Сбежавшая невеста дракона. Мужской факультет

1.

Кристан

Метка истинности перечеркнула всю мою жизнь.

Со стороны комнаты, где находились мужчины, была просто картина. Никто из них не догадывался, что в их собственном родовом замке находилась я.

Сюда я проникла через астрал. Знаю, рискованно, но у меня не было иного выбора.

Ещё вчера на мне появилась метка, которая означала, что мне предстоит стать женой наследника северных земель — злейших врагов нашего семейства Фарингрейвов, чьё имя славится кровавыми делами.

Я здесь потому, что жизненно необходимо знать, не стану ли я очередной жертвой проклятого рода. Или это их план вот так отомстить моей семье, прикончив меня прямо на брачном ложе, перед этим вдоволь надругавшись?

— Ты меня выдернул из академии только по этой причине? — в голосе молодого дракона слышались нотки раздражения и стали. Если опустить мою неприязнь, голос был приятным, немного грубым, но обладающим некоей подкупающей силой.

— Речь идёт о твоём будущем, — другой мужской голос, тяжёлый, в нём гудели матёрость и опыт. — Отнесись к этому серьёзно.

— Ты пытаешься положить в мою постель отребье, чей род я бы хотел похоронить. Я более чем серьёзен, иначе меня бы здесь не было.

Жёсткие слова полоснули холодным лезвием, сердце ухнуло в ледяную бездну. Значит, предчувствие беды не обмануло, моя жизнь загублена, если я попаду к нему.

Пальцы похолодели, а страх сковал тело. Проклятая метка, если бы не она, я бы больше никогда не сталкивалась с этими драконами.

Разговор замер на месте, словно время остановилось. Заглянула в щель, чтобы посмотреть на того, чьи слова отравляли каждый мой вздох.

В огромной, богато обставленной гостиной в глубоком кресле сидел мужчина.

Я узнала Фарингрейва-старшего, чей портрет много раз видела в сводках газет и на общих портретах влиятельных родов столицы. Породистый нос, волевой подбородок, густые чёрные волосы зачёсаны назад, гордая посадка головы, глубокие тени подчеркивали суровость черт лица, от него исходили уверенность и власть.

Свет тлеющего камина выхватывал из тьмы атлетическую фигуру другого мужчины. Несомненно, этот дракон находился в хорошей форме. Опершись бедром о стену камина, скрестив руки на груди, он выглядел будто немного усталым. Чёрные брюки на узких бедрах выделяли его длинные ноги, под шелковой черной рубашкой скрываются рельефные мышцы.

В этот момент он повернулся, и мне открылось его лицо. Точнее, нижняя часть, подбородок и скулы могли показаться грубоватыми и резкими, если бы в уголках чувственных губ не притаилась холодная ухмылка.

Дракон выглядел гораздо моложе, чем на копиях портретов, распечатанных в типографии. Больше я нигде не смогла раздобыть более свежих снимков: как выяснилось, он не любил публичные выступления и редко показывался на общих светских мероприятиях за последние пять лет.

— Не я, а род, который посчитал, что из всех женщин подходит по совместимости с твоей магией именно она, — властно продолжил лорд, глянув на наследника тяжёлым взглядом, который вгрызался в душу. — И меня тоже это не устраивает, но придётся стиснуть зубы. Твоё будущее заключается не в личных предпочтениях.

Молодой мужчина вскинул голову, в тени его глаза яростно вспыхнули.

— То, что ты называешь будущим, для меня — не более чем ловушка, запутанный лабиринт чьей-то политики.

— Жизнь часто преподносит нам испытания. Чем быстрее ты поймёшь это, тем легче тебе будет. Твоя семья рассчитывает на тебя. И я тоже, — голос стал резче и холоднее.

— Уверен, это ошибка.

