Марина
Лёгкая дымка тянется над полями. Небо блёклое, солнце будто бы застеснялось и спряталось за пеленой облаков. Я смотрю на дорожное полотно впереди. Настроение мрачное, задумчивое. А какое ещё может быть настроение, когда возвращаешься домой с похорон лучшей подруги? Элла ушла из жизни внезапно в пятьдесят три. Подумать только, у нас ведь с ней всего два года разницы. Вот так живёшь-живёшь, и на тебе. Слёзы наворачиваются на глаза.
Меня на работе считают железной леди, а всё потому, что я позволяю себе плакать только наедине с собой. Даже мужу своих слёз не показываю. Да и какой смысл? Он всё равно всё сведёт к тому, что все бабы — плаксы. Даже на похоронах Эллы я не смогла дать волю чувствам, старалась всё организовать, супруга Эллы, Павла Георгиевича, поддержать. Он вообще за всё время ни слова никому не сказал. Видно было, что мыслями он где-то не здесь. Словно бы одна оболочка осталась от человека. Сын с дочкой, напротив, только плакали без конца, хоть и сами уже родители. Ну и как тут позволишь себе расклеиться?
Вот теперь я сижу на парковке возле дома с коробкой салфеток. Надо возвращаться, дома муж ждёт. Вон его автомобиль на своём обычном месте. Миша со мной не смог поехать — кому-то надо было остаться в компании. Мы вдвоём управляем косметологической клиникой. До прошлого месяца я даже была её лицом. Но время идёт, и пусть я всё ещё выгляжу достаточно молодо, но лицо компании в рекламных целях было решено сменить. Им стала одна из наших бывших клиенток, фитнес-модель и инфлюенсер Мария Крынская.
Выхожу из машины и вижу через дорогу рекламный билборд. На нём — обновлённая реклама нашей клиники с новым лицом. Отчего-то я чувствую себя странно, словно бы моё место вдруг заняла другая. Но муж убедил меня, что всё так и должно быть. Что реклама она на то и реклама, чтобы привлекать внимание. А на таких, как я, внимание уже вряд ли кто-то обратит в силу возраста.
Вздыхаю и прохожу в подъезд, поднимаюсь на лифте в квартиру, покручивая ключи в кармане. Задумываюсь на секунду: может, стоило позвонить? Вдруг он устал после работы и спит? Я уже достаю телефон, но останавливаюсь. Смотрю на своё отражение в тёмном экране и усмехаюсь.
— И чего это я? Если действительно спит, то и не заметит, что я вернулась, — рассуждаю я вслух. — Может, к его пробуждению в кои-то веки приготовлю что-нибудь вкусненькое.
Выхожу на нашем этаже и осторожно открываю дверь. Первое, что бросается в глаза — чужие дизайнерские туфли на высоком каблуке в прихожей. Точно не мои, я такую безвкусицу в жизни бы не надела. Следующий триггер — женские стоны из глубины квартиры. Руки и ноги холодеют, а в горле появляется сухой ком. Я до последнего стараюсь не спешить с выводами, перебираю в голове безобидные варианты как дурочка. Может, он фильмы для взрослых решил посмотреть?
И только после того, как я своими глазами вижу фитнес-модель и инфлюенсершу Марию Крынскую верхом на моём муже, мне приходится принять очевидное: муж мне изменяет. Моделька скачет на Мише точно на молодом резвом скакуне. Стонет, подначивает его разными пошлыми фразочками, просит ещё.
— Куда ему «ещё»? Пожалей мужика, чай не молодой уже! — я встаю в дверном проёме, сложив руки на груди.
Вот так. Ни слёз, не истерик с битьём посуды. Только пустота и холод в душе. Почему-то в этот момент мне вспоминается Павел Георгиевич. А точнее, его отсутствующий взгляд во время похорон. Значит, вот что он чувствовал тогда?
— Ой мамочки! — пищит моделька и спрыгивает с этого козла, как со спортивного снаряда с таким же названием. И вправду, видно, спортсменка.
— Марина… А ты почему так рано вернулась? — растерянно спрашивает муж, быстро одеваясь.
И это вся реакция? Ни тебе страха, ни чувства вины за то, что развлекался с какой-то девкой в момент, когда я прощалась с одним из самых близких людей в моей жизни.
— По тебе соскучилась, — отвечаю я ироничным тоном. — Я ж не знала, что вернусь и окажусь в анекдоте!
— Слушай, Марин, давай без этого всего, — качает седой башкой муж. — Мы с тобой давным-давно как соседи живём. И если тебе в твоём возрасте уже секс не нужен, то я в этом плане ещё вполне активен.
— Что-то я не заметила, — мрачно усмехаюсь. Хочется задеть его, пусть даже таким низким способом — намекнув на его несостоятельность в постели.
Муж закатывает глаза. Растерянность прошла, и во взгляде появилось это его нагловатое выражение. Типа, «ну вот такой я, ты меня сама выбрала». Ощущаю, как руки начинают дрожать. А вот и эмоции вернулись. Как же некстати. Надо держаться, Марина. Этот ублюдок точно не стоит твоих слёз!
— В общем, раз ты уже и так всё знаешь, нет смысла скрывать, — объявляет он, будто ведущий в телешоу. — Я развожусь с тобой!
— Значит, променял меня на модельку эту? — я бросаю сердитый взгляд на любовницу мужа. — Миша-Миша, совести у тебя нет. Я ж из тебя человека сделала. Настоящего мужика, всем на зависть!
— Можешь утешать себя этим, — произносит он морщась. — Поскольку ничего другого тебе не остаётся. Я переписал все наши активы на Машу. При разводе ты ничего не получишь, потому что официально мы ничем не владеем.
— Что ты сделал?! — восклицаю я, наконец теряя самообладание. — Иванов, ты в своём уме?!
— Более чем. А генеральную доверенность ты сама подписала, так что вини только себя.
Дорогие! Я подготовила для вас визуалы персонажей.
Главная героиня Марина. Для большинства знакомых Марина Леонидовна
Муж Марины, Михаил
Любовница Михаила, Мария Крынская, фитнес-модель, инфлюенсер
Напишите в комментариях, что думаете про визуалы. Совпали ли они с вашими представлениями?
А также не забудьте поставить звёздочку, подписаться и добавить книгу в библиотеку, чтобы не пропустить обновления (жмите на выделенные кнопки, чтобы они стали розовыми)!
Приятного вам чтения 
— Боюсь, что всё так и есть, Марина Леонидовна, — говорит мне по телефону юрист нашей клиники. — Вчера днём компания сменила владельца. Большего я вам не вправе рассказать, поскольку вы теперь человек посторонний.
— Это же безумие какое-то! — бросаю я негодующе. — Как это посторонний?! Я эту клинику сама построила с нуля!
— Если вам что-то не нравится, идите в суд, — отвечает юрист. — А я вам больше ничем помочь не могу.
— Да я на вас на самого в суд подам! И добьюсь, чтобы вас лицензии лишили! — восклицаю я, но он меня уже не слышит. Экран мобильного гаснет — вызов завершён.
