Сад воронов

Глава 1. Талтос

Глава 1. Талтос

Лестер Талтос проснулся на рассвете. Не открывая глаз, он протянул руку к кривобокому столу, где стоял кувшин с вином, и, с трудом удерживая ручку, жадно припал к нему губами. Вино было молодым и кислым, но Талтос пил большими глотками, проливая на темную бороду ничуть не меньше, чем попадало ему в рот. Голова страшно болела. Теплое вино не могло побороть жажду, которую он продолжал испытывать даже тогда, когда осушил его до дна. Талтос хотел поставить кувшин обратно, но не удержал, и тот с нестерпимо громким звоном разлетелся осколками по полу.
Юноша застонал и, собрав остатки воли в кулак, рывком сел.

Уж лучше бы он это не делал – вино снова поднялось к горлу и, с мерзким звуком вышло наружу, наполняя комнату кислым запахом. Спазмы долго не отпускали Талтоса, казалось, что его организм пытается разом избавиться от всего, что было выпито накануне.
Хотя голова звенела так же сильно, как и прежде, рвота принесла неожиданное облегчение. Сделав глубокий вдох, Талтос вновь лег на кровать, и прикрыл глаза, жалея, что нечем смочить губы. Даже страшная духота, еще больше усиливающая отвратительный запах в крохотном помещении, более не терзала его. Воспоминания вчерашнего дня вернулись, и Талтос улыбнулся.

Митридат мертв. Эти слова звучали песней в его голове. Сколько лет Талтос ждал этого дня, и вот теперь он наступил. Наверняка в Мраморном городе уже вовсю стучат молотки, сбивая эшафот для отребья короля.
Закон первого города суров - наследник у короля лишь один. Каждый, кто рожден от семени правителя, и может претендовать на трон, должен быть умерщвлен. О, сколько же королевской крови за эти века впитал в себя камень Круглой площади! Владыки, жаждая вкусить все прелести жизни, плодились точно кролики, затем, чтобы годы спустя несчастные принцы и принцессы были обезглавлены на потеху городской черни.
Митридат превзошел любого из своей династии, оставив после себя четырнадцать детей. Некоторые из них были Талтосу хорошо знакомы. Его брат, да будет его покой нерушимым, приходился зятем Митридату, хотя едва ли их брак с Айаной можно было вообще назвать браком. Дован всегда любил юношей, и эта любовь, в конечном счете, и свела его в могилу. Едва ли он притронулся к молодой супруге, которой на день свадьбы едва миновало пятнадцать.
Талтос не скорбел о брате - Дован был тем еще ублюдком, даром, что наследник Черного острова. О его безумном нраве ходили слухи далеко за границами островов, и Талтосу только и оставалось гадать, отчего Митридат отдал Довану свою дочь.
Айана нравилась Талтосу - белокожая, высокая, с длинными волосами цвета спелой пшеницы, она была так не похожа на смуглых темноволосых женщин островов. Представить ее потрошащей рыбу или же стирающей одежду Талтос не мог при всем своем желании, впрочем, как и на супружеском ложе. Она была истинной дочерью Мраморного города, казавшейся одной из его изящных скульптур, ожившей по воли богов.
Талтос хотел ее себе, но он был всего лишь вторым сыном, нечета Довану, наследнику Черного острова. Но Дована не стало, и теперь Талтос унаследовал его право. Жаль, что это не позволит ему уберечь Айану. Если Митридат не назвал ее своей наследницей, то девчонке уже сегодня снесут голову с плеч.
А ведь Дован по праву брака действительно мог унаследовать престол Мраморного города, не рискуя при этом своей головой. Митридат любил его, точно родного. Вот бы посмеялся Диглан Белобородый, если бы кто-то сказал, что спустя века потомок его ублюдка от портовой шлюхи взойдет на трон Мраморного города.
«Мог взойти» - поправил себя Талтос. Брат мертв, и добыть престол Мраморного города теперь возможно лишь мечом. Воевать Талтосу совсем не хотелось. Даже если все жители Черного острова вооружатся и отправятся к берегам материка, их перебьют еще на подступах к Клодасу, не говоря о уже том, чтобы дойти до Мраморного города. Владения Митридата были столь обширны, что весь Черный остров мог бы с лихвой поместиться в одной из его провинций.
Впрочем, едва ли это могло отрезвить отца Талтоса, владыку острова. В свои шестнадцать лет Аластер Талтос уже был первым мечом Черного острова. Последний из пяти сыновей правителя, он едва ли мог рассчитывать даже на жизнь при дворе, не говоря уже о том, чтобы унаследовать престол. Но одного у юноши было не занимать - духа Белобородого. Когда пришло время правителя покинуть этот мир, он мог назвать своим приемником лишь Аластера - других сыновей у него больше не было.
В девятнадцать лет Аластер Талтос взошел на престол Черного острова и спустя годы превратил свою прозябающую вотчину в преуспевающий край, ведущий торговлю с материком. Плодородные земли, давшие название всему государству, были точно созданы для выращивания винограда, солнце делало его терпким и ароматным, и слава о черном вине, которое признавали даже владыки Мраморного города, очень скоро покинула западные моря. Из портовой стоянки, которой Черный остров был десятилетие назад, он превратился в богатейший базар, и тысячи кораблей подходили к его берегам.
Аластер воздвиг себе дворец ничуть не уступающий богатством замку Митридата, его жены и дети носили одежду из лучших тканей, которые изготавливались в Нерелиссе, столице Черного острова. Аластеру только исполнилось тридцать пять, но уже сейчас нерии боготворили своего короля. Дед Лестера прожил до семидесяти лет, и лучшие дни короля были еще впереди.
В отличие от своего отца, который подарил жизни пяти сыновьям, Аластер был отцом лишь двоих законных детей – Дована и Лестера. Впрочем, у него были бастарды, к которым он был весьма привязан.
Дован, появился на свет, когда Аластеру было пятнадцать. В своем наследнике этот жестокий мужчина не чаял души. Казалось, лишь один Дован мог вызвать улыбку короля.
Лестер родился через два года. Он превосходил брата во всем - освоил четыре языка, научился сражаться двумя мечами, а в день памяти Диглана Белобородого получил золотое копье за победу над гигантом Тетисом. Желая заслужить если не одобрение отца, то хотя бы его внимание, Лестер ставил перед собой отчаянные цели, и шел на отчаянный меры, снова и снова достигая их. Но ничем он не мог купить расположение венценосного родителя. Младшего сына для Аластера будто вовсе и не существовало. Даже дочери от портовой шлюхи и бастарду он уделял больше внимания.
В памяти Лестера не было дня страшнее того, когда он узнал о смерти брата. Любитель мальчиков, Дован зашел слишком далеко в желании завладеть очередным любовником. Его расчленённые тело прибило водами Узкой к стенам отцовского дворца.
Аластер был раздавлен. Его наследник, на которого он возлагал столь большие надежды, был мертв, и теперь Лестер, совершенно незнакомый ему сын, становился первым в очереди на престол Черного острова. Холодный, скупой на эмоции и чувства, Аластер сжег тело Дована и запретил устанавливать памятник усопшему. Прах первенца он со своего балкона высыпал в воды Узкой, чтобы те унесли его прочь, точно Дована вовсе и не было на свете.
В ту же ночь Аластер впервые пришел в покои младшего сына. Он долго рассматривал его, удивляясь тому, что прежде не замечал, насколько Лестер похож на него самого в свои восемнадцать лет. Те же темные глаза под тяжелыми веками, те же полные губы с опущенными уголками. В ту ночь они практически не разговаривали. Аластер придирчиво рассматривал сына, точно пытаясь определить на глаз, выйдет ли из него наследник, и лишь уходя небрежно произнес -
- Забудь, то, что было раньше. Теперь ты Талтос.
Талтос... Он улыбнулся. Вино всегда заставляло его окунуться в воспоминания, и это было, пожалуй, самым важным в его жизни. С тех пор он никогда больше никогда не называл себя по имени. Он - Талтос, наследник Черного острова.
Однако напрасны были его ожидания. Будучи единственным, он по-прежнему оставался вторым для отца. Талтоса не допускали ни к делам государства, ни в покои короля. Напрасно он искал встречи с Аластером - тот стал еще более замкнутым и нелюдимым. Владыка находил покой лишь в окружении преданного слуги и единственного племянника, которого любил больше сыновей.
Ему не было никакого дела до того, чем занят его наследник, и Талтос пользовался этим сполна, проводя в портовых борделях времени больше, чем в стенах дворца. Без Дована мир стал чище, воздух свежее, а солнце ярче. Больше не было тени, в которой он жил все эти годы. Талтос едва ли не молился об избавлении от старшего брата, превыше всего желая заслужить отцовскую любовь. Но смерть редко дарит желаемое. Талтос мог сражаться с Дованом, покуда тот был жив, но бой с памятью о мертвом был проигран еще до его начала. Будучи законным сыном, Талтос всегда имел положение бастарда.
Он не сомневался в том, что отец рано или поздно обзаведется еще одним сыном, которого, как и Дована, вырастит наследником престола, а его спишут со счетов. Единственный раз, когда Талтос действительно ощутил себя принцем, было его восемнадцатилетие, день, когда Аластер посвятил его в защитники престола. С тех пор прошло четыре месяца, и Талтос больше не удостаивался внимания короля. Отец вновь заперся на своем этаже. И все же, закрывая глаза, Лестер по-прежнему видел многотысячную толпу, выкрикивавшую его имя. Он - наследник. Он – будущее Черного острова.
Усмехнувшись своим мыслям, Талтос поднялся с кровати и потянулся за одеждой. Алый придворный халат был пропитан вином и над ним роились мухи. Талтос отогнал их движением ладони и неспешно оделся. Он часто ночевал в этой комнате борделя. В отличие от остальных она была не в пример чище - ее держали специально для него. Едва не поскользнувшись на собственной рвоте, Талтос вышел в коридор, и спустя пару шагов оказался на улице.
Портовый переулок был, пожалуй, самым шумным и многолюдным местом во всей Нерелиссе. Шум волн терялся в брани моряков и купцов, стуке молотков, скрипе весел и смехе портовых шлюх, возвращающихся с кораблей обратно в бордели. Несмотря на ранее утро, верфь жила своей жизнью. Подставив лицо холодному ветру, Талтос с упоением вдохнул соленый запах моря. В его кошельке все еще звенели несколько монет, которых должно было с лихвой хватить на кувшин вина, и Талтос собирался как можно быстрее расстаться с ними. Он уже повернул в сторону базара, когда его окликнули по имени. Повернувшись, мужчина от души выругался, увидев отцовского фаворита сира Каллата.
По мнению Талтоса в мире не было более отвратного существа, чем сир Каллат. Он был невысоким, но крепко сбитым и коренастым. В отличие от остальных жителей Черного острова, сир Каллат чисто выбривал голову, выставляя напоказ порванное ухо. Черты его лица были ничем не примечательными, однако в крошечных глазках было столько злобы, что любому сир Каллат внушал отвращение. Талтос никогда не понимал, отчего отец держит при себе подобного человека, впрочем, нельзя было не признать, что преданность сира Каллата своему владыке была поистине рабской.
При виде того, как на праздновании его совершеннолетия тот пресмыкается перед отцом, Талтос едва мог верить тому, что еще несколькими часами ранее этот самый человек жестоко надругался над дочерью трактирщика. Останавливать его, значило обречь себя на смерть, а потому несчастному трактирщику только и оставалось, что смотреть, как фаворит короля снова и снова насильно берет девушку у всех на глазах. Покончив с ней, сир Каллат бросил отцу пару медяков, как за кружку эля, и, как ни в чем не бывало, покинул заведение. После посвящения Талтос было завел разговор о произошедшем, но был остановлен. Аластер и слышать не хотел о "глупых наговорах", оставаясь безответным к словам своего наследника.
- Ваше высочество, - сир Каллат и не думал спешиваться. Он надменно взирал сверху вниз на принца. - Владыка Аластер послал за вами. Он ждет вас у себя немедленно.
- Немедленно, - мрачно повторил Талтос.
Встреча с отцом сейчас была наказанием, но Аластер не был щедр на подобные предложения, и выбирать не приходилось. Понурив голову Талтос поплелся следом за сиром Каллатом, надеясь, что разговор не будет слишком долгим, и ему удастся сдерживать рвотные позывы.
В молчании они миновали бедные кварталы, пахнущие испражнениями, плесенью и потом, дома ремесленников, знати. На центральной площади, носившей имя его отца, Талтос остановился, чтобы утолить жажду водой из фонтана.
Фонтан, на его взгляд был отвратительным - Диглан Белобородый, разбойник и основатель их рода, высоко над головой держал золотую амфору, из которой текла вода. Выражение на жирном лице было глумливым и самодовольным, и раздражение, которое Талтос испытывал от компании сира Каллата, стало еще сильнее. Окунув голову в фонтан, он с громким фырканьем вынырнул, ловя на себе негодующий взгляд мужчины. Вода стекала с волос Талтоса на тонкую ткань халата, делая еще ощутимее исходящий от него запах кислого вина. Едва ли теперь в нем смогли бы признать наследного принца Черного острова.
Громада дворца была видна со всех сторон города. Высеченный в скале, дворец был облицован известняком, придавшим ему белый цвет. Он состоял из пяти ярусов, уходящих в небо, точно ступени. Самый верхний был едва различим с земли, и принадлежал Аластеру. До дня своего совершеннолетия Талтос никогда не поднимался туда.
Дован, Лестер и бастарды обитали ярусом ниже. Здесь же располагались залы для приемов особо почетных гостей, столовая на триста персон и учебные классы принцев. Кроме того в левом крыле существовали комнаты для наложниц и находились покои почившей королевы.
Третий ярус предназначался для ежедневных встреч короля с близким кругом советников. Здесь были покои придворных, оружейная, портретная галерея, столовые комнаты, зимний сад.
Второй - служил местом обитания мелких дворян и слуг, а первый был занят подсобными помещениями. Правое крыло отцом Аластера было уничтожено, и вместо него он заложил сад, спускающийся с небес к подножию дворца, и переходящий в виноградники, окружающие Нерелиссу. Его вид производил неизгладимое впечатление на приезжих, и некоторым из них разрешалось подняться до уровня третьего яруса.
Талтос разделял восторг черни, однако он слишком хорошо знал, сколько усилий прилагают командиры стражи, чтобы исключить возможность проникновения во дворец непрошенных гостей.
Поднимаясь по крутой лестнице на верхний ярус, Талтос то и дело останавливался, чтобы отдышаться. Тело его покрылось потом, дыхание сбилось, а перед глазами кружились горящие искры. Сир Каллат взирал на все это с полным равнодушием. К младшему сыну своего господина он не питал никаких теплых чувств. Он был человеком Аластера. И... его племянника Гидеона. При мысли о кузене Талтос поморщился.
Сир Каллат имел право наведываться в покои владыки в любое время, однако сегодня решил остаться на четвертом ярусе, и последний лестничный пролет Талтос преодолел в одиночестве. Он никогда не понимал, отчего самым близким членам семьи отец не позволяет подниматься на пятый ярус, предпочитая услуги черни, передающей приказы, и охранников из числа наемников. Впрочем, едва ли на свете был человек, способный разобраться в мыслях и поступках Аластера.
Позволив себе отдышаться, Талтос медленно направился через анфиладу узких коридоров к отцовскому кабинету, но просчитался - Аластер ожидал его в своем пиршественном зале. Остановившись в дверном проходе, Талтос опустился на колени и коснулся пола ладонью правой руки, левую положа на сердце.
- Мне бы не следовало позволять тебе подниматься на ноги, - Аластер встал со своего места и, подойдя, грубо толкнул сына в бок. Ожидая подобного, Талтос удержался и Аластер смерил его еще одним уничижительным взглядом.
- Дрянная скотина! Ты позоришь великое имя Талтосов своей бесконечной пьянкой. Ты провонял мочой, шлюхами и вином. Тебе ли заменить Дована?
В гневе Аластер так сильно сжал пальцы, что аккуратно подстриженные ногти впились в его ладони. Он резко развернулся на каблуках, не в силах больше видеть сына, который, к его бесконечному ужасу, должен был унаследовать его престол.
Эта мысль не давала Аластеру спать по ночам. Всем остальным в своей жизни он был доволен. Плоды его усилий были заметны, стоило выйти на балкон и окинуть столицу взглядом. Не зря он с остервенением дикого пса ввязался в борьбу за престол - братоубийство оказалось оправдано. Быть хорошим человеком и хорошим правителем - разные вещи, порой диаметрально противоположные друг другу.
Еще мальчишкой Аластер находил в себе безудержное властолюбие, удовлетворить которое не смогла бы даже самая большая провинция, сатрапом которой мог бы назначить его отец. Впрочем, помимо властолюбия Аластер обладал не дюжим умом, проницательностью и бесконечной верой в свое предназначение. Нерии были ленивы и праздны, склонны к неповиновению и дерзости в адрес правителей. Он искоренил это в первые же годы своего правления.
Бездельников он отправлял на галеры. Когда гребцов стало более чем достаточно, Аластер подписал указ, по которому каждый, кто не трудился во благо Нерелиссы, поступал на пожизненную службу к своему владыке. Нерии сами не поняли, как в их стране воскресло рабство. Аластер ссылал мужчин в каменоломни и на поля, женщин в услужение ремесленников. Молодые и здоровые отправлялись в портовые бордели, привлекать к берегам острова моряков и купцов. Лучших он оставлял себе, и те рожали ему детей. Сыновей он оставлял матерям, даруя тем свободу и ежемесячное содержание.
Что касается дочерей, то их Аластер предпочитал держать при себе как живой товар - на материке было достаточно государств, торговые договоры с которыми было легко купить за невесту королевской крови. Одну из них Аластер выделял особо, находя в дочери сходство с самим собой. Даже удары судьбы, которые неизменно сопровождают любого из власть имущих, Аластер сносил стоически, в любой беде находя возможности. Но теперь перед ним возникла проблема, справиться с которой он не мог.
Его сын, наследник престола, был смутьяном и пьяницей. И, к ужасу Аластера, был столь же упрям, как и он сам. Разумнее всего было уничтожить этого мальчишку теперь, когда его свободолюбивые помыслы не вылились в смуту, но, не имея других законных сыновей, боясь собственного племянника, Аластер, скрепя сердце, был вынужден терпеть присутствие наследника в столице.
Отдать Лестеру управление отдаленной сатрапией было бы верхом неосмотрительности – не прошло и года, как взволновалась Сембия. Тогда три тысячи мятежников прошли по ночному городу с горящими факелами. Они хотели привлечь к себе внимания Аластера, и это им удалось. Узнав заблаговременно о готовящемся акте неповиновения, владыка Черного острова дал племяннику разрешение на то, что вошло в историю как "пламенная ночь".
Еще утром перед выступлением на городской площади, куда направлялись мятежники, было щедро разлито масло, и стоило тем появиться под окнами сатрапа, как гвардейцы привели приказ в исполнение. Три тысячи человек, оттесненные подоспевшими на помощь войсками, сгорели как свечной жир. Их крики, взорвавшие тишину южной ночи, и вонь паленой плоти еще долгое время напоминали нериям о том, что Аластер Талтос не допустит ни малейшей угрозы своему правлению. Даже со стороны единственного сына.
- Завтра утром ты покидаешь столицу, - в своей категоричной манере сообщил он Талтосу, по-прежнему избегая его взглядом.
- Ты изгоняешь меня? – негромко осведомился тот, напрасно стараясь скрыть дрожь в голосе. Аластер чуть заметно усмехнулся. Ему нравилось, когда его боялись.
- Не в этот раз. Митридат мертв, и это открывает нам путь к Мраморному городу. Ты соберешь для меня войско.
- Ты говоришь о красных вдовах?
- Вдовы? – правитель рассмеялся. – Никто и никогда не скажет, что Аластера Талтоса возвели на престол Мраморного города мечи каких-то баб. Только бесчестному трусу могла бы придти в голову подобная идея.
Талтос промолчал. В прошлом Аластер не раз заключал договоры с Вдовьим долом, и не считал это позором. Очевидно, прошлых побед для него теперь не существовало - мысль о захвате Мраморного города лишила его памяти. Интересно, подумал Талтос, услышит ли Аластер те песни, которые воспоют в его честь после победы над старой династией? Отец не был бы собой, окажись, что менестрели еще не пишут оды в его честь, и не перебирают струны, в поисках лучшего звучания гимна их владыке.
- Куда же ты меня направишь? - стараясь придать голосу смирение, спросил он.
- В Фолленд, Долину соколов.
Забыв о том, кто стоит перед ним, Талтос грязно выругался. Долина соколов находилась на севере Черного острова и тянулась на долгие мили вдоль берега. Впрочем, ее жители редко видели морские воды - те были скрыты широкой каменной грядой гор. На юге их уединение защищали Столпы короля – цепь еще более высоких гор, сквозь которую к Фолленду вела узкая тропа. Даже крепостные стены города были вытесаны в скале, и войти в город можно было, лишь уничтожив их.
Было отчего смеяться - Аластер не только отсылал сына покорить неприступную твердыню, он рассчитывал, что порабощенный народ станет его орудием в войне с Мраморным городом.
Аластер остался равнодушен к реакции Лестера. Он терпеливо ожидал, пока тот перестанет смеяться и сыпать грязные ругательства.
- Забавная шутка, - утирая глаза грязным рукавом халата, сказал Талтос. - Фолленд не взять, может быть это возможно, если осаждать город год, или сколько ты мне дашь времени?
- Шесть месяцев достаточный срок, - пожал плечами Аластер. - Впрочем, в таких делах редко удается предугадать развитие событий. Мне нужны эти люди. Они сильные и выносливые, и, судя по тому, что из трех десятков моих шпионов, вернулся лишь один, у них достаточно ума и сноровки, чтобы противостоять смерти.
- Пошли сира Каллата, его не жаль, - Талтос еще не закончил фразу, когда очередная пощечина обожгла его щеку.
- Ты никогда не будешь говорить, как мне следует поступить, - Аластер не выказывал ни толики гнева. Он снова владел своими эмоциями, и вел себя с сыном так же, как вел бы с плохо объезженным конем - приучал к послушанию болью. - Ни один из моих людей не войдет в Долину соколов. Я не нарушу договора.
- А я не твой человек? - Талтос вновь поднялся. - Я твой сын!
- Ты пьяница и развратник. Найди себе людей под стать и выполни мой приказ. Выполнишь - отправишь в Мраморный город по правую руку от меня. Нет - долина станет твоей могилой.
- Тебе ведь не терпится назвать нового наследника, не правда ли, отец? Кого? Кто заменит меня? Может твой любимчик Гидеон? Откуда появился этот "племянник"? Кто он на самом деле?
Аластер замер. Лицо его на мгновение обрело странное мягкое выражение, которого никогда прежде Талтос у него не видел. Но это длилось лишь пару секунд, после чего черты владыки приобрели обычную суровость.
- Не думай о том, чего не в силах осознать, Лестер. Иди. Каждый день ожидания все дальше уводит нас от победы.
- Не слишком рассчитывай на нее. Черному острову никогда не покорить Мраморный город.
- Мы это еще увидим, - усмехнулся Аластер, и, более не удосужив сына взглядом, вышел на балкон.

