Роман с Дьяволом

Глава 1. Рок-н-ролл и куртизанки

Алекс

Голова гудела жутко. Где-то на задворках сознания, весьма смутно, всплывали воспоминания минувшей ночи:

Клуб «Поющие сирены».

Любимый коньяк «Courvoisier». Тот, что по 300 баксов за один фигурный пузырь. Но одним вчера явно не обошлось. Глухой шум в голове — прямое тому доказательство.

Кривя лицо в болезненной гримасе, попытался повернуть шею. Острая боль пронзила самый центр воспалённого, ещё не проснувшегося, мозга и вынудила застонать в голос.

Запустив пальцы в слегка влажные волосы, со всей силой сжал их у основания, и, хрустя шейными позвонками, медленно склонил голову набок.

Провёл языком по пересохшим губам, и тут же заметался взглядом по комнате в поисках, хотя бы глотка, воды. Коробки от уничтоженной пиццы, пустая тара от выпитого алкоголя, одноразовая посуда, использованные презервативы, разбросанные по всему периметру шмотки… Всё что угодно, но только не вода.

Резким рывком отодрал себя от — излишне мягкого — дивана и тут же понял опрометчивость поспешного действия. Комната качнулась, вынуждая вернуться в исходную позицию.

— С-с-сука! Вот на хрена было столько в себя вливать?

Судорожно провёл влажными ладонями от высокого лба к лёгкой небритости на щеках, ощущая мелкую испарину. На достаточно моложавом для реального возраста лице, особо выделялись губы: правильно очерченные, с каким-то таинственно застывшим лукавством.

Но подобная мягкость — это всего лишь напускной шарм. Тот самый, что так коварно затягивает в расставленные сети необъяснимого магнетического обаяния. А потом — так же безжалостно — вышвыривает на берег безысходности и отчаяния.

Да. Это тот самый тип мужчин, для которого нет пьедестала с распределением мест. Он не будет никогда волочиться у кого-то за спиной, довольствуясь вторыми ролями.

Он — Александр Романов. Первый и единственный. Всегда и во всём. Слишком красив. Слишком амбициозен. Слишком высокомерен. Всего слишком, чтобы размениваться на незначительные мелочи или, не дай Бог, уступать.

В глубине его тёмных, словно плещущихся ночною мглою, глаз таилось столько ненависти и скрытой неприязни ко всему миру, что хватило бы на дюжину отъявленных отморозков. Острые скулы только подчёркивали прямой нос и волевой подбородок. Тёмные волосы, с изящно спадающей на лоб прядью, ровно подстрижены, лишний раз демонстрируя чрезмерную напыщенность и педантизм.

Рядом заворочалось какое-то полуобнажённое тело. Сощурив один глаз, пытаюсь вспомнить имя барышни, боевой раскрас которой нещадно потёк, ознаменовав траурные рюши под весьма выразительными глазами. Только марша соответствующего и не хватало.

Девица смотрела на меня таким же удивлённым взглядом и в её расширенных зрачках, бегущей строкой, читалось: «Хелп ми вспомнить, как я здесь оказалась».

А что я? Самому бы хоть что-то вспомнить. Мгновение и, чуть поодаль, заворочалось ещё одно тело. Кривя опухшие губы и нещадно сминая складки на лбу, свожу брови к переносице, пытаясь рассмотреть источник движения.

— Твою же мать! Две? Серьёзно? Спинным мозгом чувствовал, что эти «Поющие сирены» не доведут меня до добра. И ведь не ошибся.

Дрожащими руками потянулся к — выцепленной взглядом — смятой рубашке, видимо, в порыве бурной страсти, брошенной у изголовья дивана. Сука!

Пока непослушные пальцы нащупывали долбаные пуговицы, эти две размалёванные пигалицы, нестройным дуэтом, лепетали что-то несвязное, параллельно предъявляя какие-то претензии.

«Совсем эти бабы обнаглели. Страх потеряли», — проносится шальная мысль и тут же, словно спасение, моя «труба» начинает надрывно орать голосом незабвенного Фредди Меркьюри:

«Show must go o-o-o-on…»

Вот только понять бы ещё, откуда именно этот звук доносится.

Пышногрудая шатенка, кривя губы в наглой усмешке, потянулась к карману брошенного на полу клочка ткани — гордо именуемого платьем. И что вы думаете? Выволокла оттуда мой гаджет!

— Какого хера?! Как он оказался у тебя? — прорычал злобно, сводя брови к переносице. — Повторяю для особо глухих! Как?! Он! Оказался! У тебя!

Шатенка, часто мотая головой, попыталась обозначить свою непричастность к недоразумению, надавив на жалость невинным взглядом. Вот только не учла она одного — подобная манипуляция сработает на ком угодно, но только не на мне.

Девица же, быстро сообразив, что ситуация не типичная и вариант «невинная овечка» не прокатит — перешла к операции «ну ты чего, я же пошутила».

Вот только мне было вовсе не до смеха и «ночная бабочка», вскочив на ноги, приняла позицию обороны:

— Эй-эй-эй, фраер! Попридержи коней! — завопила, уже резко сменившая образ, дерзко нахохленная пигалица, размахивая новеньким айфоном перед своим вздёрнутым носом.

— Ты, между прочим, сам мне его вчера подарил, — шипела она, скаля свои выбеленные до зеркального блеска зубы.

Взбешённый до глубины души столь дерзким заявлением, я приблизился к девице вплотную и навис над ней грозовой тучей. Склонив голову набок и растягивая губы в кривой, наигранно дьявольской усмешке, ехидно прорычал:

— Слушай сюда, подруга. Ты берега-то не путай. Какое на хрен «подарил»? — грудная клетка дёрнулась от короткого злорадного смешка. — Ты кто? Персонал! Обслуживающий. Обслужила и гуляй. Поняла?

На изогнутых от гримасы, некогда красиво очерченных губах, заиграла пылающая сарказмом злоба. От столь усмиряющей дерзости, девушка нервозно повела плечами. Обнажённое тело обдало волной леденящего холода, вынуждая поёжиться, от, сковывающего в смирении, страха.

— Ну и сволочь же ты, — шипела с придыханием. — Вчера нам тут в уши наливал, что у тебя бабла немерено, а сегодня уже переобулся.

— Моё бабло — это только моё бабло! Вы то здесь причём? — голос звучал на столько глубоко глухо, словно молвил не человек, а истинное исчадие ада.

— Телефон отдала! Живо!

Глава 2. Королева Марго

В крохотном кабинете, под завязку набитом каким-то канцелярским хламом, сидели двое. На угрюмом лице того, что помоложе, гуляла осторожная сосредоточенность. Он бегло просматривал документацию, заполнившую ветхий стол, словно тяжкое бремя, пыльным грузом бюрократии. Послышался глухой стук, явно тяжёлой руки, по обшарпанной, слегка покосившейся двери и угрюмое уныние парней из розыскного отдела нарушили суровые оперативники. И если один из них коротко, но приветственно кивнул, то второй лишь опрокинул на присутствующих пустой, ничего не выражающий, взгляд.

Впрочем, Романов никогда не отличался многословностью. Его характерной особенностью — всегда и во всём — являлась логика. Логика — наука всех наук. Ну и психологическое давление конечно. Знания полученные в университете управления и бесчисленное количество книг умных психологинь, что он прочёл, вылепили из него харизматичного лидера. Именно этой самой харизмой и отработанным годами слогом Александр Романов — а для друзей просто Алекс — нёс в массы свою политику. Отрабатывая сильные стороны своего характера, вплетая такт и способность убеждать.

Уж кому, кому, а его напарнику Белову все эти методы были хорошо знакомы. И сейчас он просто, в предвкушении, наблюдал за тем, как его напарник начнёт атаку.

— Докладывай, — прогремел Алекс брезгливо.

Парнишка завозился с бумагами. Спустя полминуты, отыскав нужный лист, он заверещал спешно и неразборчиво:

— От вас сообщенка недавно поступила по поводу наркомана. Ну того… что по ломбардам промышляет.

Парень замешкался, выжидательно глянув на посетителей.

