Русь

Зачин

Могучие дубы обступили едва приметную тропинку. Конь с трудом протискивается сквозь строй деревьев. Зеленая крыша раскинулась над землей. Узорчатые тени бегают по тропе, деревьям, травам. Ветер ласкает могучие кроны, баюкает каждый листочек, сдувает пылинки. Толстые стволы в морщинистой броне. Стройные ряды защитников леса по обе стороны от тропинки. Пусть в трещинах, но матерого вояку не пробьешь ни копьем, ни мечом. А таких - сотни. Невольно проникнешься уважением к лесу. Изумрудная травка старательно ползет на тропу. Занимает место, теснит других, не менее охочих. Пусть там ждут тяжелые копыта, но может смертоносная нога не попадет по хрупкому стеблю. Вот тогда и посмотрим кто прав.

Черный конь ровно шагает по утоптанной земле. Могучий и сильный, настоящий боевой робот. Движения четки и выверены, ни один мускул не дрогнет. Такой гигант снесет любого противника. Даже легендарные орки, которых никто давно не видал - не ровня. В седле мерно качается суровый златовласый воин коню под стать. Крепкий, мускулистый, ни капли жира, только сухие жилы и плотное мясо. Такой запросто медведя заломает, даже матерого. Вот только лицо… Детские черты. Крупные голубые глаза, пушистые ресницы, взгляд доверчив и добр, словно олененок, ничего не смыслящий в жизни. Вот только под личиной этой скрывается суровый воин: побывал уже в десятке сражений, крупных и мелких, не раз ломал медведя на ярмарке, бивал и тевтонских рыцарей и троянских богатырей. Без царапины вышел из боев с золотой ордой. Тогда еще в дружине Апродия состоял. В трудный момент своротили ворогам рыла. Все войско спасли от разгрома, отстояли родное отечество. Но при Калке Апродий погиб. Злыдень вражеский притворился убитым, дождался момента… Эх, и вспоминать не хочется. Теперь вот скитается по границам родной Руси, бережет. Нужны нынче такие молодцы: Русь все больше, а народ нынче не тот, все мельчает. Старики говорят: в былые годы богатыри дубы ломали… Враки наверное. А может и нет: тогда и дубы поменьше были, и жизнь суровее, иные не выживали. А от богатырей пошла вся Русь. Теперь уж не то - расслабились. В древность едва ворог покажется: мигом за топоры хватались. Кто? Все! Дружины-то воевали страны разные. Приходилось волей-неволей боронится. А коли ворог сильный – отступали в леса, дома жгли, в крепостях отсиживались, там глядишь и помощь подоспеет: соседи помогут… А мобыть и дружина возвертается. Сейчас народ не тот, разжирел: защитников подавай. Мы, дескать, землю пашем, а вы уж нас защищайте, сделайте милость. Так что каждый теперь на счету. Участь трудная, конечно, вот только и отношение другое: в любом доме накормят, напоят… По крайней мере постараются. У князей пограничных завсегда местечко теплое найдется.

Тропинка юркнула в густые кусты. Зеленые листочки ласково трогают плечи защитника Отечества, щекочут шею. Воин от удовольствия жмурится. Третий день в пути, а ничего не произошло. Скоро Донутр приедет сменить, а хвастать нечем: за неполных четыре недели ни ворога, ни зверюги какой. Засмеют ведь на заставе. Чуть не месяц по границам мотался, а толку? Жизнь все легче, вот только легче от такой жизни ни на грамм. Расслабишься, а с заката придут хитрые колдуны. Обманом и уговорами заведут на дорожку кривую. Прямо к Ящеру в пасть. И зря жрецы вещали про хитрюг, все одно попались молодцы на увещевания иродов, обманулись. Десятка два из дружины Мирослава ушли к польским шляхтичам, да только и там за отечество родное болеют. На Русь походы реже стали, а вот на Византию, да Европу западную… А после уж ученые, не купимся больше.

Теперича войны реже стали: все больше не железом машут, а словом бьют. Понимают: словом попасть сложнее, но, коли попадешь, то в самую сердцевину, сразу перешибет. А воин без духа – дух бесплотный, нет от такого толку. Страшно оружие, опасней любой китайской хитрости. Только и жрецы не лыком шиты: придумали, как с ворогом совладать его же оружием. Теперь в каждой захудалой деревеньке школа стоит, а в энтой школе жрец есть. Хоть стар, хоть млад, а все одно. Теперича в школах не токма грамоту дают, но и жизни учат, как врагу на уговоры льстивые не купиться. Скоро, мудрецы говорят, вообще богатыри вымрут, только ведуны, да прочие умники останутся. На десяток таких умников – один богатырь. Странно все это: завсегда племени воины нужнее были. Кто ж тогда щит на пути вражьем поставит?