Глава 2. Сангрида

Воздух был наполнен свежестью и сладким ароматом цветов. Дождь начался сразу после обеда и шел совсем недолго, однако в саду Белого дворца не осталось ни одного сухого клочка земли - в считанные минуты ливень напитал влагой сухую землю, и поникшие головки роз сверкали каплями, точно драгоценными камнями.
Сухой зной уступил место прохладе, и слуги поспешно зажигали камины, дивясь столь резкой перемене погоды. Каминов в Белом дворце было множество – мрамор, давший название столице, остывал столь быстро, что уже ранней осенью в просторных помещениях царствовал холод, который столь негативно сказывался на здоровье и характере короля.
Несмотря на то, что тело Митридата теперь покоилось в королевской гробнице, слуги действовали столь же проворно, как и всегда, порабощенные привычкой ничуть не меньше, чем властью прежде столь могущественного владыки. Забота о короле и его приближенных была главной задачей слуг, и жестоко карался тот, кому она была не по силам.
Между тем, спеша со всех ног к каминам, слуги совершенно позабыли о главном, тех, о ком они так преданно заботились. Впрочем, оно и не удивительно - дворец замер в ожидании. Даже сюда доносился стук топоров.
Четырнадцать. Никогда прежде у владык первого города не было столько детей. Сегодня одного из них назовут королем, быть может, королевой, но тринадцать остальных предадут смерти. Их увезли на Круглую площадь ранним утром - в ожидании заветного часа наследникам предстояло молиться в храме, прерывая слова при каждом ударе молотка.
С рассвета стоны и плач наполнили Малый дворец, где жили матери наследников и фаворитки короля. Крик красавицы Лиоры звучал громче остальных - ее дочери был всего год, и шанса, что Митридат провозгласит ее своей преемницей, не было. Снова и снова перед глазами несчастной женщины проносилась сцена прощания - белокурая красавица Нонк не желает покидать объятий плачущей матери, точно чувствует, что больше ее не увидит. Слугам приходится буквально вырывать ее из рук Лиоры, и малышка заходится в плаче.
Единые в своей скорби, женщины пытались успокоить несчастную мать, но та не внимала их словам - счастье одной из них значило горе для всех остальных. Все замерли в ожидании вечера, когда их новый владыка явит себя.
Лишь одной из фавориток не было сейчас в Малом дворце. Подставив дождю лицо, Сангрида наслаждалась долгожданной прохладой, ничуть не волнуемая предстоящими событиями. Ее привезли Белый дворец всего месяц назад, надеясь, что новая фаворитка заставит короля позабыть о болезни. Нередко находил он спасение в объятиях красавиц, но в этот раз у Митридата не было ни шанса на выздоровление. Он так и не притронулся к Сангриде, отчего его страдания становились еще сильнее. Никогда прежде он не отказывался от столь драгоценного сокровища.
Сангрида была чудо как хороша. Густые темные волосы, светлая кожа, трепетный, ласковый взгляд. Очарование юности в ней было столь же сильно, как и женская привлекательность. Мягкий бархатный голос, произносящий слова с едва уловимым островным акцентом, был приятен уху, блеск зеленых глаз манил, точно огонь мотылька. Невинность и чувственность, нежность и решительность - она целиком состояла из контрастов, и никто не мог остаться к ней равнодушным.
Впрочем, о том, что творилось в этой хорошенькой головке, никто при дворе не знал. Сангрида, оставаясь дружелюбной и внимательной со всеми, между тем никому не доверяла собственные мысли и надежды. За тот месяц, что она прожила в Малом дворце, к ней успели привязаться, но никто не сумел понять.
О своем прошлом девушка говорила нехотя, неизменно переводя разговор в иное русло. Так о ней знали лишь, что выросла Сангрида на Черном острове, в услужении высокопоставленного чиновника, имя которого она так и не назвала. Отца не знала, а мать ее жестоко казнили за неподобающую связь с моряком из Клодаса.
В отличие от остальных фавориток, Сангрида разговорам в душных комнатах предпочитала долгие прогулки по саду.
Сад Митридата своими размерами втрое превышал дворец. Здесь дни напролет трудились сотни садовников, превратив прежде дикую зелень в произведение искусства. Десятки фонтанов, изящные статуи, искусные ротонды скрывались в прохладе зарослей жасмина. Сменяя друг друга по всему саду цвели десятки сортов ирисов, пионов, тюльпанов и роз. Аромат цветов пьянил, после дождя усиливаясь в десятки раз. Вот и теперь Сангрида с наслаждением вдыхала сладостный аромат, в наслаждении своем забывая обо всем на свете.
Собственная судьба ее не волновала - приди к власти одна из дочерей покойного короля, в своем женском милосердии она продолжит содержать фавориток отца до самой их смерти, приди сын - и она станет его наложницей, ведь всем известно, что Митридат к ней не прикасался. В собственных чарах Сангрида ничуть не сомневалась, прекрасно зная, как много власти над мужчинами дарует ее красота.
Фаворитки Митридата, за исключением главной, происходили из самых низших слоев общества. Мать его старшего сына, Наоми, была служанкой в храме, красавица Лиора - дочерью башмачника, Эниза - пастушкой из Клодаса. Жизнь в Малом дворце была подарком небес для этих женщин, но Сангрида, чье детство прошло в достатке и любви, чувствовала себя пойманной в клетку птицей.
Весь путь от Черного острова до Королевской равнины она провела в своей каюте, отказываясь подниматься наверх. Лишь малышке Рул, которая прислуживала ей, доводилось видеть свою возлюбленную госпожу в слезах. Стоило им войти в порт Клодаса, Сангрида справилась с эмоциями и сошла на берег в блеске красоты и славы. Все жители города вышли встречать новую фаворитку короля и были очарованы ею. Их добросердечное отношение окончательно утешило девушку, и она нашла в себе храбрость даже для того, чтобы отослать Рул обратно в Нерелиссу. И хотя больше слезы не касались ее нежного лица, тоска по дому терзала Сангриду ночь от ночи, и лишь в садах Малого дворца она обретала душевный покой.
Особенно она любила бывать здесь во время дождя. Стоило ей услышать, как капли стучат по мраморным подоконникам, Сангрида оставляла все свои дела и бросалась в сад. И напрасны были увещевания фавориток и слуг - никто и ничто не могло удержать ее на месте.
- Вы промокли до нитки, - голос застиг Сангриду врасплох. Удивительно, как она не услышала шагов? Повернувшись, девушка увидела перед собой советника покойного Митридата, Холгера, хранителя Клодаса, богатейшего из городов Королевской равнины.
Холгера называли Крысом, и одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять природу этого обидного прозвища. Холгер был невысокого роста и крайне худым. Руки его были настолько тонкими, что казались похожими на косточки. Лицо вытянутое, покрытое рыжей щетиной, длинные мелкие зубы, скрываемые за тонкими губами, светлые, чуть на выкате глаза. На вид ему было лет пятьдесят, хотя на самом деле тот разменял только четвертый десяток.
Ходил Холгер тихо, возникая самым неожиданным образом, и лишь услышав его вкрадчивый голос. можно было обнаружить его присутствие. Говорил Холгер мало, предпочитая слушать слова других советников, до поры, до времени таясь в тени малого зала, и лишь после того, как были высказаны все мнения, улажены споры, и советники занимали свои места, разгоряченные словесной баталией, Холгер, точно любящий учитель до неразумных учеников, доводил до них свою точку зрения, одним предложением разбивая в пух и прах все аргументы оппонентов. Не нужно было иметь недюжинный ум, чтобы понять, кто на протяжении последнего года на самом деле правил Королевской равниной.
- Ваша светлость, - Сангрида присела в низком реверансе.
- Не стоит, моя дорогая, - Крыс мягко коснулся ее руки, заставляя подняться, - Дождь и без того заставил цветы склонить свои бутоны к земле. Вот вы улыбнулись. Странно, как улыбка красавицы может осветить мир, даже когда солнце скрыто за тучами.
- Боюсь, мне никогда не привыкнуть к комплиментам мужчин Королевской долины.
- Очень скоро, когда принцы со всего мира наводнят дворец в ожидании коронации нашего нового монарха, вы будете слышать комплименты так часто, что это вас утомит. Не удивлюсь, если один из них кинет к вашим ногам свое королевство и сердце. Ох, вы снова покраснели, - на лице Крыса появилось подобие улыбки. – Простите меня. Я постараюсь более не смущать вас.
- Завещание уже огласили? – поспешно спросила Сангрида, боясь, что Крыс снова отпустит комплимент. Тот лишь повел острыми плечами.
- Не знаю. На Круглой площади и без меня много любопытствующих. Мое присутствие ничего не изменит.
- Говорят, Митридат относился к вам как к родному брату, доверяя во всем. Как вы думаете, кому он завещал корону и престол?
- Не знаю, моя дорогая. Митридат менял решение много раз, в последний из них он уже был болен. Кто ведает, куда может завести гаснущий разум?
- Хотела бы я знать, - улыбнулась Сангрида. Жизнь в стенах дворца была нестерпима для вольной нерии. Иногда по ночам Сангрида просыпалась от того, что ей нечем дышать – окна в Малом дворце никогда не открывались.
Крыс посмотрел на девушку пристальным взглядом.
- Даже в стенах дворца вас знают лишь немногие, - задумчиво произнес он, - впрочем, едва ли взгляды советников покойного Митридата будут обращены к толпе зевак. Мы могли бы тайно покинуть дворец и увидеть своими глазами, как творится история.
- Правда? – на лице Сангриды расцвела улыбка. – А если нас поймают?
- Дорогая моя, вы сами сказали, король относился ко мне как к брату. Не бойтесь, рядом со мной вам ничего не грозит, - он протянул к девушке руку, и она робко сжала ее, все еще колеблясь в правильности своего решения. – Клянусь вам, вам нет причин опасаться.
Сангрида робко улыбнулась и позволила Крысу увести себя из сада. Их путь не продлился долго – стоило паре выйти за ворота замка, их никто не остановил, как перед их глазами распростерлось бескрайнее море зевак. Сангрида остановилась – такой толпе ничего не стоит затоптать их, но Крыс, тихо посмеиваясь, решительно направился вперед. Увидев, кто их теснит, люди испуганно пятились, расступаясь перед советником и его спутницей. Им не составило никакого труда добраться до высокого эшафота, грозно возвышающегося над толпой.
- Мы как раз вовремя, - прошептал ей на ухо Крыс. – Видите священника? Смотрите левее статуи королей. Он уже прочитал свои молитвы, а значит, с минуты на минуту огласят завещание.
Советник не ошибся. Не прошло и минуты, как на эшафот поднялся старый грузный отец Сейдред, один из советников покойного короля. В руках его был свиток, содержание которого определяло жизнь и смерть наследников. Поднявшись, он тяжело оперся на ограждение и поднял руку вверх, заставляя толпу смолкнуть. Дрожащими руками он развернул свиток и хриплым старческим голосом принялся читать.
- Именем бога, я, владыка Королевской равнины, хранитель Мраморного города, король Митридат Пеллар Третий, своей последней волей следую примеру прадеда, короля Малагара Пеллара Первого, и передаю трон матери четырех моих дочерей Нуадор Тактимар с тем намерением, чтобы сохранить жизни большему числу наследников. Повелеваю заменить обезглавливание моим детям на принятие яда черной вереси, а так же умертвить этим ядом всех моих наложниц, прежде видевших свою королеву рабой. Нуадор Тактимар надлежит править Мраморным городом и землями Королевской долины до своей смерти, сохраняя наделы за определенными мною наместниками и членами королевского совета. После ее смерти власть должна быть передана одной из наших дочерей.
Это моя воля, да будет она освещена божественным благословением.
На площади повисла тишина. Сангрида так сильно стиснула руку Крыса, что тот невольно зашипел. Ее казнят! Как такое может быть? Она не член королевской семьи, она даже не делила с королем ложе! Ноги Сангриды подогнулись, и она упала бы на землю, не успей ее подхватить Крыс. Откуда у этого тщедушного человечка столько силы? – успела подумать она, прежде чем рухнула в обморок.
Новость о казни наложниц разлетелась мгновенно. Когда гвардейцы Крыса принесли Сангриду в покои Малого дворца, здесь стоял еще более горький плач. Не по себе – по детям, приговоренным на мучения во имя правления Нуадор Тактимар.
Сама Нуадор Тактимар в оцепенении сидела среди недавних соратниц, безучастная ко всему. Эта грузная рано постаревшая женщина была единственной из жен Митридата, которую он полюбил еще будучи ребенком. Нуадор Тактимар приходилась дочерью послу Морно в Королевской долине и была еще совсем ребенком, когда ее впервые увидел Митридат. Союз с морнийкой был невозможен, и Митридат покорно избрал в жены другую. Однако, став королём, он первым же делом послал за Нуадор Тактимар в Морно, после чего они уже никогда не разлучались. Нуадор Тактимар правила Малым дворцом так же, как Митридат управлял Королевской равниной. Годы и болезни были жестоки к женщине, но желанием любящего Митридата ее облик был навечно запечатлен на портрете, висящем в его покоях.
С холста на зрителя смотрела нежная хрупкая девушка с тонкими, точно у статуэтки чертами лица, густыми темными волосами и огромными голубыми глазами. Выражение ее было самым что ни есть кротким, однако ни толики прежней кротости не осталось в Нуадор Тактимар.
Все в Малом дворце было подчинено ее желаниям. Без ее одобрения наложница не могла выбрать ткань для платья или украшения для визита к королю. Приемы пищи, цветы в вазах, музыка - решительно все подчинялось ее желаниям. Впрочем, властолюбие порой принимает странные формы. Королева среди жен Митридата, она обладала абсолютной властью, вне рамок Малого дворца оставаясь простой наложницей при владыке. Муж завещал ей править, опираясь на его советников, но лишь один из них, Крыс, был ей знаком и пользовался уважением. К тому же, порой поддаваясь самодурству, Нуадор Тактимар обожала одаривать наложниц милостью, не представляя свое существования без лести и притворного обожания.
Теперь же на будущую королеву никто не обращал решительно никакого внимания. Не до того было. Десять из четырнадцати детей Митридата уже покинули этот мир - им подали кубки с ядом прямо на площади. Напрасны были усилия Митридата облегчить муки детей - яд черной вереси разъедал внутренности точно кислота, когда удар топором обрывал жизнь мгновенно.
Время стремительно шло к полуночи, и это значило, что приближался черед наложниц. Лишь одна из них войдет в новый день, и имя ей Нуадор Тактимар. На небе загорались звезды, из-за облаков появилась луна, когда двери распахнулись, и в покои вошел Крыс в сопровождении отца Сейдреда и гвардейцев. При виде него, женщины, прежде искавшие упокоения в их доверительных беседах, теперь зашлись плачем - в руках божий человек нес кубок. Никто из мужчин не произнес ни слова. Подойдя к Наоми, святой отец протянул кубок ей. Наложница дрожала всем телом, однако нашла в себе мужество поднести его к губам и сделать глоток.
Стоило ей отдать кубок обратно, ее лицо исказила мука. Женщина тяжело вздохнула и рухнула на колени. Наложницы закричали. Все они обступили Наоми, которая в судорогах билась на мраморном полу. Из ее рта шла кровавая пена, она страшно хрипела и хватала руками воздух. Это длилось безумно долго, но, наконец, она затихла. Нуадор Тактимар даже не взглянула на несчастную, точно каменное изваяние невидяще смотря перед собой. Одна за другой женщины отпивали из кубка и умирали в страшных мучениях. Тех, кто отказывался пить, гвардейцы поили насильно.
Сангрида наблюдала за всем этим из дальнего угла зала. Подходить ближе она не осмеливалась, и отводила глаза в сторону, видя страшные мучения подруг. Но, даже отвернувшись, она продолжала слышать их ужасные хрипы и стоны.
Последняя оставшаяся в живых, Лиора, напрасно звала ее по имени, не желая умирать в одиночестве. Сангрида не нашла в себе сил подойти к несчастной, своим присутствием облегчая ее муки. Ей казалось, что Лиора умерла мгновенно - так скоро Крыс назвал ее по имени. Какая насмешка судьбы - еще днем этот человек расточал комплименты, а теперь звал для того, чтобы убить. На негнущихся ногах, путаясь в полах платья, она подошла к Крысу.
- Унесите женщин, - велел он гвардейцам, оттягивая роковой миг. - И вы, отец Сейдред, идите. Кто-то должен проследить, чтобы их тела разместили с должным почетом.
- Как скажете, сир Холгер, - отозвался старик. Приоткрыв двери, он пропустил перед собой гвардейцев, несущих тела наложниц,.
- Зачем вы медлите? - губы не слушались Сангриду. Лицо ее было бледным от страха, на лбу выступили капельки пота.
- Я же говорил, что со мной вы в полной безопасности, - улыбнулся Крыс и с картинным видом бросил кубок на пол. Яд растекся по белоснежному мрамору, и по комнате разнесся горький запах черной вереси.
От громкого звука Нуадор Тактимар вздрогнула всем телом. Она непонимающе переводила взгляд с Сангриды на Крыса и кубок. - Возвращайтесь к себе в комнату, моя дорогая, - голос Крыса был веселым, точно не было всех этих смертей и мук агонии. - Вам ничего не грозит, - повторил он, - спите спокойно.
Растерянная и насмерть перепуганная, Сангрида кивнула, и, дрожа всем телом, направилась в свои покои. Стоило ей закрыть дверь, как Нуадор Тактимар вскочила на ноги. Если еще несколькими минутами ранее она казалась потерянной и разбитой, то теперь ее глаза метали молнии, а пальцы были сжаты в кулаки. Крыс смотрел на произошедшие в ней перемены с откровенной усмешкой.
- Вам стоит быть осторожнее, моя королева. Когда вы злитесь, вас начинает мучить мигрень, отчего вы злитесь еще сильнее.
- Как это понимать? - прошипела женщина дрожащим от гнева голосом. - Мы же обо всем договорились - ты заставляешь его передать престол мне и девочкам, а я делаю тебя своим соправителем. Жизнь за власть - вот наш уговор! Ты обещал мне, что уничтожишь всех, кто видел меня жалкой наложницей, сотрешь прошлое. Эта девчонка...
- Никогда не была наложницей Митридата, и мы оба прекрасно это знаем. А потому я имею право забрать ее себе, как первый советник.
- Но в завещании сказано...
- Я знаю, что в нем сказано. Я сам писал его. И никогда не пытайтесь оспаривать мои решения. Вам - жизнь дочерей, мне - власть.
- Не пытайся мне угрожать, Холгер. Я все же королева.
Крыс улыбнулся. Он подошел к Нуадор Тактимар так близко, что почувствовал запах ее дыхания.
- Никто не удивится, узнав, что женщина, видевшая смерть своих подруг и пережившая кончину мужа, не выдержала утраты. Это будет трагедией, барды сложат жалостную песню, но вскоре все о вас позабудут, моя королева. В отсутствии завещания, власть на долгое время перейдет в руки совета, чтобы тот решил, кому править.
- Ты ни с кем не поделишься, - дрожащим голосом отозвалась Нуадор Тактимар. Несмотря на то, что женщину обуял страх, говорила она со всем возможным спокойствием, - Вот почему тебе нужна я.
- Верно, - Холгер отстранился. - Я ни с кем не поделюсь. И ею тоже, - он кивнул в сторону спальни Сангриды. - Я лично выбрал ее для Митридата. Я привез ее в этот дворец, и теперь забираю обратно.
- В этом нет смысла, - Нуадор Тактимар усмехнулась. - Я знаю, что случилось с тобой на Перевале трех королей. Ты лишь называешься мужчиной, Крыс, но давно утратил свое мужество.
- Ты столь о многом слышала, Нуадор Тактимар, но ты не знаешь ничего, - Крыс самодовольно ухмыльнулся. - Завтра утром ты переберешься в Белый дворец, я же поселюсь здесь, поближе к моей королеве, - точно забыв о ссоре, Крыс опустился на подушки и уже иным тоном продолжил, - Нам предстоит много работы. Казна практически пуста. Нам нечем платить гвардии, не говоря уже о том, чтобы содержать слуг.
- Мы могли бы занять, - предложила Нуадор Тактимар. Крыс усмехнулся.
- У кого, моя дорогая королева? Мы и так по уши в долгах - в какую сторону не глянь, всюду наши кредиторы. До конца лета мы продержимся, а затем наступит крах.
- Но ты сказал...
- Я знаю, что сказал. Завтра утром в дом отца Сейдреда или какого-нибудь иного советника, нагрянут гвардейцы, днем мы объявим его казнокрадом, а на закате казним. Золота из его запасов хватит на пару месяцев, а затем мы заручимся поддержкой Морно.
- Морно? - Нуадор Тактимар сморщила нос. Ложное обвинение отца Сейдреда произвело на нее куда меньшее впечатление, чем возможность союза с заклятым восточным врагом.
- Без золота Морно нам не сохранить страну. У этого болвана, герцога Креллинга, двое внуков брачного возраста. Старший кутила и мужеложец, младший калека. Для государственной службы люди совершенно потерянные, но для династических браков идеальны. Две твоих старших дочери станут их женами, что касается младших, то на их счет мы еще подумаем. Возможно, племянник Талтоса, Гидеон, окажется нам не менее удобен.
- Я не допущу этого! - Нуадор Тактимар покраснела от гнева. - Они мои дочери! Ты не вправе распоряжаться их жизнями! Садомит, калека и убийца Черный принц. Ты так не поступишь, Холгер. Ведь нет?
- Я сохранил твоим дочерям жизни, и теперь они принадлежат мне, - Крыс поднялся с подушек и направился к двери. Самообладание изменяло ему, и Крыс намеревался уйти прежде, чем даст волю гневу.
- Где мои девочки? – в спину ему крикнула Нуадор Тактимар.
- В отцовских покоях. Я решил оградить их от вида всех этих смертей. Все трое уже спят.
- Трое?!
- Трое. Айана сбежала, и никто с утра не видел ее.
- Что? – Нуадор Тактимар порывисто вскочила на ноги. Лицо ее побледнело от страха. – Кто? Кто посмел...
- Неужели ты думаешь, что кто-то ее похитил? – усмехнулся Крыс. – Брось, твоя девчонка подкупила стражей и сделала ноги. Мы уже казнили изменников, но выйти на ее след не удалось. Жизнь в изоляции дает свои плоды – ее могли видеть тысячи людей, но никто не понял, что перед ними принцесса.
- Найди ее, заклинаю! – Нуадор Тактимар утратила какую бы ни было властность в голосе. Самообладание изменило ей – теперь это была обычная испуганная женщина, чьи молодые годы остались далеко позади, мать, чей ребенок оказался в опасности. – Айана не выживет одна за стенами дворца. Она так беззащитна и ранима!
Крыс промолчал. Улыбнувшись одними уголками губ, он вышел прочь, оставляя свою королеву сгорать от тревоги.

