Саид. Мой муж - убийца

Глава 1

Я стояла у окна и любовалась морем. Оно сегодня было особенно спокойным — ни ряби, ни шума, только солнце, ложащееся на гладь, как масло на стекло. В такие моменты казалось, что жизнь действительно удалась. Дом на холме, дети в саду, муж — рядом, даже если он часто молчит.

Жемчужное ожерелье прохладой касалось кожи — Саид подарил мне его на пятую годовщину. Он не любит громких слов, но подарки у него всегда говорят за него. Он может войти молча, поцеловать в лоб — и этим сказать больше, чем любой другой за час болтовни.

Я поправила волосы, чтобы не мешались. Саид не любит, когда всё лезет на лицо. В кухне всё было готово: мясо замариновано, салат нарезан. Аромат розмарина и чеснока приятно напоминал мне, как я впервые готовила для его матери — волновалась, как девчонка.

Саид строг, но справедлив. Если устал — лучше не болтать, не лезть, не спрашивать. Он не любит лишнего шума. Но он целует, когда уходит. И всегда возвращается.

Я услышала, как дети смеются в саду. Подошла к окну. Абдул гонял мяч, Амина хохотала, падая на траву. Я улыбнулась. Они — моё счастье. Мой смысл.

— Мама! Смотри, как я! — закричала Амина.
Я помахала ей, чувствуя, как что-то тёплое разворачивается внутри.

Когда Саид вошёл, я почувствовала, как воздух в комнате стал другим — плотнее. Его шаги узнаваемы. Он всегда ходит уверенно, как будто всё в мире уже принадлежит ему.

Я вышла из кухни, встретила его у входа. Он был в строгом костюме, тёплый от солнца, с запахом табака и дорогого лосьона.

— Ты рано, — сказала я, улыбаясь.
Он не ответил — просто подошёл и поцеловал меня в висок. Тихо. Сдержанно. Но нежно.

— Ягнёнок готов? — спросил.
— Почти, ещё десять минут.
— Хорошо. Я пока переоденусь.

Он прошёл мимо. Даже не взглянул толком, но я не обиделась. Он такой. Не чужой. Просто Саид.

Я вернулась на кухню и торопливо накрыла на стол. Хотелось, чтобы всё было идеально. Чтобы он, даже если не скажет, почувствовал — я стараюсь. Я его жена. Его женщина.

Он вошёл в столовую, как всегда — спокойно, тяжело, уверенно.
Саид сел во главе стола. Молча. Не глядя по сторонам. Но я всё равно замерла.

На нём тёмная рубашка, идеально сидящая на широких плечах. Тело — как выточено из камня. За все эти годы я не видела, чтобы он хотя бы раз распустился. У него — режим, дисциплина, сила. Даже когда он молчит, ты чувствуешь — этот мужчина держит под контролем всё. И тебя тоже.

Чёрные волосы, коротко подстриженные, чуть тронуты сединой у висков — не портят, а только добавляют достоинства. Смуглая кожа, прямой нос, высокий лоб. Его лицо невозможно не разглядеть, даже если он просто сидит. Каждая линия — резкая, точная, властная.

Женщины оборачиваются на него всегда. Где бы мы ни были. На пляже, в ресторане, даже в мечети. Он красив до абсурда. Красив по-мужски. Опасно.
Но он — мой. Всё ещё мой.

Я поставила перед ним тарелку.
Он посмотрел на меня коротко, но в его взгляде мелькнуло что-то мягкое. Тепло. Признание. Или привычка? Не знаю.

— Горячее, — сказала я, тихо.
Он кивнул и начал есть, не выронив ни слова.

И всё равно — даже его молчание греет. Даже его равнодушие я люблю.

Мы продолжали ужин в тишине. Только стук вилок о фарфор, звон бокалов да редкие детские реплики, вроде бы безобидные, но какие-то осторожные. Я чувствовала, как с каждой минутой тишина сгущается. Не враждебно — просто как туман, в котором начинаешь терять очертания привычного.

И вдруг — звонок.
Саид не замешкался. Просто отложил вилку, аккуратно, без раздражения, и поднялся. Стул скрипнул по мрамору.
— Да, слушаю, — сказал он коротко и вышел в коридор.

Я слышала его голос. Он стал другим — твёрдым, как нож. Потом перешёл на чеченский. Я не всё понимала, но знала по интонации: что-то пошло не так. Там, в его мире.
Отрывистые слова звучали глухо, как удары по столу.
— Разберись. Немедленно. До утра, иначе — сам знаешь, — донеслось до меня.
Я вздрогнула. Тихо. Не от страха — от осознания: у него есть жизнь, в которой мне нет места.

Дверь хлопнула. Он ушёл. Не попрощался. Ни взгляда. Ни жеста.

Я посмотрела на его тарелку — почти полная. Запах мяса, розмарина, моих стараний — всё повисло в воздухе, как насмешка.
Слезы подступили к горлу. Я сглотнула.