— Род не ошибается. Она твоя истинная, я не хочу скандала на этой почве, сейчас необходимо соблюдать традиции. Я тоже когда-то был вынужден жениться на твоей матери… — Фарингрейв смолк, но тут же продолжил: — Ты можешь не переживать, эта девчонка целомудренная, как монашка, она не будет тебе докучать или мешать заводить на стороне любовниц и иметь связи с другими женщинами.

— Понятно, значит, с ней будет сложно. Когда эта традиция истинности канет в реку? Кому они нужны, уже все забыли, что такое истинность, сейчас другие ценности и интересы, — дракон явно злился больше.

— Пока монарх на троне, империя будет поддерживать свои традиции и обычаи, — отвечал собеседник с непоколебимой уверенностью. — Эти ценности закалены веками, и они являются фундаментом светского общества, даже если некоторым семьям это уже не по душе и у них есть личные разногласия.

— Не имею представления, как спать с нищенкой. Скажи, что это шутка.

В груди опалила ярость. Кто бы говорил! Фарингрейвы убили моего отца! А тот слух, что мама любила этого летающего гада Фарингрейва, а пришлось выходить за моего отца?! Абсурд.

— Не спорь, — отрезал мужчина. — Она будет в твоём распоряжении, по-моему, это лучшая возможность отыграться, ты можешь делать с ней всё что хочешь.

— Не сомневайся, она пожалеет, что на свет родилась, — процедил молодой дракон, хотя все еще с видимым раздражением. — Сделаю так, как ты говоришь. Но не рассчитывай, что я буду доволен этим решением.

В темноте я схватилась за опору, не в силах держаться на ногах.

2.

Их целая стопка, из дорогой мягкой бежевого цвета бумаги, с красивыми марками и печатями, витиеватым почерком и большими буквами “Академия Корсоворн”.

Пальцы проняла волнительная дрожь неверия. Быстро перекладываю конверты, и на каждом — печать академии.

— Они прислали тебе ответ… уже давно. Я прятала их втайне от тебя.

Вскидываю взгляд на неё и не узнаю. Моя мама имела твёрдый характер, жизнь закалила её до такого состояния, что её не могли сломить ни обстоятельства, ни люди. Но сейчас я вижу лишь тень этой женщины, чей взгляд опустошён и нерешителен. Её руки дрожат, и в глазах читается отчаяние. Как так получилось, почему? И за что?

— Я ведь так их ждала… — срывается с моих дрожащих губ.

— Я знаю, я… боялась, Кристан. Я не могла тебя отпустить туда. Переживала и не спала ночами.

— Я ведь уже взрослая и сама могу постоять за себя, а ты… ты перечеркнула всю мою жизнь этим поступком, — осознание обрушивается на меня жестокой правдой. — Да за это время я бы уже смогла научиться многому и вытащить нас отсюда! — из глубины поднималась разрушительной силы ярость. — Что ты наделала, мама?! — сорвалась на крик, чувствуя, как внутри меня всю колотит.

Она опустила взгляд, её высокие скулы побледнели, а глаза померкли. И только тут я осознала. Мама сдалась, и уже давно, а я этого не замечала совсем. Жизнь в бедности сломила её, глаза уже не блестят надеждой и уверенностью, а уголки губ отравляет горечь. Она уже давно перестала следить за собой, укладывая волосы в улитку на затылке, не меняя повседневный гардероб, не ухаживая за руками, на которых кожа огрубела и шелушится.

— Это не конец, слышишь, а только начало, — глухо произнесла я, смотря ей пристально в глаза.

— Как ты не поймёшь, что тебе там не место! Таким, как мы, не место! Мы для всех отбросы общества, от которых проще избавиться! Своим появлением ты оскорбишь всю свиту, они тебе этого не простят! Вот такая горькая правда, — хрипнул её голос и затих совсем. — А в семье Фарингрейвов ты хотя бы не будешь голодать и мерзнуть, у тебя будет крыша над головой и статус.

