Редакционное задание

– 1 –

За окном – желтоватая дымка.

Осень развлекается, разбрасывая по утреннему туману вкрапления жёлтой листвы. От скорости картинка размывается. Вот и дрожит вокруг золотистое марево.

Старенький уазик прыгает по кочкам – воинская часть располагается за городом. И дорога сюда оставляет желать лучшего. Да и транспорт не самый фешенебельный. Только вот я была счастлива донельзя. Отчего шофёр – серьёзный парень в камуфляже – странно косился на меня.

Нередко замечаю, что на журналистов вообще часто смотрят с удивлением. Наверное, это из-за особенного блеска в наших глазах. Его даёт предвкушение классной темы. И заголовки, которые уже вертятся у тебя в голове. И предчувствие, как ты разворачиваешь газету, а там – на целую полосы – твой материал. И ты с волнением и трепетом смотришь на подпись: «Подготовила Олеся Давыдова»

Ух, аж голова кругом от таких мыслей!

Интервью с Степаном Воравских станет первым и самым серьёзным в моей, пока ещё очень небольшой, практике. Шеф решил, что я готова и бросил меня в гущу событий, как он говорил. Конечно, бывалые коллеги лишь скептически усмехались вслед: ну какая же это гуща, обычный юбилей воинской части? Что интересного-то?

Но вот только для меня, уже год пишущей статейки для молодёжной странички, это – настоящий прорыв. Не с юными неформальчиками и нефордевочками общаться под пиво и смех, а со взрослым человеком разговаривать. Настоящим генералом!

Я была очень счастлива, выпархивая из редакции. Даже то, что шеф десять раз заставил меня переделать вопросы, которые я собиралась задать Степану Михайловичу, меня нисколечко не смутило. Так даже лучше, не облажаюсь.

И вот мы подъезжаем к КПП. Дрожащими руками протягиваю дежурному ксиву. Обычно, я люблю это делать. Ага, прям достаю «дубликатом бесценного груза», как у моего любимого Маяковского. За год работы в редакции я привыкла, что моя «корочка» открывает если не все двери, то очень многие. Но сейчас её будто под микроскопом рассматривают. Едва ли не на зуб пробуют.

– Пропускай уже, Лёха! – нервничает шофёр. – Это к Михайлычу, у них согласовано. Сам меня отправил.

Дежурный сверяет услышанное по журналу и, наконец, кивает, возвращает мне удостоверение и поднимает шлагбаум.

Мы едем мимо замерших на взлётной полосе самолётов. И я глазею на них с детским восторгом. Огромные, грозные, но не страшные. Скорее, красивые. Настолько, что дух захватывает от этой суровой красоты.

 – Остановите, – прошу я, – хочу сделать несколько фото.

Шофёр отрицательно мотает головой:

– Приказа не было.

Вздыхаю: да, попала в другой мир. Здесь без приказа и шагу не ступнут.

Мы останавливаемся возле невзрачного кирпичного здания с зелёными оконными рамами. Мне – представителю поколения стеклопакетов – странно видеть крашеные рамы.

На входе у нас снова проверяют документы, а потом меня встречает молодой офицер, и мы идём по длинному коридору с одинаковыми дверями. Нужно признать, это помещение навевает уныние и немного пугает.

Ловлю себя на том, что немного взвинчена. Делаю скидку на то, что штатскому человеку да ещё и свободной профессии всегда неуютно там, где всё подчинено закону и порядку.

Кабинет Воравских оказывается строгим, лаконичным и по-военному элегантным.

Генерал – сама обходительность. Ни грамма зазнайства. Усаживает на стул, делает комплименты. Несмотря на возраст и седые виски, он всё ещё красив, строен, подтянут. Наверное, всего каких-то десять лет назад вполне мог вскружить голову юной дурёхе, вроде меня. Только вот взгляд – слишком проницательный, внимательный, кажется, проникающий до самой души.

Мне даже становится немного неловко за свою толстовку, синие пряди и потёртые джинсы. Рядом с таким мужчиной хочется быть воздушно-женственной.