Конь занервничал, головой мотает, храпит. Воин железной рукой успокаивает боевого товарища. Ужель случилось? Сердце в радостном предчувствии ускоряет бег. Ужель дело найдется богатырю одинокому? Кусты нехотя раздвигаются. Ласковые листочки не желают отпускать защитника родной земли. Светлая поляна, словно в золото облита. Деревца по краям низенькие, а листики на ветках узкие. Солнце теплыми лучами траву поднимает. Красота. На поляну выскакивает среднего роста щуплый человек. Весь серый, скрытный. Только в траве его еще лучше видать в наряде таком. Вслед - трое громил с топорами на длинных рукоятях, в глазах злоба, одеты пышно, ярко. Зачем воину такие одежи? Сами плотные да тоже щуплые, а только сила есть. Вместо мяса боевого на руках жилы скручены, словно веревки стальные. Топоры ворочают проворно, вот только тяжело оружие: движения плавные, а в бою завсегда скорость впереди. Тот щуплый, что из чащоб первый выбрался, на дерево налетел, неча назад глядеть коли вперед бежишь. Трое с топорами ухмылки на рожи надели такие гадостные, аж в дрожь бросает. На воина внимания не обращают, идут к жертве бессознательной, словно пауки злобные, только лапки не потирают радостно. Обходят грамотно: коли оклемается не убежит - деревья помешают. Таких щуплых любой подросток деревенский за пояс заткнет, каждого по отдельности, только вместе если накинутся - туговато придется. Боевой топор Мстислава легко покидает ременную петлю. Такое дерево, что на рукоять пошло не у каждого князя есть. Хоть ножом скреби – все одно не поддастся, прочней камня любого. Лезвие хищно сверкнуло в солнечных лучах, теплые зайчики в ужасе разбегаются по поляне, опасаясь грозного родителя. Щит Мстислава – круглый и широкий, аки колесо тележное - закрывает весь корпус от шеи до пояса. Таким и боронится не трудно, токма ноги переставлять успевай, дабы ворог не достал. Воин прыгает с коня. Боевой товарищ драку учуял: шею выгнул, копытом землю роет. Трое ворогов все сходятся над беззащитным щупликом. Неудачно тот в дерево влепился: хоть помощь, какая ни есть, а так самому все делать придется. Ничо. На то и защитник земли Русской. Мстислав, не скрываясь, подходит к нападающим со спины. Едва ли не топает, аки медведь пришибленный, токма воины так жертвой увлечены, что на Мстислава внимания ровный ноль. Приходится в щит топорищем бить, хоть так услышат. Не честь слабых в спину бить, пусть и трое их. Воины странный стук учуяли, оборачиваются, в глазах недоумение: откуда такой медведь выбрался на головы наши? Чей-то надо ему?

Часть 1. Глава 1

Кусты шарахаются во все стороны, открывают простор богатырскому телу. Глухой буерак становится торной дорожкой. Звери такие тропы по нескольку лет делают, а Мстислав - за пять минут. Треск стоит, хоть уши затыкай, щепки летят во все стороны. Испуганные белки прикрываются пушистыми хвостами, словно мешками с песком останавливают щепки. Конь ржанул еще раз. Теперь где-то справа. Вот, мать-перемать! Забрел куда-то в сторону, Совсем сноровку потерял. Теперь еще столько же тащится. Бурелом с готовностью раздвигается перед могучей грудью Мстислава: такого попробуй не пусти. Зеленая листва веселыми фейерверками летит во все стороны. Деревца, что случайно дорогу перебегают – сносит, будто не дерево в обхват мальчишеский, а куст тонкий. Листочки так и сыпятся. Рассерженные птицы несут околесицу за широкой спиной, им, видите ли, дома порушили. Теперь кто новые отстроит?