Последние слова как контрольный выстрел в самое сердце. Она планировала в мыслях отдать меня им, на растерзание этим чешуйчатым гадам. Уму непостижимо. Впервые я почувствовала, что такое предательство самого близкого человека.

— Я думала, — сглатываю, — ты разделяешь мои чувства и беспокоишься за меня. А на самом деле готова отдать меня без колебаний.

— Не преувеличивай, — бросила мама в сторону взгляд, растерянно моргнув. — Я очень переживаю за тебя, — делает шаг и протягивает руку, чтобы коснуться моей щеки. Я отшатываюсь, чувствуя, как изнутри накатывает волна отчаяния и боли.

— Не трогай меня! — выкрикиваю, не в силах сдержать эмоции. — Ты думаешь, что знаешь, что для меня лучше, но на самом деле ты просто боишься. Боишься того, что будет, если я решу идти своей дорогой.

Мама прикусывает губу, её глаза мерцают от непролившихся слёз.

— Я просто хочу для тебя лучшей жизни, — тихо произносит она. — Не хочу, чтобы ты страдала.

— Но какой ценой? — сердито спрашиваю я, сжав кулаки до побелевших костяшек. — Ты лишила меня возможности, которой я горела днём и ночью. И готова отдать меня чужим людям, которые будут видеть во мне лишь кусок мяса, способный выполнить какую-то функцию? Я не вещь!

Она опускает руку, отчаяние на её лице уступает место глубокой печали.

— Может быть, я ошибаюсь, — говорит она медленно, словно её слова несут тяжесть каменной плиты. — Но я не знаю другого способа защитить тебя.

— Защитить? — ухмыляюсь я, не веря своим ушам. — Ты думаешь, что предательство — это защита?

— Кристан, прекрати! Я просто хочу, чтобы ты была жива, — двинувшись ближе, она продолжает с болью в голосе. — Прошу, пойми это.

Стиснув зубы, я отворачиваюсь. Слова не могут описать всю гамму чувств, что бушуют во мне. Сердце колотится так, будто вот-вот выскочит из груди.

— Не верю, что это говоришь ты.

— Да, я не в восторге, что ты станешь женой Фарингрейва-младшего, если бы был другой выход я бы позволила тебе им воспользоваться, но, может, не всё так катастрофично, как тебе кажется? Эта давняя вражда… все о ней уже забыли. Он твой истинный, он не сможет тебе причинить вреда. Дай ему шанс и себе тоже… Я думаю, он не такой, как его отец.

С каждым её словом меня выворачивало наизнанку и разрывало на лоскуты.

— Нет, мама, он именно такой, — выплюнула слова. — Нет, даже хуже.

Мама изменилась в лице и побледнела ещё больше.

— Откуда ты знаешь?

Я моргнула и сжала губы.

— Неважно.

— Важно! — шагнула ко мне мама и строго добавила: — Нельзя ходить в астрал без защиты! Это опасно.

А у меня просто не осталось сил, она меня не слышит и никогда не слышала, а я думала…

Медленно отступаю, сжимая конверты в руках, разворачиваюсь и подхожу к бюро. Схватив сумку, бросаю туда письма, потом несколько учебников, деньги.

— Что ты делаешь, Кристан? Ты куда собралась? — бросилась ко мне мама. — Темно на дворе, успокойся, прошу тебя. Давай всё обдумаем, пожалуйста.

3.

…Было холодно и тяжело. На грудь давит глыба льда. Не могу пошевелиться, и дышать трудно. В горле першит, и я хрипло закашлялась, проталкивая в застывшие лёгкие воздух.

Сердце бьётся медленно, каждый удар даётся с трудом, как будто замедляясь в тон с царящей вокруг стужей.

Я чувствую, как мелкие льдинки щипают кожу, а каждый вздох превращается в боль.

Сила покинула меня. Была ли это настоящая зима или лишь плод игры моего разума и на самом деле я умерла? Не знаю.