Беседовать со Степном Михайловичем – одно удовольствие. Никаких солдафонских шуточек. Наоборот – правильная выверенная речь, интересные рассуждения, остроумный юмор.

Я включаю диктофон и пускаю беседу на самотёк – мне просто приятно слушать его. Иногда лишь вежливо вклиниваюсь, уточняя тот или иной термин.

В конце разговора конечно же выпрашиваю разрешение пофотографировать самолёты и, получив его, радостно вскакиваю, протягиваю генералу руку и… цепляю краем глаза фотографию на столе. С неё улыбается юная принцесса – фарфоровая кожа, васильковые глаза, золотые локоны. Для жены – слишком молодая, значит…

– Моя дочь, – перехватывает взгляд Воравских, – Дарина. Кстати, известный в городе флорист.

Но я почти пропускаю эту информацию мимо ушей – лицо девушки кажется мне смутно знакомым.

И это непрошенное узнавание смазывает всю радость от фото с самолётами.

По дороге домой лихорадочно листаю файлы памяти: ну давай же, Олеська, воспоминай! И я действительно нахожу нужную информацию. И она заставляет меня сначала застыть от лёгкого офигения, потом – рвануть вверх по лестнице, забыв о том, что в доме есть лифт. Его ждать, а мне нужно как можно скорее добраться до ноутбука.

Хорошо, что квартира на третьем этаже. От нетерпения трясутся руки, я не сразу вставляю ключ в замочную скважину.

Врываюсь в квартиру, швыряю сумку на пол в прихожей и бегу к столику с ноутом.

Открываю папку «Мои видео» и нахожу то, которое надо: всего-то тридцать секунд. Ну и этого достаточно, чтобы рассмотреть. Дородная женщина в белом халате ведёт хрупкую девушку, такую миниатюрную, что её можно принять за подростка. Из одежды на девушке только растянутая мужская майка. Да длинные, до самых ягодиц, золотистые волосы окутывают тоненькую фигуру, будто покрывало. Девушка оборачивается лишь на миг – должно быть, отреагировав на журналистов, – и бросает взгляд прямо в камеру. Эти лазурно-голубые глаза – не спутать: точно такими же, только полными радости и счастья, смотрит на мир генеральская дочка с красивым именем Дарина.

Я отлично помню тот день, когда у меня оказалось это видео. Мне позвонила ночью заплаканная Лариска Дороненко, одногруппница, проходившая практику на местном телеканале. Она что-то бормотала про банду Зверя, какое-то спецподразделение. Закончила она свой рассказ так: «Там была девушка. Блондинчка. Примерно наших лет. Её медики выводили. Мы успели снять, но к ней нас не подпустили. Потом эту девушку унёс один из спецназавцев…тех…странных… в чёрном… Мрачный тип, бррр…Но не в этом дело! – всхлипывала Лариска. – Редакторша устроила нам разнос за самодеятельность! И утверждает, что никакой девушки там не было! Но она была… Вот… посмотришь потом видео»

– 2 –

Вообще-то я не верующая, но сейчас выскакиваю из этого салона, едва ли не крестясь.

Но ощущение того, что от меня скрывают нечто важное – лишь крепнет. Ну, ничего, госпожи-флористки, я до вас ещё доберусь!

В «Черного кота» приезжаю немного раньше Лариски и, пока жду, пытаюсь найти хоть какую-то информацию о Кирилле Тихомирове. Ну не может же такого быть, чтобы в наше цифровое время человек не «наследил» где-нибудь в интернете?

Или может?

Поиск не выдаёт мне ровным счётом ничего.

Хотя нет, кажется, небольшой улов всё-таки есть – Владимир Тихомиров, судя по всему, отец искомого объекта.

С фотографии на меня смотрит старик с тонкими аристократическими чертами лица. И вот тут информации побольше: как-никак дипломат. Попадается фотография, как кадр из голливудовского фильма – открытая красная машина. В ней молодой мужчина в светлом костюме, ослепительно красивая женщина и ребёнок. Подпись под фото – «Владимир Тихомиров с женой Ефросинией и сыном Кириллом».