— Ну, дальше давай, — кивнул Андрей.

Паренёк потупил взор и, выискивая нужную строку, зашелестел смятыми листами.

— Молодой человек по кличке Клоп, отираясь вблизи ломбардов, — читал он старательно, — высматривает посетителей и совершает нападения. Известно, что у него есть некая девушка по имени Ирина…

— И чего? — перебил нетерпеливо Андрон.

— Да просто эту девушку… — залепетал паренёк сходу оправдываясь.

— Ты воду нам не лей, — прогремел грубый предупреждающий голос Романова. — И не мямли! Давай по фактам.

— Да просто знаем мы эту Ирину. Вот тебе и все факты, — послышалось из дальнего угла этой крысиной каморки и три пары глаз устремили внимательные взоры на, молча наблюдающего до этого, второго работника сыска.

— Косяк у неё был. Так мы за этой кралей месяца три как приглядываем, — продолжил он невозмутимо. — Клоп этот время от времени у неё трётся. Морда у него сильно приметная.

— Чем же? — не унимался Андрей со своей вечной придирчивостью и дотошностью.

— Чем? — продублировав вопрос и ехидно дёрнув край губ, хмыкнул Леонид, который являлся главной фигурой данного отдела розыска. — Да он на рожу чисто Кащей: щёки впалые, отёки под глазами синюшные.

— Не удивительно. Он нарк со стажем, — хмыкнул Андрей, разглаживая привычным жестом свои мушкетёрские усики.

— Адрес пишите, — прервал диалог Романов. Нанесём визит Кащеевой невесте или кто там она ему.

Тот, что помоложе, тут же схватился за какой-то обгрызенный карандаш и, вырвав клок бумаги из выцветшего блокнота, быстро настрочил нестройные координаты.

Глаза Андрея взметнулись ко лбу, а лицо расчертила кривая усмешка:

— А у вас тут ещё хуже чем я думал. Бабла даже на стикеры не нашлось. В двадцать первом веке на огрызках месседжи катаете.

— Скажи спасибо, что не голубиной почтой шлём, — парировал Леонид. — У нас зарплату уже два месяца задерживают.

— Удивил думаешь? — хохотнул Андрей сдавленно. — У нас и по три бывало.

— Так, отставить сантименты и возвращаемся, пусть и в голозадую, но реальность, — рявкнул Романов.

— Кто бы говорил. Это ты за зарплатой месяцами не ходишь, имея свои статьи доходов… богемные, — не сдержался Андрей.

— Язык попридержи, если не хочешь, чтобы я его тебе в очко засу…

— Не продолжай. Я помню, — откровенно стебался коллега. Только стоит ли такими глубинными анатомическими подробностями травмировать юную психику.

Все тут же перекинули взоры на, в конец стушевавшегося, парнишку со смятым отчётом в руках.

Неловкость ситуации спас Меркьюри, так вовремя напомнивший о себе из динамика, впихнутого в задний карман, айфона Романова. Суровый взгляд Алекса просканировал вспыхнувшие на экране буквы и грубый голос парировал:

— Накаркал-таки. Легка на помине.

— Королева Марго соскучилась? — давился сарказмом Белов.

— Лыбу сотри и морду светящуюся потуши, иначе…

— Помню, помню. Дрожу от страха и предвкушения, — ехидничал Андрон, который пожалуй единственный знал о напускной суровости своего давнего коллеги и по совместительству приятеля. Ему и только ему неприступный Алекс Романов позволял колкие высказывания в свой адрес. Только он мог дерзить в его присутствии. Он один знал его настоящим.

Алекс

Из-за грёбаного метаболизма сесть за руль своего авто я не смогу ещё сутки. А на байк, так и вообще двое. Да прокляты пусть будут эти «Поющие сирены»!

Если бы не вчерашняя встреча с давним френдом, я бы и не думал вливать в себя, пусть и любимый, но коньяк. Да ещё и лошадиную дозу.

Сухость в глотке свербила более настойчиво, особенно на подъезде к загородному коттеджному посёлку, где в последнее время и обитал суровый опер.

Радуясь тому, что таксист попался молчаливый, сумел-таки даже вздремнуть. Правда, лишь до того момента, как тот резко тормознул у КПП того самого посёлка.

— Приехали, командир! — заголосил звонко случайный бомбила.

Приоткрыв один глаз, я тряхнул ничего не соображающей головой. Туго въезжая в реальную действительность, рассеянно потянулся к заднему карману, пытаясь извлечь смятые купюры. Получалось хреново, так как брендовый лопатник валился из рук. Будь он неладен!

Наконец, превозмогая последствия ночного беспредела, медленно и неловко, но рассчитался. Водила, искоса поглядывая на меня, лишь ехидно хмыкал, но — надо отдать ему должное — не проронил ни слова. Накинул я ему сверху, в качестве вознаграждения, за такт и сдержанность. Вроде крестьянских кровей, в отличие от меня, но поведение достойное уважения. Не то что знакомые представители из высшего общества. Один мой недотесть чего стоит. Рот как откроет, держи его семеро. Несёт так, что берегов не видит.

Глава 3. Опер. Призвание или прихоть

Алекс

Сколько времени прошло?

Час? Три? Быть может больше?

Сознание, нехотя, возвращается в повседневную обыденность. Экстероцептивные ощущения берут верх над угасающим царством достопочтенного Морфея.

Из слегка приоткрытого окна доносятся звуки работающей газонокосилки. Видимо Костя-разнорабочий нанятый Марго уже приступил к своим привычным делам.

Любопытно, почистил ли он вчера бассейн? От предвкушения взаимодействия тела с водной прохладой, тело заныло в трепетном нетерпении. Всё-таки бессонная ночь в пьяном шабаше давала о себе знать. Каждая клеточка бренного тела, привыкшего, кстати сказать, ни в чём себе не отказывать, жаждала расслабляющего вайба. Всё ещё не открывая глаз, сжимаю ладонью смятую, благоухающую ароматом магнолии, простыню. Марго балдеет от этого запаха. Все её банные принадлежности, постельное бельё и даже нижнее, пропитаны этим ароматом.

Слышны какие-то голоса. Не иначе, как сама королева вышла править балом и пытается, перекричав звуки мощного агрегата на бензиновой тяге, учить Костю уму разуму. Ох уж эти матриархатовские замашки. Да, Костя слишком молод и, возможно, неопытен в каких-то хозяйственных делах. Но уж скосить-то траву он, наверняка, в состоянии без чуткого бабского руководства.

Поднимаю руки и, подпихнув их под голову, продолжаю наслаждаться такими редкими минутами покоя и уединения.

Оперуполномоченный. Для вас — это просто красивое слово, овеянное эпизодами киноромантики и флёром книжного повествования. Такие мы, якобы, все брутальные дядьки с огнестрелом наперевес.

А хотите узнать, какова реальная служба опера?

Расскажу. Это полное душнилово. Сбитый режим. Когда спишь три раза в сутки и то, по часа два, не больше. Нудная рабская писанина: и за себя, и за начальство. А самый треш — это оперское топтание земли. Не слышали про такое? Это только в сериалах всё романтично и царит полнейший экшен.

В реалии — это жизнь в машине, возле обшарпанных дверей грязных вонючих подъездов. Когда выжидаешь потенциального клиента днями, неделями, месяцами.

Но конспирацию, как вы сами понимаете, никто не отменял. В арсенале, полный багажник подменных номеров. Да, ещё и переставишь тачку миллион раз за день, чтобы не примелькалась не дай Бог. Не только умудренные опытом старушки, знаете ли, бдят. Наши клиенты тоже не школотроны. Прошаренные гопники со стажем.

А вот на счёт пописать и покушать, это вообще как придётся. Для первого, — никто не отменял кусты близлежайщих окрестностей. Со вторым сложнее. Но вкус шаурмы с протухшей курицей и кетчупом просроченным, из красных пластмассовых бутылей, я запомню надолго.