— Мама, а папа даже не поел... — тихо сказала Амина.
Я обернулась к ней и села на корточки.
— Ничего, солнышко. У папы дела. Он обязательно поест потом. А мы с тобой почитаем сказку, помнишь? Про фею и замок.

Дети доедали в тишине. Я убирала со стола — аккуратно, стараясь не звякать посудой. Руки будто налились свинцом. Даже фарфор казался тяжёлым.

Когда дети заснули, я вернулась в спальню. Свет был мягким, тёплым. Я подошла к зеркалу.

Моё отражение встретило меня безмолвно. Шёлковое платье облегало фигуру, волосы уложены, макияж свежий, серёжки с бриллиантами мягко поблёскивали в свету лампы.
Я выглядела идеально. Почти. Только глаза были... не те.

Я наклонилась ближе. И вдруг почувствовала — внутри меня что-то дрогнуло.
Я не узнавала себя.
Где та я, которая смеялась до слёз, жила на запахе моря и шёпоте Саида по утрам?
Передо мной стояла женщина. Красивая. Дорогая. Чужая.

Саид не пришёл ночевать.

Это не было чем-то необычным — работа, встречи, кто-то важный приехал. Я даже не написала ему. Не позвонила. Он не любит, когда его тревожат без причины. А я... я слишком хорошо выучила правила этой игры.

Я сняла ожерелье и положила его на туалетный столик. Оно было прохладным, как всегда. Переливалось в свете лампы — красиво, идеально, безупречно. Как будто у него своя жизнь, у меня своя. Только между нами — тонкая нитка жемчуга, что держит всё вместе. Или душит. Я ещё не решила.

Я села на край кровати и посмотрела на её безупречно заправленную поверхность. Всё чисто, выглажено, как и должно быть. Только в центре — пусто. Он не пришёл. А я не злюсь. Просто… тихо.

Глава 2

Утренний свет прокрадывался сквозь плотные шторы, растекаясь по полу тонкими золотыми прожилками, словно пытался оживить мёртвую тишину спальни. Я сидела на краю кровати, сжав в руках телефон, будто он был куском льда, срастающимся с моей кожей. Пальцы немели, пульс глухо отдавался в висках, и внутри — между рёбрами — разрасталась тревога: не резкая, не паническая, а вязкая, тягучая, как смола. Я смотрела на экран, на маленький серый архив, пришедший от неизвестного отправителя. Он не подписался. Не добавил ни фразы. Только одно имя файла — "Смотри".

Я не хотела открывать. В каждом атоме моего тела жила мольба отступить, не нажимать, забыть, выбросить, стереть. Но палец всё равно коснулся экрана — лёгким, предательским движением, и всё покатилось.

Первое изображение распахнулось на весь дисплей. Я не сразу поняла, что вижу. Чужая спальня — с неузнаваемой мебелью, постель, чуть взъерошенная, и он. Саид. Без рубашки, с растрёпанными волосами, полулежащий, с тем выражением лица, которое я не видела на нём слишком давно. Не сонный. Не уставший. А расслабленный. Удовлетворённый. Чужой. Его рука лежала на женском бедре — точёном, гладком, выверенно поданном в кадр. Лица не было, но оно и не требовалось. Не имело значения, кто она. Имело значение — кто он.

Я перелистнула дальше. Снимки сменялись, и с каждым из них мир, в котором я жила, трескался, как фарфор под кипятком. Саид на чёрном фоне — склад, ангар, парковка? Вокруг люди, мужчины с закрытыми лицами. Один на коленях, руки за спиной, взгляд опущен. Саид стоит над ним, руки в карманах, выражение лица — холодное, сосредоточенное, словно он обсуждает стоимость товара, а не чью-то жизнь. Следующее фото — он в дорогом ресторане, за столом с кем-то, кого я видела на страницах криминальных хроник. Улыбка, жест рукой, подаётся кейс. Ещё одно — его подпись на каком-то документе, а рядом — деньги. Много денег. Настоящие. Грязные.

Я не плакала. Слёзы были бы слишком лёгким облегчением. Вместо этого я чувствовала, как внутри меня лопается что-то тонкое, прозрачное и важное — как если бы рвётся связующая нить между телом и сердцем. Воздух стал густым, будто его налили в комнату ложками. Я медленно поднялась, не выпуская телефон из руки. Колени подогнулись, но я удержалась, ухватившись за край изголовья. Всё вокруг плыло, дрожало — стены, пол, собственное дыхание. Как долго я жила в этой позолоченной иллюзии? Как не увидела очевидного? Он не просто не был тем, за кого себя выдавал — он был тем, от кого я защищала детей, не зная, что самый страшный враг спит со мной под одним одеялом.

Я пошла. В коридоре было тихо, настолько, что каждый шаг звучал, как выстрел в собственной голове. Дубовая дверь кабинета приоткрылась, и я толкнула её почти беззвучно. Саид сидел за столом, склонившись над телефоном. На секунду он не заметил меня — глаза его были спокойны, взгляд сосредоточен. А потом он поднял голову, и между нами на долю секунды повисло молчание, в котором жило всё — тревога, предчувствие, сомнение. Я не дала ему времени.