Так-так, барабаню пальцами по столу, Ефросиния Тихомирова – это имя мне знакомо. Осталось подтвердить свою догадку. Так и есть – актриса. Фильмография у неё небольшая, но фильмы неплохие, один я даже видела. Не очень полярные.

Но запомнила я её не по этому – эта красивая женщина погибла совсем молодой в жуткой аварии. И действительно – интернет подбрасывает мне фото той самой красной машины. Вернее, груды металлолома, которая от неё осталась.

Интересно, сколько прошло времени с того снимка, где она – молодая и счастливая – прижимает к груди кроху-сына и улыбается мужу? По ощущениям – совсем немного…

Об этой аварии нам рассказывали на журфаке. Наглядный пример того, когда в истории вопросов больше чем ответов. Журналистов тогда к расследованию не допустили, впрочем, правоохранительные органы – тоже. Так и не узнали, кто допустил, чтобы женщина, которая не очень хорошо – это рассказывали потом знакомые, близко знавшие её – водила машину, села за руль в тот злополучный день.  Дело вообще быстро замяли и спрятали в архивах. И вот теперь, почти тридцать лет спустя, история повторяется с её невесткой. Только в этот раз женщину, слава кому-то там, успели спасти. А вот подробности случившегося с ней – активно затирают.

Занятно.

Такое впечатление, что на мужчинах рода Тихомировых какое-то проклятие – им нельзя жениться, иначе с женой случится что-то плохое.

Да уж, поневоле начнёшь во всякую РенТВшную чушь верить.

Меня аж трясёт и ладошки мокнут – ощущение какой-то крутой тайны так и витает в воздухе.

Я раскручу это дело! Обязательно раскручу!

Мои размышления прерывает появление Лариски. Она швыряет сумку на стул, чмокает меня в щёку, садится напротив и пытливо уставляется на меня.

– Ну, – говорит она, – доставай свою бомбу.

Молча нахожу в телефоне фотографию Дарины Тихомировой и поворачиваю аппарат к Лариске:

– Узнаешь это милое личико?

Ларка даже бледнеет, и я на миг чувствую себя той ещё сволочью. Но! Платон мне друг, а истина дороже.

Извини, Ларка.

– Девка, из-за которой меня уволили. Точно она! Как ты её нашла, Давыдова?

– Случайно, – честно признаюсь я.

И рассказываю всё по порядку. По мере рассказа у Ларки округляются глаза, а рот всё больше напоминает букву «О».

– Да ладно! – восклицает она, когда я заканчиваю. – Это круто, Олеська! Если раскрутишь – точно Пулитцера загребёшь! Без «б»! Известный дипломат, актриса, генерал, флорист. Ух! Я думаю, и этот пресловутый Кирилл не так прост. Ну, Олеська!

А у самой глаза блестят, будто это она материал нарыла.

И гордость собой разбирает меня.

Ровно до тех пор, пока дверь не открывается и в неё не входит…моя золотая грёза, моя несбыточная мечта.

В этот удивительный «день совпадений» на пороге заштатного кафе появляется Ираклий Базиров, наш военкор, герой и просто красавец-мужчина.

И я, как обычно, слегка подвисаю пялясь на него.

Ларка, проследив за моим взглядом, тоже оборачивается и тоже подвисает.

– Кто этот бог? – шепчет она одними губами.

– Мой коллега! Он…он…  – слишком много восторженных эпитетов вертится на языке, но ни один не кажется достаточно подходящим.

– Познакомь! – почти требует Ларка, лихорадочно заправляя за уши выбившиеся из причёски тёмные прядки.

И я делаю то, чего бы никогда не сделала в здравом уме и трезвой памяти: поднимаю руку и, улыбаясь до ушей, машу Базирову.

Когда он замечает и направляет к нам, у меня внутри всё обрывается.

Боже, как я смогу жить и дышать теперь?

Базиров подходит и, приложив руку к груди, элегантно и старомодно кланяется.

– Вот так встреча! – говорит он, и у меня внутри всё начинает вибрировать от бархата в его низком, чуть хрипловатом голосе.

