Санта, подари мне папу!

глава 1

Наконец-то она заснула. Кружка тёплого молока и пара сказок сделали своё дело. Я стою в дверном проёме детской и вслушиваюсь в ровное, сладкое дыхание. Соня сопит так сладко, что хочется лечь рядом и заснуть с ней вместе, но нельзя, у меня ещё по плану два бисквита на завтра. Это ещё три часа к итак долгому сегодняшнему дню.

Вздыхаю. Моя четырёхлетка укрыта одеялом с единорогами и видит сладкие сны. В квартире та редкая, выстраданная тишина, когда можно просто выдохнуть. И я разрешаю себе ненадолго расслабиться.

В гостиной, на спинке дивана, сидит Бублик. Наблюдает за мной своими янтарными, слегка грустными глазами. Ему семь. Целых семь. Возраст, отмеченный не только мудростью, но и частыми визитами к ветеринару. Хронический цистит. Два слова, которые означают особый корм, таблетки и мою вечную вину. Подхожу, глажу его по голове. Шерсть уже не такая пушистая, чуть тускловатая.

— Что, старина, тоже задыхаешься в четырёх стенах? — шепчу я своему старому другу. — Пойдём, подышим. Хоть на пять минут.

Идея, наверное, глупая. Выводить взрослого, нездорового кота на снег. Но я вижу, как он часами сидит на подоконнике, смотрит на падающие снежинки. Хочу дать ему не картинку, а ощущение. Холодный воздух, хруст под лапами. Надеваю на него старую, поношенную шлейку (реликвию его молодости) и, прижав тёплый, немного костлявый комок к груди, выскальзываю из квартиры.

Двор нашего ЖК «Северный парк» пуст и прекрасен. Только что выпавший снег лежит нетронутым белым полотном. В центре детской площадки сияет огнями новенькая искусственная ёлка. Её гирлянды отражаются в тёмных окнах, рисуют блики на снегу. Воздух пахнет морозом и обещанием праздника.

Опускаю Бублика на снег у корней раскидистого клёна, растущего рядом с нашим подъездом. Он замирает, вжавшись лапами в холодную пушистую массу. Потом осторожно, с достоинством пенсионера, делает шаг. Ещё один. Нос пушистика дёргается, улавливая миллион новых запахов. Он кажется не котом, а исследователем белой, безмолвной планеты.

А я поднимаю лицо к небу. Из чёрной бархатной темноты, прямо в золотой ореол фонаря, падают снежинки. Крупные, медленные, совершенные. Ловлю одну на нос, зажмуриваюсь, чувствую, как холодная капелька тает на коже. Идеально: тишина, падающий снег, мой старый кот, изучающий мир, и тёплое пятно света вокруг. Никаких забот, никаких тревог о завтра, никаких срочных решений. Просто покой.

Но вдруг этот покой рвётся резко, грубо и без предупреждения.

Сперва — тяжёлый, мощный лай, от которого содрогается воздух. Не тявканье, а оглушающий собачий бас: раскатистый и полный первобытной силы. Вслед за ним сдавленное, сердитое человеческое: «Боцман! Ты куда?! Чёрт… стой!»

Я вздрагиваю, инстинктивно шагаю к Бублику, хочу взять его на руки. И в тот же миг из-за угла дома, появляется огромная, стремительная тень.

Алабай. Белый, как снег, но в два раза больше любого сугроба. Он мчится прямо к нам на огромной скорости, а поводок волочится за ним по снегу.

У меня перехватывает дыхание. Мысли останавливаются. Остаётся только чистейший, леденящий ужас. Из горла вырывается короткий, пронзительный визг.

В этот момент из-за того же угла выбегает мужчина.

Высокий, в чёрной куртке, натянутой на плечи, которые кажутся невероятно широкими. Без шапки, тёмные волосы торчат кверху. Лицо, искажёно смесью ярости и паники.

— Боцман! К ноге! Сейчас же! — мужской голос гремит, как выстрел, отражаясь эхом от стен многоэтажек.

Но пёс, увлечённый дичью, лишь на миг отвлекается. Мужчина рвётся вперёд. Не бегом, а каким-то мощным, стремительным броском. Настигает собаку, одной рукой вцепляется в волочащийся поводок, другой — крепко обхватывает её за ошейник.

— Стоять! Тихо! — командует он, и в его голосе теперь сталь.

И тут его взгляд, метнувшись от собаки к дереву, встречается с моим.

Время замирает.

Серо-голубые глаза, такие пронзительные, лубоко посаженные, с морщинками усталости у уголков. В них нет ни паники, ни извинений. Лишь холодная, ясная концентрация и… стремительная, профессиональная оценка ситуации. Он взглядывает на шипящего на ветке белого кота, на моё лицо, на шлейку, болтающуюся в пустоте под деревом и понимает всё за секунду.

Я прихожу в себя первой. Ледяной ужас внутри мгновенно переплавляется в ярость. В ярость на него, на его мохнатого зверя, на всю эту идиотскую ситуацию.

— Вы с ума сошли?! — мой голос звенит, резкий и высокий, совсем не мой. — Это же зверюга! Как можно было отпустить поводок?! Он мог нас загрызть!

