Рубиновая ведьма

Пролог

Ясна

8 лет назад

— Ясна, ну пошли, давай! — манит меня Икси, пока ее лицо и меховую шапку обдувает морозный ветер Белогорья.

— А если папа узнает, — я переминаюсь с ноги на ногу у приоткрытой двери черного хода. В библиотеке идея выбраться в лес на заснеженное озеро казалась мне интересной затеей, но теперь в голове всплывают отрывки недавно подслушанного разговора отца с дозорным. Последний сообщал о непонятных следах в лесу и о вероятном появлении неопознанного племени… Вроде они ни слова не сказали об опасности, но тон отца показался мне напряженным. Отец уехал, оставив приказ страже охранять крепость, а мама — запретила нам ее покидать.

— Не узнает! — настаивает на своем сестра и хватает меня за руку. — Он приедет только к вечеру. Только глянем одним глазком на лисьи танцы и обратно.

Её глаза горят азартом. Я колеблюсь, но мысль о танцующих лисах на заснеженном озере манит сильнее страха. Волхвар сказал, что это случается только раз в десять лет! И уже тогда мы с Икси переглянулись, и будучи близняшками, без слов договорились посмотреть на это представление.

— А если там кто-то опасный?

— Да кто? Мы же днем, не ночью пойдем.

— А если стража? — шепчу я, но уже делаю шаг за порог.

— Я разведала. Они сейчас обедают в караулке. — Икси тянет меня через внутренний двор, где наши следы тут же заметает поземка.

Мы крадемся вдоль стены крепости, пригибаясь под окнами. Снег хрустит под ногами, и каждый звук кажется оглушительным.

— Тут! — Икси показывает на узкий лаз между камнями. — Я вчера нашла.

— Ты уже выбиралась? — ахаю я.

Сестра только подмигивает и ныряет в проход. Я протискиваюсь следом, цепляясь шапкой за выступы, и тут же поправляя ее. Холодный ветер бросает снег в лицо, когда мы выбираемся с другой стороны стены.

Лес манит темной зеленью елей накрытых снегом. Мы бежим, проваливаясь по колено в сугробы, задыхаясь от восторга. Страх окончательно пропал, а грудь рвется от желания увидеть вживую животных.

— Скорее! — Икси тащит меня за собой. — Они собираются в полдень!

Стволы деревьев мелькают по бокам. Икси останавливается два раза, чтобы вытащить из кармана срисованную карту леса — у огромного валуна, преграждающего нам путь, и возле горного ручья. Мы карабкаемся на пригорок у самого озера и затаиваемся за поваленным деревом. Внизу простирается заснеженная поляна.

— Смотри! — шепчет сестра. — Это здесь. Это то самое озеро.

И правда, мы смотрим вовсе не на поляну, а на заснеженное озеро. Оно не кажется таким большим, как на карте. Думаю, если постараться, его можно переплыть всего за десять минут. Сейчас его поверхность покрыта тонким слоем льда, припорошенного снегом.

Я согласно качаю головой - моя сестра превосходно находит дорогу в чаще, неудивительно, что папа всегда берет ее на охоту. А я обычно помогаю маме в крепости, мне больше по душе тепло и уют.

Пока мы прячемся в сугробе за упавшим стволом, я наконец осознаю смысл выражения "бесконечно долго". Холод пробирает до костей. Края нашей одежды и плащей покрылись ледяной коркой. Моя сестра Икси трясется от холода рядом, но продолжает упорно наблюдать за водоемом.

— Может, мы рано пришли? — шепчу я, пытаясь согреть дыханием покрасневшие пальцы.

— Нет, Волхвар говорил — в полдень. — Её зубы стучат, но голос полон решимости. — Солнце уже высоко.

Я прячу нос в воротник. От долгого лежания в снегу ноги немеют, а меховые сапожки промокли насквозь. Пытаюсь пошевелить пальцами ног — не чувствую.

— Икси... — мой голос дрожит. — Я больше не могу.

— Ещё чуть-чуть, — шепчет она, но я замечаю, как посинели её губы.

Время тянется медленно. Солнце поднимается выше, но лисы не появляются. Только ветер гоняет поземку по льду, рисуя причудливые узоры.

— У меня ноги замерзли, — признаётся наконец Икси. Она пытается растереть их руками, но её движения становятся всё более вялыми.

Я с трудом поворачиваю голову — шея затекла от неудобной позы. Мои косы покрылись инеем, а щёки горят от мороза.

— Надо возвращаться, — я с трудом разлепляю губы. — Мы тут околеем.

Икси кивает, но не двигается. Я понимаю — она тоже замёрзла настолько, что каждое движение даётся с трудом. Мои руки дрожат так сильно, что я не могу ухватиться за ствол дерева, чтобы подняться.

Мы кое-как встаём, держась друг за друга.

— Глупая была затея, — признаёт она, стуча зубами.

Нас прерывает оглушительный треск льда.

1

Ясна

8 лет спустя

Треск льда.

Я резко подаюсь вперед и распахиваю глаза. Воздух пахнет морозной свежестью, а массивные полозья саней скрипят по сугробам. В щель между занавесками пробивается холодный воздух, покалывает щеки. Дорогу сквозь белогорский лес замело почти так же как и восемь лет назад… Когда Икси пропала.

Снова треск.

Мое сердце заходит резкими ударами, пока перед глазами проносятся воспоминания… Как отец и его охрана находят меня в лесу. Как я не могу ему объяснить, что случилось. Как мы ищем Икси под растрескавшимся льдом заснеженного озера… Все что нам удается выловить — это ее шапку со слипшимися от воды космами меха. Сестра пропала.

Опять треск, после которого мне становится тяжело дышать.

— Стой! — приказываю я Григорию, моему вознице, одноглазому и одноухому охраннику, которого приставил мне отец, несмотря на все мои протесты.

— Тпру-у! — доносится снаружи грубый окрик возницы.

Лошади всхрапывают, их копыта бьют по утрамбованному снегу. Полозья скрипят, и кибитка наконец замирает.

Я пытаюсь унять ритм моего пульса, но лесная тишина начинает давить на грудь, лишь усугубляя его. Я слышу как вспорхнули птицы. Не удивлюсь, если они просто испугались моего сердцебиения.

Сколько бы я ни пыталась избавиться от этого видения, в памяти все равно возникали багровые руки, утаскивающие мою сестру — единственный обрывок того рокового дня, который всегда проступал будто сквозь туман забвения. Я говорила об этом отцу. Кричала, что мою сестру украли, но никто мне не поверил. Волхвар, заглянув в свой кристалл мудрости, твердил, что дочь Чертожца утонула, затянутая в омут на дне озера. Мои родители поверили и уже смирились с этим. Но я не верю. Я до сих пор уверенна что Икси жива, я чувствую это, как только может чувствовать сестра-близнец… Поэтому продолжаю искать ее по всему Белогорью, пусть все и считают меня всего лишь капризной дочерью Чертожца. Я не остановлюсь, пока не найду ее.

— Что стряслось? — поднимает занавеску Григорий, открывая вид на лошадей.

Я молча поправляю сбившийся меховой воротник.

Одна лошадь мотает головой, другая — переминается с ноги на ногу, их бока ходят ходуном от тяжелого дыхания. Одинокий глаз Григория ждет ответа.

— Все хорошо. Послышалось.

— Что послышалось?

Треск льда.

Григорий поворачивает голову в сторону, привлеченный звуком. Значит, я не одна его слышу, и это не игры моего разума.