Я бессильно вздыхаю. Руки, сжимающие телефон, трясутся. Меня саму трясёт, хотя в машине работает обогрев. Надо что-то делать! Позвонить кому-то! Главное, не сидеть и не ждать чуда. Я всю жизнь так жила, и это меня спасало. Но сейчас я абсолютно опустошена. Как муж мог так поступить со мной?! Ладно, разлюбил, это бывает. Но вот так меня кинуть… это уже настоящая подлость.
Миша в молодости был из того типа парней, кого сейчас зовут «темщиками». Он всё время искал способы, как бы быстро заработать, и желательно таким образом, чтобы ничего не пришлось для этого делать. Он смотрел на частных предпринимателей, вроде моего отца с завистью. И часто при мне вслух рассуждал, что моему отцу просто повезло оказаться в нужном месте, в нужное время. Я не спорила с этим, потому что Миша мне нравился, хотя прекрасно знала, как много мой отец работает для того, чтобы приумножать семейное благосостояние.
Сейчас я понимаю, почему отцу не нравился Миша. Он звал его ленивым идиотом и разными другими неприятными словами. Я же была влюблена в этого идиота, поэтому и обижалась на папу. В юности мне было невдомёк, что мой умудрённый опытом папа видит таких, как Миша, насквозь.
К сожалению, папа ушёл слишком рано, чтобы я успела понять, что он был прав насчёт Миши. Но папа передал мне много других полезных знаний о предпринимательстве, которые я использовала для построения собственного бизнеса. Он всё время повторял: нельзя построить бизнес на века, у каждого дела свой срок и остаются на плаву только те, кто умеет думать, как предприниматель, и видеть, когда эти сроки подходят к концу. Я усвоила урок и смогла сначала открыть одну успешную компанию, а затем продать её и вложиться в другую.
Несмотря на то что Миша всё время находился рядом со мной, сначала в качестве моего возлюбленного, а потом уже и в качестве мужа, он не понимал всех этих «танцев с бубнами» и считал, что я делаю всё не так.
— Зачем продавать магазин, если он приносит прибыль? — сокрушался он, не понимая, какая на самом деле рентабельность у этого магазина.
Я не пыталась объяснять ему, что он не прав. Мне просто не хотелось, чтобы он чувствовал себя глупо. Ведь я любила его. Да, любила. И по этой причине сделала его совладельцем своей новой компании. Я думала: какая разница, мы же семья. До этого Миша, как он сам говорил, «работал на дядю», периодически пытаясь «мутить» что-то своё. Он был смелым, наглым и умел договариваться. Нельзя сказать, что за время существования клиники он совсем ничего не сделал для её развития. Я старалась вовлекать его во все процессы, чтобы это был именно наш бизнес, наше семейное дело. Но, похоже, власть настолько вскружила ему голову, что он забыл, кто на самом деле правит бал.
— Чёрт возьми, нас ведь столько связывает… — произношу я и вновь судорожно вздыхаю. У нас дочь, в конце концов. Пусть и взрослая, но зависимая от нашей поддержки. О ней он подумал?
Потираю висок ледяными пальцами и думаю, как сказать Алине о том, что её отец натворил. Подбородок предательский начинает дрожать, предвещая скорые слёзы. Но мне удаётся в сотый раз взять себя в руки и набрать номер дочки.
— Алло, мам… У тебя что-то срочное? Я на встречу опаздываю! — доносится из динамика деловитый голос дочки.
— Алин, тут такое дело… В общем, твой отец… — я пытаюсь подобрать слова, но у меня не выходит.
— Мам, слушай, это ваши с папой разборки, — прерывает она меня. — Я не хочу вовлекаться в это. Окей? Всё, мне пора. Я тебе как-нибудь потом перезвоню!
И снова я пялюсь в шоке на погасший экран. Дочь не удивилась и не стала задавать вопросов. Алина будто знала, что происходит. До меня вдруг доходит оглушительная мысль, что, вообще-то, Миша как раз таки подумал об Алине. И возможно, даже закинул ей на карту энную сумму за неучастие. А она легковерная, вероятно, даже не стала вдаваться в подробности. Просто решила, что родители разводятся и делят имущество. По крайней мере, мне хочется верить, что она поучаствовала во всём этом вот так, не со зла. Ведь это был бы для меня удар сильнее, чем даже предательство мужа.
Так или иначе, я оказалась в ситуации, когда мне даже поговорить не с кем, не говоря уже о какой-то материальной поддержке. Моя единственная подруга покинула этот мир, дочка отказалась меня выслушать. С роднёй, близкой и дальней, контакты давно потеряны — так уж вышло. Я знаю, что сильная, что справлюсь. Но, чёрт возьми, как же это больно — остаться одной вот так! Слёзы выступают на глаза, и я уже не сдерживаю их. Даю себе время оплакать свою прошлую жизнь — ушедшего друга и преданную любовь.
Я не знаю, сколько проходит времени. Я сижу в авто, уронив голову на руль. Окна запотели, из-за чего сгущающиеся за окном сумерки кажутся ещё мрачнее. В этой темноте загоревшийся экран мобильного кажется особенно ярким. Сквозь пелену слёз я вижу новое сообщение на экране. От Лерчика, сына Эллы. Хотя, наверное, сейчас правильнее будет звать его Валерием Павловичем. Всё-таки он не ребёнок уже.
Лерчик перезванивает мгновенно. Я теряюсь на секунду, не зная, стоит ли мне сейчас ответить или сбросить и написать, что мне неудобно говорить. В горле ком. Я сгораю со стыда, хотя и не сделала ничего плохого. Наверное, мне просто не хочется признавать, что успешная и деловая Марина Леонидовна оказалась вдруг дурочкой, которой наставили рога, а теперь угрожают оставить ни с чем. Но я напоминаю себе, что сама попросила о помощи, так что нужно переступить через гордость. Тем более что Лерчик мне явно не враг.
— Тёть Марин, что случилось?! — доносится из динамика беспокойный голос. — С вами всё хорошо?
— Ох, ну… — прикрываю ладонью рот, чтобы сдержать всхлип.
Знаю, что мои эмоции проблему не решат. Но всё же контраст между тем, как отреагировали на мою просьбу о помощи сын подруги и моя собственная дочь, очевиден. Трудно не задаться вопросом: а что я сделала не так. Вроде бы растила дочку в любви и достатке, но в трудный момент ей до меня не оказалось дела.
— В общем, я развожусь с мужем, — шумно выдохнув, отвечаю я. — Ситуация сложная. И мои финансы ограничены.
— Я понял, — произносит Лерчик как-то неожиданно серьёзно. — Сейчас позвоню сестре. Вам есть куда пойти?
— Я остановлюсь в отеле, — отвечаю почти не раздумывая. Собственно, это единственный доступный мне вариант. Хотя и временный ввиду ограниченных средств.
— Всё ясно, — говорит Лерчик задумчиво. — Я вам перезвоню в течение минут пятнадцати.
Я хочу ему сказать, чтобы он не спешил слишком, но не успеваю. (Это принято, что ли, у молодых сейчас так внезапно завершать звонок?) Время позднее. Лучше дождаться утра и потом позвонить Ирине. И вообще, зачем я ей сама не набрала?
