Развод в 50: Юбилей под Откос

Пролог

Пятьдесят.

Звучит солидно, почти монументально. Как резная арка в старинном особняке на улице Карла Маркса.

Я смотрела на свое отражение в огромном венецианском зеркале ресторана «Пашмир», и цифра эта казалась чужой, не имеющей ко мне никакого отношения. Легкие морщинки у глаз, которые умело скрывал макияж, да едва заметная усталость во взгляде – вот и все приметы времени.

В остальном – та же Альбина Сафина, учитель русской литературы и словесности казанской гимназии №13, жена «успешного человека» Марата Сафина, мать двоих взрослых детей. Фасад был безупречен.

Сегодня этот фасад сиял особенно ярко. Мой юбилей. Марат расстарался – снял лучший зал, пригласил «всю Казань», как он выразился. Коллеги из гимназии, чинно переговаривающиеся с его деловыми партнерами, наши с ним общие друзья, давно превратившиеся в часть интерьера нашей жизни, и, конечно, дети.

Артур, мой серьезный первенец, уже правая рука отца в его разрастающейся сети магазинов бытовой техники, весь вечер не отходил от какого-то важного господина в дорогом костюме. Лейла, моя взбалмошная художница, наоборот, жалась ко мне, то и дело шепча на ухо колкости в адрес очередного гостя или восхищаясь чьим-то нарядом.

– Мам, ты сегодня королева! – выдохнула она, когда заиграла тихая скрипка. – Папа, конечно, постарался.

Я улыбнулась. Да, постарался. Стол ломился от изысканных яств, хрусталь сверкал, шампанское лилось рекой. Марат был в своей стихии – центр внимания, душа компании, обаятельный и щедрый хозяин вечера. Он то и дело подходил ко мне, поправлял несуществующую складку на моем шелковом платье цвета ночного неба, подливал шампанского, говорил комплименты – громко, чтобы слышали другие. Привычные жесты, знакомые слова. Слишком знакомые. Слишком… формальные.

– Ты сногсшибательна, дорогая! – провозгласил он очередной тост, поднимая бокал. – За мою Альбину! За лучшую жену, мать и хранительницу нашего очага! Пятьдесят – это только начало! Начало новой, еще более прекрасной главы!

Гости зааплодировали. Я выдавила улыбку. Где-то в глубине души шевельнулся холодный сквознячок сомнения, который я старательно гнала последние годы. Его частые «задержки на совещаниях», внезапные «командировки на пару дней», от которых он возвращался усталым, но с блеском в глазах… Я списывала это на бизнес, на стресс. Не хотела видеть. Боялась разрушить этот такой удобный, такой привычный мир.

– Мам, ты чего? – Лейла тронула меня за руку. – Задумалась?

– Так, немного устала, – я встряхнулась. – Все-таки не девочка уже.

Подошла Света, моя верная подруга еще со студенческих времен, ныне – успешный риелтор с цепким взглядом и острым языком.

– Выглядишь на тридцать пять, не прибедняйся! – заявила она, обнимая меня. – Но Марат твой… Орел! Все порхает, всем улыбается. Тебе бы побольше внимания уделял, юбилярше.

– Света, ну что ты, – я отмахнулась, но слова подруги попали в цель. Внимания действительно было мало. Того самого, настоящего.

Наконец, кульминация вечера – подарок от мужа. Бархатная коробочка. Внутри – тяжелое золотое колье с россыпью бриллиантов. Красиво. Дорого. И совершенно не в моем стиле. Слишком… кричаще.

Я любила более изящные вещи. Но я снова улыбнулась, поблагодарила, позволила ему застегнуть замок на моей шее, чувствуя холод металла на коже. «За хранительницу очага», – мелькнуло в голове с горькой иронией.

Вечер близился к концу. Гости постепенно расходились, благодаря за чудесный прием. Марат, раскрасневшийся от вина и комплиментов, подозвал официанта рассчитаться. Он полез в карман пиджака, висевшего на спинке стула, и вдруг поморщился.

– Черт, где же ручка… Альбин, глянь у меня во внутреннем кармане, там должна быть моя «Паркер».

Я послушно подошла, запустила руку в указанный карман. Пальцы нащупали знакомый продолговатый футляр ручки, но рядом с ним – что-то еще. Небольшая твердая коробочка. Я зацепилась за нее, пытаясь вытащить ручку. Коробочка выскользнула следом. Знакомый логотип элитного бутика нижнего белья, который я обходила стороной из-за заоблачных цен и слишком откровенных моделей.

Сердце сделало кульбит и замерло. Марат в этот момент отвлекся на подошедшего прощаться партнера. Руки сами, словно чужие, приоткрыли крышку. Внутри, на атласной подушечке, лежал крошечный комплект из черного кружева и шелка. Невероятно дорогой. Невероятно… чужой. Размер – точно не мой. Стиль – тоже. Я видела такие на рекламных плакатах с полуобнаженными девицами.

Воздух кончился. Голоса, музыка, звон бокалов – все слилось в один невыносимый гул. Мир накренился. Вот оно. Не предчувствие. Не подозрение. Доказательство. Холодное, шелковое, кружевное доказательство его лжи.

Я быстро захлопнула коробку, сунула ее обратно в карман, стараясь, чтобы дрожащие пальцы меня не выдали.

– Нашла? – нетерпеливо спросил Марат, закончив разговор.

– Нет… ручки там нет, – голос прозвучал глухо, незнакомо.

Я отошла, подошла к Лейле, которая уже куталась в пальто.

– Дочка, мне что-то нехорошо. Голова разболелась. Поедем домой?

Лейла обеспокоенно посмотрела на меня.

– Конечно, мам. Пап, мы поехали, маме нездоровится!

Марат обернулся, недовольно нахмурился, но кивнул.

– Да, поезжайте. Я сейчас рассчитаюсь и тоже буду.

В машине мы молчали. Лейла что-то обеспокоенно спрашивала, но я не слышала. Смотрела на огни ночной Казани, на знакомые улицы, которые вдруг стали враждебными. Квартира встретила тишиной и запахом дорогих духов – тех, что он подарил мне утром. Запах лжи.

Лейла ушла к себе. Я ждала. Не раздеваясь, сидела в гостиной, глядя в одну точку. Когда он вошел, чуть пошатываясь, довольный собой, я встала. Подошла к нему, молча достала из кармана его пиджака ту самую коробочку и положила на журнальный столик.

– Что это, Марат?

Он замер. Удивление на его лице сменилось растерянностью, потом – раздражением.

– А, это… Слушай, совсем забыл… Тебе… То есть, не тебе… Партнеру одному, у жены его юбилей скоро… Просил помочь выбрать… – он нес какую-то чушь, путаясь, запинаясь.

Глава 1

Тишина, обрушившаяся на гостиную после оглушительного хлопка двери спальни, звенела в ушах громче любого крика. Я стояла посреди комнаты, как соляной столп, глядя на валяющееся на персидском ковре золотое колье.

Бриллианты, так слепившие час назад фальшивым блеском под хрустальными люстрами ресторана, теперь казались тусклыми осколками стекла, мусором, не имеющим никакой ценности. Как и все двадцать пять лет моей жизни с этим человеком.

Дверь спальни снова распахнулась. Марат вернулся. Его лицо было багровым, глаза метали молнии. Он сделал несколько шагов ко мне, и я инстинктивно отступила, наткнувшись спиной на резной буфет красного дерева.

– Развод, значит? – прошипел он, останавливаясь в метре от меня. Его кулаки сжимались и разжимались. – Ты хоть понимаешь, что ты несешь? Развод? Ты? После всего, что я для тебя сделал? Ты же без меня – ноль! Пустое место! Кто ты такая? Училка литературы, которую я вытащил из ее пыльной библиотеки, одел, обул, вывел в люди! Ты живешь в этой квартире, ездишь на машине, которую я тебе купил, носишь шмотки, на которые ты сама бы в жизни не заработала! И ты смеешь мне говорить про развод? Из-за какой-то ерунды?!

Его слова били наотмашь, каждое – как плетью по лицу. Да, я жила за его счет. Да, я привыкла к комфорту, который он обеспечивал. Но разве это давало ему право вытирать об меня ноги, лгать, предавать? Разве его деньги могли купить мою душу, мое достоинство?

– Это не ерунда, Марат, – голос дрогнул, но я заставила себя посмотреть ему в глаза. – Это ложь. Это предательство. Это конец.

– Конец?! – он почти взвыл. – Это ты решила, что конец?! Я тебе устрою конец! Ты по миру пойдешь! Я отберу у тебя все! Эту квартиру, машину, дачу! Дети… дети останутся со мной, ты же понимаешь! Артур работает на меня, а Лейла… она студентка... Ты останешься одна, на улице, никому не нужная старая…

Он осекся, не договорив последнее слово, но оно повисло в воздухе, обжигая ядом. Старая. Да, мне пятьдесят. Возраст, когда многие женщины боятся перемен, боятся одиночества, боятся потерять привычный уклад. Он знал, куда бить. Знал мои страхи.

Но что-то во мне перегорело. Та многолетняя привычка сглаживать углы, прощать, делать вид, что все хорошо, – она испарилась вместе с последними звуками юбилейного банкета. Осталась только выжженная пустыня и холодная, звенящая пустота.

– Мне ничего твоего не нужно, Марат, – сказала я тихо, но отчетливо. – Только свобода.

Я видела, как он опешил. Он привык к моим слезам, к моим попыткам договориться, к моей покорности. Мое неожиданное спокойствие, моя твердость выбили его из колеи. Он смотрел на меня так, словно видел впервые. Ярость на его лице начала медленно гаснуть, уступая место… чему? Растерянности? Страху?

Он сделал еще шаг ко мне, но уже не угрожающе, а как-то неуверенно. И вдруг… его лицо исказилось. Он схватился за голову, покачнулся и тяжело опустился на подлокотник дивана, потом сполз на сам диван.

– Альбина… Аля… что ты… что ты говоришь… – голос его дрогнул, стал сиплым, жалким. – Какой развод? Не надо…

Я замерла, не веря своим ушам. Это был не тот Марат, которого я знала. Не тот властный, уверенный в себе хозяин жизни, который только что грозился меня уничтожить. Этот человек выглядел… сломленным?

Он поднял на меня глаза, и я увидела в них блеск. Слезы? Марат плакал? За все годы нашей жизни я видела его слезы лишь однажды – на похоронах его матери.

– Прости меня… прости, дурака старого… – забормотал он, закрывая лицо руками. Его плечи мелко вздрагивали. – Бес попутал… правда… Это… Регина эта… черт бы ее побрал… Она сама… вешалась на меня… Я не хотел… один раз… клянусь тебе, один раз оступился! Ошибка… глупая, страшная ошибка…

Он говорил сбивчиво, путано, всхлипывая. Я смотрела на него, и лед в моей душе начал таять, уступая место острой, невыносимой жалости. Его раскаяние выглядело таким искренним, таким отчаянным. Может, я действительно погорячилась? Может, это и правда была лишь мимолетная слабость, интрижка, которая ничего для него не значила?

– Пожалуйста, Аля… не разрушай все… – он поднялся с дивана, подошел ко мне, его лицо было мокрым от слез. Он попытался взять меня за руки. Я отшатнулась. – Не отталкивай меня! Умоляю! Я люблю только тебя! Всегда любил! Ты же знаешь!

Он вдруг бухнулся передо мной на колени, обхватил мои ноги.

– Не уходи! Не бросай меня! Я без тебя не смогу! Пропаду!

Я стояла, оцепенев, глядя на его склоненную голову, на его вздрагивающие плечи. Мой сильный, властный муж – на коленях. Умоляет. Плачет. Картина была настолько нереальной, настолько… унизительной для него и обескураживающей для меня, что я потеряла дар речи.

– Марат, встань… пожалуйста, встань… – прошептала я, пытаясь высвободиться из его объятий.

Он поднял голову, его глаза были красными, полными мольбы.

– Ты простишь меня? Скажи, что простишь!

– Я… я не знаю… – голос меня не слушался. – Мне нужно… мне нужно время…

– Время? – он вцепился в это слово. – Конечно, дорогая! Сколько угодно времени! Только не говори про развод! Не сейчас! Это… это убьет меня!

Он медленно поднялся с колен, но продолжал держать меня за руки, заглядывая в глаза с такой надеждой, что у меня перехватило дыхание.

– Вспомни, Аля… вспомни все, что у нас было! Как мы познакомились на той демонстрации… Ты, такая смешная, с плакатом… Я сразу влюбился… Наша первая съемная комнатушка на Зинина… Как мы радовались, когда купили эту квартиру… Рождение Артура… Ты помнишь, как ты боялась? А потом Лейла… наша маленькая принцесса… – он перебирал воспоминания, как драгоценные бусины, выбирая только самые светлые, самые теплые.

Я помнила. Конечно, я помнила. Было и хорошее. Много хорошего. Счастье, любовь, надежды… Неужели все это можно перечеркнуть одной его ошибкой? Одной интрижкой? Может, Света не права? Может, он действительно раскаивается?

– А дети? Ты подумала о детях? – он ударил по самому больному месту. – Артур… он же так гордится, что работает со мной. Это разрушит его! А Лейла? Она не переживет нашего развода! Ты хочешь сломать им жизнь? Сделать их несчастными? Ради чего? Ради своей обиды?

Глава 2

Серое, безликое утро сочилось сквозь щель между тяжелыми портьерами, неохотно разгоняя мрак в гостиной. Я сидела в кресле, закутавшись в плед, и смотрела на город, просыпающийся под нудным, мелким дождем.

