Реаниматолог Рода. Том 1

ГЛАВА 1. АСИСТОЛИЯ

Пи-и-и-и-и-и…

Ненавижу этот звук.
Монотонный писк кардиомонитора — саундтрек моего личного ада. Пока он ритмично отбивает удары, ты бог. Ты держишь смерть за горло. Но стоит ритму сорваться в эту бесконечную прямую линию… и ты снова просто уставший мужик в окровавленном халате.

— Адреналин! Куб, внутрисердечно! Живо!

Мой голос звучал глухо, будто из-под воды. Руки работали на автомате. Скальпель, расширитель, прямой массаж. Перчатки скользили по теплой, влажной плоти.
Сердце пациента под моими пальцами было дряблым мешком. Оно не хотело биться. Оно устало.
Как и я.

— Виктор Павлович, зрачки! — визгнула медсестра.

Я не смотрел на зрачки. Я знал, что там. Расширенные черные дыры. Тьма.
В груди вдруг стало тесно. Будто кто-то невидимый засунул руку мне под ребра и сжал мое сердце.
Резкая, вспарывающая боль.
В глазах потемнело. Ноги стали ватными. Я пошатнулся, наваливаясь на операционный стол.

Инфаркт? Серьезно? В сорок пять? Сапожник без сапог…

Последнее, что я почувствовал — запах озона, горелой плоти и дешевого кофе, который я пил пять часов назад.
А потом свет выключили.

— …слышь, Грыз, да он готов. Жмурик.

Голос был мерзким. Скрипучим, прокуренным. Он царапал слух, как наждачка.
Я попытался вдохнуть.
Ошибка.
Легкие обожгло огнем. Правый бок отозвался такой острой болью, что я едва не потерял сознание снова.
Сломаны ребра. Седьмое, восьмое. Возможно, пневмоторакс.
Мысль была четкой, холодной. Профессиональной. Мозг включился раньше тела.

— Сапоги снимай, дура, — продолжал скрипучий голос. — Кожа натуральная, аристократская. Загоним барыге на Рынке, неделю гулять будем.

Меня дернули за ногу. Рывок отдался вспышкой боли в позвоночнике.
Я разлепил глаза.
Где стерильный кафель операционной? Где бестеневые лампы?
Надо мной висело низкое, свинцовое небо. Дождь, мелкий и ледяной, сыпал в лицо, смешиваясь с грязью. Воняло помойкой, мокрой псиной и перегаром.

Я лежал в луже. Жижа затекала за шиворот.
Попытался пошевелить рукой. Пальцы дрожали. Я поднес ладонь к лицу.
Чужая.
Тонкая, грязная, с обкусанными ногтями. На запястье — синяки. Это рука подростка, а не хирурга с двадцатилетним стажем.

Какого хрена?

— Опа! — над моим лицом нависла рожа. Именно рожа, лицом это назвать было сложно. Гнилые зубы, шрам через всю щеку, бельмо на глазу. — Грыз, гляди! Клиент очухался!

Второй, тот самый Грыз, шагнул в поле зрения. Здоровяк в кожаной куртке с нашивками в виде черепов. В руке — кастет.
— Живучий, сучонок, — сплюнул он. Харчок упал в сантиметре от моего лица. — Ну ниче. Ща долечим.

Он замахнулся.
В любой другой ситуации я бы сгруппировался. Или ударил первым. В молодости, до меда, я неплохо боксировал.
Но это тело было тряпкой. Слабое, истощенное, избитое. Мышцы не слушались. Я был куском мяса на разделочной доске.

И тут мир моргнул.

Словно кто-то наложил на реальность фильтр дополненной реальности.
Серые тона трущоб расцвели неоновыми линиями.
Я посмотрел на Грыза. И увидел не грязную куртку, а схему.
Красные нити артерий. Синие вены. Желтые узлы нервов. Пульсирующий мешок сердца.
Я видел, как сокращаются его мышцы, готовясь к удару. Я видел застарелый перелом ключицы. Я видел черные пятна в легких — туберкулез или рак, плевать.

Диагностика… — прошелестело в голове. Не голос. Знание.

Взгляд скользнул выше. Шея. Сонная артерия.
Там, в развилке сосудов, пульсировала темная точка.
Тромб.
Жирный, рыхлый сгусток крови. Он держался на честном слове. Одно резкое движение, скачок давления — и он полетит прямо в мозг.
Ишемический инсульт. Мгновенная смерть или овощ.

Грыз зарычал, опуская руку с кастетом.
У меня была доля секунды.
Сил на удар не было. Маны (откуда я знаю это слово?) — тоже. Внутри было пусто, как в выгоревшем трансформаторе.
Но мне не нужна была сила. Мне нужна была точность.

Пальцы правой руки нащупали в грязи камень. Обычный щебень, острый, холодный.
Я не стал замахиваться. Я просто щелкнул пальцами.
Движение, отработанное годами практики. Так я сбивал ампулы.
Камень полетел.
Не в глаз. Не в висок.
Он ударил Грыза в шею. Чуть ниже уха.
Слабо. Обидно. Как комариный укус.

— Ты че, падла?! — взревел Грыз.
Лицо его налилось кровью. Давление скакнуло.
Есть.
Я увидел это. Тромб, потревоженный ударом и скачком давления, оторвался.
Черная точка рванула вверх по красной реке артерии.
Три. Два. Один.

Грыз замер.
Кастет выпал из разжавшихся пальцев и шлепнулся в грязь.
Здоровяк схватился за горло. Из его рта вырвался сиплый, булькающий звук. Глаза полезли из орбит, наливаясь кровью.
Его повело. Ноги подогнулись, и туша рухнула лицом вниз, прямо в ту же лужу, где лежал я.
Брызги грязной воды ударили мне в лицо.

В моей голове, на периферии зрения, вспыхнула и погасла надпись:
[Летальный исход. Причина: Обширный ишемический инсульт ствола головного мозга.]

Второй мародер, тощий и крысоподобный, застыл. Он смотрел то на дергающееся в конвульсиях тело подельника, то на меня.
— Ты… ты че сделал? — его голос дрогнул, сорвавшись на визг. — Ты ж пустой! У тебя ж Дар выгорел!

Я попытался усмехнуться. Губы треснули, во рту появился соленый вкус крови.
— У него… — я закашлялся, выплевывая розовую пену. — У него было слабое сердце.
Я перевел взгляд на Крысу. Сетка "Истинного Зрения" снова развернулась, сканируя его тщедушное тельце.
Печень. Увеличена в два раза. Цирроз. Желтые пятна жирового гепатоза.
— А у тебя печень ни к черту, — прохрипел я. — Бегать вредно. Откажет.

Крыса взвизгнул. Ужас в его глазах был первобытным. Он не понимал, что произошло, но инстинкт орал ему: "БЕГИ!".
И он побежал. Бросил своего дружка, бросил добычу, скользя по грязи, растворяясь в темноте переулка.