— Я перезвоню, — бросил он в трубку, даже не отводя взгляда.

Я подошла и, не говоря ни слова, положила перед ним телефон. Экран загорелся. Саид посмотрел на него. Секунду. Другую. Дальше не нужно было. Всё уже было сказано.

Саид смотрел на фотографии, как на приговор. Его взгляд стал неподвижным, словно он в одно мгновение превратился в статую. Ни дыхания, ни малейшего движения. Только каменное лицо, застывшее в грозовой тени. Я чувствовала, как тянется время — как будто кто-то замедлил его специально, чтобы я успела осознать: сейчас произойдёт нечто непоправимое.

Он поднял голову, и в его глазах не было ничего человеческого. Только ярость. Чёрная, глухая, тягучая, как нефть. И прежде чем я успела сделать хоть шаг назад, Саид сорвался с места. Кресло полетело назад, грохнувшись на пол, а он оказался прямо передо мной — за два удара сердца.

Его рука взметнулась, и я почувствовала, как что-то хлестнуло по щеке. Мир качнулся. Острая, обжигающая боль вспыхнула в виске, в глазах всё потемнело, и я едва не упала, если бы не вцепилась в край стола.

— Откуда это у тебя? — зарычал он, схватив меня за плечи. Его пальцы вонзились в кожу, как когти. — Кто прислал тебе эти фотографии?

Я пыталась вырваться, но он держал меня мёртвой хваткой. Так не держат жену. Так держат врага.
От него пахло металлом, табаком и чем-то ещё — тёмным, чужим. Я чувствовала, как внутри меня поднимается паника. Не страх — животная, чистая паника.
Я уже не видела перед собой мужа. Передо мной стоял человек, которого я не знала.
И никогда не знала.

— Саид… пожалуйста… ты делаешь мне больно, — прошептала я, и голос мой предательски дрожал. Слёзы катились по щеке, пропитывая ворот платья, а он даже не моргнул.

— Больно? — Он усмехнулся. Не весело. Не злобно. Просто… пусто. Как будто я сказала что-то неуместное. — Ты не знаешь, что такое боль, Саша. Пока нет.

Он толкнул меня, резко, с силой, и я отлетела к стене. Его тело нависло надо мной, словно тень. Лоб в лоб. Его дыхание било в лицо горячими вспышками, а я чувствовала, как между лопатками собирается холодный пот.

— Я спрашиваю в последний раз, — процедил он, и губы его едва двигались. — Кто тебе это прислал?

— Я не знаю! — крикнула я, и голос сорвался в хрип. — Это были файлы! В мессенджере! Я клянусь, Саид, я не знаю, кто!

Он молчал. Смотрел. В его взгляде бушевало что-то дикое, необузданное. Но он стоял. Не двигался. Только судорожно сжимал кулаки, будто боролся с желанием швырнуть что-нибудь в стену — или в меня.

Потом резко отпустил. Отступил. Вытянулся, будто вернулся к себе прежнему. Его лицо снова стало маской — спокойной, ледяной.

— Если ты врёшь мне, Саша, — сказал он, и голос его был уже почти ласковым, тягучим, как яд, — ты пожалеешь. Ты даже не представляешь, на что я способен.

Я прижалась к стене, как можно плотнее, будто стена могла меня спасти. Дыхание сбивалось, ноги подкашивались, сердце колотилось где-то в горле. Я чувствовала, как дрожит каждая клетка моего тела.

ВИЗУАЛЫ

ВИЗУАЛЫ

Саид

ВИЗУАЛЫ

Александра

ВИЗУАЛЫ

Абдул

Амина

Дом семьи Малсаговых

Глава 3

Саид медленно повернулся ко мне. Его лицо было непроницаемым, но в глазах плескалась ярость пополам с чем-то похожим на сожаление.

– Я тот, кто дал тебе все, – сказал он тихо. – Ты жила как королева, ни в чем не нуждалась. Разве этого недостаточно?

– Недостаточно? – я почувствовала, как во мне закипает гнев. – Ты лгал мне все эти годы! Ты... ты убивал людей! А эта женщина на фотографиях? Как давно ты меня обманываешь?

Он шагнул ко мне, но я отпрянула, выставив руки перед собой.

– Не приближайся ко мне, – мой голос дрожал. – Я не знаю тебя. Я не знаю, на что ты способен.

– О, ты узнаешь, – в его глазах мелькнуло что-то хищное. – Ты никуда не уйдешь, Саша. Ты часть этого мира, хочешь ты того или нет.

Я покачала головой, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

– Я заберу детей и уеду. Сегодня же.

Саид рассмеялся, и от этого смеха у меня по спине побежали мурашки.

– Ты никуда не поедешь, – сказал он спокойно. – И детей не заберешь. Ты останешься здесь, будешь улыбаться на приемах и держать язык за зубами. Потому что если ты попытаешься сбежать или кому-то рассказать, я найду тебя. И поверь, тебе не понравится то, что случится потом.

