Развод. Вернуть графиню

Пролог 1

Лондон, сентябрь 1815 года

В бальном зале становилось невыносимо жарко, но Мюриэль уже не понимала, от чего. Дело в танцах? В близости тел? Или в любопытных взглядах, которые мужчины бросали на нее и ее сестер?

Она готова была поспорить, что всё дело во взглядах.

И это вовсе не тщеславие, им Мюриэль никогда не страдала. Просто она точно знала, что они смотрят. Ведь они не могли не смотреть, не так ли?

За этим отец и привел их сюда сегодня — чтобы на них все смотрели. Граф Дорсет не молодел, но прежде, чем отдать душу Господу, он задался целью выдать замуж всех пятерых своих хорошеньких дочерей.

Вот причина, по которой они покинули уютное поместье в Эссексе, и, нарядные и блестящие, как рождественские елки, прибыли на прием к лорду и леди Харингтон. Они здесь с одной-единственной целью — выбрать себе кого-нибудь поприятнее.

О да, граф Дорсет не был из тех, кто стал бы принуждать дочерей к замужеству силой. И всё же он будет разочарован, если кто-нибудь из них останется старой девой. А Мюриэль не привыкла разочаровывать отца.

К тому же, ей и правда хотелось замуж. Ведь тогда она сможет почаще бывать на приемах вроде этого! О, ей это очень нравилось — все эти танцы, смех, шелест юбок и звон бокалов… Гораздо лучше, чем тихая жизнь в их загородном поместье.

Единственное, что ей не нравилось — это жара, царившая в зале. Духота. А еще она терпеть не могла, когда любезные джентльмены не ценили ее усилий. Для кого она наряжалась?

Ее новое платье отливало золотом, а атлас и шифон ниспадали вниз по изгибам лифа и бедер. Волосы медового цвета, усыпанные янтарными лентами, были собраны высоко на макушке в самую модную из причесок.

Мюриэль точно знала, что была хороша. И что она сияла в отблесках люстр, как какая-нибудь фея — всё благодаря порошку из талька, свинцовой пыли и каолиновой глины, от которого наутро будет ужасно болеть голова. Но эффект был слишком прекрасным, чтобы от него отказаться.

Так почему же он не смотрит? Может, потому что он — самодовольный и напыщенный болван?

На самом деле ее игнорировали двое. Но до первого, — виконта Рочфорда, — Мюриэль не было никакого дела. По двум причинам. Во-первых, он был бывшим женихом ее сестры, и все его взгляды предназначались только ей. А во-вторых, эти взгляды были нечеткими и размытыми, потому что виконт вливал в себя столько игристого, будто задался целью опустошить хозяйские запасы.

А вот его приятель вел себя куда сдержаннее. Пил куда меньше. Малкольм Одли, сын графа Кендала, стоял у стены рядом с виконтом, и его серые глаза блуждали по залу. Но вечер был в самом разгаре, а эти глаза ни разу так и не задержались на Мюриэль.

Она еле слышно фыркнула и отвернулась. Ну и пусть он не смотрит! Он ей всё равно никогда не нравился. Кому этот Малкольм вообще может понравиться?

Они с ним были представлены год назад, и уже тогда его высокомерие и полное отсутствие чувства юмора поставили его на последнее место в списке ее потенциальных женихов.

А ведь Мюриэль была очень мила — она искренне ему улыбалась и похвалила цвет его жилета. Но он — тщеславный и холодный, прямо как сегодня, — отмахнулся от нее, будто она была не дочерью графа, а надоедливой мухой.

Нет. Она твердо решила, что не будет придавать значения оценке Малкольма Одли. С какой, собственно, стати? Его пренебрежение было очевидным, а Мюриэль и так уже посвятила ему слишком много мыслей.

Она призвала на помощь свою самую очаровательную улыбку и пошла завоевывать взгляды более достойных мужчин. Но после двух вальсов, одного менуэта и череды бессмысленных разговоров это стало невыносимо — слишком уж было жарко.

Ей нужна была передышка.

Улучив момент, когда это будет уместно, Мюриэль извинилась и вырвалась на террасу. Каменная платформа высотой в два этажа была закреплена башенками с обеих сторон и лестницей посередине, ведущей вниз, в спящий осенний сад.

Фонари создавали иллюзию света и в то же время обеспечивали приватность всем, кто хотел бы поговорить тихо, вдали от хаоса бального зала.