Глава 3. Айана

Удар волны был сокрушителен. Старенькое судно протяжно заскрипело и накренилось. Ящики заскользили по полу, потухло тусклое пламя факелов. Айана Пеллар поспешно отползла в сторону. От страха и постоянной качки ее страшно мутило. Нестерпимо хотелось пить, но, сколько бы она ни стучала в закрытый люк, никто не отвечал на ее крики. Вода просачивалась сквозь щели досок, Айана даже сумела набрать немного в ладонь, но та оказалась настолько соленой, что пить ее было невозможно. Соль еще сильнее разожгла жажду и Айана едва сдерживала слезы, невольно набегающие на глаза.
Когда старик в храме шепнул, что он нерия, она не придала его словам ровно никакого значения. В эту минуту она была способна думать лишь о том, успеет ли испытать боль, прежде чем ее голова упадет на соломенный настил эшафота. Когда старик появился вновь и повторил сказанное, она испытала раздражение. В третий раз – злость.
В четвертый раз старик пришел не один. Рядом с ним стояла девушка, голову которой покрывал бесценный шелк Черного острова. Тот же шелк, который прятал лицо Айаны от докучливой толпы. Это настолько ее удивило, что даже мысли о казни отошли на задний план. Эти ткани были доступны только Талтосам. Неужели Аластер вспомнил о своей несчастной невестке? Теперь, когда у Айаны было столько вопросов, старик молчал. Небрежно сняв с нее платок, он отдал его своей спутнице, и та набросила его на плечи, скрывая свои скромные одежды.

