Самая лучшая история

Глава 1. Гостья из ниоткуда

Для Виктора Громова, некогда известного в узких кругах как Агент Зеро, вечер был единственным временем, когда призраки прошлого говорили чуть тише. Работа на безликом складе автозапчастей, его чистилище, заканчивалась ровно в шесть ударов электронных часов. Дорога домой в старом, дребезжащем автобусе, пахнущем бензином и усталостью, занимала сорок минут покаяния. В семь он уже был в своей типовой однокомнатной крепости на окраине города. Здесь он был не просто хозяином. Он был верховным жрецом своего собственного культа Порядка.

Его квартира была не домом, а монастырем. Крепостью, возведенной из Порядка против Хаоса мира. Мебель, спартанская и дешевая, стояла так, словно ее выровняли по лазерному лучу. На столе не было ни единой крошки, способной нарушить стерильную геометрию поверхности. На стуле не висела одежда — это было бы святотатством. Виктор поклонялся Порядку. Порядок был предсказуем. А предсказуемость была синонимом выживания.

Он поставил на плиту старый эмалированный чайник, верного солдата на его кухонном посту. Вода внутри была не из-под крана, не из фильтра — это было бы профанацией. Это была талая ледниковая вода из артезианской скважины, которую он заказывал раз в месяц. Он дождался единственно правильного момента, следя за лабораторным термометром. Когда стрелка коснулась отметки в 96 градусов по Цельсию — идеальной температуры для цейлонского листа — он снял чайник с огня. Заварка была черная, как ночь без звезд, без еретических добавок и ароматизаторов. Он насыпал две выверенные ложки в прогретый кипятком фаянсовый заварник. Залил водой. Подождал ровно четыре минуты, отсчитанные по швейцарскому хронометру.

Пока чай насыщался силой, в его черепную коробку снова ворвался осколок памяти. Он всегда приходил без стука. Мокрый асфальт, хищный свет автомобильных фар. Лицо его беременной жены, Анастасии, искаженное не страхом, а последним отчаянным «люблю». В ее руке был зажат плюшевый мишка, которого они купили для их будущего, так и не родившегося сына. И резкий, сухой звук выстрела, который до сих пор звенел в его душе, оборвав не одну, а две жизни.

Виктор мотнул головой, изгоняя демона. Он налил чай в свою любимую толстостенную кружку — чашу для причастия. Напиток был темный, почти черный. Горячий и горький. Как его собственная жизнь. Как раз то, что нужно.

Он опустился в продавленное кресло у окна, которое знало изгибы его тела лучше любого любовника. За окном сгущались чернильные сумерки. Фонари зажигались, словно часовые на стенах обреченного города. Люди-тени спешили по своим делам. У них были свои маленькие жизни, свои крошечные проблемы. Виктору не было до них дела. И он был благодарен вселенной, что им не было дела до него.

Он ушел из Директората «Химера», чтобы всего этого больше не было. Чтобы не было выстрелов, мокрого асфальта и лиц, которые приходят, когда ты пытаешься уснуть. Теперь его жизнью был Порядок. Чайник. Автобус. Склад. И благословенная, оглушающая Тишина.

Виктор сделал еще один глоток. Тишина. Крепкий чай. И никаких сюрпризов. Он не надеялся. Он требовал от судьбы, чтобы сюрпризов больше не было. Никогда.

***

На половине второго глотка симфонию его тишины нарушил хищный диссонанс. Резкий, дребезжащий звонок электрического замка, реликт из прошлого века, ударил по барабанным перепонкам. Его тело, предав разум, вспомнило язык стали и пороха. Мышцы непроизвольно напряглись, превратившись в стальные тросы.

Кружка замерла на полпути ко рту. Он медленно, без единого всплеска, поставил ее на маленький столик. Звук фаянса о полированную поверхность был почти беззвучен, но в наступившей тишине прозвучал как выстрел.

Звонок повторился. Длиннее. Наглее.

Виктор не ждал гостей. Никогда. Его упорядоченная вселенная не предусматривала незапланированных визитов. Это было нарушением протокола. А нарушение протокола означало угрозу.

Его тело двигалось само. Старые рефлексы, выжженные на подкорке годами тренировок, взяли верх. Дыхание стало ровным и глубоким, слух обострился до звериной чуткости. Шагов на лестничной клетке не было. Лифт не приезжал. Незваный гость материализовался у его двери из чистого ничто.

Он бесшумно поднялся с кресла. Старые пружины не посмели скрипнуть. Виктор знал его слабости. Его ноги в домашних тапочках скользили по линолеуму, не издавая звука. Призрак в своей собственной квартире.

Дверь была его щитом. Обита дерматином, внутри — стальная прослойка. Два замка. И глазок — холодное око циклопа. Холодный металл коснулся кожи. Он заслонил глазок ладонью с другой стороны, перекрывая любой возможный луч света изнутри, и только потом посмотрел.

Картинка была искаженной, выпуклой, как мир утопленника. На его лестничной клетке стояла женщина. Статуя из мрамора и ночи. Изображение было нечетким, но он видел волосы цвета воронова крыла и губы цвета запекшейся крови. Она не двигалась. Она ждала. Хищница у входа в нору.

***

Виктор убрал руку от глазка. Не он принял решение. Решение приняло его. Металл щеколды-цепочки проскрежетал, как стон приговоренного. Два оборота ключа в верхнем замке прозвучали как взведенный курок. Ручка нижнего замка поддалась с глухим щелчком.

Он потянул дверь на себя. Старые, смазанные раз в полгода петли издали тихий, усталый вздох. В проем хлынул тусклый, болезненно-желтый свет единственной лампочки.

Женщина стояла там же. Теперь он видел ее без искажений.

Рост — сто семьдесят пять. Волосы цвета воронова крыла, собраны в тугой узел, который держала шпилька, похожая на смертоносный стилет. Лицо — безупречная маска из слоновой кости. Губы — яркий, кровавый росчерк. На ней было черное кашемировое пальто, которое, казалось, впитывало свет. В руках — небольшая черная сумка.

Она посмотрела на Виктора. Ее глаза были двумя колодцами, наполненными ночной тьмой. Выражение ее лица было нейтральным, как у хирурга перед операцией.