Впрочем, сейчас желающих не было. Мюриэль осталась одна, совершенно одна. Вытащив веер из ридикюля, обвязанного вокруг талии, она прижалась к стене и закрыла глаза, обмахивая пылающие щеки.

— Вы выбрали отличное место, — раздался из темноты мужской голос. — Как думаете, долго мы сможем прятаться, прежде чем наше отсутствие заметят?

Пролог 2

Мюриэль вздрогнула и уронила веер. Мужчина тут же выскочил из полумрака и поднял его раньше, чем она успела опомниться. Высокий, широкоплечий, черноволосый… Со скрытой силой и тигриным изяществом в каждом движении, он улыбнулся ей одними уголками губ.

Он протянул ей веер, но Мюриэль не спешила его принимать. Она просто стояла и смотрела на мужчину во все глаза.

Малкольм. Малкольм Одли вышел за ней из зала? Или это всего лишь случайность, что он оказался рядом? Но что тогда значили его слова?

Она всё-таки забрала веер, но осторожно, как если бы принимала дар из рук самого сатаны.

Когда их пальцы соприкоснулись, ей показалось, что в нее ударили сотни крошечных молний. А внутри нее стало тепло, будто она проглотила кусок горячего угля.

— Я… — начала Мюриэль, внезапно не зная, как продолжить.

Ей не нравилась эта растерянность. Что за чушь? Она — леди Мюриэль Буршье, дочь графа Дорсета, и она не должна краснеть и заикаться перед кем бы то ни было, пусть даже и перед Малкольмом Одли.

Она постаралась придать себе строгий вид. Что он там сказал? Как долго они смогут прятаться? Да что он о себе возомнил!

— Полагаю, что двух людей на террасе обнаружить легче, чем одного, а это значит, что может разразиться скандал, если нас застанут вместе. Не так ли, милорд…

— Малкольм. Зовите меня Малкольм, леди Мюриэль. А еще лучше просто Мэл.

Он снова сверкнул улыбкой, слегка мальчишеской и небрежной, а у нее чуть не подкосились колени.

Но что он делает? Просто играет с ней?

Мюриэль приподняла бровь.

— Вы помните мое имя, лорд Одли? — она навязала ему формальности, которых он хотел избежать. — Это странно, учитывая, что наша последняя встреча была такой… мимолетной.

И всё же эта встреча осталась в ее памяти, хоть она и не вполне понимала, почему…

— Мимолетной? — переспросил он, и его голос звучал чарующе низко, с хрипотцой, которая грозила ее погубить.

Он склонил голову набок, не отрывая взгляда от Мюриэль. Одна непослушная прядь упала ему на лоб, и в ней проснулась странная потребность пригладить сбившийся локон. Как странно…

— Чрезвычайно мимолетной, милорд…

— Малкольм, я настаиваю.

— Чрезвычайно мимолетной, милорд Одли, — повторила Мюриэль. Ее пульс участился. — Тогда я находилась вне вашего внимания, и не вижу причин, по которым это могло бы измениться сейчас.

Она закрыла веер и вернула его в ридикюль.

— Не хочу показаться грубой, милорд, но…

— Думаю, что хотите.

Мюриэль подняла на него удивленный глаза.

— Прошу прощения?

— Думаю, вы хотите показаться грубой, миледи.

Он резко сократил расстояние между ними, стирая границы приличий. Вытянул руку и уперся ладонью в стену, прямо рядом с ее головой, замыкая весь мир на себе. Его голос понизился до хриплого шепота, а слова скользили, как бархат по обнаженной коже.

— Я думаю, вы вышли сюда, чтобы хотя бы на секунду позволить себе не улыбаться, леди Мюриэль. Не делать вид, что вам интересно происходящее там безумие. Вы хотели просто побыть в одиночестве, подышать, не так ли? И мне почти стыдно, что я разрушил этот момент, но, видите ли, наши желания совпадают.

Мюриэль смотрела на него, почти не моргая. Что он мог знать о ее желаниях? Она и сама не вполне их осознавала.

На долгую секунду у нее не осталось никаких мыслей, только чувства. Ощущение дрожи по телу. Серые глаза впивались в нее, будто пытаясь заглянуть ей в душу. Как он мог раскрыть тайны, которые она скрывала даже от самой себя?

— Лорд Одли…

— Малкольм.

Она нервно сглотнула.

— Малкольм, я… Мне следует вернуться, пока мои сестры не начали волноваться.