Который час? Не имело значения. Время остановилось вчера вечером, в тот самый момент, когда мои пальцы наткнулись на гладкую прохладу коробочки в кармане его пиджака.

В ушах до сих пор стоял звон разбитого хрусталя – так мне казалось, хотя на самом деле разбилась не посуда, а моя жизнь. Двадцать пять лет рассыпались в пыль под тяжестью маленького кружевного комплекта чужого размера.

Я все еще видела лицо Марата – сначала багровое от ярости, потом искаженное чем-то похожим на отчаяние, и, наконец, мокрое от слез. Слезы… Это было самое неожиданное. Самое обезоруживающее.

Я перевела взгляд на диван. Он спал там, свернувшись под другим пледом, отвернувшись к стене. Тихий, почти беззащитный в своем сне. Или в имитации сна.

Кто он теперь? Муж, с которым прожита почти вся сознательная жизнь, отец моих детей, человек, который был моей опорой и защитой? Или чужой, лживый предатель, монстр, скрывающийся за маской раскаяния?

Голова гудела от недосыпа и пролитых слез. Тело ломило, словно меня били. Его слова, брошенные в пылу ночной ссоры, эхом отдавались в сознании: «Никому не нужная старая…», «Останешься ни с чем!». И следом – его мольбы, его клятвы, его униженные колени… Контраст был настолько резким, настолько неправдоподобным, что мозг отказывался складывать это в единую картину.

Я встала, ноги были ватными. Нужно было умыться, выпить кофе, попытаться привести мысли в порядок. На цыпочках я прошла мимо дивана на кухню. Кофемашина тихо заурчала, наполняя воздух горьковатым ароматом. Это был единственный знакомый, успокаивающий звук в этом чужом, враждебном теперь доме.

– Аля?..

Я вздрогнула. Он стоял в дверях кухни. Растрепанный, с помятым лицом, на котором застыло выражение вселенской скорби. На секунду мне стало его почти жаль. Почти.

– Доброе утро, – пробормотала я, отворачиваясь к окну.

– Доброе… если оно доброе, – вздохнул он. Подошел к кофемашине. – Ты… ты спала?

– Не очень, – честно ответила я.

Он кивнул, словно ожидал этого. Начал неуклюже возиться с чашками, пытаясь приготовить мне кофе. Он редко это делал, предпочитая, чтобы все было подано. Сегодняшняя суета выглядела трогательно-нелепой.

– Я тоже не спал, – сказал он тихо, ставя передо мной чашку с дымящимся напитком. Слишком много сахара, я так не пью. Но я промолчала. – Всю ночь думал. О нас. О том, какой я идиот… Какой непростительной свиньей я был… Аля, ты даже не представляешь, как мне стыдно. Как больно от мысли, что я причинил тебе такую боль.

Он сел напротив, за кухонный стол, уронил голову на руки.

– Если бы я мог вернуть вчерашний день… Да что там день – всю эту грязь… Я бы жизнь отдал, только чтобы стереть это, чтобы ты снова мне поверила…

Я молча пила обжигающий, слишком сладкий кофе. Слова застревали в горле. Часть меня хотела кричать, обвинять, требовать объяснений – как он мог? За что? Но другая часть, та, что прожила с ним четверть века, видела перед собой не лжеца, а несчастного, раскаявшегося мужчину, моего мужа, и сердце сжималось от непонятной смеси жалости и старой привычки заботиться о нем.

– Мне нужно время, Марат, – сказала я наконец, голос был глухим.

– Конечно, конечно, родная! – он вскинул голову, в его глазах блеснула надежда. – Сколько угодно! Только… только не уходи. Не делай этого. Я не переживу.

Он осторожно коснулся моей руки, лежащей на столе. Я не отдернула ее, но и не ответила на прикосновение.

***

Как только Марат уехал на работу (предварительно еще раз заверив меня в своей вечной любви и невыносимых страданиях), я набрала номер Светы. Нужно было услышать трезвый голос, взгляд со стороны. Ее реакция была предсказуемой.

– Слезы?! На коленях?! Альбина, ты серьезно?! – голос Светы в трубке звенел от возмущения. – Да он же актер погорелого театра! Манипулятор чистой воды! Он понял, что угрозами тебя не взять, и решил давить на жалость! А ты и уши развесила!

– Свет, но он выглядел таким… несчастным, – пролепетала я, чувствуя себя полной идиоткой. – Может, он правда…

– Что «правда»?! – взвилась подруга. – Правда то, что он тебе изменял, врал годами, а когда попался, устроил спектакль! Альбина, соберись! Ты что, забыла про эту дрянь кружевную? Это что, тоже «бес попутал»? Случайно в карман засунул? Ты хоть понимаешь, что пока ты тут нюни распускаешь, он может уже все свои магазины и счета переписывать на эту… Регину или на маму свою? Чтобы тебе при разводе шиш с маслом достался!

Слова Светы были как ушат холодной воды. Регина. Да, я почти забыла о ней за ночь слез и сомнений. А ведь она существует. Молодая, наглая, уверенная в себе. И Марат лгал мне о ней, лгал про «один раз».

– Что мне делать, Свет? – спросила я дрожащим голосом.

– Делать? К адвокату идти! Немедленно! К Фание Рашидовне! И рыться в его бумагах! Искать все – договоры, выписки, чеки! Все, что доказывает ваши совместные доходы и его расходы на любовницу! Хватит быть жертвой! Ты сильная, умная женщина, учительница! Борись за себя! Ты заслуживаешь большего, чем этот лживый… кобель!

Я слушала ее, и внутри боролись два чувства. С одной стороны – ее правота, ее энергия, ее требование действовать.

С другой – страх. Страх перед скандалом, перед судом, перед тем, что придется копаться в грязи, выискивать доказательства. И страх перед Маратом. Я видела его ярость вчера. Что будет, если он узнает, что я действую за его спиной?

– Я… я позвоню адвокату, – неуверенно пообещала я. – Но рыться в бумагах… Свет, я не могу… это как-то…

– Что «не можешь»?! – снова взорвалась Света. – Он может об тебя ноги вытирать, а ты не можешь свои же деньги защитить?! Альбина, это война! А на войне все средства хороши! Особенно когда противник играет грязно! Позвони мне, как поговоришь с Фанией! И не раскисай!

Глава 3

Утром Марат уехал на работу, оставив после себя на кухонном столе нелепую записку на вырванном из блокнота листке: «Алечка, береги себя. Постараюсь вернуться пораньше. Твой М.». Подпись — размашистая, уверенная, как и всегда. Только теперь она казалась фальшивой до тошноты.

Я бродила по квартире, ставшей за одну ночь чужой, враждебной. Запахи — его дорогого одеколона, смешанные с ароматом вчерашних фрезий, — душили. Его кресло в гостиной смотрело на меня пустым, обвиняющим взглядом. Тишина давила, высасывала остатки сил.

Вчерашний день прокручивался в голове снова и снова. Его ярость, жестокие слова, брошенные с презрением… А потом – слезы, колени, мольбы, униженное раскаяние. Какой из них был настоящим? Или оба были лишь масками, которые он так умело менял?

Голос Светы звучал в ушах: «Актер погорелого театра! Манипулятор! Пока ты нюни распускаешь, он все перепишет!». Подруга была резка, но ее слова отрезвляли. Да, я видела его слезы. Но я видела и его гнев. И я видела ту коробочку с кружевным ядом.

Я подошла к вешалке в прихожей. Его кашемировое пальто. Дорогое, статусное. Вчера вечером его пиджак висел здесь же… Тот самый пиджак. Пальцы сами собой скользнули по ткани, вспоминая холод гладкой коробки.

Хватит. Хватит сомнений, хватит жалости. Света права. Это война. И если я не начну защищаться, меня просто раздавят.

Рука сама потянулась к телефону. Нашла номер, продиктованный Светой. Фания Рашидовна Ибрагимова. Лучший адвокат по разводам в Казани, по словам подруги. Жесткая, дорогая, но с почти стопроцентным результатом. Пальцы дрожали, когда я нажимала кнопки вызова.

– Адвокатская контора Ибрагимовой, слушаю вас, – ответил четкий, деловой женский голос. Секретарь.

– Здравствуйте… Я… я хотела бы записаться на консультацию к Фание Рашидовне, – голос предательски дрогнул. – По вопросу… развода.

– Одну минуту… – последовала короткая пауза. – Ближайшее свободное время – послезавтра, в одиннадцать тридцать. Вас устроит?

– Да… да, спасибо, – пролепетала я, назвала свое имя.

Повесив трубку, я почувствовала странную смесь облегчения и ужаса. Шаг сделан. Необратимый. Пути назад больше нет. Я тут же набрала Свету.

– Записалась, – коротко сообщила я.

– Вот это другое дело! – одобрила подруга. – Держись, Альбинка! И ничего не бойся! Ты не одна!

Следующие полтора дня превратились в пытку ожиданием. Марат продолжал играть роль идеального, раскаявшегося мужа. Вечером приносил мои любимые пирожные, интересовался моим самочувствием, предлагал посмотреть фильм.

Он больше не заговаривал о выходных, но его показная забота ощущалась как удушающий контроль. Я старалась вести себя ровно, даже изобразила подобие улыбки, когда он рассказывал что-то о делах на работе, но внутри все сжималось от напряжения и отвращения. Я знала, что эта идиллия – фальшивка, затишье перед бурей, которую я сама собираюсь вызвать.

В назначенный день я приехала к офису Фании Рашидовны минут за пятнадцать. Он располагался в старинном здании на одной из тихих улочек недалеко от центра. Никакой кричащей вывески, только скромная латунная табличка. Внутри – строгий, почти аскетичный интерьер. Темное дерево, кожаные кресла, идеальный порядок на столах. Все дышало респектабельностью и уверенностью.

Меня проводили в кабинет. Фания Рашидовна оказалась женщиной лет шестидесяти, с короткой стрижкой тронутых сединой темных волос, в безупречно сидящем брючном костюме антрацитового цвета. Умные, чуть прищуренные глаза смотрели внимательно, почти пронзительно. Она жестом указала мне на кресло напротив ее массивного дубового стола.

– Альбина Маратовна? Присаживайтесь. Слушаю вас.

Я начала рассказывать. Голос сначала дрожал, слова путались. Я говорила про юбилей, про находку, про ночную ссору – про его угрозы и его слезы. Мне было стыдно признаваться в своей слабости, в своих сомнениях, но строгий, выжидающий взгляд адвоката заставлял говорить по существу.

Фания Рашидовна слушала молча, не перебивая, лишь изредка делая какие-то пометки в своем ежедневнике. Когда я закончила, она помолчала несколько секунд, потом подняла на меня свои проницательные глаза.

– Итак, двадцать пять лет брака, двое взрослых детей, муж – владелец сети магазинов, официальные доходы, надо полагать, сильно занижены, – начала она сухим, деловым тоном, словно решала математическую задачу. – Есть подозрения на длительную связь с другой женщиной, Региной Ильясовой, администратором фитнес-клуба. Прямых доказательств измены, кроме косвенных (белье не вашего размера), у вас нет. Муж сначала угрожал, потом разыграл сцену раскаяния. Вы хотите развода и справедливого раздела совместно нажитого имущества. Я все правильно поняла?

– Да, – кивнула я, пораженная тем, как она разложила мою драму по полочкам.

– Хорошо. Сразу скажу, Альбина Маратовна, дело будет непростым, – продолжила Фания Рашидовна тем же ровным голосом. – Слезы вашего мужа и его клятвы на коленях юридической силы не имеют. Это классическая манипуляция мужчины, загнанного в угол и не желающего терять контроль и деньги. Его угрозы – другое дело. Вы должны воспринимать их серьезно. Такие люди, как ваш муж, привыкшие к власти и безнаказанности, способны на многое, когда чувствуют, что теряют свое.

Я похолодела.

– Что касается имущества, – продолжала адвокат, – будьте готовы к тому, что большая часть активов оформлена не на него лично, а на его фирмы, на подставных лиц, возможно, даже на ту же Регину. Доказать, что это совместно нажитое имущество, будет крайне сложно. Потребуется финансовая экспертиза, запросы в банки, налоговую… Это долго, дорого и не всегда результативно. Его адвокаты будут биться насмерть.

Она сделала паузу, давая мне осознать сказанное.

– Вы готовы к войне? К тому, что он будет поливать вас грязью, пытаться выставить вас неадекватной, расточительной? К тому, что вам придется копаться в его финансах, искать доказательства его лжи? Это будет неприятно. Очень.

Глава 4

После визита к Фание Рашидовне Ибрагимовой я вернулась домой совершенно разбитая. Ее сухой, деловой тон, четкие формулировки, не оставляющие места иллюзиям, и ледяное предупреждение о предстоящей войне – все это обрушилось на меня бетонной плитой.

Я знала, что Света права, что адвокат права, но принять эту правду, смириться с необходимостью сражаться с человеком, с которым прожила двадцать пять лет, было невыносимо тяжело.

Весь остаток дня я провела как в тумане. Механически разобрала сумку, поставила на плиту вариться бульон – привычка, от которой не могла отказаться даже сейчас. Но мысли были далеко. Они возвращались к словам Фании Рашидовны: «Информация. Документы. Срочно». И к Марату. К его слезам, к его рукам, сжимающим мои, к его голосу, умоляющему не рушить все.

Вечером нужно было поговорить с детьми. Этот разговор я оттягивала с самого утра, но понимала – дальше нельзя. Марат наверняка уже успел поговорить с Артуром, представить свою версию событий, полную раскаяния и отчаяния.

Нужно было действовать, пока он не настроил сына против меня окончательно. С Лейлой было проще, я знала, что она меня поймет, но даже ей нужно было объяснить, что происходит, почему их привычный мир вот-вот рухнет.