Страх Айаны ушел. Теперь ею завладела яростная решительность. Позволив старику взять себя за руку, она быстрым шагом следовала за ним сквозь подземный лабиринт храма. В какой-то момент свет начал гаснуть, и старик снял со стены горящий факел. Они шли все дальше и дальше, прямо в непроглядную тьму и сырость. Айана часто бывала в храме, но даже ей был неизвестен этот ход. Должно быть, они спустились в катакомбы старого города. Запах стоял отвратительный. Пару раз они натыкались на трупы, а на крыс Айана и вовсе перестала обращать внимание. Здесь были и бродяги. Присутствие чужаков приводило их в волнение, но старик проходил мимо, вовсе не замечая несчастных.
Время от времени до Айаны доносились голоса. Не узнать гвардейцев отца было невозможно – лишь одни они переговаривались меж собой на старом наречии. Порой голоса звучали совсем близко, и все же старику и Айане удавалось миновать гвардейцев незамеченными. Они шли не менее получаса, когда воздух стал прохладнее и свежее. Мало-помалу в катакомбы проникал свет. И после долгих минут, показавшихся Айане часами, они вышли на свет.
Айана ожидала, что увидит перед собой стены города, но обнаружила их далеко за своей спиной. Они миновали Мраморный город и теперь стояли на берегу Черной смерти. Главная река Королевской долины соединяла ее западные и восточные границы. Беря свое начало в Морно, она делилась на два рукава – реку Северную, теряющуюся на юге Широкого прогала и Быструю, впадающую в Лазурное море. Именно по Быстрой люди Диглана Белобородого на своих кораблях вошли в Мраморный город. Вся мощь Королевской равнины обрушилась на них, и тысячи мужей пали жестокой смертью. Сам основатель династии Талтосов в очередной раз сбежал, но больше никогда не обрел ту власть, которую имел до нападения на столицу Королевской равнины.
Теперь Айане, дочери некогда великого Митридата, предстояло проделать обратный путь. С каждой минутой качка становилась все сильнее, а голоса на палубе звучали все громче.
- Если шторм усилится, мы не дойдем до Нерелиссы, - пересиливая гул ветра, кричал один. - Мы должны войти в порт как можно скорее. Я отродясь не видел подобного шквала.
- Пустое! - грубо противоречил ему второй. - Если мы застрянем в Вайсе, господин не пожалеет для нас топора. Бури он испугался! Вздор!
- Вайс? - с ужасом повторила Айана. Как бы ни пугал ее ветер, она прекрасно понимала нежелание мужчины заходить в порт.
Вайс был вторым по величине после Черного островом в Лазурном океане. Многие тысячи лет назад, на заре цивилизаций, это был процветающий край, во всем опережающий континентальные государства.
Все, чем жил современный мир, брало свои истоки в Вайсе. Здесь изобрели алфавит, и родилась письменность, построили первые корабли и научились навигации. Гончарное искусство, архитектура, поэзия и живопись - все зародилось в Вайсе, и тысячелетиями остров был оплотом искусств и наук.
Но годы раздора и войн не прошли мимо. Теперь Вайс утратил былое величие. Голод и безграничная бедность стали для него столь же обычны, как праздность и мотовство для Мраморного города. Лишь заброшенные дворцы и пустующие храмы напоминали теперь о золотой эре острова. Из десятка стран Вайса только две представляли интерес для купцов.
Красные пашни были городом-портом, центром которого стал огромный невольничий рынок. Рабы были единственным товаром, ради которого корабли пересекали неспокойные воды Лазурного океана. Даже море, окружавшее Красные пашни со временем получило название моря Невольников.
К северо-западу от Красных пашен находилось не менее известное место - Вдовий дол. Легенды о нем пересказывались во всех уголках мира. На протяжении многих сотен лет, отгородившись от любопытствующих взглядов, здесь жили в уединении женщины-воины, прозванные красными вдовами. Айана не знала, откуда пошло такое название, но из уроков истории помнила, как часто Пеллары из прошлого прибегали к услугам красных вдов.
Вдовы не знали верности - купить их услуги мог любой, у кого водились деньги. Не то вид облаченных в латы женщин, не то лишь им одним присущая манера боя, делала вдов поистине устрашающей силой. Как много воинов пало от их мечей, сколько историй рассказывали о них на ночных стоянках! Вдовы ничем не уступали мужчинам, они не знали пощады ни к врагам, ни к себе. Не было случая, чтобы красная вдова сдалась в плен - они предпочитали смерть бесчестию и при угрозе пленения лишали себя жизни.
Как бы сейчас пригодилось их бесстрашие Айане! Ее сердце замирало от страха. Крики мужчин, обрывки их речей и быстрый топот ног над головой еще сильнее разжигали ее волнение. Судно то и дело кренилось на правый борт, Айану мутило от качки и страха. С прошлого утра ее желудок был пуст, и теперь его один за другим сводили спазмы, не принося за собой облегчения.
Люк в трюм распахнулся, и тусклый дневной свет на мгновение ослепил девушку.
- Поднимайся на палубу, - грубо велел мужчина и тотчас вновь исчез из поля зрения. Изо всех сил цепляясь за перекладины, Айана с трудом поднялась по дрожащей лестнице и замерла от ужаса.
Небо было чернильно-черным, а воды океана утратили знаменитый лазурный цвет. Теперь они лишь немногим отличались от мрачных вод Черной смерти. Море пенилось и бурлило. Волны поднимались так высоко, что захлестывали пол палубы. Айана оцепенела от ужаса. От стихии не было спасения, а клочок суши, едва видимый далеко на горизонте, казался недосягаемым.
- Крепите мачту! - раздался отчаянный крик матроса. Задрав голову, Айана увидела, как ветер разрывает парус. Тот на мгновение замер в воздухе, а затем похоронной пеленой накрыл находящихся на палубе людей. Их отчаянные крики стали глуше, а рев волн многократно возрос.
- Нужно оставлять корабль! - прокричал старик, назвавшийся Айане нерией. Это его голос она слышала из трюма.
- Волны перевернут шлюпки!
- Нам все равно придется его бросить. Разве ты не видишь, что нас топит?
Айана не сдержала сдавленного всхлипа. Она была испугана до потери сознания. Уж лучше бы она умерла на Круглой площади, чем сгинуть здесь, в бушующей пучине. Ледяной ветер бил в лицо, Айана промокла насквозь, ее трясло от холода и страха. Оцепенев, она вцепилась руками в основание мачты, не в силах даже пошевелиться.
- Иди сюда, - велел ей нерия, но она продолжала стоять, где и стояла. Безудержно понося богов, мужчины спускали за борт лодки, двое уже спрыгнули в бушующие воды и теперь пытались забраться внутрь. - Иди сюда, - повторил мужчина. - Нужно уходить. Сейчас же!
Но пальцы Айаны намертво вцепились в мачту. Никакая сила не могла заставить ее разжать руки.
- Брось ее, Дейнер! Уходи! Прыгай!
Нерия кинул еще один отчаянный взгляд на Айану, а затем бросился к борту и, перемахнув его, скрылся из виду. Айана осталась совершенно одна. Долгое время до нее доносились крики команды, а затем они потонули в нарастающем гуле ветра. Волны поднимались все выше, обрушивались на Айану, но она продолжала держаться.
Кто знает, сколько прошло времени, прежде чем буря начала стихать? Стоя на коленях и зажмурив от страха глаза, Айана снова и снова взывала к богу, моля его о пощаде и благословении. Ужас, пережитый ею перед оглашением завещания, не шел ни в какое сравнение с тем, что она ощущала теперь. И все же помимо страха в ее душе была и надежда. И с каждой молитвой она становилась лишь крепче, перерастая в уверенность в спасении. Отчаяние сменялось спокойствием. Обессиленная, измученная страхом и стихией, Айана провалилась в бесчувствие.
Хлесткий удар по лицу прервал ее блаженное забытье. Распахнув глаза, Айана увидела над собой сияющее солнце и высокое лазоревое небо.
- Смотри, очнулась, - точно издалека донесся до ее ушей женский голос, и, приподнявшись на локте, Айана обнаружила, что она окружена. Три девушки с интересом и волнением всматривались в нее.
- Ты спаслась, - старательно выговаривая слова, произнесла одна из них. - Корабль вынесло на мель, и мы перенесли тебя на берег.
- Ты в безопасности, - вторила ей другая. - Что касается твоих спутников, мы их не видели.
- Что это за место? - перебила ее Айана. Она с трудом понимала что к чему, и хотела лишь одного - выбраться отсюда. Туда, где найдутся люди из Равнины, которые не откажут ей в помощи.
- Это Вдовий дол. Ты слышала о нем?
- Да. Боже, мой! Я теперь должна остаться тут? Я ваша рабыня?
Девушки захохотали.
- Вдовий дол не Красные пашни. Мы никого не удерживаем здесь насильно. Ты сможешь уйти, когда того пожелаешь. Наша хетта поможет тебе. Но прежде, чем встретиться с ней, назови свое имя. Кто ты и куда держала путь?
- Я Айана. Айана Пеллар, дочь владыки Митридата, короля Королевской равнины.
Лица девушек изменились. Сочувственные выражения сменились неприязнью. Они смотрели на нее с плохо скрываемым гневом, и Айана поразилась произошедшей в них перемене.
- Вставай, - повелительно произнесла одна из них. Она говорила до странного неразборчиво, и Айане понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что ей было сказано. Она попыталась встать, но ноги ее не держали, и, пошатнувшись, она рухнула обратно на песок.
- Если хотите, помогите ей, - произнесла вдова. – А я не стану.
Развернувшись, она быстрым шагом направилась прочь, где виднелись смутные очертания поселения. Две оставшиеся обменялись взглядами, и девушка с длинными рыжими волосами протянула Айане руку.
- Тебе здесь не рады, дочь Митридата, - произнесла она, - и все же твое появление во Вдовьем доле станет благословением для нас. Твой отец немало заплатит хетте, когда мы вернем тебя в столицу.
- У меня больше нет отца, - с горечью ответила Айана. – Он умер, и меня ожидала та же судьба.
- Так Митридат мертв, - задумчиво произнесла вторая. – Что же, это многое меняет. Я доведу ее, Саяра. Доложи Амате.
Рыжеволосая кивнула, и, выпростав руку, удалилась вслед за первой девушкой.
- Кто такая Амата? – спросила Айана, не надеясь, впрочем, на ответ.
- Амата – наша хетта. Мы нередко оказывали помощь Митридату, и находились с ним в дружеских сношениях. Кто теперь занял престол? Твой брат Годвин?
- Я не знаю. Меня увели из храма прежде, чем огласили приговор. Он назвал себя нерией. Мы плыли... Кажется, в Нерелиссу. Я не знаю, кто велел ему меня спасти.
- Нерелиссу? – задумалась девушка. – Разве стал бы Аластер Талтос помогать вдове своего первенца?
- Я не знаю, - честно ответила Айана. Мысли путались в ее голове, и все же туман прояснялся. – Почему та девушка ушла? Что я ей сделала?
- Не ты, но твой отец. Здесь ее зовут Киб, но в Королевской равнине она была знатной дамой, женой советника. Ее муж воспротивился воле владыки и был убит. Киб лишили имущества, она долго бродяжничала по стране, пока нужда и голод не заставили ее продавать собственное тело. Она дошла до Крыса, молила о снисхождении, но тот был всецело на стороне Митридата. А когда она бросила проклятие в адрес короля, Киб лишили кончика языка.
- Я не слышала об этом.
- А что может услышать принцесса из-за стен Малого дворца? – усмехнулась девушка.
Они подошли к поселению, и миновав двойные крепостные стены, Айана увидела, что оно состоит из сотен палаток и пары десятков деревянных домов.
Встречавшиеся им на пути женщины были одеты странно. Тела их почти не скрывала одежда, сшитая из некрашеного полотна. Их шеи и руки были увешаны многочисленными браслетами и ожерельями, даже в темные волосы вдов были вплетены бусинки. Они шли минут пять сквозь город вдов, но Айана не заметила ни одну светловолосую женщину. Впрочем, здесь не было и мужчин.
- Я оставлю тебя на продовольственном складе. Хетта занята делами, и не сможет сразу к тебе подойти. Поешь, и жди. Не стоит тебе выходить на улицу в одиночестве. Если хочешь, чтобы тебя приняли как гостью, и относились с почтением, не нарушай наших правил.
Девушка указала Айане на одно из деревянных зданий, и направилась в обратную сторону.
- Как тебя зовут? – крикнула ей вслед Айана. Она не хотела, чтобы вдова уходила. Вновь оставаться в одиночестве, наедине со своими мыслями было невыносимо.
Повернувшись, вдова печально улыбнулась, точно неприкрытое отчаяние в голосе Айаны было хорошо ей известно.
- Мое имя Илеана, - ответила она. – А сейчас ступай.
Айана послушно кивнула, и вошла внутрь. Несмотря на палящее солнце и удушливый зной, в доме было холодно. В нем не было комнатных перекрытий, и всюду стояли высокие стеллажи. Приблизившись, Айана различила куски сыра и корзины с яйцами, в высоких ведрах у стен было налито молоко. На полу у ведра она заметила кружку и принялась жадно пить. Молоко было ледяным, от него ныли зубы, но Айана наполняла кружку снова и снова, пока у нее не заболел живот. Съев кусочек сыра, она устроилась в углу у входа, и, вытянув ноги, незаметно для самой себя уснула.