Мужчина, не отводя глаз, коротким, резким движением пристёгивает поводок к железному столбику скамейки. Собака, наконец, успокаивается, усаживается на снег и тяжело дышит.

— Извините, — бросает он через плечо, голос низкий, хрипловатый, и в этом слове ни капли извинения, только формальность и раздражение.

— Извините?! — я почти визжу, адреналин бьёт в виски. — Вы безответственный… мужлан! Завели себе медведя, чтобы самоутвердиться, а теперь нормальные люди из-за вас инфаркт получают!

Он медленно поворачивается ко мне. Весь его вид: сжатые кулаки, тяжёлый взгляд, говорит, что он еле сдерживается. Подходит к дереву и запрокидывает голову.

— Он не спустится сам, — говорит он, игнорируя мою истерику, словно я пустое место, словно я не хозяйка этого кота, который из-за его чудовища сейчас на дереве.

— Он упадёт! Он у меня больной! — голос срывается, на глаза наворачиваются слёзы. — Это всё из-за вас! Снимите его, пожалуйста…

глава 2

Мужчина тяжело выдыхает. Пар от его дыхания столбом врезается в холодный воздух. Он расстёгивает пуховик и сбрасывает его на скамейку. Под ним плотный тёмно-серый свитер. Он трогает кору клёна, оценивая свои силы.

— Больной, — бурчит мужчина, и в его голосе появляются острые нотки презрения, он оборачивается, и его пронзительные глаза впиваются в меня жёстким осуждением. — Больного кота. На мороз. На снег. И это я безответственный?

От этих слов у меня в груди всё сжимается. От стыда. От его правоты, которая бьёт точнее любого оскорбления.

— Вы ничего не понимаете! — выпаливаю я, но уже без прежней силы.

— Понимаю, — он отрезает резко. — Понимаю, что безответственная хозяйка — это та, кто выгуливает хронического больного, как щенка. Ему бы тепло и покой, а не ваши эксперименты.

Он снова поворачивается к дереву, хватается за сук повыше. Подтягивается легко, почти без усилия. С ветки сыпется снег.

— Осторожно! — кричу я уже автоматически, сердце колотится где-то в горле.

Он карабкается, бормоча в мой адрес что-то неразборчивое и явно нелестное. Почти рядом с Бубликом. Тянет руку. Бублик, увидев приближение, шипит и дёргается в сторону. Острый сук цепляется за рукав свитера.

«Хрясь!»

Звук негромкий, но отчётливый. На плече, зияет небольшая, но заметная дырка, из которой торчат нитки.

Мужчина замирает на секунду, смотрит на порванную ткань. Его челюсть сжимается.

— Прекрасно, — произносит он сквозь зубы. — Мой любимый свитер.

Но отвлекается он не надолго, сильная рука уже снова тянется к коту — медленно, нацеливаясь на холку.

— Всё, успокойся, бедняга. Давай сюда. Всё в порядке, не трясись.

И происходит чудо. Бублик замирает. Его дикий взгляд упирается в это лицо. Он перестаёт шипеть, а мужчина осторожно, но твёрдо обхватывает его за туловище и прижимает к своей груди.

— Спокойно, — говорит он сверху уже другим тоном, устало-ровным, словно для него спасать котов с деревьев обычное дело.

Он спускается, держась одной рукой. А спустившись, тяжело выдыхает. Мой кот сидит на его широком плече, удивительно спокойный и даже не дёргается.

Мужчина протягивает его мне.

— Держите своего верхолаза.

Я забираю Бублика, прижимаю к себе. Он утыкается носом мне в шею и начинает мурлыкать — тихо, хрипло. Мои собственные слёзы подступают к горлу. Я глотаю их.

— Спасибо, — выдавливаю я. — За свитер… я компенсирую.

— Не надо, — он отмахивается, поднимая свой пуховик. Смотрит на дыру, потом на меня. — Компенсируйте ему, — мужчина кивает на Бублика. — Ему нельзя морозиться. Больше на улицу не выносите, ему это не нужно.

Он поворачивается и отстёгивает от лавки своего алабая. Тот теперь образец флегматичности и послушания.

— И вы больше не выводите на детскую площадку своего зверя, — бросаю я ему вслед, хочется тоже уколоть, чтобы не выпендривался. — Абсолютно неподходящий вариант для городской квартиры.

Он оборачивается. В его взгляде — усталое презрение.

— Он не мой. Это временная передержка. А вам, — он делает паузу, — советую завести мозги и уточнить у ветеринара, прежде чем выгуливать своего кота.

Он уходит и уводит за собой огромную, покорную белую тень.

Я стою под клёном, прижимая к себе тёплое, мурлыкающее тело. Ёлка сияет, снежинки кружатся. Но внутри — пустота и жгучий стыд. Он был прав. По каждому пункту.

Уже собираюсь идти, когда вижу на снегу, у корней, маленький тёмный прямоугольник. Наклоняюсь, поднимаю.

Пропуск. На потёртой пластиковой карточке — то самое лицо. Усталое, резкое. «Смирнов Александр Игоревич. Ветеринарный врач-терапевт. Клиника «Айболит». Та самая, которую я собиралась посетить с Бубликом буквально завтра…