Он приподнял бровь.

— Вот как?

Его губы были в опасной близости от ее, а дыхание пахло мятой и легким намеком на бренди.

— Тогда, возможно, нам стоит дать вашим сестрам повод для беспокойства.

Это не был первый поцелуй Мюриэль, но он определенно оказался лучшим.

Когда их губы встретились, она вспыхнула от тысячи эмоции, которые не могла различить. Возмущение? Возможно. Ведь это наглость с его стороны, поистине варварская смелость!

Высокомерие? Вполне вероятно. Да кто он такой, чтобы решать за нее! Он же даже не спрашивал…

Желание? Похоть? Страсть.

Ей следовало его оттолкнуть, но она разомкнула губы и позволила Малкольму углубить поцелуй. А он обнял ее за талию и притянул к себе, будто желая стать ее частью.

Стало жарко, еще жарче, но Мюриэль больше не хотела прохлады — она была счастлива принять этот жар. Малкольм прижал ее к стене и оторвался от губ, но лишь для того, чтобы потянуться к шее.

Мюриэль позволила и это, склонив голову на бок. Ее идеальная прическа, на которую бедной горничной потребовалось три часа, терлась о грубый камень. Несколько шпилек вылетели на пол, но ей было решительно наплевать.

Каждая ее мысль, каждый вздох, всё оказалось поглощено движениями его губ. Пытался ли он совратить ее? О да, он определенно пытался. Но, как он верно отметил ранее, их желания совпадали.

Когда Малкольм вернулся к ее губам, ее сердце колотилось так бешено, что крики из зала не сразу проникли в ее сознание. Но когда они всё-таки достигли ее ушей, страх пронзил ее изнутри.

— Что там случилось?

Люди кричали и возмущались так, будто кто-то решил справить нужду прямо в чашу для пунша, не меньше.

Малкольм тут же прервался, прислушиваясь. Его щеки раскраснелись, глаза блести, а дыхание стало тяжелым, как морской туман.

— Кажется, безумие готово выплеснуться наружу, — пробормотал он, нахмурившись.

И он оказался прав. Двери скрипнули, словно готовясь выпустить на террасу демонов из другого мира.

Малкольм оставил ей еще один быстрый поцелуй и растворился в тенях, откуда недавно пришел.

Мюриэль поспешно поправила лиф, разгладила юбки и приложила усилия, чтобы исправить ущерб, нанесенный прическе. Всё произошло в считанные секунды, прежде чем она вернула себе улыбку, прочно застывшую на покрасневшем лице, и приготовилась войти в зал.

Глава 1

Декабрь 1817 года, два года спустя. Поместье графа Кендала

Мюриэль спускалась вниз, ёжась от холодного декабрьского воздуха, и отчаянно желала одеться во что-то потеплее, чем зеленое муслиновое платье и легкий спенсер под цвет. Она бросила умоляющий взгляд на горничную, ожидавшую ее у подножия лестницы.

Девушка тут же поняла, чего хочет ее госпожа, и поспешила в соседнюю комнату, чтобы вернуться оттуда с меховой накидкой.

— Спасибо, — пробормотала Мюриэль, накинув тяжелую одежду на дрожащие плечи. — В доме так холодно… Еще не развели огонь?

— Пока нет, миледи, но лакеи уже рубят еще одно дерево.

Сама горничная, которую звали Кэти, была одета по погоде и не выглядела такой же продрогшей, как ее госпожа. Однако это не мешало ей сочувственно качать головой, пока Мюриэль дышала на свои окоченевшие пальцы.

— Зима выдалась холодной, миледи… — выдавила Кэти так жалобно, будто это была ее вина.

— Да, — кивнула Мюриэль, и ей потребовались усилия, чтобы слабо улыбнуться. — Да, в этом году особенно холодно.

Особенно в этом доме.

Кэти махнула рукой в сторону.

— Утренняя газета и чай с лимоном ждут вас в синей гостиной, миледи. Могу ли что-нибудь еще для вас сделать?

— Принести еще одну накидку, пожалуйста…

Мюриэль колебалась. Ее взгляд метнулся к закрытой двери на другой стороне холла.

— А… эм… А мой муж уже проснулся?

Было странно задавать этот вопрос служанке. Еще более странно, что у Кэти был ответ, а у Мюриэль нет.

