С первого взгляда....

Уроки химии

Сoup de foudre — в переводе «любовь с первого взгляда»,

но дословно это значит «удар молнии».

Амала часто слышит от своей коллеги Эмили, блестящей и слегка рассеянной в своих научных мыслях, что «любви с первого взгляда» не существует — и, более того, что это давно доказано наукой.

— Всё, что мы воспринимаем как «любовь с первого взгляда», на самом деле — это реакция организма на визуальные и эмоциональные сигналы. Это, скорее, моментальная привлекательность, интерес…

«Я сплю, а сердце моё бодрствует; вот, голос моего возлюбленного, который стучится: «Отвори мне, возлюбленная моя, голубица моя, чистая моя! Потому что голова моя вся покрыта росою, кудри мои — ночною влагою».

Слова отдаются эхом внутри, как будто кто-то заговорил прямо с ней — голос, зовущий из глубины веков, звучит с той же настойчивостью, что и биение её собственного сердца.

— Например, когда мы видим кого-то, кто нас привлекает, наш организм начинает работать. Включаются гормоны, такие как дофамин, или «гормон счастья», который вырабатывается, когда что-то или кто-то вызывает у нас приятные эмоции. Именно поэтому мы можем почувствовать сильное влечение к кому-то с первого взгляда.

«Я скинула хитон мой; как же мне опять надевать его? Я вымыла ноги мои; как же мне марать их?»

Она задерживает дыхание. В груди медленно нарастает странное волнение, почти тревога, но сладостная, наполненная предвкушением.

— Или окситоцин — гормон, связанный с привязанностью и социальными связями. Первые контакты с человеком, который вызывает у нас влечение, могут стимулировать его небольшое выделение, создавая чувство теплоты и близости.

«Возлюбленный мой протянул руку свою сквозь скважину, и внутренность моя взволновалась от него».

Чудится Амале, что она ощущает это на своей коже — руку, протянутую из-за двери, прохладные пальцы, невидимо скользящие по её запястью. Волнение пробегает по спине, как отдалённое эхо чьего-то дыхания за плечом.

— А вот норадреналин — этот гормон связан с реакцией «бей или беги». Он запускает наш стрессовый ответ. Когда мы видим кого-то привлекательного, уровень норадреналина резко повышается, и тогда начинает учащаться сердцебиение, появляется сухость во рту, и когда мы встречаем в текстах подобные строки про «зеркало, что выскальзывает из влажных рук», это все происходит из-за выработки норадреналина в нашем мозгу.

«Я встала, чтобы отпереть возлюбленному моему, и с рук моих капала мирра, и с перстов моих мирра капала на ручки замка…»

— Амала?

«Отпёрла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушёл. Души во мне не стало, когда он говорил; я искала его и не находила его; звала его, и он не отзывался мне» [прим. автора - «Песня Песней» 5 глава.]

— Эй, Амала, ты слышишь меня?

Девушка отрывает глаза от книжных строк и смотрит на свою коллегу.

— Конечно, слышу.

Её коллега Эмили, поправив очки на переносице, продолжает объяснять с энтузиазмом:

— Я говорю, что вместе эти химические вещества могут привести к сильным, но мимолётным ощущениям, которые мы часто интерпретируем как «любовь с первого взгляда». Это всё биохимия. Но разве не удивительно, как древние поэты умели так точно передать то, что спустя века объяснит наука?

Амала ничего не отвечает. Она лишь беззвучно закрывает книгу, её пальцы неторопливо скользят по плотному переплету, нащупывая выдавленные золотом буквы — «Песня песней Соломона».

Эмили тем временем продолжает, с лёгким смешком откидываясь на спинку кресла:

— Помню, мне нравился один мальчик в старшей школе, и у меня ладошки так и потели всякий раз, как я его видела.

Амала поднимает глаза и, все так же лениво поглаживая книгу, заключает:

— Все великие тексты — это, в конце концов, о нас.

Дверь резко открывается, и в кабинете тут же повисает напряжение — словно невидимая нить натянулась между стенами.