Н-да, Марина Леонидовна, теряешь хватку. Хотя после такого серьёзного косяка с доверенностью, стоит ли вообще говорить о хватке? И всё-таки Миша — настоящий подлец, подсунул мне эту чёртову доверенность сразу после того, как мне сообщили об инфаркте Эллы. Я тот день вообще почти не помню — в таком невменозе была. Вот муж и подсуетился. Словно заранее готовился. Хотя по всем признакам, так оно и есть. А вся эта кампания по смене лица бренда была только для отвода глаз, чтобы я не заподозрила ничего раньше времени. Подумать только, Миша ведь всё это время продолжал меня целовать, даже ласковым был иногда. Теперь, как подумаю, с какими мыслями он ко мне прикасался, так противно становится, что хочется кожу содрать с себя.
Ногти до боли впиваются в ладони. Нет, не сметь жалеть себя! Ещё не время! Сначала я верну свою клинику и разберусь с этим козлом. А потом уже и трава не расти: плачь и смейся, Марина, сколько твоей душе угодно!
Виски сдавливает. Пытаюсь сглотнуть ком в горле, но не выходит. Тянусь за водой в дверце авто и вдруг захожусь кашлем. Странным, сухим. Меня словно наизнанку выворачивает. Наклоняюсь вперёд, схватившись за грудь. Боже, да что же это…
Телефон звонит. Я жму наугад просто потому, что кажется, что сейчас умру. Инстинкт самосохранения, видимо, срабатывает.
— Марина… — доносится из трубки низкий мужской голос. Знакомый голос, но вместе с тем совершенно неожиданный.
— Да, Павел? — я даже кашлять перестаю, как мне думается, от удивления.
— Что с тобой? Тебе нехорошо? Я слышал от Валеры, что у тебя возникли некоторые проблемы, — произносит он скороговоркой.
Я слушаю его затаив дыхание. Не знаю почему. Просто это так странно — слышать его бодрый голос. Внутри меня столько противоречивых эмоций. Я и рада, и тронута, а ещё мне снова стыдно, что я будто влезла со своим внезапным разводом в их семью, что ещё не отгоревала.
— Мне уже легче. Спасибо, — отвечаю я медленно и отрывисто на контрасте с ним. — Извини за беспокойство.
— Да о чём ты? — он шумно вздыхает. — Мы ведь не чужие.
На душе теплее становится. Я вспоминаю Эллу. Как она подбадривала меня и раз за разом возвращала мне веру в людей. Мы были с ней совершенно разные, но дружили без малого тридцать лет. И даже сейчас она словно продолжает обо мне заботиться, но уже через детей и мужа.
— Да, я чего позвонил-то? — произносит он с каким-то странным напряжением в голосе. — Ты ведь помнишь квартиру родителей Эллы?
— Ну да, она же с нашей старой была по соседству, — я пытаюсь снова задвинуть эмоции подальше и сосредоточиться. — А что?
— Я тут сейчас, — говорит Павел как бы между прочим, и я невольно вскидываю брови от удивления. — В общем, я понимаю, что у тебя хватает своих забот. Но мне надо срочно уехать обратно. А завтра квартиру придут покупатели смотреть. Ты не могла бы присмотреть?
Я секунду сижу в напряжении, а потом издаю слабый смешок. Он что, так завуалированно сообщил, что я могу пожить там? А Павел оказывается ещё более чудной, чем моя подруга. Нет, ну в самом деле…
А может, он серьёзно? Ещё ведь и приехал из другого города. Да и трудно поверить, что такой суровый мужчина будет придумывать такие схемы.
Озадаченная, я завожу мотор и выезжаю на главную дорогу. Издалека вижу до боли знакомую девятиэтажку. Паркуюсь во дворе и оглядываюсь. Замечаю чёрный Гелендваген Павла и спешу к нему. Как же всё-таки это странно. Павел, заметив меня, выходит из машины и, коротко кивнув, передаёт мне ключи.
— Ничего, если я переночую там? — спрашиваю я на всякий случай. Замечаю, что он как будто выдыхает с облегчением. Значит, я попала в точку со своим предположением?
А вот и вторая часть визуалов.
Павел Георгиевич, супруг ушедшей из жизни подруги Марины
Дети Павла, Ирина и Валера
Здание косметологической клиники, из-за которой, собственно, спор
Спасибо за вашу поддержку! Не забывайте оставлять комментарии по сюжету! Это очень поддерживает автора!
Михаил
Сегодня моя старуха обо всём узнала. Отпираться было бессмысленно, ведь она видела нас с Машей своими глазами. И дёрнул её чёрт вернуться сегодня! Обещала же завтра с утра приехать. Сорвала мне идеальный план мести. Столько лет она помыкала мной и вытирала об меня ноги. Смотрела свысока, швыряла подачки в виде картонных должностей. Я стискивал зубы и улыбался, делал вид, что благодарен ей. Пока наконец не решился поставить её на место — показать ей, каково это, когда у тебя ничегошеньки за душой, а все твои понты ни стоят ни рубля. Я выжидал, как лев в засаде, когда она ослабит бдительность и сама даст мне все карты в руки. Жаль только не получилось преподнести ей этот сюрприз в офисе. Хотел бы я взглянуть на её выражение лица, когда охрана не позволила бы ей войти. Теперь же остаётся довольствоваться самим фактом мести. Ну и свободой, конечно…
— Миш, а ты уверен, что всё будет хорошо? — Маша устраивается рядом со мной на диване и прижимается полуприкрытой грудью к моей руке. — Твоя жена так смотрела на меня. Ух!Мне кажется, она это так просто не оставит...
Я почти не слышу, что она говорит. Пялюсь на откровенный вырез. Всё-таки повезло мне отхватить такую кралю. Болтает, правда, много и вопросов задаёт. А в остальном идеальная женщина. Смотрит на меня как на бога.
По гусиной коже на руках Маши понимаю, что Марина её всерьёз напугала. Приходится на время отринуть похоть и включить рыцаря в сияющих доспехах.
— Не волнуйся, малышка, я разберусь со всем, — говорю я, приобнимая её.
На самом деле я уже разобрался — перевёл все деньги с наших общих счетов на свой личный. А ещё нанял самого забористого адвоката. У Маринки просто денег не хватит судиться со мной. Ну а если всё-таки она надумает, то я просто куплю судью. Сколько они там сейчас зарабатывают? Я усмехаюсь сам себе.
— Миш-ша…
Машка делает кукольное лицо, и я понимаю, что она сейчас начнёт просить что-то. Обычно я к её капризам привыкший, но в этот раз она меня приводит в ступор:
— А раз я хозяйка клиники, я могу теперь занять должность генерального директора?
А губа-то не дура у девочки. Я еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.
— Малышка, должность гендира моя, — я слабо щёлкаю её по носу. — И зачем тебе вообще должность в компании? Ты ведь и так будешь получать свои дивиденды.
— Но я хочу учиться руководить, — она надувает губки, как ребёнок.
Ощущаю волну раздражения. Подобный вещи меня вообще не заводят. Я сразу Алинку вспоминаю с её истериками: «Пап, купи!». До сих пор не научилась себя содержать, хотя ей, на минуточку, уже двадцать три.
— И всё же не понимаю, зачем тебе тратить на это своё время, — отвечаю я невозмутимо. — Ты же молодая красивая девушка, у тебя этот твой блог, подписчики.
— Ну я же не всегда буду молодой и красивой, — парирует она. — Нужно и о будущем думать. А блог — это так, временный заработок. Инфлюенсерский срок недолог.