Ну а в остальном, суровая реальность, разрушающая ваше восприятие мира и действительности. Постоянно рыскаешь, словно степной шакал, в поисках добычи. Что за добыча, спросите вы? А это как раз самое «романтичное». Посещение атмосферных мест с кисловатым привкусом мефедрона или амфетамина. Встреча с разношёрстным контингентом: наркоманами, бомжами, алкоголиками, рецидивистами и прочими отморозками.

Да, именно с такими утырками я и провожу большую часть своей службы.

Грохот за окном вынудил очнуться от вяло текущих мыслей и вернуться в реальность. Визгливый голос Марго, эхом разносится по двору, отражаясь о глухие бетонные стены особняка. Невольно прислушиваюсь, даже не пытаясь понять суть диалога. Впрочем, о каком диалоге я говорю? Там, где прислуга и Марго, существует только монолог. Причём с её стороны.

Возня длится минут пять и, наконец, всё вновь стихает. В ветвях столетнего дуба, что словно могучий страж стоит на защите сия жилища, защебетали волнующим многоголосьем какие-то птахи. Не скажу кто именно. В орнитологии я не силён. Разве что кукушку не спутаю ни с кем, ну и ещё филина, что в лесу по ночам угукает.

Разомкнув веки и слегка приподнявшись, упираюсь локтями в достаточно жёсткий матрац. Его для Марго по спецзаказу делали. С какой-то кокосовой кой… как же её? А, с кокосовой койрой. Да. Она, к слову сказать, считает этот матрац чуть ли не предметом гордости и атрибутом личного благосостояния. Идиотка. Нашла чем гордиться. Это всё равно, что я сейчас начну всем хвастаться своими носками от Gucci за 1200$. Да-да. И такое у меня есть. Но я не считаю это каким-то великим достоянием и уж тем более коллекционным экспонатом, о котором можно насвистеть моим френдам и подругам, а тем более гордиться этим. Бред.

Лениво потягиваясь, чувствую, как жалобно поскрипывают затёкшие мышцы.

Нет, надо вставать и принять-таки водные процедуры. А попутно и воздушные.

В какой-то момент показалось, что в комнате стало непривычно душно. Спёртый воздух сдавил грудь, словно из лёгких, на мгновение, выкачали весь кислород. Делаю глубокий вдох и поднимаюсь с кровати.

Путём нехитрого поиска, нахожу в гардеробе, который занимает ни много, ни мало полкомнаты, удобные спортивные шорты и любимую футболку-поло. Впихиваю ступни в любимые кроссы от Louis Vuitton и покидаю стены опостылевшей опочивальни.

Выхожу в довольно просторный холл и натыкаюсь на, вечно смущающуюся в моём присутствии, горничную.

Очаровательная малышка с, пожалуй чрезмерно подвижными, почти чёрными, глазками и неимоверно чувственными губами. Вот и сейчас, заливаясь стыдливым румянцем, она скачет по мне взглядом, примечая каждую деталь. С кривой усмешкой перехватываю её взгляд аккурат, едва вынырнувший, из моих напрягшихся штанов.

Девица смущается ещё сильнее и бросив: —Доброго Вам дня, — стремительно проносится мимо меня, оставляя за собой лёгкий пьянящий аромат спелой малины. М-м-м… так и проглотил бы. Но… Марго бдит каждый мой шаг и любое неверное действие может лишить меня отличной кормушки.

Нет. Вы не подумайте. Я вовсе не альфонс. Никогда не признавал этих дерзких парней и сам к таковым себя не отношу. Помимо зарплаты, у меня есть свои статьи доходов, которые не позволят мне остаться с голой задницей, выживая на законно заработанные копейки опера.

Глава 4. Маша и Медведь

Найдя свободный столик, аккурат возле окна как любит Маша, сделали заказ. Внимательно гляжу на сестру, пытаясь, по-привычке, считать все её эмоции.

Нервно покусывая губы, она кривит лицо, отводит взгляд в сторону. Лишь только, принесённый официантом, кофе опускается на поверхность стола, как она хватается за миниатюрную ложечку и начинает суетливо размешивать сахар. Стенки фарфоровой чашки жалобно звенят от такого неблаговидного обращения.

Терпеливо выдерживаю театральную паузу, облокотившись о поверхность стола и подперев подбородок раскрытой ладонью. Неимоверным усилием сдерживаю рвущийся наружу смешок и с лукавой ухмылкой интересуюсь:

— Не иначе, как твой Медведь опять накосячил?

Машу подхватило, словно порывом налетевшего ветра, моментально. Глаза вспыхнули и осуждающим взглядом заметались по моему лицу.

Ложка брякнула о блюдце, цепляя тонкостенный фарфор и нещадно расплёскивая, ещё дымящийся, кофе на кипенно-белую скатерть.

Подбежавший официант суетится вокруг посетительницы, распыляясь в обеспокоенных репликах.

Машка нервно подскакивает с места запальчиво уверяя, что с ней всё в порядке и она заплатит за ущерб принесённый заведению.

— Я всё оплачу, — встреваю в диалог властно. — Если позволите, мы пересядем за другой столик. И кофе девушке повторите.

Официант учтиво кивает, пока к столику несётся ещё одна служительница сей забегаловки.

Треся накрахмаленным фартучком и оттопыривая костлявый зад, официантка подаётся вперёд и слегка склоняется. Затем, уже привычным отработанным жестом, начинает сгребать со стола испорченную ткань.

Сознательно абстрагируясь от всей этой ничтожной суеты, мы с сестрой неторопливо занимаем свободные места за соседним столиком.

— Ну что? Этого ты хотела? — давлю с упрёком.

— Да этого! — вспыхивает сестрица, судорожно теребя длинную цепочку своей фирменной сумочки. — Тут потрясающий вид на… на реку и… и пирожные здесь вкусные.

Снисходительно кивая, вальяжно откидываюсь на спинку жёского стула и, скрещивая на груди руки, заявляю:

— Беги ты от своего Медведя и забудь о нём, как о страшном сне.

Маша продолжительно смотрит на меня потухшим взором. Затем отводит взгляд в сторону и, опустив веки, едва слышно начинает лепетать:

— У него контракт заканчивается. До дедлайна во «Флорида Пантерс» остался месяц, — хватает глоток воздуха и продолжает. — Ему же 27 уже и он теперь волен выбирать любой клуб в НХЛ. Мечется на рынке свободных агентов. Он уже давно мечтает побороться за кубок Стэнли в составе команды «Ренджерс».

Затихает и смотрит на меня взглядом полным мольбы. Не найдя в них должного отклика, смиренно выдыхает.

За время томительной паузы успеваю ощутить всю ту боль, что сейчас ощущает Машка. Знаю как она всегда чутко относится к проблемам родных ей людей. Как близко к сердцу принимает чужие сомнения, неудачи и промахи. Она готова броситься в бой за всех и каждого, кто ей дорог. Кто является частичкой её самой.

А этот придурок Михаил Мишин — грёбаный хоккеист НХЛ-овец, вот уже лет пять, как является именно таковым человеком. Они познакомились в компании общих друзей и этот гад молниеносно сразил Машулю своей, уничтожающей женские сердца, улыбкой. Ну и дерзостью конечно.

Вдумайтесь только. За что этому парню, который обладая фамилией Мишин, ещё и Михаилом наречённому, досталась такая девушка, как Мария. Не могу сказать, что она какая-то невероятная красавица, но в ней столько обаяния и неповторимого шарма, что она с лёгкостью могла покорить сердце любого, более достойного, мужчины, нежели этот вечно взмыленный неуравновешенный спортсменчишко.

К тому же, Мария Романова ни какая-то случайная простушка, из тех, что будет смотреть на своего принца влюблёнными глазами, словно он её последняя надежда и луч света в тёмном царстве. Она окончила престижный университет и сейчас никто иной, как востребованный переводчик, работающий в очень известной компании Лондона.

Знаю, как важен для Маши этот наш разговор и как трудно ей сейчас себя сдерживать.

Когда-то, будучи детьми, мы, как и пожалуй большинство братьев и сестёр, проживающих под одной крышей и воспитываемых одними родителями, много раз ссорились. Что-то делили. О чём-то спорили. Боролись за лидерство и внимание родителей.

Господи, как же забавно сейчас об этом вспоминать.

