Роковая ошибка Короля Академии

1. Сиротка возомнила, что её можно полюбить

— Вот и припёрлась наша низкосортная ночёвка, — шипит кто-то за спиной, и слова впиваются между лопаток точным ударом.

Я не оборачиваюсь, продолжая идти по ковру коридора, но внутри всё сжимается в маленький, липкий и знакомый комок стыда.

Утренний свет падает из высоких окон полосами, словно решётка. Воздух густо пропах дорогими духами, пудрой и чем-то сладким — ванилью, может, или дорогим мылом. Всё вокруг кричало о деньгах и праве, к которым я не имела отношения.

Я здесь — случайное пятно, чужая.

Напрасно я надеялась, притаившись в тени, проскользнуть к своей комнате незамеченной. Они будто ждали, выстроившись вдоль стен изразцовым хором.

Они все знают.

Знают, с кем я провела эту ночь. Точнее — к кому посмела прикоснуться, на кого посмела поднять глаза… Будто я и правда могла поверить, что самый сильный дракон в Академии разглядит что-то в серой мышке из приюта.

Щёки пылают предательским огнём, и мне кажется, каждый его поцелуй, каждый отпечаток его пальцев на моей коже краснеют постыдными следами, видимым всем этим особам

Я нервно поправляю воротник своей скромной блузки, стараясь прикрыть тёмно-лиловую отметину на шее — печать его страсти, которая теперь чувствуется особенно сильно.

— Дешёвка, — бросают в спину, и слово, словно камень, отдаётся в висках.

— Синюшная, что с неё взять.

— Сиротка возомнила, что её можно полюбить.

— Интересно, сколько раз за ночь?

— Потаскуха.

Я сжимаю кулаки так, что коротко остриженные ногти впиваются в ладони, оставляя красные полумесяцы. Гулкие своды коридора подхватывают и множат эти слова, и каждое — укол под кожу.

Боже… откуда? Откуда они ВСЕ знают? Я ведь ни с кем не делилась. Только с ней. С Хлоей. Моей Хлоей, единственной, кому я доверяла все свои тайны, все глупые девичьи мечты. Мы вместе прошли через приют, вместе поступили в Академию, поддерживая друг друга, когда мир казался особенно враждебным.

Может, она обиделась? На то, что я призналась ей только вчера, сгорая от стыда и восторга, что с ним в тайне встречаемся уже месяц? Что влюблена в него по уши, до головокружения, до тошноты, и что сердце выпрыгивает из груди, когда он просто смотрит в мою сторону.

Король Академии. Само солнце в нашем замкнутом мирке. Недосягаемый, прекрасный и холодный. И этот самый человек вчера, в мой день рождения, пригласил меня к себе.

И я пошла.

Для меня это было чудом. Единственным настоящим чудом в моей жизни, которое вдруг соизволило случиться со мной — сироткой без рода, без имени, без будущего.

Неужели это она? Не верю. Не могу поверить. Но улики на их лицах, в их ядовитых улыбках.

Каждый их взгляд — точно отточенное лезвие. Каждая усмешка прожигает дыру в той хрупкой уверенности, что я пыталась построить.

Я и раньше была для них никем, но теперь стала мишенью.

Скоро начало занятий, а они всё стоят здесь, будто их день не начнётся, пока они не додавят меня окончательно.

Для них — забава. Для меня — первый день взрослой жизни, который превратился в публичную казнь.

Я ведь знала, что это не пройдёт бесследно. Но не думала, что будет так больно.

Сегодня я проснулась не в своей узкой постели. Шёлковые простыни пахли им — дорогим парфюмом, кожей и чем-то неуловимо опасным, погружая в омут головокружительного опьянения. А за окном плыло серое, предрассветное небо, и сердце колотилось где-то в горле, дико и отчаянно, будто я стояла на краю обрыва.

Я не помню, как всё закрутилось. Вино в его бокале искрилось, тёплое и обманчиво сладкое. Его взгляд — тяжёлый, уставший, с насмешкой в уголках, но и с каким-то неожиданным теплом. А голос… он будто касался изнутри, проникал в самое нутро.

Когда его пальцы коснулись моей щеки, я не смогла — не захотела — отстраниться. Его губы, сначала нежные, потом жадные, его твёрдые, уверенные руки, его шёпот, обжигающий кожу… Всё казалось настоящим. Настолько настоящим, что в животе порхали бабочки, а разум отключился.

Я поверила. Поверила, что он видит за моей скромной одеждой и робостью — меня. А не мою чернокровность, не моё происхождение.

Может, я слишком наивна? Может, нужно было бежать от него без оглядки? Но в тот момент, под его взглядом, я думала — это судьба. Я забыла, кто я, потому что он смотрел на меня так, словно я была единственной женщиной в мире. Так, будто я особенная, чудо в его жизни.

А теперь я иду по этому коридору, и их ненавидящие взгляды спрашивают меня без слов: что ты, отброс, смела делать рядом с таким, как он?

Оскорбления продолжают сыпаться на мою голову, как град. Слова больно хлещут по щекам, но я стискиваю зубы и смотрю прямо перед собой, не позволяя ни одной слезе вырваться наружу. Воздух становится вязким, как смола, и я ускоряю шаг, пытаясь вырваться из этой ловушки. Но они не отстают.

Смеются. Они — у кого всё есть.