Я сижу и офигеваю от её рассуждений. И когда только подобные мысли успели зародиться в её прекрасной и изначально пустой голове? Никак подхватила от моей будущей бывшей жены воздушно-капельным путём. Мне это совсем не по душе.
— Малышка, давай не будем о грустном. Иди лучше ко мне. Продолжи с того, на чём нас прервали, — я стискиваю её в объятиях сильнее и зарываюсь носом в её шикарные, упругие сиськи.
— Ну, Миш! — она лениво отталкивает меня. — Сначала ответь! На какую должность я могу претендовать в МОЕЙ компании.
Я чувствую, как возвращается возбуждение, утерянное от разъярённого вида жены, и понимаю, что не могу дальше держать оборону. Я слишком хочу Машу сейчас, чтобы ей отказать.
— Ну хочешь, будешь исполнительным директором? — отвечаю я, целуя её шею отрывисто.
— Хочу, — говорит Маша кокетливо, а после судорожно выдыхает. Больше не отталкивает и, что важнее, не болтает, только обнимает и постанывает...
Просыпаюсь я резко, будто кто-то встряхивает за плечо. В квартире тихо. Свет, пробивающийся сквозь шторы, слепит глаза — явно уже позднее утро. Тянусь за телефоном, смотрю на экран — и точно: опаздываю!
— Чёрт… — выдыхаю, сажусь на кровати и протираю лицо ладонями.
Голова ватная, хотя я выпил вчера всего бокал. Должно быть, это всё недосып из-за моих ночных приключений. Машиного тела рядом нет. Привстаю, заглядываю в кухню — тоже никого. Она что, уже ушла? Странно. Я-то думал, такие, как она, спят до обеда. А тут исчезла, как утренний туман. Хотя у неё же вся жизнь — соцсети, смузи, йога-позы, селфи. На всё время нужно. Деловая колбаса.
Окончательно убедившись, что её нет, выдыхаю облегчённо. Не потому, что я не рад её присутствию, просто… Привык за восемь месяцев видеться урывками. Встретились, потискались и разбежались. Теперь, когда всё вскрылось, когда я, наконец, сказал Марине всё как есть, — начал опасаться, что Маша решит обосноваться у меня. А я, если честно, пока не готов. Хотелось бы сначала насладиться свободой. Подышать, наконец, без оглядки. Без постоянного брюзжания над ухом.
Собираюсь на ходу. Душ, кофе, рубашка. По привычке берусь за галстук, но отбрасываю его прочь. Долой эту удавку! Пусть отправляется туда же, куда и бывшая жена. Сажусь в машину и откидываюсь на спинку — уже жарко, а кондей работает лениво. Включаю радио, но через пять минут выключаю — раздражает.
Завожу Машу в свой кабинет и закрываю дверь. Она плюхается в кресло для визитёров. Поначалу глядит на меня испуганно. Сделанный наспех пучок на голове чуть рассыпался, очки съехали на кончик носа. Похоже, она понимает, что перегнула палку. Но при этом совсем не раскаивается.
— Ты зачем пришла? — спрашиваю я, опускаясь в своё кресло утомлённо.
— Сам вчера сказал, что назначишь меня исполнительным директором, — пожимает плечами она. — Вот я и пришла.
Чёрт. Точно, сказал. Был так возбуждён, что едва соображал. Хотел поскорее закончить разговор и перейти к делу. И теперь вот получаю обратку. Сам дал повод — сам и расхлёбывай.
Наваливаюсь на стол и нажимаю кнопку внутренней связи на стационарном телефоне.
— Светлана? — обращаюсь к секретарше. — Подготовьте, пожалуйста, приказ о назначении нового исполнительного директора Марии Николаевны Крынской.
На другом конце — тишина. Наконец, слегка озадаченная секретарь произносит:
— Михаил Алексеевич, но вы же исполнительный директор.
Закрываю глаза. Считаю до трёх и медленно выдыхаю. Потом нажимаю снова:
— Светлана, зайдите ко мне, пожалуйста. Сейчас.
Спустя минуту дверь открывается. Секретарь появляется в дверном проёме, с планшетом в руках. Смотрит на Машу с интересом, но тут же отводит взгляд.
— У нас кадровые перестановки, — говорю я сухо. — С сегодняшнего дня я генеральный директор. А должность исполнительного займёт Мария Николаевна.
Светлана глядит на меня не моргая. Переводит взгляд на Машу, потом снова на меня.
— Вы меня извините, Михаил Алексеевич, но давайте дождёмся Марину Леонидовну, — дрожащим голосом произносит секретарша.
На этом моменте меня охватывает раздражение. Все эти взгляды, ожидания, осторожные паузы. Будто бы я не имею права распоряжаться своей же компанией. Будто я здесь не хозяин.
— Боюсь, что не дождётесь, — бросаю я. — Марина Леонидовна уже не владеет клиникой. И должность генерального тоже больше не занимает.
— А это как-то оформлено официально? — секретарь смотрит на меня настороженно.
— Вот идите и оформите, — рявкаю в ответ. — Сейчас же.
Секретарша слабо кивает и пятится назад. Произносит тем же тоном, что до этого охранник: «Поняла». И в этом столько недоверия, что хочется ударить кулаком по столу. Дверь за ней закрывается. Я откидываюсь в кресле, выдыхаю. Ощущаю, что только что сделал нечто важное.
Маша улыбается мне довольно, подходит и виснет у меня на шее. Я позволяю себе немного рукоблудства. В конце концов, я это заслужил. К тому же спустя время этот её деловой вид стал казаться мне чертовски возбуждающим.
Она смеётся тихо, глядя мне в лицо:
— Видишь? Не так уж и сложно. Надо просто говорить «да».
— Пока, может, и несложно, — бурчу я. — Вот только у нас впереди целый рабочий день.
— А я настроена серьёзно, — улыбается. — Мы теперь не просто пара. Мы партнёры. Бизнес-партнёры, Миша.
От слова «партнёры» мурашки по спине. Так говорила Марина. До сих пор помню, как она его произносила: деловито, без эмоций. А теперь Маша. Говорит тем же тоном, но без внутренней опоры. Просто повторяет выученное.
Я прижимаю её ещё теснее. И в этом жесте — даже не страсть, а скорее способ заглушить в себе всё лишнее. Вернуть контроль. Здесь я решаю! И даже если мне теперь приходится брать ответственность за Машу — пусть. Главное, чтобы она не мешала. Хотя бы первое время. А потом уже видно будет.
Долго миловаться нам не дают. Главбух Ирина Васильевна, с перекошенным от возмущения лицом, буквально врывается в кабинет без стука. Маша едва успевает отскочить от меня.
— Михаил Алексеевич, это правда, что Марина Леонидовна больше не владеет клиникой?! — голос у Ирины дрожит, не то от страха, не то от злости. Глаза сверкают. Вот только её мне не хватало.
— Да, это правда, — отвечаю, сохраняя холодное спокойствие. — Но я бы попросил вас больше подобным образом ко мне не врываться. Может, моя жена и позволяла вам такое, но со мной такой номер не пройдёт.
Ирина, будто и не слышит меня, подходит к столу и с силой шлёпает на него лист бумаги. Я поднимаю бровь.
— Что это?
— Заявление на увольнение, — отвечает она, опуская взгляд. Ладони у неё дрожат. Вот ведь баба истеричная.