Нет, нужно сохранить хотя бы искорку тепла внутри себя.

Я пытаюсь ухватиться за что-то, что могло бы вытянуть меня из этой снежной западни. Спасительные мысли тонут в холоде, но одна — самый тусклый отблеск памяти об отце — затлела во мне жизнью, внезапно вспыхнув в сознании.

Хватаюсь за эту мысль, я почти физически ощущаю, как лёд вокруг начинает крошиться, уступая место слабому, но растущему огоньку надежды.

Мир вокруг вновь обретает краски и формы, но я всё ещё ощущаю ледяную боль в груди.

— Кристан, поднимайся, — призрачным эхом отдаётся вокруг.

Хруст снега и лёгкое касание щеки чего-то мягкого и тёплого заставили очнуться.

Разлепив смерзшиеся ресницы и замираю. Снег медленно падает сверху, засыпая ветки, землю и меня, лежащую в сугробе под поваленным деревом.

Рядом никого. Значит, голос почудился.

Хрустя снегом, я пошевелилась, белые озябшие пальцы почти не сгибаются. С болезненным стоном я приподнимаюсь на бесчувственных руках. Небо темное, кругом тишина, на помощь звать бесполезно, но если я не поднимусь, то замерзну, усну крепким сном.

Воздух снова сотряс мой кашель. Из груди вырывается сдавленные хрипы, и так неспокойно на душе. Воспоминания обрушиваются на меня ледяным градом, голос ведьмы, её жуткий облик, потоки тёмной магии и невыносимая боль. Метка! Она ведь забрала её?!

Поднимаю рукав, оголяя бледное запястье. Кожа чистая, только проступают прожилки синих вен. Сердце снова болезненно сжимается, где-то на дне залегла бездонная тоска.

Слёзы наворачиваются на глаза.

Всё-таки это было нелегко. Но я справилась!

Дракон не найдёт меня, никогда!

Я касаюсь своего лица, плеч: всё цело, но чувство, что с меня сдирают кожу живьем, не покидало, от движений боль прокатилась по телу волной. Опираясь ладонями о ледяную землю я села. Голова резко кружиться, меня замутит, но всё это было терпимо после того, что я пережила в астрале.

Поднимаюсь на ноги, цепляясь за обледенелую кору, отталкиваюсь и спускаюсь к дороге. Ноги заплетаются, дрожь пробирает всё тело, и, тем не менее, я ускоряю шаг, направляясь к своему кварталу.

Была уже глубокая ночь, по дороге мне также никто не встретился. Открыв тихо дверь, я захожу в дом, прислушалась, но на моё возвращение никто не отреагировал.

Скидываю обувь, я прямо в верхней одежде прохожу в свою комнату и закрываюсь.

Скинув одежду, нырнула с головой под одеяло. Но оно совсем не грело, как тёплый воздух растопленного камина. Казалось, ничто меня не могло согреть, а подкатывающая тошнота забирала остатки сил. Я свернулась калачиком, пытаясь согреться, но холод проникал вглубь костей. Мысли путались, воспоминания разговора с ведьмой всплывали обрывками, как кусочки сломанной мозаики.

Отправляясь в Серый мир, я не могла предположить, что переживу такой ужас, теперь понимаю, почему меня не пускал хранитель. Это чудо, что я осталась жива.

А потом меня начало лихорадить, бросило в жар, который жёг меня всю ночь и ломал кости, вся постель оказалась мокрой. И только измучившись вконец, я забылась под утро, думая, что больше не очнусь.

Но всё оказалось иначе…

Едва небо посветлело, я почувствовала в себе перемены. И не могла открыть глаза, боясь, что вновь увижу жуткую ведьму с её сапфировыми огнями глаз в чёрных провалах глазниц.

И ещё я чувствую в теле прилив небывалой силы и энергии, будто не было этой жуткой ночи с горячкой, каждая клеточка звенела, энергии ласкали тело, погружая в свои тугие потоки, баюкали.