Я вскакиваю с сиденья в своем коричневом дорожном платье прикрытым меховым пальто, спотыкаюсь, но удерживаю равновесие, схватившись за деревянную стенку кибитки. Спрыгиваю в снег и замираю, чувствуя, как холод пробирается через тонкие кожаные сапожки. Вокруг один лес - темные ели , укутанные в снежные шапки, но не исключаю что где-то поблизости есть водоем. Этот звук льда...

— Помогите! — я слышу детский крик.

Из-за деревьев к нам выбегает мальчишка лет десяти, спотыкаясь и проваливаясь в глубокий снег. Его испуганное лицо раскраснелось от мороза и бега. Он одет в ободранную одежду, местами с заплатками, на плечи и спину наброшен облезлый меховой жилет, перевязанный потертой кожаной тесьмой так, чтобы не подпускать холод близко к коже.

— Мама! Она тонет! Помогите! — мальчик хватает меня за руку и я, не раздумывая, пускаюсь в бег.

— Куда! Постой! — кричит мне взволнованный Григорий, но я уже мчусь между деревьями.

Забираюсь на возвышение вместе с мальчиком, задыхаясь от быстрого бега, затем, чуть ли не кубарем качусь вниз, цепляясь за редкие кусты и ветки деревьев. Оглядываюсь по сторонам, ловлю взглядом черную фигурку посреди маленького озера и вновь слышу треск льда, эхом разносящийся по всей округе.

Однако, не так я представляла себе женщину в беде. Точнее, она похоже больше на мужчину, высокого и крепкого, и зачем-то ломает лед, словно пытается проделать большую прорубь...

Я поворачиваюсь к мальчишке и цепенею — в его руках сверкает нож, направленный в мою сторону. В глазах ребенка теперь читается что-то дикое, звериное, совсем не детское. Его пальцы крепко сжимают деревянную рукоять, костяшки побелели от напряжения...

— Где твоя мама, мальчик? — спрашиваю я трясущимся голосом, делая шаг назад.

В ответ мальчишка смеряет меня безжалостным взглядом, полным какой-то первобытной ярости, а я, пятясь назад, натыкаюсь на что-то твердое позади.

— Далеко собралась? — шепчет на ухо глубокий мужской голос, от которого по спине пробегают мурашки. Я успеваю только испуганно ахнуть, прежде чем понимаю — что оказываюсь окружена бандитами. Их темные силуэты выступают из-за деревьев, словно ночные тени, и медленно смыкаются вокруг меня плотным кольцом…

2

Ясна

Мой голос вместе с воздухом из легких — куда-то пропадают, я понимаю что оказалась в ловушке. Где-то недалеко Григорий, позвать бы на помощь. Он же мой телохранитель, приставленный отцом. Пусть он и одноглазый и одноухий, но должен же быть какой-то смысл в его назначении! Однако, я просто делаю несколько беспорядочных и бессмысленных резких шагов в разные стороны.

— Разодета девчонка!

— Кожа нежная.

— Смотри какие варежки… — со всех сторон давят незнакомые голоса, и моя голова начинает идти кругом от волнения.

— А локоны какие! Можно отрезать? — кто-то дергает меня за волосы и я вскрикиваю от неожиданности и наглости говорящего.

— Довольно! — сильный голос, но уже знакомый заставляет всех замолчать, а я нахожу в себе смелости повернуться в сторону отдавшего приказ. Похоже, что именно он здесь главный. Я замираю.

Молодой парень лет тридцати смотрит мне прямо в душу своими черными глазами. Его волосы не такие длинные чтобы дойти до плеч, но и не короткие. На лиуе пробивается щетина. Одет он просто, как обоззленный несправедливостью бедняк, но что-то мне подсказывает — он не тот кем кажется. Меня смущает нежная кожа рук и надменные глаза. У его дружков взгляд наполнен отчаянием, его же… простой тоской.

— Ты кто? И как смеешь угрожать молодой девушке? — прихожу я наконец-то в себя, а может, мне просто надоел его пронзительный взгляд, и так и хочется ему что-нибудь сказать в лицо, чтоб отвернулся. А еще лучше — ушел подальше со своей бандой...

— Кто я? — он усмехается. — Нет… Тебе этого знать не обязательно. И я вовсе тебе не угрожаю. Не успел.

— Тогда чего вам от меня нужно? — Я не свожу с него взгляда, удивительно, что остальные его дружки теперь не позволяют себе даже хмыкнуть.

— Просто деньги. Ну, и твоя карета.

— Это не карета! — протестую я.

— Какая разница?

Я смолкаю. Вокруг раздаются смешки. Не потому что смешно, а просто чтобы поддержать лидера и показать силу банды. Противные.

— Я хочу твою карету, деньги, а может… — Молодой разбойник придвигается ближе и проводит пальцем по моей щеке, заставив меня дернуться подальше от его рук. — А может даже и поцелуй.

Опять противные смешки. Даже мальчик смеется. А во мне разгорается злость.

— Очень много чего хочешь! По-вашему, мне замерзнуть в лесу? И вы думаете что Григорий вам повозку с лошадьми? Пфф… Да он с вами со всеми справится. — Я трясу пальцем перед лицом каждого из бандитов, пока не останавливаюсь на мальчике: — Кроме тебя, конечно же. Тебя он не тронет, ты слишком мал!

— Не обижай малого! — угрожает мне седовласый мужчина с проплешиной. — Да он тебя и твоего Григория одним пальцем!

— Свин, помолчи. Я сам с ней договорюсь. — Обращается к нему молодой разбойник. — Нам нужна ваши повозка, лошади и деньги. Девушка, не сопротивляйтесь, приведите нас к Григорию и отдайте нужные приказания. Поверьте, нам это нужно больше чем вам.

Малой громко шмыгает носом, утерев рукавом покрасневшие глаза.

— Я не… — хотела вновь возразить я, но тут из-за деревьев показался Григорий. Он медленно крадется к одному из бандитов, пока я отвожу от него взгляд, чтобы никто не смог считать приближение моего телохранителя.

Григорий выскакивает из-за деревьев как медведь из берлоги. Я и моргнуть не успеваю, а он уже сбивает с ног двоих разбойников. Его кулаки мелькают как молнии. Кто бы мог подумать, что одноухий и одноглазый телохранитель так ловко дерется! Это неожиданно.

— Беги, Ясна! — кричит он, уворачиваясь от удара.

Я замираю на месте. Ноги словно примерзли к снегу. Григорий крутится волчком, раскидывая бандитов как щепки. Но молодой главарь остается спокойным. Он делает странное движение двумя пальцами, нашептывая какую-т о рифму, и... Григорий проваливается по пояс в сугроб. Однако это не мешает ему продолжать держать двоих разбойников.

— А ну-ка, девица, — голос молодого разбойника звучит как сталь. — Скажи чтобы отпустил моих ребят, иначе твой защитник превратится в айсберг!

Я нервно сглатываю, каменея от безысходности. Похоже, что главарь не просто разбойник. Он — маг. И скорее всего, не простой маг, раз может управлять снегом и льдом… А еще рядом с ним много бандитов, около десяти, а нас с Григорием всего двое. И даже если мой телохранитель удивил меня своими боевыми талантами, я не готова отправлять его в неравный бой.

— Давай, красавица. Просто скажи ему опустить моих людей. — повторяет главарь.

— Григорий... — мой голос дрожит. — Пожалуйста, отпусти их.

Телохранитель медленно разжимает пальцы. Бандиты тут же валят его в сугроб, вжимая лицом в снег.

— Молодец, красавица. Вот и договорились. И раз вы уже освободили карету… — слащаво говорит главарь мне с Григорием, обрывается на полуслове, и обращается уже к своим дружкам. — Привяжите их к дереву! Так, чтобы к ночи смогли распутаться. — довольно приказывает разбойник, а по моим щекам чуть ли не слезы текут.