Заветная поляна все ближе, уже виднеется золотистый ковер зелени. Солнышко каждую травиночку оглаживает, растит, лелеет. Вот бы и огород так же всходил, а то ить совсем не растет. В лесу трава три раза за лето сменится, да деревьев семена в кусты обернутся. На огороде урожай за это время едва доходит, да и то на подоконниках дозревает. В деревне родной один мужик живет. Ох уж халявщик, все б ему задарма. Так энтот мужик страшно переживал, что человек траву не ест. Говорит вона сколько ее, родимой, пропадает. Коли б кто сготовить смог, так все б токма травкой и питались бы. И так достал бабку одну, она уж ему и так объясняет и эдак, ан нет, мужик все одно. Рогом уперся: сготовь, говорит, тогда поговорим. Бабка плюнула, пошла в лес, нарвала травы полное лукошко, да домой воротится. Глядь, а мужик ее уж поджидает, смотрит, оценивает. Пару стебельков отбросил: энто не трава говорит – культура. Бабка только плечами пожимает: мне, мол, хватит. Заперлася после этого на три дня, носу за дверь не высовывает, в окно не выглядывает, ставни закрыла, только дымоход сутки напролет дымит-пыхтит. Народ постепенно спрашивать начал: что бабка удумала? Мужик всем ответствовал – накормить меня решила, наконец-таки. День проходит, два проходит. Соседи уж на мужика поглядывают: одумается может, да бабку образумит, помрет ведь старая безвылазно три дня взаперти. Мужик для формы отпирается, но враз на попятную идет, стучит в дверь: «открой, бабуля, не случилось ли чего?» Бабка ему бодренько так: «не готово еще, милок, завтра доделаю». Покумекали, да решили погодить покудова. На следующий день вся деревня поглазеть собралась, как бабка мужика потчевать будет. Собрались, ждут. Вот уж час ждут, другой. В поле не идет никто, в лес тоже, ждут. Каждому взглянуть на чудо дивное охота, а один день и поболеть можно… всей деревней. Собрались-то с самого утра. Самые лежебоки к обеду подошли, мужик и вовсе через часок после. Зато со скамейкой, да столиком маленьким, аккурат на одного. Уселся, ждет, а бабка никак не выходит. Ждут всей деревней. Сидят, байки травят, кто вспомнит – тот рассказывает. Так до вечера просидели. Люди уж уходить собирались: спать пора, но только солнце до края коснулось – бабка вышла. Народ встрепенулся, повеселел, кто ушел уже – вернули. Сидят, смотрят. Бабка народ оглядела, пошептала что-то, перекрестилась. Мужик в нетерпении на старуху поглядывает, едва ли ложкой не стучит. Та вздыхает тяжко эдак, да рукой махает, пошли, мол. Народ заволновался: скрытно мужика кормить собралась - непорядок. Только толпа в дом решила ввалится, как вынес мужик чан здоровый, рядом со столиком поставил, за ним и бабка приковыляла, с черпаком. Хороший черпак, железный. Такого больше ни у кого не было: все деревом ели, из дерева пили, а у бабки даже кружка из стекла настоящего имелася. Старуха крышку отложила с котелка, помешала, поплескала, полный черпак набрала, да в кружку опрокинула. Варево густое получилось, красивое, цветом особенно удалось. Слабые духом едва в туалет не сбежали, сдержались из сил последних. Мужик на стакан смотрит, нос морщит. Бабка ему: «Что нос-то воротиш? Небось не отрава!» и кружку мужику протягивает. Тот нехотя берет, а только не отвертеться теперь: толпа ждет. Мужик медленно так, с пирдыхом, отхлебывает, тут и вторая часть народу не выдержала: За рты схватилась. Мужик как вкус распробовал - про все забыл, к кружке приник, кадык так и ходит, все за единый раз вылакал. Народ обалдел, друг друга щиплют: не спит ли кто? Все в трезвом уме оказались. А мужик-то тем временем еще настойки бабкиной зачерпнул, да так же без остановки выдул, тут и в толпе зашевелились – испробовать всем охота. Мужики посмелее к котелку подбежали, даже кружки где-то достали, налили, ухнули, плюнули, глаза, да носы закрыли, хряп, хряп. Вот и весь стакан. Рожи у всех довольные, будто коты в марте на валерьяночный кран наткнулись, только трезвые все. Ни в одном глазу хмелинки не пробежит. Мужики еще по одной, а бабка у двери радуется: не зря варила. Мужик, наконец, от чугунка отрывается, к бабке подходит. «Что за варево? Не пойму никак чем берет. Вроде и трезвое, а вроде и веселое. Поди разбери». Бабка рот до ушей растянула, по нраву слова пришлись. Вроде мужик и не сказал ничего, а умная баба всегда видит где ее хвалят, всякие слова подмечает. «Энто, милый, состав особый. В нем и пища и вода». Доходчиво объясняет старуха. «От такого сока и жажда пройдет и голод. В пустыни выпьешь – охладит. Во льдах – согреет. Хошь – накормит, хошь - напоит. А главное все из трав обычных, только знать надо: как мешать, да как варить. Травкой хоть одной ошибешься – несварение получишь, а не повезет – околеешь вовсе. Так что и травой питаться можно. Да только все одно огород вскопать легче».