Амата пришла только на закате. Это была рослая, невероятно худая женщина, с кожей цвета жженной карамели, и темными волосами, выбритыми на висках и уложенными в хвост на затылке, отчего ее высокий лоб казался еще больше. Губы ее были темными, узкими, с опущенными уголками, красивые глаза внимательно вглядывались в лицо замершей Айаны, которая с изумлением взирала на хетту красных вдов. Никогда она не видела никого со столь темной кожей, и страх, прежде убаюканный в ее душе, воспрянул огненной саламандрой вновь, заставляя Айану пятиться прочь.
Амата была одета в такое же платье из некрашеной шерсти, как и все красные вдовы, и лишь наброшенный поверх плеч бордовый платок выделял ее высокий статус. Приглядевшись, Айана не сдержала вскрика – в тени сумерек она не заметила, что у хетты отсутствовала правая рука.
- Тебе нечего бояться, - глубоким голосом произнесла Амата, протягивая ладонь к девушке. Слова ее были трудно различимы из-за сильного акцента, но доброжелательный тон неожиданно успокоил дрожащую Айану, она послушно протянула руку навстречу хетте, и та сжала ее. Айаны поморщилась.
- У тебя руки принцессы, не воительницы.
- Но вдовы.
Хетта не ответила. Она одарила Айану еще одним внимательным взглядом, и они в молчании продолжили путь. У высокого костра собрались вдовы, они громко переговаривались, смеялись, откуда-то издалека раздавался бой барабанов и звон бубнов, но Айана не видела, кто играл.
- Ты знаешь, как появился Вдовий дол? – спросила Амата после долгого молчания. Они с принцессой Айаной вышли на берег моря Невольников, сплошь укрытого белыми ракушками. Айана, обутая в сандалии шла медленно, опасаясь пораниться, ее спутница улыбалась – Амата шла босиком, подстраиваясь под неторопливый темп чужестранки.
- После войны Островных королей.
- Верно, - Амата улыбнулась. – После войны. Диглан Белобородый, в то время наместник Черного острова, атаковал Мирт, так раньше звался Вдовий дол. В то время это был один из самых богатых городов Вайса. Но Диглану не нужно было ни наше скудное золото, ни зерно – невольники, вот что было тогда в цене.
Армия Диглана не была искусной, но к нашим берегам подошли сотни кораблей. Его воины, истосковавшиеся по крови, убивали больше, чем пленяли. Насилу Белобородому удалось образумить их. Они напали поутру, а к вечеру город превратился в руины. Они окружили нас со всех сторон, отрезав путь к отступлению. Ночью мы хоронили умерших и оплакивали тех, кого силой уводили на корабли.
Белобородый забирал только мужчин. Мальчиков дорого покупали в бордели Клодаса, молодых мужчин продавали на поля Широкого прогала и Тарха, стариков отсылали во дворцы Мраморного города, где они следили за книгами, зверинцами и служили умирающим вельможам. Женщин они не трогали – те были бесполезны для тяжелого труда, не подпускали к себе клиентов в борделях, нарушали спокойствия при дворах.
Три бесконечно долгих недели длились атаки на Мирт. Белобородый ушел лишь тогда, когда в городе не осталась ни одного мужчины. Даже младенцев, кормящихся материнским молоком, он забрал с собой на корабли.
О произошедшем в Мирте прознали далеко за границами Вайса. Со всех сторон к несчастному городу потянулись искатели приключений. Овдовевших женщин, грабили и насиловали, снова и снова, одни проходимцы сменялись другими, и так продолжалось до тех пор, пока Калона, дочь угнанного в рабство правителя Мирта не оказалась пленницей в собственном доме, где каждую ночь ее насильно брал поселившийся во дворце моряк из Клодаса.
Он приходил к ней в покои каждую ночь, брал снова и снова, жестоко пресекая любые попытки дать ему отпор. Ее тело было испещрено порезами, она с трудом ходила, но продолжала молчать, опасаясь, что моряк не пожалеет и ее младшую сестру, которая еще не расцвела.
Но тот вскоре насытился ею, и обратил свой взгляд на ребенка. В ночь, когда он овладел девочкой, Калона, презрев заветы богов, взяла в руки отцовский меч и поразила им насильника. Она решила, что ей теперь нечего терять.
Колона убивала каждого мужчину, который ей встречался на пути, зная, что среди них нет защитников, только враги. Обессиленные блудом и вином, они не успевали понять, что происходит, как оказывались мертвыми. Многие женщины видели, что делает дочь правителя. В былые дни они бы своими криками ужаса, невольно выдали бы Калону, но за месяцы, прошедшие с первой высадки Белобородого, они видели столько кошмаров наяву, что уже ничего не могло напугать их.
Иные слишком охрипли от своих криков, и не вымолвили ни слова. Кто-то провожал Калону взглядами, кто-то едва заметно кланялся ей, не решаясь последовать ее примеру, но выражая свою поддержку. Среди них были и те, кто подняли мечи своих мучителей, и продолжили начатое Калоной.
Они заходили в бордели, коими теперь стали обыкновенные дома, и убивали мужчин, как совсем недавно это делали пираты с Черного острова. Всю ночь они обходили дом за домом, перерезая глотки мучителям. Теперь Калону сопровождали десятки женщин. Наутро в городе не осталось в живых ни одного мужчины. Некоторые оказывали Калоне сопротивление, видя окровавленные мечи и испачканные одежды. Но спутницы Калоны, точно дикие кошки, окружали свою жертву со всех сторон, не оставляя шанса на выживание.
Как правило, мужчины являлись в Мирт под вечер, полагая, что темнота сама по себе пугает беззащитных женщин. Весь день Калона и красные вдовы стирали следы вчерашнего преступления. Кровь на площадях присыпали песком, простыни просушили на солнце, и едва ли теперь можно было сказать, когда именно произошла бойня.
Любой из этих следов сошел бы за свидетельство атаки Белобородого или же визита лихих разбойников с моря Невольников и ближайших городов. Трупы жгли, топили в болотах, закапывали за городом - все горожанки помогали, как могли. Калона дала им единственное, что теперь могло поднять красных вдов с колен - возможность отомстить за мужей.
Каждую ночь они встречали мужчин, а наутро поспешно избавлялись от тел. Они встречали их ласково, заманивали в свои объятия, жаловались на тоску по мужьям, и когда те теряли бдительность, безжалостно перерезали им глотки. Не дождавшись возвращения своих друзей, вслед за ними в Мирт приходили все новые и новые мужчины, чтобы встретить свою смерть.
Правда открылась тогда, когда за мужьями пришли их жены. Узнав об участи своих супругов, они прокляли миртиек. Тогда нас прозвали красными вдовами, и свое имя мы носим и по сей день.
Весть о мести красных вдов дошла и до Белобородого. Он и его команда высадились прямо на этом пляже, где мы сейчас стоим. Но Калона предвидела и это. Миртиек всегда отличали военные навыки - Мирт брали сотни раз, и владеть оружием, значило иметь хоть небольшой шанс на выживание. Многих девочек учили стрелять из лука, но мало кому из поколения Калоны доводилось атаковать противника в длительное отсутствие войн.
Они боролись за своих детей и мужей, когда Белобородый угонял тех в рабство, но это было бесполезно в отсутствие командира и тактики. Теперь же у них была Калона. Ничем не уступающая своему отцу, она не только сожгла все корабли Белобородого, но и заманила его людей в ловушку, из которой выбрались единицы.
- И что это была за ловушка? - спросила Айана, завороженная рассказом Аматы. Присутствие этой странной женщины более не пугало ее, наоборот, Айана чувствовала себя в безопасности, как если бы знала Амату всю свою жизнь. Хетта, безошибочно уловившая интерес в голосе принцессы, улыбнулась. Улыбка буквально преобразила ее лицо, суровая королева-воин, чье лицо пресекали глубокие шрамы, казалась теперь добродушной и благожелательной.
- Калона жила более четырехсот лет назад, и мы никогда не узнаем всей правды. Одни говорят, что она и красные вдовы обнесли крепостные стены широким рвом, и скрыли его под настилом из досок и земли. Когда пираты Белобородого пошли в атаку на город, то провалились на пики, а оставшихся в живых красные вдовы поразили стрелами.
Кто-то ничуть не менее уверенно говорит, что в ту пору Мирт, как сейчас, уже окружали двойные крепостные стены, и, впустив пиратов через первые ворота, красные вдовы заперли их, поймав мужчин в ловушку между двумя стенами. Их облили кипящей смолой и маслом, а выживших добили из луков и арбалетов. Они уничтожили всех нападающих, но Белобородый не пошел вместе со всеми в атаку. Оставшись в живых, он вызвал Калону на бой, и та приняла его. Белобородый был первым, кто овладел ею, и она не забыла этого.
Возможно, Колона и была первой хеттой красных вдов, но едва ли могла сравниться в военном умении с прославленным мечом Дигланом Белобородым.
Едва ли ни первым ударом он отсек ей правую руку, которой она держала меч. Право поединка защищало пирата от стрелы в спину, которую могла бы послать любая из вдов на стене. В то время люди еще хранили верность слову, ставя его превыше своей чести, и красным вдовам только и оставалось смотреть, как мучается от боли Калона. Вопреки всему, она все еще оставалась в сознании, хотя рухнула на усеянный ракушками берег.
Белобородый не стал ее добивать мечом. Он заставил ее смотреть на то, как догорают его корабли, в то время как овладевал ею, ослепленной и умирающей от нестерпимой боли. Ракушки вонзались в ее лицо от каждого его толчка, и, как в ту роковую ночь, осознавая, что ей нечего терять, и осталось лишь подороже продать свою жизнь, Калона зачерпнула их рукой. Она позвала Белобородого по имени, и когда он нагнулся к ней, уверенный в том, что услышит мольбы о милосердии, ударила его раскрытой ладонью по лицу, надеясь, что острые края, превратившие ее кожу в ошметки, вонзятся в глаза насильнику. Она промахнулась, но того мгновения, когда ошарашенный Белобородый потерял над ней контроль, Калоне хватило, чтобы сделать отчаянный бросок вперед, и поднять свой меч. Желая ее остановить, Белобородый кинулся вперед и напоролся на клинок, который вошел ему чуть ниже живота. Так некогда великий рыцарь ставший пиратом Диглан Белобородый был убит.
- А что стало с Калоной?
- Ее не спасли. Она умерла на этом самом берегу, но с тех пор красные вдовы живут свободными. Узнав о смерти Белобородого, ни один мужчина не посмел напасть на них, а вдовы, похоронив свою первую хетту, поклялись не посрамить ее своей слабостью.
О красных вдовах слагают песни и легенды, вот уже четыреста лет мы наравне с мужчинами участвуем в войнах и служим Мраморному городу. Мы сеем поля, ткем ткани и рожаем детей. Со всех островов к нам приходят женщины, чтобы стать красными вдовами. Но есть и те, кто уходят.
Во Вдовьем доле могут жить лишь женщины - сыновей мы отдаем в Мраморный город, где их превращают в рыцарей, кузнецов, ремесленников и наложников. Не все матери готовы расстаться с сыновьями, и они покидают нас. И ты знаешь, какая судьба ждет красную вдову вне Дола.
Женщины их презирают за прошлое, мужчины за настоящее, в котором они предали свое предназначение ради материнства. Вдовы становятся портовыми шлюхами, а их сыновья в лучшем случае учениками ремесленников. Вне Дола никто еще не находил своего счастья. Ты отдаешь вдовам все - свое тело, кровь и душу. Но и приобретаешь весь мир, - хетта замолчала. Она смотрела в морскую даль, точно видя перед собой горящие корабли Белобородого. - Посмотри на меня, Айана.
Когда меня назвали одной из наследниц предыдущей хетты, я знала, чего мне это будет стоить, и я приняла эту цену. Я не испугалась, как остальные, и когда пришло время, и старая хетта покинула мир, я рассталась со своей рукой. На этом берегу жрицы отсекли ее мечом Аматы, и им же оставили шрамы на моем лице. И если ты думаешь, что вера и желание стать их правительницей хоть как-то уменьшили мою боль, то ты ошибаешься. Эта боль снова и снова терзает меня. Это огонь, который приходит во снах, напоминая о том, что именно значит мое увечье. Ты не можешь просто спрятаться среди полей Вдовьего дола. Мы не скрываем беглянок от Мраморного города, но защищаем сестер. Безусловно, ты спасешь свою жизнь, но никогда не вернешь ее обратно.
- Мне некуда возвращаться, - просто сказала Айана, и оттого, как прозвучали ее слова, кожа хетты покрылась мурашками. На какое-то мгновение перед ее глазами возник образ Калоны.