— Ну что ты, милая? — он утирает мне слезы, пока Свин ловко утягивает веревку на моих запястьях. — Согласишься на поцелуй, возьму тебя с собой. — шепчет он мне. — А если на что-то больше, то я даже могу согласиться взять с собой твоего одноглазого старика.

От злости я сплевываю как не подобает дочери чертожца. И если бы меня видел отец, наверняка бы постыдился.

— Наглец! Ты об этом пожалеешь! — шиплю я. — Я запомнила тебя! — кричу ему вслед, пока он удаляется, посмеиваясь над моим вместе с Григорием несчастьем.

Фырканье лошадей, довольные голоса, топот копыт… Сани понеслись. А мы с Григорием злобно переглядывается. Он уже начал подпиливать веревку своим маленьким ножичком, который часто носил в рукаве. Пригодилось все-таки.

Ожидая момента, как мой телохранитель окончательно выпутается и освободит меня, я представляю в голове все возможные пытки, которые смогу опробовать на молодом разбойнике как только поймаю его. Мои светлые волосы растрепались от борьбы, щеки горят от гнева и унижения. В мыслях я вижу, как этот наглец будет молить о пощаде, когда папенька узнает о его дерзком поступке. Никто не смеет так обращаться с дочерью чертожца! Особенно какой-то простой разбойник с большой дороги.

3

Ясна

Григорий сплевывает на снег, словно пытаясь освободиться от ярости, бурлящей у него внутри.

— Госпожа, нам лучше вернуться обратно. — сдержанно бурчит он, смотря вдаль дороги, по которой укатили нашу кибитку на санях вместе с лошадьми. Разбойники уже давно пропали из виду.

Мы только переехали границу Белогорья, а уже остались без повозки и без провизии. Хорошо начали. Я сжимаю кулаки, мои пальцы белеют, я даже не чувствую холода! Кажется, внутри горит огромный костер злости.

— Нет. — отрезаю я. — Я не собираюсь отступать.

Судя по карте, которую я бережно сохранила за пазухой, до Черновска, столицы Черногорья, остается километров сорок. И проехали мы, по ощущениям, столько же. Вернуться с пустыми руками обратно в Белогорье, к отцу, признать, что я опять ничего не нашла и даже не выполнила его задание — принести поздравления новоизбранному чертожцу Черногорья — унизительно. Я восемь лет собирала информацию об алых руках, которые забрали мою сестру, в надежде ее отыскать. Все в Светлогорске уже давно смотрят на меня как на ненормальную, потому что я единственная, кто верит, что Икси жива. И это — мой последний шанс, который дал мне отец… Он отпустил меня, взяв обещание, что это моя последняя попытка, перед тем как я стану примерной наследницей Белогорского Чертожия… И выйду замуж.

Нет. Я не могу упустить эту возможность.

— Мы дойдем до Черновска во что бы то ни стало. — скрипя зубами говорю Григорию.

Тот лишь вздыхает в ответ.

— Госпожа, тут пути на километров сорок! Мы в самой гуще леса. Нам не просто придется идти пешком, но и ночевать в лесу. Вы же видите, что здесь небезопасно! И у нас нет денег.

— Григорий. Я должна. У меня есть ты. И я уверена, что мы справимся. — толкаю я речь, пытаясь звучать уверенно, как мой отец.

Мой телохранитель замирает грузной скалой. Широкие руки, раскрасневшиеся после боя, обреченно повисли по бокам. Единственный глаз оценивающе смотрит на меня. Сколько же он увидел на своем веку? Чтобы это ни было, я не вижу в нем ни малейшего намека на страх, только суровость от прожитой жизни и готовность исполнять приказы. Сейчас его главная задача: следовать за мной и защищать.

— Я слушаюсь вас.

— Идем. — Приказываю я, в глубине души надеясь, раз Григорий показал свою готовность, то значит просчитал и понял, что задача выполнимая. Я поворачиваюсь, и телохранитель следует за мной надежной стеной.

Мы начинает наш путь. Я шагаю терпеливо, пока ноги постоянно проваливаются в снег. Без саней идти тяжело. Наше продвижение вперед — замедляется.

Мне необходимо добраться до Черновска. В этом месяце там соберется великий съезд, посвященный восхождению нового Чертожца Черногорья. Туда прибудут все представители племен, населяющих Черногорье. Кто-то из самых далеких уголков, как например племя Карси, известное своими красными татуировками, которыми покрывают руки. О них мало что известно. В книгах пишут, что они скрываются от глаз обычных людей, что владеют особой магией и умеют видеть будущее. Я не знаю, насколько все это правда, и даже не уверена, что красные татуировки будут такими, какими я видела их при похищении Икси, но это пока моя единственная зацепка.

В последний раз представители Карси выходили к людям восемь лет назад, в год, когда пропала моя сестра. Я не могла не обратить внимание на это совпадение, а в сердце всколыхнулась надежда. Хоть Белогорье и Черногорье это разные чертожия, но они граничат, и я допускаю вероятность, что кто-то из племени Карси мог заблудиться и выйти на заснеженные горы к Светлогорску.

В этом году новоизбранный чертожец Черногорья издал приказ прибыть всем, и среди списков есть племя Карси. Я надеюсь их встретить и поговорить. Это мой шанс. Я уговорила отца поехать от его лица и принести свои поздравления соседнему правителю. И скрипя сердцем, он согласился.

Ноги гудят от усталости. Мы идем уже несколько часов, а я чувствую, что продвинулись совсем недалеко. Снег глубокий, каждый шаг дается с трудом. Григорий молча шагает позади, изредка останавливаясь и прислушиваясь к лесу.

Солнце клонится к закату, окрашивая верхушки елей в оранжевый. Скоро стемнеет, а у нас нет ни еды, ни теплых вещей. Я пытаюсь не думать об этом, сосредотачиваясь на следующем шаге.

— Госпожа, — голос Григория звучит настороженно. — Смотрите.

Сквозь деревья виднеется что-то темное. Я щурюсь, пытаясь разглядеть... Повозка. Наша. Она стоит, накренившись на бок, одна оглобля сломана. Лошадей нет.

— Осторожно, — Григорий выходит вперед, загораживая меня своим массивным телом.

Мы медленно приближаемся. Вокруг повозки снег истоптан множеством следов. А потом я замечаю красные пятна на белом — кровь. Она тянется неровной цепочкой от повозки в лес.

4

Ясна

На мгновение мне кажется, что все вокруг застыло, даже кровь в моих жилах, которая моментально превратилась в лед. Я перестаю дышать, пока оглядываюсь по сторонам, бегло скрещивая взгляды с помрачневшим Григорием. Его мышцы напряжены, как будто он уже приготовился отбивать атаку.

Тихое всхлипывание прорезает лесную тишину. Оно доносится из той стороны, куда ведут следы крови. Прямо за громадный сугроб.

Шагаю вперед. Снег тихо скрипит под ногами.

Звук, похожий на шмыганье носом, подтверждает мою догадку о том, что за белым сугробом прячется кто-то живой и страшно напуганный. Я подхожу ближе, несмотря на стальной предупреждающий взгляд Григория, отчетливо кричащий "стоять! не двигаться! куда полезла". Он бесшумно достает свои клинки.

Разумнее всего сейчас было бы послушать телохранителя, но я упрямо продолжаю путь. Потому что рыдания, доносящиеся из-за сугроба, так похожие на плач ребенка, ломают мою душу на мелкие частицы.