А я… я даже защитить себя не могу.

Может, я правда ничего не стою?

1.1

Мои вещи разбросаны, будто кто-то специально рылся в них, выворачивал, искал что-то.

Но самое ужасное их чем-то облили, красная как кровь краска, расползалась пятнами на ткани. Бордовые капли въелись в ткань рубашки, в белый воротничок, в рукава формы.

Сжимаю пальцы в кулаки и бросаюсь к кровати.

— Нет, нет, нет… — судорожно шепчу.

Колени ударяются о край, я торопливо сгребаю всё в охапку — рубашку, пояс, куртку, галстук — всё, чтобы избежать накатывающего позорного стыда.

Она обжигают изнутри, будто я стою под осуждающим взглядом сотен глаз. Торопливо засовываю вещи под кровать, в ящик, в сумку — куда угодно, лишь бы не видеть этих пятен.

Хлоя?

Но как она могла, она ведь моя лучшая подруга.

Сердце грохочет.

Я запираю дверцу шкафа и отступаю к стене.

Комната вдруг кажется тесной и чужой.

Хватаю свою сумку и покидаю её.

Через коридор иду не видя ничего перед глазами. Я разберусь с этим потом, а сейчас нужно на занятия.

***

В главном корпусе было не протолкнуться. Казалось, все студенты собрались сегодня здесь, и каждый, мимо кого я проходила, провожал меня взглядом. Девушки смотрели с насмешкой и брезгливостью, а парни — с наглыми, липкими ухмылками, от которых по коже бежали мурашки.

У меня было ощущение, будто на мне нет какой-то важной детали формы, и все это видят.

Наконец я замечаю в толпе Хлою и направляюсь к ней, удивляясь, откуда в актовом зале набралось столько народу.

Я уже была почти рядом, как вдруг чьё-то грубое толчок в спину заставил меня пошатнуться и едва не упасть. Резко обернувшись, я попыталась разглядеть обидчика в плотной стене чужих лиц.

— Может ты и мне, отс…, — слова обрываются, кто-то одёрнул.

Я краснею, отворачиваюсь и спешу уйти, но уже вскоре чувствую на себе чью-то руку она скользнула на моё бедро и больно сжала.

— Можешь согреть и мою постель, — обжигает ухо чей-то мужской голос.

Я отшатываюсь, и чувствую что нырнула в воду с акулами. Оскорбления продолжаются.

“Дешевка, постилка, второй сорт”, — всё это лилось на меня из-за того, что я была с ним.

Хлоя стоит чуть в стороне, держась рядом с высокомерными, чьё презрение льётся на меня, как грязь.

Совсем недавно она сама шептала мне в спальне, как ненавидит этих надменных наследников, как смеётся над их «чистыми родами».

А теперь — смеётся вместе с ними.

Наши взгляды встречаются. В её глазах — ни капли тепла. А такое же колючее высокомерие. И всё-таки она делает шаг ко мне, а я слышу смех, резкие слова и мне кажется что все говорят обо мне.

— Хлоя, ты испортила мои вещи, зачем? — добираюсь наконец до подруги, взъерошенная, нервно сжимающая ремень своей сумки.

— Я испортила, Алиссия? У тебя видимо температура. Я не трогала твои вещи.

— В комнате только мы с тобой вдвоём живём, — тревога нарастает с каждым ударом сердце, и я чувствую как надвигается, что-то ужасное.

— И что? — её голос звенит тонко, как лезвие. — Думаешь, если кто-то решил тебя проучить, я обязана заступаться?

— Но это ты… — слова срываются, дыхание спутывается. — Никто, кроме тебя, не мог туда войти.

— Ты слишком высокого мнения о себе, Алис, — Хлоя усмехается, делая шаг ближе. На ней форма сидит идеально — выглаженный ворот, золотые пуговицы ловят свет. — Думаешь, мир крутится вокруг твоих драм и твоих… ошибок?

Я моргаю, не понимая, откуда в её голосе столько льда.

— Хлоя… мы же подруги.

— Были, — легко, почти равнодушно бросает она. — Знаешь, Алиссия, наша «дружба» изжила себя. Давай признаемся честно: как только мы поступили сюда, наши пути разошлись. Ты всё время в книжках, в своих страхах, в попытках соответствовать.

Она скользит взглядом по моим дешёвым пуговицам, по мятой блузке, по моим дрожащим пальцам.

— А мир — он шире, — продолжает она. — Здесь есть люди, связи, возможности. Можно знакомиться, быть в центре событий, расти. А ты… — она чуть склоняет голову. — Ты застряла. Всё та же тихая сиротка, которая держится только за меня, как за костыль.

Словно ледяной нож входит в грудь.

— Но… мы всегда были вместе…

— Это тебе так казалось, — мягко, почти жалостливо. — Просто раньше у меня тоже никого не было. А теперь… — она улыбаетcя уголком губ, холодно, чуждо. — Теперь у меня есть с кем идти дальше.

Она чуть наклоняется ко мне, шепчет:

— И ты больше не вписываешься в эту картинку.

Я чувствую, как мир под ногами качается.

— Хлоя… что ты имеешь в виду?

— Ровно то, что сказала. Ты — тормоз. Ты всё ещё живёшь прошлым. А я — нет.

Задыхаюсь, не ожидая такой жестокости.