Глава 4. Черный принц

Ночь выдалась удивительно прохладной. В чернильно-синем небе ярко светили звезды, легкий ветерок едва заметно перебирал листья в королевском саду, наполняя воздух ароматом ночных цветов.

Несмотря на поздний час, город кипел жизнью. Советники, священники, сановники – словом достойнейшие люди Нерелиссы, устав от дел праведных, восстанавливали силы в тавернах и борделях. То и дело то там, то здесь вспыхивали драки, привлекая внимание ночной стражи.

Стоя на балконе, Аластер Талтос с усмешкой наблюдал за тем, как престарелого священника взашей выталкивают из борделя. Издалека до уха Аластера долетали неразборчивые крики голого старика и визг продажной девки, выглядывающей из-за спины гвардейца. Интересно, что такого попытался сделать с девчонкой святоша, что хозяин борделя был вынужден звать подмогу?

Впрочем, святые отцы всегда отличались особо извращенными вкусами. Не далее как три недели назад Аластер подписал указ о казни двух священников, содержавших в подвале храма целый гарем мальчиков. С этого же самого балкона Аластер наблюдал за тем, как палач кость за костью раздробил конечности мерзавцев, и лишь после этого прикончил обоих, вспоров их животы.

Связав отчаянно упирающегося старика веревками, гвардейцы поволокли его в сторону бастиона, где располагались тюремные камеры, и улица вновь опустела.

Не найдя взглядом ничего интересного, Аластер вернулся обратно в свои покои, где на столике его ожидал кувшин ледяного вина. Просторная комната была погружена в полумрак, а потому Аластер не сразу увидел человека, стоящего у входной двери.

- Гидеон, - с изумлением прошептал он, вглядываясь в темноту.

- Владыка, - широко улыбнулся мужчина, выходя на свет.

Он был удивительно хорош собой. Высокого роста, статный, он взирал на мир сверху вниз. Лицо его обрамляли густые иссиня-черные волосы, мягкими волнами спускающиеся ниже широких плеч. Он мало походил на нерий, унаследовав северную красоту своей матери. Его кожа была гораздо светлее, чем у любого жителя острова, а зеленые глаза под длинными ресницами поразили не одно женское сердце. Именно в глазах, во взгляде, скрывалась вся суть Гидеона Талтоса. Этот взгляд преображал точеные черты, то очаровывая кроткой, почти божественной нежностью, то озаряя яростной неукротимой жестокостью. В отличие от нерий, обожавших яркие шелковые одежды, Гидеон одевался как житель Королевской равнины. Больше всего он любил черный бархат и мех норки, из-за чего нерии прозвали Гидеона Черным принцем.

Аластер только посмеивался, слыша этот титул. Никто и не догадывался, что этот молодой мужчина, чье имя давно уже наводило ужас на непокорные города, отнюдь не племянник, а первенец владыки. Кто бы мог подумать, что юная красавица Филомена, жена принца Мервина, родила сына не от мужа, а от его младшего брата? Мервин был хорош собой, но нес в себе ту же болезнь, что погубила Дована - он предпочитал мужчин.

Аластер же познал свою мужественность довольно рано. Увидев Филомену, он возжелал ее со всей страстностью, и та поддалась его ласкам. В четырнадцать лет Аластер Талтос стал отцом. Для хрупкой Филомены роды оказались губительны. Прожив на свете еще две недели, она скончалась от родильной горячки, на многие месяцы ввергнув Аластера в отчаяние.

Между тем Мервин отдал мальчика в услужение богам. Аластер так никогда не узнал, догадывался ли Мервин о том, кто на самом деле был отцом Гидеона. Как и остальные братья, тот пал от его руки.

Долгие годы владыка избегал встреч со своим первенцем, боясь увидеть в нем черты Филомены и пороки святых отцов. Но, навестив мальчика, он был поражен. Гидеон был копией своей матери, однако дух в нем был Аластера. Первенец оказался ответом на все его молитвы, за ним было будущее династии Талтосов. Аластер забрал сына из храма и вложил в его руки меч, тем самым положив начало легенде о Черном принце.

Гидеон не знал поражений. Он был амбициозен, смел, порой безумен. Не было той твердыни и того лорда, которые бы ни склонились перед ним. Хитрость и прозорливость в нем были столь же могущественны, сколь и жестокость. Это ему принадлежала идея усмирить Сембию огнем, на что Аластер никогда бы не решился.

Войска Гидеона продвигались все дальше на запад, покоряя один вольный город за другим. Земли Аластера расширялись, он обрел власть над половиной Черного острова. И восторг, прежде испытываемый владыкой к своему первенцу, обернулся для него невыразимым страхом. Между Гидеоном и троном был только он и Лестер. Возжелай тот корону, у него хватило бы войск, чтобы подчинить себе столицу. Кто знает, кого нерии боялись больше, Аластера или Гидеона Талтоса.

Впрочем, слава полководца куда больше привлекала Черного принца, чем возможность самого правления. Завоевав очередной город, Гидеон назначал лордом-протектором одного из своих генералов, а сам предавался удовольствиям, неделями затворяя себя в борделях. Как и все Талтосы он был ненасытен. Гидеон и сам не знал, сколько его бастардов населяют Черный остров. Женщины покорялись его взгляду, мужчины склонялись перед его могуществом, враги трепетали от его имени.

Но не одной ненавистью жил Гидеон. Он знал и любовь. И это чувство наполняло его сердце такой болью, что ни пленительный вкус победы, ни крепкое вино и ни одна девка не позволяли ему забыться в своем упоении. Его имя давно стало легендой, ни на Черном острове, ни на континенте не было человека, который бы не слышал о Гидеоне Талтосе, но лишь одна Сангрида знала его настоящего, видела его душу, любила его.

Он убивал. Его меч оборвал сотни, тысячи жизней, вкушая кровь и мужчин, и женщин, и детей. В ненасытном желании прославить свое имя, Гидеон не останавливался ни перед чем, не было того греха, который бы не лежал на его душе. Но с ней он был чист и невинен. Ради нее он отказался бы от всего, познал бы забвение и безвестность. С ее именем он шел в бой, а потому был бессмертен.

Они не виделись уже год. Аластер отослал бастарда далеко на запад, в Ринию, богатейший из непокоренных Талтосами городов. И вновь стены пали. Но Гидеон не почувствовал триумфа, въезжая в поверженный город. Его шпионы, коими был заполонен весь Черный остров, донесли до принца, что Сангрида покинула столицу, избранная Крысом для гарема Митридата. Теперь между ними пролегал океан, и лишь воля Аластера не позволяла Гидеону последовать за ней. Никогда прежде он не впадал в такое беспробудное отчаяние. Мысли о Сангриде заполняли его бессонные ночи, он был болен ею, одержим. Даже рождение очередного сына не принесло ему обыкновенной радости. Произведя над младенцем все положенные ритуалы, Гидеон оставил Ринию, возвращаясь в столицу.