Я смотрела на него, не узнавая человека, с которым прожила столько лет. Куда делся любящий муж? Заботливый отец? Неужели все это было маской?

– Ты чудовище, – прошептала я.

– Я тот, кто я есть, – ответил он равнодушно. – И ты либо примешь это, либо пожалеешь. Выбор за тобой.

Он развернулся и вышел из кабинета, оставив меня одну среди обломков моей прежней жизни. Я медленно опустилась на пол, обхватив колени руками. Слезы текли по щекам, но я их не замечала.

Я оказалась в ловушке. В золотой клетке с монстром, которого считала любовью всей своей жизни. И самое страшное – я не знала, как спасти себя и детей.

Солнце по-прежнему светило за окном, но мир вокруг меня погрузился во тьму. Я сидела на полу кабинета Саида, окруженная доказательствами его преступлений, и понимала, что моя жизнь никогда не будет прежней.

Часы на стене мерно отсчитывали секунды, а я пыталась осознать, что теперь каждый миг может стать для меня последним. Саид показал свое истинное лицо, и оно было страшнее любого кошмара.

Я должна была что-то предпринять. Ради себя. Ради детей. Но что может сделать женщина против мафиозного босса, у которого, вероятно, вся полиция в кармане?

Медленно поднявшись на ноги, я подошла к зеркалу. На меня смотрела бледная, испуганная женщина с красным следом от пощечины на щеке. Но в глазах этой женщины появилось что-то новое – решимость.

Я найду способ выбраться из этого ада. Чего бы мне это ни стоило.

Сердце гремело в груди, будто хотело выломать рёбра и вырваться вперёд меня. Я двигалась на цыпочках по тёмному дому, как в кошмаре — том, в котором каждый звук кажется выстрелом, а каждый вдох может стоить жизни. Сумка, набитая вслепую схваченными вещами, оттягивала плечо. Я бросала в неё всё, что попадалось под руку, не выбирая. Время утекало между пальцев, как кровь из свежей раны.

Я ловила каждый скрип, каждый шорох, каждый едва уловимый звук, как хищник, ставший жертвой. В этом доме было слишком тихо, слишком плотно — воздух будто сгущался, не пуская меня к выходу. Но я шла. Через себя, через страх, через собственное оцепенение.

Коридор был залит лунным светом — тусклым, будто уставшим, как и я. Его хватало лишь на то, чтобы различить очертания. Я приоткрыла дверь в комнату Амины. Она спала. Спала, как спят только дети — сжав в объятиях своего потёртого плюшевого мишку, с приоткрытым ртом, с такими длинными ресницами, что мне стало больно от одной мысли, что придётся её разбудить.

Я замерла, ловя её дыхание — ровное, тёплое, безмятежное. И на секунду захотелось просто лечь рядом, накрыться с головой и притвориться, что всё не так. Что я не знаю. Что у нас всё по-прежнему — дом, папа, завтраки, куклы, смех…

— Амина, солнышко, — я коснулась её плеча. — Просыпайся. Нам нужно уйти. Тихо, не бойся. Быстро одевайся, ничего не бери с собой.

Она открыла глаза, и что-то в моём лице, видимо, испугало её сильнее, чем мои слова. Она не заплакала — просто смотрела. Слишком серьёзно. Слишком по-взрослому.

— Мама? Что случилось?

— Потом объясню, — выдохнула я, уже натягивая на неё платье. — Пожалуйста, просто поверь мне. Сейчас надо идти.

В комнате рядом — Абдул. Он не спал. Сидел на кровати, прямо, сжав кулаки, и ждал. Я увидела это сразу — он всё понял. Слишком много видел. Слишком много знал. Его взгляд не был взглядом мальчика. Это был взгляд мужчины, который понял, что мать сейчас сделает невозможное.

— Мы уезжаем от папы, да? — тихо спросил он.

Я кивнула. У меня не было слов. Только ком в горле и треск внутри.

Он не стал спорить. Не стал плакать. Просто молча начал одеваться. Помог Амине застегнуть сандалии, поцеловал её в лоб. Я смотрела на них — таких маленьких, таких смелых, и сердце моё рвалось в крик, в мольбу, в беззвучное «Господи, только бы успеть…».

Мы крались по лестнице, как тени. Каждый скрип под ногой казался предательством. Я сжимала пальцы детей, как будто одной своей хваткой могла утащить их с собой, даже если весь мир встанет на пути. Я почти дышать перестала. Осталась только цель: дверь.

Вот она. Вот уже моя рука на холодной ручке. Ещё секунда. Ещё вдох. Ещё шаг.

И — вспышка.

Яркий свет, выжегший глаза. Всё тело сжалось. Я машинально закрыла детей собой.

И услышала голос.
Холодный. Спокойный. Ужасно знакомый.
— Неужели ты думала, что сможешь забрать то, что принадлежит мне?

Я медленно обернулась. Он стоял внизу. Саид.
Мой муж.
Мой страх.
Мой конец.
Слева и справа от него — охрана. Каменные лица. Ни капли сомнений. Только приказ.