— Ирина Васильевна, ну что это такое? — говорю, склоняя голову набок. — Я понимаю, женская солидарность и всё такое. Но вы подумайте о себе.
— Я о себе и думаю, — отрезает она. — Компания сменила одного из основных учредителей, а главный бухгалтер не в курсе! Это вообще что?!
Она бросает на меня короткий острый взгляд. Я начинаю нервно постукивать пальцами по столешнице. Всё это напоминает какой-то фарс. Ну да, я не поставил её в известность. Привлёк специалистов со стороны для оформления всех документов. А как ещё мне было сохранить конфиденциальность? У Марины по всей клинике были глаза и уши — от ресепшена до операционной.
— Слушайте, вы ценный сотрудник, и я не хочу вас терять, — говорю уже другим тоном. Включаю лояльного руководителя. — Как вы смотрите на то, чтобы я вам поднял зарплату на двадцать процентов?
Переезд в кабинет генерального директора занимает почти весь день. Информация о кадровых изменениях постепенно начинает просачиваться во все отделы. Меня заваливают вопросами и звонками. Половину из них просто сбрасываю: не до болтовни. На каждом этапе всплывают какие-то вопросы. Особенно раздражают внутренние: кто, где, зачем и почему. Бухгалтерия ревут, как дети без мамки, из-за увольнения Ирины Васильевны. То и дело таскают мне бумажки по оплатам на подпись.
В конце концов, не выдерживаю и звоню в отдел кадров. Трубку берёт Вера.
— Надо срочно искать замену Ирине Васильевне, — говорю ей. — Чем быстрее, тем лучше.
— Михаил Алексеевич, — отвечает она с нервным смешком, — такие специалисты на дороге не валяются. Нужно хотя бы пару недель, чтобы…
— У вас есть три дня, — отрезаю. — Или придётся искать ещё и себе новую работу.
На том конце тишина, я уже собираюсь отключиться, но вдруг добавляю:
— И да, если кто из сотрудников спросит, почему эту клушу уволили, скажите, что она деньги компании прикарманила.
— Но, Михаил Алексеевич, это же неправда, — возражает кадровик.
— Вера, здесь я решаю, что правда, а что нет! — кричу в трубку. — Выполняйте.
Бросаю телефон на стол. Экран гаснет, и в отражении я вижу своё уставшее лицо. Провожу рукой по седым волосам. Бред какой-то. Одни не понимают, другие бунтуют, третьи вообще вылетают в аут, как будто здесь не серьёзная компания, а детский сад.
Из коридора доносится голос Маши — весёлый, уверенный. Она уже обустраивается в моём прежнем кабинете, раздаёт указания секретарше и смеётся. Думаю про себя: пусть поиграется. В конце концов, у каждого свои игрушки — у кого-то кредитки, у кого-то кабинет с табличкой. Всё равно решать буду я. А она… она просто рядом. До поры до времени.
Набираю корпоративного юриста, Артёма. Он берёт трубку с третьего гудка, как всегда, неторопливо.
— Как дела? — спрашиваю.
— Всё идёт по плану, — отвечает он. — Марина Леонидовна вчера звонила.
— И?
— Я сказал, что не уполномочен разглашать подробности сделки, — говорит он. — Она пришла в ярость.
— А дальше?
— Сегодня звонил её адвокат… из крупной юридической фирмы. Требовал экземпляр документов о передаче прав собственности.
Я резко выпрямляюсь.
— А ты что?
— Пообещал выслать почтой на адрес фирмы, — поясняет он. — Вы же сами сказали: тянуть время.
— А чего ты меня не набрал?! — восклицаю я.
— Так ситуация штатная. Я подумал, вы не захотите знать…
— Вот именно, Артём, ты подумал. А думать здесь должен я! — бросаю в трубку и давлю на кнопку отбоя.
Опускаюсь в кресло генерального директора, в то самое, что долгие годы принадлежало Марине. Мягкая кожа, дорогая отделка… Но, чёрт возьми, оно неудобное. Слишком прямое. Угол спинки не тот. Я ёрзаю, пробую откинуться, будто от этого станет легче. Не становится. Подскакиваю, прохожу к окну, открываю жалюзи. Солнце бьёт в глаза. Закрываю. Меряю шагами кабинет.
Значит, она всё-таки наняла адвоката. В общем-то, ожидаемо. Марина не из тех, кто будет сидеть сложа руки. Но долго она не протянет. Денег у неё нет. Всё, что у неё осталось — это гордость. Но сколько стоит гордость, когда тебе нечем заплатить за судебную пошлину?
Я снова сажусь в кресло. Нет, неудобно. Давит в поясницу. Всё раздражает.
Щёлкаю пальцами и вдруг понимаю — надо заказать новое кресло. Своё. Потому что это теперь моя клиника. Моя игра. Мои правила.
Постепенно я привыкаю к новой должности и отсутствию бывшей жены рядом. День начинается, как обычно: утренний кофе, короткая планёрка, ворох писем в почте, и вроде всё под контролем. Но не успеваю я выдохнуть, как в кабинет заглядывает менеджер по стратегическому планированию. Вид у него озабоченный, глаза бегают.
— Михаил Алексеевич, добрый день, — говорит, переминаясь с ноги на ногу. — Я тут по поводу одного документа…
— Говори уже, — бурчу я, не отрывая взгляда от экрана. — Что за документ?
— Мария… — начинает он и запинается. — То есть, наш новый исполнительный… принесла проект трансформации клиники. Она предлагает переориентироваться на более молодую аудиторию. Новая айдентика, маркетинг, замена части оборудования. Ну, и всякие активности. Но это всё потребует дополнительных расходов. Поэтому я и хотел сначала с вами согласовать…
Я ощущаю, как внутри начинает закипать злость. Челюсть сводит от напряжения. Да чем Маша вообще думает?! Что за самодеятельность устроила? Я её не для этого посадил в свой кабинет!
— Спасибо, Юра, — выдавливаю я и поднимаюсь. — Я разберусь.
Он только кивает и поспешно исчезает из кабинета.
Быстрым шагом, не сдерживая раздражения, я направляюсь к Маше. Не утруждаю себя стуком в дверь. Просто вхожу. Маша сидит за моим бывшим столом, за которым раньше принимались важнейшие решения. Сейчас на нём стоит розовое устройство для подогрева кофе, какие-то бумажки в пастельных папках и её макбук, обклеенный стикерами. Маша говорит по телефону. Спокойно, даже мягко. И, что самое паршивое — жестом указывает мне на стул. Мол, садись и подожди.
Марина
Я прохожу в квартиру родителей Эллы и замечаю, что её как будто готовили к заселению. Идеальная чистота в кухне и комнатах, в ванной чистые полотенца. Нигде не пылинки. Пахнет свежестью, и совсем немного мягким мужским одеколоном. Я вздыхаю. Всё указывает на то, что Павел хотел пожить здесь сам. Возможно, не мог оставаться в их с Эллой доме. И теперь выходит, что я будто выгнала его. Словно заняла его убежище.
Я только вздыхаю и падаю на мягкий диван. Ощущаю смертельную усталость. Даже на угрызения совести сил не осталось. Я просто рада, что этот день подошёл к концу. Завтра будет новый, а вместе с ним и новый бой. Поэтому я позволяю себе расслабиться. Впасть в полудрёму прямо так не переодеваясь.
