Сильные порывы холодного ветра били наотмашь, заставляя плотнее закрывать лицо тонкой тагелланской материей, ласкавшей кожу подобно дорогому шёлку. Но стоило лишь её натянуть, как ткань превращалась в идеальный стальной покров, который не под силу пробить метко брошенному ножу.
Гранитно-серый и антрацитовый песок медленно перекатывались под ступнями шагавших по нему путников. Возможно, не совсем верно так называть вещество, покрывавшее бескрайние просторы безлюдной пустыни. Каменной пустыни. Каждая «песчинка» — черная, серая или хрустально-прозрачная гранула с немыслимо острыми гранями. Ходить здесь способны лишь коренные жители или те, кто надевает надёжную защитную обувь со стальными вставками. Прогулка по такой поверхности напоминала хождение по битому стеклу.
Лишь дымные создания Гаутара и Балкис, сопровождавшие меня в этом нелёгком пути, могли свободно ступать на зеркально-серую поверхность, которая постоянно находилась в движении. Легко касаясь теневыми ногами острых граней, оба легко скользили по ней, порой делая это так быстро, что казалось — от пояса они полностью сотканы из пульсирующего гагатового тумана. Иногда можно было различить их едва слышный разговор на старом, давно не использующемся языке. Ничего подобного человеческому, только шелест перекатывающихся хрустальных песчинок с барханов. О чём они говорили — разобрать невозможно, но это и к лучшему. Не любили турунды посвящать людей в свои секреты.
Но я и не относился к тем, кому непременно нужно всё знать. Говорят, много будешь знать — быстро состаришься. А этого мне только ещё не хватало в мои неполные тысячу лет.
Проводники что-то друг другу прошептали и, одновременно обернувшись, посмотрели на меня. Описать их достаточно трудно. Ну, если, конечно, вы ни разу не видели подобных им вживую, и подобного счастья в ближайший момент не предвидится.
До пояса турунды вполне антропоморфны. Их кожа напоминала полночное небо, мерцавшее неясным размытым светом белых звёзд. Когда турунд двигался, белые искры слабо вспыхивали под прозрачно-чёрной кожей, не давая отвести глаз от этого завораживающего мерцания. Черты лица у них обычно мелкие и правильные. Глаза — бездонные колодцы беспроглядной тьмы, которую лишь иногда рассекают тончайшие нити, подобные серебристой паутине. Они расположены чуть выше и немногим больше сдвинуты к переносице, чем у людей. Смотреть в глаза турунду — развлечение не из лучших. Но, тем не менее, находятся те, кто лезет на рожон.
— Ш-ш-шагадар-р-р-р, — прошелестел шёпот Балкис, развеявшись ониксовым дымом по воздуху, — ты уверен, что поступаешь верно?
Говорили турунды с людьми тоже причудливо. Кажется, что каждое слово можно не только услышать, но и увидеть, как оно развеивается мрачно мерцающим дымным кружевом, будто кто-то надумал воскуривать благовония.
— Уверен, — хмыкнул я и покрепче сжал поводья чёрного животного, полностью одетого в металлическую сбрую.
Глядя на неё, можно было подумать, что она выполнена из гематита. Однако это было не так… Животное, именуемое краталом, мне любезно одолжили Гаутара и Балкис, которые прекрасно знали, что человека лучше сразу посадить на кого-то, нежели потом тянуть на своих плечах.
— Это нелепо, — выдохнул Гаутара, чуть отклоняясь от порыва ветра в мою сторону. — Пропадёш-ш-шь.
— Не впервой, — отметил я, посмотрев на турунда. — А что? Имеются серьёзные причины?
— Они всегда имеются, — тихо рассмеялась Балкис. — И не будь ты тем, кто ты есть на самом деле, мы бы не повелись на твои уговоры проводить тебя в замок.
— Давайте начнём с того, что не будь я тем, кто я есть, то вообще бы здесь моей ноги не было, — напомнил я, внимательно глядя на обоих проводников.
Иногда всё же возникало острое желание дать обоим в лоб за ехидство. И это несмотря на старую дружбу.
Балкис расхохоталась теневым смехом, а Гаутара некоторое время недоумённо смотрел на меня, а потом едва заметно покачал головой.
— Всё ш-ш-шутишь ты, Ш-шагадар-р, всё веселиш-ш-шься.
— Ну, не плакать же! — резонно возразил я и чуть сжал ногами бока кратала, давая понять зверюге, что хватит спать на ходу и надо идти быстрее.