— Милорда Кендала здесь нет, госпожа. Он уехал в Лондон вчера поздно вечером… — лицо горничной вдруг стало испуганным, а ее глаза расширились. — П-простите, миледи, я думала, вы знаете…

— О, ну что ты, не за что извиняться.

Мюриэль приказала себе натянуть и задержать улыбку, ведь если улыбка сомнется, то и она тоже.

— Я… я знала, что он уедет, просто забыла. Синяя гостиная, говоришь?

— Да, миледи.

Тусклый зимний свет струился в комнату, когда Мюриэль расположилась у столика в гостиной и потянулась за чашкой чая. Первый глоток она сделала осторожно — у Кэти была привычка слишком долго кипятить чайник. Но в этот раз напиток оказался идеальной температуры, и Мюриэль чуть не расплакалась от облегчения, когда ее нутро начало согреваться.

Она не могла припомнить ни одной такой холодной зимы. Земля покрылась толстым слоем снега за считанные дни, небо стало свинцовым, и даже сам воздух казался острым на вкус. А Мюриэль казалась себе такой же ледяной, как сосульки, свисающие с крыши.

Сделав еще глоток, она развернула газету и открыла ее на третьей странице — на колонке светской хроники. Балы, театральные постановки, благотворительные обеды, свадьба ее старшей сестры…

Когда-то Мюриэль мечтала стать частью этого блистательного лондонского мира. Наивно полагала, что, выйдя замуж за одного из самых завидных женихов Британии, ее ждет насыщенная, сверкающая жизнь.

Но реальность оказалась жестока, и теперь она была не более, чем наблюдательницей. Скучной и уставшей. Всегда очень уставшей.

Прошло два года с их первого поцелуя. Почти год со свадьбы. Полгода с тех пор, как отец Малкольма умер, а сам он стал графом. И ничего из этого не радовало Мюриэль.

Какой толк в красавце-муже, когда он с тобой не разговаривает? А этот проклятый титул и вовсе стал ярмом на ее шее.

Прилив раздражения поднялся в ней, угрожая наводнением. Даже сейчас, когда вот-вот наступит Рождество, ее муж мчится в Лондон, чтобы сделать черт знает что Бог знает с кем.

Она предполагала, что у него там любовница. В конце концов, все приличные джентльмены держат любовниц именно в Лондоне.

Ну, надо отдать Малкольму должное — он хотя бы имел совесть делать всё тайно, ведь имя Мюриэль всё еще не полощут в той самой газете, которую она держала в руке. Небольшая милость, но не способная уменьшить боль в ее груди.

Боль, причиненную человеком, который обещал подарить ей весь мир… а потом оставил ее жить в нем одну.

Кэти зашла в гостиную с тарелкой в руках.

— Спасибо, — пробормотала Мюриэль.

— Сейчас вернусь с накидкой, госпожа.

Когда служанка ушла, Мюриэль вяло потыкала приборами в яйца и толстый кусок бекона, откусив один-единственный кусочек от своего унылого завтрака.

Аппетит покинул ее так же, как Малкольм. Когда сестры в последний раз ее видели, то наперебой причитали, как же сильно она похудела. Не то чтобы ей было до этого дело теперь… Всё, что ее беспокоило — придется снова ушивать платья, чтобы они не свисали с ее и без того стройной фигуры.

Чтобы заглушить хотя бы часть своих тягостных мыслей, она снова устремила взгляд в газету. А там, — сразу после абзаца, посвященного скандальному браку ее старшей сестры с виконтом Рочфордом, — перемывали кости не кому-нибудь, а принцу-регенту.

«…Его Высочество снова высказал желание аннулировать брак с принцессой Каролиной! Он называл этот союз величайшей ошибкой…»

Как забавно, что у Мюриэль есть что-то общее с самим принцем-регентом.

Ошибка — вот чем был ее брак. Всего лишь глупая ошибка, порожденная юностью, страстью и одним несчастным поцелуем, украденным в тени.

То, что начиналось, как пламя, быстро остыло и теперь тлело, как оставленный без присмотра очаг.

И самое ужасное, что это была ее вина. Кого ей еще винить? Она позволила себе поверить в сказку, но вместо того, чтобы превратиться в принцессу и ускакать в закат в объятиях прекрасного принца, она стала лишь птицей в позолоченной клетке.

Птицей, чью песню принц не желает слушать.

И как теперь всё исправить? Ей было противно от мысли, что именно так она и проведет всю оставшуюся жизнь.