Он садится на стул напротив, обдавая запахом своего одеколона – что-то свежее, терпкое и немного древесное.

Я робко вскидываю глаза и буквально впитываю образ мужчины.

Сейчас, когда он так близко, видно, что глаза у него удивительного оттенка – тёмно-зелёные. Обычно – из-за тёмных длинных ресниц (мне бы такие, вместо моих обрубков!) – они кажутся карими. А вот волосы у него – темнее ночи и слегка вьются: сказывается восточная кровь. Смуглая кожа, нос с чуть заметной горбинкой, чётко очерченные губы, волевой подбородок. Если к этому ещё добавить высокий рост – наверное, точно больше метр девяносто  –  широкие плечи, стройную подтянутую фигуру, то начинаешь понимать  – Аполлон Бельведерский нервно курит за углом.

В одежде Базиров предпочитает милитари, который ему очень идёт. Вот и сейчас на нём чёрная водолазка, холщовая ветровка цвета хакки, камуфляжные брюки с множеством накладных карманов и тяжелые ботинки.

Он складывает руки в замок, и я судорожно сглатываю, залюбовавшись тонкими аристократическими пальцами.

О, дорого я бы отдала, чтобы ощутить их прикосновение.

– 3 –

Базиров поднимается и, вежливо извинившись, уходит с телефоном.

До меня доносится:

– Да, Кир, хорошо.

Выходит – общение близкое. А значит, знакомы давно и коротко. Но логическую цепочку подзависшая я достроить не успеваю.

– Прости! – потерянно шепчет Лариса.

Я не сразу въезжаю, а когда доходит, горько хмыкаю:

– Дура, что ли. За что мне тебя прощать?

– Но он же нравится тебе, – тоскливо произносит она, не сводя глаз со своей чашки кофе. – Это сразу видно.

Блин, как же глупо так палиться! Но я не хочу пока об этому думать. Вновь присаживаюсь рядом, беру Ларку за руку – всё-таки подруга и притом – неплохая.

– Миллионам девчонок по всему миру нравится Иен Сомерхолдер. И что теперь?

– Но он же не Сомерхолдер. Может, у вас бы всё и вышло, – совсем печально и совсем тихо говорит она, нервно теребя льняную салфетку.

– Ничего бы не вышло, – честно и грустно признаюсь я. – Мы уже год знакомы, а он, как ты видела, едва вспомнил моё имя.

– Глупости, – мотает головой Лариска, – если бы он вот так вошёл, а тут бы не было меня, то вы бы познакомились поближе. Ты просто сама не знаешь, какая ты на самом деле красивая, яркая… – Лариса печально вздыхает, – это всё моя кукольная внешность виновата.

Я хмыкаю:

– Ларка, ты невозможна! Другие девушки радовались бы, что они красивы, как куколки, а ты – сожалеешь.

– Да, потому что сейчас из-за этой дурацкой куколки пострадал хороший человек!

– Да брось, Ларка, – фыркаю я, – что-то не очень ты обо мне думала, когда Базиров тебе руки целовал.

– Верно, – соглашается она, – это как гипноз какой-то. Наверное, снова его внешность виновата. Я таких красивых только в кино видела. А ещё эта чисто мужская харизма. Знаешь, рядом с ним сразу же начинаешь чувствовать себя, как за каменной стеной. Боже! – восклицает Лариса и хватается за голову: – Да у меня же Пашка есть! Я чуть не изменила ему! Слушай, похоже этот твой Базиров – дьявол во плоти.

– Пашка? – мы давно не общались, да и не знаю я всех её бойфрендов. Не интересовалась как-то.

– Ну да, он старший менеджер у нас в смене. Помнишь, я тебе рассказывала о нём. Ему одна писательница, стерва рыжая, сердце разбила. А если ещё и я… Бедный мой Пашенька! Надо ему позвонить!

Она поднимается, хватает рюкзак:

– Я пойду. Честно сказать, после работы устала адски. Хочу спать. И кот у меня не кормлен.

Только Ларка собирается уходить, как появляется Базиров.