Григорий недовольно склоняет голову и в два прыжка опережает меня. Я не успеваю опомниться, как он уже стоит с другой стороны снежного холмика, готовый воткнуть их в тело врага. А затем, он останавливается, замерев ледяной глыбой. Его единственный глаз нервно вращается в растерянности. С ошеломительным видом он опускает клинки.

— Что там? — Мое любопытство, подкормленное страхом, просачивается наружу.

Григорий пожимает губу, поднимает руку и манит к себе.

Я следую призыву.

Захожу за сугроб, где следов от крови стало значительно больше, они расширились, заставив снег подтаять.

Малой. Кажется, так его звали разбойники. Тот самый мальчик, который днем угрожал мне ножом. Сейчас он сидит с трясущимися губами, периодически всхлипывая. Его окровавленные руки обнимают тело женщины. Она не двигается. Глаза закрыты.

— Она… Она не двигается… — шепчет мальчик. — Мама! — сквозь слезы он нежно поглаживает ее по щеке.

Мое сердце от этой сцены сжимается так сильно, что причиняет неимоверную боль. Я забываю о случившемся сегодня. Забываю, как этот мальчишка направлял на меня нож и как помог разбойнику меня обмануть… Протягиваю руку в сторону женщины, но мальчик, словно подбитый волк, крепче обнимает свою мать и бросает на меня озлобленный взгляд, опухшими от слез глазами. Он выглядит загнанным в угол зверем.

— Не приближайся. — тихо шипит паренек.

— Меня учили лечить людей. Может… Я могу ей помочь. — Объясняю я ему, как можно спокойнее. — Сам Волхвар Белогорья был моим учителем. Ты же слышал о таком?

В глазах мальчика я считываю удивление, затем, в них появляется расчет, сменяющийся обреченной надеждой. Еще бы, ему повезло, что его мать оказалась в руках ученицы первого знахаря во всем Белогорье. И Волхвар, сколько бы неприязни я к нему не испытывала бы, многому меня научил.

Малой слабо кивает, разрешая мне притронуться к телу женщины.

Я прикладываю пальцы к ее шее, нащупывая пульс. Кожа холодная, но под ней едва заметно бьется жизнь — слабая, но упрямая.

— Жива. — Выдыхаю с облегчением, замечаю, как мальчик крепче прижимает ее к себе. — Но ее нужно срочно согреть.

Малой вздрагивает, его глаза расширяются все больше, по мере того как я начинаю осматривать и прощупывать женщину, пытаясь определить, насколько серьезно она ранена. Парнишка все еще держит мать, и теперь просчитывает, насколько он может мне доверять.

— Что произошло? — Спрашиваю я, осматривая сначала открытую рану на ее виске, а затем исследуя рану на ноге. Кровь уже запеклась на морозе.

— На нас… напали… — Малой запинается, глотая слезы. — Она пыталась защитить меня…

— Григорий. — поворачиваюсь я к своему телохранителю. — Нужно отнести ее в сани. Осторожно.

Григорий хмурится, его рука все еще лежит на рукояти ножа, он все еще сомневается.

— Госпожа, а если это опять какой-то трюк? Они уже пытались нас ограбить. Этот мальчишка...

— Да ладно тебе! Они уже ограбили нас один раз. Зачем им еще что-то у нас воровать? Не так ли? — Спрашиваю я у Малого, пытаясь его отвлечь. — Женщина может умереть без нашей помощи.

Мальчик с надеждой переводит взгляд с меня на грозного Григория, и обратно. Он помогает поднять женщину, когда телохранитель приближается.

Григорий подхватывает женщину на руки с такой легкостью, что она кажется невесомой в его крепких объятиях, и тонкой тростинкой на фоне его мускулистых рук. Малой суетится рядом, придерживает ее голову, чтобы та не свесилась. Я иду следом, пока они несут ее к саням.

В кибитке пахнет сыростью. Пока Григорий укладывает женщину на лавку, я нахожу вязаное покрывало, которое тут же накидываю на раненную. Увидев, как я начинаю поднимать пропитанный кровью подол платья, Григорий отворачивается.

— Нужно ее согреть.— Стягиваю с себя теплый платок, укрываю им женщину. — Григорий, разведи огонь. — Командую я ему, не отрывая взгляд от своей работы. — Нужно растопить снег.

— Слушаюсь, госпожа.

Я нахожу свой багаж и покрывало. К моей радости, чемодан с провизией и лекарствами остался нетронутым. Очевидно, того кто напал на разбойников, вещи не интересовали. Их интересовал маг или что-то еще. Но я все же склоняюсь к первому варианту. Маги в Черногорье не приветствовались. Люди считали их порождением самого дьявола. Поэтому либо убивали… Либо… Либо маги прятались в Мавридии, граничащей с Черногорьем. Другое дело знахари и волхвары, их знания считались проверенными временем и дарованные самим создателем.

Несколько минут, а возле наших саней уже тлеет огонь в переносной железной печи, которую придумал мой отец. Григорий использует железную трубу, позволяя горячему воздуху проникнуть в кибитку. Путешествуя и исследуя мерзлые земли Белогорья, это изобретение дало самый настоящий прорыв и позволило продвинуться вперед в экспедициях!

— Держи. — Я вытаскиваю из своего чемодана белую простынку и отдаю ее Малому. — Используй свой чудо нож, чтобы разрезать на куски. Раны нужно будет перевязать.

5

Ясна

Полозья саней скрипят по снегу. Малой прижимается к матери, укутанной в мой меховой плащ. Несмотря на несерьезную рану, у женщины начался жар, она бредит во сне, а мальчик — бледнеет при виде того, как она мотает головой из стороны в сторону с закрытыми глазами. Тени, отбрасываемые экипажными фонарями, свисающими по бокам повозки, делают эту картину зловещей и волнительной.

— Не переживай, — шепчу я, заметив его беспокойство, пытаясь подбодрить паренька, растирая озябшие ладони под теплой шалью. Ночной воздух пронизывает холодом, хотя и не таким суровым, как в Светлогорске. Значит, петляя по извилистому пути, мы постепенно приближаемся к Черногорью.

Григорий правит лошадьми, всматриваясь в темноту между деревьями. Учитывая предыдущую часть пути, нападение разбойников, появление Агаты и Мирко — наше путешествие проходит спокойно. Остается только добраться до ближайшего поселения, чтобы дать женщине необходимое лечение. Я не смогу оставить посреди дороги больную мать с ребенком. Сначала их нужно пристроить. А дальше…

Я бросаю взгляд в застекленное узкое окно кибитки, как раз в тот момент, когда сани начинают тормозить. Луна едва пробивается сквозь голые ветви.

— Там! — Григорий указывает кнутом вперёд. Сквозь снежную пелену мерцают жёлтые огни.

Я подношу карту к фонарю и сверяю с маршрутом. Застава. Небольшое пограничное поселение, рядом с Туманной рекой. Возможно, там у нас будет возможность переночевать в тепле. Я облегченно вздыхаю. Дорога в ночи среди заснеженного леса могла преподнести нам и другие, не совсем приятные сюрпризы. Да и тот факт, что у меня есть надежда поспать на кровати, а не на лавке холодеющей с каждым часом кибитки — радует. Интересно, а как бы мы ночевали с Григорием в лесу, если бы не набрели на утерянную повозку? Наверняка мы разожгли бы костер. Телохранитель заставил бы меня залезть на дерево, перед этим смастерив что-то похожее на прикрытие. Хорошо, что об этом нам не пришлось заботиться.

Сани съезжают с лесной тропы на утоптанную дорогу. Я уже слышу лай собак и чей-то разговор. Мы останавливаемся, чтобы спросить про ночлег и местного знахаря. И за тем, и за другим, нас отсылают в местный трактир.