По моему лицу, на мгновение, скользнула тень ностальгической эйфории.

Детство давно прошло и мы, так ничего и не доказав ни себе, ни отцу с матерью, повзрослели. Поумнели. У нас появились новые принципы, грандиозные сверхзадачи и стратегические методы их достижения.

Летели годы, мы менялись, нас разбросала жизнь по разным странам… но неизменным оставалось одно. Маша — моя сестра. Единственная, неповторимая и горячо любимая. Именно за неё я готов перегрызть глотку любому, кто вздумает нарушить её покой и безопасность. Но вот именно тут и начинается колоссальная загвоздка. Михаил Мишин, а в простонародье Медведь, пущен в глупое сердечко моей сестрицы добровольно и что он там творит — одному Богу ведомо. Сколько раз я вытаскивал её из лютых депрессий, виной которых являлся именно этот верзила облачённый в «медвежью» шкуру.

А Машулю мою - жизнь не учит ничему.

Отправил я сестрицу на Сейшелы. Выбрал самый обитаемый и цивилизованный остров из всех ста пятнадцати имеющихся. Оплатил проживание в самом престижном отеле.

Изумрудная зелень местной флоры. Песочные пляжи с невероятно таинственным розоватым маревом, омываемые дерзкими волнами океана, что так жадно ласкают своим пенным прибоем. Лазурные воды, пурпурные закаты, гранитные скалы… Ну что ещё надо, а?

Ах да, двухнедельное наслаждение в Savoy Seyhelles. Спа процедуры, теннис, дайвинг, йога в конце концов. Лучший ресторан «Grand Savoy» с таким ассортиментом блюд, что не каждый гурман выдержит подобное изобилие экзотических изысков.

И да, главное, она тусила в каком-то охрененно элитном баре и подцепила неженатого магната с херлионом бабок на счетах. Я даже фотки его видел. Нормальный мужик. Ну, пузанчик небольшой. Бородка козлиная. Но в целом, очень даже. Тем более, что всё это решаемо. Особенно с его баблом.

Глава 5. Четыре колеса возят тело, два - двигают душу

Посадил Машу на самолёт до Лондона и понял, что уже скучаю. За те три дня, что она пробыла здесь — на родине — я узнал много нового о её горе-хоккеисте и уж поверьте, мне это ой как не понравилось. Но самым мерзким было то, что испытал я, когда путём нехитрых умозаключений вывел простую истину: Машин Медведь — моя точная копия. Эгоистичный, разбалованный женским вниманием, ублюдок, у которого на первом плане исключительно свои интересы. И как только моя драгоценная логика подкинула мне столь явное философское открытие, я выпал из реальности. Не верю я во всякую там мистику и уж тем более в знаки судьбы, но… Но у меня сложилось чёткое убеждение, что это именно моё наказание. Близкий мне человек страдает от точно такого же ублюдка, каковым являюсь я. Для меня весь этот поток женщин, словно полноводная река, в которую я охотно погружаюсь, плыву по течению, получаю необходимое мне удовольствие, а потом выхожу на берег, отряхиваюсь и даже не вспоминаю какое название у этой «речушки».

И вот только сейчас, когда благодаря Маше, я взглянул на ситуацию с другого ракурса… стало реально дерьмово. Никогда бы не подумал, что мне будет так паршиво на душе из-за подобного обстоятельства.

Решительной походкой, запихав руки в карманы, выметаюсь из здания аэропорта и осознаю одну простую вещь — мне нужна разрядка. Всё то напряжение, что скопилось в бренном, но пока живом теле, просто рвалось наружу. И у меня есть средство, которое не подводило никогда.

Байк!

Только скорость и ощущение полёта способны вернуть мне радость жизни. Это та самая перчинка, без грамма которой нет: ни вкуса, ни запаха, ни удовольствия. «Блюдо» безвкусно и приторно.

Однажды, случайная знакомая из глупой переписки в сети, меня спросила:

— Скажи, ты счастлив?

Я тогда не задумываясь ответил:

— Пока я могу сидеть на двух колёсах и, не глядя на цены, в любой момент покупать что хочу… да!

Меня в детстве, как и многих других пацанов, родители таскали на разные занятия: бокс, карате, музыкалка, шахматы, картинг… Все они несомненно внесли свою лепту в формирование меня, как личности неординарной и увлекающейся. Но вот самым близким и, что называется для души, стало одно —мотоспорт.

Я дышу мотоциклами, кайфую от них и никогда ни на что не променяю.

К слову сказать, у меня их несколько. Но как вы понимаете, есть любимчики. Это — Ducati Panigale, s1000rr или ласково сырок, а ещё стритфайтер. Да.

Как там сказал летописец Арапов?

«Любите ли вы театр так, как я люблю его?»

Так вот, перефразировав это крылатое выражение, с уверенностью могу заявить: «Любите ли вы мотоциклы так, как люблю их я?»

Это своеобразная философия отвязного байкера с многолетним стажем. Не каждому дано наслаждаться звуками выхлопа Акраповича, а для меня — это самая волшебная мелодия в мире.

Ехал в такси и прокручивал в голове все наши диалоги с Машей. Меня реально ломало. Ломало так, что ощущалась практически физическая боль. Как грёбаный нарк, которому нужна доза. Адреналиновый раж, который сможет унять бушующее во мне пламя. Стискиваю зубы так, что неестественный скрежет пугает даже меня самого. Сжатые кулаки белеют в костяшках и трещат в нетерпении. Но внешнее ничто, в сравнении с тем, что царит сейчас в моей душе. Это сравнимо со злокачественной опухолью, что распускает свои ядовитые щупальца, захватывая, поглощая, заражая всё новые и новые клетки.

Хотелось кричать.

Надрывно.

В голос.

Машка — это тот самый островок любви и покоя в океане жизни, на котором можно укрыться от невзгод и потрясений. Быть самим собой. Настоящим. Живым.

Вхожу в гараж, на пределе. Мощный кулак вонзается с размаху в стену, заглушая душевную боль, но усиливая физическую. Смотрю невидящим пустым взглядом на разбитые в кровь пальцы и кривлю лицо в жалкой усмешке.

На автомате нахожу аптечку и, щедро залив раны перекисью, перебинтовываю руки и направляюсь к источнику своего спасения.

Чёрный монстр Diavel — тоже из числа фаворитов — и ночная загородная дорога. А ещё, мой неизменный спутник — свистящий за бортом ветер.

Крышу срывало так, что глаза не видели бегущую под колёсами трассу.

На спидометре 150.

Дыхание сбивается. Сопротивление ветра усиливается.

Мало. Накидываю ещё.

На спидометре 200.

Вы наверняка слушали музыку, когда хочется громче и громче. Когда накручиваете реле на полную и дрожите от предвкушения, подобно натянутой тетиве лука, готовой выпустить ввысь несчастную стрелу. Тут то же самое.

Мало. Накидываю ещё.

На спидометре 250.

Сердце заходится. Разум опустошён. Башню рвёт так, что в голове только смутное осознание, что я управляю транспортом.

300.

Это предел.

Не чувствую ничего.

Оглушающая пустота и холодный разум.

Сковывающий тело… каждую мышцу… леденящий парализующий холод. Нет, мне нестрашно. Небольно. Я просто не чувствую себя. Не испытываю никаких эмоций. Мой мозг отключается. Я пребываю в некой прострации. Состоянии отрешённости и небытия.

Из нирваны вырывает вибрирующий в кармане телефон. Он словно спасительный звонок от ангела-хранителя, вынуждающий вспомнить об опостылевшей реальности и о том что я, наверное, ещё кому-то нужен.

250.

200.

150.

Затуманенное сознание начинает проясняться, словно вырывая из заоблачного марева.

Я мог разбиться.

Разбиться.

Сбавляю скорость окончательно и торможу на обочине. Сердце заходится в бешеном ритме.

Скидываю шлем, что так неестественно давит на голову и бреду растерянно вдоль трассы.

Под ногами — с противным скрежетом — трещит сухой грунт. Слышен тихий шелест колышущейся на ветру листвы и глухое угуканье филина. Успокаиваюсь.