Меж деревьев мелькает знакомая черная спина. Мстислав ускоряет шаг, скорей к заветной цели… Аж самому смешно: больно похоже на детские забавы. Помнится целой толпой по лесу бегали – кабана загоняли, в охотников играли. Бежим, орем, будто режут, палками машем. А раз и вправду кабана загнали, аккурат к скалам. Не выбраться никак, а зверь здоровый попался, толстый, тяжелый. На задние лапы подымится – в два раза выше каждого. Клыки во, с ладонь, тогда и вовсе по локоть, верно. Глаза дикие, смотрит затравленно, а мы стоим, не понимаем, ждем чего-то. Дальше что делать – не знаем. Кабан озирается, голову склонил, глаза шарят: цель ищут. А мы стоим как столбы. Нет чтоб зверю дорогу уступить: пусть бежит, только всем враз мысль в голову шальная постучалась: подхватили кто что смог, да вперед. Смерти не боялись тогда, не знали что такое, а ссадины – не страшны. Ринулись на зверя, тот почти расслабился, успокоился. Получилось-то у нас складно: никто не промазал. Глаз кабану выбили, бок пробили, всего отколошматили, а только мало кабану. Троих раскидал, правда ушиблись только, а вот еще парочку на клыки огромные насадил. Прямо в пузо загнал, негодяй. Кабана тут же повалили, добили. Парней потом едва выходили. Один до сих пор не оклемался, едва жив, в жрецах ныне ходит. А вот второй…