— Девочки! — рявкает мисс Уилмингтон, их начальница, властным жестом постукивая папкой по ладони. Её голос — отрывистый, жёсткий, с оттенком вечного недовольства, как будто она ежедневно сражается с непослушным миром и неизменно проигрывает. — У вас что, работы нет, раз болтаете?

Старшая женщина делает несколько шагов вперёд, высокий каблук резко цокает по паркету. Строгое лицо, резкие черты, тёмные глаза, в которых вспыхивает раздражение. Она никогда не кричит, но иногда кажется, что её рявканье способно поставить по стойке смирно даже самого нерадивого курсанта.

— Эмили! — Мисс Уилмингтон сверлит взглядом коллегу Амалы, при этом её узкие губы поджаты в тонкую линию. — Напоминаю, твоё рабочее место в лаборатории, а не здесь! Или ты решила стать египтологом?

Эмили, худенькая темноволосая девушка, театрально закатывает глаза так, чтобы Амала наверняка заметила. Затем, со страдальческим выражением лица, она ловко забирает папку, что принесла для вида, и «Песню песней Соломона», что специально брала в архиве, и вздыхает:

— Конечно, мэм, уже бегу, мэм! — протягивает она с преувеличенной почтительностью.

Пока начальница отворачивается, Эмили бросает на Амалу взгляд — полный молчаливого возмущения и девичьего заговорщического веселья. Они переглядываются, и в уголках губ обеих мелькают тени улыбок.

Но дольше задерживаться нельзя — и Эмили, недовольно бурча себе что-то под нос, спешит удалиться. Её силуэт исчезает за дверью, а в кабинете вновь воцаряется холодная строгая тишина.

Амала невольно передёргивает плечами, но заставляет себя не поднимать взгляда от разложенных перед ней бумаг. Чёткий почерк, строки на санскрите и бенгали, едва заметные примечания на полях. Если сосредоточиться на них, если не выдать ни единой эмоции, возможно, начальницу удовлетворит наведённая дисциплина, и она пройдёт мимо.

Предложение, от которого невозможно отказаться

Минуты, часы, дни и недели шли своим чередом.

Как и раньше — завтрак в спешке, лондонское утро, окрашенное серым светом, остановки, знакомые лица в вагоне метро, автомат с кофе, запах бумаги, шелест страниц, телефонные звонки и бесконечные отчёты.

Всё — как и прежде.

Кое-что — совсем не так как прежде.

Ведь теперь поселилось в Амале какое-то предвкушение, новое и едва осознанное. Именно оно заставляло её чуть дольше стоять у зеркала, тщательно выбирать серёжки и по несколько раз поправлять волосы перед выходом.

Именно оно заставляло Амалу внимательно оглядываться по сторонам, в надежде увидеть его мельком. В дверном проёме, у окна конференц-зала, где у офицеров по утрам летучка, или за стеклянной перегородкой в дальнем конце коридора.

Амале не важно место… Что имело значение, так это маленькая искра возбуждения, разгоравшаяся в груди всякий раз, когда видела его. Словно мир на мгновение замирал, выжидая. В такие моменты пульс становился громче — и ощущала его Амала в висках, в горле, в кончиках пальцев.

А если его серые глаза — хоть на секунду — задерживались на ней, если уголок его губ подрагивал в сдержанном приветствии, то улавливала в себе почти мучительное волнение.

Словно её сознание на секунду теряло контроль, а тело становилось слишком живым, остро ощущавшим всё: как ткань юбки натягивается при шаге, как воздух в комнате становится гуще, как пульсирует кровь у шеи.

И не знает Амала, что хуже — когда их пути пересекаются в узких коридорах департамента… или когда вовсе не видит капитана Лайтвуда по несколько дней.

— Наблюдая за активностью головного мозга человека при выделении дофамина, — однажды говорила Эмили, задумчиво мешая сахар в чае, — можно увидеть, что задействованы те же зоны, которые активируются при приёме кокаина. Так называемые центры… удовольствия. Мозг буквально «подсаживается» на другого человека.