Я позвонила им обоим, стараясь, чтобы голос не дрожал. Пригласила на ужин, просто "посидеть, поговорить". Они согласились, хотя Артур звучал настороженно.

К семи часам они приехали. Артур – хмурый, напряженный, избегающий моего взгляда. Сразу прошел в свою бывшую комнату, бросив на ходу: "Привет". Лейла, наоборот, бросилась ко мне с порога, крепко обняла.

– Мамочка, ты как? Выглядишь уставшей. Что-то случилось? Папа вчера был какой-то сам не свой.

Я провела их в гостиную. Сели на диван. Тишина повисла тяжелая, неловкая. Я видела, как Артур нервно постукивает пальцами по колену, как Лейла встревоженно переводит взгляд с меня на брата.

– Дети… – начала я, и голос предательски дрогнул. Я сделала глубокий вдох, собираясь с силами. – Мне нужно вам кое-что сказать. Очень важное. И очень тяжелое.

Они замерли, глядя на меня.

– Мы с папой… Мы больше не будем жить вместе. Я… я подаю на развод.

Молчание взорвалось. Первым опомнился Артур. Он вскочил с дивана, лицо его исказилось от неверия и страха.

– Мам! Ты серьезно?! Развод?! Но… почему?! Что случилось?! Вы же… вы же всегда были вместе! Папа вчера… он выглядел таким расстроенным! Он что, обидел тебя? Может, вы просто поссорились? Нельзя же так сразу… рубить!

– Артур, это не просто ссора, – сказала я тихо, но твердо, глядя ему в глаза. – Случилось то, после чего я не могу больше жить с вашим отцом. Он… он предал меня. Он изменил мне с другой. И делает это уже давно. Он предал нас всех.

– Предал? – Артур растерянно посмотрел на меня, потом на сестру. – О чем ты? Мам, подумай! Развод – это же… это скандал! Что люди скажут? А фирма? Я же там работаю! Папа… он же будет в ярости! Он мне вчера говорил, что сейчас сложный период, что нужно держаться вместе… Ты хоть представляешь, что будет?

– Мне плевать, что будет с его фирмой! – взорвалась Лейла, вскакивая следом за братом. Ее щеки пылали. – Мамочка, я так и знала! Он всегда думал только о себе! Как ты можешь, Артур?! Как ты можешь сейчас думать о его фирме, о "людях", когда маме так плохо?! Когда он ее предал!

– А ты что понимаешь?! – огрызнулся Артур, поворачиваясь к сестре. – Ты живешь в своем мире красок и холстов! А я там работаю! От него зависит мое будущее! Наше будущее! Ты думаешь, он просто так даст маме развод? Да он нас всех по миру пустит! Он вчера мне рассказал… он был так расстроен… он плакал! Говорил, что любит маму, что это ошибка!

– Плакал?! – Лейла расхохоталась нервно, со злыми слезами в голосе. – Да он актер! Всю жизнь играет роль! А мама верит! Мам, не верь ему! Нельзя ему верить! Он всегда врал!

– Перестаньте! Оба! – я повысила голос, пытаясь перекричать их. Сердце разрывалось на части. Вот он, раскол. Мои дети, моя кровь – по разные стороны баррикад. – Пожалуйста, не ссорьтесь. Мне и так тяжело. Артур, я понимаю твои страхи. Но мое решение окончательное. Дело не в деньгах и не в фирме. Дело в уважении. В доверии. Его больше нет. И не будет.

– Но мама… – начал было Артур снова, но я его остановила.

– Нет, Артур. Хватит. Я все решила. Я люблю вас обоих больше всего на свете. Но я не могу больше жить во лжи. И я не хочу, чтобы вы жили в ней.

Артур смотрел на меня несколько секунд, его лицо было искажено обидой и страхом. Он понял, что переубедить меня не удастся.

– Я не могу это слушать! – выкрикнул он. – Вы обе не понимаете! Вы все разрушите! Всё!

Он резко развернулся и выбежал из гостиной. Через мгновение хлопнула входная дверь.

Лейла бросилась ко мне, обняла крепко-крепко.

– Мамочка, не плачь! Не слушай его! Он просто трус! Боится за свою шкуру! Мы справимся! Слышишь? Мы вдвоем справимся! Я всегда буду с тобой!

Она гладила меня по спине, а я плакала у нее на плече – от боли, от горечи, от страха перед будущим, но и от благодарности за ее преданность, за ее горячее сердце.

Когда слезы немного утихли, Лейла отстранилась и посмотрела мне в глаза решительно.

– Что нужно делать, мам? Ты говорила с адвокатом? Ей нужны какие-то доказательства? Папины бумаги? Я помогу! Я знаю, где он мог их спрятать! В кабинете, в том дальнем ящике сейфа, он всегда его запирает, но ключ… я, кажется, видела, где он его держит!

Ее слова, ее готовность действовать придали мне сил. Я посмотрела на свою дочь – такую юную, хрупкую, но такую сильную духом. Я не одна.

– Да, дочка, – кивнула я, вытирая слезы. – Адвокат сказала… нужны любые финансовые документы. Чем больше, тем лучше. Но это… это опасно. Если он узнает…

– Не узнает! – Лейла решительно тряхнула головой. – Мы сделаем это тихо. Когда его не будет дома. Завтра же.

Мы сидели в обнимку на диване в опустевшей гостиной. За окном стемнело, дождь продолжал стучать по стеклу. Семья раскололась. Но рядом была моя дочь, мой верный союзник. И где-то в глубине души, под слоем страха и боли, зарождалась холодная, твердая решимость идти до конца.

Глава 5

Утро не принесло облегчения. Наоборот, серая морось за окном словно просочилась в квартиру, осела на мебели, на душе, сделав воздух тяжелым и липким. Я проснулась от ощущения чужого присутствия – Марат уже не спал на диване, а тихо гремел чашками на кухне. Сам. Это было настолько непривычно, что резануло слух сильнее будильника.

Я заставила себя встать, натянула халат, стараясь двигаться как можно тише, но он тут же обернулся на звук моих шагов. Вид у него был… помятый. Исстрадавшийся. Под глазами залегли тени, волосы взъерошены. Он попытался улыбнуться, но вышло жалко.

– Доброе утро, Аля. Как спалось? Я тут… кофе решил сварить. Тебе как обычно?

– Спасибо, не нужно, – голос прозвучал холодно, резче, чем я хотела. Я подошла к окну, отвернулась. Смотреть на него было физически тяжело.

– Зря ты так, – вздохнул он за спиной. – Я ведь… всю ночь не спал. Думал. Знаешь, Артур звонил утром. Расстроен ужасно. Говорит, ты… ты очень решительно настроена. Переживает за нас, за семью. Сказал, ты вчера была у адвоката…

Я резко обернулась. Так быстро. Он уже все знал. Артур. Мой сын. Конечно, Марат надавил на него, и тот рассказал. Предательство сына ударило больнее, чем измена мужа. Хотя… можно ли винить его? Он боится отца, боится потерять свое место под солнцем.

– Да, Марат, я была у адвоката, – сказала я ровно, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Я же сказала тебе – я подаю на развод.

Он подошел ближе, в глазах его снова заблестели слезы. Опять.

– Алечка, ну зачем так сразу? Адвокаты… они же только все усложнят, начнут нас стравливать, деньги тянуть… Давай попробуем сами договориться? Мирно? По-человечески? Ну пойми, я совершил ошибку! Страшную! Но я люблю тебя! Я хочу все исправить! Неужели наши двадцать пять лет ничего не значат?

Он попытался взять меня за руку, но я отдернула ее, как от огня.

– Не трогай меня. И не надо мне рассказывать про адвокатов. Я все решила.

Он отступил на шаг, лицо его снова стало обиженным, как у ребенка, у которого отняли игрушку.

– Как знаешь… Только подумай о детях. И… знаешь, Света тебе звонила? Она, конечно, подруга, но… у нее у самой жизнь не сложилась, она может со зла советовать… Ты ее поменьше слушай сейчас. Нам нужно самим разобраться, без посторонних.

Вот оно. Попытка изолировать меня. Лишить поддержки. Он прекрасно знал, что Света – единственный человек, который будет толкать меня вперед, не даст раскиснуть.

– Я сама решу, кого мне слушать, – отрезала я и вышла из кухни.

Весь день он провел дома. Не поехал на работу, сославшись на плохое самочувствие и необходимость «побыть рядом». Эта «забота» ощущалась как удавка. Он ходил за мной по пятам, заглядывал через плечо, когда я пыталась читать, «случайно» оказывался рядом, когда звонил телефон. Несколько раз я видела, как он берет мой мобильный, лежащий на тумбочке, под предлогом «посмотреть время». Атмосфера в квартире стала невыносимо душной.

За обедом он снова завел свою пластинку.

– Представляешь, Лариса Игоревна от мужа ушла, помнишь их? Он же ее на улице оставил! Живет теперь в коммуналке с мамой… А ведь такая гордая была, тоже кричала про развод… Жалко ее. Умная женщина, а так… вляпалась. В нашем возрасте, Аля, нужно держаться за то, что есть. За стабильность. Кому мы нужны будем поодиночке?

Он говорил это спокойно, сочувственно качая головой, но я видела расчет в его глазах. Он играл на моих страхах. Возраст. Одиночество. Финансовая незащищенность. Он знал все мои слабые точки.

– И дела сейчас, сама понимаешь… не очень, – вздохнул он, ковыряя вилкой салат. – Кризис этот… Приходится экономить буквально на всем. Пришлось даже отложить покупку нового оборудования в тот магазин на Чистопольской… Хорошо, что мы вместе, Аля. Поодиночке бы не вытянули.

Я молчала, чувствуя, как внутри закипает холодная ярость. Он лгал. Лгал про кризис, лгал про экономию. Он просто готовил почву, чтобы оставить меня ни с чем, убедить, что делить нечего.

После обеда мне понадобилась какая-то книга из кабинета. Я направилась туда, но Марат тут же поднялся из-за стола.

– Куда ты, Аля? Давай я принесу. Тебе отдыхать надо. Что за книга?

Он шел рядом, почти под руку, не давая мне возможности даже приблизиться к его рабочему столу, где могли лежать хоть какие-то бумаги. Я чувствовала себя запертой в клетке, где даже стены имели уши и глаза.

Когда он отвлекся на долгий телефонный разговор, выйдя на балкон, я шмыгнула в ванную и набрала Свету.

– Он дома! Не отходит ни на шаг! Следит, давит на жалость, пугает! Я с ума сойду! – зашептала я в трубку.

– Так, спокойно! – голос Светы был как всегда резок и четок. – Это значит, он боится! Боится, что ты найдешь что-то! Альбина, ищи! Ночью, когда уснет! Или утром, когда уйдет! Ключ от сейфа! Бумаги! Счета! Все, что сказала Фания! Иначе он тебя съест и не подавится! Действуй, Алька!

Звонок прервался – я услышала шаги Марата в коридоре. Выскочила из ванной, пытаясь придать лицу безмятежное выражение.

Вечером он подошел ко мне с папкой в руках.

– Смотри, Аля, что нашел, разбирая старые завалы в кабинете. Наша самая первая купчая. На ту однушку на Зинина, помнишь? Двадцать пять лет назад… Мы были такими молодыми, такими… счастливыми.

Он открыл папку, протянул мне пожелтевший от времени документ. Его голос дрожал от поддельной ностальгии. Он смотрел на меня с такой «нежностью», что захотелось ударить его.

– Помнишь, как мы обои там клеили? Спорили из-за цвета… А потом сидели на полу, пили дешевое шампанское и мечтали… – он пытался поймать мой взгляд, затянуть меня в прошлое, в ту иллюзию, которую сам же и разрушил.

– Помню, Марат, – сказала я тихо. И это была правда. Я помнила. И от этого было еще больнее.

– Вот видишь… – он осторожно коснулся моей руки. – Нельзя же все это просто… выбросить. Из-за одной ошибки.

Я промолчала, отводя взгляд.

Позже, когда он уже устроился на диване, делая вид, что читает газету, но я чувствовала его напряженный взгляд на себе, я поняла окончательно: жалости больше нет. Есть только холодная, ясная цель. Найти доказательства. Вырваться из этой клетки. Вернуть себе свою жизнь.

Глава 6

Как только за Маратом закрылась входная дверь, тишина в квартире стала почти осязаемой. Не спокойной, умиротворяющей, а вязкой, тяжелой, пропитанной вчерашней ложью и сегодняшним невысказанным напряжением.

Я прошлась по комнатам, касаясь кончиками пальцев полированной поверхности буфета, бархатной обивки кресла – вещей, которые еще недавно казались символом уюта и стабильности, а теперь вызывали лишь глухое раздражение. Его присутствие ощущалось повсюду – в запахе одеколона, в небрежно брошенной на стул газете, в самой атмосфере дома, который перестал быть моим.

Мне нужен был воздух. Не просто форточку открыть, а вырваться из этих стен, ставших тюрьмой. Срочно. Импульсивно. Пока он не вернулся «проверить, как я», пока меня не накрыло снова волной страха и сомнений перед тем, что предстояло сделать – искать, копаться, воровать доказательства его предательства из его же кабинета.

Я быстро оделась, схватила сумку и выскочила на улицу. Куда? Неважно. Просто подальше отсюда. Ноги сами понесли меня к машине. Я ехала по утренней Казани, почти не глядя на знакомые улицы. Перед глазами стояли то лицо Фании Рашидовны, сухо перечисляющей риски, то искаженное слезами лицо Марата, то решительный взгляд Лейлы. Голова шла кругом.