— Может, это сон? Или я попала в рай, и теперь все физические муки оставили меня?

Даже пошевелилась, чувствуя под собой твёрдую постель, пальцы целы, к счастью, не отморозила.

Медленно приоткрываю веки и смотрю в низкий, с пожелтевшей штукатуркой потолок. И всё как обычно, я дома, в своей комнате. Но я будто вижу всё иначе, глубже, будто растворяясь в этих стенах, будто их не существовало.

Сумрак, что скопился по углам, вдруг зашевелился и густыми тенями пополз по стенам прямо ко мне.

— Что это?!

Вскакиваю на кровати, я испуганно вжимаясь в стенку и застываю, когда мрак вскарабкался по постели и пополз к пальцам моих ног!

Совершенно ошеломленная, срываюсь с кровати и отбегаю в сторону. Но не тут-то было, тени последовали за мной, теперь окружая со всех сторон, словно живые ручьи, они стекаются ко мне, оплетая ступни и ползут вверх по щиколоткам.

От ужаса я не могу пошевелиться.

4.

Я запыхалась быстро. За духом не успеть, это я уже поняла, когда пробежала почти всю улицу.

— Нам нужно на главную станцию, — говорит Тум. — Как же проблемно здесь с перемещением.

— Это тебе не астрал, — хмыкнула я. — Здесь другие законы.

— Почему не для всех открыты магические пути? Что за дискриминация?

— А ты ещё умеешь возмущаться? Удивительно.

— Я быстро учусь.

Я посмотрела по сторонам, выискивая контрольный пост — первая сложность, о которую я разбилась, налетев с разбега.

Пальцы дрожат, когда я начинаю искать в недрах сумки свои документы.

Что, если меня не пропустят? Из нашего квартала не так просто выбраться, для всех мы второй сорт, отбросы общества, не нашедшие места в свете. Впрочем, в заброшенный район столицы попадал самый разный контингент, начиная от влиятельных чиновников, потерявших лицо перед правительством, и заканчивая расами, которые не вписались в строгие рамки общества.

Времена перемен и потрясений давно остались позади, но шрамами легли на судьбы тех, кто был вынужден искать здесь свой угол.

В лёгкие будто набились комья снега, заставляя часто дышать. Документы наконец-то находят свой путь, стремительно перемещаясь из недр сумки на свет.

— Постой, — останавливает Тумарион, прыгнув на каменное ограждение, за которым я копошилась в сумке. — Твоё имя, его нужно поменять на то, которое ты вписывала на конверты, отправляя в академию.

— Что? Ещё раз? — моргнула я растерянно, но молчание духа означало согласие. — Это невозможно, как я это сделаю?

— Магией.

Я даже по сторонам посмотрела, не услышал ли нас кто-то ещё.

— А как ты собралась действовать дальше, даже если бы ты знала, что должна будешь поступить в академию?

— Я… — прикусываю губу. На самом деле я надеялась, что мне это простят, когда вместо парня к ним бы приехала хрупкая девочка с искренними зелеными глазами и высокими амбициями. И они непременно бы простили и приняли, ведь я… я справилась со всеми заданиями на отлично! Наивно.

Да и что-то нужно было делать со своей внешностью, чтобы никто не смог узнать во мне беглую невесту.

— Может, ты его парализуешь? — посмотрела я на мужчину в форме в будке.

Дух глянул на меня так, будто услышал самое нелепое предложение.

— Да уж, согласна с тобой, — вздохнула.

Он-то может парализовать, но как быть с магическим регистратором?

Да, я, разумеется, знала много всяких заклинаний, которые применяла только в астрале, но чтобы использовать их физически, не хватало силёнок. Да, в прошлом родители имели мощный магический резерв, но в дальнейшим его заблокировали, лишив возможности развивать дальше. И с годами источник оскудел. У мамы так и пересох вовсе, а я даже не знала, что такое магия на самом деле, только из учебников.