И это многое объясняет.

Но всё же ни разу не упоминала Эмили кое-что, и потому Амала спрашивает сама, будто невзначай:

— А сколько… времени нужно, чтобы все эти дофамины-окситоцины… ну, выветрились из организма?

Эмили, конечно же, знает ответ:

— Дофамин и норадреналин действуют быстро — их уровень может снизиться уже через пару недель. Но если объект… гм… вожделения продолжает быть рядом, особенно если есть контакт — зрительный, телесный или просто эмоциональная вовлечённость — то мозг будет снова и снова их вырабатывать.

Амала кивнула, делая вид, будто спросила просто чтобы поддержать беседу.

— А вот с окситоцином всё сложнее. Это «гормон привязанности», он выделяется даже от одного прикосновения или простого ощущения безопасности рядом с кем-то. Его следы могут оставаться в организме… месяцами.

Но у Амалы нет в запасе месяцев — и даже недель — чтобы позволить своему наваждению пройти самому по себе.

Потому что, строго следуя внутренним протоколам, по установленным бюрократическим порядкам, в их культурно-аналитический отдел приходит официальный запрос: необходим индолог для сопровождения английской делегации в Индию, которую возглавит мистер Хейз.

Такие запросы, как правило, поступали письменно — в виде циркулярного письма с подписью и печатью, проходя сначала через Департамент международных связей, оттуда — в канцелярию при Управлении по делам Содружества, а уже потом — к ним, в их малозаметный, но важный отдел. Всё строго по иерархии, всё зафиксировано и прошито бечёвкой, в прямом и переносном смысле.

Амала узнала об этом утром, когда она ещё не успела толком снять пальто и налить себе первую чашку кофе, а к её столу уже направилась начальница — сухая, строгая, как будто весь мир ей должен.

— Кхан, — бросила она без предисловий. — Ступай в отдел международной координации по делам Содружества. Мистер Хейз вас ждёт.

Девушка только и успела, что бросить быстрый удивлённый взгляд на подруг. Те, приподняв брови, в растерянности пожали плечами, переглядываясь между собой. Никто из них не знал, в чём дело, и, судя по лицу начальницы, спрашивать — не лучшая идея.

Именно так, без особых объяснений и подготовки, Амала оказалась у незнакомой двери — в кабинете мистера Хейза, с которым они уже однажды работали, когда принимали индийскую делегацию.

— Мисс Кхан, — поднял голову мужчина, отрываясь от бумаг, — рад видеть вас в добром здравии.

Амала, входя, испытывала лёгкое беспокойство. Секретарь мистера Хейза, сопроводив её в кабинет, закрыла за ней дверь, и тишина вдруг стала особенно ощутимой. Амала чувствовала себя немного неловко, но, разумеется, виду не подала. Наоборот, расправила плечи, ободряюще улыбнулась и ровным голосом сказала:

— Добрый день, мистер Хейз. Вы хотели меня видеть?

Мужчина кивнул, указывая ей на стул напротив.

— Да. Как раз по поводу предстоящей поездки. Планируется командировка в Индию — в связи с культурной инициативой, которую мы обсуждали на прошлой встрече с индийской стороной. Первоначально я должен был поехать один, но… — Он сделал паузу, оценивающе глядя на Амалу поверх очков. — Вы произвели сильное впечатление. Компетентная, тактичная, с глубоким пониманием контекста. Решил, что не лишним будет взять вас с собой.

«Помните, мисс Кхан, если человек будет медлить с выбором, то решат за него».

Вспомнились ей слова господина Вайша, и ощутила Амала, как у неё внутри вспыхнула резкая жгучая реакция: как это решили взять её, не спросив? Почему не поставили в известность заранее? Почему это вообще обсуждалось без её согласия?

Но вспышка погасла, и вместо того, чтобы дать волю возмущению, она сдержанно, почти спокойно, спросила: