Рим

1

Третий Каледонийский вернулся в Рим в канун ноябрьских календ, или, по языческому обычаю, в ночь праздника Самайн. Легион изрядно потрепало за два года на Адриановом валу: выдержав три большие осады и бесчисленное множество мелких террористических атак, совершив полдюжины карательных рейдов на вересковые пустоши и потеряв половину личного состава, Третий Каледонийский вошел в Рим через Дубовые ворота на холме Целий.

Накрапывал дождик. Было сыро и холодно. Над канализационными решетками  вились столбики пара.

Легион – или, вернее, его остатки: один турм бронетехники, четыре когорты пехоты, пять манипул десантников и центурия спецназа – вернулись в Рим тихо и без всякой триумфальной помпы. Облезлые, в подпалинах и шрамах от бронебойных пуль, выкрашенные в серо-черный горный камуфляж, БМП неспешно ползли по улицам Вечного Города, устрашающе порыкивая на редких прохожих и обдавая их сизым выхлопом дизелей. Несмотря на поздний час – что-то около половины одиннадцатого, улицы Рима были пугающе малолюдны.

– Чума, что ли? – спросил центурион первого копья Приск, в недоумении повертев головой.

Военный трибун Кассий Марциллиан, исполняющий обязанности безвременно погибшего (наступил на пиктскую мину) легата Дементия, в ответ только пожал плечами.

Приск и Марциллиан сидели на броне штабной машины вместе с аквилифером и еще тремя офицерами, и мелкая морось противно барабанила по шлему, холодными струйками сбегая за ворот кирасы. Кассий смахнул с лица капли дождя, протер цевье карабина и сказал:

– Ну что за мерзкая погода! Прям как в Каледонии. И воняет так же.

И действительно, к вони солярной гари, машинного масла и вечного римского смога прибавились знакомые ароматы торфяного дыма и паленого мяса.

– Ага, – кивнул Приск. – Точно. Это что, барабаны бьют?

– Не может быть. В Риме? Откуда?

Но это действительно били барабаны пиктов. Сразу за поворотом на Виа дель Корсо, ведущую к Капитолийскому холму, дорогу легиону преградила муниципальная гвардия – за заслоном пылал костер, на котором жарилась туша оленя.

Вокруг огня слонялись полуголые люди с выкрашенными в синий цвет лицами.

Рука Кассия скользнула на карабин. Щелкнул предохранитель.

-Это еще что? – рявкнул Кассий на мордатого вигила, едва смолк рокот мотора БМП.

– Распоряжение муниципалитета, – угрюмо ответил вигил, сцепив ладони на объемном брюхе. – Улица перекрыта для празднования Самайна пиктской общиной города.

– С ума сдуреть, – пробормотал Приск, с неохотой выпуская рукоятки спаренного пулемета. – Митра Великий, куда катится этот мир?

Картина, развернувшаяся перед ними, напоминала большой шабаш пиктов на фоне взорванного нефтепровода у Альт Клута… Только вместо оленей тогда жгли римлян из «Иска Петролеум».

– Заворачивай! – махнул вигил. – В объезд!

Третий Каледонийский легион свернул на Виа Триумфале, и была в этом мрачная ирония… Дождь усилился. Небо окончательно заволокло тучами, в них громыхало и посверкивали молнии. Рекламные щиты прикрывали облупившуюся штукатурку старых покосившихся зданий. В лужах на раздолбанной мостовой стояла грязь. Навстречу колонне бронетехники брели группки синелицых пиктов, постепенно собираясь в толпу. Косматых друидов с дубовыми посохами несли в паланкинах. Легионеры хранили мрачное молчание.

Когда Капитолий остался позади, по левую руку, и машины легиона, пофыркивая и надсадно ревя, поднялись на холм Виминал, меньше стало рекламы вокруг, зато на серых от сырости стенах прибавилось граффити на сотне варварских языков и наречий. Преобладали кельтские руны, поверх которых то и дело встречалась грубо намалеванная красным волчья морда. Смуглые рабочие, судя по прическам – из секванов или гельветов, лениво замазывали граффити известью, несмотря на дождь, делавший их работу бессмысленной.

Их коллеги в оранжевых жилетках дорожной службы – то ли гетты, то ли фракийцы – с тупым упрямством заделывали выбоины в мостовой, плюхая раствор прямо в лужи.

– Бар-рдак! – прорычал Кассий, глядя на это безобразие. – Поворачивай к казармам!

Казармы Легиона располагались на холме Квиринал. Тут, у самого КПП с дремлющим часовым, шумел палаточный лагерь каких-то леваков с транспарантами вроде «Свободу Северной Каледонии!» и «Остановим расправы над мирными деревнями!» Леваков было немного: видимо, в канун Самайна даже самые толерантные римляне не рисковали высовываться на улицы.

– О, гляди! – обрадовался Приск и ткнул пальцем в портрет сенатора Фортуната, которым тряс один из леваков. – Ваш будущий тесть, трибун! – Приск скабрезно ухмыльнулся: шуточки о грядущей свадьбе командира скрашивали ему долгую дорогу от берегов Каледонии до Неаполя.

– Отставить трепаться! – Кассий спрыгнул с брони, забросил карабин за спину и с наслаждением размял ноги, пнув литое колесо БМП. – Оружие сдать в Арсенал. Машины – в гараж. Легионеров разместить по казармам, накормить ужином. Увольнительных не давать! Я в штаб, доложиться.

– А как же невеста?! – не унимался Приск.

– А потом – к невесте. Всему свое время…

Кассий снял шлем, пригладил слипшиеся от пота русые волосы и провел ладонью по щеке.  Щетина его – светлая, с рыжиной, еще один предмет для шуточек Приска о кельтских кровях командира – уже утратила всякую жесткость и могла претендовать на звание бороды. Не буду бриться, решил Кассий, расстегивая кирасу бронежилета. Вот в баню бы сходить…

– Парни взбунтуются, – доложил Приск. – Как это – в первую ночь и не давать увольнительных? А девочки мадам Алевтины? Они так ждут!

– Перебьются, – отрезал Кассий. – Знаю я твоих парней. Их только выпусти в Самайн в город. Мигом начнут уши синелицым резать…

***

– Что это? – косматые брови Деорда сползлись к кривой, многажды сломанной переносице. – Я тебя спрашиваю, что это?!

Бран инстинктивно съежился в ожидании удара.

– Это не мое! – выкрикнул он, и отец опустил занесенную было руку с  кожаным рюкзаком, который он выудил из-под кровати Брана.

***

На заднем дворе ресторана «Карфаген» – огороженном сеткой-рабицей клочке асфальта между парковкой и кирпичной стеной в потеках копоти – было холодно. После полуночи дождь прекратился, и в мутных лужах отражался свет единственного фонаря над черным ходом. Из мусорных баков воняло гнилью.

Бран вынес корзину с отбросами, примостил ее на крылечке и, преодолев брезгливость, достал из кармана полиэтиленовый пакет. Сегодня Самайн, а значит, среди объедков могли попасться нетронутые деликатесы. В праздники римляне всегда много пили и мало ели; после Вакханалий Бран притащил домой целого поросенка.

Сегодня добычу Брана составили десяток тарталеток с красной икрой, копченые свиные ребра и два стейка из оленины. Отнесу Уле, решил Бран, пакуя еду в пакет. Сестренка что-то совсем загрустила в последние месяцы. Если узнаю, что старый боров Фортунат распускает руки, убью. Перережу глотку.

Бран опрокинул корзину в мусорный бак, спрятал пакет за пазуху и закурил.

С улицы несло гарью: отсыревшие дрова праздничных костров сильно чадили, из-за чего пьяные друиды проклинали все на свете. У огня плясали римляне в масках – не настоящих, конечно, из ивовой коры, а дешевых гуннских, из пластмассы. Пикты и кельты к этому времени уже перепились.

На парковке поблескивали глянцем «Феррари» и «Ламборджини» – ярко-желтые, ярко-красные, ярко-синие. Золотая молодежь Рима приехала развлекаться на Самайн. Из ресторана доносились древние ритмы пиктских барабанов в современной обработке.

Зеленый кабриолет «Альфа-Ромео» въехал на парковку на самых малых оборотах, тихонько урча могучим двигателем и шурша шинами по асфальту. Из машины, воровато озираясь, выбрался Фидах, на ходу натягивая форменную куртку парковщика и выуживая из-под сиденья кружевные трусики.

– Доиграешься, Фидах, – заметил Бран. – Опять уволят.

– Невелика потеря, – хмыкнул Фидах, вешая ключи от «Альфа-Ромео» на стенд. – Все равно тут нет перспектив карьерного роста!