В тишине маленького поселению нам не составляет труда найти указанное заведение, которое своим шумом подсказывает нам направление. Задний двор, на который мы заезжаем, чтобы оставить повозку и накормить лошадей — заполнен лошадьми, и не простыми — а сильными и выносливыми. Таких мой отец набирает для своего военного отряда. Слуга помогает нам отыскать место под навесом, а также загнать лошадей и сани внутрь. Меня радует его скорость и сноровка, поэтому я достаю несколько медных монет, в благодарность за работу и предоставленное место.

Множество громких и опьяневших мужских голосов, доносящихся их двери трактира, открытой довольным слугой, заставляет мои зубы сжаться. Хорошо, что с нами Григорий. С ним я чувствую себя в безопасности, особенно после того, как увидела своими глазами этого мужчину в действии. Он был беспощаден. Я даже засомневалась, а не прикрытие ли эта его повязка на глазу? Может, он прекрасно видит и слышит? Я в который раз благодарю отца, за то, что приставил ко мне телохранителя. Одной бы мне, и правда, было сложно справиться.

Я выхожу из-под навеса и направляюсь внутрь трактира, чтобы выведать, есть ли свободные комнаты. Но даже если их не будет — провести ночь в конюшне — лучше, чем в снегу среди диких животных.

— Подожди! — окликает меня Григорий. — Там…

— Там полно пьяных мужиков. Знаю. Но смотри, я прикроюсь шалью так, что они на пьяную голову примут меня за старушку. — Я подмигиваю телохранителю и укутываюсь в платок, чтобы была видна лишь маленькая часть моего лица и грозно хмурю брови.

Григорий хлопает одним глазом, анализируя мой внешний вид, и махает рукой, мол, иди давай!

Я сжимаю в кулак спрятанный в кармане дорожной юбки кошелек и прохожу внутрь. Мой взгляд сразу упирается в громадные столы, придвинутые друг к другу, с пирующими за ними мужчинами.

Я замираю у входа, разглядывая их. Одежда - не похожа ни на одну из тех, что я видела раньше в Белогорье. Черная кожа, украшенная серебряными заклепками, плотно облегает их мощные плечи. На груди - странный символ: три изогнутых линии, напоминающих следы от когтей.

Они пьют и едят с какой-то звериной жадностью. Один из них разрывает зубами мясо прямо с кости, другой залпом осушает огромную кружку. Их движения - резкие, хищные. Даже сидя за столом, они словно готовы в любой момент сорваться в атаку.

У каждого на поясе висит короткий меч с черной рукоятью. На запястьях - широкие браслеты с острыми шипами. Некоторые носят перчатки со стальными пластинами на костяшках.

Во главе стола - высокий мужчина с седой прядью в черных волосах. Его лицо пересекает длинный шрам, а в глазах застыл холод северной ночи.

Меня передергивает после очередной брошенной шутки одного из мужчин. Кажется, что от их хохота дребезжат стаканы на столе.

Один из головорезов хватает подавальщицу за локоть, когда та разносит выпивку, а его приятель шлепает бедняжку пониже спины с такой силой, что я невольно вздрагиваю от его хамства. Служанка чуть не теряет равновесие, но не произносит ни слова, упорно продолжая разливать питье. Замечаю лишь, как краска заливает ее лицо.

Мои мысли прерывает громкий, властный голос, легко перекрывающий гомон подвыпившей компании. Судя по всему, со мной заговорила владелица заведения.

— Зачем пожаловали? — спрашивает она.

— Доброй ночи, мы к вам с ночлегом. Имеются ли у вас свободные комнаты? — интересуюсь у нее.

Женщина, лет сорока, с заплетенными в косу темными волосами и обвитыми вокруг головы, внимательно меня осматривает. В ее цепком взгляде читается многолетний опыт общения с разными постояльцами - от благородных господ до последних проходимцев. Я вылавливаю из кармана кошелек, показываю ей, слегка им потряхивая, тем самым подтверждая свою способность заплатить. Звон монет внутри, кажется, действует на хозяйку успокаивающе - ее взгляд теплеет, а плотно сжатые губы чуть расслабляются.

6

Ясна

— Я буду осторожна. — Говорю я, для убедительности показывая Григорию клинок, а затем надежно спрятав его в сапог. — Ты, сторожи их. — киваю в сторону саней.

Я выхожу из-под навеса. За спиной остается тяжесть норм и правил. Я будто делаю шаг в неизвестность и свободу. Странное ощущение. Вроде бы, я уже чувствовала это когда выезжала из нашего семейного поместья в Светлогорске. Но не до конца. Со мной был Григорий. А сейчас, он остался позади. и я как будто сама по себе. В крови разгоняется адреналин и страх. Но последнему я не позволяю взять власть над собой. Я долго искала людей с алыми татуировками на руках. И нашла. Если я смогу поговорить с той девушкой… освободить ее и забрать с собой… Тогда я стану на шаг ближе к сестре. Нет…Это станет большим прорывом...

Мелкие снежинки начинают медленно падать с темного неба. Снег тихо скрипит под ногами, пока я обхожу здание со всех сторон. Заглядываю в окна и убеждаюсь – группа из мужчин в черном продолжает стремительно пьянеть. Это мне на руку. Я морщусь, когда девушку пихают вниз под стол, как ненужную куклу. Хочется вбежать внутрь, и треснуть по голове каждому кто в этом участвует. Если бы это было так легко. Я стараюсь держать себя в руках и не поддаваться эмоциям. Словно тень ползу по стене, пока на меня не выбегает большая собака. Не заметила. Я дергаюсь в сторону. Как бы лай ни привлек внимание пирующих.

Большой мохнатый пес рычит на меня. Смотрю ему в глаза. Он не кажется мне плохим, наоборот, я вижу доброту в его морде. Может… Он просто голоден и никак не дождется, когда хозяйка вынесет ему отходы с кухни? Я рыскаю в карманах, нахожу кусок хлеба и кидаю зверю. Тот, радостно скуля и повиливая хвостом, подбирает кусок.

— Молодец, псинка. — шепчу я себе, унимая напряжение в теле.

Навернув несколько кругов вокруг трактира, я делаю вывод: группа мужчин нещадно пьяна. Но недостаточно, чтобы выпустить из поля зрения девчонку. Когда я ловлю на себе ее взгляд, ее дикий, близкий к безумству взгляд, в груди все каменеет. Она заметила меня. Смотрит мне прямо в глаза, опуская голову, пока один из мужчин не дает ей пинок и не заставляет вновь вылезти из-под стола.

Теперь, ее ставят на стол и начинают хлопать в ладоши, пока девушка двигается в подобии танца. Меня пробирает ужас. Она не старше меня… Слежу за ее изгибами, а потом замечаю, как незаметным мановением руки она кидает горошину в один из бокалов, поворачивается ко мне и многозначительно смотрит. Но недолго. Она отворачивается за момент до того, как у мужчин появится желание проследить за направлением ее взгляда.

Я прищуриваюсь, продолжая следить за ней... Может, мне просто показалось? Девушка делает вид что неуклюже падает, оголяя свои белоснежные ноги, но я замечаю, как еще две горошины залетают в бокалы мужчин.

И вновь ее взгляд. Дающий понять, что она видит меня, что знает мой план и даже больше – она готова мне помочь. Она зовет меня.

Нужно действовать.

В голове созрел план. Осталось только поделиться им с Григорием.