Сама не заметив как, я оказалась у стен Кремля. Припарковалась чуть поодаль, на Батурина, и пошла пешком к Спасской башне. Здесь, среди древних камней, всегда становилось легче дышать. История, застывшая в этих стенах, молчаливо напоминала о том, что все проходит – и горе, и радость, и предательство.

День был пасмурный, небо затянуто серыми тучами, готовыми снова пролиться дождем. Туристов было немного. Я медленно брела по брусчатке, подняв воротник пальто, мимо Благовещенского собора, к мечети Кул Шариф. Ее бирюзовые купола и взметнувшиеся в небо минареты всегда завораживали, дарили странное чувство покоя и величия одновременно.

Я остановилась, глядя на сложный узор на стенах, пытаясь раствориться в этой красоте, забыть о грязи, которая ждала меня дома.

– Простите, вы так внимательно смотрите… Удивительная работа, правда? Сочетание традиций и современных технологий восстановления.

Голос был мягким, интеллигентным, совершенно не похожим на властные или заискивающие интонации Марата.

Я обернулась. Рядом стоял мужчина чуть старше меня, лет пятидесяти с небольшим. Спокойное, приятное лицо, умные глаза за стеклами очков в тонкой оправе, аккуратно подстриженная бородка с проседью. Одет он был неброско, но с достоинством – темное пальто, под ним виднелся твидовый пиджак.

– Да… очень красиво, – ответила я, слегка насторожившись по привычке.

– Я Ильдар Хакимов, – он слегка улыбнулся, видя мою реакцию. – Преподаю историю в университете. Часто здесь бываю, место силы, знаете ли. А вы, простите, любуетесь как ценитель или просто… душа просит?

Его открытость и отсутствие какого-либо нажима обезоруживали.

– Альбина, – представилась я. – Скорее, второе. Иногда нужно просто… посмотреть на что-то вечное, чтобы свои проблемы показались мельче.

– О, как я вас понимаю, – кивнул он серьезно. – Эти камни помнят столько всего… Ханов, царей, войны, пожары… И стоят. Все проходит, а они стоят. Это очень отрезвляет, когда кажется, что мир рушится.

Мы помолчали, глядя на мечеть. Потом он указал на один из элементов орнамента.

– А вот здесь, видите? Тюльпан – древний символ булгар, символ возрождения…

Он начал рассказывать – не как лектор, а как человек, влюбленный в свое дело, в историю этого места. Говорил о символах, о переплетении культур, о легендах, связанных с башней Сююмбике, мимо которой мы неспешно прошли. Я слушала, и впервые за последние несколько дней мой мозг отдыхал от бесконечного прокручивания обид и планов мести. Его спокойный голос, интересные факты, уважительная дистанция – все это было как глоток чистого воздуха.

Мы дошли до смотровой площадки с видом на Казанку и новую часть города. Остановились у парапета.

– Кажется, у вас сейчас непростой период, Альбина, – сказал он тихо, глядя не на меня, а на панораму города. – Простите, если покажусь нескромным, но у вас очень печальные глаза сегодня. Иногда старые камни помогают лучше психологов – они напоминают, что все проходит.

Его тактичность и проницательность тронули до глубины души. Он не лез с расспросами, не давал советов, просто… увидел.

– Да, вы правы… Время сейчас… непростое, – выдавила я. – Многое нужно переосмыслить.

– Если вам когда-нибудь захочется просто поговорить, – он повернулся ко мне, и в его глазах было искреннее сочувствие, – не обязательно о проблемах, а, скажем, об истории Казани или просто выпить кофе в тихом месте, буду рад составить компанию. Без всяких обязательств, просто по-человечески.

Он достал из кармана пиджака визитную карточку. Простую, строгую: «Ильдар Анварович Хакимов, кандидат исторических наук, КФУ». И номер телефона.

– Вот. Если вдруг возникнет такое желание.

Я взяла карточку, пальцы слегка дрогнули.

– Спасибо, Ильдар Анварович. Это… очень неожиданно. И очень… по-доброму.

– Просто Ильдар, – улыбнулся он снова. – Что ж, мне пора бежать, дела. Был рад знакомству, Альбина. Держитесь. Все обязательно наладится.

Он вежливо кивнул и пошел обратно к Спасской башне, не оборачиваясь.

Я осталась стоять одна, глядя на город сквозь пелену начинающегося дождя. В руке – клочок плотного картона с именем и номером телефона совершенно незнакомого человека. Человека, который за полчаса разговора дал мне больше тепла и уважения, чем собственный муж за последние годы.

Контраст был оглушительным. Спокойное достоинство Ильдара – и истеричные манипуляции Марата. Искреннее сочувствие – и фальшивая забота. Умный, тихий разговор – и бесконечные обвинения или лживые признания.

Эта встреча ничего не решала и ничего не значила. Мне все так же предстояло вернуться домой, в атмосферу лжи и страха. Мне все так же нужно было найти способ проникнуть в кабинет мужа и найти компрометирующие его документы. Это было неизбежным.

Глава 7

На следующий день я решила снова сбежать из квартиры.

Марат уехал на работу необычно рано, бросив на прощание что-то вроде «Береги себя», но облегчения это не принесло. Его молчаливое присутствие вчера, его показная забота, под которой скрывался тотальный контроль, оставили после себя липкий, неприятный осадок.

Одевшись почти не глядя – джинсы, теплый свитер, удобные ботинки, – я схватила сумку и выскочила за дверь, словно за мной гнались. Куда? Неважно. Подальше. Ноги сами привели к машине. Куда ехать? Не в Кремль. Не хотелось повторяться, да и встреча с Ильдаром слишком бередила душу.

Она оставила странное послевкусие. Тепло от его неожиданного, деликатного участия смешивалось с горечью от осознания пропасти между тем спокойным, уважительным миром, который он, казалось, представлял, и моей собственной реальностью, полной лжи, манипуляций и страха.

Его визитка лежала в кармане вчерашнего пальто – маленький прямоугольник картона, обещание возможной поддержки, но сейчас она казалась такой же далекой и нереальной, как звезды за этими свинцовыми тучами.

Набережная озера Кабан. Да. Место из юности, из студенческих свиданий, из тех времен, когда жизнь казалась простой и понятной, а будущее – безоблачным. Может, там удастся хоть немного проветрить голову.

Припарковавшись на Хади Такташ, я вышла к воде. Ветер с озера был по-осеннему резким, трепал волосы, забирался под воротник куртки.

Набережная была почти пуста – редкие прохожие, укутанные в шарфы, спешили по своим делам. Вода в Кабане была темной, свинцовой, отражала низкое серое небо. Я пошла медленно вдоль парапета, глядя на воду, на силуэт театра Камала на том берегу.

Мысли метались, как испуганные птицы. Угрозы Марата. Слезы Марата. Холодный голос Фании Рашидовны, требующий доказательств. Решительный взгляд Лейлы. Осуждающий – Артура.

Все смешалось в тугой, болезненный клубок. Зачем я все это затеяла? Может, Марат прав? Кому я нужна в свои пятьдесят? Старая, разбитая, никому не интересная… Я мельком взглянула на свое отражение в темной воде – расплывчатое, нечеткое пятно. Да, наверное Марат прав.

Я остановилась, опершись локтями о холодный гранит парапета. Смотрела вдаль, пытаясь отыскать хоть какую-то точку опоры в этом рушащемся мире. Я так глубоко ушла в свои безрадостные думы, что не слышала ничего вокруг.

Щелк!

Резкий, отчетливый щелчок затвора фотоаппарата раздался совсем рядом. Я вздрогнула и резко обернулась.

Прямо передо мной стоял мужчина. Лет тридцати пяти, может, сорока. Высокий, одетый в стильное, слегка небрежное пальто нараспашку, из-под которого виднелась яркая футболка, на шее – объемный шарф.

В руках он держал большой профессиональный фотоаппарат с внушительным объективом, направленным прямо на меня. Но поразили даже не фотоаппарат и не его модный вид, а глаза – живые, насмешливые, невероятно цепкие, и обезоруживающая, чуть нагловатая улыбка, появившаяся на его лице вместо извинений.

– Простите, не удержался! – произнес он легко, с приятной хрипотцой в голосе. – Свет так невероятно упал на ваше лицо… У вас потрясающие глаза! В них такая глубина, целая история, настоящая драма!

Его слова, такие прямые, такие… театральные, выбили меня из колеи. Первая реакция – возмущение. Кто он такой? Что позволяет себе?!

– Что вы… что вы делаете? – пробормотала я, чувствуя, как краска заливает щеки. – Вы не имели права меня фотографировать без разрешения!

– Ах, простите великодушно! – он картинно склонил голову, но в глазах плясали смешинки. – Виноват! Но когда художник видит такой кадр, он теряет голову! Не сердитесь! Я Тимур Валеев, фотограф. Снимаю наш город, его настроения, его лица, его душу. А у вас очень… казанское лицо. Настоящее. Не кукольное, живое.

Он снова поднял камеру.

– Ну же, не хмурьтесь! Еще секундочку! Вот так… Замрите! Потрясающе! Вы даже не представляете, насколько вы фотогеничны! Особенно когда сердитесь!

Он опустил камеру и с азартом начал что-то нажимать на дисплее.

– Смотрите! Ну разве не шедевр?

Он повернул ко мне экран. Я увидела себя – растерянную, хмурящуюся, с растрепанными ветром волосами, но… странно, это было красиво. Печальная красота женщины, переживающей не лучшие времена, но не сломленной. Он поймал что-то такое, чего я сама в себе не замечала или боялась признать. Это было лестно. И сбивало с толку.

– Я обязательно, слышите, обязательно должен прислать вам эти фотографии! – заявил он безапелляционно, доставая из сумки стильный кожаный блокнот и ручку. – Это лучшие кадры за всю неделю! Диктуйте номер! Ну же!

Его напор, его уверенность в том, что ему не откажут, одновременно и раздражали, и… подкупали. Дать номер телефона совершенно незнакомому мужчине? Сейчас? В моей ситуации? Это же безумие! Чистое безрассудство! Но его слова – «потрясающие глаза», «настоящее лицо», «шедевр» – звучали так оглушительно после унизительных «старая», «никому не нужная»… Он увидел меня. Просто увидел. Не как «жену Сафина», не как объект для манипуляций, а как… женщину.

– А зачем? – спросила я, все еще колеблясь, но чувствуя, как слабеет сопротивление.

– Как зачем? – он удивленно вскинул брови. – Чтобы вы тоже увидели, какая вы! Чтобы мир увидел! Ну, или хотя бы вы… Диктуйте!

И я, сама от себя не ожидая, назвала цифры. Он быстро, размашисто записал их в блокнот.

– Отлично!… – Он на мгновение запнулся, словно припоминая, спрашивал ли имя, но тут же нашелся: – У вас должно быть красивое имя. Как вас зовут?

– Альбина, – выдавила я.

– Альбина! Вам очень идет! – он снова улыбнулся своей ослепительной улыбкой. – Ждите шедевры! Был рад нашей случайной встрече! Держите хвост пистолетом!

Он подмигнул, легко взмахнул рукой и так же стремительно, как появился, пошел прочь по набережной, его шарф развевался на ветру.

Я осталась стоять одна, глядя ему вслед. Сердце бешено колотилось. Щеки горели. Что это только что было? Зачем я дала ему свой номер? Полное сумасшествие!

Глава 8

Возвращаясь от набережной Кабана, я чувствовала себя так, словно побывала на другой планете. Легкое, почти хулиганское приключение с Тимуром, его комплименты, щелчки его камеры – все это было настолько нереальным, настолько выбивалось из колеи моей нынешней жизни, что голова шла кругом.

Я то улыбалась, вспоминая его дерзкую улыбку, то хмурилась, ругая себя за легкомыслие. Дать номер совершенно незнакомому мужчине! Я ли это?

Телефон в сумке молчал, и это молчание было одновременно и облегчением, и легким разочарованием.

Но как только я переступила порог квартиры, вся эта мимолетная эйфория схлынула, оставив после себя лишь горькое послевкусие. Стены давили, напоминая о Марате, о его лжи, о предстоящей битве.

Я достала из кармана визитку Ильдара. «Ильдар Анварович Хакимов…» Его спокойный голос, умные глаза… И тут же перед глазами – яркий, артистичный Тимур. Два полюса. И я между ними, растерянная, пытающаяся найти хоть какую-то опору.

«Лучше бы о деле думала!» – мысленно передразнила я Свету, вспоминая ее обычную реакцию на мои «лирические отступления». И ведь она права. Фания Рашидовна тоже говорила: «Важно знать своего врага». И я до сих пор не видела ее. Эту Регину. Ту, на которую Марат променял наши двадцать пять лет брака.

Решение пришло внезапно, как вспышка. Хватит прятаться и жалеть себя. Я должна ее увидеть. Понять, кто она. Что в ней такого, чего нет во мне? Или, наоборот, убедиться, что ничего особенного в ней нет, и это лишь банальная история о мужской глупости и погоне за молодостью.

Я знала где она работает. Марат несколько раз упоминал название этого дорогущего фитнес-клуба в центре, куда он якобы ходил «поддерживать форму». Теперь-то я понимала, какую «форму» он там поддерживал.

Быстро переодевшись во что-то более «статусное» – брючный костюм, который я надевала на официальные мероприятия, туфли на каблуке, – я снова вышла из дома. Сердце колотилось от смеси страха и какого-то нездорового азарта. Я чувствовала себя шпионкой, идущей на опасное задание.