Элла… в квартире её родителей всё пропитано ею. Каждая мелочь: стеклянная ваза, мебель, даже старый торшер в углу. Я не знаю, отчего, но всё это греет. И в то же время отзывается тупой болью где-то под рёбрами. В этом доме Элла жила до замужества. Здесь я впервые услышала её смех без всякого повода. Я тогда только поступила в университет, а она была организатором на студенческом мероприятии.
Сегодня, когда Павел говорил со мной, я слышала её. Как будто Элла продолжала говорить со мной его устами. И я понимаю, что эта пресловутая фраза «муж и жена — одна сатана» не лишена истины. Со временем супруги действительно перенимают привычки друг друга. Начинают звучать одинаково, думать в унисон.
Интересно, а почему у нас с Мишей получилось по-другому? Ответа нет. Может, когда-нибудь я пойму это. А пока мне просто нужен отдых.
Первые несколько дней после той сцены у нас дома проходят будто в тумане. Я пытаюсь как-то организовать свой быт, параллельно отвечая на звонки сотрудников клиники, поставщиков и клиентов. Многие из них сбиты с толку и надеются получить у меня разъяснения. Для того чтобы не сеять панику, мне приходится солгать, что я временно взяла тайм-аут по состоянию здоровья. Я знаю, что оказываю огромную услугу Мише, перенаправляя звонки от контрагентов в офис, но я в первую очередь думаю о бизнесе. Я слишком долго строила его, и даже сейчас я по-прежнему беспокоюсь о состоянии дел. Я всё ещё верю, что однажды я верну то, что мне принадлежит.
Самым обнадёживающим звонком оказывается звонок из юридической фирмы. Поскольку мой случай сложный, мне предоставляют адвоката широкого профиля. Он звонит мне каждый день и сообщает обо всех малейших нюансах дела.
В дороге в его офис я вновь задумываюсь о браке, вспоминаю родителей. Они были мудры — каждый по-своему. И если отец учил меня деловой хватке, то мама наставляла в других вопросах. Она любила повторять: «Не бывает идеальных мужчин. Хочешь хорошего мужа — воспитай его сама». У меня не было оснований не доверять маме в таких вопросах. Отец и мама жили душа в душу, пока папа не покинул этот мир. И мама была настоящей хозяйкой в доме. Сейчас я думаю, что, возможно, папа позволял ей быть главной дома, потому что он сам был главным вне его. Но это осознание пришло ко мне слишком поздно.
Я и правда пыталась воспитать из Миши хорошего мужа. Хотела, чтобы он научился видеть возможности, не бояться решений. Но, как показывает время, моя затея провалилась. Миша не стал хорошим и надёжным мужем. Он оказался изменщиком и прохвостом. Человеком, что играет грязно. Тогда в офисе нотариуса, подписывая доверенность, я подумать не могла, что он так использует её против той, что дала ему всё. Но он сделал это, а после повёл себя так, будто я всё это заслужила.
Офис адвокатской фирмы находится на пятом этаже здания в деловом районе. Холл просторный, обстановка минималистичная. Светло-серые стены, приёмная с двумя креслами и стойкой из тёмного дерева. В воздухе пахнет кофе и дорогими духами.
Секретарь провожает меня к Александру, моему адвокату. Он выходит ко мне, улыбаясь, будто встречает дорогую гостью.
— Марина Леонидовна, прошу прощения, что вам пришлось приехать в наш офис самой, — произносит виновато. — Я только с судебного заседания.
И пусть моё нынешнее положение далеко от того, чтобы кто-то передо мной так лебезил. Но мне всё равно приятно.
— Всё в порядке, — отвечаю я со сдержанной улыбкой. — Я всё равно собиралась проведать близких в вашем городе.
— Вот как? Чудно, — произносит он удовлетворённо. И снова улыбается очаровательно. Мне даже на секунду становится неловко. Он словно заигрывает со мной. Я усмехаюсь сама себе и прохожу в его кабинет.
— Марина Леонидовна, я наконец-то получил копии документов! — с явным воодушевлением докладывает он, жестом предлагая мне присесть в одно из кресел рядом с журнальным столиком. — Передача активов осуществлялась по договору дарения. А это значит, что нам не составит труда оспорить его. Кроме того, если вы захотите, мы можем дождаться, когда ваш муж представит список имущества к разделу, а после подать заявление в полицию. То, что он пытается провернуть, может быть расценено, как мошенничество.
Я занимаю предложенное место, и он садится напротив. Демонстрирует мне распечатки копий, включая ту самую злосчастную доверенность. При виде собственной подписи на ней меня передёргивает. Я с трудом сохраняю невозмутимый вид.
— Действуйте, — отвечаю спокойно. — Этот человек должен ответить за всё.
Адвокат смотрит на меня с восторгом, но я не готова разделить его настроение. Просто рада, что Миша оказался не самого далёкого ума. Его просчёт в оформлении дарственной — почти оскорбительно примитивен. Предполагаю, что он ставил на отсутствие у меня средств к существованию. Но он недооценил нажитый мною человеческий капитал.
В коридоре здания суда пахнет сигаретами и дешёвым кофе из автомата. Воздух застыл, как будто сам суд — это не место, а состояние. Время здесь течёт иначе. Каждый шаг отдаётся гулко, словно мы идём по пустому ангару. Я замечаю его почти сразу. Миша стоит у стены радом со своим адвокатом, скрестив руки на груди, не то в попытке защититься, не то напустить на себя важности.
Он стал другим. Неухоженным. Вроде бы одет дорого — пиджак сидит безупречно, туфли начищены, но дьявол, как всегда, кроется в деталях. Лицо чуть осунулось. Щетина выбивается из привычного идеального образа. Волосы отросшие, уложенные кое-как — должно быть, он не смог сам записаться к тому мастеру, у которого обычно стрижётся. Глаза Миши бегают. Жесты нарочито расслабленные и небрежные. И в этой небрежности чувствуется притворство. Он старается выглядеть так, будто без меня цветёт и пахнет. Но на деле, похоже, что только пахнет.
— Ну надо же, — произносит он, едва мы с Александром подходим ближе. — У тебя действительно есть адвокат? У него диплом-то хоть есть? А то знаешь, сейчас столько мошенников развелось, что обманывают старушек.
Я молчу. Не хочу и не могу отвечать. Всё, что я хотела ему сказать, я уже сказала. А реагировать на его нелепые провокации я не вижу смысла. Пусть беснуется, пока может.
— Да я же о тебе беспокоюсь, Мариш, — продолжает Миша. От того, как он произносит моё имя, у меня мурашки по коже. В груди щемит. — Соглашайся на развод без спора. Всё равно ведь проиграешь, так зачем тратить последние деньги на этого дармоеда? Тебе ведь потом жить на что-то надо будет.
Больно. Но я не подаю вида. Просто смотрю сквозь него, как сквозь мутное стекло. Всё, что он говорит, так предсказуемо. Миша никогда не лез за словом в карман. Так что в этом он не изменился. Просто сейчас я стала объектом для вымещения его злости.
— Не обращайте на него внимания, Марина Леонидовна, — говорит Александр и мягко касается моего плеча. Миша замечает этот жест и напрягается. В кои-то веки неуместная тактильность моего адвоката приходится кстати.