Вот он — приход. Когда осознаешь, что был на острие ножа.

На грани.

На волосок от смерти.

Сквозь растрепавшиеся бинты, алыми вкраплениями, сочится кровь. В полумраке глубокой ночи я этого не вижу, но ощущаю явно и остро.

Глава 6. С корабля на бал

Припарковав свой, начищенный до завораживающего блеска, Гелик поближе к парадному входу, несколько раз обернулся, чтобы полюбоваться своим красавцем. Он словно породистый вороной конь, что так дерзко заявляя о себе, покорно нежится в благодати рассветных лучей. Невольно залюбовавшись, Алекс неспешно отступал к стеклянной двери УВД, пятясь задом. Впихнув руки в карманы, он лениво озирался по сторонам, то и дело натыкаясь взором на спешащих на службу коллег. Одна из таких сотрудниц —Людмила Дымова — задержалась взглядом на импозантном оперативнике излишне долго, за что и поплатилась, моментально тушуясь. Сквозь видимость представительности мужчины, просачивалась надменная гордыня и с трудом скрываемый гонор. Скукожившись, неприметная блондиночка начинает суетливо подправлять растрепавшиеся на ветру, выцветшие пшеничные пряди, поглаживать ремень дешманской сумчонки из масс-маркета и теребить пластмассовые пуговицы на жутко безвкусной блузке в крупный горошек. Её виноватые блекло-серые глазёнки на практически белёсом лице, суетливо заметались в растерянности.

На лице Алекса заиграла ехидная уничтожающая ирония. Скользнув мимолётным взглядом по лицу этой серой канцелярской мыши, он надменно хмыкнул и, склонив голову набок, саркастически покачал ею, закатывая при этом свои пронзительно тёмные глаза.

Дымова повела костлявым плечом, словно поёжившись от холода. Тонкие, вытянутые в узкую линию, губы, неумело выкрашенные какой-то ядовито-розовой помадой, что-то вроде фуксии, приоткрылись в глупом безмолвии.

Справедливости ради, надо сказать, что подобную реакцию Александр Романов — суровый опер из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков — вызывал у большинства девушек из своего управления.

Впрочем, были и особые, отличные от других экземпляры, вроде местной психологини. Эта напыщенная курица с распушёнными перьями и оттопыренным раскормленным задом — дамочка бальзаковского возраста, возомнившая себя королевой местного курятника. Весь её высокопарный вид, включая вывернутую на обозрение пышную грудь, больше напоминающую коровье вымя, даже не говорил, а кричал о том, что главнее неё здесь только сам генерал-майор. А всё почему? Да потому что именно этот петух-любитель всех представительниц квохчущих насесток, в последние полгода топчет исключительно одну. А потому, самую оборзевшую — Анну Журову.

Именно к ней и отправили Алекса на долгие беседы после того, как другая безмозглая гусыня, настучала на него руководству.

Результат досадной оплошности привёл его в кабинет к Журовой. Не секрет, что в обязанности опера входит не только проведение оперативно-розыскных мероприятий, включающих слежку и прослушку, но и перлюстрация почты и рабская нескончаемая писанина.

Во время одного из таких чайно-кофейных рандеву в его кабинете, Романов имел неосторожность ляпнуть, что устал от бюрократических издержек и готов пойти во двор и вздёрнуться на ёлочке. В шутку сказал. Не подумав. Не рассчитав того, что сам себя закопал ещё до похода к вышеупомянутой ёлочке. Естественно, курицы накудахтали про его неосторожно брошенную реплику руководству и отправили Романова — в принудительном порядке — на воспитательные беседы к Журовой. Вот так. Психодиагностику в УВД никто не отменял. Особенно для оперуполномоченных.

В несколько широких шагов преодолев препятствие в виде длинной вереницы бетонных ступеней, Алекс вошёл в основной корпус. Минуя дежурную часть, с довольно просторным фойе, свернул за угол. Унылый узкий коридор с вертикально отделанными ламинированными стенами и оштукатуренным потолком. Застеклённые стенды с фотографиями особо отличившихся сотрудников. Портрет руководителя страны, чуть ли не в полный рост, в обрамлении соответствующей атрибутики государства — флага, герба, гимна. Под ногами стёртый линолеум, некогда в крупный геометрический узор, в виде ромбов и поскрипывающие под ним, отслужившие своё, доски.

Буквально вваливаясь в свой кабинет, он натыкается на забавную картину. Разлохмаченный Белов, застёгивая на ходу клетчатую фланелевую рубаху, судорожно впихивает её в слегка приспущенные штаны и, так же спешно застёгивая ширинку, хватается за широкий кожаный ремень. Справившись и с ним, проверяет пятернёй свежесть своего дыхания и затем, поплевав на эту же ладошку, тщательно приглаживает взъерошенные пряди. Один одеколоновый прыск, а потом ещё два и аромат пряного мускуса заполнил всё, и без того душное, помещение. Ведёт подушечками пальцев по своим мушкетёрским усикам и, наконец, замечает застывшего в дверях Алекса.

На лице того — изумлённое ехидство приправленное саркастической улыбочкой. Ну или подобие таковой.

Белов тут же занимает оборонительную позицию, но замечая настрой коллеги по службе, переходит в наступательную.

— А что ты думал? Только тебе можно красоток пользовать? — вскидывает вверх одну бровь. — Да, я тоже сегодня отдохнул в небезызвестном в нашем городе закрытом клубе.

Полминуты выжидательной тишины и, не получив должной реакции, Белов начинает нелепо и даже как-то по-детски оправдываться:

— Меня Славка позвал. Он вчера развод с Ленкой официально оформил. Решил гульнуть на радостях. Ну и… меня с собой прихватил. В напарники так сказать, — мямлил невнятно, щёлкая нервно пальцами несчастную автоматическую шариковую ручку. То выдвигая, то запихивая стержень.

— В собутыльники, — буркнул Романов, мотая снисходительно головой.

— Чего?

— Того. Не в напарники, а в собутыльники. Называй вещи своими именами.

— Ой, кто бы говорил, — Андрей отшвыривает ручку в сторону и хмурит высокий лоб с характерным косым шрамом от ножевого.

Романов пренебрежительно прослеживает траекторию движения канцелярской принадлежности и с ухмылкой выдавливает:

— К Журовой на личные беседы захотел?

Услышав фамилию штатного психолога — обычно уравновешенный — Белов даже в лице переменился и тут же потянулся к полу, чтобы вернуть ручку на стол.

— Шутишь? Наша Журова — это типичный представитель гестаповских последователей. Не баба, а…

Глава 7. За чей счёт банкет?

Алекс

За всю дорогу до ресторана, Марго не проронила ни слова и лишь выбравшись из машины бросила на меня пренебрежительный взгляд и прошипела сквозь — сияющие слепящей белизной — зубы:

— Папа тоже здесь будет. Держи, пожалуйста, себя в руках.

От полученной информации, на мгновение, зависаю молча глядя в одну точку бездумным взглядом.

— Такое впечатление, что страшнее моего отца, только… — она на секунду замолкает закатывая глаза к буреющим небесам, — только наркоманы твои.

Моя грудь дёрнулась от непроизвольно вырвавшегося смешка.

«Господи, Марго, если бы ты только знала, как сейчас ошибаешься. Твой ненормальный папаша в списке моих фобий на почётном первом месте. И никакие наркоманы его оттуда не вытравят».

Брюнетка, улавливая моё замешательство, брезгливо встряхнула разметавшиеся по плечам каштановые локоны и, театрально развернувшись, проследовала к парадному входу.

Проважаю её долгим задумчивым взглядом и только тогда, нехотя, глушу двухтурбиновый двигатель моего монстра. Мощностью, между прочим: ни много, ни мало — 900 лошадок. Ага.

Неохотно покидаю кожаный салон, выполненный в стиле Mondiall Vanilla and Black и до отказа нашпигованный эксклюзивными брабусовскими фишечками. Глубоко и, не без наслаждения, вдыхаю греющий душу аромат — с характерными нотками кожи Mastik. И да, я балдею от своего чёрного демона.

