Когда прозвучал будильник, Анна уже затягивала шнурки на новых кроссовках в прихожей. Движения были отработаны до автоматизма, лишены малейшей суеты, словно отрепетированный спектакль. Она взяла с тумбочки телефон, и взгляд скользнул по экрану.
5:30.
Уголки ее губ дрогнули в подобии улыбки. Это началось несколько месяцев назад, тихо и незаметно, как подкравшаяся болезнь. Сначала Анна просыпалась за мгновение до сигнала - глаза сами собой раскрывались в темноте, она лишь успевала осознать пробуждение, как комната наполнялась пронзительным воем. Вскоре биологические часы стали уходить вперед на пять минут. Затем на десять. Потом на двадцать. Сегодня - на целых тридцать. Поначалу это неприятное нарушение режима, эта кража у самой себя драгоценных минут сна, тревожила Анну, любившую железный распорядок, где всему, даже отдыху, отведено свое место. Но постепенно она смирилась, нашла в этом сбое ритма свою пользу. Лишнего времени, как и лишних денег, не бывает. Его можно использовать с пользой - прочитать несколько страниц из трудов Марка Аврелия или Райана Холидея, чьи мысли помогали навести порядок в жизни, или внести мелкие правки в отчет, который и так уже блистал безупречностью.
Звонок будильника, который сам себя не выключит, вырвал Анну из потока мыслей. Она провела пальцем по экрану и в квартире вновь воцарилась тишина.
Анна дернула за шнурок, завязала тугой узел, выпрямила спину и встретила собственное отражение в зеркале на дверце шкафа-купе. Светлые волосы, цвет спелой пшеницы, стягивала серая спортивная повязка, открывая высокий, слегка выпуклый лоб. Темно-серая брендовая ветровка сидела безупречно, как вторая кожа, и не сковывала движения. И пусть календарь показывал лишь середину августа, по спящей Москве уже бродили прохладные ветра, предвестники осени, а болеть, выпадать из графика, терять контроль над своим телом, ей не хотелось. Болезнь была синонимом хаоса.
Черные легинсы, как вторая кожа, облегали длинные и стройные ноги, на которых проступали контуры мышц. Анне нравились ее ноги. Они находились на грани между накаченными и сексуальными. И венчали этот тщательно продуманный ансамбль новые беговые кроссовки - последняя модель в серой гамме, за которой она охотилась несколько недель, отслеживая скидки на трех разных сайтах, сравнивая цены с маниакальной дотошностью бухгалтера.
«Наконец-то я их могу опробовать. Сегодня надо пробежаться в высоком темпе. Сжечь все лишнее.»
Захлопнув дверь своей квартиры, Анна на мгновение задержала взгляд на соседней, затянутой запыленной полиэтиленовой пленкой. У порога белели размазанные следы от чьей-то обуви, испачканной в шпаклевке или гипсе.
«Ну когда же они закончат этот треклятый ремонт… Этот бесконечный шум, эта грязь…»
Выдохнув, Анна направилась к лифту, отгоняя раздражение, как назойливую муху.
«Не стоит начинать день мыслями о неприятном. Фокус. Концентрация. Бег.»
К счастью, лифт стоял на два этажа выше, на тринадцатом, и долго его ждать не пришлось. Двери раскрылись с тихим шипением, и Анна вошла в кабинку. Она еще не успела нажать кнопку «1», как из дальнего конца коридора, нарушая утреннюю тишину, послышалось каркающее: «Две-ерь!». Анна потянулась к кнопке «Открыть», и палец замер в сантиметре от пластика.
«Можно притвориться, что я не слышала… Сказать, что была в наушниках…»
Но годы социальной вежливости, этот внутренний надсмотрщик, оказались сильнее. Палец, будто против ее воли, все-таки нажал на кнопку. Двери, которые начали уже сходиться, с недовольным гулом разъехались вновь. В кабинку вошла Лидия Петровна, прижимая к груди, словно драгоценный клатч, свою маленькую собачонку. Ну, по крайней мере, Анна так думала, что это животное по кличке Мося - собака. Уж точно, где-то в глубинах его родословной должны были присутствовать собаки. Сама Лидия Петровна была женщиной не определённого возраста, словно законсервированной в собственной брюзгливости. С одной стороны, ей можно было дать где-то шестьдесят, а с другой - все восемьдесят. Одевалась она строго и аккуратно, но с неизменным налетом провинциальной старомодности. Обычно представители этого сословия, словно стая ворон, собирались на лавочках перед подъездом. К счастью, в этом ЖК подобных Лидии Петровне больше не было, как не было и самих лавочек - лишь произведения ландшафтного дизайна, отпугивающие нежелательные скопления.
Тяф-Тяф!
Кабинку наполнил визгливый лай, от которого заложило уши.
- Ну? Что стоим? Кого ждем? - проскрипела Лидия Петровна осипшим голосом.
Анна натянуто улыбнулась, чувствуя, как мышцы лица протестуют против этой фальши, и нажала заветную кнопку. Лифт медленно тронулся в низ.
«Я тебе что, швейцар? Лифтер?»
- Доброе утро, Лидия Петровна, - проговорила она, вкладывая в голос все до последней капли вымуштрованной вежливости.
Лидия Петровна прищурила свои маленькие, блестящие, как у бурундука, глазки и оглядела Анну с головы до ног, причем это было сделано так быстро и профессионально, что Анна не успела даже выдохнуть, ощутив себя вещью на комиссионном развале.
Затем женщина издала нечто среднее между хмыканьем и покашливанием, звук, полный призрения.
Тяф-Тяф!
- Тихо, Мося. Доброе тебе, Анечка. И куда это ты так вырядилась в такую рань? На работу, что ли?
- На пробежку, Лидия Петровна.
- О-о-о… Слышишь, Мося, на пробежку она собралась. Модная, - протянула старуха, и в ее голосе зазвучали ядовитые нотки.
Тяф-Тяф!
- Анечка, девочка, тебе по мужикам бегать надо. В твоем-то возрасте… Мужика себе найди, а не по утрам шарахайся.
У Анны лицо чуть не свело судорогой от попытки удержать улыбку. Губы утончились, сделав выражение более похожим на оскал, а зубы затрещали от напряжения, когда челюсти сжались.