– Лариса, уже уходите? – зачем-то спрашивает он, хотя и сам всё видит.

– Да, мне уже пора, – говорит она, глядя в себе под ноги.

– Давайте провожу, – порывается он.

Но Лара вскидывает узкую ладошку, которую Базиров ещё недавно держал в своей, и говорит почти строго:

– Не нужно.

Базиров смотрит ей вслед потерянно и…виновато.

Потом садится за стол и спрашивает:

– Я что-то сделал не так? Чем-то обидел вашу подругу?

Пожимаю плечами – меньше всего мне хочется быть третейским судьёй в этом вопросе.

– Вы ей понравились, – произношу я, не упуская мелочной возможности поддеть его.

– И? Поэтому она ушла? – непонимающе говорит Базиров.

– Да, у неё есть парень. Они собираются пожениться.

И я впервые вижу, как человек сникает – будто цветок вянет на глазах.

– Понятно… – каким-то убитым голосом произносит он, – мне, наверное, следовало спросить…

– Наверное, – отзываюсь я.

Снова встаю, на этот с твёрдым намерением уйти.

И у меня получается, потому что никто меня не останавливает. Когда оглядываюсь от двери, замечаю, что Базиров сидит, сцепив руки, и смотрит перед собой невидящим взглядом.

Я выскакиваю на улицу, судорожно хватая ртом воздух. Злобный демон во мне ехидничает: «Так и надо этому красавчику! Небось не привык, что его отшивают!» А ангел?.. Ангел просто плачет: уж слишком остро мы с ним чувствуем чужую боль…

…в редакцию приезжаю со стаканчиком кофе, купленном набегу в KFC, и в полнейшем душевном раздрае.

– Бегом к шефу! – встречает меня замглавреда Дарья Саган. – Уже пять раз тебя спрашивал.

– А позвонить мне было не вариант? – злюсь.

Дарья пожимает плечами, обтянутыми брендовым пиджачком. Впрочем, у неё все части тела – в брендах. А стильная стрижка с седыми «перьями» добавляет образу дороговизны и стервозности. Она выше меня на целую голову, но не стесняется носить каблуки. Из-за чего возвышается почти над всеми подчинёнными, включая мужчин. Ну, разве что кроме Базирова.

– Наверное, не вариант. Беги, давай, – поторапливает она.

И я сворачиваю в сторону шефского кабинета, когда мне несётся вслед:

– Ррр… Кофе оставь! – Дарья отбирает у меня стаканчик и подталкивает в спину.

По дороге я всё-таки успеваю заглянуть в общий кабинет, где стучат по клавиатурам коллеги-журналисты, машу рукой. Меня мало кто замечает. Кое-кто кивает, а некоторые – строчат, не отрывая глаз от монитора. Журналисты – особая каста, особый мир. Я люблю всё это до дрожи. Вид ребят заряжает позитивом, и к шефу я уже вхожу вполне умиротворённой.

Мироныч курит, смотрит в окно и нервно барабанит пальцами по столу. Он вовсе не похож на матёрого журналюгу из когорты «разгребателей грязи»[1]. Однако именно с этого он начинал и этим прославился в нашем городе. Сам же Мироныч напоминает артиста Евгения Леонова – невысокий, лысоватый, полноватый. Любит одежду, висящую мешком. Но при этом хватка у него – бульдожья. И уж если он вцепился в какую-то тему, не отстанет, пока не раскрутит.

– Где тебя носит, Давыдова? – рявкает он.

– Материал собирала, Вилен Стефанович.

Усаживаюсь на стул напротив и с некоторым подобострастием уставляюсь на шефа. Он – мой идеал журналиста. Надеюсь, у меня со временем выработается подобный ехидно-ироничный стиль письма.

– Много насобирала? – смягчается шеф, всё-таки долго злиться он не умеет, чем весь коллектив и пользуется.

– Немного, но наткнулась на кое-что интересное. Помните, громкое дело Вазира Алиева?

– 4 –

Мироныч даёт мне карт-бланш – в редакции могу не появляться, пока не нарою что-нибудь более интересное.

