, потому что уже и забыла, что встречалась с Иваном. — У меня мозг кипит. Ты меня напугала своим сообщением. Я себя накрутила… пф.

— Стой, что случилось вчера?

Вдаваться в детали не решаюсь. Я нахожусь в столовой среди других учителей и детей. И хоть тут достаточно шумно, не хочу, чтобы кто-то услышал такие подробности. Но посыл подруга улавливает верный, даже в поверхностной обрисовке произошедшего.

— Вот же ублюдок! — рычит Света, приходя в бешенство. — Боже, меня сейчас стошнит от этого подонка. Яра… — она прерывается на полуслове, словно ищет спокойствие в этой паузе.

Вчерашнее оставило след в душе, и он вряд ли так быстро смоется. Дело не только в случившемся, но еще в том, кто это сделал. Мужчина, которому я доверяла, за которого вышла замуж и родила ребенка. Сначала он меня предал, затем… я даже не знаю, что он планировал сделать. Избить? Потребовать секс? Это не тот же человек. Вчерашний Эдик не был похож на моего мужа. Чужак.

И я больше не могу полагаться на того, кто спасет меня в другой раз. Или что муж больше подобного не сотворит.

— Я хочу уехать оттуда, Света. Как бы мне ни хотелось сохранить дом и до последнего бороться на одной территории с мужем, я не могу… Не могу там оставаться.

Мой голос срывается, и я чудом умудряюсь сдержать выступающие слезы.

— Что если в другой раз он поднимет руку? Или пойдет дальше? Я не хочу испытывать судьбу. Я боюсь.

— Ты должна, — утвердительно отвечает Света. — Обязана это сделать. Идут они все к черту, вот что я думаю. И я пойду с тобой, слышишь?

— Спасибо, — облегченно вздыхаю. — Я как раз хотела попросить тебя об этом.

— Могла не просить. Убью его, если попытается приблизиться, сволочь. Приезжай за мной, как освободишься.

— Хорошо. Спасибо.

Закончив разговор, я съедаю свой перекус и отправляюсь на занятия.

Заехав за ней к шести (не засиживаясь, как обычно, в школе), мы делаем круг и направляемся в мой дом.

Войдя внутрь, складывается ощущение дежавю вчерашнего вечера. Только облегченная версия. Музыка. Но уже тихая, медленная и даже в чем-то нежная, а не кричащая, как вчера. И она доносится сверху. Мужа нигде не видно. Но, сделав несколько шагов, я встречаю свекровь.

— У нас что, продолжение вчерашнего банкета? — спрашиваю ее.

— А мне почем знать? Музыка только включилась, я только недавно вернулась.

Она отвечает, выглядя почти безучастно, но глаза бегают и выдают ее нервы.

Тревога все равно не отпускает, пока мы поднимаемся наверх. С каждым шагом мы со Светой словно приближаемся к неизвестному. Потому что мелодия звучит из моей комнаты.

«Почему он пошел туда? Что опять задумал?» — эти и еще уйма вопросов пробегают в голове.

Волнение испариной оседает на коже, когда я вытягиваю руку и толкаю дверь.