Я залетаю под навес и сразу же рассказываю телохранителю свой план. Я упоминаю про девушку с алыми руками, которую так важно выхватить из клешней этих грязных и порочных мужиков, потому что она может помочь в поиске Икси. Озвучиваю, что все же собираюсь освободить разбойников, пусть и с условием, чтобы они нам помогли.

План кажется гениальным, пока Григорий его слушает молча. Но в конце он качает головой и твердо говорит:

– Нет.

Я осекаюсь на несколько секунд, как будто меня прибило невидимой стеной.

– Я не принимаю твой отказ, Григорий. – мой голос становится холодным и расчетливым, как будто во мне говорит мой отец, а не я. Или же я просто слишком много наблюдала за его выступлениями в совете и теперь имитирую его манеру речи.

Выходит неплохо. Телохранитель как будто вытянулся в полный рост, готовый выполнять приказ, даже несмотря на то, что он не хочет этого делать.

– Эта девушка может нам помочь найти Икси. Даже если есть маленький шанс, я вынуждена попробовать, ради моей сестры. Я сделаю это с тобой или без тебя. – продолжаю я говорить четко и холодно.

Григорий, скрипя зубами, соглашается.

И именно в этот момент я слышу визг и шум во внутреннем дворе постоялого дома, занесенного снегом. Пробегаюсь взглядом по толстым деревянным бревнам стен и кабинкам едва прикрытыми подобием дверей, разделяющих навес для саней, кибиток и лошадей.

Глаз улавливает возню, в темном углу, рядом с подвалом, на который указывал малой, и неприятное ощущение прокрадывается в грудь.

Я поворачиваюсь к нашей многострадальной кибитке, в два шага достигаю дверцу, тяну на себя, чтобы подтвердить опасения - Малой не сдержал свое слово. Он сбежал освобождать Сокола и его разбойников.

— Вот же гаденыш! — озвучивает мои мысли Григорий.

Я больно прикусываю губу. Не знаю, насколько все плохо, но взвизгивания и крики со стороны подвала стали громче. Из них просачивается боль. Я смотрю на телохранителя. Он кивает, как будто прочитав мои мысли.

— Я их задержу, если что. Ты вытаскивай остальных.

Как только дверца в подвал захлопывается, я пересекаю двор и заглядываю в окно, пара охотников уже погрузилась головой в собственные тарелки. Двое, — стукаются бокалами произнося тост, я отсюда вижу– мужчины со шрамом нет.

Подозреваю, что именно его я встречу, как только спущусь в подвальное помещение.

Я крадусь, прижимаясь к стене. Крики Малого даже здесь долетают до моего слуха – в них столько боли и отчаяния, что сердце сжимается. Дура, как я могла поверить, что он усидит на месте? Конечно, он побежал спасать Сокола.

Справлюсь ли я одна? Сомневаюсь, но у меня есть несколько идей чтобы отвлечь здоровяка и освободить разбойников. В крайнем случае я просто могу сделать вид что ошиблась дверью.

Приоткрываю деревянную створку в подвал. Из щели тянет затхлостью и сыростью. Я достаю клинок Григория из сапога, сжимаю рукоять до побелевших костяшек. Проскальзываю внутрь тенью. Глаза не сразу привыкают к полумраку. Тихо спускаюсь по скрипучим ступеням, молясь чтобы звук не выдал меня. Едва выглядываю из-за стены.

7

Ясна

Наконец дверь распахивается. Первым выскакивает Сокол, за ним Бурый тащит девушку с татуировками. Она спотыкается, но Серый подхватывает ее под локоть. Григорий замыкает группу, держа наготове кинжал.

— По коням! — командует Сокол.

Я подвожу лошадей. Девушка дрожит, ее глаза расширены от страха. Красные узоры на ее руках кажутся почти черными в темноте.

— Давай ко мне. — Григорий одним движением закидывает ее в седло перед собой.

Сокол взлетает на своего коня, несмотря на связанные руки. Бурый и Серый тоже запрыгивают в седла.

— Уходим! — Сокол пришпоривает коня.

— Я бы не спешил на вашем месте. — доносится голос из темноты, и черная фигура выходит навстречу.

Барут. Не смотря на то, что Григорий запер его в подвале, ему удалось как-то освободиться, и кажется, что сейчас он даже увереннее стоит на ногах, чем во время сражения с Григорием.

Пронзительный свист разрезает снежную ночь и я с ужасом замечаю, как из тени двора выходят с десяток фигур в темных одеждах.

— К нам вовремя приехало подкрепление. — довольно кивает подбородком в сторону охотников, отряда Черных Когтей чертожца.

Я поворачиваюсь из стороны в сторону, окидывая каждого из приближающихся воинов. Из заднего входа трактира начинают подтягиваться остальные. Банда Сокола, вместе с нами остается в значительном меньшинстве.

— Эй! Вы же искали наследника? А он здесь! — знакомый наглый голос мага выдает меня охотникам.

Я не успеваю дернуться, спрятаться, или хотя бы попытаться сбежать, как Сокол грубо хватает меня и усаживает на свою лошадь. То, что его руки связаны, не мешает ему вертеть мной как ему только захочется.

— Подонок! — успеваю прошипеть я.

Я задыхаюсь от возмущения, когда Сокол прижимает меня к себе. Светящаяся веревка оказывается перекинутой через голову и натянутая на мою талию. Его связанные руки держат поводья по обе стороны от меня, фактически запирая в клетке. Лошадь несется галопом, каждый удар копыт отдается болью, обидой и чувством предательства во всем теле.

— Пусти! — кричу я, но ветер уносит мои слова.

Его грудь твердая как камень, и как бы я ни пыталась отстраниться, тряска заставляет меня прижиматься к нему еще крепче. Щеки горят от стыда и злости. Предатель! Как я могла поверить разбойнику? Да еще и опять! Почему я сразу не научилась? Я готова сгореть изнутри от осознания собственной глупости.

Позади слышатся крики погони. Сокол резко сворачивает в чащу, ветки хлещут по лицу. Я зажмуриваюсь, вцепившись в гриву лошади. Его дыхание обжигает мне шею, когда он наклоняется, уходя от низкой ветки.

— Держись крепче, сладенькая. — шепчет он, и мы срываемся вниз по крутому склону.

У меня с губ срывается визг. Сердце замирает от страха, но я продолжаю ощущать надежные руки, удерживающие меня, и твердые бедра, сжимающие меня в своих тисках.

Лошадь каким-то чудом не ломает ноги на скользком спуске. Внизу — замерзшее русло реки, и мы летим по льду, оставляя погоню далеко позади.

Только когда стихают последние крики преследователей, я позволяю себе выдохнуть. Как бы я ни злилась на Сокола, его маневр спас остальных — увел погоню за собой, и надеюсь, дал им шанс скрыться. Я убеждаю себя в том, что Григорий успеет увезти девушку с татуировками в безопасное место.

Но легче от этого не становится. Каждое прикосновение к Соколу заставляет меня внутренне содрогаться — от гнева, от унижения, от того, как небрежно он обращается со мной. Я — дочь Чертожца, а не какая-нибудь деревенская девка!

Предатель.

— Может, хоть теперь ты меня отпустишь? — фыркаю я.

— Тебе так не терпится пройтись пешком? До Черновска еще далеко. Замерзнешь. А вдвоем мы можем отлично провести время. — он опускает лицо в мои волосы, шумно втягивая воздух и блаженно вздыхая. Волна мурашек, пробежавших по телу из-за этого жеста, заставляет меня дёрнуться.

— Как ты…

— Смеешь? — заканчивает он вместо меня. — Мне просто захотелось понюхать еще раз, как пахнет дочь Чертожца.

Ах, так значит, это даже не первый раз!