И я рою. Начинаю привычно с интернета, но всё, что нахожу о профессоре Качинском – это то, что он занимался исследованиями в области генной инженерии. В чём я даже не сомневалась. Попадается несколько его работ, но мне сейчас неохота погружаться в дебри генетических разработок. Поэтому утаскиваю труды Качинского в «хомячью» папочку и вздыхаю: не гуглится профессор. Есть такая категория людей, которых искать в интернете бесполезно.

А о «Проекте “Идеальные”» и вовсе никаких сведений.

Ну что ж, вернёмся в доинтернетовские времена. Где в то время искали информацию? Правильно, в библиотеках.

Значит, придётся брать ноги в руки и отправляться в «книжный храм». Хорошо, что я сейчас одна: тётя, моя единственная родственница после гибели родителей, укатила на курорт. И, кажется, завела роман. Я рада за неё, хотя и тоскую. Но – эгоистично. Тётушка замечательно готовит, а я вообще к этому не способна. Вот и приходится перебиваться на сосках, пельменях и «дошиках» из «Пятёрочки». Ну ничего, не помру. А Лидка, моя тётя, заслужила хорошо оттянуться.

Быстро собираюсь и выползаю в библиотеку. Бреду по улицам, наслаждаясь осенним городским пейзажем. Главное книжное хранилище города находится в огромном особняке конца XIX века. Библиотекарям каким-то чудом удалось его отстоять и сохранить. Более того, здание выглядит вполне прилично.

Переступаю порог и немного прикрываю глаза. Всегда считала библиотеки – особенным местом. Местом силы. Кажется, если внимательно прислушиваться – услышишь шёпот книг.

Но мой путь лежит сначала в каталожный зал. Честно сказать, я уже и подзабыла, как пользоваться каталогом. Поэтому когда мне приходит на помощь благородного вида старик, сам похожий на каноничного профессора, я очень радуюсь.

– Качинский? – оживляется он. – Удивительно, что молодежь интересуется этим гением.

– Редакционное задание, – бурчу я.

– Всё равно хорошо, – продолжает старик, – сейчас статью напишите, внимание к его персоне привлечёте, а там, может, молодежь, правда, заинтересуется и по его стопам пойдёт.

– Вы его знали? – говорю, затаивая дыхание: неужели такое везение прямо в руки идёт?

Но мой новый знакомец лишь качает головой:

– Лично – нет. Но было время, когда я интересовался генной инженерией и с удовольствием почитывал его статьи. Кстати, давайте знакомиться, барышня, – Лев Аристархович Зорин, профессор философии и права. Имею честь преподавать эти науки в нашем госуниверситете.

– О! – улыбаюсь. – А я там на журфаке учусь. Олеся Давыдова.

Пожимаю сухую старческую руку.

У Льва Аристарховича пытливый пронзительный взгляд. Глаза голубые и чистые-чистые, из-за очков – кажутся несколько больше. И он, со своими длинными седыми волосами и окладистой бородкой, напоминает волшебника из какого-нибудь фильма фэнтези.

Для пожилого человека Зорин одет довольно-таки стильно: клетчатая рубашка, поверх – кофта крупной вязки с кожаными «латками» на локтях, кроссовки и джинсы.

Модный старик. И парфюм у него приятный.

Мы сидим за столиком, куда Лев Аристархович притащил каталожный ящик, и перебираем карточки.

– Нам сегодня везёт, Олесенька, – говорит он, ловко выуживая одну. – Вот, поглядите. Это его интервью. Вам теперь в отдел статей.

– Спасибо, – искренне благодарю я, – чтобы я без вас делала, Лев Аристархович.

– Не знаю, барышня, – он шутливо пожимает плечами. Потом из своей обширной кожаной сумки достаёт визитку и протягивает мне: – Если снова нужна будет помощь с каталогом – звоните.

Я благодарю ещё раз, переписываю нужные мне данные на листочек и бегу в отдел статей.