Глава 5. Крыс

Сангрида проснулась от громкого пения птиц. Не открывая глаз, она долго лежала в кровати, прислушиваясь к этому непривычному звуку. В прошлой жизни, жизни, оставленной за водами Лазурного океана, она просыпалась от набегающего шелеста волн, голосов рыбаков, доносившихся из гавани, стука молотков, криков купцов и хохота продажных девок.
Ее отец, Рерик Гейн, был богатейшим купцом Черного острова. Он мог позволить себе дом в любой части Нерелиссы, но предпочел поселиться в вонючем Портовом переулке, где прошло его детство. С балкона их дома открывался вид на всю гавань, где были пришвартованы отцовские корабли.
Сангрида любила Портовый переулок. Не осознавая своего особенного положения, она носилась по улицам с детьми бродяг и портовых девок, вместе со всеми воровала орехи с прилавков нерасторопных лавочников, училась брани у моряков и подолгу засиживалась в комнатах борделя, где всегда были самые красивые украшения и ткани.
Как же она скучала по этой беззаботной жизни, когда болезнь забрала обоих ее родителей. Но даже во дворце владыки Аластера она по-прежнему продолжала слышать манящий шелест волн. Сангрида и не представляла, что будет так сильно скучать без океана.
За окном вновь было сумрачно. Ей даже не нужно было открывать глаза, чтобы убедиться в этом. За месяцы жизни при дворе Митридата солнечных дней было совсем немного, хотя погода стояла столь же теплая, как и в Нерелиссе.
- Госпожа, - незнакомый мужской голос заставил ее окончательно проснуться. В Малый дворец вход был разрешен только евнухам и священникам, приближение каждого из которых Сангрида могла предугадать по звуку их шагов. Незнакомец же появился в комнате совершенно бесшумно, или он пришел сюда, когда она спала?
- Простите, что разбудил вас, - с улыбкой произнес Крыс, очарованный ее нежной красотой.
- Вам нельзя находиться здесь без евнухов, - со страхом прошептала она, подбирая одеяло все выше. Крыса она боялась с того самого дня, как впервые увидела его в стенах дворца Аластера. Все в нем наполняло ее страхом, начиная от сухой изломанной фигуры, заканчивая проницательными серыми глазами, такими светлыми, что порой казалось, будто у Крыса есть только зрачки. После произошедшего в день объявления наследника, страх этот, угасший в ней со временем, разгорелся с новой силой.
- Я и есть евнух, - спокойно произнес он. - И с сегодняшнего дня этот дворец вместе со слугами принадлежит мне. Впрочем, он принадлежит и вам, моя дорогая.
- О чем вы говорите? - не поняла Сангрида. Она прислушивалась изо всех сил, надеясь услышать голоса слуг, позвать на помощь, разорвать пугающее единение с Крысом, но дворец точно вымер. В нем не раздавалось ни звука, кроме пронзительного пения птиц.
- Наша новая королева и ее дочери переехали в Белый дворец. Теперь я, на правах главного советника, могу потребовать себе этот, раз он пустует. Насколько мне известно, вам нравятся его сады?
Сангрида кивнула, избегая смотреть в глаза Крыса.
- Я обещал позаботиться о вашем благополучии, и я намерен сдержать это обещание. Став наложницей Митридата, пусть даже условно, вы согласились навсегда поселиться в этих стенах. Ни один закон не может освободить вас от этого обещания. Но я могу спасти вас от незавидной участи служанки. Мне нужна хозяйка в доме, женщина, которая возьмет на себя вопросы управления дворцом и слугами. Женщина, которая сможет развлечь меня беседой за столом и составит пару на официальных приемах. Вы будете жить в достатке, как это было прежде, и сможете не бояться за свою честь.
- Я не понимаю, сир Холгер, - пролепетала Сангрида.
- Чего вы не понимаете, моя дорогая? - все с той же ласковой улыбкой осведомился Крыс,
- Причины вашей милости ко мне. Ваша репутация...
- Ох, уж эта репутация, - рассмеялся он. - Обо мне чего только не говорят. Не верьте всему, что услышите, моя дорогая. О вас тоже много судачили, перед вашим приездом. Готов поклясться, что слышал, будто у вас кожа черная, точно уголь и есть хвост.
Сангрида прыснула в одеяло.
- Сейчас у меня много дел в Белом дворце, но после обеда я зайду за вами, и мы прогуляемся по саду. Будет нелишним, если мы получше узнаем друг друга.
Не давая ей опомниться, Крыс поднялся со своего кресла и, отвесив поклон, вышел прочь, оставляя Сангриду в задумчивом одиночестве. Идя по комнатам Малого дворца, Крыс не мог сдержать улыбки на некрасивом лице.
План, который он вынашивал десятилетиями, наконец-то начал исполняться. Малый дворец не был пределом его мечтаний, однако никогда прежде он не поднимался так высоко, как теперь. Был краткий период, когда положение Холгера было столь же велико, однако он почти не помнил той жизни, и уж точно не осознавал собственного величия. Теперь это место вновь принадлежало ему.
Вчерашние слуги были изгнаны из Малого дворца, и его заняли люди советника. Нуадор Тактимар, разумеется, не высказала ни слова против, когда Крыс положил на ее стол приказ о казни всех тех, кто прислуживал ей последние двадцать лет. Не испытывая ни малейших угрызений совести, новоявленная королева одним росчерком пера пресекла жизни двухсот сорока человек.
Уже сейчас на Круглой площади собралась толпа зевак не меньшая, чем накануне днем. Чернь любит кровавые зрелища, а палач не зря получает свое жалование. За два дня он заработал золота больше, чем за весь последний год. Теперь его сыновья сумеют купить себе права честных горожан и заняться более благородным делом. И все же, как бы искусен не был бы палач, двести сорок голов это двести сорок голов. Даже у такого мастера как Старый Карл рука рано или поздно устанет.
С особым удовольствием Крыс думал о том, что та вполне может дрогнуть во время казни отца Сейдреда. По своей сути Крыс не любил насилия, более того, он никогда не посещал казней, находя их отвратительнейшими актами, единственная цель которых, уничтожение людей, неугодных короне. Но отец Сейдред был преданнейшим из недругов Крыса.
С самого рождения отец Сейдред был приставлен к Митридату в качестве партнера по играм, мальчиков воспитали вместе, и не было ничего удивительного в том, что те стали близки точно братья. Митридат, к старости утративший былой самовластный дух, все чаще испрашивал мнения отца Сейдреда, точно тот был носителем божественной истины. В отце Сейдреде не было ни мудрости, ни преданности.
Ощущая, как слабеет разум его венценосного друга, он делал все возможное, чтобы набить свои карманы золотом. Все чаще он выступал против Крыса, ведя государство к упадку и смуте. Алчность не была грехом в глазах Крыса, он и сам не гнушался запустить руки в чужой ларец, но предательства он не терпел. Сколько раз он желал предать лицемерного ублюдка смерти, и вот теперь его желание сбывалось. Он специально оставил отца Сейдреда на конец - возможно рука палача все же дрогнет, и ублюдок помучается, прежде чем уйти из мира.
Мрачно улыбаясь собственным мыслям, Крыс вошел под своды Белого дворца, и остановился, решая, где именно сможет найти новую госпожу.
Нуадор Тактимар обнаружилась в комнате покойного Митридата. Прикрыв глаза, она сидела на широкой тахте, а принцесса Милит растирала ее виски розовой водой. Заметив Крыса, она страшно покраснела и застыла на месте. Тот усмехнулся.
Отчего-то младшая из дочерей Митридата и Нуадор Тактимар всегда его побаивалась. Еще в раннем детстве она заходилась в неистовом плаче, стоило Крысу зайти в Малый дворец.
Милит было шестнадцать, как и Сангриде, но выглядела она гораздо старше нерии. Она была так же стройна, но вытянутый подбородок Митридата и выпирающие скулы придавал этой худобе болезненность. Черные волосы Милит прятала в узел, точно боясь показаться кому-то привлекательной, а в ее темных карих глазах Крыс вечно видел страх. Не будь она королевской крови, бедняжку едва ли ждала бы завидная участь. Впрочем, и теперь он не видел для Милит счастливой жизнь.
Стоило Милит остановиться, Нуадор Тактимар открыла глаза.
- Ах, это ты, Крыс, - небрежно произнесла она, знаком веля дочь оставить их, - проходи. Надеюсь, ты не станешь истязать меня государственными делами, признаться, у меня кошмарно болит голова.
- Вы пережили страшные минуты, моя госпожа, - улыбаясь, отозвался Крыс. Он опустился на другом конце софы, и Нуадор Тактимар была вынуждена к нему повернуться.
- Что насчет Айаны? Ты выяснил, где она? - требовательно спросила женщина.
Крыс покачал головой.
- Боюсь, у меня самые неутешительные новости. Никто в городе не видел девушки, соответствующей ее описанию. Стражи, бывшие на Круглой площади и в храме, клянутся, что не заметили ничего подозрительного.
- Бедные мои девочки, - прошептала Нуадор Тактимар, - неужели им действительно нужно было проходить через все это? Если бы только ты позволил мне все им рассказать...
- Мы уже не раз это обсуждали. Мы не могли поступить иначе. Нельзя было вызывать подозрения. Даже сейчас, когда палач развлекает толпу казнью ваших слуг, нет-нет да кто-нибудь спросит, почему с этими людьми так обошлись.
- Неужели ты не мог позаботиться обо всех мелочах? - она закатила глаза. - Зачем мне отдавать тебе власть, Крыс, если ты не справляешься с такой ерундой?
Крыс проглотил это оскорбление все с той же улыбкой и продолжил, - Все средства отца Сейдреда уже причислены к казне. Нам осталось лишь продать его собственность, но этого все равно недостаточно, чтобы покрыть убытки казны. Как оказалось, отец Сейдред задолжал немало денег, а по закону после его казни государство должно все возместить.
- Мы можем казнить еще одного советника, - равнодушно пожала плечами собеседница.
- Моя дорогая Нуадор Тактимар, если мы казним даже самого ничтожного из них, то начнется восстание. Даже я не могу гарантировать, что их гнев не приведет вас все на тот же эшафот. Они и так взволнованы казнью отца Сейдреда, и не пришли сюда лишь потому, что большей частью у них он и одалживал деньги. Теперь долг отца Сейдреда будет возвращен. Их верность и молчание куплены, так что забудьте о том, что произошло.
Я уже получил письма от Элмера Морнийского и от Аластера. Их посланники скоро прибудут в Мраморный город. Я не сомневаюсь, что нам удастся заключить договор с Морно и пополнить казну, но до этого еще нужно продержаться. Я нашел лишь один способ это сделать - мы выдадим Гексию и Октавию замуж за советников.
- Что ты такое говоришь?! - гневно воскликнула Нуадор Тактимар. Забыв о былом недомогании, она порывисто вскочила на ноги. - Нет, этого не будет! Ты обещал мне, Крыс, что мои девочки выйдут замуж за будущих королей. Они не станут женами обрюзгших стариков, жадных до власти. Нет!
- У нас нет выбора. Если мы не выдадим их замуж, уже через полгода Мраморный город захлебнется в крови. У нас и теперь не хватает денег, чтобы прокормить бедняков. Совсем скоро голод коснется всех. Вы этого хотите, госпожа? Представьте, что будет, если толпа ворвется во дворец. Она не проявит сочувствие, ее будет бессмысленно убеждать, что причиной всех бед Митридат, а не вы.
- Но мои девочки...
- Мы можем выдать их за сира Тристана и за советника Альгерта. Альгерт один из богатейших людей Королевской равнины, он достаточно молод и, что определяющее, всецело предан Пелларам. Сир Тристан сын советника Тилия. Он приятный молодой человек и единственный наследник отца, который весьма болен. У Тристана есть дочь от первого брака, и он будет счастлив найти для несчастной сиротки новую мать. Что касается Милит, то мы оставим ее на тот случай, если короли захотят скрепить союз браком. Конкуренция сделает их сговорчивее. Креллинг отправляет к нам двоих внуков, Аластер племянника.
Нуадор Тактимар остановилась. Лицо ее побелело от ужаса.
- Черного принца? Но зачем, Холгер? Не думает ли он напасть на Мраморный город?
- Не сейчас. Мне самому любопытно, почему он остановил свой выбор на нем. Будет интересно взглянуть на этого человека воочию, уж дюже нелепые слухи о нем ходят. Вы слышали, как он поступил с Сембией, когда в ней вспыхнул мятеж? - Нуадор Тактимар кивнула, - После того, как мятежники сгорели заживо, Чёрный принц продолжил отмщение. Он нашёл владыку и всех его советников, тех, кто не смог или не захотел остановить бунт, и объявил их государственными изменниками.
В день весеннего равноденствия он организовал в Сембии великое празднество, главным событием которого стали гладиаторские бои. Отцов города вывели обнаженными на арену, дав каждому по короткому мечу, после чего выпустили диких зверей. Никто не устоял. Конечно, чернь это немало позабавило, однако члены консистории тотчас затеяли спор, не нарушил ли Чёрный принц закон. С одной стороны, у пленников был шанс уцелеть, будь на это божья воля, с другой святые отцы не были уверены, что в подобном испытании кто-то мог уцелеть, разве что голодные звери вовсе не стали бы нападать.
Пока они спорили, принц сбросил с себя парадные одежды и полуобнаженным спустился прямиком на арену. Подняв с окровавленного песка меч, он переступил через трупы и в какое-то мгновение прикончил всех зверей. Стоит ли говорить о том, что в Сембии нет теперь такого жителя, который не трепетал бы при звуках его имени?
Вот какого человека нам придется принимать у себя. Как бы иронично это не звучало бы, Черный принц направляется к нам, чтобы заключить мирный договор. Крепко молитесь, госпожа, чтобы на этот раз за волей Черного принца стояла воля Аластера. Даже я не могу предсказать, чем для нас обернется этот визит. Сочтите браки своих дочерей попыткой защитить их от Гидеона Талтоса.
- Но ты же сказал, что возможно, Милит предстоит стать его женой. Его или одного из этих отвратительных Креллингов. Или ты передумал?
- Я еще не решил, - ускользнул от прямого ответа Крыс.
- Холгер, - голос Нуадор Тактимар внезапно приобрел умоляющие нотки. Она точно лишь теперь осознала ту угрозу, которая нависла над ее домом. Протянув к Крысу красивые полные руки, она быстро зашептала, – Защити мою девочку. Не позволяй этому чудовищу завладеть Милит. Ты же можешь что-нибудь придумать! Ты всегда находишь выход. Я в долгу не останусь, нет, проси у меня что захочешь, я все отдам. Только спаси Милит.
