Рыжая ведьма

Глава 1. Глаза страсти

Он услышал женский голос вдали, который пел песню на древнем языке, словами, которые уже никто не помнит. Прислушавшись, в этой мелодии можно было разобрать плач и стоны, которые сливались в прекрасную и печальную мелодию скорби, разрывающую сердце. Он был в комнате, освещаемой тусклым светом ядовитой луны, с потолка свисала паутина, как зловещее напоминание о том, что прошло и не должно более воротиться. Он услышал стук остановившихся часов, который вторил грустной мелодии. Он бросил взгляд на потертый стол из мертвого дерева, где были разложены вещи, брошенные когда-то в спешке: прочитанные до дыр книги в кожаных переплетах, неотправленные письма, чернильница с истлевшими красками. Ему попался в глаза стеклянный набор для духов с зеркальцем посредине. Он взял его в руки, поочередно открыв почерневшие от времени прозрачные колбочки и принюхался. Он почувствовал затхлый запах пыли и древности, и необычных эмоций забытого счастья, печальных улыбок, слез радости и бренных лучей солнца на губах. Зеркало было пустым, потускневшим в темноте безликих очертаний.

Он пошел навстречу голосу вдали, и увидел девушку, сидящую голой посреди огромного зала с прозрачной крышей. Бледный свет луны едва освещал склоненный силуэт. Вокруг девушки носился ветер из опавших листьев. Ее длинные рыжие волосы, растрепанные и мокрые, обрамляли нежные плечи. Лицо, словно выточенное из перламутра, было прекрасно, но его омрачали алые слезы, которые тонкими струйками лились с ее глаз. Он подошел ближе, несмотря на дрожь в сердце элегии грусти. Заглянув в ее глаза, черные от боли, он увидел всю глубину ее ужаса, который сковывал и забирал в объятия вечного страха и проклятье вселенской скорби.

Хенрик в ужасе пробудился от этого сна, который часто приходил к нему по ночам. Испарина покрывала его лицо, дрожь пробегала по телу. Он встал со скрипучей кровати и прислушался к тишине вокруг, пытаясь отвлечься от видения. Яркая луна ядовитым светом покрывала темную комнату, едва проникая сквозь окна, створки которых были затянуты промасленным пергаментом. Было необычайно спокойно вокруг, и с трудом верилось, что уже через пару часов Инсбрук будет переполнен разнообразными звуками суетной жизни многолюдного города. По мостовой будут носиться кареты, торговцы будут зазывать покупателей, а стражи будут бряцать оружием, отбивая сапогами знакомый солдатский ритм.

Хенрик Вальдеке, юноша из Грюнвальда, что в 95 милях от Инсбрука, жил в живописнейшем месте города-в доме у реки, в самом центре кипящей жизни торгового города Австрии, который в 1240 году от Рождества Христова как губка впитывал в себя не только разные кольуры и богатсво цивилизаций, но и манил жуликов и ученых, торговцев и князей, образуя пеструю мозаику извилин судеб. Парень часто ездил на заработки к своему дяде, Гансу, который был дубильщиком шкур и состоял в гильдии, будучи опытным мастером. Но из племянника ему никак не получалось слепить ничего путного. Самое большее, на что был способен Хенрик – это работа подмастерьем. Он выполнял поручения посыльного или разнорабочего, ежедневно пропахиваясь едким запахом дубленой кожи. Работа ему не давалась, он постоянно что-то забывал, или делал не так, как полагалось, был неряшлив и неловок. Это злило дяду, обычно спокойного и рассудительного. Ганс был уверен, что парень попросту бездарь, но жалел его, поскольку он был сыном его брата, погибшего в бесконечных войнах Габсбургов с Османской империей.

Вместо постижения тонкостей работы дубильщика, Хенрик то и дело отлынивал с мастерской и бродил по городу. Он любил наблюдать за людьми, природой, за суетой жизни. Тем более, что это было гораздо интересней нудной работы в цехе. Хенрик ненавидел мастерскую дяди и поэтому при малейшей возможности отлынивал. Ему хотелось заниматься тем, что на его взгляд поможет ему почувствовать свою значимость. Быть рыцарем, например. Трудно ощущать себя нужным, копаясь днями напролет в вонючей мастерской, перебирая кожи убитых животных.