Тут – солидная очередь. Кто бы мог подумать, что столько людей ещё посещает библиотеки. Мне казалось, они стоят пустыми. Хотя, если посмотреть на возраст тех, кто стоит передо мной сейчас в очереди всё становится ясно – в основном, пенсионеры. Вон как косятся на молодую меня.

Наконец и я оказываюсь перед тётенькой-библиотекарем. Она серьёзно оглядывает меня из-под круглых роговых очков. Должно быть, тоже удивляется моему нахождению здесь.

Молча протягиваю ей лист заявки и улыбаюсь.

Женщина осматривает бумагу, фыркает и уходит в хранилище. Не возвращается довольно долго – я уже начинаю паниковать и волноваться, когда библиотекарь всё же возвращается с моим запросом. Он – как яйцо в утке – прячется в толстой папке с надписью «Конспирологические теории 90х и начала 2000 гг.»

Беру папку, сажусь за один из столиков, роюсь в вырезках. В основном – презренная жёлтая пресса конца прошлого столетия. Всякие «Оракулы времени», «НЛО» и «Невероятные факты». Ощущение такое, будто действительно ковыряюсь в грязи, перебираю мокрые комочки жёлтой глины. Брр…

А вот и нужное мне интервью. Тут есть и фотография Качинского. Пренеприятный тип, надо признать. Особенно бросается в глаза огромная бородавка на красном носу. Надо же, такая отвратная внешность и такой гениальный ум.

Собираюсь погрузиться в чтение, а пока умащиваюсь, удобно устраиваю перед собой газетную страничку, взгляд выхватывает строки: «Бытует мнение, что красота всегда успешна в любви. Это не так. Помните: не родись красивым. “Идеальные” станут подтверждением моих слов: им любовь будет доставаться трудно, несмотря на яркую внешность».

Но, увы, дочитать не успеваю – звонит Лариса.

– Алло, – шепчу в трубку, чтобы не привлекать лишнего внимания, – что случилось?

Ларка плачет…

– Приезжай… – бормочет она, – тут... твой Базиров… он… – и снова рыдания.

– Боже! – у меня внутри всё холодеет. – Что он натворил? Успокойся, уже лечу. Ты где?

– В «Багире».

– В какой ещё «Багире»? – не въезжаю я.

– В ветклинике же, – немного раздражённо отзывается Лариса.

– Что ты там делаешь? – недоумеваю я.

– 5 –

…домой в этот раз приезжаю ещё более взвинченная, чем после той встречи в кафе – в редакцию.

Ну, ничего, здесь у меня есть способ отвлечься от всех амурных переживаний – в рюкзаке буквально жжётся интервью Эдмонда Качинского. Не терпится его прочитать.

Но для начала после всех треволнений не мешает подкрепиться. Бог мне в этот день послал пельмени со сметаной и чай с ватрушкой. И пусть древние римляне считали, что plenus venter non studet libente[1], я сейчас более чем настроена на восприятие информации. Потому что сыта и, наконец-то, спокойна. А голова свободна от лишних и ненужных мне пока забот.

Разворачиваю ксерокопию и морщусь от названия газеты «Оракул Вселенной». Да уж, умели в 90-е издание назвать. Вот только интервью, опубликованное в жёлтой прессе, доверия не вызывает. Но другой зацепки у меня пока нет. Будем довольствоваться тем, что есть.

Сам материал тоже имеет броское название «Геном любви». Даже так! А я, признаться, Эдмонд Янович, считала вас более серьёзным человеком. В подзаголовке – солидный список регалий Качинского: он и профессор, и академик, и доктор наук, и член-корреспондент, и кавалер каких-то там орденов, и лауреат премий  и, кажется, кто-то ещё. Мне не удалось найти годы жизни Качинского, но сейчас отчётливо понимаю – если он и умер, то точно не от скромности.

Поскорее пробегаю глазами эту малозначительную информацию и перебираюсь на само интервью. А оно – прелюбопытно.

«О.В.»: Так вы, Эдмонд Янович, утверждаете, что расшифровали геном любви?