Как вы думаете, почему в узких кругах моих немногочисленных приятелей меня величают не иначе как Дьявол? Отвечу. Да, именно благодаря моему недавнему приобретению, которое обошлось мне, прямо скажем, недёшево. И, кстати, именно цена заявленная производителями моего люксового внедорожника, стала роковым знамением.

Угадаете? Ага! 666 тысяч евро! Именно столько я отстегнул официальному дилеру Mercedes-Benz. Ведь, отнюдь, неслучайно его величают Чёрной звездой смерти.

Эффектно, с оттяжечкой, я захлопываю — переливающуюся в свете вечерних огней — дверцу, на которой сознательно отсутствуют доводчики, и откровенно балдею от неповторимого звука. Отхожу на несколько метров и невольно оглядываюсь. Да, свой «холодильник» — а именно так ласково я его именую — люблю больше, чем скажем… тех же женщин. А знаете почему? Да потому что ни одна продажная сука не способна подарить мне такое же долгоиграющее удовольствие, как дарит обладание подобной «игрушкой».

Наплевав на общепринятый для подобных мероприятий дресс-код, наспех натянул привычные плотно сидящие джинсы, хлопковую рубашку в светлых тонах и поверх неё стильный, но ни чем непримечательный, лонгслив. На ногах любимые челси, на руке — бессменные Патек Филипп. Не шарю в этих стилях, но Марго как-то брякнула на мой подобный прикид, что я поклонник смарт-кежуал. Ну что же, пусть будет кежуал. Хотя, по большому счёту, мне плевать. Главное, чтобы было удобно мне самому. Не люблю испытывать дискомфорт.

В моём представлении, статусность мне придаёт — мой громко ревущий и надёжно оберегающий угольно-чёрный — Демон, а не какие-то беспонтовые шмотки.

Бросив надменный взгляд на пристально разглядывающую меня охрану, беспрепятственно вхожу в разнаряженный холл. Первое, что замечаю, так это, утопающий в зелени и цветах, трёхярусный фонтан расположенный в самом центре. Не успеваю насладиться плещущейся эстетикой, как меня тут же настигает неотвратимое присутствие Марго.

— Ну где ты ходишь? Я уже решила, что ты там уснул в своём «холодильнике», любуясь на звёздное небо из оптических волокон. Артист! — прорычала королева и, схватив меня за запястье, попыталась увлечь за собой.

— Сколько раз тебе говорить, не тяни за руку! Тем более где часы. Не ты их покупала, не тебе и ломать, — выдернув руку, я демонстративно впихнул кисти в карманы и отвернул голову от королевны.

— Алекс, может хватит уже разыгрывать из себя жертву? Давай хотя бы один вечер проведём без скандала, — фыркнула Марго обиженно, поджимая при этом нижнюю губу.

— Для этого надо было оставаться дома, а не мотаться по грёбаным банкетам. На ночь глядя.

«Ой, как же опрометчиво я сейчас это ляпнул. Опоздали-то мы по моей вине. Сейчас заведётся на мою несчастную голову».

Предвкушая гневную тираду из напомаженного рта благоверной, я перехватил официанта, с металлическим подносом в руках, и впихнул Марго флюте с игристым.

Гневно морща лоб, но всё-таки принимая напиток, она ловко поднесла фужер к губам и залпом выпила.

— Мда-а-а… умеешь ты удивить, — протянул я своим хриплым баритоном. Правда, немного севшим от долгого прозябания в холодной тачке возле подъезда. Ничего не поделаешь, «прелести» оперской службы, порой, беспощадны. — Это вообще-то не водяра, а более благородный напиток.

Взяв ещё один флюте и проведя аккуратно пальцами по вытянутой ножке, начинаю объяснять своей женщине очевидную истину:

— Марго, как ты думаешь, почему подобные фужеры носят такое название? Флюте! — медленно скольжу пальцами вверх, потом вниз и опять вверх. — Молчи! Я отвечу сам! Они напоминают, по своей форме, флейту. Классика, Марго.

Она не отводит взгляда от моего лица, а я продолжаю:

— Флюте наполняется на 2/3, под лёгким наклоном в два приёма, чтобы успела осесть пена, — королева скользит взглядом от моих глаз к губам.

— Чтобы игристое, как можно дольше, оставалось охлаждённым, удерживаем его за ножку. Затем, подносим к носу и вдыхаем лёгкий пьянящий запах с оттенками фруктов или ягод, с дрожжевым аккордом и ненавязчивой кислинкой.

Глаза Марго заволакивает туманная дымка, но она по прежнему смотрит на меня и внимает каждому слову.

— И, наконец, вкус. О-о-о… это самое основное в настоящем шампанском. У него очень насыщенный вкусовой букет. В нём могут присутствовать запахи: ванили, мёда, орехов, цветов и, как ни удивительно, привкус воска, — королева тяжело сглатывает. — Тут самое главное, чтобы вкус был гармоничным и ненавязчиво благородным. И ещё! — Марго вздрагивает от неожиданности. — Пузырьки. Они не должны двигаться хаотично. Важно, чтобы они плавно поднимались с самого дна и двигались строго от центра.

Глава 8. Что за лев этот тигр?

Окружённый бесчисленной охраной, в дальнем углу огромного зала, надменно озираясь по сторонам и посасывая дорогой коньяк, — стоял ОН. Влад Силов —влиятельный и недосягаемый владелец клуба «Пиковая дама». Самого злачного, развратного и крайне засекреченного игрового дома нашего города. Да, да. Вы не ослышались. Влиятельный. Если не сказать — самый влиятельный. Никакие мэры, губернаторы и прочие власть имущие чиновники, не сравнятся по своему всевластию и вседозволенности с Силовым. Он тот, кто держит в своих могучих «объятиях» весь город и даже больше. Недаром его величают именно Пиковым королём.

Высокий широкоплечий мужчина. Его плотно обтягивающая, каждую литую мышцу, чёрная рубашка со слегка распахнутым воротом, подчёркивала все достоинства рельефного торса. Глубокий взгляд слегка сощуренных глаз… Глаз, в которых, казалось, сконцентрирована вся энергия вселенной. Мощь и неограниченная власть, вынуждающая трепетать и подчиняться. Лёгкая небритость на заострённых скулах, придающая брутальности и мужественности. Красиво очерченные, слегка пухловатые губы, что так дерзко искривлены в лукавой, а порой надменной, усмешке. Да. Уже за сороковник, а хорош, словно Бог.

Вооружённые до зубов волкодавы, словно грозные Церберы, сторожат своего опасного босса. Бдят каждое его движение. Каждый жест.

Не успел Алекс приблизиться, как его тут же обступили три здоровенных амбала с кобурой наперевес.

Грозный шеф лениво, словно с одолжением, взглянул затуманенным взором в направлении суматохи и, завидев давнего приятеля, лёгким кивком дал понять, что «мальчикам» не стоит беспокоиться.

— Привет, дядька, — лицо Алекса расчертила беглая ироничная ухмылка. — «Собачек» своих попридержи, а то покусают ненароком.

Могучая грудь Пикового короля дёрнулась в ехидной усмешке, в то время как правая рука уже тянулась с приветствием.

Алекс протянул руку навстречу, фиксируя в крепком пожатии.

— Приветствую, Алекс. Давно не виделись. Пожаловал с чем? — на лице босса нескрываемое любопытство, потому как такие люди как Александр Романов, просто так ломиться на приватную беседу не станут.

— Да разговор у меня к тебе есть. Конфиденциальный так сказать, — последняя фраза была произнесена заговорщическим голосом. — Потет-а-теткаться так сказать.

Силов наигранно нахмурился, но, спустя мгновение, передал сосуд с недопитым коньяком одному из персональных бодигардов и кивнул Алексу в сторону выхода.

Уединившись в скрытой от глаз VIP-зоне, мужчины с комфортом расположились в удобных — обитых, расшитой золотой парчой, антикварных креслах.

Закинув, демонстративно пафосно, одну ногу на другую, Пиковый король вальяжно угнездился, одновременно фокусируя внимание на собеседнике, что настоял на сей, не запланированной в расписании, аудиенции.

