Руки и сердце

Принципы в конце концов увлекают людей в бездну.

Здесь и дальше – Виктор Гюго «Человек, который смеется»

***

Очередной город, который и городом не назвать.

Вокруг во все стороны поля, что не охватишь взглядом. Золотистые колосья гнутся к земле и шуршат на ветру. Ветер гонит по ним волны – и это, единственный звук в этой пасторальной картинке. Воздух пахнет солнцем, жаром нагретой за день земли, покрытой глубокими рытвинами трещин затянувшейся засухи.

Красиво. Пусто. Скучно.

Они привезли с собой лязг железа и запах яблок в густой карамели. Дым ночных костров. Визгливый плач каллиопы.

Чтобы стряхнуть пыль и оцепенение с этого захолустья и двинуться дальше.

Карнавал подолгу нигде не стоит. Нигде не стоит. Не здесь. Точно не здесь.

Плохо – думал Джо – это плохо.

Горячий воздух душил, а полуденное солнце нещадно напекало голову. Оно накаляло металл, застилая глаза маревом – миражами, плывущими над бескрайним желтым полем вокруг. От грузовика шел жар, его тело не остывало, хотя он, черт возьми, уже которые сутки оставался мертв. Добиблейский зверь, выброшенный из родной морской стихии на сушу. Агонизирующий.

И без особых инженерных познаний это было понятно, но Джо отчего-то продолжал торчать на адском солнцепеке и таращиться под капот скоропостижно почившей монструозной машины.

А отец говорил – научился бы ты, малец, чему-то полезному.

Старик все звал присоединиться к нему в гараже, вызывая лишь кривую усмешку. Хоть посмотрел бы, как там все это устроено, говорил отец. Вдруг пригодится.

Совсем ты, старый пень, без мозгов, - огрызался Джо. – У меня, старый ты идиот, руки не из того места, знаешь ли.

Он этим больше ранил себя. Стальное крошево рикошетило так, что осколки до сих пор сидели под кожей.

– Ну и чего ты тут болтаешься, здоровяк? – в пыли прошаркали шаги О’Нили-младшего, - не лезь лучше, окончательно все испортишь.

– Тогда сделай что-нибудь с этим, - рявкнул Джо.

Он приложил ладонь козырьком, прикрываясь от солнца, чтобы посмотреть на наглого, рыжего проходимца. Поганый ирландец. Сам ни черта не смыслит. И чего лезет, спрашивается?

С машинами всегда возился старик Ларри. Жаль, что его зимой закопали. Трудновато без него приходится, а замена так и не нашлась.

– В город надобно идти, вот что, - сказал О’Нили. Он выудил из кармана брюк, белых от пыли, пачку сигарет. Прикурил и предложил Джо. Поморщил густо усыпанный веснушками нос, подслеповато щурясь от солнца.

– Рано.

Они не совались к местным до наступления темноты.

Только нервировать эту деревенщину. Нечего им глаза мозолить, пока представление не готово. Но в этот раз рыжий ублюдок был прав. Они тут застряли. Нужен механик.

Карнавал подолгу нигде не стоит.

– Может, и работенка какая найдется, - проговорил О’Нили с выражением.

– Это вряд ли, в такой глуши.

– Узнаем, - О’Нили повторил с нажимом, будто задумчиво, - работенка.

Джо рассвирепел, хотел огрызнуться, но сдержался.

Едва ли ирландцу самому все это по нраву. Он от одного вида крови становится белый, как мел, дрожит, как девчонка. Все ради общего блага, чтобы вбросить в общак хоть какие-то крохи. Пусть грязные, кровавые, но крохи. Сейчас время такое – выбирать не приходится.

Но не рыжему же руки марать. Не ему предстоит ломать носы и выкручивать чьи-то суставы. Он – дрессировщик бешеного, опасного зверя. Дрессировщик решает. А мнение дикой твари, как правило, не учитывается. Тварь все стерпит. Тварь насытится кровью, а потом уползет в свою берлогу зализывать раны.

Ребро, сломанное в последний раз, правда, как-то плохо срослось. Джо и без осмотров врача это знал, оттого надеялся повременить с сомнительным заработком.

Времени минуло прилично, но когда за стенами фургончика бушевал ветер, что-то тянуло в груди.

Да к черту. Ему все это так надоело!

Кочевая жизнь, убогие подработки, круговорот одинаковых городов, призывный вой каллиопы, ярмарочные зазывалы и безмозглые зеваки. Пыльные дороги, которые ведут в пустоту.

Смерть – свобода, даруемая вечностью.

– Ладно, - сдался он.

***

Джо не ошибся – это место не дотягивало до звания города. Так, поселение фермеров.

И свезло же им застрять здесь – тут и представление давать нет смысла, едва ли кто-то придет.

Деревня в два десятка домов, деревянная церковь, неприметная лавка. Именно туда они и направились. Не в церкви же искать механика, в конце концов.

В магазинчике смотреть было особенно не на что – пустые полки, да скучающий дед за резным прилавком с доисторическим кассовым аппаратом. Сквозь грязное, засаленное стекло пробивались лучи вездесущего, палящего солнца и проглядывались черные шпили церкви.

Дед за прилавком был неподвижен, будто давно испустил дух. Но, заслышав заискивающее покашливание О’Нили-младшего, все-таки встрепенулся. Причмокнул беззубой пастью и воззрился на них мутными бусинами глаз.

– Вы не местные, - озвучил он.

Рыжий, конечно, состроил кислую мину – оценил по достоинству потуги скудного ума старикашки. Но удержал свой скользкий язык за зубами. Если станет хамить, помощи им не видать.

– Да, отец, - подтвердил ирландец, - мы тут проездом. Странствующие артисты.

Ну да, - поморщился Джо, - артисты.

Поэтому роль переговорщика брал на себя О’Нили, а не он. Ирландец худо-бедно, но мог в дипломатию. Он зарабатывал языком, а не руками. Тощий, хлипкий, жилистый. Его бы убили к чертовой матери в первый же вечер. Давно убили за гадкую пасть. Джо он всегда таскал с собой для безопасности, для сохранности своей драгоценной шкуры.

Он внушал людям трепет. Даже когда прятал руки в карманах.

– Скажи, отец, - заговорил О’Нили, - есть у вас тут какой-нибудь человек толковый? Кто смыслит в машинах.