Ее взгляд снова скользнул по строчкам, будто они манили, притягивали ее к себе.

«…Его Высочество высказал желание аннулировать брак…»

Что-то странное, болезненно-теплое шевельнулось в ее груди. Возможно, это надежда?

Глава 2

Малкольм расплатился за покупку и сунул небольшой сверток себе под мышку. Его камердинер открыл дверь, и они вместе вышли на оживленный лондонский тротуар, при этом чуть не врезавшись в торговца, продававшего серебряные колокольчики и другие безделушки.

Рядом дети бросали друг в друга снежки, и один из снарядов попал в Макольма. Тот напрягся, раздраженно фыркнув. Ну вот, теперь Джонсону придется еще тщательнее чистить его пальто…

Он мог только предполагать, каким суровым стало его лицо, но дети тут же разбежались, как мыши с тонущего корабля.

Малкольм хотел было продолжить путь, но мимо проехали сани, а в его сознание ворвался голос старушки, собиравшей деньги для детского приюта. Женщина раздавала всем, кто кинет монету ей в корзину, веточки омелы, перевязанные красными лентами.

Суета, кругом суета…

Мэл глубоко вдохнул в себя морозный декабрьский воздух. Не то чтобы ему всё это не нравилось, но… Вообще-то, когда-то он искренне любил Рождество. Его самыми теплыми воспоминаниями из детства были как раз такие вылазки в Лондон вместе с отцом — когда вокруг каждого столба были обмотаны вечнозеленые ветви, окна лавок украшали праздничные венки, а запах сосны такой густой, что пропитывал даже одежду…

Вот только Малкольм давно уже не ребенок. Он граф, черт возьми! У него есть куча дел и море ответственности, и он не мог себе позволить тратить время на ерунду.

— Мне отнести это в карету, милорд? — спросил камердинер, кивнув на сверток.

— А? Что?

Мэл растеряно похлопал себя по карманам и достал пару шиллингов, которые тут же отправились в корзину старушки с омелами.

— Ваша покупка, — уточнил камердинер. — Мне отнести ее в карету?

Джонсон протянул руку, чтобы принять поклажу.

— Да, пожалуй… — пробормотал Мэл.

— Сэр!

Камердинер и Малкольм одновременно вздрогнули и обернулись. К ним подлетела старушка.

— Сэр, вы забыли омелу!

Мэл уставился на нее, как на сумасшедшую, а через мгновение у него вырвался еще один раздраженный вздох. Он прикрыл глаза, отчаянно пытаясь найти в себе силы остаться вежливым.

Так…

Бои снежками были забавными, пока он сам не находился на линии огня. Звенящие сани были транспортом, достойным восхищения, а венки на окнах приятно пахли, хоть и не служили никакой цели, кроме как быть красивыми… Но омела? Серьезно? Уж без омелы-то он точно мог обойтись.

— Нет, я не забыл, — ответил он как можно сдержаннее. — Мне просто ничего не нужно.

Он уже повернулся к своему камердинеру.

— Джонсон, почему бы тебе не…

— О нет, сэр, вам придется взять омелу, — настаивала старушка. — Это благодарность за ваше щедрое пожертвование!

Она подошла к нему почти вплотную и сунула букет зловонного кустарника ему в лицо. Терпение Малкольма стремительно заканчивалось. Но его всё еще было достаточно, чтобы отодвинуть проклятый веник и пояснить:

— Считайте, что мое пожертвование безвозмездно. Я не хочу брать омелу.

Глаза старушки распахнулись в растерянности.

— Но почему нет?

Мэл стиснул зубы.

— Просто потому что. Так вот, Джонсон…

— А у вас разве нет возлюбленной? — перебила его женщина, тряхнув букетом. — Уверена, у такого красивого джентльмена обязательно должна быть возлюбленная! Симпатичная дама, за которой вы ухаживаете, или красавица-жена, ожидающая дома. Подарите омелу ей!

Малкольм застыл. Перед его внутренним взором тут же возник образ его милой Мюриэль. Красавица-жена и правда ждала его дома, но…

— Мою жену не интересуют такие глупости. А теперь, если вы меня извините…

— Глупости? Но омела — это вовсе не глупости!

Ну, вот и всё. Вот и пришел конец его терпению. Какого черта он вообще тратит время на всю эту чушь?

Он подался вперед, нависая над старушкой и тыкая указательным пальцем ей в лицо.