Он вглядывался в лица людей вокруг. Возничих, мчавших фаэтоны по пыльным улицам, их взгляды были подернуты скрытой печалью и безразличием ко всему, желанием быстрого наслаждения  от выпивки и дешевой еды. Пассажиры ничем особым не отличались от обслуги, кроме дорогих одеяний, потому что их глаза выражали ровно то же самое: скукоту, безразличие и отчаяние от бренности серой жизни.

«Все гонятся за эмоциями, хорошими и плохими. Напиваются и убивают, спасают и мучают друг друга. Это круговерть праздных чувств».

Хенрик хотел постигнуть суть этих взглядов, улыбок и плача, которые царствовали на улицах города, смешиваясь в палитру сумасбродных красок. «Неужели, ничего иного не движет людьми? Только похоть плоти, похоть очей и гордость житейская?». Сам он в свои 18, не познал еще значения слова «похоть», поскольку не имел близости с женщиной. Но втайне  от самого себя, давно грезил об этом. Правда, ему мешали в этом, помимо напускного целомудрия вокруг, его собственные демоны: романтика и мечтания о чистой и вечной любви.

Хенрик хотел влюбиться, он хотел поделиться своим жаром огня и запалом страсти с избранницей, которая станет его подругой, его музой и любовницей. Он тосковал по чувствам, которых еще не обрел. Смотря на реку, он думал, подобны ли ощущения воде, которая берет начало в облаках, льется по холодным каменным венам и вливается в устье, убегая куда-то вдаль, потом снова превращаясь в облака, уплывающие туда, где живет вечная любовь. «Нет, это бездушные воды, они не могут уподобиться такому прекрасному чувству, ведь сердца должны биться в унисон, и лишь смерть может остановить этот забег».

Однажды, странствуя по городу со своими странными мыслями в голове, он оказался на мостовой одной из центральных улиц, и вдруг его кто-то окликнул:

-Юноша! Помоги мне, пожалуйста – он услышал звонкий женский голос и повернул голову. Возле крыльца стояла, взявшись за огромную корзину, молодая женщина, с длинными темно-рыжими волосами, с фартуком, как у кухарок. Но под ним было красивое, многослойное платье, по современной моде, выдававшее зажиточных бюргеров. У этой девушки был чарующий взгляд. Его сразу пленили ее глаза: ярко-зеленые с крупными и темными, как ночь, зрачками. От нее было невозможно оторваться.

Глава 2. Горизонт эмоций

Хенрик внимательно наблюдал за рыжеволосой ведьмой, которая шептала  что-то, размешивая зелье из свежесобранных трав в котле. Хоть его голова и была переполнена фантазиями и мечтаниями о любви, героизме и прочих эфемерных вещах, которые воспевали бродячие менестрели, с трудом верилось, что его новый рыжий работодатель имеет связь с реальным потусторонним миром. Да, ее глаза светились подлинным огнем веры, когда она говорила о тонких мирах, одновременно, вызывая в нем лишь плотские желания, а вовсе не стремление познать то, что нельзя увидеть и потрогать. В то же время, люди вокруг все больше и больше пугались ведьм, настраиваемые против них церковью. На улицах и площадях монахи в ветхих рясах, закрывавшие загадочным капюшоном томные взгляды обремененных грехами глаз, пророчили скорую гибель и падение обществу, которое поощряет колдунов и магов, являвшихся, по их словам, проводниками темного мира зла и порока. Да и слухи об инквизиции на в ближайших землях и, особенно, в Испании доносились все отчетливей. Это порождало атмосферу трепета и отчаяния, что дополнялось тяготами и без того сложной жизни простого люда.

Думая обо всем этом, Хенрик не мог понять, что движило Тэей, которая не боялась жестокого общества, готового по приказу церковников мучать и убивать еретиков. «То ли это храбрость, то ли сумасшедшее легкомыслие. В любом случае, она не от мира сего» - размышлял Хенрик, пока Тэа возилась со специями, тонкими кусочками нарезая причудливой формы клубни. Он смотрел на нее с восхищением и робостью, потому что втайне вожделел ее, с каждым днем все больше и больше. Не имея опыта общения с женщинами, он стеснялся своих чувств, считая их грязными и недостойными хоть и не фанатично верующего, но христианина.

Совсем недавно они вместе с Тэей собирали цветной моток растений, которые она выбрала по причудливому принципу:

-Травы живые, и они говорят со мной. Одна хочет помочь, другая - нет. И остается лишь слушать, Хенрик. И выбрать те, которые шепчут слова на понятном мне языке.