Турунды в течение последующего пути больше ничего не говорили, но меня это не особо огорчало. Не совсем удачное напоминание о моём происхождении заставило вспомнить не слишком приятные моменты из прошлого.
Хрустально-чёрные гранулы медленно пересыпались под ногами мягко ступавшего кратала, а воображение подло окрашивало их эбеновыми чернилами, превращая в извилистые и ломаные линии староуйгурского письма, сбегавшего аккуратными столбиками сверху вниз. В отличие от согдийского, которое плавными строчками течёт справа налево.
Призрачной дымкой воспоминаний проскользнул Уйгурский каганат при династии Караханидов, цветущий и могущественный. И тут воспоминания исчезали, оставив лишь пламенеющий багрянцем насыщенный свет, и в мыслях зазвучал низкий, чуть хрипловатый голос. Он говорил мне, что надо остановиться и оглянуться, посмотреть в последний раз на родные места, потому что я их больше никогда не увижу.
Глупое преувеличение. Хотя в первые две сотни лет я так и не сумел оказаться дома. Да что там дома… я даже не смог ступить на Землю.
Тогда было совершенно непонятно, почему меня, шестилетнего мальчишку из бедной семьи, неожиданно подхватила какая-то сила и, закружив ослепительным смерчем, унесла в неведомое измерение, заставив позабыть обо всём, что было раньше.
Потом через некоторое время, когда я наконец-то успокоился и пришёл в себя, мне пояснили, что на Земле мне было не место, поэтому сенситивы из Центральных миров, уловив мою необычную ауру, поспешили забрать к себе. Для того, чтобы суметь обучить и дать моей силе полное развитие. А потом отправить на службу Премиуму — правителю, первому существу во всей Вселенной миров.
Чем именно была необычна моя аура — они прямо никогда не говорили. Возможно, слишком удобно было умалчивать, что любой человек, живущий на земле, может при надлежащем обучении делать то же самое, что и я. Критерии, по которым сенситивы выбирают своих учеников и последователей, мне до сих пор неизвестны. После Земли моим вторым домом стал Тагеллан. Красивый богатый мир, где небо словно красочная палитра, а вода в океанах опалесцирует, подобно драгоценностям. Именно в нём меня научили управлять реальностью, искривлять пространство и спокойно проходить из мира в мир.
Я глянул на своих проводников, но Гаутара лишь отрицательно покачал головой. Не одобряли турунды подобных забав. Даже несмотря на то, что Саламрад была их уважаемой и любимой повелительницей.
— Иди сам, Ш-шагадар, мы останемся снаружи, — прошептал он, облекая каждое слово в опалово-чёрный дым.
— Хорошо, — согласился я, понимая, что «снаружи» — это не просто вне замка королевы, а за его стенами, в самом сердце пустыни.
Турунды едва заметно кивнули и тут же начали медленно растворяться в воздухе, словно их тут и не было никогда.
Спешившись с кратала, я ласково потрепал животное по холке, велев следовать за хозяевами. Ему здесь тоже было не место. Развернувшись, я спокойно пошёл к темному коридору, пройти по которому так любезно пригласила Саламрад.
Вы когда-нибудь слышали про аномальные места в мирах за потерянной границей? Нет? Ну, так я вам сейчас расскажу. Замок Саламрад и есть такая аномалия. Этакое место, где нет ни верха, ни низа, стены могут растаять, подобно утреннему туману, или же, наоборот, возникнуть литыми массивами прямо перед вашим носом. Когда попадаешь внутрь — очень сложно определить, куда идёшь, и придёшь ли вообще, куда собирался.
Вот и сейчас вместо пола под моими ногами мягко перекатывало вязкие волны озеро. Жидкость, наполнявшая его, была цвета сумрачного серебра и по консистенции напоминала ртуть. Не будь у меня крепких нервов, не знай я причуды Саламрад, то вряд ли сумел бы с горячим желанием пройтись по этой дорожке. Тем не менее, тут был еще такой момент, как… Никогда в подобном месте не стоило забывать: мало что из окружающего вас мира реально, и добрая часть всей этой красы сплетена из иллюзий.
Поверхность стен словно клубилась перламутрово-серым туманом, за которым угадывались смоляные монолиты, сейчас составлявшие наружную оболочку замка. Под ногами разбегались ртутные круги, а в воздухе витал острый свежий аромат, чем-то отдалённо напоминавший белый мускус.