Но сейчас я обладала ею, я чувствовала, что внутри меня с каждым поглощением тьмы что-то крепло и набирало силы.

Я подняла взгляд, наткнулась на кованую вывеску с названием магазина зельеварения и, перехватив сумку, направилась в ту сторону.

— Ты куда? — догнал Тумарион, кажется, он впервые не мог предугадать ход моих действий.

— Менять свою внешность, куда ещё? — не стала его мучить загадками.

Магазин с зельями выглядел старым и запущенным, но я знала, что это не показатель его возможностей. Внутри нас встретили таинственный сумрак, густые клубы пара, светильники с зеленоватым свечением и аромат трав.

Хрупкая старушка в очках с толстыми стёклами подняла голову от своего верстака и, прищурившись, посмотрела на меня с любопытством.

…Я купила у неё зелье, которое поможет изменить аромат моего тела и сделать более мужественным и резким. Ведь я знала, куда отправляюсь, в академии мне придётся столкнуться с сильнейшими магами, и запах — самая важная деталь, которую нельзя игнорировать. В академии наверняка будут те, кто особенно чуток к запахам.

И как только я расплатилась со старушкой, Тумарион прыгнул прямо на прилавок, кристаллические глаза знакомо полыхнули, погружая женщину в сон.

— Ты что делаешь?! Зачем?! — бросилась я к нему, но только поздно, бедная осела на стул, голова повисла на шее, а очки съехали на переносицу.

— Ничего страшного, пусть немного отдохнёт.

Я стиснула зубы, мне не нравился тот метод, к которому прибегал дух, против воли заставлять других отключать сознание, но ничего не оставалось, как терпеть, Тумарион значительно облегчал мне задачу и буквально устранял препятствия.

Повесив табличку “закрыто”, задернув штору, заперевшись на ключ, я бросила сумку на деревянный прилавок и поставила перед собой овальное в старинной раме зеркало.

— Можно сделать из тебя голубоглазого блондина, — смотрит в отражение дух. — Но это слишком яркая внешность.

— И на неё нужно много магических сил, — добавила я. — Нет, я оставлю всё как есть, и волосы пусть будут такими, даже не буду стричь.

5.

Кариан Фарингрейв

Окружение растворилось, свечи почти догорели, погружая комнату в густой полумрак.

И в его тусклом свете я смотрю на миниатюрный портрет зеленоглазой девочки, не замечая, сколько уже прошло времени.

Вместо того чтобы продумывать дальнейшие шаги поисков и анализировать информацию, которую получил от следопытов, я внимательно рассматриваю портрет той, которая должна стать моей истинной.

Этот портрет я нашёл в архиве: пришлось поднять целые тонны бумаг в семейном хранилище, чтобы хоть что-то найти о семейке Варнесальн.

Прищуриваю хищно взгляд, жадно отмечая все детали.

Глаза девочки, глубокие, как лесные озера, отбрасывают мягкий зеленый цвет. Возможно, мастер сильно приукрасил их глубину, или они на самом деле были такими, я не знал наверняка. Но если приглядеться, то вокруг черных, нарисованных будто углем зрачков серая дымка, словно листья в тумане.

Так или иначе, глаза девочки были поразительными, и, возможно, именно они заставляли не выпускать портрет из рук, в то время как в груди что-то ломалось и поднималась неподдающаяся контролю агония.

Я не знаю, что во мне пробуждалось, когда смотрел на волосы девчонки, мягким каскадом падающие на плечи полупрозрачным облаком. Наверняка они мягкие и приятные на ощупь. Пухлые губы клубничного цвета слегка приоткрыты и выражают лёгкое удивление, а щеки на светлой коже окрашены в нежный пунцовый, будто художник окунул кисть в бутон розы.