Даже ему, юноше, выросшему в глухой немецкой деревушке, было забавно слышать, что какая-то травка-муравка может что-то эдакое сказать. Ведь у нее нет рта. И рук. Но Тэа объяснила, что вместо рук у нее есть листочки, а вместо рта – цветочки, и слова – это шелест ветра, который, как нежная мелодия, способна проникнуть в уши слышащего.

Говоря об этих премудростях, они успели дойти до дома Тэи.

-Нужно быть готовым слушать, и ты обязательно обретешь скрытый от всех остальных смысл. Ты даже не представляешь, какой это редкий дар, быть способным  уловить тончайшие звуки природы. А ведь человек тоже часть этого волшебного мира, и, умея слушать сердцем, ты будешь успешным и с людьми. Особенно, с девушками.

Сказав это, она задорно подмигнула ему.

Видя, что Хенрик смущенно покраснел, она спросила:

-Разве у тебя нет дамы сердца?

-Н-нет…

-Почему? Ты ведь вон какой взрослый, широкоплечий и симпатичный… мужчина.

Хенрик не знал, что ответить. Ему были приятны ее комплименты, и от смущения он лишь кивнул головой в знак благодарности. Тэа продолжала смотреть на него в упор, он ощущал на себе ее изучающий взгляд, и вдруг она нарушила неловкое молчание:

-Тебе нужна девушка немного старше тебя, которая сможет тебя…научить…

И вдруг она, по своему обыкновению, замолчала на полуслове, чем заинтриговала Хенрика.

-Чему? – не поднимая взгляда, спросил он.

-Чувствовать. Слышать. Себя и ее. Ощущать ее сердцебиение, когда…

Говоря это, она приблизилась к нему так, что он ощутил ее частое дыхание. Хенрика переполняли чувства, сердце было готово выпрыгнуть из груди. Он ощущал ее запах, его кожу пронзал ее страстный взгляд. Ему хотелось ее настолько сильно, что вулкан эмоций внутри него был готов взорваться лавой бешеного огня. Впервые в жизни он едва мог контролировать себя, и потому ужаснулся этому сладкому потоку яростного предвкушения любви. Он испугался Тэи, которая стала его наваждением.

Хенрик поднял глаза и взглянул на нее. Зрачки ее темных глаз почернели, как у кошки, смотрящей на птичку, а нижняя губка чувственно дрожала, выдавая возбуждение и страсть.

Хенрик хотел ее и, одновременно, боялся, и еще у него был страх перед своими демонами, стискивавшими его желания всю жизнь. Неразвитое общество с полудикими нравами четко усвоило ветхозаветные постулаты кучки кочевников-мечтателей, живших за тысячи лет до них, и безропотно подчинило себя этим давно истлевшим словам.

Что-то толкнуло его, и он сорвался со стула, стремительно помчавшись к двери. Он убежал, словно трусливый солдат с поля битвы, бросив там свои мечтания и фантазии. Сколько раз он представлял себя, целующим заманчивые уста этой обворожительной женщины, фантазировал завладевающим ею и пронзающим своим жарким телом ее пылающую плоть. И вот, когда миг был так близок, он сдрейфил, дал слабину, поддался страхам, испугавшись самого себя в этом пока еще неизведанном чувстве.

Хенрик едва не плакал, бродя по бесконечным улицам пыльного города. В бессильной злости сжимая кулаки, он не разбирал пути и чуть не попал под проезжающие экипажи карет. Так он сам не заметил, как оказался  на поле цветов за городом, где только сегодня они с Тэей собирали травы для очередного заговора.

Утром того дня они искали корень мандрагоры. На эту охоту, согласно древним поверьям, следовало идти с черным псом. Старая собака по имени Ивар служила своеобразным громоотводом для темных сущностей, которые обитали в корне этого страшного растения и требовали жертвы за то, что их потревожили. Правда, Ивар пережил не одну мандрагору. Видимо, у пса давно уже не было души, потому что он был жив-здоров, и имел неплохой аппетит. Хотя, сколько Хенрик его помнил, пес передвигался с трудом, лениво следуя за хозяйкой по бесконечным альпийским полям.

Каждый клубень мандрагоры имел женское и мужское начало, и служил для разных целей. Сегодня нужно было найти именно мужской, потому что Тэя собиралась изготовить снадобье, воздействовавшее на мужчину.