Фитнес-клуб «Олимп» встретил меня блеском хрома, запахом дорогих парфюмов и тихой, но энергичной музыкой. Вокруг – молодые, подтянутые тела в обтягивающей спортивной одежде, сосредоточенные лица, отражающиеся в зеркальных стенах. Я сразу почувствовала себя здесь белой вороной, женщиной из другого мира, из другой эпохи.

На стойке ресепшен, за которой возвышался огромный букет экзотических цветов, я увидела ее. Регину.

Она была именно такой, какой я ее себе представляла, начитавшись глянцевых журналов о «подругах олигархов». Лет тридцати, не больше. Яркая, почти вызывающая красота – длинные, иссиня-черные волосы, уложенные в идеальные локоны, пухлые губы, подведенные яркой помадой, огромные глаза с густыми нарощенными ресницами.

Фигура – точеная, как у статуэтки, обтянутая дорогим спортивным костюмом известного бренда, который явно стоил больше моей месячной зарплаты. На пальцах – крупные кольца с камнями, на запястье – массивные золотые часы, тоже, без сомнения, подарок.

Она говорила по телефону, смеялась низким, грудным смехом, кокетливо поправляя волосы. Потом повесила трубку и с ослепительной, но совершенно пустой улыбкой повернулась к подошедшему клиенту – мужчине лет пятидесяти, с пивным животиком и дорогими часами. Ее голос был сладким, как мед, она явно флиртовала, и мужчина таял под ее взглядом.

Я подошла к другой администраторше, девушке попроще, и, стараясь, чтобы голос не дрожал, спросила об условиях абонемента, сделав вид, что выбираю клуб для себя. Пока та что-то рассказывала, я украдкой наблюдала за Региной.

Она была хозяйкой этого маленького мирка. Уверенная, даже нагловатая, она явно наслаждалась своей властью над мужчинами и едва скрываемым превосходством над женщинами. Я видела, как она бросила быстрый, оценивающий взгляд в мою сторону – взгляд, в котором читалось пренебрежение к «возрастной» и явно не такой «упакованной» клиентке.

Во мне закипала смесь злости, унижения и какой-то странной, болезненной ревности. Вот она. Та, ради которой Марат разрушил нашу семью. Та, которой он дарил то самое кружевное белье, которое стало для меня символом его предательства. Я смотрела на ее дорогие украшения, на ее холеную внешность, и понимала – это все куплено. Куплено за счет моей жизни, моих нервов, моего будущего.

И в этот момент, словно в дурном спектакле, в холле клуба появился Марат.

Он был в спортивном костюме, но не том, в котором обычно ходил в спортзал дома. Этот был новым, дорогим, явно купленным, чтобы соответствовать этому месту. Он не заметил меня, сразу направившись к стойке, где сидела Регина.

Я замерла, чувствуя, как кровь отхлынула от лица. Сердце ушло в пятки, а потом заколотилось так сильно, что, казалось, его стук стал слышен всему залу.

Марат подошел к Регине, наклонился к ней, что-то сказал на ухо, и она рассмеялась своим низким, грудным смехом. Он положил руку ей на плечо, потом легко провел по волосам. Жест был интимным, привычным, хозяйским. Регина игриво оттолкнула его руку, но глаза ее сияли.

Они переговаривались несколько минут, не замечая ничего вокруг. Марат выглядел расслабленным, довольным, совершенно не тем человеком, который вчера дома изображал вселенскую скорбь и раскаяние.

Он достал из кармана небольшую бархатную коробочку – до боли похожую на ту, что я нашла в его пиджаке на юбилее, – и протянул Регине. Она кокетливо надула губки, но взяла, быстро открыла, и ее лицо озарилось торжествующей улыбкой.

Меня словно ударили под дых. Я стояла, пригвожденная к месту, не в силах отвести взгляд от этой отвратительной сцены. Боль, унижение, ярость – все смешалось в один тугой, удушающий ком.

В какой-то момент Марат рассмеялся, откинул голову назад и его взгляд случайно скользнул по залу. И наткнулся на меня.

Улыбка застыла на его лице. Он резко выпрямился, глаза его расширились от изумления, потом в них мелькнул испуг, тут же сменившийся злостью. Он что-то быстро сказал Регине, которая удивленно посмотрела сначала на него, потом в мою сторону, и ее лицо тоже изменилось – на нем появилось выражение любопытства и плохо скрытого торжества.

Глава 9

Утро следующего дня после моего «рейда» в «Олимп» было пропитано ядом. Марат был дома. Он не кричал, не угрожал, как в первую ночь. Хуже. Он молчал.

Он демонстративно не замечал меня, передвигался по квартире с видом оскорбленного достоинства, но в его глазах, когда они случайно встречались с моими, плескалась такая холодная, сдержанная ярость, что становилось страшно.

За завтраком (если это можно было назвать завтраком – я почти не прикоснулась к еде, он же демонстративно жевал, не глядя на меня) он все-таки нарушил молчание.

– Ну что, Альбина, – голос его был ровным, почти бесцветным, но от этого еще более зловещим, – дошпионилась вчера? Понравилось представление в цирке? Решила мою личную жизнь под микроскопом разглядывать? Довольна увиденным?

Я молчала, сердце стучало где-то в горле.

– Предупреждаю тебя в последний раз, – продолжил он тем же ледяным тоном, не повышая голоса, – ты играешь с огнем. И очень сильно обожжешься. Настолько сильно, что собирать будет нечего. Подумай об этом. Если еще есть чем думать.

Он встал из-за стола, бросил салфетку и вышел из кухни. Хлопнула входная дверь.

Я осталась сидеть, глядя в одну точку. Руки дрожали. Он не оправдывался. Он нападал. Он угрожал. И я знала, что его угрозы – не пустые слова. Он понял, что я не собираюсь сдаваться, и теперь будет действовать на опережение.

«Нужно ехать к Фание Рашидовне, – стучало в висках. – Немедленно. Пока он не успел сделать что-то непоправимое».

Вчерашний визит в «Олимп» окончательно развеял последние остатки сомнений, если они еще были. Его разговоры о «временных трудностях», о «необходимости затянуть пояса» теперь обрели совершенно конкретный, зловещий смысл. Он готовился. Готовился оставить меня ни с чем, убедить всех, что делить нечего, пока сам осыпал любовницу подарками.

В офисе Фании Рашидовны меня приняли почти сразу. Я, сбиваясь и путаясь от волнения, рассказала ей о вчерашнем – о Регине, о подарке, о реакции Марата, о его сегодняшних утренних угрозах.

Адвокат слушала молча, ее лицо становилось все более строгим, почти каменным. Когда я закончила, она несколько секунд смотрела на меня своими пронзительными глазами.

– Альбина Маратовна, это именно то, о чем я вас предупреждала, – произнесла она наконец своим сухим, деловым тоном. – Ваш муж не собирается сдаваться. Его разговоры о «затягивании поясов» – это классическая подготовка к выводу активов или к тому, чтобы доказать в суде, что делить нечего. Инцидент в клубе показывает, что он не только не скрывает связь, но и тратит на любовницу значительные суммы. И то, что он вас там видел, означает, что он ускорит свои действия по сокрытию имущества. Он уже понял, что вы не шутите.

Ее слова подтверждали мои худшие опасения.

– Мы должны подавать исковое заявление о разводе и разделе имущества немедленно, – продолжила Фания Рашидовна, ее голос не допускал возражений. – Сегодня же. И одновременно – ходатайство об обеспечительных мерах, то есть об аресте всего известного нам имущества и банковских счетов. Каждый день, каждый час промедления играет против вас. Пока вы колеблетесь, он может переписать недвижимость на подставных лиц, вывести деньги со счетов, заключить фиктивные договоры займа, чтобы создать видимость долгов. Поверьте моему опыту, такие люди очень изобретательны, когда речь идет о деньгах.

Она говорила четко, раскладывая по полочкам все возможные риски и уловки, на которые мог пойти Марат. Я слушала, и ледяной ужас сковывал меня. С одной стороны, ее слова, ее уверенность придавали сил. После вчерашнего я была полна решимости идти до конца. Но с другой…

«Иск… арест имущества…» Эти слова звучали как приговор. Как объявление войны. Открытой, беспощадной. Я представила лицо Марата, когда он получит эти бумаги. Его бешенство. Его месть.

– Но… если он получит иск… – голос мой предательски дрогнул. – Фания Рашидовна, вы не знаете Марата. Он… он взбесится. Он способен на все. А дети? Как это отразится на них? Артур… он же так зависит от отца…

– Альбина Маратовна, – Фания Рашидовна посмотрела на меня твердо, но в ее глазах мелькнуло что-то похожее на сочувствие, – я понимаю ваши страхи. Но чем дольше вы тянете, тем больше он успеет сделать, чтобы оставить вас ни с чем. И тем сложнее будет защитить ваши права и права ваших детей на справедливую долю. Поверьте, его ярость будет в любом случае, когда он окончательно поймет, что вы не собираетесь быть покорной жертвой и молча сносить унижения. Лучше встретить эту ярость подготовленной, с юридической защитой, чем потом кусать локти, оставшись у разбитого корыта. Решение за вами, но, как я уже сказала, часы тикают.

Она пододвинула ко мне несколько листов бумаги, отпечатанных на принтере. Это был черновик искового заявления. Я увидела наши имена, дату нашего брака, перечисление имущества… Все выглядело так официально, так безвозвратно.

Рука не поднималась взять ручку. Перед глазами снова возникло лицо Марата, искаженное злостью. Потом – самодовольное, торжествующее лицо Регины. Испуганное лицо Артура. И решительное, полное поддержки – Лейлы.

«Что же делать? – билась в голове одна-единственная мысль. – Сделать этот шаг – значит начать войну, от которой пострадают все. Не сделать – значит позволить ему растоптать меня, уничтожить, выкинуть из жизни, как ненужную вещь».

– Я… мне нужно… мне нужно подумать, – прошептала я, чувствуя, как пересохло во рту. – Хотя бы несколько часов. Я… я позвоню вам до конца дня.

Фания Рашидовна кивнула, ее лицо не выражало ни одобрения, ни осуждения.

– Хорошо. Жду вашего звонка.

Я вышла из ее офиса, как во сне. Ноги не слушались, голова – тяжелая. Город шумел, жил своей жизнью, не замечая моей маленькой трагедии. Я брела по улице, не разбирая дороги, пока не наткнулась на скамейку в небольшом сквере. Села, уронив сумку рядом.

В голове был полный сумбур. Нужно было решиться. Сейчас. Но я не могла. Страх парализовал волю.

Глава 10

Телефон в руке вибрировал, настойчиво высвечивая имя «Тимур Фотограф». Я смотрела на экран несколько долгих секунд, сердце стучало в унисон с этой вибрацией. Легкость, почти безрассудство нашей недавней встречи на набережной Кабана сейчас казались чем-то из другой жизни, неуместным, почти кощунственным на фоне той бездны, на краю которой я стояла.

Я сбросила звонок. Не сейчас. Я не была готова к этой яркости, к этому напору, который он так щедро источал. Мне нужно было другое. Глубина. Тишина. Понимание.

Пальцы сами нащупали в кармане пальто маленький картонный прямоугольник. Визитка Ильдара. «Ильдар Анварович Хакимов… Если вам когда-нибудь захочется просто поговорить… выпить кофе в тихом месте… без всяких обязательств, просто по-человечески».

Это было оно. Импульсивное, отчаянное желание услышать спокойный, интеллигентный голос, почувствовать присутствие человека, который, казалось, существовал вне этой грязи, вне этих интриг и предательств. Не раздумывая больше ни секунды, я набрала его номер.

– Алло, – его голос прозвучал так же спокойно и немного отстраненно, как и при нашей первой встрече.

– Ильдар Анварович? – я старалась, чтобы мой голос не дрожал. – Это Альбина… Сафина. Мы с вами… познакомились несколько дней назад.

– Альбина? Да, конечно, помню, – в его голосе послышались теплые нотки. – Очень рад вашему звонку. Что-то случилось?

– Вы говорили… про кофе, – выпалила я, чувствуя, как краснею, словно школьница. – Если ваше предложение еще в силе… я была бы очень рада. Может быть… может быть, даже прямо сейчас? Если вы не заняты, конечно.

На другом конце провода на несколько секунд воцарилась тишина, и я испугалась, что была слишком настойчива, слишком… отчаянна.

– Конечно, в силе, Альбина, – наконец ответил он, и я выдохнула с облегчением. – Я как раз закончил свои дела в университете. Где вам было бы удобно встретиться? Или я могу подъехать, куда скажете.

Мы договорились встретиться через полчаса в небольшой кофейне на улице Баумана, которую он порекомендовал как «тихую и с очень приличным кофе».

***

Кофейня «Старая Казань» действительно оказалась уютным, почти камерным местом. Приглушенный свет, негромкая классическая музыка, стеллажи с книгами вдоль стен, аромат свежесваренного кофе и корицы. Контраст с холодным, строгим офисом Фании Рашидовны и кричащей роскошью «Олимпа» был разительным. Здесь хотелось говорить шепотом, думать о чем-то вечном, забыть о суете и тревогах.

Ильдар уже сидел за столиком у окна, когда я вошла. Он поднялся мне навстречу, и его сдержанная, теплая улыбка сразу сняла напряжение, которое сковывало меня все это время. Он выглядел так же – интеллигентно, спокойно, в своем неизменном твидовом пиджаке и очках в тонкой оправе.

Мы заказали кофе и яблочный штрудель. Первые несколько минут разговор не клеился. Я чувствовала себя неловко, не зная, с чего начать, и стоит ли вообще нагружать этого, в сущности, чужого человека своими проблемами. Он же не торопил, не расспрашивал, просто создавал своим присутствием атмосферу удивительного спокойствия и безопасности.