Э.К.: Да, именно так. Это значит, что скоро нам удастся подчинить себе одну из главных человеческих эмоций. Ведь это вроде бы прекрасное чувство, столь охотно воспеваемое поэтами, стало причиной многих воин и бед. А уж сколько судеб сломала любовь! Пора усмирить этого зверя. Посадить его в клетку. Научить людей контролировать проявление любви. И когда она не нужна – устранять вовсе.

«О.В.»: А не кажется ли вам, что жизнь тогда станет скучной и серой? Ведь цветными её делают иррациональность и спонтанность, присущие любви…

Э.К.: Зато сколько времени у людей освободиться на то, чтобы совершать открытия, делать что-то действительно полезное. А не страдать из-за обычных химических реакций в мозгу.

«О.В.»: Значит, вы не верите в любовь?

Э.К.: Я учёный, биолог, генетик. Я предпочитаю работать с видимыми и ощутимыми материями. Но теперь, благодаря моему открытию, видимой и ощутимой станет и сама любовь. Её можно будет вычислить, просчитать, смоделировать.

«О.В.»: Эдмонд Янович, скажите, вы намерены применить своё открытие на практике? Мы слышали, вы сейчас работаете над уникальным проектом…

Э.К.: Да, это действительно беспрецедентная разработка. Мы назвали её – «Проект “Идеальные”».

  «О.В.»: Как интересно? Кто такие эти «идеальные»? Вкратце охарактеризуйте их.

Э.К.:  Не побоюсь этого слова – это будут некие сверхлюди. Борцы с тёмными силами. Они будут идеальны во всём – красивы, умны, благородны. Этакие рыцари без страха и упрёка.

  «О.В.»: О, если так, то они должны быть как раз-таки счастливы в любви? Ведь в красавцев влюбляются охотнее!

Э.К.:   Бытует мнение, что красота всегда успешна в любви. Это не так. Помните: не родись красивым. “Идеальные” станут подтверждением моих слов: им любовь будет доставаться трудно, несмотря на яркую внешность.

  «О.В.»: Поясните, не совсем понимаю.

Э.К.:   Когда человек хорош собой и идеален в поведении – ему действительно легко завоевать любовь. Это просто и неинтересно. Мы решили усложнить задачу. Влюбляться по-настоящему “Идеальные” смогут лишь один раз в жизни. Знаете, этакий эффект истинной пары.

«О.В.»: Разве истинная пара – это не выдумки авторов фэнтези про оборотней?

Э.К.:   В каждой шутке – лишь доля шутки. Истинные пары существуют. “Идеальные” будут чуять их, распознавать, именно, как оборотни в названных вами романах. Чувство, которое они будут испытывать при этом к своей партнёрше, сродни наваждению, одержимости.

«О.В.»: И как всё это связано с контролированием любви?

Э.К.:   Ещё раз говорю – контролировать обычное чувство достаточно просто, гораздо сложнее подчинить себе болезненную одержимость. Как и полагается идеальным, они будут идеалистами. И благо партнёра для них всё-таки станет выше собственного. Поэтому, если своей истинной паре они не придутся по нраву –“Идеальные” предпочтут отступить. Позволить половинке строить личную жизнь по своему усмотрению. Они смогут контролировать свою агрессию, своё наваждение – это ли не чудо!

«О.В.»: Разве это не пытка?

Э.К.:   Вовсе нет! Ведь счастье в любви – это высшее благо. Даже если твой любимый человек счастлив не с тобой. Но ты радуешься. Твоя любовь – выше низменных страстей. Ты можешь подчинять их рассудку.

«О.В.»: Этим вы руководствовались, когда позволили Ефросинии Древянкоф стать Тихомировой?

 Э.К.:   Не понимаю, о чём вы. Вернее, понимаю, но не знаю, откуда растут слухи у этой сплетни. Скажу вам больше: я никогда не был знаком с госпожой Древянкоф. Я видел парочку её картин – актриса совершенно бездарна. А я, знаете ли, в женщине помимо внешности предпочитаю внутреннее наполнение…

На этом интервью обрывается. Видимо, тот, кто вырезал его из газеты, не потрудился вырезать весь материал.