— Эй, а чего это твой адвокатишка руки свои распускает?! — бросает мой будущий бывший с насмешкой. Но в тоне его звучат ноты ревности.
Я всё так же молчу. А Александр поворачивается к Михаилу и с полминуты глядит на него, не моргая, со слабой улыбкой. Это выглядит странно. Но к моему удивлению, оказывается крайне действенно. Миша приходит в явное замешательство, кажется, всерьёз задавшись вопросом: может ли быть что-то между этим молодым адвокатом и его бывшей женой, которую он только что называл «старухой». И пусть ответ на этот вопрос «нет», всё же видеть сомнения на его лице весьма забавно.
Когда нас вызывают в зал заседаний, я иду первой. Не оглядываюсь. Судебный зал — светлый, с высокими окнами, но от этого не становится легче. Напряжение в воздухе можно резать ножом. Я сажусь рядом с Александром, за спиной чувствую чужие взгляды. Кто-то из сотрудников суда узнал меня. Или Мишу. А может, нас обоих.
Судья — женщина лет пятидесяти, строгая, с поставленным голосом. Мне становится немного легче. По статистике женщины судьи чаще встают на сторону жён. После уточнения явки она кратко разъясняет права и обязанности. А после переходит к рассмотрению дела.
Первым суд даёт слово мужу, поскольку он выступает истцом. Миша поначалу ведёт себя сдержанно. Объясняет лирическим тоном, что иногда любовь проходит, и надо это принять. Я только усмехаюсь. Тогда судья обращается ко мне
— Ответчица, вы возражаете против расторжения брака?
— Нет, ваша честь, не возражаю, — отвечаю я спокойно. — Но я не согласна с тем, как мой будущий бывший супруг собирается разделить совместно нажитое имущество.
Судья просматривает документы напряжённо.
— С вашего позволения, ваша честь, я хотел бы внести уточнение, — произносит Александр, с привычной обворожительной улыбкой. — Прямо перед тем, как подать на развод, истец переоформил большую часть имущества на свою любовницу, Марию Крынскую.
— Мы протестуем! — возражает адвокат мужа. — Это фантазии ответчицы!
— Ваша честь, моя жена… бывшая жена, — начинает Миша, делая акцент на словах, — сама собиралась передать Маше свою долю. Это был подарок. Из благодарности. Потому и подписала доверенность.
Судья слегка приподнимает бровь.
— То есть, речь идёт о добровольной передаче? Безвозмездной?
— Именно, — с готовностью кивает муж. — У нас были хорошие отношения. И Марина сама приняла это решение. Для Маши… то есть, для Марии Николаевны. А потом в неё будто бес вселился.
Александр неспешно поднимается и подходит к столу.
— Михаил Алексеевич, позвольте уточнить. Сколько лет вы были знакомы с Марией Николаевной?
— Ну… несколько лет, может… — Миша теряется, но быстро берёт себя в руки. — Года три, наверное.
— И вы утверждаете, что всё это время Марина Леонидовна была с ней в близких дружеских отношениях?
— Конечно. Они были почти как сёстры.
— Тогда позвольте, — говорит Александр, доставая распечатки скриншотов сообщений. — У нас есть переписка между Мариной Леонидовной и Марией Николаевной. Переписка касается смены рекламного лица бренда. В ней видно, что до недавнего времени они общались крайне формально, в основном по рабочим вопросам.
На следующий день после первого заседания я получаю неожиданный звонок от любовницы мужа.
— Марина Леонидовна, мы можем встретиться? — спрашивает она деловым тоном. — Нам нужно кое-что обсудить.
Мой адвокат Александр, приехавший ко мне для подготовки к следующему заседанию, напряжённо кивает и шепчет еле слышно:
— Соглашайтесь, но только если у вас есть внутренний ресурс для этого.
Спустя несколько часов мы с Марией встречаемся в одном из модных кафе в центре города. Первые минуты смотрим друг на друга молча. Я не могу не заметить, насколько мы с ней похожи. Нет сомнений, мы обе одного и того же типа внешности. Обе от природы худые, но грудастые. Обе голубоглазые брюнетки, хотя Маша предпочитает высветлять натуральный цвет на несколько тонов. Но даже так нас двоих легко можно принять за мать и дочь. Что сказать, в своих предпочтениях Миша остаётся последовательным.
— Что вы на меня так смотрите? Пытаетесь понять, как ваш муж клюнул на кого-то вроде меня? — спрашивает Мария, ёжась под моим взглядом.
— Нет, это-то мне как раз понятно. Ты молода и красива, к тому же производишь легкомысленное впечатление, — отвечаю я и сама поражаюсь, как легко мне даются комплименты в адрес той, с чьей помощью моя жизнь была разрушена.
— Ну, спасибо, — отвечает она, поджимая губы. Может, сомневается в моей искренности, а может, растеряна из-за того, что я реагирую совсем не так, как она ожидала.
— Всегда, пожалуйста, — я пожимаю плечами. — Эти вещи довольно очевидные. А вот что для меня непонятно, так это желание молодой и красивой девушки спать со стариком. Что такого в твоей жизни произошло, что ты себя настолько не ценишь? Родители недолюбили в детстве? Первая любовь нанесла неизлечимую рану?
Руки Марии начинают дрожать. На лице выступает едва заметный под плотным слоем тона стыдливый румянец. Неужели я попала в цель одним из своих предположений?
— Можете не пытаться вывести меня, — она делает над собой усилие и берёт себя в руки. — Что бы вы ни сказали, я всё это уже слышала. Моральные ценности для тех, кому ничего другого не остаётся.
Я удивлённо вскидываю брови. Значит, точно трудное детство. Ещё и бедное вдобавок. Это печально, конечно, но нисколько её не оправдывает.
— К тому же — продолжает она, — я сумела добиться своего, пусть и не самыми честными методами. Теперь я хозяйка клиники, которую вы открыли! Как бы вы ни старались казаться выше меня, сейчас я главная. И я диктую условия!
«Пока идёт следствие», — хочется добавить мне, но я сдерживаюсь. Сдаётся мне, что она позвала меня не просто покрасоваться.
— Ну и чего же ты хочешь? — спрашиваю я, чуть наклоняясь вперёд, словно демонстрируя, что готова слушать.
— Я проконсультировалась с адвокатом и некоторыми людьми из бьюти-индустрии, — начинает Маша, стараясь держаться как можно более увереннее. — Они посоветовали мне продать бизнес. Именно это я и собираюсь сделать в ближайшее время. Ну и раз клиника была вашей, я в первую очередь подумала о вас. Вот условия…
Она достаёт из сумки папку с документами и протягивает мне.
— А ты весьма недурно оценила её стоимость, — замечаю я, взглянув на сумму.
— Мне помогли, — Маша отводит взгляд. — На самом деле у меня неплохие связи в бизнесе.
— А Миша… то есть Михаил Алексеевич знает о сделке, которую ты мне предлагаешь? — спрашиваю я сдержанно.
Прямо сейчас меня переполняют такие разные эмоции. От возмущения наглым предложением выкупить мой же собственный бизнес до восторженного злорадства, что пустоголовая любовница, на которую меня променял муж, кинула его как последнего лоха.
— Мише об этом знать не положено, — отвечает она невозмутимо. — Он в моей клинике наёмный работник.