– Вы сегодня выглядите еще более встревоженной, чем при нашей первой встрече, Альбина, – сказал он наконец мягко, глядя на меня своими внимательными, чуть печальными глазами. – Если хотите поделиться – я готов выслушать. Если нет – можем просто выпить кофе и поговорить о чем-нибудь приятном. Например, о легендах старой Казани. Я как раз недавно наткнулся на очень любопытную историю…

Его тактичность, его готовность просто быть рядом, не требуя ничего взамен, обезоруживали. И я начала говорить.

Сначала сбивчиво, путаясь в словах, потом все более откровенно. Я не стала вдаваться в унизительные подробности измены Марата, в детали того, что я увидела в фитнес-клубе. Но я рассказала о своем решении развестись, о предстоящей войне за имущество, о давлении со стороны мужа, о своих страхах – за себя, за детей, за будущее.

Я говорила о том, как тяжело в пятьдесят лет рушить свою жизнь и начинать все с нуля, о чувстве одиночества и растерянности. На глазах у меня выступили слезы, и я, смутившись, попыталась их смахнуть.

Ильдар слушал очень внимательно, не перебивая, лишь изредка кивая или задавая короткий, деликатный вопрос, который помогал мне сформулировать свои мысли. Он не давал советов, не осуждал, не пытался меня утешить банальными фразами. Он просто слушал. И в этом его молчаливом участии было больше поддержки, чем во всех словах, которые я слышала за последние дни.

Когда я замолчала, опустошенная и немного стыдящаяся своей откровенности, он несколько секунд смотрел в окно, на спешащих по улице прохожих.

– Любой конец, Альбина, – сказал он тихо, – это и начало чего-то нового. Даже если сейчас, в эпицентре бури, это очень трудно увидеть и еще труднее в это поверить. Вы приняли очень тяжелое, но, судя по всему, единственно правильное для вас решение. И это требует огромного мужества. Особенно… да, особенно в вашем возрасте, когда кажется, что все уже устоялось и нет сил на перемены.

Он помолчал, потом продолжил:

– В истории, знаете ли, есть много примеров того, как люди, оказавшись на руинах своей прежней жизни, находили в себе силы не просто выжить, но и построить что-то новое, порой даже более значимое и настоящее, чем то, что было разрушено. Главное – не позволить страху и отчаянию сломать себя, сохранить свое внутреннее ядро, свое достоинство.

В какой-то момент, когда я снова не смогла сдержать слез, он осторожно, почти невесомо коснулся моей руки, лежащей на столе. Простое, мимолетное прикосновение, но в нем было столько тепла, столько искреннего сочувствия, что у меня перехватило дыхание.

– У меня тоже… был в жизни период, когда казалось, что все рухнуло, – сказал он очень тихо, и в его голосе прозвучала такая глубокая, затаенная боль, что я поняла – он говорит о чем-то очень личном, очень трагическом. – И тогда мне помогло… помогла работа, книги, вера в то, что даже после самой темной ночи всегда наступает рассвет. И еще… очень помогли люди. Неожиданные встречи, добрые слова, молчаливая поддержка.

Глава 11

После встречи с Ильдаром я вернулась домой с неожиданным чувством внутреннего спокойствия. Его слова, его деликатная поддержка, сама атмосфера нашего разговора – все это словно смыло часть той грязи и страха, которые накопились во мне за последние дни. Я чувствовала себя готовой. Готовой к последнему, решающему шагу.

Не откладывая, я достала телефон и набрала номер Фании Рашидовны.

– Фания Рашидовна, добрый день. Это Альбина Сафина, – голос мой звучал на удивление твердо. – Я готова. Подавайте иск о разводе и разделе имущества, и ходатайство об аресте. Я все обдумала.

– Очень хорошо, Альбина Маратовна, – ответила она своим обычным деловым тоном, в котором, однако, мне послышались нотки одобрения. – Я как раз подготовила окончательные варианты документов. Мой курьер сможет подъехать к вам в течение часа, чтобы вы все подписали. Или, если вам удобнее, можете заехать ко мне в офис.

– Курьер – это отлично, – сказала я. – Буду ждать.

Положив трубку, я ощутила странную смесь облегчения и холодка, пробежавшего по спине. Все. Рубикон перейден. Теперь дороги назад нет. Марат будет в ярости, когда получит эти бумаги. Начнется настоящая война. Но я была к ней готова. Или, по крайней
мере, мне так казалось.

Пока я ждала курьера, пытаясь отвлечься домашними делами, которые валились из рук, на телефон пришло сообщение. Тимур. «Альбина, обещанные шедевры! ;) Сказал же, вы невероятно фотогеничны!» К сообщению были прикреплены несколько фотографий.

Я открыла их с легким трепетом. Это были те самые кадры с набережной Кабана. И, должна признать, они были хороши. Тимур действительно был мастером своего дела. На фото я видела себя – задумчивую, печальную, с растрепанными ветром волосами, но… красивую.

Какой-то особенной, зрелой красотой, которую я сама в себе давно перестала замечать. Это было неожиданно и очень лестно.

Следом пришло еще одно сообщение от него: «У меня есть еще несколько потрясающих идей для съемки с вами. Может, заглянете ко мне в студию завтра на чашечку кофе? Покажу остальные фото, обсудим искусство ;) И не только». Его тон был легким, игривым, с явным, почти неприкрытым флиртом.

Я улыбнулась. После тяжелых мыслей о разводе, после напряжения последних дней это сообщение было как глоток свежего воздуха. Немного легкомысленно, немного дерзко, но… почему бы и нет?

Просто кофе. Просто посмотреть фотографии. Ничего серьезного. Мне действительно нужна была небольшая передышка, возможность почувствовать себя не только участницей судебных баталий, но и просто женщиной.

«Спасибо, Тимур! Фотографии замечательные! – быстро напечатала я в ответ. – Насчет кофе – я не против. Завтра мне было бы удобно».

Мы договорились встретиться у него в студии на следующий день после обеда.

***

Курьер от Фании Рашидовны приехал быстро. Молодой человек в строгом костюме молча протянул мне папку с документами и ручку. Я пробежала глазами строки искового заявления, чувствуя, как холодеют пальцы. «Сафина Альбина Маратовна… к Сафину Марату Ильгизовичу… о расторжении брака… о разделе совместно нажитого имущества…» Каждое слово – как удар молотка, забивающего гвозди в крышку гроба моей прошлой жизни. Но я твердо поставила свою подпись под всеми бумагами. Все. Теперь это официально.

Следующий день тянулся мучительно долго. Я ждала реакции Марата, но телефон молчал. Видимо, документы ему еще не доставили. Это затишье перед бурей нервировало еще больше.

К назначенному времени я подъехала по адресу, который дал мне Тимур. Это оказалось старое здание бывшей фабрики, переделанное под творческие мастерские и лофты. Студия Тимура располагалась на последнем этаже, под самой крышей.

Он сам открыл мне дверь – в стильном шарфе, джинсах и футболке с каким-то абстрактным принтом. Улыбка его была такой же обезоруживающей, как и в первый раз.

– Альбина! Проходите! Рад вас видеть! Кофе уже почти готов!

Студия была именно такой, какой я ее себе представляла – просторное, светлое помещение с высокими потолками, большими окнами, профессиональным осветительным оборудованием, разнообразными фонами. На стенах висели его работы – яркие, динамичные портреты, чувственные женские образы, необычные городские пейзажи. Атмосфера была богемной, творческой, располагающей к неформальному общению.

– У вас тут… очень атмосферно, – сказала я, осматриваясь.

– Стараюсь, – усмехнулся он. – Это мой мир, моя крепость. Здесь я творю. И, кстати, о творчестве…

Он подвел меня к большому монитору, на котором были открыты мои фотографии.

– Вот, смотрите. Я еще немного поколдовал над ними. Как вам?

Он действительно показал мне остальные снимки, сделанные на набережной, и еще несколько вариантов обработки тех, что уже присылал.

Комментировал их с профессиональной точки зрения, объяснял, почему выбрал тот или иной ракурс, тот или иной свет, но не забывал при этом щедро осыпать меня комплиментами, подчеркивая мою «уникальную красоту», «глубину взгляда», «скрытую страсть».

Я слушала его, смотрела на свои изображения, и мне было приятно. Давно, очень давно я не слышала столько восторженных слов в свой адрес. Марат если и делал комплименты, то они были какими-то дежурными, формальными. А здесь… здесь все было по-другому.

Разговор постепенно перетек с фотографий на более общие темы. Тимур оказался интересным собеседником – эрудированным, с хорошим чувством юмора, но при этом каким-то легким, не грузящим.

Он рассказывал о своих путешествиях, о забавных случаях на съемках, о своем видении искусства и жизни. Его философия была проста: жить ярко, ловить момент, не бояться эмоций, не загонять себя в рамки. Это так контрастировало со спокойной, размеренной мудростью Ильдара, и в то же время было в этом что-то притягательное.

– Знаете, Альбина, – сказал он вдруг, внимательно посмотрев на меня, – у вас невероятный потенциал. Я имею в виду, как для модели. У вас такая… фактура, такая внутренняя сила, которую хочется раскрыть, показать. Я бы с удовольствием сделал с вами еще одну фотосессию. Совершенно другую. Более… откровенную, что ли. Не в плане обнажения, нет, – поспешил добавить он, заметив, как я напряглась. – В плане эмоций. Чтобы показать ту бурю, которая, я уверен, бушует у вас внутри.

Глава 12

Следующие пара дней прошли в напряженном ожидании. Исковое заявление было подано, курьер забрал подписанные мной бумаги. Теперь оставалось только ждать, когда этот снаряд разорвется в руках Марата. Я жила как на иголках, вздрагивая от каждого телефонного звонка, от каждого стука в дверь.

Марат вел себя странно. Он стал еще более молчаливым, замкнутым. Уходил из дома рано утром, возвращался поздно вечером, избегал любого общения, даже взглядов. Иногда мне казалось, что он уже все знает и это затишье – лишь прелюдия к страшной буре.

А иногда я думала, что документы ему еще не дошли, и он просто пребывает в своем обычном состоянии холодного отчуждения.

Мысли о Тимуре и Ильдаре отошли на второй, если не на третий план. Легкий флирт с фотографом казался теперь чем-то неуместным, почти легкомысленным. А спокойная мудрость Ильдара, хотя и согревала душу, не могла заглушить тревогу перед неизбежным столкновением с реальностью в лице моего разъяренного мужа.

«Он не простит, – стучало в висках. – Он будет мстить. Но как? Финансово – это понятно, Фания Рашидовна предупреждала, что он будет пытаться все скрыть, вывести. Но что еще он может придумать? На что еще он способен?» Это незнание, это ожидание удара из темноты выматывали хуже любой открытой схватки.

Развязка наступила неожиданно, и совсем не так, как я предполагала.

Это был обычный рабочий день в гимназии. Я провела уроки литературы в старших классах, проверила стопку тетрадей, перекинулась парой слов с коллегами в учительской. Обычная рутина, которая всегда помогала мне немного отвлечься от домашних проблем.

После четвертого урока меня вызвала к себе директор, Зарина Анваровна. Женщина она была строгая, требовательная, но в целом справедливая, и у нас с ней всегда были ровные, уважительные отношения.

Тем не менее, ее официальный, чуть холодноватый тон, которым секретарь передала мне приглашение, заставил меня насторожиться.

В просторном кабинете директора пахло дорогими духами и полированным деревом. Зарина Анваровна сидела за своим массивным столом, и вид у нее был какой-то… озабоченный. Она указала мне на стул и, помедлив несколько секунд, начала говорить, тщательно подбирая слова.

– Альбина Маратовна, присядьте, пожалуйста. У меня к вам… довольно деликатный разговор. Видите ли… до меня дошли определенные… слухи. Даже не слухи, а, скажем так, информация.

Она сделала паузу, внимательно посмотрев на меня. Я почувствовала, как внутри все сжалось от дурного предчувствия.

– Информация анонимного характера, – продолжила Зарина Анваровна, понизив голос. – Касающаяся вашего… скажем так, морального облика и… некоторой эмоциональной нестабильности в последнее время.

Я замерла. Шок. Неверие. А потом – вспышка обжигающего гнева и такой же обжигающей обиды. Я сразу поняла, чьих это рук дело. Марат. Кто же еще?

– Что?! – вырвалось у меня. – Какой моральный облик? Какая эмоциональная нестабильность? Зарина Анваровна, вы же меня знаете! Я двадцать пять лет работаю в этой гимназии!

– Знаю, Альбина Маратовна, знаю, – вздохнула она, и в ее голосе мне послышалось искреннее сожаление. – Именно поэтому я и вызвала вас для разговора, а не стала делать поспешных выводов. Но я обязана была вас поставить в известность.

Она взяла со стола лист бумаги, сложенный вдвое.

– Вот. Анонимное письмо. Здесь говорится… – она замялась, словно ей было неприятно это произносить, – что вы, Альбина Маратовна, в последнее время ведете себя неадекватно. Что у вас серьезные проблемы в семье, которые вы, якобы, сами и спровоцировали своим… поведением. Что это негативно сказывается на вашей работе, на общении с учениками. И… – она снова запнулась, – есть намеки на… недостойные связи, на то, что вы «потеряли всякий стыд и совесть».

Слова директора падали, как камни. Грязь. Мерзкая, липкая грязь, которую Марат вылил на меня, пытаясь уничтожить то единственное, что у меня оставалось – мою работу, мою репутацию. Он знал, как это для меня важно. И ударил именно туда.