— Саид… прошу тебя… — попыталась сказать я, но он уже смотрел так, будто меня никогда не знал. Ни меня, ни детей. Будто мы — пыль под ногами.

Глава 4

Сознание медленно всплывало, как будто из чёрной глубины, липкой и вязкой. Сначала был лишь гул в ушах — монотонный, давящий, как будто весь мир стягивался в тугой узел у меня в голове. Я зажмурилась, надеясь снова провалиться в темноту, но что-то острое, чужое, под кожей — боль, страх — заставило меня открыть глаза.

Передо мной — потолок. Высокий, ровный, украшенный лепниной. Чистый, белый. Слишком чистый. Я медленно повернула голову, и сердце ухнуло вниз, как камень в пропасть. Комната. Большая. Красивая. Даже изысканная. Тяжёлые шторы, изящная мебель, мягкий ковер под ногами, который я заметила, когда села на кровати, цепляясь пальцами за простынь. Всё это — как кадр из чужой жизни. Как роскошный номер в отеле, куда я попала по ошибке.

Но нет.

Нет.

Я увидела их сразу — эти мерзкие, чёрные полосы, тянущиеся по окну. Решётки. Толстые, крепкие, словно издевающиеся над всей этой мнимой красотой вокруг. Как шрамы на идеальном теле. Окно было большим, от пола до потолка, за ним синело утро и виднелись тени сосен. Я замерла, впитывая этот вид, и только сейчас уловила тонкий запах хвои, соли, влаги — морской бриз. Глухой рокот волн, где-то там, за забором, за границей, которая для меня стала непроходимой.

Сердце сжалось. Захрипело. Замолотило в груди так, будто рвалось наружу.

Где я?..

В горле поднялась тошнота — от осознания, от предчувствия. Я повернулась кругом, осматривая комнату снова и снова. Нет ничего угрожающего. Нет цепей. Нет камер. Только эта безупречная красота, которая вдруг показалась мне омерзительной.

Дача.
Мысли, как рваные ленты, слипались в голове. Я знаю это место. Я знала его запах, его воздух, стены, которые когда-то казались уютными. Мы сюда приезжали летом. Саид любил эту дачу. Здесь бегала Амина по саду. Здесь Абдул учился плавать. Здесь он держал меня за руку и шептал: «Ты моя. Только моя».
И вот я снова здесь. Только не по своей воле.
В золотой клетке.

Паника накатила мгновенно, как волна цунами, сметая всё на своём пути.

Дети. Господи, дети! Где они?!

Я поднялась медленно, с трудом, как будто всё тело сковали цепи. Ноги подогнулись сразу, пол дрогнул подо мной, и я, схватившись за край кровати, попыталась найти точку опоры в этом новом, чужом мире, который пах роскошью и предательством одновременно. Головокружение било волнами, туман окутывал сознание, но я заставила себя выпрямиться. Каждый вдох давался с усилием, но я шла — потому что сидеть и ждать означало умереть.

Коридор встретил меня гнетущей тишиной. Такой густой, что она казалась почти осязаемой — давящей, липкой. Здесь всё было идеально: мягкий ковёр под ногами, стены, украшенные дорогими картинами в золочёных рамах, изящные бра, рассеивающие приглушённый свет по углам. Этот дом был безупречен до абсурда. Словно специально — чтобы ранить ещё больнее.

Я шла медленно, дрожа всем телом, и смотрела на эти уютные кресла с шелковыми подушками, на аккуратно расставленные вазоны с белыми орхидеями… и видела только одно: решётки. Каждое окно. Куда бы я ни повернула голову, где бы ни искала хоть один слабый просвет — решётки. Толстые, чёрные, беспощадные. Они рассекали солнечные лучи, превращая их в тусклую тюремную решку на стенах.

Этот дом был как красивая кукла с пустыми стеклянными глазами. Внешне — всё правильно, всё по правилам хорошего вкуса. Но внутри... пустота. Мёртвая тишина. Ни голосов. Ни шорохов. Только моё дыхание, рваное, неровное, и глухой стук сердца, который казался громче, чем все звуки мира.

Я подошла к одной из дверей и потянула за ручку. Замок. Следующая — то же самое. И снова. И снова. Мои ладони уже скользили по металлу, пальцы дрожали, ногти впивались в кожу, но всё было тщетно. Казалось, что этот дом не просто держит меня взаперти — он играет со мной, словно издевается, показывая красоту и одновременно лишая её смысла.

Наконец, одна из дверей поддалась. Я шагнула внутрь и оказалась на кухне. Просторной, сверкающей стерильной чистотой, с гранитной столешницей, с полками, полными аккуратно расставленной посуды. Здесь тоже всё было вылизано до блеска, но так холодно, так выверено, что я почувствовала мороз по коже. Эта кухня не знала запаха свежей выпечки. Здесь давно не звенел смех детей. Она была, как и всё вокруг, лишь красивой оболочкой.