Она гордо задирает подбородок. А я начинаю смеяться в голос. Громко и безудержно. Боже, это так глупо и в то же время так ожидаемо! Мне даже приходится извиниться перед парой за соседним столиком, косящихся на меня с подозрением. Маша смотрит на меня неловко, нервно теребя в руках салфетку.
— Ну так что? — спрашивает она меня, когда я немного успокаиваюсь. — Интересна вам эта сделка?
— А как же те инновации, что ты собиралась вводить в клинике? — спрашиваю я. — Привлечение более молодой аудитории и всё такое.
— Внедрить инновации в уже существующую систему оказалось сложнее, чем я думала, — признаётся она. — Я везде встречала сопротивление. Поэтому мои бизнес-консультанты посоветовали мне продать клинику, а вырученные средства инвестировать в разработанный мною проект.
Я невольно киваю. А у этой девчушки хватка-то получше будет, чем у моего Миши. Видимо, помимо внешности его также привлекает скрытый потенциал. Хотя, как показывает практика, к его раскрытию он совершенно не готов.
Я подытоживаю в уме всё, что узнала от Маши в течение этой встречи. Во-первых, она и Миша не единая команда. И в суде мне придётся бороться не только с ним, но и с ней. Во-вторых, Миша пока не в курсе её предательства, иначе бы уже позвонил мне. И наконец, дела в клинике ещё хуже, чем я думала. Из-за ухода ключевых специалистов репутация клиники неизбежно пострадала. Вероятно, доход резко снизился, в то время как расходы остались прежними. В текущей ситуации стоимость клиники, по которой Маша предлагает мне выкупить её, неоправданно завышена. Я бы могла объяснить ей это или начать спорить, но вместо этого, я просто говорю:
Маша слегка округляет глаза. Кажется, не ожидала такого ответа.
— Вы уверены? — спрашивает, словно я похожа на человека, который сомневается. — Я ведь могу продать ваше детище кому-то совершенно постороннему.
Я только усмехаюсь приведённой ею аллегории.
— Абсолютно уверена, — отвечаю я со сдержанной улыбкой. И на её удивление добавляю: — Ты, Маша, пока молода и не знаешь, что в один прекрасный момент нужно дать своему детищу пуститься в свободное плавание. Иначе оно будет тянуть из тебя жилы до конца твоих дней.
Маша закусывает губу, соображая, какие ещё аргументы можно привести, чтобы переубедить меня. Полагаю, она догадывается, что в действительности не сможет продать клинику никому, кроме меня, пока идёт расследование. В то же время финансовые проблемы без грамотного управления будут только множиться. Но это теперь больше не моя проблема. Сегодня я окончательно убедилась в том, что мне следует двигаться дальше. Я воспользуюсь провалом Миши и неопытностью Марии и открою другую клинику, никак не связанную с моим бывшим супругом. Это будет непросто. Но у меня есть бесценный опыт, что приведёт меня к успеху.
— Ну что ж, если это всё, тогда я пойду, — произношу я поднимаясь. — Приятно было встретиться с тобой.
— Серьёзно?! — спрашивает она с сомнением.
— Ну да, — киваю я удовлетворённо. — Когда ехала сюда, не знала чего и ожидать. Но ты сообщила мне столько радостных новостей. Так что я от всей души желаю найти тебе хорошего покупателя для моей клиники.
Я улыбаюсь Маше на прощание, расплачиваюсь у администратора за кофе и ухожу. Чувствую себя странно. Я так ненавидела её, называла разными уничижительными словами. Но как только красная пелена спала с глаз, и у меня появился план, я поняла, что она не стоит того, чтобы тратить на неё свои силы.
По дороге к квартире Эллы мне звонит дочка. Поскольку я ждала звонка от неё долгое время, я включаю поворотник и паркуюсь у одного из магазинов с яркой витриной.
— Привет, мам! Как хорошо, что ты ответила, — нервно бросает она в трубку.
— Привет, Алин, — отвечаю я, стараясь не выдавать засевшей внутри обиды. Может, она наконец-то нашла время узнать, как у меня дела?
— Слушай, переведи мне деньги на оплату квартиры, — как бы между прочим произносит Алина. — Папа обещал скинуть, но забыл, видимо. И трубки не берёт.
Тягучее, сладко болезненное чувство появляется внутри. Нет, мне не смешно и не злорадно, как было в кафе с Машей. Но и не обидно, как могло бы быть раньше. Я вспоминаю свои слова про детище, которое нужно отпустить в свободное плавание, и говорю:
— Алин, а у меня нет денег.
— Как нет? — удивляется она, будто маленький ребёнок.
— Вот так. Тебе разве папа не сказал? Он переписал всё, чем мы владели на свою любовницу, чтобы не отдавать мне ничего при разводе.
— Прям всё? У тебя совсем ничего нет?! — недоверчиво спрашивает она.
— Совсем. Последние деньги ушли на адвоката, — отвечаю я неожиданно спокойно. — Я живу у знакомых. В данный момент присматриваю места для работы.
Алина на некоторое время замолкает. Последнее не совсем правда, но и не полностью ложь. Я действительно последние пару дней присматривала здания для новой клиники. А ещё обзванивала возможных инвесторов и собирала команду из уволившихся из моей старой клиники сотрудников.
— И что же мне делать? — спрашивает Алина в отчаянии. — У меня на карте пара сотен осталась.
— Можешь попытаться снова позвонить отцу, — отвечаю я, подмечая, что она, как и прежде, сосредоточена только на собственных нуждах. — А вообще, Алин, лучше бы тебе тоже найти работу. Я не уверена, но, по-моему, у твоего отца запоздалый кризис среднего возраста. Думаю, впереди его ждут не самые лучшие времена.
— Мам, не говори так! — дрожащим голосом восклицает Алинка. — Вот из-за этого твоего высокомерного отношения ты и осталась сейчас без копейки!
— Что прости? — напрягаюсь я. — То есть, ты хочешь сказать, что это я же ещё и виновата, что твой отец предал меня?
— Ну а кто ещё? Отношения — это всегда про двоих! А у тебя на первом месте только ты сама и твой бизнес! Ты хоть раз задумывалась, каково было папе в твоей тени?! А он ведь мужчина. Ты подумала, как твои успехи ранят его мужское эго?!
У меня просто нет слов, чтобы ответить ей что-то. Значит, вот как она всё это видит? Жалеет отца — бедного и несчастного, который буквально вынужден был пойти на предательство, потому что я его загнобила? Я прикрываю лицо рукой. Чёрное, вязкое разочарование заполняет нутро. Да, я явно провалилась, как мать. Эта мысль вгоняет в тоску и лишает сил.
— Что ж, в таком случае теперь у него есть все шансы расцвести вне моей тени, — только и могу ответить я. — Так же, как и тебе.
— И что это значит? — нервно спрашивает дочка.
— То, что я самоустраняюсь из твоей и из папиной жизни, — отвечаю я, прикрывая глаза. — Суд ещё идёт, поэтому мы с ним будем видеться какое-то время. Но как только всё закончится, я стану вам двоим чужой.
— В смысле, «чужой»? Что за бред?! — мрачно усмехается Алина. — Мам, не устраивай драму! Я просто сказала тебе правду. Кто ещё тебе скажет, если не я?