- И как я смогу ему помешать, не навлекая войны на Королевскую равнину? – усмехнулся Крыс. Его ничуть не тронули слова Нуадор Тактимар, он по-прежнему невозмутимо смотрел на свою госпожу, – Впрочем, есть один способ. Мы можем перевести его внимание на другую незамужнюю дочь. Ту, что будет прелестнее Милит и радушнее встретит его ухаживания.
- О ком ты говоришь? – не поняла королева.
- Я говорю о Сангриде. Маленькой наложнице, которую я привез из Нерелиссы. Мы можем назвать ее Айаной.
- Эту нерию?! В своем ли ты уме? Она же рабыня... И она совсем не похожа на мою дочь.
- К тому же и Аластер знает, кто она такая, - с улыбкой закончил за нее Крыс. – Моя милая королева, вы совсем не понимаете Талтосов. Им будет достаточно, что вы признаете девчонку своей дочерью, чтобы считать союз между нашими домами официально заключенным. К тому же они будут куда более благосклонны к нерии, чем к самой завидной невесте с континента. Жители островов ненавидят чужеземцев. Я сегодня же велю слугам приготовить покои в Малом дворце для Милит. Она не будет одинока в компании Сангриды. А пока ты должна решить, чего ты хочешь меньше – признать нерию своей дочерью или отдать Милит замуж за Черного принца.
Разговор с Нуадор Тактимар потребовал от Крыса немало душевных сил, и, не обсудив и половины из того, что намеревался, он покинул Белый дворец, направляясь обратно домой. Он чувствовал себя вымотанным, однако разговор возымел действие - план Крыса медленно, но верно воплощался в жизнь. Осталось дело за малым.
Слуги уже натянули в саду открытый сиреневый шатер, и теперь поспешно накрывали на стол. Убедившись, что все практически готово, Крыс поднялся на второй этаж и заглянул в комнату Сангриды. Та в задумчивости сидела у окна. В ее руках была раскрытая книга по истории, и Крыс не сдержал улыбки, увидев одного из своих любимых авторов.
- Не думал, что женщины интересуются историей, - произнес он, заставив Сангриду чуть заметно вздрогнуть. - Я вновь напугал вас, - виновато добавил он. - Неужели вы не нашли более приятного занятия, чем чтение этих скучных глав о войне?
- Мне нравится читать, - пожала плечами Сангрида. Заметив, что Крыс глядит на нее с ласковой улыбкой, она добавила, - У моего отца была большая библиотека. Ему привозили книги со всех уголков земли. По ним я училась наукам и языкам, - смущенно закончила она.
- Вы не перестаете меня удивлять. Но это приятный сюрприз. В Малом дворце весьма скудная библиотека, но в самом скором времени сюда перевезут вещи из моего дворца в Клодасе, и среди них вы найдете по-настоящему хорошие книги. Не знаю, понравятся ли вам труды античных философов, но их стоит почитать.
- Я читала работы Эвмена и Тессия. И мне понравились «Обозрения» Гавеля, жаль он их не успел закончить. Мне было обидно, что последняя глава так резко обрывается, и его выводы частично утрачены. Я заполнила пустые страницы, и, думаю, сумела понять, какими бы он их хотел видеть.
- Вы дописали «Обозрения»? - пораженно произнес Крыс. Сам он был знаком с этой книгой, но даже его изощренного ума и любви к философии оказалось недостаточно для того, чтобы осилить этот пятитомник, изобилующий абстрактными понятиями и ссылками на давно забытых людей и совершенные ими дела. - Боже мой, моя дорогая, если вы и вправду осилили эти труды, вам следует писать свои собственные книги. Должно быть, ваш отец вами очень гордился.
- Я так не думаю, - улыбнулась Сангрида. - Он бы не порадовался, узнав, что я дописываю книги.
- Он их не читал? - предположил Крыс.
- Нет, читал, и весьма охотно. Я умею подстраивать свой почерк под другой. Когда я была маленькой, и отец учил меня писать буквы, я пыталась делать это как можно изящнее. У нас было много рукописных книг, по ним я училась каллиграфии. Тогда я и поняла, что мне легко удается перенять особенности любого почерка, сделать его неотличимым.
Когда я увидела, что книга незакончена, мне захотелось это исправить. Возможно, Гавель не согласился бы с моими выводами, но они логичны и не претят его идеям. Не думаю, что я совершила что-то плохое. Мне просто хотелось, чтобы мои слова были услышаны, пусть даже сказанные чужими устами, - закончила Сангрида и смущенно пожала плечами. Крыс не сводил с нее пристального взгляда. Не понимая причины этого интереса, она отвела взгляд в сторону. Крыс по-прежнему пугал ее, хотя она не сомневалась в его расположении к себе.
- Это великий талант в Королевской равнине, - наконец произнес советник. - Храни его в тайне, ведь найдется немало людей, которые возжелают им воспользоваться. Никому и никогда не открывай своего таланта. Это опасно.
- Опасно? - удивилась Сангрида. - Но что может быть опасного в пере и чернилах?
Крыс усмехнулся. Складки у уголков его рта обозначились еще сильнее.
- Мое дорогое дитя, настанет день, когда вы поймете, что перо и чернила самое страшное оружие, которым только может владеть человек. Слова ранят гораздо сильнее, чем меч. Да, это так, - порывисто произнес он, видя сомнение на нежном личике девушки. - Раны, нанесенные словами, порой никогда не заживают. Они меняют нас раз и навсегда, лишают спокойствия, уверенности, надежды. Эти рубцы не видны, но мы носим их в себе на протяжении всей жизни, и они не желают затягиваться. Слова же, обращенные в письмо, обладают безграничной властью. Они бессмертны. Уметь подделывать почерк, все равно, что владеть многотысячной армией. Возможно, вы самый могущественный человек в Королевской равнине.
- Я? - Сангрида рассмеялась. - Нет, что вы. Я всего лишь... Я даже не знаю, кто я. Нерия, прячущаяся от мира за неприступными стенами дворца.
- Я не знаю ни одного владыки, который не делал бы того же. Ваш дар, знания, заключенные на страницах книг, перевезенных мною в Малый дворец, и умение владеть словом может возвысить вас куда значительнее, чем милость любого из владык. Вы сами то оружие, которое способом поднять вас на вершину мира. Так что не позволяйте завистникам и проходимцам узнать об этом. А теперь, - его голос изменился, в нем вновь появились веселые нотки. – Позвольте мне пригласить вас на прогулку в сад. И я бы хотела обращаться к вам по имени.
- Разумеется, - кивнула Сангрида, и, вновь робея, приняла предложенный ей локоть. В молчании они вышли во двор. Солнце наконец-то показалось из-за туч, и все вокруг казалось золотым в его лучах. Крыс провел Сангриду в шатер, и слуги тотчас обступили нерию, услужливо предлагая ей лучшие яства и напитки.
- Я не понимаю, - начала Сангрида, когда слуги отошли, и тут же смущенно замолчала.
- Чего ты не понимаешь, моя дорогая?
- Отчего вы так ко мне добры? Я никто в этой стране. Простоя нерия. Я слышала о вас много неприглядных слов, но вы ко мне добры. Я напоминаю вам кого-то? Может дочь?
Крыс горько рассмеялся.
- Дочь? У меня никогда не было дочери, Сангрида. И никогда не будет. Говоря по правде, мы оба с тобой в неприглядном положении. Во всяком случае, я понимаю, каково тебе сейчас. Никто, без будущего и шансов изменить свое положение, - он замолчал, вглядываясь в очертания Белого дворца. - Ты знаешь, кем был мой брат, Сангрида? - негромко спросил Крыс, принимая вино из рук служанки. Лицо его еще больше испещрили морщины, точно воспоминания приносили ему физическую боль. Взмахом руки он велел слугам покинуть сад, и лишь тогда негромко продолжил, - Его звали Эдмунд Пеллар.
- Пеллар? - с недоумением в голосе переспросила Сангрида. - Значит ли это, что и вы из рода королей?
- Он был племянником Митридата, - точно не слыша ее вопрос, продолжал Крыс. - Я почти не помню годы, проведенные в Клодасе, но зато так ярко вспоминаю жизнь во дворце. Моя мать была сестрой Митридата, розой в короне владык. Джоанна Пеллар, кто не слышал ее имени?
Она была невероятно красива и умна. Ей посвящали поэмы и песни, художники дрались за право написать ее портрет, а лучшие умы Королевской равнины стекались во дворец ради беседы с ней. Моя мать была величайшей женщиной этого мира. Она умерла в родильной горячке, произведя на свет мертвое дитя. Митридат любил ее, как никогда не любил ни одну из своих наложниц, ни одну из жен. В нас с братом он видел ее продолжение.
Старый король доживал последние дни, скоро Митридата должны были объявить наследником престола, ведь он был единственным сыном правителя. Нас ожидала смерть на Круглой площади, но Митридат этого не допустил. Нам дали шанс на жизнь вдали от столицы, на Круглой площади погибли несчастные дворовые мальчишки, а нас выслали из столицы, обеспечили владениями и деньгами, прося взамен лишь вассальскую верность.
Мне было пять, когда Эдмунд поднял восстание. Дурные советы и природное властолюбие сыграли с ним скверную шутку - он поверил в собственное величие, которым никогда не обладал. На дарованное Митридатом золото и средства мятежных баронов, он собрал армию наемников и двинулся на столицу.
Я был слишком мал, чтобы принимать участие в сражении, но Эдмунд взял меня с собой. Я до сих пор пытаюсь понять, что им руководило в тот день - желание явить мне свой триумф или показать, что будет, если я когда-нибудь восстану против него.
Армии встретились возле перевала Трех королей. Эдмунд оставил меня на попечении баронов, которые побоялись участвовать в сражении, и мне было прекрасно видно, как в долине сходятся войска Эдмунда и Митридата. Я был испуган увиденным, но Эдмунд мог стать новым королем, а потому я не мог явить свой страх перед его вассалами.
Вся долина, бывшая девственно-чистой до нашего появления, превратилась в кровавый ад. Снег был залит кровью, тишину наполнили крики, звон мечей, стоны умирающих. Никогда я не забуду этой картины. Те, кто еще вчера делил с нами вино в лагере превратились в ничто. И их были сотни, тысячи. Их обезображенные трупы вдавливали в снег, ступали по ним, как по пустому месту.
Наши надежды, наше будущее - все было уничтожено, гибло на моих глазах, и ничто уже не могло этого изменить. Войска Митридата отрезали путь к отступлению, пение рога призывало атаковать, лишить жизни каждого, кто пришел из Клодаса.
Я стоял на перевале и видел, как убивают моего брата. Простой солдат, не гвардеец, не генерал, подсек ноги его коня и Эдмунд рухнул на землю. Он не успел встать, не успел даже дотянуться до меча. Все было кончено. Я слышал ликование королевской армии, видел, как вновь взмылись к небу знамена Митридата.
Искупая свое предательство, бароны выдали меня королю. Они могли бы этого не делать - их казнили за измену, но и в этот раз Митридат меня помиловал в память о моей матери.
Я по-прежнему представлял угрозу его правлению, а поэтому он велел меня оскопить - тот, у кого не может быть наследников, никогда не сядет на престол. И, хотя мне была сохранена жизнь, в тот день мальчик по имени Эдвард Пеллар умер вслед за своим братом. Я стал никем, изуродованным калекой, изгоем. Я не только лишился своей мужественности, обе моих руки были сломаны в попытке вырваться из стальной хватки палачей. Они никогда не восстановились.
Я вернулся в Клодас тенью себя прежнего. Я больше не был братом наместника, стал ничем, призраком, и у каждого нашлась для меня насмешка. Слуги покидали дворец, потому что Митридат сократил мое содержание, мальчишки считали делом чести поколотить, если я неосмотрительно выходил из замка. Мне дали прозвище «холгер», «ублюдок» на языке приморских народов. Все, что я мог - скрываться в тени пустых комнат.
Моя жизнь была отвратительна. Она шла мимо меня, и единственное, что мне оставалось - умереть. Замок ветшал, в нем не было никого, кто бы мог проявить ко мне участие, даже мое тело, казалось, пытается изжить мою душу.
Только в книгах я находил успокоение, в них я мог скрыться от реальности, забыть, кто я есть. Из них я узнал о государствах и правителях, войне и дипломатии. Я изучал языки и законы. Впервые в жизни я ощутил свое превосходство над другими. Мое тело оставалось по-прежнему слабым, но мой разум сделал меня колоссом. Во мне проснулась кровь матери, я ощутил в себе то, чего не было у Эдмунда - величие Пелларов. Я больше не прятался от всех в пустых комнатах. Мне было семнадцать, я уже мог выполнять функции наместника и я взял власть в свои руки, неожиданно для всех и в первую очередь для самого себя, обнаружив, что мое призвание править.
И вот теперь, спустя двадцать лет в моих искалеченных руках сосредоточена вся власть Королевской равнины. Креллинги готовы променять все золото Морно на мое согласие заключить с ними мир, Черный принц пересекает буйное море, лично выступая послом Черного острова.
В этом мире интриг и дворцов не бывает случайных фигур, Сангрида. И наступает день, когда каждый из нас начинает свою игру. Все зависит лишь от того, кем ты хочешь стать, и как много ставишь на кон. Эта участь не минует никого, и ты должна быть готова сделать ход, когда придет твой час. Знать наверняка, кто твой друг, а кто враг. Готова ли ты умереть за то, ради чего преступаешь саму себя.
Ты спрашиваешь, отчего я добр к тебе? Тысячи людей ненавидят меня, заслуженно ненавидят, но мне нужен хотя бы один человек рядом, который не будет видеть во мне врага. И ради этого я готов на многое. Я дам тебе все, что ты захочешь. Богатство, положение, власть.
- Мне ничего этого не нужно. Все, что я хочу – иметь крышу над головой.
Крыс усмехнулся.
- Это изменится, - грустно прошептал он. – Никто в этом мире никогда не отказывался от власти.
- Тогда я вас удивлю, - улыбнулась Сангрида. – Вы позволите мне называть вас Эдвардом?
Крыс пораженно замер. Во все глаза он смотрел на Сангриду, и что-то, спрятанное в глубины его души, вновь напомнило о себе. Горькая боль, охватила его душу, к горлу поднялся ком. Тяжело сглотнув, Крыс заставил себя улыбнуться, и, чуть заметно кивнув, поднял к губам кубок.