Глава 2

На поляне плотным слоем лежит роса. Конь уже давно проснулся и теперь лениво щиплет высокую траву. Сочную и мягкую. Та весело хрустит под крепкими зубами, брызжет соком. Солнце только намечает свой красный край на зелено-голубом разделе неба и леса. Птицы медленно выпадают из ночного оцепенения, наслаждаются утренней тишиной, готовят свой, птичий концерт. Сверчки еще долго не очнуться после ночного мороза. Маленькие певцы выберутся только с восходом, тогда уже птицам будет не до песен. Самые голодные зайцы уже повылазили из нор, гоняют по лесу в поисках пищи. Конь недовольно фыркает: странное чувство тревоги разбудило до времени. Вчера, когда хозяин уходил на ночную охоту, чувство было точь-в-точь такое. Но теперь все на месте, даже неведомый человек, что пробовал угнать, на месте, спокойно спит с самого вечера. Да и звери вокруг не чувствуют опасности. Хоть и осторожничают, но по меркам леса в самый раз. Да и сам конь чувствовал, что все в порядке. Вот только необъяснимая тревога не проходит. Давит своей непонятностью. Словно огонь, вырвавшийся из рук человека. Словно свирепый ветер, что поднимается вдруг и овладевает всем вокруг. Закручивает воздух в тугие жгуты. Заставляет летать то, что летать не должно. Так и чувство внушало страх своей неизвестностью. Конь вновь и вновь обходит поляну, притворяясь будто просто щиплет траву. Самую сочную. Только верхушки, не унижаясь до стеблей. Но кусты пустовали с самого вечера. Даже вглубь чащи никого не было. Костер уже едва багровеет осколками угольков. И те под натиском ночного холода рассыпаются яркими искорками. Хозяин зябко жмется к теплой еще земле. Матушка долго хранит тепло, тем более поддерживаемое телом Мстислава. Прозрачная роса плотно облепила могучее тело. Укутало в сеть маленьких светлых шариков. И хотя конь прекрасно знает, что хозяин без помех спит на холодных камнях, но сырость может и не оценить богатырское здоровье Мстислава. Могучее копыто медленно подпинывает остатки хвороста. Палки тихо перестукиваются. Катятся к кострищу. Отсыревшие за ночь, но еще сухие с одной стороны. Жаркие угли еще не сдали позиции. Красные глазики огня из последних сил перемаргиваются под слоем пепла. Едва различимо. Но еще живо сердце огня, а раз так, то и костер разгорится. Наконец палки одна за другой закатываются в черное пятно. Дерево долго сопротивляется. Тщится побороть злобный огонь. Но неумолимый жар набрасывается. Сначала с неохотой. Лишь облизывает полусухое дерево. Но с каждым мигом все набирает силы. Наконец игривое пламя взметает несмелые язычки. Взбирается по деревянным бокам на вершину кучи. Жар почти мгновенно возвращает законные права. Захватывает ровный круг земли. Мгновенно выгоняет влагу. Разливает вокруг ровное тепло. Приятное, но опасное одновременно. Изголодавшийся костер радостно хрустит веточками. Вгрызается в твердую ткань. Красные язычки пляшут но сероватых ветках первобытные пляски. Перепрыгивают с ветки на ветку. Бьются в шутливых, а может и реальных схватках. Вспыхивают искрами огненные клинки. Мстислав недовольно морщится. Яркое пламя просвечивает веки, словно бумагу папиросную. В мозгу мгновенно вспыхивают различные образы. Непонятные воины мгновенно заполонили все вокруг. Неожиданно схлестнулись в стремительной схватке. Лязг, скрип металла, сумасшедшие искры разлетаются от мечей ровными веерами. Летят прямо в глаза. Некоторые чуть дальше, другие – чуть ближе. Сознание толчками вытягивает из сна. Чуть встряхивает. Приводит в чувство. Мстислав лениво позевывает, лежа на теплой земле. Уже не спит, но еще не бодрствует. Наконец остатки сна бесследно вылетают из могучего тела. Приятное тепло костра разливается вокруг. Вливает в тело новые силы. Подстегивает старые. Разгоняет тело для нового дня. Мышцы медленно наливаются ленивой силой. Неуклюжая, но готовая в любой миг взорваться свирепым вихрем. Закрутить окружающий мир в страшном танце смерти. Воинский глаз быстро охватывает поляну. Мгновенно оценивает обстановку. Докладывает хозяину о любых подозрениях. Ни малейшей крупинки не ускальзывает от наметанного глаза. Только после недлинной процедуры осмотра Суровый воитель позволяет мышцам расслабиться. Обвиснуть неживыми жгутами на прочных костях. Разум снова впадает в оцепенение, свойственное только что проснувшемуся. Будто и не он только что работал в усиленном режиме. Перекачивал и обрабатывал петабайты информации. И куда только подевалась давешняя бодрость? Трава поспешно расступается перед могучим телом русского воина. Освобождает дорогу. Словно мягкий ковер возникает перед богатырскими ногами остывшая земля. Камешки боязливо сторонятся могучих ступней. Травяная тропинка резко обрывается. Уступает место тонкому росчерку ручья с неровной кляксой заводи. Вода чистая. Просто кристалл. Нигде ни малейшего намека на листья, ветви и прочий мусор леса. Словно неведомый человек, а то и нелюдь заботливо чистит малый ручеек. Песчаное дно ясно проглядывается сквозь хрустальную толщу. Каждую песчинку способен ухватить глаз. Разглядеть во всех подробностях и мельчайших деталях. Мстислав скидывает на бережку одежду. Все еще спящий рассудок вяло давит решимость идти в мокрый и холодный поток. Явно не желает мозг расставаться с остатками сна. Наконец жгучая вода принимает разогретое за ночь тело. Холодным пламенем обдает кожу. Сознание испуганно взвизгивает. В припрыжку скачет по тесной пещере черепа. Пытается вырваться из клетки безрассудного тела. Убежать к теплу и уюту костра. Тугие струи плотно прижимаются к телу. Обтекают. Точно повторяют все изгибы и неровности. Приятно холодят шрамы. Давнишние и не очень. Теперь уже не обжигающие, а наоборот приятные. Вода дарит бодрость. Приносит в мышцы силу. Вливает с потоком новую. Воин блаженно растекается по дну заводи. Вбирает бодрость каждой клеточкой тела. Солнце уже подняло край над кромкой деревьев. Подсвечивает золотой песок дна. А на мелких волнах ручейка играют острые блики. Теперь Мстислав, словно в золотой ванне. А наполнена до краев ванна – дорогим вином. Настолько легким, что прозрачно. Но и бодрящим, как льдинка за воротом.  Наконец вместо новых сил и бодрости ручеек приносит только холод. Сковывает постепенно мышцы зябкими прикосновениями. Уговаривает кровь остановится. Задержать бег. Отдохнуть. Тут же богатырь выскакивает из коварного потока. По телу сбегают прозрачные струйки. Красиво обрисовывают вздувшиеся мышцы. Тело воина, словно выковано из голубоватой стали, а сверху покрыто позолотой. Нарочито грубо. Так, что кое-где торчит твердый металл.