Я подошла к окну. Там, за толстым стеклом, за высоким забором, за витой решёткой, виднелся крошечный садик. Маленькая лужайка с ровной травой, несколько кустов роз, и за ними — серые стены, замыкающие пространство. Чуть дальше виднелся кусочек неба, с прослойкой сосен, и оттуда доносился лёгкий шорох ветра, запах соли и хвои. Море. Так близко. Почти рядом. Но недосягаемо.

Я уставилась в это окно, вцепившись пальцами в подоконник, как будто могла вырвать себе путь наружу одной лишь силой воли. Воздух не лез в грудь. Горло сдавило так сильно, что я едва сдержала крик.

Я знала. Я всё понимала. Этот дом был не убежищем. Он был моей новой тюрьмой. Красивой. Изощрённой. Безупречной.

И я — его пленница.

— АМИНА! — вырвалось всё-таки, сипло, захлёбываясь. — АБДУЛ!

Ответа не было. Только шёпот сосен за окном и тупой стук крови в висках.

Я кинулась к входной двери. Она была закрыта. Замок блестел, как насмешка. Я дёргала ручку, била ладонями, кулаками, ногами, срывала голос, выкрикивая имена детей снова и снова. Слёзы лились сами собой, жгли лицо, затекали в уголки губ.

— Саид! Ты слышишь меня?! Где дети?! Где они?!

Но дом молчал. Дом всегда молчит, когда ему приказывают молчать.

Я отступила, сползая по стене, обнимая себя руками, чувствуя, как каждое дыхание становится всё труднее. Мир снова плыл перед глазами, но я вцепилась ногтями в кожу на руках, чтобы не провалиться, не потерять себя.

Никогда ещё эта роскошь не казалась мне такой убогой. Никогда я не чувствовала себя такой маленькой, такой потерянной.
Я знала только одно:
он не простит.
И я не сдамся.

Глава 5

Я закрыла глаза и прильнула лбом к холодной стене, сжимая кулаки так сильно, что ногти впивались в порезанную плоть. Слёзы жгли щеки, как раскалённые капли. Сердце билось, ломая грудную клетку изнутри, но мне казалось, что оно вот-вот остановится.

«Ты меня не сломаешь…» — выдохнула я ещё раз почти шёпотом. Но голос дрогнул.
Потому что внутри я уже трещала по швам.

Я сидела на холодном полу, спиной к стене, прижав колени к груди, и ловила рвущиеся глотки воздуха, которые не наполняли лёгкие. Минуты, часы — всё слилось в сплошной серый ком, в котором не было ни начала, ни конца. Мир замер где-то за толстыми стенами этого дома, за решётками, за дверями с двойными замками. А здесь… здесь была только я и моё собственное бессилие, гулкое, липкое, обволакивающее с головы до пят.

И вдруг — щелчок.

Глухой, чёткий, до боли узнаваемый. Звук, от которого тело моментально сжалось, как струна. Ключ. Поворот в замке.

Я вскинула голову, пальцы судорожно вцепились в край платья, глаза уставились на дверь, застывшие в ожидании… нет, не надежды. Страха.

Дверь распахнулась плавно, без резких движений, почти театрально. И он вошёл.

Саид. Мой ад и моё прошлое в одном лице. В строгом костюме — сером, безупречно выглаженном, подчёркивающем его силу, его статус, его власть. Белая рубашка, запонки на манжетах сверкнули в свете лампы. Волосы чуть растрепаны, на висках — пронзительные серебристые пряди, щетина подчёркивает резкие черты лица. Он всегда был слишком красив. Настолько, что этот контраст с его холодным, ледяным взглядом только усиливал ощущение чего-то нереального, неправильного.

Он держал поднос. Тарелка, бутылка с водой, аккуратно разложенные приборы. Демонстрация заботы. Высшая форма насмешки. И всё это — с таким видом, будто мы по-прежнему муж и жена, будто ничего не случилось, будто он не отнял у меня свободу и детей.

Я не шевельнулась. Замерла, впившись взглядом в его лицо, пытаясь угадать: что сейчас? Наказание? Новая угроза? Или притворная нежность, за которой прячется очередной удар?

Он подошёл спокойно, уверенно, как всегда, поставил поднос на столик у стены и медленно повернулся ко мне. Глаза его скользнули по мне сверху вниз, изучающе, холодно, почти равнодушно. Только в глубине что-то промелькнуло — мимолётное напряжение, затяжка внутренней пружины.

— Ты должна поесть, — сказал он ровно, голос без окраски, будто констатировал факт. — Тебе нужно силы набирать.

Я сжала губы, не отвечая, не отводя взгляда.

Я не думала. Даже не видела. Просто рванулась вперёд, как будто что-то внутри меня лопнуло, разорвало все тормоза и оставило одну-единственную цель: ударить. Хоть раз. Хоть как-то. Хоть пальцами вцепиться в это лицо, которое когда-то любила, целовала, ласкала… и которое теперь стало моим адом.

— Тварь! — сорвалось с губ, хрипло, рвано, почти без воздуха. — Ненавижу! Где дети?! Где они, Саид?!