Я смотрю и ощущаю, как в глубине под ребрами сдавливает, а чувство неудовлетворенности вместе с жаждой и одновременно желанием избавиться от этих распирающих эмоций держат оковами.

Сжимаю челюсти, так что перед глазами плывут чёрные круги.

Никакой жалости! К тем, кто жаждал танцевать на плитах могил моих родителей. Ни капли сострадания, ни капли прощения. Никогда. Ни за что.

Я моргнул, сбрасывая напряжение, и перевёл взгляд на серую безликую обстановку, которая окружала на портрете девочку. Детские ладони лежали на обшарпанном столе, рядом стояла оплывшая свеча — всё то богатство, что имелось у них на тот момент. Художник изобразил всё как есть, а значит, у него не было намерения что-либо приукрашивать.

Здесь ей четыре года, это последний портрет семейства Варнесальн перед тем, как они исчезли из высшего света.

Ничего ценного мне не дал этот портрет, лишь представление о том, как могла бы выглядеть сейчас моя истинная. Судя по тому, что цвет глаз она переняла от отца, а волосы — от матери, я могу лишь предположить, что это шатенка чуть выше среднего роста, с тёплым, как солнечный день, оттенком кожи.

Ничего выдающегося, наверняка, если бы я увидел её среди остальных девушек, точно бы не заметил и прошёл мимо. Что касается характера, то здесь большо-о-ой пробел, но, скорее всего, она упрямая, невоспитанная и дикая, чего ещё можно ожидать от нищенки, прожившей всё это время на мусорке?

На этом всё. Подношу портрет к горячему языку пламени.

И почему-то задерживаюсь.

Что-то в её облике было непонятно мне, заставляло задуматься — слишком много доверия было в этом взгляде, слишком много, чтобы отмыть грязные дела своих родителей.

Смотрю словно в гипнозе. Воспоминания из прошлого всплыли сами собой. Однажды сестра притащила с улицы грязного дрожащего щенка и, свернув из своего одеяла ему уютное местечко, уложила на кровати.

Я помнил, как зашёл отец, его лицо было перекошено злостью. Он распахнул окно и выкинул зверька. Сабрина всю ночь рыдала в подушку. А я… Грудь резко полоснуло фантомной болью, рука над свечой дрогнула. Стиснув до ломоты челюсти, я убираю портрет с глаз, вкладывая в свою записную книжку, и захлопываю её, бросаю на стол.

Устало потираю виски, разгоняя непонятное чувство тяжести, что плавает в груди куском льда. Оно не покидало меня с того вечера, как метка появилась на запястье. В ту ночь я даже слёг и пробыл в каком-то бреду, драконий огонь выжигал грудную клетку и разламывал рёбра, я был на грани обращения, но какая-то неведомая сила погрузила меня под лёд стылой воды. Казалось, что я умру, слыша шёпот из тёмных вод. Неясный тонкий голос пытался достучаться до моего сознания.

Я так и не понял, что это было, но оно не отпускало.

Касаюсь пальцами слишком ледяного лба. Кресло скрипнуло кожаной обивкой, когда я поднялся. Отбросив неясную тревогу, я подошёл к окну, пройдя мимо горевшего камина.

За стеклом сыпал снег, укрывая плотным белым одеялом террасу и ландшафт нашего родового имения.

Я должен был вернуться в Академию ещё вчера, но поиски затягивались. Её до сих пор не нашли.

Ненавижу быть дома. Чувствую себя здесь словно в клетке.

Разворачиваюсь, окидывая взглядом камин, а у противоположной стены — огромную картину в массивной резной раме. Вспомнил гостью, которая посмела прийти через астрал в наш дом. Это страшно разозлило, кто мог набраться такой наглости и явиться сюда? Это могла позволить себе только Летиция: дай ей волю, она заявится и в мою постель, только пользоваться астралом не для её ума. И у меня было сильное сомнение на этот счёт. Но если не она, то кто ещё мог на такое решиться? Явно бесстрашная.