— Итак… — на его лице сосредоточенность и готовность внимать.

Алекс же, напротив, сдержан и максимально расслаблен. На его лице блуждала умиротворённая непринуждённость с лёгким налётом пофигизма. Все вышеперечисленные «чины» и «регалии» оппонента его вовсе не пугали. Напротив. Даже заводили. Подкидывали адреналинчика в кровь.

С Владом Силовым они знакомы достаточно давно. Ни один пуд соли вместе съели, как говорят… Выручали друг друга и не раз. Какая никакая, но власть у Романова имелась. К тому же, выручали связи с нужными влиятельными людьми из соответствующих госструктур. Да.

Так вот, взаимовыручка и своевременная поддержка удерживали на плаву «кораблик» безграничного доверия и такта между этими двумя дикими мустангами.

— Так что у тебя? — повторил Силов, переходя на хрип и склоняя голову в ожидании продолжения.

— Имеется некий персонаж — Игорь Муромов. Он тебе торчит огромную сумму… как я понял, — произнёс Алекс низким полушёпотом, словно опасаясь, что у стен тоже могут быть уши.

Считанные секунды уходят у Силова на то, чтобы переварить полученную информацию и он тут же с сарказмом выдыхает:

— Тебе ли не знать, сколько у меня этих имён в списке «значащихся пропавшими без вести», — откидывая голову назад, он откровенно насмехался. — Ты правда думаешь, что я вспомню какого-то там… как ты сказал?

— Муромов Игорь.

— Да… Игоря Муромова. Он что, какой-то особенный? — Силов широко улыбнулся, взирая на давнего приятеля. Затем, в какой-то момент, замер: — Только не говори, что он твой родственничик.

— Боже упаси, — бархатный баритон Алекса перешёл в сдавленный смех и, наконец, тоже повис в оглушающей тишине комнаты.

— Тогда… с какого перепуга ты за него впрягаешься? Опять больше всех надо? — произнёс Силов излишне резко.

Алекс, уловив надменную дерзость, спешно парировал:

— Когда ты пришёл ко мне и попросил посодействовать в ликвидации компрометирующих тебя улик, я не задавал лишних вопросов, а просто помог, — процедил он злобно, сквозь сжатые плотно зубы, при этом гневно играя желваками.

Лицо Силова вытянулось, разглаживая каждый напряжённый до этого мускул. Глаза заметались по комнате, словно сканируя каждый квадратный сантиметр небольшого помещения.

— Ладно. Погорячился. Вещай, что там за Муромов? — выдал, наконец, король неизлечимых игроманов.

— Мужика этого я и сам не знаю, — произнёс сухо Романов и глаза Силова «подлетели» к сморщенному лбу. Но не позволив товарищу проронить и слова, Алекс продолжил.

— У меня механик один в знакомых значится. Хороший мужик. Толковый. Митрич. Я, возможно, тебе рассказывал о нём. Так вот, мальчишка у него в сервисе пасётся один. Ему восемнадцать скоро. Митричу он как сын. Помогает bmw-шку старую оживить… s1000rr…

— Бога ради, Алекс, — Силов вскинул руки вверх в протестующем жесте. — Избавь меня от этих технических подробностей. Мне дочери моей, в этом плане, с лихвой хватает: «Пап, я такой клёвый Дукати Панигале присмотрела. Деньжат не подкинешь? Всего каких-то двадцать штук евро. А ещё шлем чудесненький AGV Pista от Валентино Росси… плюсуем ещё полторашку тысяч евро…»

Глава 9. Поверженный чемпион

Утро следующего дня и мы с Андроном, оперативненько подсуетившись, прибыли в «горячую точку». Точнее хату. И вот уже полчаса, как мы дотошно опрашиваем знаменитого, в определённых кругах, Чемпиона. Да, не подумайте только, что это и правда какой-то знаменитый спортсмен. Спорт и этот дрыщ — понятия несовместимые. Впрочем, справедливости ради, надо сказать, что своего рода чемпионский титул ему присвоить всё-таки можно. Спринтера и спеца по спортивному ориентированию. Потому как поохотились мы за ним славно. Вычисляли все его ходы и выходы. В тачке возле подъезда ни одни сутки проторчали.

А навёл нас на этого изобретательного барыгу один юный парнишка, что по своей глупой наивности и детской беззаботности, попался, в своё время, на крючок «работодателя».

В понятых сегодня давняя соседка прощелыги — дамочка за пятьдесят, в выцветшем синтетическом халате в жуткую красную розочку на чёрном фоне, бархатных тапках с торчащими пальцами и огроменных бигудях на всю, мать её, оранжевую голову. Ну или как там этот цвет правильно называется. Треща что-то без умолку, она ещё и отчаянно жестикулировала, чем окончательно сбивала нас с толку.

Второй — это довольно молодой парень, лет двадцати пяти. Этакий худощавый верзила, каким обычно приписывают статус баскетболиста. Но главное не внешность, а то, что этот спортсменистый щёголь, в отличии от своей напарницы, хотя бы помалкивал. Спасибо.

Обстановка «убитой» хрущёвки навевала уныние и обострённое желание свалить оттуда как можно скорее. На облупившихся от краски окнах, выцветшие льняные шторы с силуэтами каких-то экзотических птиц. Замызганные обои, рваными клочьями болтающиеся на проглядывающих бетонных стенах. Затёртый до характерных дыр дощатый пол, который уже и не вспомнит, когда в последний раз на него наносилось хоть какое-то покрытие.

Вооружившись одноразовыми перчатками и распахнув дверцы покосившейся напольной тумбы, Белов тщательно рассматривал пакеты с порошкообразной смесью и параллельно опрашивал подозреваемого.

— Откуда ведётся поставка запрещённых веществ? — произносит ровным невозмутимым голосом.

Быдловатого вида прощелыга, развалившись в ободранном кресле, словно он тут царь и Бог, дерзко хмыкая, скалил свою — смердящую помойной вонью — челюсть. В действительности же, он напоминал в конец обомжевшего кота Базилио, которому в пору скулить о помощи и активно оказывать посильную помощь следствию, к тому же, добровольно выдать все имеющиеся в доме запрещённые вещества.

— Так я тебе и рассказал, — скалится, ещё отвратнее, потный делец. — Места секретные выдавать.

Трясёт, надменно, засаленными клочьями, что ещё торчат из одурманенной наркотой башки.

— Тебе бы… — начал было Белов, но Алекс его перебил:

— Тебе в ближайшие лет десять тире двадцать, это не понадобится и ждут тебя — в свои объятия — стены совсем других мест. Причём строго режима. Ясно?! — низкий, но назидательный голос Романова звучит набатом в голове ещё ничего не соображающего и оттого глупо скалящегося Чемпиона.

— Давно занимаешься изготовлением запрещённых препаратов? — тянет Андрон, задумчиво разглядывая содержимое дюжины пластиковых баночек, что ровным рядочком выстроились в одной из шуфлядок, той самой обшарпанной тумбы.

Приунывший было барыга, моментально перевёл взгляд на заинтересовавшегося его надомной лабораторией опера и шамкая гнилыми зубами рявкнул:

— А ты прямо и поверишь, если скажу, что начал только вчера.

Откинув голову назад, отвратный дегрот начинает гоготать, каким-то загробным грохочущим голосом обречённого грешника.

— А ты, как я посмотрю, артист, — покачивает головой Алекс тщательно отслеживая каждое движение беспредельщика.

— Угадал, ментовская твоя рожа. И срать я хотел на ваши законы. Понятно? — шипит сквозь прогнившую вонь, скрещивая при этом на груди, практически обтянутые кожей, испещрённые бесчисленными гематомами, руки.

— Добровольно содействовать вытягиванию тебя из дерьма не собираешься? — настаивает Алекс, замечая, как лицо явного нарка со стажем, расчерчивает кривая гримаса на всё его, изборождённое шрамами, лицо.

— Вась, ты бы кончал выделываться, — вступилась, в роли борца за справедливость, прозорливая соседка, потряхивая рыжей набуклированной недопричёской. — Посадят ведь.