— Нахал!

— Звучит как комплимент.

Я одергиваю себя от острого желания взбрыкнуть, толкнуться и спуститься на землю, потому что, как бы то ни было, спиной я ощущаю теплоту его тела. Без телесного контакта мы попросту превратимся в ледышки.

— Как мы теперь вернемся к остальным? —не без нотки яда спрашиваю я, ведь до сих пор его план закончился поражением, да еще и раскрытием того, что я - дочь чертожца.

— Не переживай. У меня есть и на это план.

— Может, поделишься? — хмыкаю я, еле удерживая себя от того, чтобы выругаться, как только слышала в военных лагерях отца.

— Бурый и остальные будут ждать нас на переправе. — спокойно поясняет Сокол, как будто у него уже все схвачено, и даже прибытие дополнительного отряда тоже было частью его плана.

— На какой?

— По Туманной реке.

— Ты имеешь в виду заброшенную пристань? — мои брови ползут вверх.

— Ага.

Про Туманную реку говорят разное, рассказами о страшном змее пугают маленьких детей, чтобы те не совались на берег. Я не знаю правда это или нет, но невольно по коже пробегает холодок.

Я достаю из за пазухи карту. В свете луны сложно рассмотреть, но я столько раз ее изучала, что темнота мне не помеха. Я вижу основные линии, и вспоминаю где именно располагается эта заброшенная переправа, а еще, куда ведет река. И ведет она в сторону Мавридии. Мне нет смысла плыть вниз по ней, если я планирую попасть в Черновск, да еще и в скором времени, чтобы успеть на съезд племен.

— Ты… Собираешься скрыться из Черногорья? — констатирую я. — Ты бежишь.

— Догадалась. Хочешь со мной, сладенькая?

— Даже не надейся! Мне нужно в Черновск.

— Что ты там забыла? После того, как тебя собирались похитить люди чертожца? — В его голосе сквозит непонимание, и задор свободы.

— Я ищу свою сестру. К слову, люди с красными татуировками на руках — моя единственная зацепка. Поэтому мне нужна была девушка. А в Черновске совсем скоро съезд племен, среди которых будут и карси… — Я погружаюсь в свой рассказ, впервые ощущая, что меня слушают без осуждения и понимают, хотя где-то в глубине разума, я все же сопротивляюсь своему желанию открыться человеку, не раз предавшему меня. Почему он так легко внушает мне доверие? Я как будто моментально забываю о том, что он сделал.

8

Ясна

Теперь я могу лишь наблюдать как Сокол отбивается от двух нападающих одновременно. Даже со связанными руками его движения кажутся четкими и смертоносными — один из охотников уже корчится на снегу, держась за живот. Но их слишком много. Я пытаюсь что-то крикнуть, предупредить его об охотнике позади, но мне грубо затыкают рот.

— Держите мага! — командует кто-то.

Три фигуры бросаются на Сокола разом. Но один из охотников бьет его по затылку. Сокол падает на колени.

Я продолжаю бесполезно мычать, пока Черные Когти скручивают Сокола.

— Неси веревку, ее тоже свяжем!

— Нет веревки, все осталось в трактире.

— Значит, привяжи ее к нему.

Меня толкают в сторону Сокола, затем поврачивают спиной к нему. Руки стискивают грубые ладони, набрасывая петли из светящейся веревки, связывающей Сокола. Теперь его руки закинуты за спину, и мы оказываемся связаны одной веревкой, которая впивается в запястья. Я стараюсь не показывать боли, чувствую спиной, что Сокол вяло двигается, значит жив. Я мычу, но охотник, провернувший все это, довольно улыбается. А я даже представить не могу, какие узлы он наложил на наши с Соколом запястья и как умудрился связать нас одной веревкой.

— Ну что, красавица, — ухмыляется один из охотников, хватая меня за подбородок, — прогулка окончена. Чертожец будет рад увидеть вас обоих. Может быть, ты даже сможешь стать его невестой.

Нас грубо толкают в центр ладьи. Спина Сокола прижимается к моей. Веревка между нами натягивается, впиваясь в кожу.

— Спасибо что подкинул идею с лодкой. — хохочет один из охотников, разгребая снег.

— Рад помочь. — глухо цедит Сокол сквозь зубы, приходя в сознание. Я чувствую, как напрягаются и твердеют его мышцы. Ладони двигаются, пытаясь избавить нас от веревки, но она будто еще сильнее сжимается вокруг наших рук.

Черные Когти работают быстро. Снег летит за борт, открывая старые доски. Лунный свет играет на древних рунах, делая их похожими на светящихся змей.

— Эй, глянь-ка. — один из них проводит рукой по знакам. — Может, правда монетку кинуть? А то утопнем все. — он заливается ехидным и грубым смехом.

— Заткнись и работай. — огрызается Барут, который теперь, кажется, окончательно пришел в себя.

Холодный ветер забирается под одежду. Я прижимаюсь к Соколу, пытаясь сохранить тепло. Нам удается сесть, вместо того чтобы продолжать беспомощно лежать на дне ладьи.

— Ты как? — шепчет он так тихо, что только я могу услышать.

— Замерзла. — выдыхаю в ответ.

— Что-нибудь придумаем.

— Отличный план. — передразниваю я его.

— Зато посмотри, они всю работу делают за нас. — Сокол внимательно осматривает охотников. — Ты просто прижимайся ко мне крепче и смотри. У меня отличное предчувствие.

Я сдуваю прядь волос со лба. Как вообще можно ему верить?

Охотники заканчивают с уборкой снега, и двое из них берутся за весла. Ладья покачивается, когда они отталкиваются от берега. Темная вода плещется у бортов.

— Куда вы нас везете? — спрашиваю у человека со шрамом.

Мужчина поворачивается ко мне, нагибается, рассматривает лицо, как будто я непонятное животное, случайно появившееся в его лодке.

— С какой стати я должен перед тобой отчитываться? Заткнись.

— Мастер, а она, что, на самом деле дочь Чертожца? — кидет ему один из охотников, Черных Когтей.

— Это определит Чертожец. Ваша задача, доставить наследника, вот этого. — Он указывает пальцем на Сокола.

Я вновь начинаю прокручивать в голове все, что знаю о Соколе. Почему наследником зовут его? Почему у меня создается впечатление, что я вовсе не их цель? Но Сокол… Кто он?

— Эй… — Тихо зову его я. — Так ты и есть наследник?

— Я? Нет, они просто тупые.

— Ага. Но зачем ты им нужен?

— Откуда мне знать? Я ничего не помню.

Я глубоко вздыхаю. Это все усложняет. Я перестаю понимать что-либо.

— А может, она просто врет? С чего это дочь чертожца будет шляться по лесам? — какой-то мужик кладет мне руку на колено.

Мои глаза раскрываются от страха. Что он делает? Я брыкаюсь.

— Какая серьезная. Я просто погладить. Ваши украли нашу девочку, теперь нас развлекать некому. Может, ты нам станцуешь? А мы тебя попробуем развязать.

Мужик со шрамом подходит к нему чтобы зарядить оплеуху.

— Ты бы не о ее танцах думал, а о том, кто теперь Риину заменит в способности разбираться в камнях!

Значит, девушка разбирается в камнях. Это интересно.

— Она тоже маг? — срывается у меня с губ, вспоминаю ее ошейник, может, его использовали для того, чтобы блокировать ее силу?

— Ты слишком много слушаешь. — Рычит мне Барут. — А ты слишком много болтаешь! — С этими словами он вновь врезает оплеуху своему спутнику. Она выходит такой звонкой, что я невольно морщусь.