— Хватит! Это растение с ягодами, которое торгаши обвязывают лентами и продают по два шиллинга за штуку, а в конце декабря выбрасывают гнить на обочинах. Если это не глупости, то я не знаю, как это еще назвать!

— Но сэр, моя омела — это просто подарок!

Воистину, старушка оказалась непробиваемой. Обычно грозного тона и угрюмого вида Малкольма хватало, чтобы заставить умолкнуть и некоторых мужчин, но у этой женщины напрочь отсутствовало чувство страха. И такта.

Она весело усмехнулась и выдернула из букета веточку, а потом сунула ее Малкольму в карман. Он опешил от такой наглости.

— Вот! — довольно сказала старушка. — Украсьте вашу дверь и поцелуйте жену, как вернетесь домой.

— Если я соглашусь, вы оставите меня в покое? — процедил он.

— О да, с радостью, сэр!

Он коротко кивнул и не стал доставать несчастную веточку из кармана. Он даже решил не думать, не было ли в последней фразе оскорбления. Просто фыркнул, махнул рукой в сторону и пригласил Джонсона следовать за ним.

Старушка попятилась, когда он прошел мимо, чуть не толкнув ее плечом. Как и обещала, он отстала от него, а это главное. Хотя бы на это ее птичий мозг оказался способен.

Гнев разгорался в Малкольме, пока он пересекал улицу и топал к своей карете.

Что эта ненормальная там сказала? Она велела ему поцеловать жену?

О, он поцелует Мюриэль, непременно. Он уже целовал ее, да так, что это едва не стоило ей репутации…

Всякий раз, когда он вспоминал об этом, — о том их первом поцелуе на балу, — его охватывал жгучий стыд. Да, это всё еще был самый прекрасный и упоительный момент в его жизни, но… Черт, каким же недоумком он был в тот вечер? Повел себя, как эгоистичный и развратный повеса. Кем он себя возомнил, героем-любовником? Еще и наговорил ей всякой чуши…

Для него до сих пор было загадкой, как Мюриэль вообще согласилась выйти за него замуж после всего этого. Он должен был не играть с ней в игры, а сразу же пойти к ее отцу, и уж потом целовать…

Единственное оправдание, которое Мэл смог себе придумать — в тот вечер он выпил больше обычного. Но он пришел туда вместе с виконтом Рочфордом, а рядом с этим парнем было трудно оставаться трезвым.

Глава 3

Мюриэль сгорала от нетерпения, она была вне себя. За целый день, который Малкольма не было дома, её осторожная догадка превратилась в уверенность, и теперь она точно знала, что нужно делать.

Им нужно аннулировать брак.

Развод — вот что исправит ужасную ошибку, которую они совершили.

Сначала думать об этом было странно — слишком уж фантастичной казалась идея. Не то чтобы люди расторгают несчастливые браки направо и налево… Но с другой стороны, если сам принц-регент пытается прибегнуть к этому способу, то почему бы и им с Мэлом не попробовать?

Им будет даже проще! У них ведь нет детей. Они просто смогут заявить, что после свадьбы ни разу не спали друг с другом, а это значит, что в глазах Господа их брака будто бы и не существовало.

Конечно, это будет ложью, но кто не без греха? Осталось только, чтобы Малкольм согласился с этим планом, и Мюриэль станет свободной…

Вечером она спустилась в холл и расхаживала туда-сюда, пока внутри у нее всё пылало. Небо за окнами стало черным, и плотная сеть низких туч скрыла звезды из виду. Когда Малкольм появился на пороге, белая снежная пыль покрывала его широкие плечи.

Мюриэль замерла в тени, у стены, и молча ждала, пока слуга заберет у Мэла шляпу, перчатки и пальто. Под тяжелой верхней одеждой оказался бордовый фрак и жилет изумрудного цвета. Манжеты были закаты, что придавало Малкольму слегка небрежный вид, который всегда особенно нравился Мюриэль.

Ее муж был таким красивым мужчиной…

Сердце болезненно екнуло, но она приказала себе оставить подобные мысли. Красоты Мэла всё равно недостаточно для счастливого брака.

Он бросил беглый взгляд на широкую лестницу и отвернулся, шагая в сторону своего кабинета. О, ну конечно. Конечно! Любящий (или хотя бы заботливый) муж мог бы взбежать наверх через две ступеньки, чтобы проведать жену после столь долгого отсутствия дома, но Мэл…

Он просто шел к себе в кабинет. Всегда туда, и никогда — в ее спальню.