Глава 3

За окном поднимается ровный край солнца. Краснота заливает небо. Деревья странного цвета. Зеленовато-красные листья колышутся на легком ветерке, словно мерное дыхание прокатывается по ветвям. Птицы начинают тихие переговоры. Зеленые верхушки колышутся в странном танце. Чистое небо обретает тяжелый кровавый оттенок. Тьма отступает перед огненными стрелами восхода. Край раскаленного диска медленно поднимается над верхушками, замирает в нерешительности. Краешек светится ярко-рыжим, хитро щурится, оглядывая окрестности. Старается заглянуть под каждый куст, даже под листья. Птицы весело поют здравицу ясному солнцу, восхваляют могучего бога. Щебет все громче. Вскоре в лесу невозможно будет спать: все утренние птахи зачирикают, будут делиться с товарками сплетнями, снами. Но гвалт скоро утихнет, уступит место блаженной тиши. Лучи радостно прыгают по стенам комнаты. Перебегают с потолка. Прыгают по нехитрому обиходу. Один, особо смелый, решается залезть на нос могучему воину. Спускается ниже. Перепрыгивает на веко. Мстислав жмурится. Пытается отогнать нагловатую муху. Наконец отворачивается. Но зайчик перепрыгивает на ухо, щекотит. Греет кожу теплым пузом. Словно игривый котенок не желает отпускать игрушку. Цепляется за мочку солнечными зубами, рвет. Не котенок – тигр. Мстислав недовольно трясет головой. Не просыпаясь ворчит, сгоняет назойливого приставалу. Но рука с размаху прямо в ухо. Воин подскакивает с ложа с диким воплем. Яростно вертится в поисках врагов. В ухе отчаянный звон, голова спросонья не соображает. Да еще какой-то дурак по уху въехал. Злой взгляд быстро обыскивает комнату. За ним дерево темнеет, словно обожженное. Но комната пуста. С досады едва не ломает богатырским ударом стол. Доски недовольно взвизгивают. Одна жалобно хрустит. На душе воина сразу полегчало. Холодная вода, что ждет в тазу под окном, послушно пробуждает сознание. Заставляет мысли шустрее перебирать короткими лапками. Мстислав сладко зевает. От волчьего подвывания воина из ближайших кустов с ужасом выбегает косой. Несется прочь, высоко вскидывая лапы. Витязь потягивается, перехрустывает суставами. Мышцы сладко ноют. Тянутся, застоявшиеся за ночь. Свежие, отдохнувшие, налитые звериной мощью. По телу витязя прокатывается волна дрожи. От утреннего ветерка привыкшего к теплу пробирает холод. Вновь смачно зевает. Могучая рука стремительно хватает секиру. Тяжелое оружие только что висело на стуле в ременной петле, а теперь порхает в могучей длани героя. Лезвие выписывает немыслимые пируэты. Рассекает невидимых врагов. Мстислав рычит, прыгает, увертывается от страшных ударов. Подставляет под воображаемые клинки секиру. Могучий варвар быстр и силен, но врагов явно больше. Теснят Мстислава к стене. Секира поднимается все медленней, а дыхание все горячей. Воздух вырывается с хрипами. Но  и врагов все меньше. Наконец последнего рассекает молодецкий удар. Мстислав тяжело дышит. Руки немеют. Кровь тяжело стучится в висках. Ломится наружу. Разгоряченное тело слушается плохо. Секиру держит с натугой. Разгоряченный подходит к бадье с водой. Холодная жидкость прокатывается по округлым плечам. Выплескивается на лицо. Холодная волна возбуждает сознание. Приносит новые силы уставшим мышцам. Вместе к холодными каплями, что едва не шипят, по телу прокатывается волна энергии. Взбодрившийся выходит из башни. Огромная секира весит за спиной. Оттягивает назад расслабленные плечи. Мышцы выпирают округлыми буграми. Золотые волосы охватывают голову, словно солнечное пламя. Ласковое солнце прыгает на плечи, грудь. По мокрой коже прыгают солнечные зайчики, играют в ляпки. Перепрыгивают с плеч на голову, где тут же теряются в гуще волос. Но тут же выпрыгивают на другое плечо. Мстислав блаженно улыбается. Вертится на месте, подставляет солнечным поцелуям то спину, то грудь. Секиру скинул – мешает. Отроки на воротах смотрят с завистью. Русичи все не маленькие, но статью Мстислав может тягаться и с самим Ильей. Вчера спьяну спорили, на руках боролись. Стол в конце концов сломали, но никто ни пяди не уступил. Долго потом искали подходящую подставку, да так и не нашли. Расстраивались недолго. Тут же залили глотки вином. По бочонку на брата. Воины в казармах давно разошлись спать, луна клонилась к закату, когда на всю улицу заорали песни. Богатырские глотки сотрясают весь двор. Ворота качались, оказавшись на пути волны, словно осенний листок. Запор сдюжил с трудом. Вдвоем кутили до утра. Разошлись совсем недавно, пока темно было, а нынче утро только пришло. Но Мстислав бодрый, выспавшийся. Отроки же вовсю разевают рты. Зевают с жутким подвыванием. Храп из казармы слышен и за воротами, хотя давно пора вставать. Начальник заставы дрыхнет как коней продавши. А без начальника никто и не подумает подняться. Хорошо хлопцам, что дежурили в ночь. И так не спали б, а так и помогли еще не уснуть на посту. Теперь вовсю отсыпаются. Отроки на воротах засыпают, опираясь на копья. Спины мерно вздымаются и опадают. Привыкли, подика, за пару лет. Теперь прямо на посту спят, пока начальства нет. Мстислав шумно чешется. Тянет мышцы. Суставы сухо пощелкивают: затекли за ночь. Мстислав выпрямляется. Зайчики облегченно перепрыгивают на грудь. Путаются в волосах. Витязь даже ростом выше стал. Растянул суставы. Мышцы прижались теплыми брюшками к костям.