– Зарина Анваровна, это все ложь! – я с трудом сдерживала слезы, голос дрожал от возмущения. – Да, у меня сейчас действительно очень сложный период в жизни. Я… я подала на развод с мужем. Это правда. Но это никак, слышите, никак не влияет на мою работу, на мое отношение к ученикам! А все остальное… все эти намеки на «недостойные связи» – это гнусная клевета! Это месть моего мужа за то, что я посмела пойти против него!

Директор смотрела на меня внимательно, сочувственно.

– Я верю вам, Альбина Маратовна, – сказала она наконец. – По крайней мере, я очень хочу вам верить. Вы один из лучших наших педагогов. Но вы же понимаете, я не могу оставить такое письмо без внимания. Речь идет о репутации гимназии, о спокойствии родителей. Я обязана была с вами поговорить. И я очень прошу вас… постарайтесь быть сейчас особенно осторожной. Не давайте никаких поводов для сплетен, для пересудов. Возможно… возможно, вам стоит подумать о небольшом отпуске? Отдохнуть, прийти в себя, разобраться со своими личными делами…

Отпуск. Она предлагала мне отпуск. Чтобы я «не мозолила глаза», чтобы «не давала поводов». Это было так унизительно.

Я вышла из кабинета директора, чувствуя себя оплеванной, раздавленной. В учительской на меня тут же устремилось несколько пар любопытных глаз. Кто-то смотрел с явным сочувствием, кто-то – с плохо скрытым злорадством.

Я знала, как быстро распространяются слухи в женском коллективе. Анонимка, даже если в нее не все верят, уже сделала свое черное дело. Тень на мою репутацию была брошена.

«Вот как он решил действовать! – стучало у меня в голове. – Грязно, подло! Ударить по самому больному – по моей работе, по моему имени, которое я зарабатывала честным трудом все эти годы! Он хочет не просто развода, он хочет меня уничтожить, растоптать, смешать с грязью, сделать из меня посмешище!»

Гнев смешивался с отчаянием, с чувством глубокой, незаслуженной обиды.

Глава 13

Весь вечер после унизительного разговора с директором гимназии меня колотило от гнева и бессилия. Марат не просто перешел черту – он растоптал ее, смеясь мне в лицо.

Его подлая анонимка, направленная на то, чтобы уничтожить мою репутацию, мою работу, мое доброе имя, была ударом ниже пояса. Я сидела на кухне, тупо глядя в одну точку, и во мне закипала ледяная ярость. Хватит быть жертвой. Хватит плакать и ждать, какой еще удар он нанесет. Пора действовать.

Лейла пришла поздно вечером, застала меня в этом состоянии. Увидев мое лицо, она сразу все поняла.

– Мамочка, что случилось? Опять он?

Я рассказала ей все – про анонимку, про вызов к директору, про косые взгляды коллег. Лейла слушала молча, ее лицо становилось все мрачнее, а в глазах разгорался тот же огонь, что и у меня.

– Какой же он подонок! – выдохнула она, когда я закончила. Ее кулачки сжались. – Так подло поступить! С тобой! Мам, мы не можем просто сидеть и ждать, пока он нас окончательно раздавит! Мы должны что-то делать!

И тут она посмотрела на меня своим решительным, немного мальчишеским взглядом, который я так любила.

– Мам, помнишь, я говорила тебе про ключ от его сейфа в кабинете? Сейчас самое время! Он заслужил, чтобы мы хорошенько порылись в его грязном белье! Пусть узнает, что мы тоже можем играть не по правилам, если он сам их нарушает!

Ее слова, ее решимость, ее юношеский максимализм подействовали на меня отрезвляюще. Да, это было неправильно – рыться в чужих вещах, даже если это вещи твоего мужа. Но Марат сам не оставил мне выбора. Он объявил войну без правил, и я должна была защищаться всеми доступными средствами.

– Ты уверена, что сможешь найти ключ? – спросила я, чувствуя, как во мне зарождается какой-то злой азарт.

– Уверена! – кивнула Лейла. – Я как-то видела, куда он его прячет. За одной из книг на верхней полке. Он думает, что никто не заметит.

Мы решили действовать этой же ночью. Марат в последнее время часто возвращался очень поздно, иногда под утро, а то и вовсе не ночевал дома, ссылаясь на «важные дела» или «встречи с партнерами». Мы знали, что это ложь. Он был у нее. У Регины.

Убедившись, что в квартире стоит мертвая тишина, мы на цыпочках пробрались в его кабинет. Дверь, к счастью, не была заперта.

Кабинет Марата был его святая святых. Огромный дубовый стол, кожаное кресло, стеллажи с книгами, которые он вряд ли когда-либо читал, дорогие безделушки, фотографии с «важными людьми». Все здесь кричало о его статусе, его успехе, его власти.

Лейла, не теряя времени, подставила стул и полезла на верхнюю полку стеллажа. Пошарив за рядом одинаковых энциклопедий, она победно улыбнулась и протянула мне небольшой, ничем не примечательный ключ.

Сердце колотилось так, что казалось, оно вот-вот выскочит из груди. Мы подошли к массивному сейфу, встроенному в стену и замаскированному под картину. Руки у меня дрожали, когда я вставляла ключ в замочную скважину. Щелчок. Дверца открылась.

Внутри, на полках, лежали аккуратные стопки папок, какие-то коробки, свертки. Мы включили фонарики на телефонах и начали лихорадочно перебирать содержимое.

Сначала нам попадались какие-то старые договоры, уставные документы его фирм, рекламные проспекты, финансовые отчеты за прошлые годы – ничего из того, что могло бы нам помочь. Я уже начала отчаиваться, когда Лейла вытащила из глубины сейфа неприметную серую папку без всяких надписей.

– Мам, смотри! – прошептала она.

Внутри, среди каких-то счетов и квитанций, лежали бумаги, от которых у меня перехватило дыхание.

Это были копии документов на квартиру в элитном жилом комплексе в центре Казани, оформленную… на Регину Ильясову. Датированы они были всего полгода назад. Рядом – договор купли-продажи дорогого внедорожника, тоже на ее имя. И выписки с банковского счета, открытого на имя матери Марата, пожилой женщины, которая жила в деревне и вряд ли когда-либо видела такие суммы. Через этот счет проходили огромные деньги, которые потом снимались наличными или переводились на другие, неизвестные мне счета.

– Вот оно! – прошептала я, чувствуя, как к горлу подступает тошнота от осознания масштабов его лжи и цинизма. – Вот куда уходили «наши» деньги! Вот на что он «экономил»!

Лейла быстро начала фотографировать все документы на свой телефон. Страница за страницей. Мы работали молча, боясь спугнуть удачу, боясь, что Марат вот-вот вернется.

Вдруг в тишине квартиры раздался какой-то резкий звук – не то скрипнула входная дверь, не то что-то упало в коридоре. Мы замерли, похолодев от ужаса. Неужели он вернулся?!

Лейла быстро погасила фонарик, я захлопнула папку. Мы стояли в темноте, не дыша, прислушиваясь к каждому шороху. Но все было тихо. Видимо, показалось. Или это были соседи.

Дрожащими руками мы быстро сложили все бумаги обратно в папку, поставили ее на место, заперли сейф и вернули ключ за книги. Стараясь не шуметь, выскользнули из кабинета.

Уже в моей комнате, отдышавшись, мы посмотрели друг на друга. На лице Лейлы играла торжествующая улыбка.

– Мы сделали это, мамочка! – прошептала она. – Мы их достали!

Я обняла свою смелую, решительную дочку. Да, мы сделали это. У нас были доказательства. Не просто косвенные улики, а реальные документы, подтверждающие его финансовые махинации, его траты на любовницу, его попытки скрыть имущество.

Чувство триумфа смешивалось с усталостью и нервным возбуждением. И еще – с каким-то холодным, злым удовлетворением. Он думал, что он самый умный, самый хитрый. Он думал, что сможет безнаказанно вытирать об меня ноги, лгать, предавать, а потом еще и поливать грязью. Что ж, теперь посмотрим, как он будет выкручиваться.

Эта ночь стала переломной. Я поняла, что больше не боюсь его. Мой гнев, моя жажда справедливости были сильнее страха. У меня появились козыри. И я была готова их использовать.

Завтра же я позвоню Фание Рашидовне. И расскажу ей о нашей ночной вылазке. Посмотрим, что она скажет на это. Теперь наша позиция в суде будет гораздо сильнее.

Глава 14

Утром после нашего с Лейлой рейда я чувствовала себя так, словно мы совершили что-то невероятно смелое и опасное, и теперь адреналин все еще бурлил в крови. Страх перед Маратом никуда не исчез, но к нему примешалось новое, пьянящее чувство – ощущение силы. У меня были доказательства. Настоящие, неопровержимые.

Первым делом я позвонила Фание Рашидовне. Стараясь говорить как можно спокойнее, чтобы не выдать своего волнения по телефону, я сообщила ей, что у меня появились очень важные документы, касающиеся финансов моего мужа и его, так сказать, «побочных расходов». Мы договорились о срочной встрече сегодня же после обеда.

Марат еще спал, когда я говорила с адвокатом. Он вернулся под утро, тихий, мрачный, и сразу завалился в постель, даже не взглянув в мою сторону. Я смотрела на его спящее лицо, на котором застыло выражение усталости и какого-то внутреннего напряжения, и впервые за долгое время не чувствовала ни жалости, ни страха. Только холодное презрение и твердую решимость.

«Теперь посмотрим, как ты запоешь, дорогой мой, – думала я, готовя себе кофе. – Посмотрим, как ты будешь выкручиваться, когда эти милые бумажки окажутся в руках моего адвоката, а потом и в суде. Ты думал, я буду молча сносить все твои унижения и твою ложь? Ошибаешься. Очень сильно ошибаешься».

Я как раз собиралась выходить из дома, чтобы отвезти Лейлу на занятия, а потом поехать по своим делам, когда зазвонил мой мобильный. Номер был незнакомый, городской. Я нахмурилась, но ответила.

– Алло?

– Альбина Маратовна Сафина? – произнес уверенный, чуть нагловатый женский голос на том конце провода. Голос, который я уже слышала. В фитнес-клубе.

Сердце пропустило удар. Я узнала его.

– Да, это я, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более ровно.

– Здравствуйте. Вас беспокоит Регина Ильясова.

Шок. Неверие. Наглость этой женщины не знала границ. Сначала устроить мне показательное выступление в клубе, а теперь еще и звонить! На мгновение я потеряла дар речи, не зная, как реагировать.

– Слушаю вас, Регина, – произнесла я наконец, стараясь придать голосу ледяное спокойствие. – Чем обязана такому неожиданному звонку?

– О, я просто хотела по-женски с вами поговорить, Альбина Маратовна, – пропела она в трубку своим сладким, но полным яда голосом. – Узнать, как ваши дела. Марат так переживает из-за всей этой ситуации с разводом… Говорит, вы совсем себя изводите, не даете ему покоя своими претензиями, своей ревностью. Может, вам стоит быть немного… благоразумнее? Отпустить его? Он ведь давно уже не ваш. И никогда вашим по-настоящему не был.

Каждое ее слово было как пощечина. «Ревностью»! «Благоразумнее»! Да как она смеет?!

– Регина, – я с трудом сдерживала рвущийся наружу гнев, – я не собираюсь обсуждать с вами свои отношения с моим пока еще законным мужем. И уж тем более не нуждаюсь в ваших советах по поводу моего «благоразумия». Если у Марата есть ко мне какие-то претензии или предложения, пусть высказывает их сам, а не прячется за спиной своего посредника, как трус.

– Ну что вы, какие посредники! – рассмеялась она своим противным, грудным смехом. – Я говорю исключительно от себя. Просто по-человечески жаль вас. Вы ведь уже немолоды, Альбина Маратовна. Возраст, знаете ли… Куда вы пойдете? Что будете делать одна? А Марат – мужчина видный, успешный, в самом расцвете сил. Ему нужна молодая, красивая, энергичная женщина рядом. Такая, как я. Он со мной счастлив, понимаете? По-настоящему счастлив. Неужели вы хотите разрушить его счастье из-за своей уязвленной гордости и глупых обид?

«Немолоды…» «Куда вы пойдете…» Она била по самым больным точкам, упиваясь своей молодостью, своей наглостью, своей связью с Маратом.

– Регина, – мой голос стал стальным, – то, что вы с Маратом называете «счастьем», построено на лжи, предательстве и моих слезах. И я не позволю вам и дальше упиваться этим сомнительным «счастьем» за мой счет. Что касается моей «уязвленной гордости» и моих планов на будущее – это уж точно не вашего ума дело. А Марату передайте, что он очень скоро на собственном опыте поймет, насколько «благоразумно» он поступил, связавшись с вами и попытавшись меня обобрать и унизить.

В трубке на несколько секунд повисла тишина. Видимо, она не ожидала такого отпора. Потом ее голос изменился, сладость исчезла, уступив место откровенной злобе.

– Ах, так вы еще и угрожать пытаетесь, старая калоша? Думаете, сможете что-то отсудить у Марата? Да он вам копейки ломаной не даст! Он все давно продумал, не сомневайтесь! Останетесь у разбитого корыта, никому не нужная, всеми забытая! А я буду смеяться вам в лицо, когда вы будете выть от бессилия и одиночества!

– Посмотрим, кто будет смеяться последним, Регина, – спокойно, но с нескрываемой угрозой ответила я. – И кто из нас останется у разбитого корыта. А теперь, если у вас больше нет ничего «по-женски» мне сообщить, я попрошу вас больше меня не беспокоить. Всего доброго.

И я нажала отбой, не дожидаясь ее ответа.