Я замахнулась — кулак дрожал, но был сжат до побелевших костяшек, в этом ударе была вся моя боль, вся злость, вся разрушенная жизнь… Но он поймал меня за запястья с такой лёгкостью, будто я ребёнок. Мгновенно. Жёстко. Его пальцы сжали мои руки в тисках — больно, до ломоты, но я продолжала вырываться, биться, плеваться словами, которые срывались, будто горячие угли.

— Отпусти! — кричала я, всхлипывая от бессилия. — Отпусти, Саид! Где дети, скотина?! Где они?!

Он молчал несколько долгих секунд, глядя мне прямо в глаза. Близко. Так близко, что я видела каждую мельчайшую жилку в его зрачках, ощущала тепло его дыхания, резкий запах парфюма и сигарет. А потом заговорил. Медленно. Холодно. Страшно спокойно.

— Ты никуда не денешься, — процедил он, сжимая мои запястья так сильно, что я задохнулась от боли. — Это твой дом теперь.

Голос ледяной, как удар по лицу. Его лицо… окаменевшее, бесстрастное, только где-то в глубине глаз вспыхивало что-то дикое, хищное, от чего кровь стыла в жилах.

Я выдохнула, задохнувшись:

— Где… дети?

Голос дрогнул. Внутри всё перевернулось. Сердце сжалось в точку, где-то под ложечкой скапливалась ноющая пустота, и мне казалось, что если сейчас он скажет что-то страшное — я рухну. Сломаюсь. Исчезну.

Но Саид смотрел спокойно, прямо в меня, будто считывал каждую мысль. И ответил всё так же ровно:

— С ними всё хорошо. Но они останутся со мной. И ты тоже.

Эти слова прозвучали, как приговор. Не громкий. Не с криками. Нет. Глухой, обрубленный, как удар лопатой по мрамору. И я вдруг замерла, потеряв остатки сил. Запястья горели в его руках, сердце стучало где-то в горле, сжимаясь всё сильнее. Я не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть, только смотрела в его лицо — чужое, страшное, но всё ещё до боли знакомое.

Он держал меня крепко. Так, будто даже мысль о побеге была для него оскорблением. И в его глазах было ясно одно: это конец. Я не уйду. Никогда.

Он стоял слишком близко, я чувствовала это всей кожей, каждой жилкой натянутого до предела тела. Его пальцы всё ещё сжимали мои запястья, оставляя синяки и огненные следы под кожей, но в какой-то момент Саид резко разжал руки — словно устал держать, словно решил, что я больше не способна сопротивляться. Он отошёл на шаг, потом ещё, и его шаги эхом прокатились по комнате, отзываясь тяжёлой пустотой внутри меня.

Я стояла, не шевелясь, глотая слёзы, которые жгли горло, рвались наружу с таким отчаянным, животным всхлипом, что казалось — если их выпустить, я захлебнусь.

Саид медленно подошёл к окну. Встал прямо перед ним, сложив руки за спиной, и несколько секунд просто смотрел. Сквозь решётки. Сквозь меня. Сквозь всё. Его спина казалась каменной, широкие плечи напряжённо дёрнулись всего раз — как будто он пытался проглотить собственную ярость. А потом он заговорил.

Спокойно. Глухо. Так, что каждое слово отрезалось, как лезвием по живому.

— Ты думала… что можешь забрать моих детей и уйти?

Я сжала кулаки, не отвечая, не в силах даже дышать ровно. Слова висели в воздухе, обволакивали, душили, медленно, методично.

Глава 6

Он вошёл без стука.

Тихо, ровно, почти беззвучно — как ветер, как смерть, как удар, от которого не успеваешь отшатнуться. Вся его фигура излучала холод — чужой, отстранённый, как будто передо мной стоял не отец моих детей, не мужчина, который когда-то засыпал, уткнувшись в мои волосы, а деловой партнёр, пришедший обсудить расторжение некоего соглашения.

Я замерла у окна, сжимая подоконник, чувствуя, как по коже пробегает ледяная дрожь. Он не смотрел на меня. Вообще. Ни разу. Только прошёл в центр комнаты и бросил через плечо, коротко, глухо:

— Ты больше не моя жена. Бумаги тебе принесут.

Просто так. Без прелюдий. Без объяснений. Без паузы.

Словно выстрел в грудь. Мгновенный. Точный. Холодный.

Я даже не сразу поняла, что сказала вслух:
— Что?.. Что ты сейчас сказал?..

А потом резко развернулась и бросилась к нему, как будто в этом рывке, в этой последней вспышке была моя последняя надежда. Я схватила его за рубашку, ударила кулаками по груди, прокричала, почти прохрипела:

— Ты не смеешь! Ты не можешь просто… просто вот так! Саид! Посмотри на меня! Это же я! Я! Саша! Мать твоих детей!

Он не двинулся. Только поймал мои руки за запястья, легко, без усилия, как мужчина, держащий неженку, которая мешает. Его пальцы впились в мою кожу, как кандалы, оставляя синяки, и в следующий миг он просто… оттолкнул меня. Не грубо. Не со злобой. Но так, как отталкивают ненужное. Пыль. Тень. Боль.