Из широких дверей башни выходит Алим. Хмурый и помятый. Под глазами мешки, а в белках красные прожилки. Фигура южанина даже в косяке качается. Короткие волосы торчат во все стороны. Загоревшее лицо бледное и безжизненное. Ноги поминутно подгибаются. Вор едва в сознании. Спал мало. Ночью ушел раньше всех. Даже заснул. Вино, что переливалось в голове, отключило сознание. Но непривычный к спиртному организм не восстановился. Теперь в горле скребут кошки, а в голове дикие молотобойцы выбивают странноватую музыку. Череп раскалывают могучие удары. Перед глазами все плывет и посекундно распадается на несколько картин. Алим с трудом сосредотачивается на могучей фигуре русича. Две головы медленно сливаются в одну. Руки уменьшаются до приемлемого количества. Шатаясь, будто в лютую бурю на борту корабля, вор двигается к витязю. Звероватая фигура приближается толчками, но внезапно отпрыгивает. И вновь Алим плетется к далекому витязю. Наконец русич сжалился. Подходит к вору. Южанин едва не отпрыгнул от внезапно приблизившейся цели. С трудом превозмогает рефлексы. Вор устало хватается за фигуру витязя. Словно тяжелая скала, Мстислав высится посреди двора. Алим едва не виснет на воине. Ноги подгибаются, а веки сами собой отрезают сознание от странного мира. Спасительная темнота снимает с мозга непосильную тяжесть. Тьма окутывает сознание. Мстислав удивленно косится на вора. Такого не замечал даже за бывалыми воинами. Уж на что ветераны привычные к рваному сну, но не до такой же степени. На ходу спать так и не научились. На коне – пожалуйста. На своих двоих не получается. Многие пытались, но кроме шишек ничего не добились. А южанин ничего, только шатает сильно. Витязь ухмыляется, встряхивает вора. Голова вора дергается, словно держится не последней жиле. Веки Алима вздрагивают. Открывают едва заметную щель. Бледное лицо без капли крови кажется уже умершим. Пальцы ослабляют хватку на плече Мстислава.