— Посадим. Не сомневайтесь, — кивнул деловито Белов, отвлекаясь, наконец, от изучения загадочных флаконов. — Только не мы, а те, кому мы сейчас тебя сдадим на растерзание. И я сейчас даже не про места не столь отдалённые.

Соседка, моментально среагировав на слова опера, всплеснула дрожащей рукой, приставляя ладошку к нервно сжатым губам.

Белов же, ухмыляясь, поозирался по сторонам и наткнулся на испепеляющий взгляд Романова. Безмолвное сканирование прошило напарника насквозь, угомоняя разыгравшуюся не к месту болтливость.

— Предупреждаю об одном, — произнёс Алекс, переходя на низкий хрип. — Мы не устанавливаем кто прав, а кто виноват. Наше дело только выявить факт твоей деятельности. Но…

Алекс выдержал интригующую паузу, во время которой даже приунывший «баскетболист» затаил, и без того нехарактерное, дыхание.

— Но именно на основании наших писулек, что зовутся рапортом, возбуждается уголовное дело. И только от тебя сейчас зависит, на сколько глубоко ты себя закопаешь. Ясно?

На голове соседки даже бигуди зашевелились, а спортсмен, теребя ворот брендового худи, нервно сглотнул явно пересохшую вмиг слюну.

Естественно. А то, вот такие оборзевшие дельцы, думают, что им всё дозволено и ничего им за это не будет. Как же. Пока дяди оперы не появляются на пороге их конуры в компании силовиков. Правда, сегодня обошлось без парней в балаклавах, с автоматами наперевес, так как действовать пришлось незамедлительно.

Одурманенный барыга приуныл окончательно. Уперев локти в растопыренные колени, он вбил скукоженные пальцы в засаленные лохмы и, с силой сжимая, начал издавать какие-то скулящие звуки.

Дошло наконец-то.

Глава 10. Родные пенаты

Огромный загородный особняк утопал в зелени и благоухании бесчисленных и, несомненно лучших, представителей великолепной флоры. Пышные кусты гортензии. Невероятно красочные насаждения рододендронов, что так благородно покачивают на ветру тяжёлыми соцветиями. Цветущий миндаль, источающий медовый аромат, с тёплыми сладковатыми нотками.

Мастер топиара, что неустанно трудится в местных окрестностях, умело преобразил: стройные туи; раскидистые можжевельники; непокорные, казалось бы, самшиты с крохотными блестящими листиками. Приняв незамысловатые, но такие эффектные, формы, благородные хвойники невольно приковывали взор, вынуждая заворожённо рассматривать и, пусть и мысленно, но восхищаться.

Миксбордеры с многоярусно рассаженными цветами, умело скомпанованы опытным ландшафтным дизайнером так, чтобы цветение в саду было непрерывным — начиная с ранней весны и заканчивая поздней осенью.

Вот и сейчас — декоративный цветник — красовался безумным многоцветием ароматнейших ирисов, что так любит мама.

Мама… Анна Андреевна Романова. Хозяйка всего этого великолепия и благороднейшая представительница сего родовитого семейства.

Зная, что Алекс уже на подъезде к отчему дому, она вышла на крыльцо, предусмотрительно накинув на плечи любимую шаль из тончайших нитей отборнейшей пашмины, вытканная на столько умело, что создавалось визуальное ощущение воздушности и парящей лёгкости.

Кутая оголённые плечи невероятно мягкой и тёплой накидкой, женщина, стоя возле приоткрытой парадной двери, мило улыбалась.

Русые волосы переливающиеся играющими бликами в лучах заходящего солнца, уложены красивой волной. Добродушный взгляд медовых глаз, что так ласково взирал на долгожданного гостя, вызывал в душе прибывшего бурю эмоций: от наивного трепета, навеянного детскими воспоминаниями, до благоговейной восторженности к этой самой дорогой и любимой женщине.

Услышав характерный щелчок сработавшей системы безопасности на своём чёрном монстре, и, конечно же, несколько раз обернувшись, Алекс — ровной решительной походкой — устремился к дому.

По мере приближения отмечая, как на родном лице всё шире расцветает счастливая и — где-то даже умильная — улыбка.

Лёгкий порыв, достаточно прохладного ветерка, вынудил женщину запахнуть шаль поплотнее и слегка повести приоткрывшимся плечиком.

Мягкие локоны нещадно растрепало, нарушая статусное благородство, но придавая при этом, уже немолодому, увы, лицу, девичьей непосредственности и, щемящего сердце, задора.

Да. В этом доме мне рады всегда. И в минуты безудержной радости и в час скорбной грусти. Всегда.

Подхожу вплотную и какое-то время, склонившись, просто блуждаю заворожённым взглядом по таким родным, до каждой мелочи знакомым, чертам.

Женщина перестаёт улыбаться, охотно позволяя сыну впитывать каждую частичку своего милого образа: едва заметную родинку на краешке брови, коварные лучистые морщинки устремлённые к вискам, слегка выцветшие, тронутые временем, губы…

Время… Естественно, оно не щадит никого, но мама всё также молода и красива. Красива — той самой благородной русской красотой, о которой поэты слагают стихи, а музыканты сочиняют хвалебные восторженные оды.

— Привет, сынулечка. Так соскучилась, — верещит ручейком красивый бархатный голосок.

Опускаю ладони на слегка покатые плечи и глядя в, излучающие золотистый свет, томные глаза, полушёпотом произношу:

— Привет, мамочка.

Оттенок глаз тут же меняется на загадочную охру и выдаёт их обладательницу предательски дрожащими прозрачными капельками, что словно мелкие бисеринки заплясали в сощуренных уголках.

Кутаю маму в свои сыновьи объятия и невольно вдыхаю запах её волос. Такой незабываемый и знакомый с детства.

Чуть ли не минуту так и стоим обнявшись, наслаждаясь теплом и уютом столь долгожданной встречи.

С этой грёбаной работой, я около месяца не мог добраться до отеческого дома и зарядиться общением с родным мне человеком.

В какой-то момент, Анна вскидывает голову на возвышающуюся над ней фигуру сына и тихо шепчет:

— Ну что же мы тут встали. Проходи скорее, сынуля, — уверенная, что не замечу, смахнула с очей ладошкой навязчивую влагу и коротко кивнула в сторону входа.

Оглядываюсь по сторонам, и уже по устоявшейся привычке, впитываю в себя ауру отчего дома. Моей, некогда золотой, клетки. В голове всплывают не вполне приятные воспоминания, когда отец пытался, как я потом уже понял, из благих побуждений, вырастить из меня настоящего мужика.

Да-да, не смотря на благородное происхождение и высокий социальный статус моих родителей, мажором я не был никогда. В то время, как мои однокурсники — отменные уёбки и прожигатели жизни — просаживали в клубах, чуть ли не состояние за ночь, я крутился сам. Как мог. Батя впихивал мне в руку 150 рублей и говорил: «Я воспитываю волка. Вот, возьми и вали в свой универ».

И я валил туда, куда велели. Не хотел, но покорно удовлетворял желания родителей.

Батя со мной не дебатировал. Просто молчал. А мама… мама всегда была за меня.

Только с годами я понял, какую великую услугу отец для меня сделал. К сожалению, поблагодарить его я так и не успел.

Я не встречал в жизни более преданных и безмерно любящих друг друга людей. Для меня — это наглядный пример того, как две половинки одного целого воссоединяются. Сливаются в едином тандеме. Вдыхают друг друга. Растворяются в любви и безграничной заботе.

До характерной боли сжимаю кулаки и мысленно прошу у бати прощение за то, что не понимал, злился, психовал. Что был идейным малолетним долбоёбом, который так и норовил отомстить родителям за, как мне казалось, несправедливое отношение к сыну. Как же я ошибался. Не будь того опыта, я никогда не стал бы тем самым львом, который с лёгкостью «перегрызёт» глотку даже более сильному противнику. Выведет слогом на чистую воду любого, кто попытается хотя бы рыпнуться на меня. Я — Александр Романов и мне нет равных в искусстве грамотного убеждения, настойчивого внушения и экстремального выживания.