— Не торопишься, — позвучало насмешливое контральто прямо возле уха, создавая впечатление, что хозяйка всего этого безобразия идёт рядом со мной.
— А я опаздываю к ужину? — уточнил я, не оглядываясь и даже не желая быть в курсе, какую штуку может отколоть существо, которое старше тебя на… старше, в общем.
По преданиям местных — ей около пятидесяти тысяч лет. Немалый возраст для женщины с мерзким характером, не так ли?
Настолько я понимал, Саламрад принадлежала к древней расе, представители которой были прародителями турундов. Но при этом сложно что-либо утверждать со стопроцентной уверенностью, так как настоящего облика королевы ещё никто и никогда не видел. Да и в рассказах, откуда она все-таки пришла, было слишком много неясностей и путаницы. Внешность для пророчицы — штука мимолётная, она меняла лица, как наряды, и при этом чувствовала себя совершенно замечательно.
Последний раз я виделся с Саламрад этак лет двести двенадцать назад. Тогда она предстала в виде одной из жительниц Пламенных Скал: невероятно прекрасная женщина с роскошными кораллово-красными волосами и дьявольскими огненными глазами, одетая лишь в плетёные узоры татуировок, нанесённых багряной хной на бронзовую кожу, да в широкий золотой браслет на предплечье. Разумеется, телосложение тоже не подкачало, поэтому тогда стоило огромного труда вести деловой разговор, а не рассматривать это совершенство, разинув рот..
— Ты уже опоздал, — рассыпался звонкий смех королевы, тут же показавшись жемчужным сиянием над серебрящейся водой.
— Вот так всегда, — вздохнул я, почувствовав, как что-то изменилось, и что коридор остался уже позади.
Клубы дыма, до этого застилавшие стены, резко скрутились вокруг своей оси и слабо замерцали, тут же меняясь, теряя ослепительно-белый цвет и становясь прозрачными. Через несколько секунд мир вокруг во всех направлениях был пронизан стеклянными ломаными линиями. Возникло странное ощущение, что я нахожусь в сердце объёмной хрустальной паутины, которая висит в черноте пространства ничем не поддерживаемая и ни к чему не прикреплённая.
— Ну, кто ж тебе виноват? — произнесла Саламрад, глядя на меня и подпирая подбородок кулаком.
В этот раз королева смотрелась, словно вырезанная из медного янтаря статуэтка. Изящная, хрупкая, красивая. Произведение искусства, одним словом. При этом глаза женщины напоминали обсидианы и были такими же, как у турундов, ни белка, ни радужной оболочки — живая идеальная тьма. С одеждой что-либо понять и сейчас было делом не из лёгких. Во что обычно облачают статуи? Вот на ней было приблизительно это самое облачение. Замысловатые рельефные линии на теле того же цвета и той же структуры, что и кожа. Единственным более-менее относящимся к отдельным вещам предметом была каменная корона, которая, закрывала почти всю голову пророчицы.
— Наверно, никто, королева, — пробормотал я, опять понимая, что мысли будут путаться самым оскорбительным образом.
Это всегда происходит, когда смотреть хочется, а нельзя! Точнее, не то чтобы совсем нельзя, но неприлично в любом случае.
Из сплетённых стеклянных трубок пола тут же высвободилось несколько штук, принимая вертикальное положение и быстро пронизывая одна другую, они соорудили широкое кресло.
— Присаживайся, мой друг, поделись своими печалями, — любезно пригласила Саламрад. — Ведь с радостями ты ко мне не ходишь.
Ну, теперь-то вы, наверное, уже догадались, почему я не очень люблю ходить в гости к этой женщине?
Опустившись в причудливое кресло, я про себя отметил, что сидеть в нем было крайне удобно. Особенно после длительной поездки на кратале. Откуда она знала, что именно нужно каждому гостю, всегда оставалось тайной. Тем не менее, с фактом не поспоришь. Саламрад раньше вас самих прекрасно знала, что именно вам необходимо.
— Меня беспокоит один из миров, моя королева. Премиум отметил, что надвигается энергетическая буря, которую лучше предотвратить, нежели потом устранять последствия.
— Не всегда разумно предотвращать подобные вещи, Шагадар, — нахмурилась Саламрад, откидываясь назад на спинку сплетённого из таких же стеклянных трубок трона. — Очень часто впоследствии превентивные меры дают результат еще худший, чем сами бури.