Я покачнулась, ударилась о кресло, потеряла равновесие, упала на колени. Он уже шел к двери.

— Саид… Саид! — Я всхлипывала, не веря, что всё рушится вот так. — Пожалуйста… пожалуйста, не надо…

Он не обернулся. Он просто вышел, и дверь захлопнулась так тихо, что в этом звуке было больше ужаса, чем в крике.

Позже — я не знаю, сколько времени прошло — дверь снова открылась. Уже другой человек. Юрист. Молодой, безэмоциональный, в деловом костюме. Он положил на стол папку. Внутри — иск о расторжении брака. Подписанный Саидом. Указано, что инициатива — его. Что дети остаются с отцом. Что мать временно ограничена в контактах как психически нездоровая.

Я не могла ни позвонить, ни выйти, ни даже подать возражение. Телефон был заблокирован. Документы исчезли. Всё исчезло. Меня, словно, стерли — как запись на плёнке. Меня больше не существовало.

И когда всё стихло… когда чужие шаги утихли, когда за окном сад погрузился в вечернюю дымку, а в доме не осталось никого, кроме тишины… я сползла на пол. Не плача. Уже без звука. Просто ползла, как будто боль сожгла всё внутри и оставила только инстинкт. Я открыла чемодан. Там, среди белья, лежала маленькая розовая ночная рубашка. Аришина.

Я вжалась в неё лицом и зашлась в беззвучном плаче. Так плачут только те, у кого оторвали душу.

***

Шла по коридору, босиком, без цели, как привидение, — сквозняк колыхал шторы, тихо щёлкали деревянные стены, и в этом доме, будто мраморной гробнице, не было ни одной живой души, кроме меня. Но я чувствовала: что-то изменилось. Что-то... необратимое.

— Слышал, теперь у нас новая хозяйка.

Хозяйка.

Я остановилась. Мгновенно. Словно кто-то ударил меня кулаком в грудь. В легкие. В горло. Новая... хозяйка?

Не я.

Не я.

Кровь отхлынула от лица, пальцы похолодели. Я обернулась медленно, словно всё вокруг стало тягучим, ватным. Хотела спросить, выкрикнуть, вцепиться в ворот этого ублюдка, заставить повторить, объяснить. Но ничего не вышло. Я просто стояла. И дышала. С трудом.

Позже — может быть, через час, а может, через всю вечность — я нашла газету. Кто-то, нарочно или по ошибке, оставил её на диване в холле. Я сразу заметила обложку. Не могла не заметить.

Он.

Саид.

И она.

В свадебных нарядах. Он — в чёрном, как смерть. Она — в белом, как насмешка. Улыбаются. Спокойно. Уверенно. Подпись внизу: «Глава крупнейшего отельного холдинга Саид Малсагов женился. Церемония прошла в закрытом формате в элитной резиденции на побережье».

Руки затряслись. Газета выпала, страницы раскрылись, разлетелись по полу. Я упала на колени, подняла один из разворотов. На нём — фото у фонтана. Саид держит её за талию. Лариса. Вуаль. Кольцо. Цветы.

Меня тошнило от запаха типографской краски. От её улыбки. От его спокойствия.

Я не знала. Мне не сказали. Не спросили. Не предупредили. Я — мать его детей. Его жена. Была. Но никто даже не потрудился известить меня, пригласить, дать понять, что всё кончено. Всё. Без шанса. Без оглядки. Без прощания.

А детей?.. Он забрал их с собой. На церемонию. Я знала это. Чувствовала кожей. Они были там, на этом празднике лжи и предательства. И, может быть… может быть, Арина несла подол её платья. А Лариса наклонялась и шептала: «Скоро ты будешь звать меня мамочкой».

В груди что-то хрустнуло. Я прижала ладонь к животу, потому что мне казалось, что внутри меня всё рушится. Внутри... ничего не осталось. Только я. И эта тишина. И их лица.
На обложке. Вместо меня.

Я не помню, как оказалась на полу.

Не помню, как кричала, как рвала ногтями одеяло, как головой упала на холодные плитки, как слёзы перемешались со слюной, и из меня выливалось нечто большее, чем боль — выливалась душа. Опустошённая, обугленная, пустая. Я билась в этом аду, пока тело не обмякло, пока сердце не превратилось в медленный, тягучий камень под рёбрами. А потом — тишина.

И я очнулась. Сухо. Без рыданий. Без слёз.

Просто лежала и смотрела на потолок, где в трещинке змеилась тонкая паутинка, и вдруг поняла: так больше нельзя. Я умираю. Я исчезаю.
Меня никто не убивает — меня просто не спасают. И если я не встану, не двинусь, не начну действовать, если не начну бороться — меня не станет вовсе. Ни здесь. Ни в памяти детей. Ни в себе самой.

Саид не сломал меня. Он заставил меня вывернуться наизнанку, сжечь до тла всё, во что я верила, и теперь — на пепле — я должна построить новую себя. Ту, кто не просит. Ту, кто не плачет. Ту, кто живёт, потому что иначе — смерть.