— Кхм-кхм! — откашлялась Мюриэль.

Малкольм вздрогнул и замер. Она вышла из тени.

— Мюри? — удивленно спросил он, обернувшись. — А ты почему тут стоишь? Тут же холодно, я думал, ты наверху.

Она смотрела на мужа, внезапно осознав, что не знает, куда ей деть руки. Как глупость. Почему она не знает, что делать с руками?

Напряжение внутри нее нарастало.

Сделав глубокий вдох и сцепив, наконец, беспокойные пальцы, она как можно тверже произнесла:

— Мэл, нам нужно поговорить.

Он выдохнул — слишком громко и резко, почти разочарованно. Звук, который говорил ей больше, чем любые сказанные слова. Малкольм не желал ее даже слушать. Он женился на ней, но она всё еще была для него не более, чем надоедливой мухой.

Должно быть, в тот вечер поцелуя хотел не он сам, а бренди, которое он выпил.

— Это может подождать до утра? — спросил Малкольм. — Я жутко устал.

Кажется, он даже не сомневался, что Мюриэль согласится, ведь он уже почти развернулся, чтобы продолжить путь в кабинет.

Но нет, Мюриэль была не согласна. Потому что это она жутко устала. Это у нее больше не было сил, чтобы ждать. Чтобы прозябать, а не жить.

Устал он, глядите-ка! Видимо, усталость распространялась только на Мюриэль, а не на его проклятые дела. Если допустить, что в Лондоне у Малкольма не было любовницы, то она точно была здесь, прямо у них дома, состоящая из пергамента и чернил. И имя ей — работа.

Мир еще не видел человека, более преданного своим обязанностям, чем Малкольм Одли, новый граф Кендал. Разумеется, ему нужно было следить за поместьями, расходами и планированием мероприятий, но не до такой же степени, черт возьми! На кой черт ему управляющий?

Конечно, само по себе было неплохо, что Мэл так сильно заботился об их благосостоянии, но иногда Мюриэль казалось, что он собирался ни много ни мало приобрести луну и построить там резиденцию.

Но она не просила луну. Она вообще ничего не просила. Ей нужна была самая малость — его внимание.

— Нет, Мэл, — сказала она, — нам нужно поговорить сейчас. Желательно до того, как ты снова сбежишь в Лондон. Почему ты вообще так часто туда ездишь? У тебя там любовница? Скажи уже правду, я не обижусь…

Мюриэль осеклась. Испугалась тому, что несет. Всё это было не так и не то, она планировала сказать не это, но слова сами срывались с губ — горькие и сердитые.

Малкольм уставился на нее, как на сумасшедшую. Его глаза округлись до размера чайных блюдец.

— Любовница? — изумленно переспросил он. — Ты думаешь, у меня есть любовница?

Мюриэль пожала плечами слишком резко и дергано.

— Откуда мне знать? Я понятия не имею, почему ты делаешь то, что делаешь…

— Какого дьявола я должен искать любовницу, когда у меня есть ты?!

— Я не знаю, Мэл! Я просто…

Но что-то переменилось в нем, и он ее перебил.

— Вообще-то я ездил купить тебе подарок, Мюри. Но, кажется, мои усилия были напрасны, учитывая, какую чушь ты сейчас несешь.

Обида сквозила в каждом его слове, а Мюриэль на миг растерялась. Ее сердце дрогнуло.

Подарок? Он ездил в Лондон, чтобы купить ей подарок?

Ей вдруг стало стыдно за свои подозрения, но это быстро прошло, и здравый смысл возобладал.

Один подарок не спасет этот провальный брак, даже сотня подарков не спасет.

— Единственный подарок, который мне от тебя нужен — это развод, — сказала она. — Я хочу аннулировать брак.

Ну вот и всё. Она произнесла это вслух. Придала своему желанию почти осязаемую форму.

Мэл замер и какое-то время, казалось, не моргал. Мюриэль уже испугалась, что он так и останется навечно стоять в холле, но в итоге он покачал головой и звучно, нервно усмехнулся. Провел рукой по лицу, будто стараясь сбросить с себя наваждение.

— Черт, что за бред? — пробормотал он. Прозвучало так, будто он спрашивает больше себя, чем ее. — На тебя напала меланхолия? Так съезди за покупками, выбери новое платье…

— Нет, Мэл! Новые платья не сделают меня счастливой!