— Какая нам разница? Мы можем успеть выбросить ее за борт. Особенно, после того, что она сделала с рыжим!

Чувствую на себе злобные взгляды. Неприятный холод разливается теперь внутри, и спина Сокола не способна согреть. Я вспоминаю свои окровавленные руки.

— Я… Я убила его? — тихо всхлипываю.

Чего я не делала в своей жизни, так это ни разу не убивала людей. В момент нападения, когда этот рыжий держал за горло Малого, я не думала о том, как не нанести смертельных ран, я думала… Как спасти Малого, как освободить Сокола и остальных, как скрыться… Совесть и чувство вины теперь давят тяжелым камнем на грудь, и с каждой секундой молчания продавливают меня сильнее.

— Нет. Такая шавка как ты не смогла бы уложить навечно одного из нас. — едко отвечает кто-то из-за спины, и я узнаю голос носастого. — Он остался в трактире. Хозяйка-то и знахарка.

Мне стало и легче и боязно одновременно. Пока я в их руках, тот самый рыжий сможет отомстить.

Холод пробирает до костей. Я пытаюсь сильнее прижаться к Соколу, но веревки впиваются в запястья при каждом движении. Вода плещется о борта ладьи, разбиваясь о старое дерево. Весла мерно погружаются в темную гладь, и каждый всплеск отдается эхом в ночной тишине.

9

Ясна

Я стараюсь не думать о том, что мои руки связаны тугой веревкой, которая, кажется, со временем лишь туже затягивается на запястье. Мне неудобно стоять в таком виде перед Григорием, который, окинув меня нас сердитым взглядом, тут же принимается искать способ высвободить меня.

— Ты так спешишь освободится от пут, как будто тебе не понравилось тереться о мою спину. — мурлычет, растягиваясь в довольной улыбке, Сокол.

Он словно специально выискивает способ заставить меня покраснеть, как будто это доставляет ему особое удовольствие. Особенно сейчас, когда над горизонтом уже стали появлятся первые лучи приближающегося солнца.

И пусть спина Сокола и его близость не позволили мне все это время замерзнуть, я все же чувствую себя нелепо. Он ощущает каждое мое движение, не говоря уже о том, что я не могу даже почесать нос без его помощи, или справить нужду. Насчет последнего, я даже рада что в последние сутки ела и пила мало. Но если по своим делам понадобится отойти Соколу? Мысль об этом укрепляет уверенность в том, что необходимо как можно быстрее избавится от этой веревки. Иначе дочь чертожца Белогорья просто умрет от стыда.

— Как вы нас нашли? — спрашиваю, не без усталости в голосе, с надеждой отвлечься от образов всплывающих у в голове и терпеливо ожидая, когда Григорий найдет способ нас развязать. Попытка с ножом не дает заветного результата.

Среди ожидающих нас на причале, я не вижу Малого и Агаты, но замечаю девушку с красными руками и в голове уже начинают созревать первые вопросы, с которых мне хотелось бы начать наш разговор.

– Мы вас не нашли на первой переправе. Зато заметили следы борьбы. Вот и пришлось предполагать. Ладья исчезла с причала, ну мы и гнали лошадей до следующего. – Объясняет Григорий.

— Серый и Бурый. – встревает Сокол, нахально улыбаясь. – Они хорошо знают местность и легенды.

Я слышу снисходительный вздох моего телохранителя,его словно тоже начинает раздражать способность Сокола перевернуть все в свою пользу.

— Легенды? – цепляюсь я, вспоминая об огромном чудовище, проникнувшем в мою голову.

— Да, о них я узнал о змее. Они всю прошлую ночь мне о нем втирали. Серый, а ты был не прав, он не размером с человека. Он размером с пятнадцать человек! И это только то, что я увидел в тумане.

— Вы что, встретились с древним полозом? — Лицо Серого удлиняется, пока Бурый хлопает глазами смотря перед собой, и словно представляя длину чудища из пятнадцати человек.

— Ага. Она, вообще, с ним разговорилась. — кивает Сокол в мою сторону.

— А разве это не легенды? — морщится Свин, в его голосе проскальзывает неверие, будто он ожидает подвоха.

– В каждой легенде есть частичка правды. – умничает Сокол.

Я хмурюсь в ответ на удивленное лицо Свина, и утвердительно киваю, подтверждая встречу с полозом. Свин присвистывает. И что только заставляет этого человека мне доверять?

— Не развязывается. — недовольно бросает Григорий и вновь вытаскивает свой клинок.

Мы с Соколом внимательно смотрим на то как движения клинка по веревке оставляют ее невредимой, а вот искры, отлетающие от прикосновения клинка с канатом, слегка обжигают кожу и тут же гаснут.

— Пусть она попробует. — кивает в сторону девушки Сокол.

Он говорит это с неприязнью и особой злостью.

— Не говори так с ней!

— Драгоценнейшее величество, дочь чертожца всея Белогорья, не смейте указывать мне как и с кем разговаривать. — огрызается Сокол, буравя взглядом девушку. — Риина, так ведь? Ты же заговорила этот кнут на моих руках, теперь развязывай.

Я ахаю и перевожу взгляд на спасенную девушку.

— Он прав. Это сделала я. — отвечает девушка тихим спокойным голосом. Я впервые его слышу, он кажется холодным, почти безжизненным. Сердце вновь сжимается, когда я вспоминаю как с ней обращались Черные Когти.

— Они заставили ее. — возражаю я Соколу.

— Тогда почему бы не заставить ее нас развязать? Или в глубине своей души ты все же хочешь остаться связанной со мной? — голос Сокола становится язвительнее и противнее. — Ты забыла, нам вообще-то не по пути.

Он словно испытывает мое терпение. И если бы не связанные руки, не исключаю, что я бы не выдержала и зарядила бы ему пощечину. Уж слишком много он себе позволяет!

Вместо этого, я все же делаю как можно более приветливый голос и вежливо обращаюсь к девушке, которая и без того натерпелась в этой жизни...

— Прости, ты не могла бы попробовать нас развязать?

Сокол зло хмыкает.

— Да, конечно. — сразу соглашается Риина, на ее лице как будто проскальзывает легкая, однако безразличная улыбка.

— Видишь? С людьми можно разговаривать по-человечески. — шепчу я Соколу.

Он медленно поднимает на меня свои глаза, и в них написано "какая же ты наивная".

Григорий уступает свое место рядом с нами девушке, и Риина принимается за работу.

Я морщусь, наблюдая как Риина водит пальцами по веревке. От её прикосновений канат начинает светиться тусклым красным светом. Внезапно острая боль пронзает мои запястья, будто раскаленные иглы впиваются под кожу.

— Ай! — вскрикиваю я одновременно с Соколом.

Веревка словно оживает, медленно растворяясь и впитываясь в наши руки. Красные нити змеей заползают под кожу, оставляя витиеватый узор вокруг запястий.

— Веревка исчезла? — с изумлением я смотрю на наши руки.

— Да, но эта дрянь теперь под нашей кожей! – возмущается Сокол.

— Что происходит? — Григорий делает шаг вперед, но Риина останавливает его жестом.

— Я... я не могу снять заклинание полностью. — её голос дрожит. — Но могу ослабить связь. Теперь вы сможете отходить друг от друга.

— Отлично. — срывается с моих губ. Татуировки не так страшны, как постоянное присутствие парня… Быть привязанной к кому-то это… Ужасно. Я с облегчением потираю запястья. Под кожей еще саднит, но боль быстро утихает.

Я бросаю косой взгляд на Сокола, который как оказывается, наблюдает за моим восторгом, и явно не разделяет моего энтузиазма.