Фидах, как и Бран, появился на свет и вырос в Риме. Родители его, зажиточные купцы-кельты, отдали сына в престижную частную гимназию в надежде сделать отпрыска полноправным квиритом. В первый же день Фидаха обозвали «синемордым», мальчишка полез в драку и был с позором изгнан из гимназии. В публичной школе для иммигрантов он и встретился с Браном. Вместе они ходили драться с римлянами, воровали яблоки из садов патрициев, писали руны на стенах Капитолия, ухаживали за девчонками, удирали от «люпусов», жгли костры на Бельтейн, играли в мяч, занимались кулачным боем и слушали бардов.

Именно Фидах познакомил Брана с Тарлой.

– Ну что, принес? – спросил Фидах нетерпеливо. – Они скоро подъедут.

– Угу. Помоги отодвинуть…

Вдвоем Бран с Фидахом, сморщив носы от вони, отодвинули мусорный бак, и Бран вытащил из-за него кожаный рюкзак.

– Ну ты ловкач, – одобрительно кивнул Фидах. – Хитер, как римлянин. Ага, вот и они.

Неприметный пикап зарулил на парковку, из него выбрались двое усатых мужчин в черно-красных тартанах. Длинные усы одного из мужчин были заплетены в косички. Тарла. Долговязому Брану он едва доставал до подбородка, но из-за широких плеч казался почти квадратным. Низкий лоб, массивная челюсть, колючие глазки, жесткий ежик черных с проседью волос.

 Спутник его отличался сломанным носом и расплющенными ушами бойца панкратиона. Усы боец носил соломенно-рыжие, взгляд телохранителя, как и подобает, рассеяно-цепко блуждал по сторонам.

– Вечер добрый, пикты! Хорошего урожая! – проскрипел Тарла традиционное приветствие.

– Спасибо, брат пикт. И тебе того же… – чуть смущенно ответил Бран.

Как-никак, это был сам Тарла, за голову которого вигилы давали двести сестерциев. Тарла, герой сопротивления, вожак пиктского подполья, ветеран Битвы за Альт Клут, беглец из римского концлагеря, неформальный лидер кельтской диаспоры, террорист и борец за свободу Каледонии…

– Ты сохранил наш груз? – спросил Тарла.

– Да, – Бран протянул ему тяжелый рюкзак.

– Молодец. Заглядывал внутрь?

– Нет.

– Это хорошо. Но ты ведь знаешь, что там? – хитро прищурился Тарла.

Бран усмехнулся:

– Догадываюсь.

Их беседу прервал пьяный гомон, долетевший от парадного входа ресторана. Телохранитель Тарлы шустро перехватил рюкзак и отправил его в кузов пикапа, а сам Тарла как бы невзначай расстегнул куртку, освобождая кобуру.

– Не надо, – сказал Бран. – Я схожу, посмотрю…

Тарла кивнул.

У входа в «Карфаген» назревала драка. Обычная пьяная свара между здоровенным вандалом и троицей римлян грозила перерасти в побоище, и перевес был на стороне вандала, так как из его противников – миниатюрной девицы, жеманного юноши в женском платье и его брата-близнеца в мужской одежде, но с румянами на щеках и лавровым венцом на голове, – на драчуна не походил никто.

Неизвестно, чем эта троица задела вандала, но тот рассвирепел всерьез и уже закатывал рукава, готовясь отправить римлян к праотцам. А значит – приедут вигилы, устроят допрос, поднимут записи камер наблюдения, увидят встречу Брана и Тарлы… Вот ведь как некстати, подумал Бран, ускоряя шаг. Принес их Цернунн на мою голову.

Расклад стал еще опаснее, Бран узнал девицу – это была Виринея, дочь сенатора Фортуната. Точно, без вигилов не обойдется, даже если вандал никого и не убьет.

– Эй, ты! – заорал Бран, переходя на бег. – Бык безрогий! А ну оставь молодых господ в покое!

Вандал изумленно повернулся к бегущему пикту.

– Что, выслужиться захотел, крысеныш синемордый?! – прорычал он.

Бран сунул руку за пазуху (пакет с объедками шлепнулся на асфальт) и выдернул кинжал – скин-оккл, единственный верный друг любого пикта.

– Я сказал – проваливай! – рявкнул Бран.

При виде холодной стали вандал поостыл. Одно дело – набить морду изнеженным римлянам, а другое – получить кинжал в брюхо от озверевшего пикта.

– Ну?! – продолжал напирать Бран.