Руки дрожали. Сердце колотилось так, словно готово было выпрыгнуть из груди. Наглость этой девицы, ее цинизм, ее самоуверенность поражали и возмущали до глубины души. «Старая калоша»! «Никому не нужная»! Да как она смеет так говорить со мной?!

Но странное дело – этот отвратительный разговор не сломил меня. Наоборот. Он придал мне еще больше сил, еще больше ярости, еще больше решимости. Каждое ее оскорбительное слово, каждая ее ядовитая насмешка только укрепляли меня в моем желании бороться. Бороться до конца.

«Какая же она… дрянь! – думала я, пытаясь унять дрожь. – Уверенная в своей безнаказанности, в том, что Марат ее защитит, что ей все сойдет с рук! Ну, я им покажу! Я им обоим покажу, кто тут старый и ненужный!»

Этот звонок стал для меня лучшей мотивацией. Теперь я точно не отступлю ни на шаг. Я не только заберу то, что принадлежит мне по праву, но и заставлю их обоих горько пожалеть о каждом слове, о каждом поступке, о каждой причиненной мне обиде.

Глава 15

Встреча с Фанией Рашидовной прошла именно так, как я и ожидала. Передав ей флешку с фотографиями документов, добытых нами с Лейлой ночью, я с замиранием сердца следила за выражением ее лица. Она внимательно просматривала каждый снимок на своем ноутбуке, ее губы были плотно сжаты, а в глазах появился жесткий, профессиональный блеск.

– Это очень ценные бумаги, Альбина Маратовна, – произнесла она наконец, отрываясь от экрана. – Очень. Договоры на имя вашей… соперницы, выписки со счетов, оформленных на подставных лиц… Все это существенно укрепит нашу позицию в суде. Ваш муж явно не ожидал, что вы сможете добраться до этих документов. Это большой плюс для нас.

Ее слова немного успокоили меня, но утренний звонок Регины все еще ядовитым осадком лежал на душе. Я рассказала адвокату и об этом, стараясь передать суть разговора, не опуская оскорблений и угроз, которые сыпались из трубки.

Фания Рашидовна нахмурилась.

– Это плохо, – констатировала она. – Ваша соперница явно действует заодно с мужем и не остановится перед грязными методами. Это подтверждает, что они чувствуют угрозу, раз прибегают к таким низким приемам. Мы должны быть готовы к любым провокациям, в том числе и к попыткам дальнейшей дискредитации вас. Я бы посоветовала вам, если подобные звонки повторятся, постараться записать разговор. Или хотя бы фиксировать точное время звонка и дословно запоминать содержание. Это тоже может пригодиться.

Выйдя из офиса адвоката, я чувствовала себя немного увереннее благодаря документам, но угрозы Регины и ситуация на работе, спровоцированная анонимкой Марата, продолжали давить тяжелым грузом. Юридическая поддержка – это важно, но мне отчаянно не хватало простого человеческого участия, совета от того, кому я могла бы доверять.

И я снова подумала об Ильдаре.

Всю дорогу домой я мысленно прокручивала в голове возможный разговор с ним. Стоит ли его беспокоить своими проблемами? Не покажется ли это навязчивостью? Но его спокойствие, его мудрость, его деликатность при нашей последней встрече в кафе давали надежду, что он не отмахнется, поймет.

Приехав домой, я не стала откладывать. Нашла его номер и, набравшись смелости, позвонила.

– Ильдар Анварович? Здравствуйте, это снова Альбина, – голос мой немного дрожал. – Простите, что беспокою… У вас найдется немного времени? Мне очень нужен ваш совет.

– Альбина, здравствуйте! – его голос, как всегда, звучал спокойно и доброжелательно. – Конечно, найдется. Что-то случилось? Судя по вашему голосу, что-то серьезное.

Я, запинаясь, рассказала ему о ситуации на работе – об анонимке, о вызове к директору, о том, как это несправедливо и как тяжело переживать такую клевету. Я не стала вдаваться в подробности утреннего звонка Регины, лишь упомянув, что на меня оказывается давление и со стороны «другой женщины». Мне было важно услышать его мнение именно по поводу профессиональной дискредитации.

Ильдар слушал очень внимательно, не перебивая, и я чувствовала его искреннее сочувствие и возмущение тем, что происходит. Когда я закончила, он несколько секунд молчал, словно обдумывая услышанное.

– Альбина, это… это очень подло, – сказал он наконец, и в его голосе прозвучали жесткие нотки. – Использовать такие методы, бить по репутации, по работе – это признак слабости и низости тех, кто это делает. Но вы не должны позволять им себя сломить или запугать.

Он помолчал, а потом добавил:

– Что касается вашей ситуации в гимназии… Понимаю, как это тяжело и унизительно. Но, возможно, стоит еще раз поговорить с директором, Зариной Анваровной. Спокойно, аргументированно. Подчеркнуть вашу безупречную репутацию за все эти годы, объяснить, что это, скорее всего, месть со стороны мужа в связи с бракоразводным процессом. Не оправдываться, а именно отстаивать свою правоту.

Его слова были разумны, но я чувствовала, что одного моего разговора с директором может быть недостаточно. Тень уже была брошена.

И тут Ильдар сказал то, чего я никак не ожидала.

– Альбина, – начал он немного неуверенно, – я знаю, что это, возможно, не мое дело, и вы вправе отказаться… Но директор вашей гимназии, Зарина Анваровна… мы с ней немного знакомы. Мы несколько раз пересекались на городских образовательных конференциях, и у нас, кажется, сложились вполне уважительные, деловые отношения.

Я затаила дыхание.

– Если вы не против, – продолжил он, – я мог бы… ну, скажем, случайно встретиться с ней или позвонить ей под каким-нибудь нейтральным предлогом. И, как бы невзначай, в разговоре, замолвить за вас слово. Просто как человек, знающий вас пусть и недолго, но успевший оценить вашу порядочность, ваш интеллект, вашу преданность профессии. Иногда взгляд со стороны, от независимого и, надеюсь, уважаемого ею человека, может помочь ей увидеть ситуацию под другим углом. Непредвзято.

Я была ошеломлена. Его предложение было таким неожиданным, таким… великодушным. Человек, которого я знала всего ничего, был готов заступиться за меня, используя свои связи, свой авторитет.

– Ильдар… я… я даже не знаю, что сказать… – пролепетала я, чувствуя, как к глазам подступают слезы благодарности. – Это так… так благородно с вашей стороны. Но не создаст ли это вам каких-то проблем? И не будет ли это выглядеть как давление на директора? Я бы не хотела…

– Никакого давления, Альбина, что вы! – мягко успокоил он меня. – Просто дружеский разговор, мнение со стороны. Я сделаю это очень деликатно, поверьте. И только если вы сами этого хотите. Для меня важно, чтобы справедливость восторжествовала, и чтобы такие подлые методы не достигали своей цели. Я считаю, что порядочные люди должны поддерживать друг друга.

После недолгих колебаний, во время которых я взвешивала все «за» и «против», я согласилась. Что-то подсказывало мне, что его вмешательство действительно может помочь. И его готовность сделать это для меня, почти незнакомого ему человека, трогала до глубины души.

– Спасибо, Ильдар, – сказала я искренне. – Спасибо вам огромное. Я буду очень вам признательна.

Глава 16

Затишье. Вот что пугало больше всего. Прошло уже три дня с тех пор, как я подписала документы у курьера Фании Рашидовны. Три дня тягучего, вязкого молчания со стороны Марата.

Он уходил рано, возвращался поздно, ел на кухне один, почти не пересекаясь со мной, словно меня не существовало. Ни криков, ни угроз, ни даже той холодной ярости, что я видела в его глазах после моего визита в «Олимп». Ничего.

Эта тишина была невыносима. Я знала, что он уже должен был получить бумаги. Исковое заявление о расторжении брака. Ходатайство об аресте счетов и имущества. Это не могло пройти незамеченным. Значит, он что-то готовил. Что-то гораздо хуже анонимки в гимназию. И это ожидание сводило с ума.

Я пыталась жить обычной жизнью. Ходила на работу, хотя каждый косой взгляд коллег ранил в самое сердце. Разговаривала с Лейлой, стараясь казаться спокойной и уверенной, чтобы не пугать ее еще больше. Даже думала о предложении Ильдара поговорить с Зариной Анваровной, но пока не решалась его беспокоить – нужно было дождаться реакции Марата.

Вечером четвертого дня я была дома одна. Лейла ушла к подруге готовиться к какому-то проекту. Я сидела в гостиной, пытаясь читать, но буквы расплывались перед глазами. Каждый шорох за дверью заставлял вздрагивать. «Ну когда уже? Когда рванет?» – стучало в висках.

И оно рвануло.

Грозный скрежет ключа в замке. Затем дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену. На пороге стоял Марат.

Это был не тот Марат, которого я знала последние дни – тихий, угрюмый. Это был зверь. Лицо багровое, искаженное гримасой неконтролируемой ярости. Глаза налиты кровью. Пиджак расстегнут, галстук сбит набок. В руке он комкал какой-то лист бумаги – видимо, копию того самого иска.

Он ворвался в квартиру, захлопнув за собой дверь.

– Ты! Что Наделала?! – прорычал он, и я отшатнулась, инстинктивно прижимаясь к стене.

Он сделал несколько шагов ко мне, его кулаки сжимались и разжимались.

– Ты что о себе возомнила, идиотка?! – продолжал он кричать, брызгая слюной. – Ты решила меня уничтожить?! Подать на меня в суд?! На меня?! Арестовать МОИ счета?! МОЕ имущество?! Ты, которую я из грязи вытащил, одел, обул, которая жила как королева за МОЙ счет!

Он схватил с журнального столика вазу – из дорогого богемского стекла, которую он подарил мне на одну из годовщин, – и с силой швырнул ее об стену. Осколки со звоном разлетелись по всей комнате. Я вскрикнула, закрыв лицо руками.

– Ты мне нож в спину воткнула! – не унимался он, его голос срывался от ярости. – Из-за какой-то бабской ревности! Из-за своих комплексов! Ты решила меня разорить?! Опозорить?!

Он метался по комнате, как загнанный зверь, сметая все на своем пути. Скинул стопку книг с полки, опрокинул торшер. Я стояла, парализованная ужасом, не в силах произнести ни слова.

Внезапно он остановился прямо передо мной. Так близко, что я чувствовала запах алкоголя, исходящий от него. Он схватил меня за плечи, больно впиваясь пальцами.

– Слушай сюда внимательно, Альбина, – прошипел он мне в лицо, его голос стал тише, но от этого еще страшнее. – Я даю тебе последний шанс спасти себя.

Я смотрела в его безумные глаза и видела там только ненависть.

– Ты НЕМЕДЛЕННО отзываешь свой поганый иск! – чеканил он каждое слово. – Завтра же утром! Ты отменяешь все ходатайства об аресте! Ты отказываешься от ВСЕХ претензий на имущество – на эту квартиру, на дачу, на машину, на все! Подпишешь любой документ, который принесут мои адвокаты, не читая! Я, так и быть, брошу тебе кость – немного денег, чтобы ты не сразу сдохла с голоду под забором. И ты исчезнешь из моей жизни навсегда! Поняла?!

Я молчала, не в силах вымолвить ни звука.

– Иначе, – он наклонился еще ближе, его дыхание обжигало мне щеку, – я тебя уничтожу. Ты думаешь, анонимка в твою школу – это предел? Это были цветочки! Я добьюсь, чтобы тебя уволили с волчьим билетом! Чтобы твое имя втоптали в такую грязь, что ни одна собака на тебя не посмотрит!

Он тряхнул меня так, что голова мотнулась.

– Артур уже почти на моей стороне, – продолжал он с жестокой усмешкой. – Он не дурак, понимает, от кого зависит его будущее. Я сделаю так, что он тебя возненавидит! Будет презирать! А Лейлу, эту паршивку неблагодарную, я лишу всего! Всех денег! Пусть идет панели подметать со своими мазилками!

– Не смей… трогать детей… – прошептала я, чувствуя, как по щекам текут слезы ужаса.

– Я сделаю все, что захочу! – взревел он. – Я использую все свои деньги, все свои связи! Ты останешься одна, без копейки, без друзей, без детей! И не надейся на закон! Я докажу, что ты сумасшедшая! Или сама во всем виновата! Мало ли что может случиться с женщиной в твоем «нестабильном» состоянии? Авария? Несчастный случай?

Его слова были как удары. Я чувствовала, как земля уходит из-под ног.

– Ты пожалеешь о том дне, когда решила пойти против меня, Альбина! – прошипел он мне в самое ухо. – Пожалеешь, что на свет родилась! Я тебя сотру в порошок! Ты меня поняла?!

Он с силой оттолкнул меня от себя. Я не удержалась на ногах и упала на пол, больно ударившись коленом об осколок вазы. Кровь выступила на джинсах.

– Даю тебе 24 часа! – выкрикнул он с порога. – Ровно сутки! Чтобы ты позвонила своему адвокату и отменила ВСЕ! Если нет – пеняй на себя! И это не угроза, это обещание!

Он бросил на меня последний взгляд, полный ледяной ненависти, и, развернувшись, вышел, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Я осталась сидеть на полу посреди разгромленной комнаты, среди осколков разбитой вазы и моей собственной жизни. Меня трясло крупной дрожью. Я смотрела на кровь, проступающую на колене, но не чувствовала боли. Весь мир сузился до звенящей тишины, прервавшей рев Марата, и до его последних слов, эхом отдававшихся в голове: «24 часа… пеняй на себя… сотру в порошок…»

Ужас. Безысходность. Отчаяние. У меня был всего один день, чтобы сделать выбор. Сломаться. Или…